CC BY
258
Современный федерализм
М. Х. Фарукшин
ЭТНИЧНОСТЬ И ФЕДЕРАЛИЗМ: ВОЗМОЖНОСТЬ СОЧЕТАНИЯ ИЛИ ТОТАЛЬНАЯ НЕСОВМЕСТИМОСТЬ
Важнейшей проблемой этнополитологии является исследование влияния этнического фактора на организацию государственной власти. Значимость этой проблемы подчеркивается тем, что, по некоторым данным, только в 10% всех государств в пределах их границ проживает лишь одна этническая группа (см.: Ален, 1994, с. 54). По другим сведениям, только дюжину государств, в которых проживает меньше 0,5% населения всей планеты (см.: Stanovcic, 1997, p. 2), можно считать моноэтничными. В этом плане возрастает значимость федеративной формы государственного устройства как инструмента, позволяющего отразить все многообразие полиэтнического общества. Не случайно в политологической литературе было высказано мнение, что выдвижение тематики федерализма на центральное место с окончанием «холодной войны» обязано возрождению этнической напряженности и поискам того, как лучше организовать этнорегиональные общины (см.: Smith, 2005, p. 1). В то же время все это, разумеется, не означает, что единственной государственной формой полиэтнического общества может быть только федерация.
1. Дифференциация взглядов на этнофедерации
Среди различных аспектов федерализма одним из наиболее дискуссионных в нынешней отечественной и зарубежной политологии является вопрос о так называемых этнофедерациях. Правда, следует сразу оговорить всю условность и уязвимость таких понятий, как «этнофедерация» или «этнофедерализм», поскольку при их использовании создается неверное представление, будто определяющее значение в построении и функционировании федерации в полиэтническом обществе имеет этнический фактор. Однако это не так. Достаточно обратиться к проблемам Российской Федерации или любой другой федерации, где сосуществуют этнические группы, чтобы понять, что этнический фактор — лишь одна из многих составляющих в федеративном устройстве государства.
При сложившемся словоупотреблении под этнофедерацией понимается государство, в федеративном устройстве которого отражается природа полиэтнического общества, или, если говорить более конкретно, наличие субъектов федерации, образованных по эт-
© Фарукшин М. Х., 2008
нонациональному признаку и представительству в органах государственной власти разных этнических групп. Соответственно в литературе, посвященной проблемам федерализма, проводится различие «между "территориальным" федерализмом, при котором институты проектируются без учета лежащего в их основе социального многообразия для того, чтобы децентрализовать управление и приблизить демократию к гражданам, и «мультинациональным» федерализмом, при котором этнолингвистические части формируют основу федеративного строя» (Егк, 2003, р. 68).
Отношение к этнофедерациям в политической науке остается исключительно противоречивым, как и к самой этничности. Последняя «часто демонизируется как опасная и деструктивная сила. Если конструктивные этнополитические альтернативы игнорируются, ошибочное понимание этнических интересов может стать самореализующимся пророчеством» (КагкПпэ, 2001, р. 37).
В отечественном обществоведении если не доминирующей, то весьма заметной тенденцией является резко негативное отношение к национально-территориальному принципу создания федераций вплоть до призывов отказаться от него. При этом для позиции ряда отечественных специалистов характерен явный правовой нигилизм: игнорирование общепризнанного в международном праве и международным сообществом права народов на самоопределение и пренебрежительное, неуважительное отношение к Основному закону российского государства. Отмечу также присущий некоторым авторам двойной стандарт в оценках: по их мнению, то, что положено одной этнической группе (национальная государственность), не обязательно иметь другим группам.
В обоснование необходимости устранить этнический фактор в построении федерации приводятся различные доводы. Так, утверждается, что «в конечном счете вся бурная полемика российских ученых по поводу этнической составляющей российского федерализма укладывается в тот или иной ответ на простой вопрос: что предпочтительно для России — дальнейшая этнизация политики или деполитизация этничности? Этатизация этничности или деэт-низация государственности?» (Филиппов, 2003, с. 11). Представляется, что здесь сформулирована ложная дилемма. В любом полиэтническом обществе влияние этнического фактора на политику, то есть ее своеобразная этнизация, является объективным фактором. В некоторых случаях, например при ущемлении жизненно важных интересов этнических групп, роль указанного фактора может возрастать. Напротив, в условиях взаимного уважения в межэтнических отношениях и демократической интеграции этнонациональных
интересов этнизация политики может ослабевать. Что касается эта-тизации этничности или деэтнизации государственности, то составным элементом общепризнанного в международном сообществе права народа на самоопределение является право на создание собственной национальной государственности. Федерация является тем оптимальным в нынешних условиях видом государственного устройства, при котором объединенные в федерации народы могут реализовать указанное право без разрушения единства государства.
Иногда проблема «деэтнификации федерализма» называется исключительно важной потому, что будто «жизнеспособная федерация не должна признавать равноценность (на федеральном и, по возможности, на субфедеральном уровнях) территориального и "национального" принципов: последний часто переподчиняет себе первый, что недопустимо» (Федерализм: теория, 2001, с. 36). Согласимся, что недопустимо, если это имеет место, тем более часто. Но как раз последнее обстоятельство остается без доказательств и очевидных примеров. Таков уровень аргументации принципиально важного тезиса.
В последние годы над некоторыми российскими авторами постоянно довлеет какое-то странное, если не сказать сильнее, желание упразднить республики и национальные автономии. Одному из них представляется, что «значительные перспективы с точки зрения будущего развития российского федерализма» имеет создание так называемой плоской федерации, то есть федерации, включающей в себя однопорядковые и равноправные субъекты, не обладающие государственным статусом. Неважно, как они будут называться -губерниями, землями или как-либо иначе, главное — они будут субъектами Российской Федерации и не будут государствами» (Добрынин, 2004, с. 108). Какие именно «значительные перспективы» открывает «плоская» федерация, остается неизвестным. Создается впечатление, что этот «плоский проект» не учитывает всех возможных пагубных для страны политических последствий. Ведь переход от нынешней Российской Федерации к «плоской» федерации невозможен иначе, чем с использованием насилия.
