CC BY
37
В. И. Дятлов
ЭТНИЧЕСКИЕ РЫНКИ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ: ЛОКАЛЬНОСТЬ
И ТРАНСГРАНИЧНОСТЬ*
Ярчайшая примета городской жизни постсоциалистической эпохи — большие и маленькие, иногда огромные рознично-мелкооптовые рынки под открытым небом. Бывшие стадионы, закрытые фабрики, пустыри, заполненные бесконечными рядами торговых прилавков, контейнеров, ангаров, наскоро приспособленных для торговли заводских цехов. Тысячи, иногда десятки тысяч торговцев и покупателей, огромные потоки товаров, денег, услуг. Первозданный на первый взгляд хаос, в котором, как в муравейнике, сформировался свой порядок, система влияния и власти, своя логика отношений и связей.
Рынки стали чрезвычайно важной частью постсоциалистического транзита. Они начали возникать на огромном пространстве от Китая до Польши и Германии. Вкупе с гигантским по масштабам и значению «челночничеством» они сформировали новый феномен экономической, социальной, политической, культурной жизни. Это новый феномен, несмотря на вечность базаров. Их нельзя назвать ни пережившими советский строй рудиментами традиционных восточных базаров и ярмарок, ни гипертрофированно разросшимся продолжением советских «колхозных рынков» и «барахолок» (вещевых рынков). Новизна предопределялась контекстом — особыми экономическими и социальными функциями в переходную эпоху, огромной ролью, новыми людьми и новыми отношениями. Выполняли они три основные функции: традиционную, чрезвычайную и новую.
Традиционная. Механизм выживания в чрезвычайных ситуациях. Рынки стали на какое-то время ключевым элементом механизма снабжения в условиях полного краха социалистической распределительной системы, жизненно важным институтом снабжения для слоев с низкими доходами.
Чрезвычайная. Торговля на рынках стала механизмом экономического выживания для огромного количества людей, потерявших прежний статус и источники доходов. Для большинства это был на первых порах способ существования, а не механизм получения прибылей.
ISSN 2412-8945. Развитие территорий. 2017. № 1 (7).
© В. И. Дятлов, 2017
* Исследование выполнено в рамках базовой части государственного задания Минобрнауки России (проект «Дискурсивные механизмы конструирования границ в гетерогенном обществе востока России», задание N° 28.9753.2017/БЧ) и гранта РФФИ (проект № 16-03-00100 «"Этнические рынки" в пространстве постсоветского сибирского города»).
Новая. Рынки стали площадкой и механизмом формирования рыночных отношений и их субъекта — массового слоя мелкого предпринимательства.
Принципиально важно то, что торговлей на рынках стали заниматься бывшие советские люди, выросшие в обществе, где профессиональная рыночная деятельность не просто запрещалась государством, но и осуждалась общественным мнением и моралью. Сюда пришла масса людей без рыночного прошлого, без соответствующих традиций, ценностных установок, навыков и опыта. Пришли советские люди, вынужденные жить, работать, взаимодействовать в несоветской ситуации.
Постсоциалистические рынки формировались в контексте открытости границ, перехода общества к рыночным отношениям. В симбиозе с трансграничным «челночничеством» они стали логистическими центрами по продвижению импортируемых потребительских товаров и продовольствия. В этом качестве они практически сразу стали притягивать экономическую активность мигрантов, в том числе и трансграничных, превратившись в место и механизм их экономической, социальной и культурной адаптации. Масштабы оказались таковы, что многие из этих рынков стали в глазах городских сообществ этническими — китайскими, киргизскими, кавказскими. С точки зрения горожан, китайские рынки, например, это место, где китайцы торгуют китайскими товарами, где звучит китайский язык и представлена китайская бытовая и деловая культура. При этом в чистом виде такой набор встречается крайне редко.
Несмотря на то что и в исследовательской литературе их чаще всего называют этническими рынками, условность этой терминологии очевидна — здесь торгуют и оказывают услуги люди различных национальностей и гражданств. Все они в той или иной мере этнофоры, но прилагательное «этнический» у нас привычно относят только к представителям меньшинств.
