CC BY
55
Серия «Политология. Религиоведение»
И З В Е С Т И Я
2014. Т. 10. С. 50-66
Иркут ского государственного университета
Онлайн-доступ к журналу: http://isu.ru/izvestia
УДК 316.347(571.54)+316.334.56(571.54)
Этнизация городского пространства Верхнеудинска/Улан-Удэ: город как инструмент выращивания современной городской нации
М. Н. Балдано, С. В. Кириченко
Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, г. Улан-Удэ
Аннотация. Статья посвящена проблеме этнизации городского пространства. Предпринята попытка рассмотреть процесс этнизации Верхнеудинска/Улан-Удэ в контексте политики нациестроительства, когда русский уездный Верхнеудинск стал по воле советской власти столицей бурятской автономии Улан-Удэ. Нациестроительство -процесс городской, он невозможен вне городской культуры и городского типа отношений, без городских слоев, которые формируют нацию. Улан-Удэ стал инструментом нациестроительства в советском варианте, необходимым для выращивания современной городской нации. Прежние функции не исчезли, но были оттеснены на второй план новыми властными задачами. В связи с этим смена этнического состава происходила не за счет вытеснения старого, а благодаря массовому притоку нового, в большей степени бурятского населения. Национальный эксперимент советской власти объединил тонкий слой бурятской интеллигенции и город, в котором до этого буряты практически не жили. Целенаправленно были сформированы новые социально-профессиональные группы - номенклатура, интеллигенция, городские средние слои, рабочие - через систему социальных лифтов в контексте социалистической индустриализации. Была создана новая система образования, проводилась политика коренизации. В результате сформировался типовой столичный набор социальной и культурной инфраструктуры - от системы власти до музеев и театров, общебурятского литературного языка, народного эпоса, ставшего базовым и унифицированным фундаментом культурной традиции нации.
Ключевые слова: этнизация, городское пространство, нациестроительство, урбанизация, интеллигенция, коренизация, социальные лифты.
В жизни больших и малых современных сообществ могут наступать моменты, когда фактор этничности вдруг становится чрезвычайно важным для их членов, когда именно этничность начинает во многом определять стратегии и практики их поведения, характер связей и отношений. Это не значит, разумеется, что до этих моментов люди были безнациональны, что этничность была неважна для них. Теоретически можно предположить и это, но вряд ли это в современной жизни будет распространенным вариантом. Тогда и возникает вопрос: когда и при каких условиях происходит этнизация, каковы ее механизмы и возможные исходы?
Мы попытаемся проанализировать случай, когда процесс этнизации городского пространства становится результатом политического проекта наци-
естроительства в советскую эпоху. Когда русский уездный Верхнеудинск стал по воле советской власти столицей бурятской автономии Улан-Удэ - и это изменило не только его функции, но и структуру населения, характер взаимоотношений в городском пространстве. Поскольку нациестроительство -процесс городской, то он невозможен вне городской культуры и городского типа отношений, без городских слоев, которые формируют нацию. В этой связи изучение города в качестве проекта и инструмента выращивания современной городской нации чрезвычайно интересно и перспективно. Мы не ставили перед собой задачу подробного описания и анализа данного кейса, а коснулись лишь некоторых его основных сюжетов.
Верхнеудинск как проект
Верхнеудинск побывал в водовороте революционных событий и Гражданской войны. В нем успели похозяйничать представители Временного правительства, Сибирской директории, коалиционного левого правительства Сибирского центра, колчаковцы и семеновцы, большевики, чехи, американцы и японцы, анархисты Каландаришвили и Лаврова, народные комиссары правительства ДВР. Однако главным событием в жизни Верхнеудинска стало образование Бурят-Монгольской Автономной Советской Социалистической Республики в 1923 г.
Победившая советская власть начала выстраивать собственную национальную политику, давшую мощный импульс формированию наций-этносов. Большевики с самого начала заявили о том, что гарантируют народам России право на самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. Национальная доктрина большевиков нашла поддержку у национальных движений, в том числе и у бурятского. В годы Гражданской войны были образованы автономные бурят-монгольские области в составе РСФСР и ДВР. В 1922 г. советское правительство упразднило ДВР и обе автономии. На их основе и была создана в 1923 г. Бурят-Монгольская Автономная Советская Социалистическая Республика. Образование республики, пусть и с весьма ограниченными государственными функциями, стало решающим фактором формирования нации-этноса. Но сам процесс выстраивания нации из парти-куляристского населения требовал специального инструментария.
Одним из таких инструментов стала современная бурятская элита - немногочисленная, по-европейски образованная, чрезвычайно активная и обладающая большим интеллектуальным потенциалом, имеющая опыт дореволюционной общественной и политической деятельности, прошедшая через потрясения Гражданской войны. Они не просто осмысливали и изучали историю своего народа, но и разрабатывали проекты его сохранения и дальнейшего развития. При всей сложности, противоречивости и разнонаправленности эти проекты можно охарактеризовать в категориях нациестроительства в современном понимании этого слова. Фактически речь шла о сознательном и целенаправленном преобразовании племенной среды в единую культурную и политическую общность, которая успешно вписалась бы в модернизацион-
ные процессы. Это предполагало создание единой культуры, общего представления об истории, единого литературного языка, преодоление родопле-менного партикуляризма.
Это был политический проект, в котором огромное значение придавалось созданию собственной государственности как необходимого атрибута и предпосылки создания нации. Создать государство, чтобы создать нацию - достаточно распространенная и осмысленная еще в XIX в. стратегия. Специфика заключалась в том, что нацию предполагалось формировать на базе монгольской историко-культурной общности, давно и прочно разделенной государственными границами. Соответственно, проект создания собственного государства неизбежно предполагал масштабные геополитические сдвиги во всем регионе.
