CC BY
136
Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6, 2006, вып. 4
И. В. Днепровская
(докторант кафедры истории русской философии ф-та философии и политологии) ЭТИКА ПРАВА П.И. НОВГОРОДЦЕВА
П.И. Новгородцев - выдающийся правовед, политический деятель начала XX в., глава школы «возрожденного естественного права», ставившей своей задачей обоснование самостоятельного нравственного значения права. Мировоззрение П.И. Новгород-цева складывалось под влиянием двух философских традиций: с одной стороны - это гносеология неокантианства, с другой - философия всеединства В. Соловьева, основной чертой которой является онтологичность. Научные приоритеты Новгородцева в области философии права связаны с методологической проблематикой философского и научного знания. Его интересуют прежде всего вопросы выработки научной методологии в познании права, проблема соотношения человека и абсолюта, реабилитация концепции естественного права, проблема общественного идеала. Потребность в разработке принципов социального, политического и правового знания как сферы, требующей собственных методологических подходов, диктовалась необходимостью преодолеть ограниченность позитивистской установки на познание социальных явлений методами естествознания. Критика этого подхода велась с позиций неокантианства. Методологической посылкой к решению данной задачи послужил принципиальный дуализм неокантианской методологии. Ссылаясь на разработки Баденской школы в области разграничения естественных и социальных наук, Новгородцев специально не исследует вопрос о специфике этих сфер знания. Его внимание сосредоточено на определении границ применения естественно-научных методов, с одной стороны, и выявлении возможностей априорной методологии в социально-политическом и правовом знании, с другой.
Новгородцев разграничивает социологию как описательную науку и философию права1 как самостоятельную дисциплину, имеющую своим методом критику При этом он подчеркивает творческую силу философской критики, возражая против требования непременно сопровождать ее ясно поставленной практической целью и подробным планом будущего. «Нравственные требования, обращаемые к будущему, опираются на осуждение настоящего, уже обнаружившего свои недостатки, уже ясного в своих несовершенствах, но ожидаемое будущее никогда не может быть ясным в своих конкретных чертах. Однако неясность практических требований не ослабляет силы нравственных требований и критических стремлений»2. Но критика не имеет смысла там, где речь идет о неотвратимости исторических сил. Это значит, что категория должного не связывается с необходимостью и неотвратимостью, и в попытке свести «самое понятие должного... к известному виду естественной необходимости»3 Новгородцев видит методологическую ошибку, связанную с неопределенностью в разграничении предметов науки и этики. «Вместо строгого разграничения этического элемента от научного, - пишет он о представителях субъективной социологии, - они допускали их сочетание», тогда как
© И.В. Днепровская, 2006
«правильное соотношение этих двух областей состоит в их полном разграничении»'1. Так, творческое применение неокантианской методологии к познанию социальной и политико-правовой действительности привело его к постановке вопроса о соотношении этики и науки, о месте моральной философии в познании.
Новгородцев определяет этику и науку как равнозначные сферы духовной жизни, имеющие каждая свое основание. Науке принадлежит сущее, этике - должное. «Наука характеризуется точностью своих заключений, а этика (или мораль) безграничностью своих перспектив»5. Такое разделение теории и морали создавало, по его мнению, возможность нравственной оценки права, и в этом он видел оригинальность и заслугу Канта6. Однако впоследствии взгляды Новгородцева эволюционировали от неокантианского дуализма морального закона и социальной реальности, права и этики к признанию нравственности как основы права, к синтезу сущего (реального социального и политического бытия) и должного (нравственного закона как выражения трансцендентных ценностей.
В раннем творчестве Новгородцев в полемике с В. Соловьевым отстаивал нетождественность права и нравственности7. Право как нравственная идея принадлежит естественному праву, а его он относил к области моральной философии, но не юриспруденции. На таком разделении права и морали сказалась неокантианская установка на «очищение» научного познания от метафизики, но, на наш взгляд, Новгородцев в большей степени ощущал потребность отстоять самостоятельность правовых начал в связи с кризисом правосознания и традиционного для России невнимания к правовым вопросам, а не стремление разграничить эти сферы8. Поэтому очень скоро моральное долженствование как естественно-правовой принцип становится не только метаюридическим обоснованием позитивного права, но находит свое выражение в предлагаемых нормах (например, в праве на достойное существование).
