CC BY
22
© 2005 г. Б.А. Бичеев
ЭТНИЧЕСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ В КРИЗИСНЫЙ ПЕРИОД
(ДЕПОРТАЦИЯ В ЭТНИЧЕСКОМ СОЗНАНИИ КАЛМЫКОВ)
У разных народов этническое сознание фокусируется вокруг значимых для них символов. Такими определяющими символами могут выступать язык, религия, территория традиционного проживания и т.д. Для всякого этноса отношение к родной земле есть одна из основных этнообразующих констант. Исход из отечества, какими бы побудительными мотивами он ни был обусловлен, всегда вызывает состояние «культурного шока», а вынужденная миграция в иную географическую и культурную среду связана, прежде всего, с проблемой психического здоровья этноса.
Однако этнос, лишившись привычного природно-географического и культурно-политического пространства, отнюдь не становится другим. В ситуации психологического кризиса вступают в действие защитные функции этнического сознания. Этнос оказывается вынужденным реагировать на дихотомию своего существования всем процессом своей жизнедеятельности.
Когда калмыцкий народ насильственно оказался депортированным в Сибирь, этнические составляющие сознания оказались в состоянии противоречия с действительностью. По мнению исследователей, к аспектам культурного шока, испытываемого этносом в случае вынужденного переселения, относятся: напряжение, связанное с необходимостью психологической адаптации; чувство потери и лишения; чувство отверженности; сбой в ценностях, чувствах и самоидентификации; тревога, вызванная культурными различиями; чувство неполноценности [1].
Насильственная депортация в Сибирь (1943-1956 гг.) в исторической памяти и этническом сознании калмыков находит свое отражение как трагическое событие, воспринимаемое как попытка физического уничтожения народа. Депортации народа предшествовали не менее драматичные события, связанные с оккупацией территории республики немецкими войсками. К лету 1942 г. на оккупированной части республики был установлен «новый порядок» и назначен «президент калмыцкого народа». Представители калмыцкой белоэмиграции в сотрудничестве с немецким командованием сформировали «калмыцкий корпус». По некоторым данным, он состоял из 3592 человек, включая гражданских, по другим - корпус состоял из 25 (или 13) эскадронов в 1200 всадников [2].
В начале 1943 г. территория Калмыкии была освобождена от оккупации. Однако начавшийся ход восстановления хозяйства освобожденной республики вскоре был прерван секретным Указом Президиума ВС СССР от 27 декабря 1943 г. «О ликвидации Калмыцкой АССР и образовании Астраханской области в составе РСФСР» за № 115/144. Калмыцкий народ, приписанный к контингенту спецпереселенцев, был депортирован в различные регионы Сибири, испытывая голод, лишения, надругательства
и унижения. Всего было депортировано 93139 человек в основном женщин, стариков и детей в Алтайский и Красноярский края, Омскую и Новосибирскую области. Часть народа была выселена в Казахстан [3].
Как известно, адаптация этноса к меняющемуся социальному и культурно-политическому окружению бывает как материально-организационной, так и психологической. Для калмыцкого этноса, оказавшегося разбросанным на огромном пространстве, в непривычных для него природных условиях и в состоянии моральной подавленности, наиболее тяжелым был адаптационный период первых пяти-шести лет.
Годы депортации - время, когда в этническом сознании калмыков на отрезке тринадцати лет происходили два разновекторных процесса: угнетение и активизация этнического сознания. Первый процесс наблюдался в начальный адаптационный период ссылки, второй характерен для последующего этапа пребывания в депортации. Применительно к состоянию этничности начального периода возможно ее определение как «социальной смерти». Этнос оказался вне защитного действия существующего конституционного поля. Он лишился прав, свободы, официального статуса и достоинства.
На этом первоначальном этапе главным было физическое выживание. Меморатные истории, касающиеся этого периода, повествуют о наличии сплоченности и взаимопомощи у разбитого на небольшие группы народа. Все это свидетельство того, что этнические константы сохранились, а значит, и существовала возможность хотя бы условного самоструктурирования этничности. Но для этого необходимо было преодолеть ряд психологических препятствий и прежде всего тех, которые связаны с понятием «культурного шока».
Проблема культурного шока - это проблема разрушения устойчивых жизненных стереотипов, когда они внезапно входят в противоречие с реальной действительностью. Относительно возможности активизации этнического сознания в процессе преодоления состояния культурного шока, в случае с насильственно депортированными народами, необходимо отнести следующие факторы: нежелание этноса смиряться со сложившимся положением; обращенность этноса к своему историческому прошлому; веру этноса в будущее торжество справедливости.