Наиболее распространенным феноменом этого ряда стали «китайские рынки». «Китайскими» они были названы населением, что очень часто маркировалось и названием рынков («Шанхай» (или «шанхайка»), «Маньчжурия», «Китайский рынок» в Иркутске, например). Основание для этого дали следующие факторы: китайские товары, китайские торговцы, китайские капиталы, китайский менеджмент (обычно закулисный). В целом это констатация не преобладания китайских торговцев, а типа отношений, определяемо-
го китайским товаром. Этот тип отношений определяется дешевизной товара, его не очень высоким качеством, возможностью торговаться, стилистикой поведения китайских торговцев, их деловой культурой. С течением времени «китай-скость» становится брендом, торговой маркой — такое понимание далеко выходит за этническое поле, определяя по большей мере экономические и даже социальные параметры. Появляется смысл осознанно, в качестве деловой технологии, формировать и «китайский облик» рынка — через нехитрый набор символов (название, китаизированный дизайн в оформлении и т. д.). «Китай-скость» становится специально производимым товаром для продажи. Это предполагает возможность ситуаций, когда рынок мог маркироваться как «китайский» без видимого преобладания китайских торговцев.
В определенном смысле китайские товары породили не только китайские, но и киргизские рынки. Буквально в считанные годы в России сформировались многочисленные (особенно учитывая небольшую численность населения этой страны) киргизские общины. Они активно вторглись в бизнес на открытых рынках и завоевали там довольно сильные позиции. В большинстве сибирских и дальневосточных городов сформировались киргизские рынки или киргизские ряды. Можно предположить, что этот интенсивный миграционный поток был вызван не только совокупностью выталкивающих факторов: слабостью экономики страны, бедностью населения, регулярными политическими потрясениями, но и тем, что Киргизия стала важным транзитным пунктом для продвижения потребительских товаров из Китая (и не только) на российские рынки. Эти потоки в значительной части обслуживаются киргизами.
Здесь мы подходим к чрезвычайно важному вопросу о роли мигрантов в деятельности и структуре рынков, особенно этнических. Роль эта не просто заметна — она велика настолько, что стала одной из сущностных характеристик феномена. И дело не только в численности. Конечно, китайский товар сам по себе может быть важным знаком, символом отношений и статусов, но, когда за ним стоит человек, проблема приобретает дополнительные измерения.
В присутствии мигрантов на рынках имеется советская предыстория. В 1960—80-е гг. на «колхозных рынках» сложился устойчивый, довольно многочисленный и очень заметный слой выходцев с Кавказа. Они обслуживали в основном трафик и продажу овощей, фруктов, цветов, производимых у них на родине. Масштабы и регулярный характер их деятельности позволяют говорить о ней как о профессиональном предпринимательстве, полулегальном с точки зрения властей и не одобряемом общественной моралью. Тогда и сформировался образ «кавказца» — человека, не просто отличающегося особенностями культуры и поведения, внешним обликом, но и олицетворяющего в моральных категориях тех
лет «торгашество». Можно предположить, что привычные этнические категории стали способом стереотипизации социально-экономических явлений. Навязанный государством и в целом принятый обществом взгляд на этничность («национальность» в терминах того времени) как на феномен, скорее, не культурный, а определяемый «кровью», происхождением провоцировал и появление расовых коннотаций в этом стереотипе. «Кавказцев» выделяли как группу и относились как к группе, олицетворяющей не просто непривычные культурные нормы и практики поведения, но и осуждаемый общественной моралью тип экономического поведения.
Когда же в Россию хлынул поток трансграничных мигрантов, то значительная их часть в поисках работы и экономических возможностей пришла на рынки. «Челноки» изначально были разных национальностей и гражданской принадлежности — русские, украинцы, китайцы, киргизы и т. д. Преобладание или заметная роль тех или иных групп определялась не столько тем, что иногда называют этнической предрасположенностью, сколько ситуацией и экономической целесообразностью. В массе своей это были люди без рыночного прошлого, не включенные в рыночную традицию, ведь и саму стратегию «челноч-ничества», его практики, навыки, инфраструктуру бывшие советские граждане переняли от поляков.
Все это делает насущным вопрос, сформулированный в дискуссиях об «этнической» экономике: коллективные или индивидуальные стратегии избирают мигранты в качестве инструмента достижения экономического успеха на рынках? Если коллективные, то на какой основе формируются их группы? Их поведение на рынках определяется экономической целесообразностью или соображениями групповой лояльности? Дополняют или исключают друг друга эти мотивы? Какова роль этнического фактора в их рыночной деятельности, да и в образе жизни в принимающем обществе? Возможно или невозможно использование ими сети внутриэтнических (внутри-групповых, но маркированных этнически) связей, отношений сотрудничества, зависимости и власти в качестве ресурса в предпринимательстве?
Одна из гипотез состоит в том, что торговец руководствуется чисто экономическими мотивами и стимулами, поэтому этнические, земляческие и другие групповые лояльности не определяют выбора его стратегии и практик. Есть и противоположная точка зрения — модель поведения торговца предопределена его принадлежностью к своей этнической группе и групповой лояльностью. Для обоснования или отрицания этих гипотез по отношению к современной России катастрофически не хватает эмпирического материала. Представляется однако, что ответ на этот вопрос может быть разным в различных обстоятельствах и контекстах. Главное же — такая постановка вопроса может увести от признания того, что групповые связи и лояльности (земляческие, семейные, клановые, этнические или мар-
кируемые в качестве этнических) могут быть мощным рыночным, экономическим ресурсом.