Особое раздражение у некоторых авторов вызывают республики, которые, оказывается, имеют огромные преимущества перед другими субъектами Российской Федерации. Какие же конкретно? По мнению В. А. Ачкасова, «по новой Конституции национальные республики получили особые права — возможность использовать в политико-правовой сфере понятия "государства" и "конституция" (действительно большое преимущество! — М. Ф.), собственное гражданство (на самом деле в Конституции РФ ни слова не гово-
рится о гражданстве республик. — М. Ф.), государственную символику (герб, флаг) (федеральной Конституцией этот вопрос тоже не регулируется. — М. Ф.), язык титульного этноса также стал государственным» (Ачкасов, 2005, с. 304). Что касается последнего утверждения, то действительно, согласно Конституции Российской Федерации, республики вправе устанавливать свои государственные языки. Но какой второй государственный язык целесообразно, по автору, установить в краях, областях и городах федерального значения, созданных, как он говорит, русским этносом и где, добавим, представители этого этноса составляют подавляющее большинство населения? Думается, что если это так важно, то для устранения всяких спекуляций на тему о национальных языках при внесении изменений в Конституцию РФ нужно предоставить право устанавливать второй государственный язык всем субъектам Российской Федерации.
В учебнике, рассчитанном на современную студенческую молодежь, оказывается достаточно, не утруждая себя доказательствами, заявить, что «в противоречие принципу равноправия субъектов Федерации Конституция устанавливала», что разграничение предметов ведения и полномочий между Федерацией и ее субъектами «осуществляется настоящей Конституцией, федеративными и иными договорами о разграничении предметов ведения и полномочий» (ч. 3 ст. 11)» (Ачкасов, 2005, с. 304). Где здесь нарушение принципа равноправия, понятно разве только самому автору1.
1 Надо честно признать, что в этой работе, в целом интересной и, безусловно, нужной, раздел, посвященный российскому федерализму, грешит передержками, ложными утверждениями, фактическими ошибками, порой доходящими до юридической неграмотности.
Например, на с. 307 утверждается, что в Конституции четко не оговорено, в каких случаях федеральный парламент может издавать законы в сфере совместной компетенции. Это дает возможность субъектам Федерации использовать тактику "независимого правового
поля", осуществляя нормативную экспансию». Но, к сведению автора, в ч. 2 ст. 76 Конституции РФ прямо установлено, что «по предметам совместного ведения Российской Федерации и субъектов Российской Федерации издаются федеральные законы и принимаемые
в соответствии с ними законы и иные нормативные правовые акты субъектов Российской Федерации». Договор между Российской Федерацией и Республикой Татарстан, заключен-
ный 15 февраля 1994 г., то есть после принятия Конституции Российской Федерации, в учебнике датируется 1992 г. (с. 309). Далее, В. А. Ачкасов утверждает, что «в результате двусторонних соглашений между федеральным центром и Республиками Татарстан и
Башкортостан в собственность этих субъектов Федерации были переданы такие прибыль-
ные отрасли производства, как добыча и переработка нефти и электроэнергии» (с. 310). Оставим на совести автора то, что в учебнике, изданном в 2005 г., он ссылается на не действовавшие к тому времени соглашения. Главное в другом: ни в одном из соглашений с участием Республики Татарстан нефтяная отрасль не передавалась в собственность рес-
8 _
ПОЛИТЭКС. 2008. Том 4. № 2
Очевидно, что негативное отношение многих российских авторов к отражению этнического фактора в строительстве федеративного государства в России, предложение игнорировать и отказаться от него чревато негативными последствиями. Сталкиваясь с такой антиэтнической идеологией и пропагандой, следует задаться хотя бы двумя вопросами: 1) насколько актуальна для России, опутанной массой проблем, тема борьбы против отражения полиэтнической природы общества в федеративном устройстве государства? Ответ, мне кажется, однозначен: не актуальна и даже вредна; 2) задумываются ли проповедники названной выше идеи над последствиями для стабильности российского общества и государства, рискни политики осуществлять их идеи на практике? Вряд ли.
Позиция тех отечественных авторов, которые выступают против учета этнического фактора при построении федерации, определенным образом состыкуется с позицией крайних националистов, которые тоже выступают против федерации, даже основанной на национально-территориальном принципе, полагая, что единственным способом удовлетворения интересов этнической общности является создание собственного национального государства. Как водится, крайности сходятся.
В зарубежной политологии соотношению этничности и федерализма уделена значительная по объему литература. И нужно заметить, что подход иностранных коллег к данному вопросу отличается большей корректностью, терпимостью и доказательностью. Возможно, это связано с тем, что большинство из них опирается на сравнительный анализ многих федераций, особенно тех, где этнический фактор оказывает заметное влияние на федеративное устройство государств. Это дает в руки исследователей надежный эмпирический материал, позволяющий делать широкие, действитель-
публики. Без всяких доказательств В. А. Ачкасов утверждает, что «все республики дотируются из федерального бюджета, значит — за счет краев и областей» (с. 311). Удивляет, мягко говоря, неосведомленность автора. По крайней мере, Республика Татарстан всегда была и остается республикой-донором. Из 70 субъектов Российской Федерации, которые будут в 2008 г. получать дотации на выравнивание бюджетной обеспеченности, 48 — это края и области. В стремлении во что бы то ни стало изобразить, какие у нас «плохие» республики, автор цитирует уже отмененные в 2001-2002 гг. положения конституций республик периода 1990-х годов (с. 311-312, 314). В заключение этого краткого разбора хотел бы напомнить слова самого коллеги В. А. Ачкасова: «Любой человек, в том числе и политик высокого ранга, обладает правом на собственное мнение по данному вопросу (можно было бы сказать, "по любому вопросу". — М. Ф.), только вот аргументы, приводимые в защиту мнения, должны быть убедительны и корректны» (а 313). Думаю, это предупреждение относится в полной мере и к самому автору.
_ 9
ПОЛИТЭКС. 2008. Том 4. № 2
но научные обобщения, хотя это вовсе не предопределяет единства позиций в оценке этнофедерализма.