Суть политической доктрины панмонголизма была изложена Ц. Жам-царано и заключалась в том, что «объединение Монголии с Внутренней Монголией, Бурятией, Калмыкией, с монголами Синьцзяна и Тувы позволит восстановить исторический регион проживания монголов и превратить новую страну в действительно самостоятельное, суверенное государство» [18, с. 15-16]. Такой подход к государственной интеграции монголоязычных народов в единое культурное пространство с целью постепенного нивелирования различий между отдельными региональными группами и в перспективе - достижения этнической унификации и монолитности населения отражал европейскую парадигму нации.
Существовали и другие объединительные проекты. К примеру, Э.-Д. Ринчино писал Д. Сампилону: «...Маньчжурия и Восточная Монголия будут всецело находиться в сфере ведения Японии. Монголия южная, северная и западная с включением бурят образуют самостоятельное, нейтральное буферное государство. Причем буряты должны переселиться в Халху или передвинуться к границам Забайкалья с обменом земель. И если не удастся объединить Юг и Север Монголии, то образуются два государства, причем Юг будет находиться под протекторатом Японии.» [15, с. 143]. Авторы с легкостью подходили здесь к таким сложнейшим вопросам, как переселение целых народов, создание государств. Для них важнее была сама идея, хотя она актуализировалась также и в практических попытках конструирования общемонгольской этнополитической системы.
В начале ХХ в. объединительная идея стимулировалась потрясениями в Китае и России. В Китае рухнула империя, по существу, шел процесс распада государства, завершившийся выделением юридически автономной, а фактически независимой Внешней Монголии. Русско-китайская декларация 1913 г. и Кяхтинское тройственное соглашение 1915 г. окончательно определили международное правовое положение монгольского государства. Чуть позже произошла революция в России и началась Гражданская война.
Казалось, появился уникальный момент, когда идея создания общемонгольской государственности может реализоваться на практике. Гражданская война втянула бурятскую элиту в активную политическую деятельность. Пытаясь отстаивать интересы своего народа (так, как они их понимали), большая
ее часть объединилась вокруг Бурятского национального комитета (Бурнац-кома). Лавируя, сотрудничая (или пытаясь сотрудничать) со всеми противоборствующими силами, они стремились добиться реальной внутренней автономии, в идеале - независимой государственности.
Панмонголизм как идеология и политическая практика, направленная на создание единого монгольского государства «поверх» существовавших тогда государственных границ, стал реальностью. Осознавая ограниченность собственных сил и возможностей, представители национального движения делали ставку на сотрудничество с различными (как правило, противоборствующими) внешними силами, пытаясь играть на их противоречиях. В свою очередь, на панмонголизм делали ставку атаман Семенов, барон Унгерн, генерал Чжан Цзолин, японцы, премьер ДВР Шумяцкий, Реввоенсовет 5-й Армии, все государственные, военные и коминтерновские деятели, вовлеченные в события в этом регионе. Каждая из этих сил преследовала собственные интересы.
По инициативе атамана Семенова и при содействии японцев в 1919 г. в Чите состоялась конференция, в которой приняли участие бурятские деятели различной политической ориентации и представители Внутренней Монголии. Но дальнейшие события показали, что эта попытка политической консолидации монгольских народов оказалась несостоятельной. Россия и Китай, несмотря на внутренние неурядицы, продолжали отстаивать свои интересы в регионе, в целом сохранив территории и границы. Колчаковское правительство и республиканский Китай, пользуясь несогласованностью действий участников съезда и саботажем Урги, успешно противодействовали осуществлению планов даурского съезда.
В 1924 г. Внешняя Монголия была провозглашена республикой и избрала свой путь нациестроительства в этих рамках. Годом раньше была образована Бурят-Монгольская АССР. Создавая ее, большевики, безусловно, руководствовались идеей мировой революции. Некоторое время идея единства монгольских народов еще занимала определенное место в теоретических установках руководителей новой автономии. Однако процесс нациестроительства как в Бурятии, так и в Монголии принципиально отличался от проекта панмонголистов, стремившихся к созданию государственности либо в форме государственного объединения монгольской историко-культурной общности, либо в форме культурно-национальной автономии с последующим выделением сплошной территории для заселения бурят.
Советская власть проявила завидный прагматизм, продемонстрировав умение договариваться с представителями местной элиты, сосредоточившись на одном из аспектов - государственном строительстве как пути к нации. А. А. Елаев отмечает, что «важнейшей задачей национально-автономного строительства было приспособление органов создаваемой государственной власти и их аппарата к местным национальным условиям. Для ее решения необходимо было в сжатые сроки осуществить перевод делопроизводства на бурятский язык и привлечь в аппарат представителей коренной национальности. Эта объективная необходимость совпадала с задачами укрепления советской власти в республике и усиления ее
влияния на бурятское население» [6, с. 182]. Произошло пусть частичное, но совпадение интересов бурятской элиты и власти.
Так появился проект создания бурятской социалистической нации. Политика коренизации (подготовка, выдвижение и использование кадров специалистов коренной национальности для работы в государственных и общественных органах и организациях, в промышленности, науке, просвещении и т. д.), создание и поддержка престижных институтов национальной государственности (высшая школа, средства массовой информации, набор культурных институций, творческие союзы и т. д.), ликвидация экономической и культурной отсталости должны были способствовать обновлению многих сторон этнической жизни, изживанию остатков феодализма, развитию консо-лидационных процессов, ведущих к формированию нации.
