CC BY
30
«Империя» - это исторически сложившийся и проявивший себя практически в течение всего периода существования государств особый политико-правовой феномен. Сложность определения империи с исторических позиций заключается в том, что, возникнув на заре появления государства, данный феномен не стал достоянием истории, продемонстрировал высокую политическую «живучесть», удачно сочетающуюся со способностью к модернизации и модификации. Секрет «живучести» имперской государственности заключается в том, что она позволяет консолидировать многочисленные потенциалы народов и этносов в мощное единое русло, что в свою очередь делает возможным реализацию любых целей и решение любых задач, стоящих перед имперским народом. При такой форме государственного устройства имперский народ может «противостоять всем бурям и невзгодам и спокойно идти путем самобытного развития» [1, с. 377].
Учитывая, что Российская империя являлась многонациональным государством, не лишним будет прояснить вопрос о том, какую же нацию следует считать «имперской». В рамках рассматриваемого нами периода в основе проводимой российскими властями политики в области обеспечения национальной безопасности и, как следствие, межэтнических отношений находилась выдвинутая С.С. Уваровым в 1832 г. формула «Православие, Самодержавие, Народность». Согласно официальной трактовке православная вера наших предков однозначно воспринималась как залог общественного и семейного благополучия. Значение православия для русского народа было сопоставимо только с основой Российского государства - самодержавием, которое являлось залогом его величия: «Русский, преданный Отечеству, столь же мало согласится на утрату одного их догматов нашего Православия, сколь и на похищение одного перла из венца Мономахова» [13, с. 308]. Рядом с православием и самодержавием развивается народность, которая черпает свои основания из первых двух и «связуется» с ними «на каждой странице истории Русского Царства» [13, с. 309].
Таким образом, официальная доктрина на роль державной нации выдвигала русскую нацию. Но при такой трактовке русская нация определялась не столько в качестве этноса, но воспринималась как сообщество, объединенное свойством безграничной преданности своему монарху как помазаннику Божьему, ибо «... ни в чем ином народность не состоит, как именно в православии и самодержавии... Народность поэтому условливается внешне - обычаями и государственными постановлениями и внутренне - духом веры и правилами Церкви» [15, с. 269].
Нельзя не согласиться и с мнением ведущего политического публициста (с 1901 по 1917 г.) одной из самых популярных газет Российской империи М.О. Меньшикова, согласно которому «достаточно того, что в Основных Законах Россия названа государством Российским, чтобы вопрос о господстве считать решенным. Государство ведь и есть господство. И так как оно российское, то тем самым утверждено господство в России именно русской народности, а не какой другой. Добиваться господства русских в России значит осуществлять первое понятие Основных Законов - понятие того, что земля наша есть русское государство» [3, с. 73]. «Отрицая господство русского племени в черте России, мы тем самым отрицаем государство русское» [4, с. 84].
Замечательный русский мыслитель Л.А. Тихомиров также указывал на тот факт, что Российская империя была создана русскими, и, следовательно, единственной объединяющей имперской силой может быть только национально-русская сила, «гегемония русского народа». Но она не заключается в эксплуатации русскими инородцев и иноверцев, входящих в состав государства Российского. Наша истинная национальная формула выражается не в тезисе «Россия для русских» (это в корне не верно и не соответствует ни русской истории, ни свойствам национального духа), а в том, что «Россия должна устраиваться по-русски» [11, с. 447-450]. «Только во имя своей великой общечеловеческой миссии русский народ может требовать себе руководительства другими народами и тех материальных условий, которые для этого необходимы. Те требования, которые может и должен предъявлять русский народ, налагают на него великие обязанности попечения и справедливости. Он не из тех опекунов, которые пользуются своими правами для того, чтобы обобрать отданных в зависимость от него» [12, с. 220].
Все же иные народности и племена, входящие в состав Российского государства, могли «почерпнуть свое благосостояние и свое благоустройство из мощи русской народности на началах
широкой веротерпимости, местного хозяйственного самоуправления и сохранения своих племенных особенностей» [16, с. 21].
Таким образом, признание русской нации в качестве титульной для Российской империи вовсе не означало подавления русским народом остальных проживающих в стране народностей. «Русский народ не является ни избранным народом, ни народом господ: это только народ, которому историческая судьба вручила почетную и тяжкую задачу осуществления Божьей правды на одной шестой части суши» [8, с. 150]. Как видим, принцип православной терпимости был органически включен в государственное национальное строительство России [9, с. 228].
В чем же заключалась специфика проводимой Российским государством политики в области межнациональных отношений, и каковы были механизмы влияния этнической толерантности на преодоление этнонациональных конфликтов в масштабе империи?