Использование эвристического инструментария «этнической» экономики позволяет вновь вернуться к проблеме определения этнических рынков. Сложившееся понимание принимающего общества исходит из безусловной презумпции того, что на «китайском рынке» действуют не торговцы (в том числе китайского происхождения и гражданства), а китайцы как группа — люди, чье экономическое поведение, деловые практики, человеческие лояльности определяются их «китайскостью». Принимающее общество видит на рынках группы, а отдельных людей воспринимает как органическую их часть.
Исследовательская задача состоит, видимо, в том, чтобы поставить ряд вопросов, и попытаться ответить на них посредством изучения конкретных ситуаций и кейсов. Причем крайне желательно — в динамике. Этнические рынки — это площадки, где действуют отдельные люди, мотивированные прежде всего прибылью? Или это поле деятельности групп, организованных по этническому принципу? Или не по этническому, но по-этнически маркированному? Противоречит ли одно другому? Являются ли этнические рынки просто торговыми площадками, на которых действуют на свой страх и риск отдельные торговцы или там сложились устойчивые и эффективные внутренние механизмы регулирования, контроля и власти? Если да, то являются ли они этническими или клановыми, но этнически маркированными? Или власть определяется наличием экономического и силового ресурса? Существует ли разделение труда по этническому признаку?
При этом необходимо иметь в виду ярко выраженный феномен этнизации миграционных процессов в современном российском обществе, ситуацию, когда социально-экономические процессы (миграция, например) привычно описываются и оцениваются в категориях культурных, в том числе этнических, когда логика и практики поведения мигранта приписываются этнической группе.
Вопросов куда больше, чем ответов. Существующий корпус исследований (крайне немногочисленный и обрывочный) дает не так много оснований для широких обобщений и генерализации. Но то, что имеется, позволяет утверждать, что это не просто торговые площадки и хозяйствующие субъекты. Там сложились и разделение труда (в том числе и по этническому принципу), и внутренние механизмы организации и контроля, и социальные сети, в том числе и на этнической основе. Можно предположить, что формируется и особая субкультура таких рынков. Одним из свидетельств этого стало формирование и довольно широкое распространение пиджинов — особенно в российско-китайском торговом приграничье.
Подходим к предмету нашего особого интереса данного доклада — соотношению локальности и транснационализма в деятельности этниче-
ских рынков. С одной стороны, рынки по условию локальны. На вид это большое, иногда огромное число самостоятельных акторов. Рынок представляет собой ограниченную площадку для торговли, конкретный хозяйствующий субъект (хотя бывают и стихийные рынки), с определенной самоорганизацией — официальной и неофициальной властью и управлением, относительно постоянным составом торговцев и обслуживающего персонала. Рынок четко фиксирован в топографии города. С другой стороны, рынки переформатируют городское пространство. Они меняют направление транспортных потоков, структуру маршрутов городского транспорта, формируют новые стратегии и практики горожан.
Рынки не просто место, где товары и деньги переходят из рук в руки. Теперь это место встречи и взаимного привыкания людей различных культур. Место и механизм привыкания к феномену этнического и культурного многообразия как норме. Вокруг них естественным образом формируется самая разнообразная инфраструктура сервиса и развлечений. Не случайно, например, именно в районах рынков, особенно «этнических», наблюдается высокая концентрация самых разнообразных предприятий «этнического» общепита. Мелкая уличная торговля также притягивается сюда, ближе к сложившимся потокам покупателей. Поближе к рынкам предпочитают селиться мигранты, формируя здесь хотя и размытые, пока еще не очень явно выраженные, но этнические кластеры.
Рынки — предмет постоянной озабоченности городских властей. Проблемы транспорта, санитарии, затрущобливания окружающих территорий, уклонения от налогов и нарушения миграционного законодательства, повышенный уровень преступности, коррупция — все это создает у властей и населения справедливое ощущение слабой подконтрольности и управляемости этих стратегически важных для города объектов. Поэтому этнические рынки постоянно находятся в центре общественного внимания, как правило недоброжелательного, и являются предметом регулярных дискуссий в прессе и в Интернете.
Анализ деятельности постсоветских рынков будет не просто неполным, но в значительной мере искаженным, если недооценивать то, что они не были исключительно конгломератом автономно функционирующих субъектов торговли. Один только симбиоз с «челноками» делает их «интерфейсом» межрегиональных и международных торговых обменов.
