CC BY
26<<ЭД1ШадУМ-^©1УГМ&1>>#2(Ш4:Ш20 / PHILOSOPHICAL SCIENCES_1б__
PHILOSOPHICAL SCIENCES
УДК 17.171.02.
Журавлева Алена Владимировна АНО ВО Российский Православный Университете св. Иоанна Богослова
DOI: 10.24411/2520-6990-2019-11263 ЭТИКО-СОТЕРИОЛОГИЧЕСКИЙ КОМПОНЕНТ В УЧЕНИЕ О «СПАСЕНИИ ТОЛЬКО
ВЕРОЙ» У Л.И. ШЕСТОВА
Zhurvlrva Alena Vladimirovna
Russian Orthodox University of St. John the Evangelist
ETHICAL-SOTERIOLOGICAL COMPONENT IN THE DOCTRINE OF "SALVATION ONLY BY
FAITH" BY L.I. SHESTOVA
Аннотация.
В философском наследии Льва Шестова на различных уровнях присутствуют, исследуются и разрешаются так называемые «проклятые» вопросы, касающиеся обретения смысла человеческой жизни, соотношения добра и зла и д.р. Лев Шестов глубоко исследует этико-сотериологическую проблематику спасения человека - от смерти, зла, духовной и нравственной гибели. Кроме того, в современном этическом и религиозно-философском дискурсе, в частности в сотериологии часто отсутствует собственная философская платформа. Поэтому имеет смысл обратиться к богатому нравственному наследию русской религиозной философии, где разрешаются человеческие проблемы в свете философского осмысления вышеуказанных понятий.
Abstract.
In Lev Shestov's philosophical legacy at various levels present, investigated and resolved the so-called "cursed" questions concerning the meaning of human life, the ratio of good and evil, and Dr. Lev Shestov deeply explores the ethical and soteriological problems of human salvation - from death, evil, spiritual and moral destruction. In addition, modern ethical and religious-philosophical discourse, in particular soteriology, often lacks its own philosophical platform. Therefore, it makes sense to turn to the rich moral heritage of Russian religious philosophy, where human problems are resolved in the light of the philosophical concepts.
Ключевые слова: Лев Шестов, этика, сотериология, философия, спасение, вера, человек, смерть.
Keywords: Lev Shestov, ethics, soteriology, philosophy, salvation, faith, man, death.
Этико-сотериологическая проблематика в русской философской мысли всегда была актуальна. Проблема спасения человека не могла оставить равнодушными религиозных мыслителей.
Вопрос о спасении человека занимает таких мыслителей, как В.С. Соловьев, Н.Ф. Федоров, Н.О. Лосский, В.П. Вышеславцев, Л.П. Карсавин, С.Н. Булгаков и многие другие.
Актуальность темы предлагаемой статьи определяется тем, что сегодня, в эпоху религиозных кризисов и новых религиозных столкновений, в эпоху, когда высокие научно-технические способности человечества так контрастируют с нравственным уровнем, вновь остро встает вопрос о судьбе человека в современно мире, и вопросы этики и со-териологии как никогда важны.
В этом контексте особо актуально будет обратиться к тем представителям русской философии, каждый из которых оказал немалое влияние и на отечественную, и на европейскую интеллектуальные традиции, и каждый из которых по-своему задавался и по-своему разрешал вопрос о этических компонентах в идеях о спасении человека.
В творчестве Льва Шестова на разных уровнях присутствует этико-сотериологическая проблематика, и вопрос о спасении человека - от смерти, зла и нравственной гибели - является во много основополагающим для всех остальных философских построения этих мыслителей.
Кроме того, современном этико - религиозном дискурсе (в частности в сотериологии) часто отсутствует собственно философская основа. Поэтому имеет смысл обратиться к русским религиозным философам, которые в своем творчестве разрешают религиозные проблемы в свете философского осмысления.
Лев Шестов делает вопрос о спасении человека о своей смертной земной участи, вообще о спасении человека от тиранической земной детерминированности основным вопросом своей философии. По Шестову, человека спасет лишь вера. Только Богу под силу спаси человека, и поэтому Шестов постоянно обращается к таким сюжетам, как история Иова или Авраама, а также к тем мыслителям, которые, с его точки зрения, близки к утверждению невозможного, как выражается сам Шестов.