Из всех империй, которые известны истории, пожалуй, именно Российская являлась самой гуманной и толерантной в вопросе этнических меньшинств. Ни одна нация, ни один этнос, находящиеся под ее протекторатом, а их насчитывалось более 100 [5, с. 25], не только не были уничтожены, а напротив, сохранили культурную самоидентификацию, развили письменность, литературу, государственность, специфичный жизненный уклад, а национальные региональные элиты сконцентрировали в своих руках как распорядительные, так и представительные функции. Более того, национальные меньшинства в Российской империи имели экономические преимущества, которые выражались в том, что налоги и сборы, взимавшиеся с русского народа, были выше по сравнению с другими. Режим торговли с этносами, жившими на ее окраине, жестко контролировался центральной властью с целью исключения неэквивалентного обмена товарами, несоответствующей оплаты за товар, а также алкоголизации коренного населения.
Но главное, что Россия принимала народы такими, какие они есть, а не стремилась трансформировать их или уничтожить. Истории известны случаи, когда при завладении новыми территориями уничтожались целые расы, в частности при колонизации территории современной Северной Америки, где проживало более 300 000 американских индейцев - коренных жителей Америки.
При формировании Российской империи ни один из многочисленных этносов, заселявших присоединенные территории, не был уничтожен. Еще в 1869 г. «Великий Страж Империи» М.Н. Катков указал на патерналистский характер взаимоотношений между присоединенными этносами и стержневой русской нацией: «Призыв быть членами единой русской семьи не обязывает их ни к какому насилию над собой. Их вера, их обычаи, даже их предрассудки, их хорошее и дурное - все может остаться при них. Никто не требует, чтобы они переродились и перестали походить на себя. Государственное требование, которому они призываются способствовать, нестеснительно, просто и ясно» [2, с. 234].
Действительно, построение Российской империи служит примером не только высокой степени толерантности, но и сложной системы этнокультурного и политического взаимодействия, управляемого легитимной властью: «Российская империя - это уникальной сложности
организованная этносоциальная и территориально-хозяйственная система реликтового патерналистского типа, имперская иерархия закреплялась на вере “низов” в “свою власть”» [6, с. 204]. Патерналистский принцип: все народы империи, в том числе и присоединенные, являются «детьми» российского монарха - «Царя-Батюшки», а его призвание проявлять «отеческую» заботу ко всем без исключения народам - проходит «красной нитью» через всю политическую историю России: «Каждый монарх считал себя связанным деятельностью его предшественника, и каждый “планировал” передать своему наследнику “государство цветущее и благоустроенное”. Или, иначе -каждый монарх действовал “как добрый отец семейства”, и народное выражение “Царь-Батюшка”, при всей его кажущейся примитивности, есть выражение огромной внутренней значимости. Оно подчеркивает значение монархии как политического завершения семейного идеала народа: Царь-Батюшка и Державный Хозяин Земли Русской. Только Он может воплощать в себе и законность, и преемственность, и последовательность власти» [7, с. 92].
Такой статус монарха предопределил приоритеты российской имперской власти: «Меня интересовало только благо моего народа и величие России. Я стремился дать внутренний и внешний мир, чтобы государство могло свободно и спокойно развиваться, нормально крепнуть, богатеть и благоденствовать» [10, с. 189]. Строки из завещания императора Александра III демонстрируют политические цели и задачи имперской власти России, а его слова: «Я царь крестьян <...> Обязан доставлять средства к жизни низшим классам <...> Я нахожу, что это лучший способ двигать жизненную машину» [5, с. 152], - не являются декларативными или элементом предвыборной агитации.
Монархическая власть в Российской империи старалась вести взвешенную, адекватную и гибкую государственно-правовую национальную политику с учетом сложной этнической системы (многие этносы, например народы Крайнего Севера, были реликтового типа), в то же время отдавая себе отчет в необходимости поддержания имперской иерархии.
Этническая толерантность подтверждалась и существовавшей правовой системой, выполнявшей охранительную функцию этнических составляющих народа Российской империи. По свидетельству
Н.А. Фирсова: «Из Москвы не вышло ни одного прямого закона, которым бы разрушался старинный социальный порядок в инородческих землях; напротив, Московская власть эту сторону быта инородцев, по-видимому, оставила неприкосновенной; она повсюду отличает князцов от простых людей; от Московского государя инородцы никогда не слыхали, что можно не повиноваться князцам; Москва предоставила им волю иметь рабов или - нет; она не входила в семейные отношения; словом, Московская власть. явилась охранительницею старинных социальных порядков в инородческом мире» [14, с. 191].
Российская империя стала гарантом существования всех входящих в ее состав народностей через локализацию силой различного рода конфликтогенных потенциалов, в том числе и на территории Северного Кавказа, где обычай кровной мести мог выступить катализирующим фактором в процессе геноцида некоторых малочисленных этносов. Иные конфликтогенные факторы, потенциально направленные на подрыв внутренней государственной стабильности, также нивелировались с учетом не только государственных интересов, но и народов, этносов, населяющих Российскую империю.