Однако проблема психологической и физической адаптации к новому социальному статусу, к новым природным условиям не всегда и не для всех оказалась преодолимой. При вынужденном освоении этносом новой территории первой и непосредственной реакцией является действие физиологических процессов акклиматизации. И хотя среда предъявляет одинаковые требования «ко всем членам популяции, реакция каждого из них в результате индивидуальных особенностей бывает различна» [4].
Степень выживаемости каждого и этноса в целом зависела от внутренних, потенциальных сил. Однако устойчивые признаки, которые доминировали в недалеком прошлом, в традиционной среде обитания, сменились
депрессией. По статистическим данным, которые приводит в своем исследовании Н.Ф. Бугай, только за первые шесть лет депортации из 91919 зарегистрированных калмыков-спецпереселенцев умерло 16017 человек [3]. Наиболее беззащитными оказались дети и старики. Впрочем, и общая смертность среди калмыков в этот период повсеместно была чрезвычайно высокой. Как пишет А.И. Солженицын, в своем «опыте художественного исследования» «Архипелаг Гулаг»: «Калмыки - не стояли, вымирали тоскливо» [5].
Писатель О. Волков, живший рядом с выселенными калмыками, оставил документальное свидетельство о трагической судьбе тех, кто не сумел психологически и физически адаптироваться к новым условиям. «Одного за другим их всех - детей и подростков, девушек, женщин и мужчин в расцвете лет, стариков - попереносили на голые сибирские кладбища, позакапывали в землю, так и не признавшую их за своих сынов. .. .Вскоре узналось, что и по другим деревням перемерли все степняки» [6].
Второй период ссылки (1949-1956 гг.) можно условно обозначить как реанимационный, поскольку он характеризуется некоторыми успехами в психологической, физической и экономической адаптации. Процесс активизации подразумевает сбалансированность новых реалий с традиционными устойчивыми константами этнического сознания. В сложной социальной ситуации, по мнению духовного лидера буддистов Далай-ламы XIV, «совсем не физическая сила человека, и не его интеллект, и не образование, и даже не социальное условие делают его способным противостоять трудностям. Куда большее значение имеет состояние его духа» [7].
Для того чтобы выжить физически и морально, калмыкам-переселенцам приходилось каждым мигом существования доказывать свою невиновность. И единственной возможностью доказать свою невиновность выступал каждодневный тяжелый и изнуряющий труд.
Определенную роль в психологической адаптации играли традиционно присущие народу черты, которые Г. Прозрителев охарактеризовал как «признательность и отсутствие злопамятства» [8].
Трансформационные процессы этнического сознания, происходившие в годы депортации, определили внутри поколения, пережившего депортацию, две группы. Первую представляли люди, депортированные в зрелом возрасте, с уже сложившимися взглядами на мироустройство, обладавшие определенным этническим самосознанием и политическими убеждениями. Вторую группу составили те, кто был вывезен в Сибирь в малолетнем возрасте.
В тех поселениях, где были представители старшего поколения, язык, традиции и обычаи продолжали поддерживаться в той степени, которая дозволялась внешними обстоятельствами. В таких поселениях были даже предметы материальной и духовной культуры народа. В них скрытно от власти отмечались традиционные календарные праздники. Почти каждая калмыцкая семья имела молитвенную лампадку, либо вывезенную с собой при выселении, либо тайно сделанную по заказу местными мастерами. В
некоторых калмыцких семьях хранились рукописные произведения буддийской литературы.
Необходимо упомянуть еще об одном существенном факторе этнической идентичности для находившихся в ссылке калмыков. Это традиционная пища, и прежде всего калмыцкий чай. Традиционная пища -немаловажный фактор этнической идентичности. В традиционном понимании калмыков, молочный чай - это первая и обязательная часть жертвенной пищи.
Тяжело переносили калмыки (особенного старшего поколения) отсутствие мясной пищи. Поэтому в употребление шло даже мясо павших домашних животных. И дело было не в голоде, точнее не столько в нем, сколько в мифологических составляющих сознания. А.Ф. Лосев отмечал, что «тот, кто ест мясо, имеет особое мироощущение и мировоззрение, резко отличное от тех, кто его не ест. И дело не в химии мяса ...а именно в мифе» [9].
Представления о будущем у первой группы поколения, пережившего депортацию, под влиянием старшего поколения связывались с возвратом в традиционную среду обитания, к прошлым взаимоотношениям. Таким образом, представления первой группы существенно влияли на поведение индивидов в своем поселении, на развитие их этнического самосознания.