В философии Льва Шестова мы видим обращение к очень актуальным и по-настоящему современным этико-религиозным вопросам, которые неисчерпаемы и которые поэтому волнуют и человека XXI века.
Эти вечные философские вопросы, «проклятые вопросы», как их назвал Достоевский, вновь и вновь требуют от человека своего разрешения, поэтому необходимо знать, как эти вопросы ставились и как разрешались в отечественной русской религиозно-философской традиции.
Шестов одержим проблемой смерти. Современный исследователь Н.И. Димитрова в статье
162
PHILOSOPHICAL SCIENCES / «Ш11ШетУМ~^©УГМа1>#2(114)),2©2©
«Лев Шестов, Лев Толстой и откровения смерти» пишет, что эта одержимость Шестова темой смерти «объясняется с учетом его ориентации на «беспочвенность» и некоторыми фактами его биографии»1. Отсюда можно проследить его очень ярко выраженную антиметафизическую ориентацию, которая выражается в борьбе против самоочевидных истин. Эта борьба приводит философа к специфической экзистенциальной философии веры.
В своих работах Шестов любит ссылаться на Платона, на его слова о том, что философия есть подготовка к смерти, искусство умирать. Смерть как интегральная тема экзистенциальной философии Льва Шестова побуждает его к главной ориентации его мысли - а именно к демонтажу основывающихся на разуме рациональных конструктов, которые профанируют смерть, создают идол смерти, а вслед за смертью изгоняют из своего дискурса веру и Бога. Наиболее значимых из таких конструктов для Шестова является традиционная метафизика с её самоочевидными истинами. Против таких самоочевидных рационалистических истин философ идет настоящий в крестовый поход.
Философия как таковая для Шестова не есть абстрактное теоретизирование, задача её сказать о самом главном, а значит, она не имеет права игнорировать проблему смерти, а вслед за ней и проблему спасения от смерти. Философия, по Ше-стову, не только и не столько рефлексия на окружающий мир (в своих спорах с Гуссерлем Шестов недвусмысленно высказывал это свое убеждение), но философия прежде всего - это борьба со всеми ужасами, которые подстерегают человека в жизни, и самый ужасный ужас среди них - это, конечно, ужас смерти.
Шестов пишет о жизненных (а не теоретических) задачах философии в своих «Духовных упражнениях», что философы желают объяснять мир, сделать его понятным, чтобы в мире отсутствовала тайна и проблемность. «Не следовало ли бы, - спрашивает Шестов, - наоборот, стремиться показать, что даже там, где всё людям представляется ясным и понятным, всё необычайно загадочно и таинственно?"2.
Тема смерти и борьбы со смертью, тема утверждения жизни начинает упорно преследовать философа после первой мировой войны и пережитой в это время личной трагедии. Очарование от жизни теряется в свете подступающей смерти. И в то же время одна лишь смерть способна вернуть очарование жизнью. Исследователь философии Льва Ше-стова пишет, что его философия - «это гимн полной таинственности и загадочности жизни, тотально разрушаемой разумом и конструируемыми «самоочевидными» истинами»3. Этим самоочевидным и мертвым истинам Шестов противопоставляет живую жизнь. Для философа каприз и произвол живого существа выше чем неодушевленные нормы и ценности, которые конструируются чистым разумом.
1 Димитрова Н.И. Лев Толстой, Лев Шестов и откровения смерти // Соловьевские исследования, № 4(40), 2013. С. 153
2 Шестов Л. Добро и зло // Числа. 1930. № 1. С. 180
3 Димитрова Н.И. Лев Толстой, Лев Шестов и откровения
смерти // Соловьевские исследования, № 4(40), 2013. С.
