CC BY
117
УДК 2-13
С.В. Данько*
этика, предрассудки и сверхъестественное в свете идей л. витгенштейна
В статье обсуждается соотношение предрассудков и этики и намечаются основные принципы, по которым возможно снизить или устранить склонность к предрассудкам, но сохранить все основания для нравственного выбора. Исследование не связано с психологией или психиатрией, проблема обсуждается исключительно с философской точки зрения.
Ключевые слова: этика, предрассудки, суеверие, сверхъестественное, приметы, совпадения, ритуализация
Ethics, superstitions and supernatural in the light of L. Wittgenstein's ideas.
SOFIA V DANKO (National Research University Higher School of Economics)
The article discusses the correlation of superstitions and ethics and outlines the basic principles on which it is possible to reduce or eliminate the disposition to superstitions, still being able to keep all the grounds for moral choice. The study is not associated with psychology or psychiatry, the issue is discussed solely from a philosophical point of view.
Keywords: ethics, superstition, supernatural, signs, coincidences, ritualization
Все дальнейшее можно считать пространным комментарием к утверждению Л. Витгенштейна «Как есть мир для высшего совершенно безразлично. Бог не проявляется в мире» [3, 6.432, с. 96]. В наши задачи не входит подробный историко-философский анализ обсуждаемых вопросов, мы обсудим проблему только в свете идей Витгенштейна и практики реальной жизни, лишь кратко коснувшись истории вопроса.
Витгенштейн избегает прямых определений Высшего или сверхъестественного: следуя его замыслу, мы должны понять, что не является Высшим, и затем распространить это понимание на все, что в состоянии помыслить. Витгенштейн стремится очистить наши представления от неосознанной абсолютизации происходящего, показав, что для этого нет никаких онтологических оснований: «Все, что мы видим, может быть также другим. Все, что мы можем вообще описать, может также быть другим. Нет никакого априорного порядка вещей» [3, 5.634, с. 82],
«...все происходящее и такое - случайно» [3, 6.41, с. 96].
Можно предположить, что приведенные высказывания Витгенштейна в первую очередь касаются «законов природы», как «априорного порядка вещей», но это не совсем так, и дело даже не в том, существуют законы природы или нет, важно то, как именно они мыслятся. А мыслятся они так, что даже признание их реальности, противоречащее буквальному прочтению ранних текстов Витгенштейна («Логико-философский трактат», «Лекция об этике»), не будет противоречить общей установке этих работ: идея Высшего, насколько можно понять Витгенштейна, предполагает разумность, субъектность и сверхъестественность Высшего, в то время как вера в закон природы, во всяком случае для современного сознания, в некотором смысле «механистична». Современный человек не склонен обожествлять те силы, которые организуют природу, считать их «субъектными», действующими сознательно. Сами законы полагаются, скорее, «естественными», нежели «сверхъестествен-
* ДАНЬКО Софья Владимировна, кандидат философских наук, доцент школы философии факультета гуманитарных наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». E-mail: danko.sofia@gmail.com © Данько С.В., 2016
ными», т.е. они мыслятся в неразрывном единстве с процессами, в которых они проявляются.
Предрассудки, о которых далее пойдет речь, не вполне таковы: «могущественные силы», якобы стоящие за ними, скорее, «сверхъестественны», они «контролируют», вопреки всем природным закономерностям, саму нашу жизнь, как мы ее себе представляем. Значит, эти силы должны каким-то образом «понимать» нашу жизнь, проявлять заинтересованность в том, что с нами происходит, словом, мыслить, быть субъектными.
Поэтому приведенные высказывания Витгенштейна стоит учитывать, прежде всего, в сфере собственно человеческих смыслов и ценностей (в духе известной фразы «кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится» [1, с. 15]). Именно в этой сфере проявляется склонность людей верить в существование разумных и могущественных сил, способных управлять происходящим или произвольно его менять. Эти силы понимаются и чувствуются как нечто Высшее, сверхъестественное, хотя, с точки зрения Витгенштейна, их скорее следует считать искажением, принижением Высшего, нежели самим Высшим, поскольку Высшее, как он замечает, не вмешивается в события нашего мира, нашей жизни, не влияет на происходящее, делая его таким, а не иным. Иначе можно сказать, что наше представление о мире не должно учитывать гипотетические проявления Высшего: даже если мы в молитвах обращаемся к Высшему, мы не должны ожидать каких-либо гарантий участия Высшего в наших делах.