Прежде всего следует подчеркнуть, что в дискуссиях, идущих в зарубежной политологической литературе, с самого начала отвергается излишне примитивная позиция, согласно которой этнофеде-рализм не осуществим (unworkable). Такое утверждение противоречит отечественной и зарубежной практике. «Два старейших государства мира, Швейцария и Канада, являются этнофедерациями. Они существуют с 1848 г. и 1867 г. соответственно, и оба демонстрируют, что адаптация этнических меньшинств посредством этно-федерализма совместима с процветанием и поддержкой основных прав человека. Самое большое демократическое государство, Индия, тоже является этнофедеративным государством и самой успешной, крупномасштабной демократией. Бельгия, хотя это пример более недавнего времени, успешно переняла этнофедералистские структуры, в то время как Россия, если отбросить Чечню, по-видимому, находится на пути к установлению демократической эт-нофедерации. Внутри каждого из этих государств существует множество доказательств, включая данные опросов общественного мнения и позиции их политических партий, что меньшинства удовлетворены меньшим, чем суверенное государство. Взятые вместе, эти оценки ставят под сомнение предположение, что многонациональный федерализм обречен на неудачу» (McGarry, O'Leary, 2003, p. 18). Такого рода оценки вовсе не означают идеализации этнофе-дераций. Речь идет о другом: о недопустимости их очернения a priori и необходимости дифференцированного подхода. В зарубежной политологии были выделены четыре разные позиции, отражающие неодинаковое отношение к этнофедерализму (см.: McGarry, O'Leary, 2003a, p. 4-12).
Первая из них была названа якобинской, поскольку якобинцы выступали в свое время за сильное унитарное государство и единую французскую нацию. Согласно этой позиции, федерализм — инструмент разрушения государства. Современные последователи якобинцев полагают, что политическое признание многочисленных наций или этнических общностей ведет к регрессивному правлению и дискриминации меньшинств со стороны господствующего большинства, а также институционализирует и усиливает разделения, представляющие угрозу единству нации/государства. В практическом плане этой позиции придерживаются консерваторы в Великобритании, большинство бывших колоний в Африке, Азии и Карибском бассейне, которые отвергли федерализм как препятствие на пути экономического развития, политической стабильности и государственного единства.
Согласно другой позиции федерализм рассматривается как инструмент нациестроительства, а иногда и как ступень на пути к более централизованному унитарному государству. Авторитетные американские ученые (С. М. Липсет, Д. Горовиц и Д. Элазар), опираясь на американскую традицию, восходящую к Джеймсу Мэдисону, считали, что федерации могут быть частично предназначены для того, чтобы предотвратить превращение этнических меньшинств в местное провинциальное большинство. Фактически в данном случае речь идет о строительстве федерации исключительно по территориальному признаку и использовании ее против разделения единого нации-государства на этнические группы. В качестве примера такой федерации называют Соединенные Штаты Америки.
Третья позиция созвучна с космополитизмом. В этом ракурсе федерализм рассматривается как стадия в направлении преодоления наций и национализма. Стоящие на этой позиции федералисты были и являются в настоящее время решительными антинационалистами, которых ассоциировали как националистов с этнической исключительностью, шовинизмом и расизмом.
Четвертая позиция, которая пользуется значительной поддержкой среди зарубежных ученых, — это позиция федералистов, признающих позитивное значение многонациональных федераций. Они защищают федерацию как инструмент объединения людей, которые стремятся извлечь преимущества из членства в общем государстве, но заметно различаются по происхождению, языку и культуре. «Они стремятся выразить, институционализировать и защитить, по меньшей мере, две национальные или этнические культуры на длительной и часто постоянной основе» (МсОаггу, О'Ьеагу, 2003, р.100). Стоящие на указанной позиции федералисты верят в то, что двойная или множественная национальная лояльность (например, к своей этнической группе и одновременно к стране, в которой эта группа проживает) возможна и на самом деле желательна.
Несмотря на выделенные, принципиально отличающиеся одна от другой позиции, следует признать, что доминирующий в западной политической науке подход равно удален от крайностей — с одной стороны, от идеализации роли этнического фактора в формировании и функционировании федераций, с другой стороны, от голого нигилизма в отношении этой роли, тем более утверждений о несовместимости этничности и федерализма. Иными словами, речь идет о целесообразности дифференцированного подхода к анализу и оценке соотношения указанных явлений и основанных на этом выводах, в каких случаях учет этнического фактора в структуре федерации крайне необходим, а в каких случаях он способен сыграть
разрушительную роль. При этом методологически важен учет в этом соотношении других влияющих на него факторов: степень демократичности общества и государства, уровень экономического развития, характер этнического состава общества.
2. Типология этнофедераций
В мире существует немало этнофедераций со своими особенностями, учет которых исключительно важен при позитивной или негативной оценке таких федераций. В этой связи определенный интерес представляет разработка в зарубежной политической науке типологий этнофедераций.
Как показывает общественно-историческая практика, и в полиэтническом обществе возможно создание федерации без отражения в ее структуре этнического фактора. В зарубежной науке такие федерации получили название мононациональных федераций. При этом допускается разграничение понятий «этнического» и «национального»: последнее понимается как общенациональное, охватывающее все этнические группы. Классическим примером такой федерации называют Соединенные Штаты Америки. Объективно это, несомненно, страна, состоящая из многих этнических и расовых групп. Но в структуре ее федеративного устройства нет и следа учета этнического фактора ни с точки зрения принципов образования субъектов федерации — штатов, ни с точки зрения какого-либо институционального представительства специфических интересов этнических или расовых групп. И объясняется это в первую очередь историческими условиями происхождения американского государства2. В настоящее время, как отмечается в литературе, «американский федерализм ставится в США под сомнение за его неспособность гарантировать представительство в законодательных органах штатов и в Конгрессе США слабо представленных групп меньшинств, таких как афро-американцы» (Agnew, 1995, р. 295).
По большому счету, федерации, в институтах которых этнический фактор не получает никакого отражения, вряд ли можно отнести к числу этнофедераций. Тем более нельзя относить к этому числу федерации в странах с мононациональным населением (Австралию, Австрию, ФРГ). Наиболее уязвимой считается федерация, состоящая из двух основных этнических групп при наличии между
2 Кстати, интересен такой исторический факт. В 30-х и 60-х годах прошлого столетия предлагалось создать мультиэтнический федерализм и в Соединенных Штатах Америки путем создания негритянского штата на юге США. С тех пор эта идея больше не обсуждается, главным образом из-за миграции негритянского населения в северные города страны.
12 _
ПОЛИТЭКС. 2008. Том 4. № 2
ними сильных противоречий. Это так называемые биэтнические федерации. Один из зарубежных исследователей на основе своего обзора неудач полиэтнических федераций сделал вывод, что «особенно хрупкими оказались федерации в биэтнических или бинацио-нальных или бирегиональных государствах» (O'Leary, 2001, p. 284). В литературе указывалось и на причины неустойчивости этих федераций: «В настоящий момент федерации, состоящие из двух частей, более уязвимы, чем другие федерации, потому что у них меньше возможностей для коалиций, уменьшающих напряженность, и они не могут воспользоваться преимуществами постоянно меняющихся территориальных альянсов» (Ален, 1994, с. 41). Потенциальная нестабильность биобщинных государств проистекает из недостаточных возможностей у групп изменить их отношения путем изменения союзов и коалиций; «в частности, неспособность группы меньшинства усилить свою позицию в разделении полномочий с третьей группой может вызвать чувство сильной обиды» (Murphy, 1995, p. 89).