155
Живая жизнь для Шестова выражается прежде всего в принципе «всё возможно». Это наиболее важный принцип и жизни, и философии Льва Ше-стова. Он не совместим с ограничениями разума, которые находят свое выражение в традиционно понимаемой метафизике. Эта традиционная метафизика аргументирует такой взгляд на Бога, согласно которому Божество вписывается в порядок, созданный человеком и его разумом. Тогда выходит, что Бог не очень и отличается от людей, потому как на пути его свободы стоят те же самые преграды, которые ограничивают и свободу человека, и тогда получается, что Бог в действительности совершенно ничем не отличается от человека, поскольку он также подчиняется тому порядку, которому он должен был быть господином, ведь он его и создал: «его «свобода» только в подчинении порядку, который, в конце концов, и выражает его существо»4.
Традиционная метафизика ограничивает себя тем, что описывает эти преграды и возводит их в Абсолют. Такая философия, которая утверждает на словах свой теоретический настрой и пафос, в действительности имеет и практические последствия для личного бытия человека в мире, а именно на его понимание и опыт веры. В действительности же подлинная философия, по Шестову, это дело скорее практическое, дело практического разума, а не теоретического («чистого»). Философии следует заниматься глубинными экзистенциальными проблемами человека, она должна стремиться решить эти проблемы, то есть прежде всего проблемы страдания и смерти, решить которые не может разум с его ограниченными возможностями.
Для Шестова важна та истина, которая дается верой, и только верой. Это не истина теории и не истина чистого разума, это истина живой жизни, истина веры, которая одна только и может спасти человека.
«Есть такие истины, которые можно увидеть, -пишет Шестов, - но которые нельзя показывать»5. К таким истинам и относится истина веры. Об этих истинах нет смысла вопрошать и даже говорить о них. Эти истины боятся вопросов, говорить о них хорошо можно именно тогда, когда о них не спрашивают. Такие истины просто невозможно сделать очевидными, утверждает Шестов, так чтобы они являлись на наш зов по первому же нашему требованию. По своей природе они не могут или не хотят быть очевидными. Очевидность противопоказана таким истинам.
Шестов вслед за Тертуллианом однозначно противопоставляет Афины и Иерусалим. В предисловии к своей знаменитой книге, которая так и называется, «Афины и Иерусалим», философ пишет, что долгое время люди отказывались от этого радикального противопоставления, вместо радикального «или» ставили предлог «и», тем самым подчеркивая, что между Афинами и Иерусалимом возможна дружба и сотрудничество.6. Шестов в
4 Шестов Л. На весах Иова // Шестов Л. Сочинения в 2-х томах. Т. 2. - М.: Издательство Наука, 1993. С. 12
5 Шестов Л. Potestas С^шт // Шестов Л. Сочинения в 2-х томах. Т. 1. - М.: Издательство Наука, 1993. С. 96
6 Шестов Л. Афины и Иерусалим // Шестов Л. Сочинения в 2-х томах. Т. 1. - М.: Издательство Наука, 1993. С. 317
<<шушетим-ши©мак>>#2(1!4)),2©2© / PHILOSOPHICAL SCIENCES
1б3
своей книге радикально разводит Афины и Иерусалим, проделывая тотальный демонтаж всего того в культуре, что основано на объединении или на подмене одного другим, причем подменяют чаще всего Иерусалим Афинами, как утверждает философ.
Прежде всего, Шестов спрашивает, чем догматическая философия (т.е. такая, которая основывается на вере в свои предпосылки) отличается от философии критической? Ведь уже Кант признается в том, что опыт не дает нам никакого знания о том, что то, что есть, есть по необходимости. А раз опыт, на который опирается критическая философия, не дает ей никакой прерогативы на знание, то чем же, спрашивает философ, она действительно отличается от догматической философии, которую традиционно упрекают как раз в том, что в её дискурсе отсутствует точное знание, на которое можно было бы опираться в построениях?