Важным инструментом нациестроительства должен был стать город. БМАССР создавалась путем объединения бурят-монгольских автономий РСФСР и ДВР, центры которых находились в Иркутске и Чите. Вставал логичный вопрос: какой город будет столицей Бурят-Монгольской Автономной Республики в составе Восточно-Сибирского края с центром в Иркутске? На деле центром политической и культурной жизни бурят была Чита. Но при таком выборе Западная Бурятия осталась бы на периферии, нарушив баланс между интересами западных и восточных бурят. Верхнеудинск - нейтральный в этом смысле город, географически он находился в центре бурятского этноареала и был удобен в качестве столицы республики с геополитической точки зрения. Кроме того, с апреля по ноябрь 1921 г. он был столицей ДВР, в 1921-1922 гг. - центром автономной области бурят в ДВР, а еще раньше, в 1905 и 1917-1918 гг., - центром бурной политической деятельности. Сложно сказать, просчитывалось ли все это организаторами процесса создания республики. Возможно, это рассуждения post factum. Но Чита тогда лишилась статуса столицы независимого государства (ДВР) и получила статус административного центра области в составе Восточно-Сибирского края РСФСР. Верхнеудинску повезло - обретя статус столицы Бурят-Монгольской автономии, он был наделен столичными функциями, а по существу, - «назначен» столицей. Ментальный код города был задан. Его традиционный хин-терланд не исчез, сформировался новый. Прежние функции города были оттеснены новыми властными задачами.
Улан-Удэ - столица национальной республики
С созданием автономной республики у Верхнеудинска появились столичные, имперские функции, поскольку он стал, по существу, инструментом центральной власти, призванным осуществлять общегосударственную задачу выстраивания бурятской нации. Но если «среди бурятской интеллигенции решающее значение имела перспектива автономного культурного развития народа, то соображения центра преследовали главным образом политические и геополитические цели - существование и развитие бурятской общности
должно было отвечать задачам укрепления "социалистической государственности"» [5, с. 52].
Нациестроительство - процесс городской, невозможный вне городской культуры и городского типа отношений, без городских слоев, которые, собственно, и формируют нацию. Реализация такого проекта требовала наполнения декларированной столичности Верхнеудинска реальным содержанием. На базе уездного городка требовалось создать комплекс политических, административных, культурных институций, сформировать практически на пустом месте необходимые профессиональные группы и социальные страты, национальные по составу и политически лояльные советской власти. Требовалось реализовать их формирование и деятельность в системе нормативных документов, практик и рутинных управленческих процедур. Только при этих условиях город смог бы выполнить возложенную на него функцию преобразования бурятского сельского, племенного, партикуляристского, разбросанного на огромных расстояниях населения в современную нацию, да еще и «социалистическую» по содержанию.
Институциональное строительство в политической и культурной сферах должно было идти - и шло - одновременно с подготовкой для них профессионально подготовленных и политически преданных национальных кадров. Это была труднейшая задача, учитывая крайнюю узость слоя европейски образованных бурят вообще, наличия их в Верхнеудинске - в особенности. Там, конечно, были свои политики и администраторы, но это были деятели уездного масштаба. Для начала необходимо было сконцентрировать в новой столице имеющийся, как тогда любили писать большевистские лидеры, «человеческий материал». Однако существовали серьезные сомнения в его политической лояльности Значительная часть представителей бурятской политической элиты не без основания расценивалась в качестве временных союзников и попутчиков.
Верхнеудинск стал площадкой для целенаправленного выращивания политической, художественной, научной бурятской элиты, теперь уже сугубо городской. Этому процессу было подчинено все - компартия, комсомол, советы, ОСОАВИАХИМ и т. д., а основным механизмом стала коренизация -политика подготовки, воспитания и выдвижения национальных кадров. С этой целью создавалась целая система социальных лифтов.
Исследователи практически едины во мнении, что коренизация должна была предотвратить развитие националистических сил. Уступки в языке, культуре и кадровой политике должны были остановить распространение автономистских и сепаратистских настроений. По словам Т. Мартина, «коренизация (индигенизация) была профилактической политикой, которая имела своей целью обезвредить национализм и воспрепятствовать его распространению среди ранее угнетавшихся нерусских колониальных народов. И именно поэтому для них предполагалось создать национальные территории, языки, элиты и культуры» [8, с. 177]. Т. Скрынникова отмечает, что «коренизация была призвана встроить этничность в советскую политическую систему и пога-
сить тем самым ее мобилизационный потенциал, перенаправив его в русло национально-государственного социалистического строительства» [5, с. 57].
В соответствии с этой политикой шло формирование новых социальных групп - номенклатуры, интеллигенции, городских средних слоев, рабочих. Исходным материалом для этой социальной инженерии было в значительной части пауперизированное сельское население. По данным Верхнеудинской биржи труда, в 1926-1927 гг. из общего количества зарегистрированных безработных прибывшие из деревень и улусов составляли 30,1 %, а в 19271928 гг. - 43,2 % [23]. Уже весной 1927 г. из-за избытка приезжих безработных из деревень Бурят-Монгольский ЦИК вынужден был издать циркуляр о порядке приема на работу только через органы Бурнаркомтруда (биржу труда) [24]. Была введена система льгот для бурятских рабочих. Предоставлялись льготы при регистрации на бирже труда, при приеме на работу и увольнении. Но среди бурят-рабочих была высокая текучесть кадров, гораздо выше, чем у русских. Именно высокую текучесть кадров власти считали главной причиной медленного роста численности местного пролетариата.
Одной из задач национально-автономного строительства было приспособление органов создаваемой государственной власти и аппарата к местным национальным условиям. Для ее решения необходимо было в сжатые сроки перевести делопроизводство на бурятский язык и привлечь в аппарат представителей коренной национальности. Согласно разработанным планам, их представительство в органах власти намечалось довести до 37,7 % [6, с. 184].