При этом следует учитывать, что биполярные федерации бывают разные. Идеальным случаем является численное равенство двух этнических групп, на которые разделено общество с федеративной формой государственного устройства и их взаимное согласие с существующей системой. В этом случае было бы легче предусмотреть взаимные гарантии равного статуса и добиваться решения многообразных вопросов на основе политического консенсуса. При другой разновидности биполярной федерации одна из двух этнических групп обладает перевесом в численности, и не только. Опасность для целостности федеративного государства возникает здесь в том случае, если доминирующая этническая группа будет требовать для себя особых прав и привилегий. Тогда меньшинство будет нуждаться в специальной защите своих прав.
Наиболее яркими примерами биэтнического общества являются Канада и Бельгия. В первом случае характерными чертами являются территориальная концентрация этнокультурной группы в пределах границ провинции (Квебек); этническая биполяризация, выражающаяся в том, что одним из полюсов поляризации является франкофонское меньшинство, которое концентрируется на одной территории; институционализация конфликта, поскольку правительства Квебека около 50 лет и особенно после 1960 г. взяли на себя ответственность по защите франкофонского большинства (в провинции Квебек) (подробнее об этом см.: Pelletier, 1997, p. 4-6). Канада пошла по пути введения определенных институциональных элементов, обеспечивающих защиту этнического меньшинства, в том числе и таких элементов, которые усиливают асимметрию.
К числу характерных особенностей канадского федерализма относится то, что, хотя, несомненно, существуют противоречия между провинциями, в том числе между англоязычными провинциями и франкоязычной провинцией Квебек, все-таки основное противоречие, затрагивающее этнические интересы, проходит по вертикали — между федеральным правительством и правительством Квебека и в первую очередь по вопросу о распределении предметов ведения и полномочий. «В течение последних 40 лет руководители Квебека требовали (и обычно получали) полномочия в таких областях, как культура, иммиграция, рабочая сила, международные отношения и экономическое развитие». Чтобы придать своим требованиям легитимность, они подчеркивали лингвистическую и культурную исключительность провинции, создавая в этом процессе особую идентичность. Сопротивляясь передаче полномочий и защищая мощь и масштабы канадского государства, федеральные элиты ссылались на канадскую идентичность, направленную на преодоление лингвистических и региональных расколов (см.: Lecours, 2004, p. 75).
В Бельгии, в отличие от некоторых других федераций, конфликтные межправительственные отношения характерны скорее не для отношений между федеральным центром и субъектами федерации (по вертикали), а для конкурентных отношений между двумя частями страны — Валлонией и Фландрией (по горизонтали) (см.: Lecours, 2004, p. 76). Сосуществование двух этнических групп — франкоязычной (валлоны) и голландскоязычной (фламандцы) — отличается напряженностью, противоречиями и даже конфликтами. Фламандцы составляют в Бельгии численно превосходящую этнолингвистическую группу. На их долю приходится 58% населения Бельгии, в то время как валлоны составляют лишь 32% населения страны, а немецкоговорящие бельгийцы насчитывают всего лишь 67 тыс человек (см.: Burgess, 2006, p. 115). С этим связан перевес фламандцев в Палате представителей, депутаты которой выбираются всем населением в результате прямых выборов.
Существенное значение имеет превосходящая экономическая мощь региона компактного проживания фламандцев. Хотя некогда Валлония была индустриальным сердцем Бельгии, упадок в послевоенное время угольной и сталелитейной отраслей промышленности сдвинул в основной массе проведение социально-экономической политики в сторону Фландрии. «В отличие от Валлонии, Фландрии не нужно было проходить через мучительную реструктуризацию тяжелой промышленности. Она оказалась более успешной в привлечении прямых иностранных инвестиций и развитии средних предприятий и отраслей обслуживания. Оба фактора значительно усилили
политические ресурсы фламандских политических классов» (Swenden, 2003a, p. 2). Таким образом, бельгийское общество, состоящее в основном из двух соперничающих этнических групп, и бельгийская федерация имеют дуальный характер. Политическая культура бельгийского общества отражает этот конфликтогенный характер взаимоотношений двух этнолингвистических групп. По мнению М. Бургесса, «биполярные отношения между группами, говорящими на голландском и французском языках, отражает политическая культура, которая является по существу антагонистической, укоренившейся во взаимном политическом недоверии, которому в основном противостоят уравновешивающий вес Брюсселя и существование небольшой немецкоговорящей общины» (Burgess, 2006, p. 117). Тем не менее в бельгийской федерации созданы институциональные условия для защиты валлонского меньшинства на общенациональном уровне и фламандского меньшинства в двуязычном регионе Брюсселя (подробнее об этих условиях см.: Конституция Бельгии/Конституции государств Европы, 2001, с. 357-358; Swenden, 2002b, p. 76-770). И это один из наиболее существенных факторов, способствующих сохранению бельгийской федерации.
Как свидетельствует опыт Бельгии, биполярный федерализм имеет свои достижения и недостатки. Переход от унитарного государства к федеративному и связанный с этим процесс деволюции помогли сдержать острую напряженность между двумя этнолингвистическими группами и таким образом обеспечить относительную стабильность государства. Несмотря на передачу больших полномочий регионам и коммунам, население Бельгии в основном готово идентифицировать себя с Бельгией как общенациональным государством. Однако эти достижения не отменяют слабости бельгийского федерализма. Одна из них заключается в том, что, несмотря на действующие институты федерализма, отношения двух частей страны остаются конфликтогенными и являются потенциально благоприятной почвой для усиления напряженности в их взаимоотношениях и создания опасности разрушения всего федеративного здания. Федерализм, естественно, предполагает передачу решения части вопросов и соответствующих полномочий субъектам федерации. Однако процесс деволюции приобретает в Бельгии довольно интенсивный характер, что ставит под угрозу само существование федерального центра со своими предметами ведения и полномочиями (подробнее о достижениях и слабостях бельгийского федерализма см.: Swenden, 2003a, p. 13-17).