Оглядка на «Высшее» (будем условно называть это так), связывание происходящего с высшими силами, доверие или недоверие Высшему может проявляться в искусстве, религии, философии1, в
1 В отношении этих форм культуры и их отношения к высшему требуется, конечно, отдельное исследование. Кратко заметим, что всякое заявление об абсолютном мироустройстве - в области онтологии, гносеологии, этики и прочих направлений философии - уже есть претензия на высшее. Исключением (и, соответственно, обратной интерпретацией), является, конечно, скептицизм, который подчеркивает границы того, что мы можем знать. Но, добавлю, у философии, безусловно, есть средства, назовем их рационально-художественными, которыми достигается впечатление абсолютности сказанного, раскрытия высшего смысла, и ценность этого для нашей жизни несомненна. Искусство тоже живет высшим. Художественными средствами достигается иллюзия (или не иллюзия?) перехода к высшему, и тогда условное и относительное оценочное суждение приобретает для нас статус высшего, поскольку начинает восприниматься как абсолютное. Религию можно рассматривать как абсолютизацию моральных интуиций, которые сами по себе имеют отношение в Высшему, Абсолюту.
2016 • № 4 • ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ВОС
морали и, как мы предположили, в предрассудках. Нас будут интересовать два последних случая (кратко мы коснемся также темы религиозного мировоззрения). Нашей задачей будет либо убедиться в том, что связь с Высшим во всех случаях есть плод воображения, либо признать, что связь с Высшим, в том или ином случае, все-таки присутствует и попытаться проследить характер этой связи.
Для начала приведем несколько примеров, показав, как это обнаруживает себя в предрассудках: в приметах, в ритуализации, в реакции на совпадения, в предсказаниях, в оценках событий нашей или чужой жизни, в оценках поступков, в вере в чудеса. Все примеры будут сопровождаться «обратной интерпретацией», которая соответствует положению «Высшее не проявляется в мире».
1. Черная кошка, перешедшая дорогу, толкуется как знак судьбы - «не к добру». При этом неявно предполагается, что невидимому и всесильному Абсолюту, который распоряжается всем, что происходит, есть до нас дело, и нам посылается знак. Заодно фатальность приписывается и тому плохому, что должно произойти: оно становится неизбежным, предначертанным «свыше».
Обратная интерпретация: черной кошке, как и другим животным, надо передвигаться куда-то по своим делам. Наши пути с черной кошкой случайно пересеклись. А если случится что-то плохое, то это тоже будет просто обстоятельством, которого могло бы и не быть, будь я осмотрительнее, или будь физический мир иначе устроен.
2. Толкуя совпадения как знак судьбы, мы полагаем или чувствуем, будто мир специально распорядился, что бы все произошло так, а не иначе. К примеру, я не случайно зашел именно в этот бар, где встретил именно этого человека, который предложил мне именно ту работу, о которой я давно мечтал.
Обратная интерпретация: никакая загадочная судьба не стоит за тем, что именно этот человек явился в бар в то самое время, когда я забрел в него. Просто мне повезло. Или, например, то, что два подходящих друг другу человека оказались в одном вагоне напротив друг друга (как в фильме «Москва слезам не верит») - это удача, но не более того.
3. В предсказаниях тоже предполагается некая абсолютная сила судьбы, которая неминуемо ведет события жизни к какой-то развязке. О том, какова будет эта развязка, свидетельствуют особые знаки (карты, кофейная гуща, линии на руке и т.п.). Предсказанные события своей жизни мы тоже полагаем отмеченными Абсолютом (предусмотренными судьбой как высшей силой).
)чной сибири и на дальнем востоке 95
PHILOSOPHIA PERENNIS
Обратная интерпретация: миру или той силе, которая образует мир, нет дела до карт и кофе. Совпадение предсказания и реальности может быть лишь случайным.