Политика коренизации ставила цель дать образование на родном языке бурятскому населению, продвигать его социально, чтобы его представители стали занимать руководящие позиции в образовании, культуре, промышленности, в партии и государстве. Образование должно было служить - и служило - важнейшим социальным лифтом. Поэтому бурят (рабочих и крестьян) набирали и отправляли на учебу в вузы, чтобы они, получив подготовку, заняли должности специалистов в государственных учреждениях, предприятиях, организациях. Собственная система высшего и среднего профессионального образования в 1920-х гг. находилась в зачаточном состоянии, поэтому получить образование можно было только в центральных вузах, имевших квоты для «националов».
Для создания собственной системы образования необходимо было сформировать кадровую базу, в том числе и национальную. Отправка специалистов из центра не решала проблемы полностью. К концу 1930-х гг. в республике была создана система подготовки и переподготовки кадров (краткосрочные курсы, педтехникумы, вуз, учительский институт), но остро стоял вопрос о квалификации готовящихся специалистов. Были открыты технические ссузы, рабфаки, вузы. Характерными чертами этого процесса «являлись приоритетное развитие педагогических учебных заведений, сравнительно медленный рост учебных заведений технического профиля» [13, с. 42]. Решением научно-исследовательских задач по широкому спектру научных направлений занимался созданный на базе Буручкома Бурят-Монгольский
государственный институт культуры, впоследствии реорганизованный в Государственный институт языка, литературы и истории.
Организация управления, образования, культурно-просветительной работы неизбежно упиралась в вопрос о языке, точнее о конструировании литературного языка - унифицированного языка делопроизводства, преподавания, профессионального искусства. В результате бурятский язык в течение короткого срока дважды претерпел изменения: хоринский диалект заменил селенгинский, кириллица - латиницу. Сторонники старомонгольской письменности подверглись репрессиям. В 1938 г. был принят курс на русификацию бурятского языка, в немалой степени объяснявшийся нуждами модернизации: введение кириллицы способствовало более продуктивному освоению бурятами русского языка, что, в свою очередь, позволяло активно их использовать в построении нового советского общества.
Реализация проекта нациестроительства требовала целенаправленного формирования общебурятской национальной культуры, по характеру профессиональной, основанной на всеобщей грамотности, едином языке. Город становился очагом этого процесса - здесь целенаправленно формировалась разветвленная инфраструктура: учебные заведения, учреждения культуры, науки, издательства, музеи, театры, библиотеки. Был создан массовый профессиональный слой научной и творческой интеллигенции. Некоторым символическим итогом этой сложной и интенсивной работы стала Декада бурят -монгольского искусства, проведенная в 1940 г. в Москве.
В том же году Правительство СССР приняло решение о подготовке сводного поэтического варианта героического эпоса «Гэсэр». Это был не единственный подобный заказ: в конце 1930-х гг. советская власть отмечала предполагаемые юбилеи таких эпосов, как грузинский «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели (1937), русский «Слово о полку Игореве» (1938), армянский «Давид Сасунский» (1939), калмыцкий «Джангар» (1940) и др.
Ставилась задача не просто собрать и систематизировать многообразные устные версии «Гэсэра», но создать письменный, литературный, канонический текст, единый для всех бурят. Фактически это был инструмент национальной консолидации, конструирование единой общей традиции. Кроме того, литературная версия, канонический письменный текст - это свидетельство древности и силы культуры как основы нации. Решалась задача не только и не столько культурная: выстраивался фундамент нации, версия общей древней и великой истории и культуры. Без апелляции к единой и великой традиции трудно, а то и невозможно выстроить новую этническую общность из партикуляристской племенной стихии. Переход от традиционных устных сказаний к письменному литературному тексту - это и символ современности, современного типа общества. Поэтому заказ советской власти на создание письменной версии эпоса совпал с устремлениями модернизирующейся бурятской элиты.
Однако, по словам И. Сталина, большевики предпринимали действия, направленные на «максимальное развитие национальной культуры, с тем, чтобы она исчерпала себя до конца, а затем была создана база для организа-
ции международной социалистической культуры» [16, с. 314]. В 1930-х гг. это довольно абстрактное рассуждение реализовалось в массовых репрессиях против созданной с таким трудом национальной элиты. Она преследовалась по политическим, идеологическим мотивам и классовым признакам, когда даже при отсутствии состава преступления обвиняемые заносились в разряд контрреволюционеров. В Бурят-Монголии органами НКВД было инспирировано широко известное дело о так называемой контрреволюционной шпионской «панмонгольской» организации, члены которой были репрессированы.
Широким фронтом шла кампания против духовенства. Репрессии обрушились на буддийскую, православную, старообрядческую и другие конфессии. Основным их мотивом было то, что церковь ведет контрреволюционную, антисоветскую пропаганду. Многие служители культа были вынуждены снять с себя духовный сан. Активные сторонники сохранения религии, сопротивлявшиеся закрытию храмов, арестовывались и приговаривались к различным срокам заключения; часть их была выслана за пределы республики. А органами НКВД раскрывались все новые и новые «контрреволюционные, повстанческо-диверсионные» организации при дацанах и церквях. При этом репрессии начала 1930-х гг. еще не носили тотального характера.
Коренным образом обстановка изменилась после печально известного февральско-мартовского пленума ЦК партии. Впервые формулировка о неблагополучном положении дел в Бурятии появилась в результате оперативно-следственных мероприятий в Ленинграде, когда в начале 1937 г. была арестована большая группа служителей буддийского культа Ленинградского дацана, служащие Тибетско-Монгольской группы, а также видные общественные деятели, ученые Бурят-Монголии [1, с. 42].