Вторая группа, состоящая из тех, чье становление происходило в период депортации и кто не располагал естественной информацией о жизни в целостном калмыцком обществе, в основной массе своей представляет этнических маргиналов.
Только тех немногих из них, кто вырос в поселениях, где существовали определенные факторы, способствовавшие формированию этнической идентичности, можно назвать конструктивными маргиналами. Они владели родным языком, знали в определенной мере обычаи и традиции, обладали высокими адаптивными возможностями, позволявшими чувствовать себя достаточно комфортно в инокультурной среде.
Формирование представлений о себе у других в этой группе происходило под влиянием реалий окружающей действительности. В основном оно складывалось из отношения местного населения к представителям депортированного этноса. Они выпали из поля этнической идентичности, оставаясь в ней чисто номинально. Маргинальность стала основой для их разнонаправленной ориентации. Такая амбивалентность характеризуется состоянием этнической неопределенности, внутренней напряженности, непониманием и неприятием ментальных факторов, присущих представителям своего этноса.
Одним из факторов деформации этнического сознания выступает трансформация в период депортации родового сознания. Депортация народа сопровождалась выселением и размещением его небольшими группами на огромном пространстве. Зачастую представители одного рода могли оказаться в противоположных концах огромного сибирского ре-
гиона. Тем не менее родовое сознание в период депортации все еще продолжало оставаться доминирующим. Принадлежность к одному роду сплачивала индивидов, давала возможность сообща преодолевать трудности, защищать себя от произвола администрации и, что очень важно, моделировать этнический микромир.
Насколько значимым было родовое сознание, можно судить по результатам возвращения из ссылки. Миграция из традиционных мест проживания в другие регионы республики была ничтожной и вызывалась вынужденными обстоятельствами (смерть всех родственников в период депортации, полное разрушение поселения, отчуждение традиционных мест проживания в пользу соседних регионов).
Процесс реанимации традиционного образа жизни по возвращению из ссылки был непростым и сопровождался активизацией этнических механизмов. Однако тринадцать лет, проведенных в депортации, наложили свой отпечаток на этот процесс. Народ за эти годы обрел новые положительные и отрицательные черты.
Среди положительных качеств, которые остаются доминирующими и сегодня, следует отметить сплоченность, умение достигать поставленной цели, трудоспособность и тягу к получению образования. Последнее со временем обрело прерогативу в обществе и стало, как ни странно, одним из показателей ментальности этноса, что способствовало дальнейшему отходу от традиционного образа жизни и традиционного способа хозяйствования.
Среди отрицательных качеств, которые продолжают бытовать в современном калмыцком обществе, превалирующими являются разрушение устоев традиционной калмыцкой семьи и пьянство. Существование этих отрицательных явлений не позволило в полной мере восстановить традиционно почтительное отношение к старшему поколению, возродить родовое сознание и традиции калмыцкой семьи.
Заключая характеристику этнического сознания калмыков в период депортации, следует упомянуть и тот факт, что трагические годы депортации воспринимаются старшим поколением как нечто, что у калмыков определяется словом «заян» (судьба). Такое представление связано с установкой буддийского восприятия возникшей ситуации через осознание того, что ее особенности обусловлены сложным переплетением взаимосвязанных причин и условий.
Поразительно, что такая установка на фоне современного кризисного состояния общества усиленно провоцирует миф о том, что депортация в Сибирь - это не последний исход с родной земли для этноса. Согласно новому мифу народу предстоит пережить еще один вынужденный исход и возвращение к родным местам.
Литература
1. Лебедева Н.М. Введение в этническую и кросс-культурную психологию. М.,
1999. С. 193.
2. Убушаев В.Б. Калмыки: выселение и возвращение. 1943 - 1957 гг. Элиста, 1991. С. 39; Бугай Н.Ф. Операция «Улусы». Элиста, 1991. С. 20.
3. Бугай Н.Ф. Указ. соч. С. 37.
4. Дубова Н.А. О биологических аспектах групповой адаптации // Методы этно-экологической экспертизы. М., 1999. С. 33.
5. Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. 1918 - 1956: Опыт художественного исследования. М., 1983. Т. 3. С. 401.
6. Волков О. Погружение во тьму: Из пережитого. М., 1992.
7. Его Святейшество Далай-лама XIV. Этика для нового тысячелетия. СПб., 2001. С. 110.
8. Прозрителев Г. Военное прошлое наших калмык. Ставропольский калмыцкий полк и Астраханские полки в Отечественную войну 1812 года. Ставрополь, 1912. С. 6.
9. Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Опыты: Литературно-философский сборник. М., 1990. С. 141.
Калмыцкий государственный университет 22 июня 2005 г.