4. В тяжелых обстоятельствах мы иногда не вполне осознанно предполагаем, что за все наши мучения нам «воздастся», в других случаях ждем возмездия за проступки, или опасаемся, что высшая сила компенсирует неожиданное везение.
Обратная интерпретация: Высшее не контролирует события моей жизни, возможно, дальше будет еще хуже. А может, мне повезет, или, возможно, у меня хватит воли и ума, чтобы изменить обстоятельства к лучшему.
5. У многих людей есть набор повседневных ритуалов, которые не слишком усложняют жизнь, хотя склонность к этому вовсе не безобидна.
Наиболее опасный вид ритуализации проявляется в клиническом состоянии (обсессивный синдром). Страдающие этим синдромом люди шагу не могут ступить, не оглядываясь на нечто невидимое, которое жестко их «контролирует». Ритуалы, как правило, иррациональны: мытье рук всякий раз новым куском мыла, хождение по определенным линиям, намеченным на тротуаре и т.п. Страдающие этой болезнью могут не знать, что одержимы Высшим. Но они, безусловно, приписывают миру желание и способность их контролировать и всю свою жизнь выстраивают в согласии с иррациональными «требованиями» Абсолюта, изо всех сил стараясь их распознать. Например, они оттачивают интуицию на том, в какую сторону должны смотреть носы ботинок в прихожей и т.п.
Обратная интерпретация: Куда смотрят носы ботинок, для высшего совершенно безразлично. Высшее не проявляется в том, куда смотрят носы ботинок, поскольку оно вообще нигде и никак не проявляется.
6. Здесь мы вынуждены коснуться темы, болезненной для некоторых форм религиозного сознания. Витгенштейн, очевидно, был религиозен, но не в традиционном ключе. Религиозные обряды он понимал, как аллегории, выражающие пиетет, благоговейное отношение к миру, чувствование смысла мира. Тем не менее, воплощенные в реальности «чудеса» с его точки зрения нельзя толковать как проявления Высшего, и, насколько можно судить, с его позиций не будет кощунством усомниться в сверхъестественном происхождении любого чудесного события. Поэтому мы рискнем и здесь предложить обратную интерпретацию, которую каждый может отвергнуть исходя из собственного мироощущения.
Итак, если дивный лик проявится на небосводе, произойдет чудесное исцеление, воскрешение
и т.п., с позиции «Высшее не проявляется в мире» придется признать, что все эти поразительные события не означают ничего, кроме нарушения привычного хода вещей. Такие случаи можно считать неестественными, но не сверхъестественными, если понимать последнее в сакральном смысле, который имеется в виду, например, в религии. Невероятные события можно толковать как аномалии, как эффекты нездоровой психики, но для их сакрализации нет оснований, поскольку неясно, как должно проявляться сакральное и что вообще мы под этим понимаем, даже если, предположим, у нас есть интуиция, побуждающая использовать подобные выражения. Мы, конечно, можем прийти в изумление при виде лика на небесах, но, с другой точки зрения, можно заметить, что никаких надежных свидетельств вмешательства Высшего в нашу жизнь у нас не будет, что бы ни произошло: мало ли чем может являться лик на небе, глас с небес и прочие загадочные события. Скепсис такого рода выражал Сартр: «У одной сумасшедшей были галлюцинации: с ней говорили по телефону и отдавали приказания. На вопрос врача: «Кто же с вами разговаривает?» - она ответила: «Он говорит, что он бог». Но что же служило ей доказательством, что это был бог? Если мне явится ангел, то откуда я узнаю, что это и на самом деле ангел? И если я услышу голоса, то что докажет, что они доносятся с небес, а не из ада или подсознания, что это не следствие патологического состояния?» [5, с. 325]
Так или иначе, самое необычное явление, сколь угодно странное, есть всего лишь еще одна картина среди прочих картин, с которыми мы сталкиваемся в жизни, хотя и несколько необычная картина. Скажем так: она изображена теми же средствами, что и все прочие картины, тот же холст, те же краски. Вот в чем проблема: ничего сверхъестественного не может быть изображено естественными средствами, т.е. средствами, доступными обычному наблюдению и пониманию. Возможно, как уже было сказано, у нас есть интуиции, в связи с которыми мы склонны говорить о сверхъестественном, но у нас нет способа их прояснить и строго соотнести с тем, что происходит в жизни.