В справке, составленной 3-м отделом УНКВД Ленинградской области, говорилось, что «следственным путем вскрыта контрреволюционная шпион-ско-повстанческая организация, возглавляемая представителем Тибета в СССР Агван Доржиевым и подданным МНР проф. Жамсарано Цыбен». Далее говорилось, что в эту группу входят Барадин Базар - преподаватель монгольского языка ЛИФЛИ, Гомбоин Лобсан-Гарма - аспирант Академии наук СССР, Будаев Оцор Будаевич - художник музея истории религии, Абидуев Цырен-Даши - лама, без определенных занятий, Одонов Лобсан-Оцор - без определенных занятий. «Являясь активными участниками названной контрреволюционной группы, они проводили работу по подготовке восстания в Бурятии...». В заключение в справке сказано, что, «находясь в Ленинграде, они принимали участие в обсуждении контрреволюционных вопросов на сборищах, устраиваемых Агваном Доржиевым и проф. Жамсарано и контрреволюционной обработке монгольской и бурятской молодежи» [19].
Как видно из дела Б. Барадина, он был арестован и на первых допросах отрицал свое участие в «контрреволюционной шпионско-повстанческой организации», но через два месяца нахождения под следствием полностью признал предъявленные ему обвинения. По наводящим вопросам следователей обвиняемый также признал связь своей организации с контрреволюционной троцкистско-террористической организацией, с которой подпольно контак-
тировал. По требованию следователя, Б. Барадин указал в качестве руководителей контрреволюционной организации бывшего наркомпроса О. Даши-дондобэ, бывшего культпропотделом обкома партии Д. Мункина, бывшего председателя БурЦИКа Б. Дабаина, бывшего заместителя директора института культуры Раднабазарона, Чимидуна и себя. Членами этой группы были названы также бывший директор института культуры Б.-Д. Тогмитов, сотрудник газеты «Бурят-Монголой Унэн» Д. Ардин, поэт П. Н. Дамбинов, аспирант АН СССР Б. Болодон и другие - всего 13 человек [3, с. 19].
На основании представленного следователями НКВД обвинительного материала Б. Б. Барадин на закрытом заседании выездной сессии военной коллегии Верховного Суда СССР 24 августа 1937 г. в Ленинграде был осужден по статьям 58-1а, 58-7, 58-8, 58-9 и 58-11 Уголовного кодекса РСФСР. Заседание суда длилось всего 15 минут, и судьба известного бурятского общественного деятеля была решена - он был приговорен к расстрелу, приговор вскоре был приведен в исполнение.
Изучение архивных материалов приводит к однозначному доказательству вынужденного характера признаний Б. Б. Барадина, самооговора и оговора других людей, а также преступной роли следователей НКВД, недозволенными, противоправными средствами и насилием добивавшихся от своих беззащитных подследственных угодных им признаний. Нам еще не до конца известны многие подробности политических репрессий в Ленинграде, однако обширный материал, имеющийся в архиве ФСБ по Республике Бурятия, показывает, что многие из «признательных» показаний общественных деятелей, ученых, служителей культа послужили поводом для дальнейшего разворота репрессивной политики.
Пиком новой волны массовых репрессий стали 1937-1938 гг. За 1937 г. и десять месяцев 1938 г. в Бурятии было арестовано 6 836 человек, из которых в этот же период было осуждено 4 907. Был уничтожен цвет бурятской национальной интеллигенции. Погибли Э.-Д. Ринчино, Ц. Жамцарано, Б. Барадин, Солбонэ Туя, Ц. Дон, Ж. Батоцыренов, Б. Тогмитов, Ж. Раднабазарон и другие [20], имена которых на протяжении долгого времени были преданы поруганию и забвению. Для судеб художественной культуры особое значение имели обвальные обвинения в национализме, попытке создания панмонголь-ской организации, изощренности методов шпионско-диверсионной деятельности в пользу милитаристской Японии.
Дела представителей художественной культуры и творческой интеллигенции были выделены в отдельную группу с тем, чтобы показать особую изощренность панмонголистов в борьбе с советской властью, идеологическую масштабность буржуазных националистов. Неслучайно по делам Дашинимаева, Очиро-на, Ширабона, Ардина, Дампилона, Дондубона, Очиржабэ, Раднабазарона, Ламажапова была назначена специальная экспертная комиссия [22].
Безусловно, политические репрессии нанесли невосполнимый ущерб развитию национальной художественной культуры. Только в области литературы незаконным репрессиям подверглись И. Дампилон, С. Балдаев, Ж. Батоцы-
ренов, Д. Дашинимаев, Ц. Дондубон, Ц. Жамцарано, С. Михаханов, Д-Р. Намжилон, Солбонэ Туя, С. Ширабон.
Но не только количественными показателями измеряются социально-культурные и политические последствия репрессий. Для художественной культуры Бурятии положение усугубилось окончательным утверждением мнения о наличии в республике панмонгольских настроений, переросших в фазу создания массовой законспирированной контрреволюционной организации. Этот ярлык был приклеен к нескольким поколениям бурятской интеллигенции. Это привело на долгое время не только к ослаблению культурно-исторической связи бурятского народа с Монголией, но и к значительному отрыву от центральноазиатской культуры.
При всем этом наблюдался парадокс: сам механизм дальнейшего формирования и воспроизводства творческой интеллигенции не был уничтожен, способствуя количественному расширению и качественному росту теперь уже массовых слоев специалистов, бурятского городского населения вообще.
Хотя попытки коренизации местной партийной и советской власти были во многом непоследовательными и половинчатыми, они привели к довольно осязаемым результатам. Титульная нация обрела динамично растущую городскую составляющую, стала демографически более консолидированной, лучше представленной среди творческой и научной интеллигенции, в административном аппарате, более выраженной в своих национальных проявлениях.
В результате этих процессов город поменял свои функции, причем быстро и радикально: когда-то русский купеческий уездный город Верхне-удинск, наделенный после образования республики функциями нациестрои-тельства и задачей осуществления проекта создания бурятской социалистической нации, стал столицей Бурят-Монгольской Автономной Советской Социалистической Республики. Символом этой трансформации стало переименование его в 1934 г. в Улан-Удэ (Красная Уда, Красноудинск).