Такой перемене способствует смена мировоззренческих ориентаций с позиций дуализма научного и метафизического знания на поиск единства доступных научному анализу областей с миром абсолютных ценностей. Новгородцев пишет, что задача его времени состоит в том, чтобы устранить «безнадежный дуализм» бытия и долженствования и понять связь этих областей. «Эта задача, - отмечал он, - выводит нас за границы как положительной науки, так и моральной философии: мы вступаем здесь в область метафизики. В высшем метафизическом синтезе, в предположении конечной объективной цели, начала бытия и долженствования сочетаются высшей связью»9. Тем самым признавалась роль метафизики в научном знании и, прежде всего, в области социального знания.
Задача философии права - не идеальные построения, отрешенные от действительности, а формулирование исходных принципов социальных наук. Ее задача - сочетание нравственного начала с условиями общественного развития. Проблему философии права в ее практической постановке Новгородцев связывает с организацией общества, поскольку «когда ставится вопрос об организации общества, мы необходимо вступаем в область политики и права: это и есть сфера естественно-правовых построений»1".
«Оправдание» философии Новгородцев начинает с «элементарного философского разграничения вопросов о временном развитии и внутреннем значении явлений». Новгородцев прямо ссылается на исследования представителей Баденской школы неокантианства Виндельбанта и Риккерта. Анализ Риккертом проблемы ценностей и их значений является для Новгородцева той посылкой, отправляясь от которой, он обосновывает значение философии как дисциплины, позволяющей ставить и решать воп-
росы о сущности культурных ценностей, общественных идеалов, нравственных устремлений личности, которые в своем историческом бытии изменчивы, но не изменчивость характеризует их суть и основу. Значение отвлеченного анализа идеи должного он, ссылаясь на Виндельбанта, видит в том, что хотя этот анализ и «не дает советов для решения вопросов дня, но зато он вознаграждает напоминанием о том, что будет иметь значение одинаково и в конце дней, как и в их начале»". Задачи нравственного идеализма он видел в выявлении самостоятельного нравственного начала и безусловного права личности возвышаться над историей, вершить над ней суд и давать ей оценку. Иными словами, речь идет о критике, однако теперь это критика разума не в сфере познания природы, а в сфере исторического знания. Эта критика задается априорными рамками исторического знания - ценностями в их безусловном значении. Для Новгородцева ценности это не формальная способность разума к оценке - мир ценностей для русского мыслителя имеет метафизическое бытие. Онтологическим центром, в котором осуществляется переход трансцендентного смысла ценностей в значения имманентного мира, является личность, но не в роли познающего субъекта по преимуществу, как в неокантианстве, а реализующая ценности в своем бытии. Ценности не только значат что-то для личности, но и воплощаются ею. Эта же установка сказалась и в требованиях, предъявляемых Новгородцевым к юридической науке. И одним из достоинств субъективной школы в русской социологии он считал то, что «они требовали, чтобы юридические, политические и экономические явления изучались в связи с их значением (курсив наш. -Д.И.) для отдельных лиц»12.
В решении этого вопроса основная проблема неокантианства Баденской школы -проблема отношения субъекта и объекта - ставится Новгородцевым как проблема отношения человека и абсолюта. Уже в этой постановке виден явный отход от гносеоло-гизма в сторону онтологизации правовой проблематики. Личность у Новгородцева -понятие онтологическое, в отличие от неокантианского субъекта. И если у неокантианцев гносеологический субъект - своего рода идеальное научное мышление, в котором растворен конкретный субъективный познавательный опыт13, то у Новгородцева субъект - личность. Другими словами, с абсолютом соотносится не гносеологический субъект, а конкретная личность: «Категорический императив обращается к отдельной личности, но он ставит ей такие требования, которые исходят из представления о высшем объективном порядке»14. Такая постановка вопроса позволяет Новгородцеву преодолеть как субъективизм, так и объективизм в трактовке соотношения личности и общества: «Содержание нравственности черпается из общества, из исторических условий его развития. Но понятие личности представляет ту неизменную основу, к которой это содержание должно относиться, и ту высшую норму, которая должна быть признана обществом»15. Личность - есть грань между царством необходимости и царством свободы. Настаивая на положении личности между свободой и необходимостью, Новгородцев рассматривал личность как «возможность». Личность всегда предполагает «возможность» (не необходимость и не произвол, а именно свободный выбор возможного из должного). Самоопределяющаяся личность в концепции Новгородцева - это тот момент, в котором общественные цели и требования приобретают нравственный характер. Личность - свободный и абсолютный центр самостоятельных определений. Но это «абсолютизм не факта, а идеи, не явления, а сущности, не конкретного содержания, а отвлеченной формы»16. Абсолютизм относится к форме всеобщего нравственного закона -форме всеобщего долженствования. Однако у Новгородцева это формальное долженствование не остается чисто гносеологическим понятием, это нечто большее, чем просто
свойство практического разума. Оно имеет свою метафизическую укорененность в личности. Таким образом, в отстаивании нравственного индивидуализма проявляется отход Новгородцева от неокантианской методологии в сторону метафизики.