Об этом свидетельствует язык, который показывает границы всего, что мы в состоянии помыслить или представить: «Наши слова <...> это просто сосуды, способные сохранять и передавать значение и смысл, естественные значение и смысл» [2, с. 241]. Мы словно находимся под невидимым, но непроницаемым колпаком, который отграничивает нас от всего, что превосходило бы обыденное (или
естественнонаучное) понимание мира, единственного понятного нам мира, в котором мы ничего не знаем и не можем знать о Высшем.
Если последовательно придерживаться позиции «Высшее не проявляется в мире», то это должно избавить от иллюзий, что происходящее означает нечто «сверх» того, что оно означает с позиции естественного опыта. Глубоко проникнуться идеей «Высшее не проявляется в мире» означает перестать видеть в происходящем предзнаменования, знаки «свыше», перестать верить в приметы, перестать ожидать от мира поощрения или наказания и в идеале избавиться от об-сессивных реакций: перестать заботиться о положении ложки в тарелке, количестве шагов до остановки трамвая и т.п. Возможно, это выглядит слишком категорично или упрощенно, но на определенном уровне подобный инсайт видимо, должен состояться.
Остается, однако, вопрос: если Высшее в нашем мире никак не предъявлено и не может быть предъявлено, тогда как мы можем рассуждать об этом? Чего именно нет в нашем мире?
Витгенштейн говорит об особом взгляде на мир или точке зрения, с которой мир выступает как нечто мистическое [9, с. 308; 11, с. 40]. Предложения о мире, воспринятом в таком аспекте, оказываются бессмысленными, поскольку ничего не говорят о происходящем. Можно, например, удивляться тому, что мир существует, но существование мира - это не событие, не то, что сегодня есть, а завтра - нет. Мистическое удивление не имеет отношения к своеобразию каких-либо необычных вещей, оно касается всех вещей, независимо от того, какие они, поскольку необъяснимо и крайне загадочно само их существование: «Я удивляюсь небу, каким бы оно ни было» [2, с. 243].
Мир необъясним в своем существовании, само его существование - сверхъестественно, что и придает всем событиям нашей жизни оттенок мистического. Мы чувствуем волшебство мира, но полагаем, что это волшебство должно выразиться в необычных явлениях и связях между ними. Какую ошибку мы при этом совершаем? В поисках необычных объектов и ситуаций, нарушающих привычный ход вещей, мы «удваиваем» волшебство: то, что уже есть чудо, мы искажаем, или украшаем, преобразуем в воображении или восприятии в нечто такое, что в состоянии хоть как-то представить, и вместо чуда получаем подделку. То, что небо вообще есть, уже чудо, но мы желаем, чтобы оно украсилось ликом, что заставило бы нас удивиться и признать наличие чуда. Однако, таким образом мы отрицаем подлинное чудо.
Чудо, сверхъестественное есть мистический фон всех событий, но не какое-то определенное событие. Разглядеть этот фон невозможно, о нем ничего нельзя сказать: язык позволяет описывать только то, что происходит. Высшее не проявляется в особых событиях, поэтому относительно Высшего все события «равноценны».
Далее мы обсудим предположение, что Высшее не проявляется в мире, но проявляется в этическом отношении к миру. И на этом лишь основании, на основании личного отношения человека к миру, можно провести различия между предрассудком и моралью.