Улан-Удэ в модернизационных процессах
Политика выравнивания уровней экономического развития национальных окраин и регионов, начатая в конце 1920-х гг., была тесно связана с проведением форсированной индустриализации. Об этом немало написано в исторической литературе, в том числе и региональной [2; 7; 17]. Отметим лишь, что процесс индустриальной модернизации в Бурят-Монголии протекал особенно. Значительные масштабы и высокие темпы индустриализации в республике были предопределены, в том числе, и ее геополитическим положением и ролью «ворот на зарубежный Восток».
Курс на индустриализацию обусловил строительство в Улан-Удэ ряда крупных объектов народно-хозяйственного комплекса Сибири и Дальнего Востока, что вызвало потребность в трудовых ресурсах, а в последующем - в специалистах для обслуживания предприятий. Это способствовало возникновению крупной миграционной волны из западных районов России и союзных республик. Внешний миграционный поток значительно изменил этническую
картину города, хотя основным источником прироста городского населения, наряду с естественным движением, была внутренняя миграция жителей республики в Улан-Удэ. Перемещение сельских жителей республики в город привело к увеличению городского населения за счет бурят и русских.
Верхнеудинск/Улан-Удэ стал региональным модернизационным центром. За короткий срок произошел значительный перелив рабочей силы из сельского хозяйства в промышленность и другие городские сферы деятельности, складывались новые социальные и профессиональные слои и группы, менялся их национальный состав, развивались индустриальные системы производства и потребления. Важнейшим элементом городской жизни стало появление бурятской политической и культурной городской элиты: управленцы, учителя, врачи, артисты, писатели, художники, журналисты.
Численность рабочих с 1926 по 1939 г. увеличилась в 4 раза - с 22,7 тыс. (4,6 %) до 87,8 тыс. человек (36,3 %), в том числе рабочих-бурят - с 1,33 % до 10 % [2, с. 92]. Одновременно в республику прибыли рабочие, инженеры и техники из центральных областей страны. Это стало важным фактором подготовки квалифицированных рабочих из числа местных кадров, в том числе из бурят. Рабочий класс формировался как многонациональный, при сравнительно небольшой доле бурят в его составе.
При этом процесс крестьянизации города принял внушительные размеры и имел далеко идущие последствия. Как и в стране в целом, по выражению Ю. Пивоварова, «волны сельской миграции буквально "затопили" города всей страны, определив основную коллизию урбанизации на многие десятилетия» [14, с. 102]. С таким наплывом вчерашних крестьян справиться было очень сложно. Да и сами вчерашние жители сел и улусов, многие из которых не владели русским языком, с огромными трудностями приобщались к городской жизни.
Массы крестьян шли в город на строительство гигантов индустрии - па-ровозовагоноремонтного завода, мехстеклозавода, мясоконсервного комбината. Только в 1932 г. на строительство ПВРЗ из аймаков прибыло 3 213 человек, из них 2 019 колхозников, в числе которых 1 354 бурята. Им пришлось все делать сразу - строить бараки для жилья, рыть котлованы, принимать стройматериалы. Тяжесть физического труда, постоянный недостаток продовольствия, бытовая неустроенность усугубляли психологический дискомфорт, вызванный переменой места, образа жизни и характера труда. Некоторые не выдерживали и возвращались домой Те же, кто смог удержаться, адаптироваться, становились новыми горожанами и могли воспользоваться системой социальных лифтов. По выражению Р. Кайзера, «программа модернизации, содействовавшая миграции сельского населения в города, способствовала более быстрой национализации масс» [27, с. 123].
Город вбирал в себя население хинтерланда, превращая его в горожан и выстраивая нацию в соответствии с проектом. Город-столица давал больше шансов для работы и учебы. Недоставало жилья - в городе сооружались новые кварталы, обустраивались «соцгородки» при заводах. Именно в этот период наблюдалось мощное движение вверх и вниз по социаль-
ной иерархической лестнице. Вертикальная мобильность протекала интенсивно - выходцы из рабочих и крестьян благодаря проводимой политике, историческим условиям, личной одаренности быстро продвигались наверх, преодолевая культурные контрасты.
Этнизация города
Результатом однонаправленного развития модернизационных процессов и реализации политического проекта по созданию бурятской нации стало радикальное изменение облика города. Наделение города новыми функциями привело к формированию качественно нового этнического пространства в нем. Живший когда-то исключительно ярмаркой и регулярной торговлей на Чайном пути, город стал крупным административным, промышленным, культурным и научным центром Восточной Сибири. Индустриализация и урбанизация изменили не только внешний облик города, но и его сущность. Некогда сугубо русская крепость, оборонявшаяся от набегов кочевников, превратилась в место, где создавалась бурятская нация, где стали жить уже совсем иные люди.
Наиболее зримо это выразилось в сдвигах в численности и структуре его населения. Оно стремительно росло: от 21,6 тыс. человек в 1923 г. до 28,9 тыс. в 1926 г. и до 125,7 тыс. к 1939 г. [4, с. 39]. «Городская революция» привела к более чем четырехкратному увеличению численности жителей Улан-Удэ. Изменился его этнический состав, при этом смена происходила преимущественно не за счет вытеснения старого населения, а в результате массового притока нового, во многом - бурятского. После 1917 г. в считанные годы в городе, по существу, произошла смена населения: практически было уничтожено купечество, вытеснено, растворено и исчезло мещанство, мало что осталось и от горожан непроизводственных групп. На смену этим основным социальным слоям дореволюционной эпохи пришли покинувшие родные места крестьяне. Конфликт городской и деревенской культур был неизбежен, создавая, в том числе, и этнически маркированное напряжение.