Установка неокантианской гносеологии на поиск критериев в сфере должного была воспринята Новгородцевым и творчески применена к переосмыслению концепции естественного права как идеальной системы человеческих отношений, выражения высших ценностей, нравственного абсолюта, божественного измерения человеческой личности. Но в такой интерпретации должное из формального принципа обретает значение сущностной характеристики человека. Познание права требует трансцендентного опыта.
Однако подобное понимание естественного права не исключает его сопоставимости с практикой. Эту мысль Новгородцев аргументирует ссылками на разработки представителей Марбургской школы неокантианства - Наторпаи Штаммлера17. Идеи Штам-млера о «естественном праве с изменяющимся содержанием» позволяют Новгородцеву вскрыть методологические упущения принципа историзма, пытающегося на основании выявленного исторической наукой меняющегося содержания нравственности лишить ее абсолютного значения: «Из того обстоятельства, что право и мораль могут рассматриваться как явления исторические и общественные, они вывели удивительный результат, что в этом состоит самая сущность этих явлений». Содержание нравственных законов может меняться, но при этом остается безусловность их императивной формы. Новгородцев считает, что такая постановка вопроса не противоречит признанию исторической изменчивости содержания естественного права. Напротив, «идея естественного права с изменяющимся содержанием есть прямой вывод из основных понятий нравственного идеализма»18, поскольку безусловный нравственный принцип требует своего воплощения в исторически изменчивых формах.
Неокантианская методология служит для Новгородцева скорее отправным пунктом в критике эмпиризма исторической и социологической школ права, чем основой для собственных выводов. Естественное право традиционно понимается им как сверхэмпирическая сущность права, которая реализует себя в позитивном праве. Иными словами, позитивное право находит в естественном праве свое метафизическое (т.е. с точки зрения абсолютных, трансцендентных ценностей) оправдание. Сверхэмпирическую природу права Новгородцев вслед за Кантом обосновывает, выводя право из свободы сущности человека. Таким образом, метафизическое обоснование права возможно лишь как требование к правовой системе выражать свободную сущность личности. Но у Новгородцева свобода коренится не только в автономности личности, а получает и метафизическое бытие в сверхэмпирическом единстве личностей. Нравственный закон понимается «не как норма обособленной личности, а как основа для общей нравственной жизни, связывающая всех воедино некоторой общей целью».19 Принимая нравственное долженствование не как формальное правило личного морального выбора, а как трансцендентный закон, проявляющийся через личность, Новгородцев видит нравственное единство личностей не как внешнее общественное единство, а как метафизическое единство, в котором «безусловная и всепроникающая солидарность сочетается с бесконечностью индивидуальных различий»20.
Такая мировоззренческая установка, по мнению И. Евлампиева, имела прямые следствия и в изменении идеологической установки. В первую очередь она вела к поправкам в идеологии классического либерализма. Классический либерализм трактует государство и право как средства устранения препятствий для проявления свободы личности, что вполне соответствует кантовской установке на понимание сверхэмпиричной
сущности права как независимости морального закона автономной личности от эмпирического бытия этой личности. Установка же Новгородцева на понимание сущности права как выражения сверхэмпирической свободы позволяет трактовать правовые и политические институты не только как условия свободы личности, но и как учреждения, реализующие метафизическую свободу и сверхэмпирическое единство личностей21: «Как особая сторона духовной жизни личности, общественные формы являются неотъемлемой частью этой жизни. Они служат тем скрепляющим цементом, той зиждительной связью, без которой не может быть ни общественного строительства, ни индивидуального развития»22.