Кроме федеративных государств в моно- и биэтничных обществах федерации существуют и в полиэтнических обществах, в кото_ 15
ПОЛИТЭКСС. 2008. Том 4. № 2
рых представлены несколько этнических групп и которые, естественно, различаются характером межэтнических отношений. Среди них есть федерации, в которых ни одна этническая группа независимо от своей численности не играет роли государствообразующей группы. К таким федерациям относится, например, Швейцария. Страна отличается этнолингвистическим многообразием. Здесь четыре признанных языка — немецкий, французский, итальянский и ретрогерманский. Официальными языками являются три первых языка. Считается, что 68% граждан Швейцарии говорят на немецком языке, 19% — на французском, 8% — на итальянском и 1% — это граждане, говорящие на ретрогерманском языке. В литературе приводятся и несколько другие данные: швейцарцы, говорящие на немецком языке, составляют 75% населения страны, на французском — 20%, итальянском — 4% и на тетрогерманском — 1% (см.: Erk, 2003, p. 56).
Несмотря на численное превосходство немецкой этнолингвистической группы, она не является каким-то отдельным государст-вообразующим народом. Более того, следует учитывать, что говорящее на немецком языке большинство разделено религией, а немецкоговорящее население католических кантонов более приучилось к формированию коалиций с так называемыми «латинскими» кантонами — некоторыми франкоговорящими кантонами и единственным италоговорящим кантоном — чтобы сопротивляться в культурном отношении более сильным и более урбанизированным про-тестанским кантонам, население которых говорит на немецком языке (см.: Burgess, 2006, p. 116).
Как показывает исторический опыт, Швейцарская федерация обладает большой устойчивостью. По мнению некоторых авторов, политическая стабильность и легитимность Швейцарской федерации коренится в различии и разнообразии, то есть в тех самых характеристиках, которые являются источником стрессов и напряжений в Бельгии, Канаде, Индии и Малайзии. «Ясно, — пишет М. Бур-гесс, — что ее (Швейцарской федерации. — М. Ф.) особую форму федеративного единства можно приписать сочетанию федеративной политической системы и стремящейся к консенсусу политической культуры, которая исторически коренится в пропорциональности, плюрализме, широко простирающихся консультациях, примирении и переговорах, представительстве меньшинств, во всем, что соответственно заключено в "политике компромисса"» (Burgess, 2006, p. 120).
Швейцарии в силу ее исторических традиций и политической культуры удается уже в течение длительного времени сохранять
равновесие и баланс интересов всех этнолингвистических групп. Нельзя не согласиться с тем, что «до сегодняшнего дня Швейцария, возможно, была самой успешной страной в примирении лингвистических и культурных различий в пределах одной и той же федерации» (Реэпюк,2006, р. 6).
Другая разновидность многонациональной федерации — это федерация, где численно преобладает этническая группа, которая является государствообразующим народом, а другие группы реализуют право создать свою относительно автономную государственность в рамках федеративного государства. В данном случае стабильность и целостность федеративного государства зависит в первую очередь от культуры и, соответственно, поведения численно доминирующей этнической группы. При явном и огромном численном преобладании этническая группа значительно легче идет и на уступки национальным меньшинствам, поскольку при этом она уверена, что ничто не угрожает целостности и безопасности государства. «Федерация с доминирующей этнической общностью имеет некоторые преимущества: такое большинство обладает силой, чтобы оказать сопротивление сепаратизму. Однако оно может также почувствовать себя достаточно в безопасности, чтобы сделать уступки другим группам» (МсОаггу, 2005, р. 16).
К полиэтничным федерациям с государствообразующим народом принадлежит Российская Федерация. Ее стабильность и благополучие в немалой степени определяется тем, что государствооб-разующий русский народ в целом лишен такого отвратительного качества, как этнофобия. Более того, должен сказать, что именно благодаря этнической толерантности русского народа в стране создана обстановка, благоприятная для сохранения самобытности и поступательного движения всех этнических групп.
К этому следует добавить, что численное большинство и госу-дарствообразующая роль народа — совсем не одно и то же; то и другое отнюдь не обязательно совпадают. Указанная роль складывается исторически, когда создание государственного ядра, вокруг которого объединяются другие этнические группы и на основе которого формируется многонациональная федерация, является заслугой доминирующей этнической группы. Однако есть немало федераций с численно преобладающей этнической группой, но которую нельзя назвать государствообразующей. В Швейцарии, например, численно преобладает этнолингвистическая группа, говорящая на немецком языке. Однако это не означает, что немецкая нация являлась или является в данной федерации государствообразующим народом.
Для стабильности рассматриваемой разновидности федераций
решающее значение имеет не численность сама по себе, а поведение обладающей большинством этнической группы по отношению к другим этническим группам общества. При этом важно отметить, что в федерациях с численным большинством одной этнической группы политические институты должны иметь не мажоритарный характер, а быть нацеленными на достижение компромисса и согласия. Нельзя не согласиться со швейцарским специалистом в области федерализма профессором Томасом Флейнером, который писал: «Тирания большинства уничтожила бы разнообразие. Для самой мощной этнической группы простая мажоритарная система оказалась бы огромным искушением злоупотребить своим большинством и контролировать все государственные институты для того, чтобы дать привилегии этническому большинству и дискриминировать и эксплуатировать этнические меньшинства. Любой политический вопрос определялся бы этническими интересами... При мажоритарной системе, зависящей от этнических партий, этническое большинство стало бы постоянным победителем, а меньшинство было бы обречено стать постоянно проигрывающим. Таким образом, этнические группы никогда не признают систему, которая может на законных основаниях дискриминировать их до уровня граждан второго сорта» (Fleiner, 1997, p. 5).
Но вряд ли согласится с дискриминацией и большая этническая группа. Дело в том, что многие этнические группы, составляя национальные меньшинства в стране в целом, являются большинством в местах своего компактного проживания и занимают доминирующее положение, особенно если имеют при этом политическую автономию, в то время как представители этнической группы, составляющей в стране в целом большинство, оказываются в этих этнорегионах меньшинством, которое не всегда может чувствовать себя комфортабельно.