На первый взгляд, нетрудно разобраться, чем мы руководствуемся в своих поступках: моралью или предрассудками (стремление вернуть долг, очевидно, продиктовано моральной ценностью, а нежелание передавать купюры поздним вечером связано с дурной приметой). Но обратим внимание вот на что: и суеверия, и мораль имеют дело, в том числе, с фактами, с тем, что происходит, притом, что в обоих случаях в происходящем каким-то образом «замешано» Высшее, и в каждом случае невозможно ясно представить, описать, объяснить эту «причастность» Высшему (поскольку высшее не проявляется в мире). Если далее обсуждать этот вопрос, то окажется, что не так легко обнаружить, чем, собственно, этическое отличается от предрассудков, ведь мы, в любом случае, не можем указать основания того и другого, избегая психологической интерпретации. А психологическая интерпретация, как известно, может предложить лишь условные, относительные основания, и тогда отличие морального выбора от предрассудка тоже станет условным и относительным.
Попытаемся все же найти «абсолютные» различия между моралью и предрассудками в интересующем нас отношении к Высшему. Здесь, конечно, возникает трудность, связанная с обилием этических систем в философии. В дальнейших кратких комментариях мы будем держаться подходов Канта и Витгенштейна: взгляды раннего Витгенштейна во многом близки ригоризму И. Канта [4, с. 195; 10, с. 224], а некоторые расхождения для данного исследования не принципиальны. Итак, выделим то, что считаем наиболее существенным и очевидным.
Как было показано, в предрассудках Высшее активно «вмешивается» в жизнь, преследует человека в его повседневных делах, отрицает естественный порядок вещей, сообщая вещам колдовские свойства. В таких представлениях Высшее располагается на уровне происходящего в мире: ему есть дело до пятницы тринадцатого, до погоды в ответственные дни, до маршрутов черных
PHILOSOPHIA PERENNIS
кошек и расположения ботинок в прихожей и т.п. С этим связана еще одна особенность предрассудков: неоправданное вовлечение Высшего в нашу жизнь, как правило, сопровождается иррациональным страхом, побуждающим прибегать к противоестественным средствам «защиты», колдовству, заклинаниями и т.п.
Теперь соотнесем эти особенности с мотивациями этического характера. Мораль, в отличие от предрассудков, не основывается на страхе, связанном с психологическими или физическими страданиями. Следуя предрассудкам, человек стремится себя обезопасить, а следование долгу, напротив, допускает и даже предполагает страдания. В терминах кантовской этики можно сказать, что мотивация в предрассудках «гетерономна», а не «автономна» (последнее является, по Канту, основным требованием этики долженствования [4, с. 219]).
Кроме того, в этических мотивах почитается естественный ход вещей: никаким материальным объектам или ситуациями не приписываются временные или постоянные сверхъестественные свойства. В этическом отношении нет ничего, что можно было бы представить, как колдовство или мистику. Повышенная значимость некоторых событий и даже их сверхценность не предполагает мистического воздаяния или наказания. Иными словами, в морали (в отличие от предрассудков) присутствует не мистификация реальности, а пиетет, ценностное отношение (этическое или эстетическое) к тому, что уже дано нам с очевидностью. Поэтому для этического выбора не требуется «обратная интерпретация», которая приводилась для предрассудков: этика не включает Высшее в мир, а предполагает отношение к миру с позиции Высшего (что Кант обозначил как «моральное чувство» [4, с. 221], а Витгенштейн как чувствование «этической ценности» [2, с. 240]).
Итак, в той мере, в какой человек склонен к предрассудкам, он будет опасаться черной кошки, в которой якобы сосредоточились опасные намерения Высшего. В той мере, в какой он морален, он не может ее пристрелить, даже если одержим суеверием, но не потому, что за этим последует наказание со стороны Высшего. Для морального субъекта нет никаких особых объектов или событий, в которых «размещается» или специфическим образом отражается Высшее.