Признание важности метафизики для познания общества позволило Новгород-цеву увидеть право как сферу, глубоко укорененную в культуре народа. Онтологизируя мораль и право он, по мнению И.Д. Осипова, «выявлял конкретный правовой порядок в его обусловленности творческими силами национальной культуры»23. Тем самым познание социальной действительности становилось для него не только критикой, но и практическим руководством, поскольку культура и есть та сфера, где осуществляется переход трансцендентного долженствования в ценностно означенное сущее. Новгородцев последовательно проводит идею о том, что ценности воплощаются в действительности: «Мораль не может быть только отвлеченной нормой: для живого нравственного сознания она представляется вместе с тем и как осуществляющийся закон жизни. Долженствующее есть именно то, что должно осуществиться; безусловно невозможное и неосуществимое не может быть и долженствующим»2,1. Важно определить не только идеал, но и конкретные формы его осуществления. Новгородцев приходит к выводу, что именно культура, понимаемая как духовный строй народа, определяет выбор смыслового значения ценностей. Есть универсальные ценности, но ценности что-то значат! И значение их определяет культура. Нравственное долженствование - всеобщий закон, но лишь как формальное требование. Поэтому он и универсален. Конкретное содержание этого требования не всеобще. Иначе не было бы свободы. Здесь свободный выбор, но выбор не из пустоты. Выбор предлагает культура.
Данная установка позволит Новгородцеву уже в поздний период его творчества поставить вопрос о специфике российского правосознания и своеобразии русской философии права. Однако эта плодотворная мысль получит у него религиозно-мистичес-кое содержание, что в практическом плане, как справедливо замечает В.Н. Жуков25, фактически приведет к девальвации права, поскольку юридические механизмы обретут в данной логике расплывчатые моральные и религиозные формулировки.
1 Правда, он чаще употребляет словосочетание «моральная философия», но даже исходя из названия статьи, ставшей программной для идеалистического направления в русской философии нрава «Нравственный идеализм в философии права», можно заключить, что философией права у него является моральная философия.
1 Новгородцев П.И. Нравственный идеализм в философии права (к вопросу о возрождении естественного права). // О свободе: Антология мировой либеральной политической мысли (первая половина XX в.) / Пол ред. М.А. Абрамова. М„ 1996. С. 633.
Там же. С. 606.
1 Новгородцев П.И. Нравственный идеализм в философии права // Там же. С. 613.
5 Новгородцев П.И. Мораль и познание // Вопросы философии и психологии. 1902. Кн. 64. С. 827.
6 Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000. С. 222
7 Хотя Соловьев никогда и не утверждал, что право сводится к нравственности, он говорил лишь, что в основе права лежит нравственный закон. Собственно, к тому пришел потом и Новгородцев.
* Именно этим смыслом и пафосом преодоления кризиса правосознания пронизана речь Новгородцева в намять Вл. Соловьева (См.: Новгородцев П.И. Сочинения. М., 1995. С. 285-298).
9 Новгородцев П.И. Нравственный идеализм в философии права // О свободе. С. 637.
10 Там же. С. 635.
"Там же. С. 594, 634.
12 Там же. С. 613.
1:1 Один из ведущих представителей Бадспской школы неокантианства Г. Рикксрт определяет субъект познания в отношении к миру не как личность, а как «гносеологический субъект». Последний он трактует как некий идеальный тип научного мышления, соотносимый не с. бытием, а с трансцендентным объектом познания: «Последним членом ряда субъекта остается не что иное, как безымянное, всеобщее, безличное сознание, единственное, что никогда не может стать объектом, содержанием сознания» (Риккерт Г. Философия жизни. Киев, 1998. С. 33).
и Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000. С. 169.
15 Новгородцев П.И. Мораль и познание // Вопросы философии и психологии. 1902. Кн. 64. С. 837.
,с Новгородцев П.И. Нравственный идеализм в философии права // О свободе. С. 629.
"Там же. С. 604, 631
18 Там же. С. 616, 632.
19 Новгородцев П.И. Лекции по истории философии права // Новгородцев П.И. Сочинения. М„ 1995. С. 180.
211 Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 201.
21 Евлампиев И. История русской философии. М., 2002. С. 371.
22 Новгородцев П.И. Об общественном идеале. С. 202-203.
23 Осипов ИЛ. Философия русского либерализма (XIX - начало XX в.). СПб., 1996. С, 114.
21 Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. С.166.
25ЖуковВ.Н. Русская философия права: Естественно-правовая школа первой половит.! XX века. М, 2001. С. 29
[Рецензент - канд. филос. наук, доц. A.B. Малинов]
Статья поступила в редакцию 21 июня 2006 г.