Исследование ситуации в Республиках Татарстан, Саха (Якутия), Северная Осетия показало существование в этих республиках определенной дискриминации русских. Как считает известный американский исследователь российских проблем Донна Бари, ссылаясь на результаты опроса общественного мнения, «большинство русских и многие татары, осетины и якуты считали, что национальность имеет важное значение для доступа к хорошей работе и для занятия высоких правительственных постов. Когда людей спросили, какие группы находятся в благоприятном положении, русские в своем подавляющем большинстве считали, что они имеют ограниченный доступ». Причем, как считает автор, доказательств преимуществ титульных наций в экономической сфере меньше, чем в по-
литической. В этой последней сфере титульные нации получили непропорционально большое представительство в выборных и невыборных органах государственной власти (см.: БаИгу, 2002, р. 677, 679, 681, 688, 691). Совершенно очевидно, что если этнические меньшинства абсолютно правомерно резко реагируют против любого проявления дискриминации по отношению к ним, они и, главное, их политические элиты столь же решительно должны не допускать дискриминацию представителей других этнических групп в регионе своего компактного проживания. Здесь, как и в любом вопросе, недопустима позиция двойных стандартов.
Другой типологии придерживается А. Степан. На его взгляд, с точки зрения этномобилизации и ее отношения к государственным структурам следует различать три контекста, в которых происходит создание государства. Первый контекст А. Степан назвал «нация-государство». «Если только существует, — пишет он, — значительная, территориально сконцентрированная, политически активная социально-культурная идентичность, создание демократического нации-государства возможно» (Б1ерап, 2008, р. 4). При этом оно может быть как унитарным государством, так и симметричной федерацией.
Второй тип контекста получил название «государство-нация». Если существуют значительные и многочисленные, но при этом взаимодополняющие идентичности, построение демократического государства-нации возможно, но оно будет, вероятно, довольно конфликтным. «Наименее конфликтной государственной структурой был бы симметричный федерализм» (Б1ерап, 2008, р. 3).
Третий тип назван «чистым многонациональным» контекстом. Здесь нет общих символов; почти все функции центра в государстве переданы составным частям государства, сформированным по национальному признаку; население идентифицирует себя с этими частями и проявляется мало лояльности к центру власти. В этом этнокультурном контексте создание демократического, федеративного, «чисто многонационального» государства на одной территории в высшей степени невероятно вследствие конфликтов между сепаратистскими попытками и возможными усилиями в пользу ре-централизации.
Таким образом, само стремление так или иначе типологизиро-вать этнофедерации свидетельствует об их разнообразии и необходимости их дифференциации, не уподобляясь тем, кто без всякого разбора обозначает этничность как разрушительный фактор федерации.
ПОЛИТЭКС. 2008. Том 4. № 2
3. Стратегии регулирования межэтнических отношений в федеративных государствах
Построение федерации с учетом полиэтнического характера общества требует выяснения, в чем преимущества и в чем недостатки так называемого этнофедерализма, каковы возможные стратегии их выживания и укрепления. Ответ на эти вопросы не может быть однозначным, прежде всего потому что существуют серьезные различия между самими федерациями, созданными в обществах с простым и сложным этническим составом. Само по себе отражение этнического фактора в федеративном устройстве государства не ведет фатально к ослаблению государства. Его целостность и безопасность зависят от множества факторов, в том числе и от характера складывающихся в обществе межэтнических отношений. При нормальной, цивилизованной природе этих отношений, когда исключается господство или привилегированное положение одной этнической группы по отношению к другим группам, когда все более или менее значимые вопросы решаются на основе взаимного согласия, федерация позволяет объединившимся народам сохранять этническую идентичность наряду с укоренением общей политической идентичности, реализовать право на самоопределение в рамках единого федеративного государства и может в этом плане сыграть интегрирующую роль.
Некоторые корни нестабильности и кризиса этнофедераций лежат не в самом факте деления общества на этнические группы и отражении этого факта в государственной структуре, а в аномалиях межэтнических отношений. Такими наиболее очевидными аномалиями являются, например, стремление одной этнической группы доминировать над другими группами, с одной стороны, и разрушительные для государства сепаратистские устремления этнических меньшинств — с другой. Ссылки на печальный опыт таких этнофедераций, как Советский Союз, Югославия, Чехословакия и Нигерия, как на доказательство нежизнеспособности федераций, построенных, в частности, по этническому принципу, по меньшей мере, несостоятельны. Это не были федерации в подлинном смысле слова. Они представляли собой, по выражению двух зарубежных авторов, «в значительной степени позор или псевдофедерации. В некоторых случаях они были объединены насильно. Конституционное разделение властей, господство права часто игнорировались на практике, они не были подлинно представительными (то есть демократическими)» (МсОаггу, 0'1еагу, 2003, р. 13).
В условиях глобализации, которая не только игнорирует государственные границы, но и разрушает границы этнические, неизбе-
20 _
ПОЛИТЭКС. 2008. Том 4. № 2
жен процесс естественной, стихийной ассимиляции, в том числе и в результате интенсивной миграции и смешения этнического состава населения. Как и на экономическом рынке, на рынке духовном идет и будет набирать силу конкуренция культур и языков. Выживут культуры и языки, выдержавшие конкуренцию, но при этом они тоже не останутся в первозданном виде, а аккумулируют в себе элементы других культур и языков, в том числе и тех, которые не выдержат конкуренции и будут обречены на исчезновение. Но ассимиляция и связанная с ней потеря этнической идентичности — длительный объективный процесс, и надо дать ему возможность развиваться самостоятельно. Всякое подталкивание этого процесса извне чревато самыми неблагоприятными последствиями и, прежде всего, вероятностью вспышки национализма и сепаратистских устремлений, ведь всякое посягательство на язык и культуру народа не может вызвать иной реакции. Думается, аксиоматическим правилом демократического общества с федеративной формой государственного устройства является наличие у народа права самому решать вопросы, относящиеся к национальному языку и культуре.
Бесспорно, деструктивным фактором, ослабляющим федеративное государство и ведущим в конечном счете к его распаду, является сепаратизм. Угрозу его в некоторых конкретных условиях не следует приуменьшать. Однако нельзя ставить знак равенства между этнической составляющей федерации и этническим сепаратизмом. Само по себе компактное проживание этноса на определенной территории и создание на ней национальной государственности в рамках единого федеративного государства ничего сепаратистского в себе не содержит и не предопределяет проявление этнического сепаратизма. Между этими явлениями нет обязательной причинно-следственной связи. Трудно не согласиться с выводом, что «некоторые сепаратистские партии являются этническими, но многие — нет; некоторые этнические или "этнорегионалистские" партии являются сепаратистскими, но многие — нет. Из-за их общей политической установки на независимость этнические сепаратистские движения имеют больше общего с не этническими сепаратистскими движениями, чем с этническими не сепаратистами» (Богепэ, 2005, р. 305).