По Шестову, самая первая заповедь, которая отменяет библейский запрет есть плоды с дерева познания добра и зла, это заповедь Спинозы: non ridere, non lugere, neque detestan, sed intelligere (не смеяться, не плакать, не ненавидеть, а понимать). Эта заповедь позволяет нам принимать весь внешний мир как мир необходимости, покорно и спокойно, а главное уверенно. В таком восприятии мира не остается места человеческому, которое плачет, ненавидит, проклинает и смеется. Значит, хочет сказать Шестов, в таком восприятии мира просто не остается места самому человеку: «Разве для Канта, Лейбница или Гегеля, - спрашивает философ, - не так же несомненно, то притязания человека на особое, привилегированное положение в природе совершенно ни на чем не основаны и ничем оправданы быт не могут, кроме ссылки на «высшее существо», которого нигде нет и не было?»7.
Однако противопоставление «критической» и «догматической» философии гораздо меньше занимает Шестова, чем противопоставление Афин и Иерусалима, или противопоставление библейского и эллинского (а также проистекающего из него новоевропейского) философского мышления. Шестов пишет, что только на конкретных примерах это противопоставление возможно осознать, и приводит конкретный пример: автор Псалтири взывает к Творцу из глубины своего бессилия и ничтожества, и всё его мышление жаждет не того, что есть, но того, что может быть. «Соответственно этому, непосредственные данные сознания не ограничивают задачи его исканий: факты, данное, опыт не являются для него последним критерием, отличающим истину от лжи»8.
Разум стоит выше Откровения для философов нового времени, Разум и принцип разумности возвышается даже над Богом. Бог должен подчиняться законам разума и исполнять их, и традиционная метафизика исключает возможность Божественного Произвола как закон исключает преступление.
Однако преступления ведь все равно происходят, утверждает Шестов, и это говорит о том, что само понятие закона - понятие, созданное человеком, и мы не имеем права распространять его власть на объективный мир, но более того, и само человеческое мышление мы также должны освободить от этой навязанной нам власти законов чистого Разума.
Освобождение же от этой власти «вечных истин» человеку дает только вера, и только верою спасется человек, с точки зрения философа Льва Шестова. Едва ли какой-либо другой философ после Тертуллиана так радикально разводил знание и веру, Афины и Иерусалим. Шестов спрашивает, но в контексте всей его философии этот вопрос звучит риторически: «Может ли быть, чтоб знание вело к «смертию умрешь», а вера - к дереву жизни? Разве истина, что знание над верой или что вера есть только несовершенное знание, не есть «вечная истина», та истина, к которой par excellence применимы слова Лейбница, что она не только принуждает, но и убеждает?»9.
Уже первые люди, пишет Шестов, соблазнились этой «вечной истиной», и это соблазнение деревом познание, которое увело человека от Древа Жизни, стало источником всей философии. С тех пор люди находятся во власти вечных истин, а истина Откровения как истина свободы пугает их и раздражает. Но спасает и освобождает только лишь вера, утверждает философ, она уводит нас из области закона и рабства и ведет нас в область чистого Произвола, где разуму сложно сориантироваться, ибо он попадает в совершенно неизведанную для себя систему координат, в которой он лишен господства.
Но ведь человеку подлинно важно не сориентироваться в мире, не понять мир, но спастись! Мир может остаться непонятным и таинственным, даже и должен таковым остаться, человеку нужна не разгадка тайны, не объяснение его страданий и теодицея, но избавление от страданий и прямое освобождающее и спасающее действие Бога Живого, Которого невозможно понять, но в которого можно только верить. Этой верою спасается человек, с точки зрения Шестова.
Список литературы:
1. Димитрова Н.И. Лев Толстой, Лев Шестов и откровения смерти // Соловьевские исследования, № 4(40), 2013. С. 153
2. Шестов Л. Афины и Иерусалим // Шестов Л. Сочинения в 2-х томах. Т. 1. - М.: Издательство Наука, 1993. С. 317
3. Шестов Л. Добро и зло // Числа. 1930. № 1. С. 180
4. Шестов Л. На весах Иова // Шестов Л. Сочинения в 2-х томах. Т. 2. - М.: Издательство Наука, 1993. С. 12
5. Шестов Л. Potestas Clavium // Шестов Л. Сочинения в 2-х томах. Т. 1. - М.: Издательство Наука, 1993. С. 96
7 Там же. С. 323
8 Там же. С. 328
9 Там же. С. 329