Противостояние этики и предрассудка (предрассудка в самой тяжелой, клинической форме) описывает Стив Мартина в книге «Радость моего общества»: общаясь с ребенком, герой, чья жизнь насквозь пронизана бесчисленными болезненными ритуалами, совершает небывалый для себя поступок: «И все-таки я знал - я на него влияю. Всякий
раз, когда хмурюсь или улыбаюсь ему, это регистрируется, когда повышаю голос или ласково хвалю -архивируется в его впитчивом уме. И что же - я желаю передать ему этот спиралевидный маршрут до аптеки, и что же - я хочу, чтобы он перенял от меня оцепенение и панику при виде восьмидюймового поребрика? <...>. Я не мог оставить ему в наследство страх из позабытых мест. Я потянул его к бордюру, чтобы он не стал таким, как я <...>. я опустил одну ногу на мостовую, чтобы он не стал таким, как я. Он без усилий сошел вниз, колыхаясь на негнущихся ножках. <...>. Я перевел его через улицу, чтобы он не стал таким, как я <...>. Через улицы, по тротуарам, по переходам и вне их - всё ради того, чтобы Тедди не стал таким, как я» [6, с. 21]
Позиция «Высшее не проявляется в мире» означает бессмысленность, ошибочность или порочность мистификации происходящего, к чему многие из нас расположены в той или иной степени. Но людям, очевидно, свойственно и другое: очищенное от всякой мистификации ценностное отношение, реализуемое с позиции идеалов (должного, блага, прекрасного). Каков бы ни был статус таких идеалов, для нас они оказываются неким предельным мерилом ценности происходящего, и тем единственным, что мы могли бы соотнести с Высшим, не покидая почву реальности и здравого отношения к жизни.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2015.
2. Витгенштейн Л. Лекция об этике // Историко-философский ежегодник. М., 1989.
3. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат // Пер. с нем. И. Добронравова и Д. Лахути, общ. ред. В. Асмуса. М., 1958.
4. Кант И. Основоположение к метафизике нравов // Кант И. Сочинения в 8-и томах. Т. 4. М., 1994.
5. Сартр Ж.-П. Экзистенциализм это гуманизм // Сумерки богов. М., 1989.
6. Мартин С. Радость моего общества. М., 2004.
7. Barrett, C., 1991. Wittgenstein on ethics and religion belief. Oxford: Basil Blackwell.
8. Davies, B., 1980. Wittgenstein on God. Philosophy, Vol. 55, no. 211, pp. 105-108.
9. McGuinness, B.F., 196. The mysticism of the Tractatus. The Philosophical Review, Vol. 75, no. 3, pp. 305-328.
10. Walker, J., 1968. Wittgenstein's earlier ethics. American Philosophical Quarterly, Vol. 5, no. 4, pp.219-232.
11. Zemach, E., 1964. Wittgenstein's philosophy of the mystical. The Review of Metaphysics, Vol. 18, no. 1, pp. 38-57.
REFERENCES
1. Bulgakov, M.A., 2015. Master i Margarita [Master and Margarita]. Moskva. (in Russ.)
2. Wittgenstein, L., 1989. Lektsiya ob etike [A lection on ethics]. In: Istoriko-filosofskiy ezhegodnik. Moskva. (in Russ.)
3. Wittgenstein, L., 1958. Logiko-filosofskiy traktat [Tractatus Logico-Philosophicus]. Moskva. (in Russ.)
4. Kant, I., 1994. Osnovopolozhenie k metafizike nravov [Groundwork of the metaphysic of morals]. In: Kant, I., 1994. Sochineniya v 8-i tomakh. T. 4. Moskva. (in Russ.)
5. Sartre, J.-P., 1989. Ekzistentsializm eto gumanizm [Existentialism is a humanism]. In: Sumerki bogov. Moskva. (in Russ.)
6. Martin, S., 2004. Radost' moego obshchestva [The pleasure of my company]. Moskva. (in Russ.)
7. Barrett, C., 1991. Wittgenstein on ethics and religion belief. Oxford: Basil Blackwell.
8. Davies, B., 1980. Wittgenstein on God. Philosophy, Vol. 55, no. 211, pp. 105-108.
9. McGuinness, B.F., 196. The mysticism of the Tractatus. The Philosophical Review, Vol. 75, no. 3, pp. 305-328.
10. Walker, J., 1968. Wittgenstein's earlier ethics. American Philosophical Quarterly, Vol. 5, no. 4, pp.219-232.
11. Zemach, E., 1964. Wittgenstein's philosophy of the mystical. The Review of Metaphysics, Vol. 18, no. 1, pp. 38-57.