В основе этнополитического сепаратизма лежат разнообразные причины. Ограничения и различные формы подавления языка и культуры той или иной этнической группы, что, естественно, способно ослабить или разрушить общенациональную идентичность, вызвать поиски возможностей отделиться и образовать собственное государство, есть, несомненно, одна из причин сепаратизма, который обосновывается в данном случае желанием сохранить эт_ 21
ПОЛИТЭКС. 2008. Том 4. № 2
нос, его культуру, язык, этническую идентичность. Но интересы этнических групп не замыкаются на сфере языка и культуры. Они пересекаются с социально-экономическими и другими проблемами. Поэтому возможны и иные, кроме духовных, причины, играющие на руку сепаратистам.
Одной из них может быть экстремистская, сепаратистская позиция лидеров и политической элиты этнорегионов. Российский опыт 1990-х годов прошлого столетия свидетельствует о том, что лидеры некоторых республик, одни открыто, другие скрытно, прячась за чужие спины, поощряли сепаратистские устремления. Они спекулировали на тяжелом советском наследии в сфере этнической политики и разыгрывали националистическую карту для давления на федеральный центр, шантажируя его и требуя либо полной независимости либо большей самостоятельности и больших полномочий в распоряжении властью и собственностью. Тем самым они нанесли колоссальный ущерб строительству в России подлинно федеративных отношений.
В анализе причин сепаратизма нельзя сбрасывать со счетов экономический фактор. В зарубежной политической науке нет единства взглядов на вопрос: что в большей мере вызывает сепаратистские устремления — бедность или, напротив, богатство регионов, являющихся местами компактного проживания этнических групп? В отношении бедных регионов как составных частей федерации были выдвинуты две полностью противоположные гипотезы. Согласно одной из них, которая получила распространение среди специалистов по странам Африки и Азии, самые бедные регионы в многоэтническом государстве являются наиболее ярыми сепаратистами, так как они подергаются эксплуатации и терпят самый большой ущерб. Напротив, богатые регионы хотят остаться в составе своих этнофедеральных союзов, так как они извлекают большие выгоды из своего положения. В соответствии с другой гипотезой, самые бедные регионы являются в действительности самыми горячими сторонниками этнофедеративных государств, так как они с точки зрения экономического развития получат намного больше, чем богатые регионы. Первое большое кросс-национальное статистическое исследование, охватившее 70 регионов с этническими меньшинствами, убедительно подтвердило, что относительное богатые, а не бедные регионы выдвигают самые сепаратистские требования (см.: Hale, 1998, p.1).
Автор исследования сформулировал три причины, почему самые бедные этнические регионы предрасположены отказаться от сепаратистского выбора и рискнуть остаться в составе многонациональной страны. Во-первых, продолжающиеся экономические связи
скорее предоставят самым бедным регионам этнофедеративного государства материальные выгоды, которые более осязаемы для народа, чем выгоды, которые достаются самым богатым регионам. Во-вторых, бедные регионы, которые отделяются, только отрезают себя от «благ современности» ("goods of modernity"), в то время как богатые регионы уже имеют доступ к таким благам, что делает отделение относительно намного менее дорогостоящим. В-третьих, бедные регионы могут надеяться на предоставление субсидий из других частей союза (см.: Hale, 1998, p. 24, 14).
Бесспорно, экономическое положение этнорегионов, наличие в их распоряжении богатых и ценных природных ресурсов может сыграть роль одного из факторов, порождающих сепаратистские настроения. Но нельзя абсолютизировать его значение, как, впрочем, и значение любого другого фактора. Признание важности экономики не должно обязательно подразумевать массовое сведение неэкономических явлений к экономическим причинам, то есть вести к экономическому редукционизму. Если следовать логике, согласно которой богатые этнические регионы более склонны к сепаратизму, чем бедные, можно прийти к выводу, что по мере роста экономического процветания бедных регионов в федеративном государстве усиливается потенциал сепаратизма. Это не всегда подтверждается практикой этнофедераций. Как правило, от добра добра не ищут. Если этническая группа не испытывает притеснений в других областях жизни, то вряд ли одно субъективно не сдерживаемое экономическое процветание непременно ведет к сепаратизму (о сепаратизме и сопутствующих ему факторах см. также: Buce, 2003).
Этнополитические процессы, в том числе и те, которые происходят внутри федеративных государств, конечно, поддаются регулированию, и об этом свидетельствует, в частности, опыт Российской Федерации. После восстановления управляемости страной и укрепления вертикали власти присмирели и лидеры республик. Сепаратистские наклонности тех из них, у кого они были, увяли. Можно засвидетельствовать, что, например, в Республике Татарстан начисто отсутствует какая-либо тенденция к сепаратизму, если не смешивать сепаратизм и националистические проявления. Президент республики надел на себя тогу гаранта цивилизованных межэтнических отношений с целью обосновать перед федеральным центром свою незаменимость и продлить свое существование на высоком посту, хотя каждому знающему ситуацию в республике понятно, что ничто не угрожает уже веками существующему на этой территории спокойствию в межэтнических отношениях без всяких самозваных гарантов.
Мнение о том, что этнополитические процессы поддаются регу-
лированию, преобладает и в международной политической науке. «К настоящему времени, — отмечают два специалиста из Лондонской школы экономики и политической науки, — существует значительные число работ по политической науке и политической философии, в которых утверждается, что общества, которые глубоко поражены этническими и национальными различиями, можно стабилизировать применением политических стратегий регулирования» (Hughes, Sasse, 2001, p. 2). И тут возможны разные стратегии. Одна из них — стратегия концентрации власти в руках федерального центра, которая позволяет регулировать этнические и региональные конфликты и в какой-то степени предупреждать возникновение напряженности на этой почве. В данном случае «федерация выступает, прежде всего, территориальной стратегией социального контроля, предназначенная для обеспечения этно-регионального сосуществования» (Smith, 1995, p. 13). Однако в этом случае возникают сомнения в подлинной федеративной природе такого государства.