«Челночная» торговля сыграла огромную, возможно, даже решающую роль в снабжении населения товарами в момент краха социалистической экономики. Для сотен тысяч занятых в ней людей она стала школой предпринимательства, инкубатором для мелкого и среднего бизнеса. Были сформированы огромные товарные трансграничные потоки, почти не учтенные, кстати, официальной статистикой. Масштабы «челночной» торговли быстро породили специализацию
и разделение труда. Сформировался спрос на инфраструктуру, особенно на стабильные стационарные площадки, терминалы формирования и распределения товарных потоков. Рынки стали важной частью международных сетей, по которым огромным потоком шли товары, деньги, люди, информация, встречались и притирались друг к другу деловые культуры, где формировались и эффективно функционировали нормы, правила и санкции за их невыполнение.
В самом общем виде эта система состояла из трех важнейших элементов. Первый элемент — «входные терминалы», из которых начали формироваться товарные потоки, особенно в Китае и Турции, для которых обслуживание российской «челночной» торговли стало значимой отраслью экономики. Ими могли быть специализированные «русские рынки» в Пекине, Стамбуле, специализированные города-терминалы в Китае (Маньчжурия, Суйфуньхе, Хэйхе). Как вариант — транзитные рынки в Киргизии, куда поступали китайские товары, которые шли затем в Россию или в страны Центральной Азии. В функции этих терминалов входило отслеживание эволюции спроса в России, формирование листа заказов для местных производителей, опт и розница, формирование мелкооптовых партий, консалтинг, услуги («помогайки»), сервис (рестораны, сауны, проституция).
Второй элемент — это «челноки», вслед за которыми пришли и в конечном счете вытеснили их специализированные фирмы. Их функция — закупка, формирование товарных партий, транспортировка, растаможка (для фирм), оптовый сбыт в России.
И наконец третий элемент — рынки как опорные базы новой системы торговли и снабжения. Их наиболее заметная функция — розница и мелкий опт для непосредственных потребителей. Именно из них состояли огромные людские потоки, достигавшие иногда десятков тысяч человек в день. И хотя сумма покупок большинства из них была невелика, но в массе это давало огромные обороты. Покупателей, особенно людей с низкими доходами, привлекали низкие цены, возможность торговаться, широта выбора. Импонировал и весьма демократический стиль общения, позволявший чувствовать себя свободно и раскованно. Однако главной функцией крупных рынков была все-таки логистика, мелкооптовые операции. На иркутском рынке «Шанхай» регулярно делали оптовые закупки не только торгов-
цы из ближайших городов, но и из Улан-Удэ и Читы. Поражает информация, ставшая доступной после закрытия Черкизовского рынка в Москве. Он обеспечивал работой до 100 тыс. человек, 70—80 % из которых, по оценкам Федерации мигрантов России, были гражданами КНР. По оценкам китайской газеты «Дунфан цзаобао», на рынке остался товар на сумму около пяти миллиардов долларов, принадлежащий китайским торговцам.
Этнические рынки быстро переросли простой формат торговых площадок и превратились в сложные и саморазвивающиеся социальные организмы, сгустки социальных связей, сетей, конфликтов, механизмов власти и контроля. Концентрация иноязычных и инокультурных мигрантов быстро сделала их крупным этническим кластером на карте многих городов, особенно востока России. В отличие от других, не очень видимых кластеров (гостиницы, общежития, например), рынки — это публичная сфера. Здесь постоянно встречается и тесно общается масса людей. Это место контакта — повседневного и обыденного — представителей различных культур. Место и механизм их взаимной адаптации.
Рынки приобрели огромное символическое значение, олицетворяя в глазах населения массу новых форм жизни, экономических и культурных практик, способов социальных контактов и отношений.
Постсоветская эпоха в целом закончилась. Или заканчивается. Вместе с ней уходит в прошлое, в историю и порожденный ею феномен. Рынки не исчезают совсем, но меняются сами, главное же — меняются их функции и место в сообществе. Они маргинализируются, оттесняются на периферию, иногда в прямом смысле выдавливаются на окраины городов. Часто — просто исчезают. Закрываются или радикально меняют формат. На месте прежних оптово-розничных рынков под открытым небом появляются предприятия современных форматов: гипермар-кеты, моллы и т. д. В качестве отдельной отрасли сформировался крупный, высокомеханизированный транспортно-оптовый бизнес, обрели силу ретейлерские сети. Рынки под открытым небом становятся маргинальной, окраинной частью городского пространства и системы экономических и социальных отношений и связей.
Неизбежна проблема осмысления их исторического опыта и анализа того, что формируется на их основе, вместо них.