Буряты появились в городе не только в качестве аутсайдеров - вчерашних крестьян. Из них формировался значительный по численности и влиятельный слой политической и административной элиты, служащих, представителей творческой интеллигенции, учителей, врачей. А то, что у истоков этого процесса стояла политика коренизации, отбора и продвижения кадров по этническому признаку, сделало этничность (национальность, в категориях того времени) очень важным фактором, организующим взаимоотношения в городском сообществе. Критерий этничности стал делом государственным, политическим, важным инструментом форматирования общества. Характер властных отношений того времени не давал выбора ни обществу в целом, ни отдельному человеку.
Тем не менее представители партийных властей с тревогой фиксировали назревавшее напряжение и потенциальные конфликты. Чрезвычайно характерна в этом смысле докладная записка секретаря Буробкома ВКП(б)
М. Сахьяновой в ЦК ВКП(б) от 12 мая 1929 г.: «Решительный курс на реализацию задач национально-культурного строительства... в самом начале своей реализации, наряду с общим усилением кулацкого сопротивления, усилил рост шовинистических настроений в беспартийных и партийных массах. Разговоры о том, что бурятам - все, а русским - ничего, что буряты и бурятские работники не нюхали революции, а, наоборот, боролись против нее, а теперь им - все блага революции, тепленькие местечки, учеба и т. д. Эти разговоры особенно усилились к началу и к весне 1928 г. » [26]. Неизбежные склоки и групповые конфликты в правящей элите могли принимать и этническую окраску.
Это заставляет задуматься над более общим вопросом: насколько конфликтной была политика коренизации в Бурят-Монголии? Вела ли этнизация к росту уровня конфликтности? Ведь приход новых людей и новых групп, изменения в их статусах с точки зрения практики должны были привести к обострению конкуренции за ресурсы. Однако открытых острых конфликтов не наблюдалось. Можно, конечно, предположить, что советская власть особо не давала им развиваться и уж тем более проявляться публично.
К примеру, в июне 1927 г. в Бурят-Монголии был обнародован закон, разрешавший заменять русских квалифицированными представителями коренной национальности и требовавший лишь, чтобы русские получали такие же выходные пособия, как и те, кто был уволен в связи с сокращением штатов госаппарата [25]. Но Оргбюро ЦК ВКП(б) резко осудило данный закон, и он не получил хода. Для центра так важны были взаимоотношения между русскими и бурятами, что он сам регламентировал их, а коренизацию не ограничивал по этническому признаку: «Вопрос национализации аппаратов предполагает закрепление отдельных должностей не только за бурятами, но и за русскими и тесно связан с вопросом выдвижения как бурят, так и русских рабочих и крестьян на ответственную руководящую работу. По этому плану предусмотрено в течение 1927 г. выдвинуть 16 рабочих и 3 крестьянина» [9, с. 29].
Кроме того, смягчению возможных противоречий могла способствовать формирующаяся система разделения труда. Новые функции города создавали и новые профессиональные и социальные ниши, некоторые из которых резервировались для бурят. Эти ниши были связаны с задачами нациестроительства, следовательно, концентрировались в сфере власти, управления, образования и культуры. Путь к этому открывало гуманитарное образование. На первых порах здесь хватало начальных форм подготовки - ликбез, кратковременные курсы, рабфаки и т. д. В силу новизны этой ниши буряты не слишком вытесняли из нее старожильческое городское население, скорее, они дополняли существовавшую структуру. Коренные верхнеудинцы сохраняли свои традиционные позиции в городской экономике, а многочисленные приезжие из других регионов концентрировались в развивающейся индустриальной сфере. Конечно, это была динамичная, развивающаяся ситуация. Самое же главное, что и это разделение труда, дающее возможность минимизировать конкурентные конфликты, воспринималось и оценивалось в качестве этнически организованной системы.
И последнее, но не по значению. Новые функции города сформировали его новый хинтерланд. Теперь это был уже не только региональный центр, город в сельском окружении, осуществляющий традиционные для этой роли функции организации власти, снабжения, образования и т. д. Улан-Удэ стал «национальной столицей», центром бурятской нации. Известный бурятский ученый и общественный деятель Т. М. Михайлов назвал это выражением национального духа: «Буряты... в большинстве своем остались на земле предков, сохранили свой Дом. Под этим Домом подразумевается, по сути, Республика Бурятия с ее центром - городом Улан-Удэ, ибо здесь - средоточие национального духа» [11, с. 21]. И этот хинтерланд совершенно не вмещается в административные границы автономии, особенно после 1937 г., когда ключевые регионы бурятского этноареала (Усть-Ордынский и Агинский национальные округа) были выведены из состава республики.
Список литературы
1. Андреев А. Буддийская святыня Петрограда / А. Андреев - Л. : Агентство Экоарт, 1991. - 128 с.
2. Балдано М. Н. Индустриальное развитие Бурятии (1923-1991 гг.): достижения, издержки, уроки / М. Н. Балдано. - Улан-Удэ : Издат.-полигр. комплекс ВСГАКИ, 2001. - 431 с.
3. Батуев Б. Б. Базар Барадин. Штрихи к политической биографии / Б. Б. Бату-ев // Неизвестные страницы истории Бурятии. Вып. 1. - Улан-Удэ, 1991. - С. 6-22.
4. Бурятская АССР в цифрах. 1923-1973 : стат. сб. - Улан-Удэ, 1974. - 148 с.
5. Бурятская этничность в контексте социокультурной модернизации (советский период) / отв. ред. Т. Д. Скрынникова. - Улан-Удэ : Изд-во Бурят. науч. центра СО РАН, 2004. - 216 с.
6. Елаев А. А. Бурятский народ: становление, развитие, самоопределение / А. А. Елаев. - М. : Изд-во Рос. акад. госслужбы, 2000. - 350 с.