Другая, альтернативная, стратегия в регулировании межэтнических отношений, отношений между федеральным центром и субъектами федерации, а также отношений на межрегиональном уровне направлена на достижение в государственном строительстве единства в многообразии, иначе говоря, баланса между федеральной властью с точно определенными функциями и полномочиями, реализация которых необходима для нормальной жизнедеятельности общества и государства, и властью субъектов федерации, включая субъекты, организованные по национально-территориальному принципу. В данном случае создаются условия для реализации права на самоопределение в форме создания национальной государственности в рамках единого федеративного государства, для сохранения этнической идентичности, которая не сталкивается с общенациональной идентичностью, для проведения общегосударственной экономической, социальной и культурной политики без этнической дискриминации. И для этого вовсе не обязательно прибегать к усилению асимметрии в федеративной организации государства, как утверждают некоторые зарубежные коллеги; напротив, для реализации указанной стратегии важно добиваться равноправия этнических групп и равного конституционно-правового статуса субъектов федерации.
Опыт зарубежных федераций, в частности Канады, свидетельствует о том, что федеральная власть может оказать помощь в развитии тех или иных этнических групп, не ущемляя интересы других групп. Такая стратегия включает, например, выделение дополнительных для представителей отдельных этнических групп мест в образова-
тельных учреждениях и особенно в государственных университетах, расширение занятости и патронаж со стороны государственной бюрократии, содействие местным предпринимателям через правительственные контракты, кредиты и т. п. (см.: Bahry, 2002, p. 675-676).
Конечно, любую федерацию, в том числе и в полиэтничном обществе, нельзя рассматривать как универсальный способ разрешения всех присущих федеративным государствам проблем. Федерация нужна там и тогда, где и когда она оказывается необходимой. Что касается федеративного устройства России, то здесь, как представляется, главная проблема заключается не в устранении этнической составляющей, которая никому не причиняет вреда, а в сохранении самих федеративных начал, которые постепенно разрушаются, открывая путь к унитаризации российского государства и, соответственно, к усилению авторитаризма в политической жизни общества. Магистральным направлением политики в области государственного строительства является развертывание демократии, без чего будет невозможно решение многих других задач, в том числе задача дальнейшей федерализации России. Без демократии реальный федерализм не возникнет.
Литература
Ален А. Национализм - федерализм - демократия. Пример Бельгии. Лёвен: Институт Центральной и Восточной Европы, 1994.
Ачкасов В. А. Этнополитология: Учебник. СПб.: Изд-во С-Петербургского университета, 2005. - 338 с.
Добрынин Н. Конституционная реформа и формирование новых федеративных отношений: реальности и закономерности // Свободная мысль - XXI. 2004. № 1.
Конституция Бельгии // Конституции государств Европы: В 3 т. Т. 1. М.: Изд-во НОРМА, 2001.
Федерализм: теория, институты, отношения (сравнительно-правовое исследование). М.: Юристъ, 2001.
Филиппов В. Р. Критика этнического федерализма. М.: Центр цивилизационных и региональных исследований РАН, 2003. - 380 с.
Agnew J. Postscript: Federalism in the Post-Cold War Era // Federalism: The Multiethnic Challenge. New York: Longman Publishing, 1995.
Bahry D. Ethnicity and Equality in Post-communist Economic Transition: Evidence from Russia's Republics // Europe-Asia Studies. 2002. Vol. 54. N 5.
Bunce V. Cooperation, Compromise and Conflict: Three models of Central-Regional Bargaining in Ethnofederal States // Paper presented at Annual Meeting of the American Political Science Association. 2003. August 27-30.
Erk J. Swiss Federalism and Congruence // Nationalism and Ethnic Politics. 2003. Vol. 9. N 2.
Hale H. E. Secession from Ethnofederal Systems: A Statistical Studies of Russia? India and Ethiopia. Paper prepared for delivery at the 1998 Annual Meeting of the American Political Science Association. 1998. September 3-6.
Hughes J., Sasse G. Comparing Regional and Ethnic Conflicts in Post-Soviet transition States: An Institutional Approach // ECPR Joint Sessions. Grenoble. 2001. April 7-11.
Karklins R. The Misunderstanding of Ethnicity // Problems of Post-communism. 2001. Vol. 48. Issue 3.
O'Leary B. An iron law of nationalism and federation? A (neo-Dicean) theory of necessity of a federal Staatsvolk and of consociational rescue // Nations and Nationalism. 2001. Vol. 7. Issue 3.
Lecours A. Moreno's Multiple Ethnoterritorial Concurrence Model: A Reformulation // Regional and Federal Studies. 2004. Vol. 14. N. 1.
McGarry J. Can federalism help to manage ethnic and national diversity? // Federations. 2005. Vol. 5. N A-1.
aMcGarry J, O'Leary B. Federalism as a Method of Ethnic Conflict Regulation // www.forumfed.org
b McGarry J., O'Leary B. Federalism, Conflict-Regulation and National and Ethnic Power-Sharing // Paper prepared for delivery at the Annual Meeting of the American Political Science Association, August, 2003.
Murphy A. Belgium's Regional Divergence: Along the Road to Federalism. // Federalism: The Multiethnic Challenge. New York: Longman Publishing, 1995.
Pelletier R. Managing Diversity in Multi-ethnic Federations: The Case of Canada // Paper presented at the 17th World Congress of the International Political Science Association, 17-21 August, 1998, Seoul, Korea.
Resnick Ph. What Theorist of nationalism have to Learn from Multinational and Multilingual States // Paper presented at 20th World Congress of the International Political Science Association, Fukuoka, Japan, 2006.
Smith G. Mapping the Federal Condition: Ideology, Political Practice and Social Justice // Federalism: The Multiethnic Challenge. London: Longman, 1995.
Sorens J. The Cross-Sectional Determinants of Secessionism in Advanced Democracies // Comparative Political Studies. 2005. Vol. 38. N. 3.
Stepan A. Comparative Theory and Political Practice: Do We Need a "State-Nation" Model as Well as a "Nation-State" Model? // Government and Opposition. 2008. Vol. 43. N 1.
Stanovcic V. Searching for New Designs: Alternatives to Federalism (the Yugoslavian Experience) // Paper presented at XVII World Congress of the International Political Science Association. Seoul, August 17-21, 1997.
aSwenden W. Belgian Federalism. Basic Institutional Features and Potential as a Model for the European Union. London: Royal Institute of International Affairs, 2003.
Swenden W. Asymmetric Federalism and Coalition-Making in Belgium //Publius: The Journal of Federalism. 2002. Vol. 32. N 3.
26 _
ПОЯИТЭКС- 2008. Том 4. № 2