Российская империя являлась преимущественно аграрной страной, в связи с чем вопрос заселения территорий был весьма актуальным. Но даже в этом вопросе имперское правительство соблюдало интересы присоединенных этносов, иногда даже в ущерб титульной русской нации: «. Русские никогда не загоняли туземное население в резервации, не отбирали земли, находившиеся в хозяйственном обороте, ограничиваясь, как правило, пустующими участками. При этом представителям других этносов не запрещались миграции ни в пределах империи, ни за ее пределы, и они в такой же примерно степени переселялись на собственно русские земли, в какой русские переселялись на присоединенные» [5, с. 20].
При этом неоправданным представляется штамп «колониального гнета», проставленный в истории Российской империи в советское время и сохраняющийся в представлении многих ученых до сих пор. Присоединенные территории включались в Российскую империю в качестве равноправных членов «русской семьи», что в сочетании с местной автономией, правовым закреплением льгот и налоговых «послаблений» не вписывается в систему колониальных империй, в отличие от изматывающих колониальных поборов, принятых европейскими странами в отношении заморских территорий.
Высокая степень толерантности убедительно демонстрируется примером, приведенным Н.Я. Данилевским, о том, как поступала Российская империя с включенными в ее состав государствами: «Финляндии, отвоеванной у шведов, была дарована полная отдельность и самостоятельность: отдельное войско, не выходящее из пределов Финляндии, отдельная денежная, торговая и финансовая системы, даже Конституция и парламент; к ней была присоединена от России уже около ста лет принадлежавшая ей область; русский язык не был введен в ее школы; православие не сделано господствующей религиею; она не была обращена в рынок для наших мануфактур; ни одной копейки финляндских доходов не идет на Россию» [1, с. 393].
Российская империя может считаться эталоном не только в связи с наличием подавляющего числа гуманистических форм присоединения как альтернатива милитаристическим, но и в связи с парадигмой этнической и религиозной толерантности, беспрецедентной в истории человечества. Уникальный статус присоединенной Финляндии, рассмотренный выше, - яркое тому подтверждение. Кроме того, степень автономии, предоставляемой завоеванной территории, была прямопропорциональна лояльности элиты присоединенного государства Российской империи: «При лояльности к центральной власти автономия увеличивалась, как это было с Финляндией, при проявлении враждебности и сепаратизма автономия сужалась, как это было с Польшей после восстаний 1830 и 1863 гг.» [5, с. 30].
Итак, на наш взгляд, при всей неоднозначности процессов становления российской имперской системы, включая и наиболее внешне выраженный ее элемент - территориально-расширительную подсистему, необходимо вести речь об органичности процессов становления русской государственности и последующих процессов институционализации имперского принципа, происходящих в уникальных (в том числе и по сложности) внешних и внутренних условиях. Избранный путь был единственно возможным, что доказывается тщетностью попыток построить на территории Российской империи стабильное государство монголо-татарами, литовцами, поляками, украинцами и кем-либо другим. Только русская нация с ее «доминантой» и политико-правовыми методами «имперской стройки» смогла создать государство на этой территории, а ее условия ставили вопрос не процветания или обогащения, а жизни или смерти. И лишь утверждение норм этнической толерантности и следование им позволяли стабилизировать межнациональные отношения в масштабах империи, предотвращать рост сепаратизма и ксенофобии, способствовали ослаблению межэтнической напряженности в стране, что отвечало национальным интересам и способствовало обеспечению национальной безопасности Российского государства.
Литература
1. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 2003.
2. Катков М.Н. Имперское слово. М., 2002.
3. Меньшиков М.О. Чье государство Россия? (1 марта 1908 г.) // Письма к русской нации. М., 2005.
4. Меньшиков М.О. Национальный союз (5 июня 1908 г.) // Письма к русской нации. М., 2005.
5. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи: В 2 т. СПб., 2000. Т. 1.
6. Российская историческая политология / Отв. ред. и сост. С.А. Кислицын. Ростов н/Д, 1998.
7. Солоневич И.Л. Народная Монархия. М., 2003.
8. Солоневич И.Л. Политические тезисы российского народно-имперского (штабс-капитанского) движения // Наш современник. 1992. № 12.
9. Сохряков Ю.И. Национальная идея в отечественной публицистике XIX - начала XX вв. М., 2000.
10. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993.
11. Тихомиров Л.А. Спасающая личность и спасающая идея // Церковный собор, единоличная власть и рабочий вопрос. М., 2003.
12. Тихомиров Л.А. Что значит жить и думать по-русски? // Апология веры и монархии. М., 1999.
13. Уваров С.С. Десятилетие министерства народного просвещения. 1833-1843 // Русская социально-политическая мысль. Первая половина XIX века. М., 2011.
14. Фирсов Н.А. Положение инородцев Северо-Восточной России в Московском государстве: Рассуждение, написанное для получения степени магистра русской истории. Казань, 1866.
15. Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии: Сочинения. М., 1989.
16. Щербатов А.Г. Обновленная Россия // Православный приход - твердыня русской народности. М., 2010.