7. История Бурятии. В 3 т. Т. 3. ХХ-ХХ1 вв. - Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. - 464 с.
8. Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923-1939 / Т. Мартин - М. : РОССПЭН, 2011. - 666 с.
9. Материалы об итогах партийного строительства за три года (1924-1926). -Верхнеудинск, 1927. - 37 с.
10. Митупов Б. М. Развитие промышленности и формирование рабочего класса в Бурятской АССР (1923-1937 гг.) / Б. М. Митупов. - Улан-Удэ, 1958. - 144 с.
11. Михайлов Т. М. Национальное самосознание и менталитет бурятского народа / Т. М. Михайлов // Современное положение бурятского народа и перспективы развития. - Улан-Удэ, 1996. - С. 18-25.
12. Национальное движение в Бурятии в 1917-1919 гг. Документы и материалы. - Улан-Удэ : Изд-во ОНЦ «Сибирь», 1994. - 197 с.
13. Номогоева В. В. Исторический опыт социально-культурной модернизации национальных районов Восточной Сибири в 1920-1930-е гг. (на материалах Республики Бурятия) : дис. ... д-ра ист. наук / В. В. Номогоева. - Улан-Удэ, 2011. - 402 с.
14. Пивоваров Ю. Л. Урбанизация России в ХХ веке: представления и реальность / Ю. Л. Пивоваров // Общественные науки и современность. - 2001. - № 6. -С. 101-112.
15. Ринчино Э.-Д. Документы. Статьи. Письма / Э.-Д. Ринчино. - Улан-Удэ, 1994. - 160 с.
16. Сталин И. В. Марксизм и национально-колониальный вопрос. Т. 2. Сочинения / И. В. Сталин. - М. : ОГИЗ ; Госполитиздат, 1946. - С. 290-367.
17. Тармаханов Е. Е. Промышленность и рабочий класс Советской Бурятии (1938-1958 гг.) / Е. Е. Тармаханов. - Новосибирск, 1979. - 333 с.
18. Чимитдоржиев Ш. Б. Панмонгольское движение - это общемонгольское национальное движение / Ш. Б. Чимитдоржиев // Монголоведные исследования. -Вып. 3. - Улан-Удэ, 2000. - С. 12-30.
19. Архив УФСБ по г. Санкт-Петербургу. Д. П-31277 (Барадина Б. Б.). Т. 3. Л. 47.
20. Архив УФСБ по Республике Бурятия. Д. 3839/с (Доржиева Д. Д.) ; Д. 3766 (Маркизова А. А.). Т. 1-3.
21. Архив УФСБ по Иркутской области. Д. 11027 (Ринчино Э.-Д.) и др.
22. Архив УФСБ по Республике Бурятия. Д. 3833.
23. Государственный архив Республики Бурятия (ГАРБ). Ф. П-1. Оп. 1. Д. 18. Л. 37.
24. ГАРБ. Ф. П-1. Оп. 2. Д. 16. Л. 14.
25. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 1235. Оп. 120. Д. 101. Л. 8.
26. Российский Центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Ф. 17. Оп. 85. Д. 53. Л. 9.
27. Kaiser Robert J. The Geography of Nationalism in Russia and the USSR / Robert J. Kaiser. - Princeton : Princeton University Press, 1994. - 492 p.
Ethnicization of Urban Space of Verkhneudinsk/Ulan-Ude: City as a Tool for Growing Modern Urban Nation
M. N. Baldano, S. V. Kirichenko
Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, Russian Academy of Sciences, Ulan-Ude
Abstract. The article is devoted to the ethnicization of urban space. The process of Verkh-neudinsk/Ulan-Ude ethnicization in the context of the nation-building policy, when the Russian city Verkhneudinsk became Ulan-Ude, the capital of the Buryat autonomy is analysed. Nation-building is an urban process, which is impossible outside urban culture and urban relations, without urban strata that form a nation. Ulan -Ude became an instrument of nation-building, necessary for cultivation of modern urban nation in the Soviet version. Former functions did not disappeare, but they were overshadowed by new tasks put by authorities. In this connection the change in ethnic composition did not take place due to displacement of the old one, but owing to massive influx of new, mostly Buryat population. National experiment of the Soviet power combined a thin stratum of Buryat intellectuals and the city, where the Buryats virtually didn't live. New social and professional groups were purposefullyformed - nomenclature, intellectuals, urban middle classes, workers -through a system of social mobility in the context of socialist industrialization. A new system of education was created, and policy of indigenization was followed. Typical metropolitan set of social and cultural infrastructure - from government structure to museums and theaters, Buryat literary language and national epic, which became basic and unified foundation for the cultural tradition of the nation, were formed as a result.
Keywords: ethnicization, urban space, nation-building, urbanization, intellectuals, indigenization, social mobility.
Балдано Марина Намжиловна
доктор исторических наук, профессор,
заведующая отделом истории,
этнологии и социологии
Институт монголоведения, буддологии и
тибетологии СО РАН
670047, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6
тел.: 8(3012)434097
e-mail: histmar@mail.ru
Кириченко Светлана Викторовна
кандидат исторических наук,
старший научный сотрудник
Институт монголоведения, буддологии
и тибетологии СО РАН
670047, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6
тел.: 8(3012)434097
e-mail: l-a-n-a@mail.ru
Baldano Marina Namzhilovna
Doctor of Sciences (History), Professor, Head of the Department of History Ethnology and Sociology IMBTS SB RAS
6, Sakhyanovoy St., Ulan-Ude, 670047 tel.: 8(3012)434097 e-mail: histmar@mail.ru
Kirichenko Svetlana Victorovna
Candidate of Sciences (History), Senior Researcher Scientist IMBTS SB RAS
6, Sakhyanovoy st., Ulan-Ude, 670047 tel.:8 (3012)434097 e-mail: l-a-n-a@mail.ru
