CC BY
132
2006
НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК МГТУ ГА серия Международная деятельность высшей школы
№ 102
УДК 378.1
ЭТИКА "ЛИЦА" КАК ДОМИНАНТА КИТАЙСКОГО СТИЛЯ ОБЩЕНИЯ
Т.Е. ВЛАДИМИРОВА
Статья представлена доктором педагогических наук, профессором Жаровым В.К.
В статье рассмотрены проблемы обучения китайских студентов в высших учебных заведениях России. На основе анализа традиционной китайской ментальности преподавательскому составу даются рекомендации по организации и проведению учебных занятий.
Общеизвестна роль китайского языка («дома бытия» - М. Хайдеггер), объединившего на основе единого иероглифического письма различные народы Поднебесной и создавшего нерушимый монолит китайского этноса. Но не менее важна и культура Китая ("хранитель бытия" - М. Хайдеггер), обеспечившая целостное, гармоничное миропонимание и неукоснительное следование традиционной этике общения.
Социально-политическая концепция древнего Китая исключала жизнь индивида "для себя", требуя от каждого добросовестного исполнения того предписания, которое соответствовало его положению, и возлагая на государя заботу о полном использовании способностей каждого подданного для блага империи ("Нет дракона без головы, и нет государства без императора"; "Колодезная лягушка не может говорить о небе"; "Сидя в колодце, многого не увидишь"; "Мотылек не может рассуждать о снеге" [1]). Примечательно, что дошедшее до нашего времени уподобление китайского общества горе песка, в которой каждая песчинка соответствует одной семье, или муравейнику как образцу четкой организации и гармоничной слаженности взаимодействия остается одним из любимых китайских символов.
«При выполнении дел в Поднебесной нельзя обойтись без подражания образцу», - учил древнекитайский философ Мо Ди (479-400 до н.э.). Каноном должных взаимоотношений стала "теория морали" (лунь ли), включавшая "пять взаимосвязей между людьми" (у лунь), которые традиционно воспринимаются как "естественные" и характеризуют отношения между двумя субъектами, из которых один - "ведущий" (ган). Принятая система отношений включает следующие пары: правитель - подданный, отец - сын, муж - жена, старший - младший, старший друг - младший друг, которые являются достаточными для регуляции взаимоотношений в обществе [2, с. 258]. Чтобы подчеркнуть онтологическую заданность в самосознании китайцев действующих нравственных законов и их обусловленность всем ходом эволюционного развития, приведем отрывок из комментария XII века к "И-Цзин" ("Книга перемен") [3, с. 391]:
"Появились Небо и Земля, а затем появилась тьма вещей.
Появилась тьма вещей, а затем появились мужчины и женщины.
Появились мужчины и женщины, а затем появились мужья и жены.
Появились мужья и жены, а затем появились отцы и дети.
Появились отцы и дети, а затем появились правители и слуги.
Появились правители и слуги, а затем появились высшие и низшие.
Появились высшие и низшие, а затем появилось то, что сплетает правила поведения и долг".
Идея иерархичной организации общества, неспособного без твердой направляющей руки строить свой быт, стремление к согласию как в собственной душе, так и в отношениях с окружающими, чувство долга перед семьей и государством, предписывающее тщательно избегать конфликтов в общении, сформировали так называемую этику "лица". Ощущая себя
частью семейного клана, человек одновременно осознавал свою включенность в единую социальную цепь и приобретал соответствующий статус, или социальное "лицо" и должен был следовать определенным этическим правилам, практически нивелирующим своеобразие отдельной личности и нередко сводящим общение к демонстрации масок, соответствующих этикету ("По лицу человека его мыслей не угадаешь"; "Когда знаешь человека, то знаешь его лицо, но не знаешь его сердца" "На лице улыбка, а в сердце ненависть"; "Человека не узнаешь, не услышав его речей"; "Глаз различает правду, ухо различает ложь"; "Берегись улыбающегося чиновника"; "Улыбающийся тигр опасен").
Следуя этике "лица", человек не мог позволить себе настойчиво отстаивать собственную точку зрения или подчеркивать свои достоинства, что вполне согласовывалось с традиционным поощрением скромности и осуждением стремящегося занять более высокое положение в обществе ("Скромность приносит свои плоды"; "Самый скромный человек - самый и надежный"; "Скромный и в бедности весел, заносчивый и в богатстве угрюм"; "Не стремись
быть первым в Поднебесной"; "Имея тысячу пашен, захотел десять тысяч; стал императором, захотел стать святым"; "Самодовольство приводит к беде"; "Лягушка думает взобраться на вишню"; "Баран никогда не взберется на дерево"; "Вздумалось козявке раскачать большое дерево").
В результате личностное "Я" индивида оказывалось под постоянным прессом должного благонравия, предписывающего проявлять внешнюю незаинтересованность и бескорыстие и руководствоваться традиционным правилом: "Все доброе приписывать другим, все дурное брать на себя". Таким образом в сознании закреплялась подчиненность внутренней жизни человека этикетному "лицу" и воспитывались волевые качества, необходимые для преодоления и превозмогания себя. Даже контакты друзей - и в настоящее время - традиционно ориентированы на идеал целомудренно-возвышенного общения, что не предполагает искренности и равенства в отношениях, так как одному из друзей предписывается быть старшим, а другому младшим. В итоге дружеское общение выглядит до предела формализованным и традиционно составляет благоприятную почву для демонстрации знаменитых "китайских церемоний" [4, с. 554].
Все большее значение в общественной жизни Китая приобретают связи, позволяющие "пройти с черного хода" ("Оказывая услугу другому, ты оказываешь услугу себе"; "Того, кто приносит дары, чиновник не обидит"; "За большие деньги и богов купить можно"; "Тяжбу выиграл, а деньги потерял"). Согласно новейшим социологическим обследованиям, проведенным в Шанхае и его окрестностях, почти 50% опрошенных считают связи "очень важными" и только 2,5% не придают им значения [4, с. 556]. По мнению специалистов, подобная практика объясняется недостатком доверия между официальными лицами и общей неразвитостью гражданского общества, в основе которого по-прежнему лежит семейная этика. В итоге, с одной стороны, талантливый человек практически не может занять положение, соответствующее его способностям, и вынужден искать "связи", а с другой стороны, государство в целом не в состоянии внести сколько-нибудь серьезные изменения в общественную жизнь, окутанную сетью семейных отношений, которые амортизируют любое решение. Но вступая в контакты с другими людьми, китайцы - какую бы цель они ни преследовали - заботятся, прежде всего, о соблюдении статусных предписаний и "сохранении лица", поэтому демонстрация уважения, доброжелательности и внимания для китайцев важнее и предпочтительнее рационального поиска истины в решении какой-либо проблемы ("Одно доброе слово греет не меньше трех зим"). При этом в качестве доминирующей внутренней направленности поведения выступает прагматическая ориентация на силу, которая всегда принимается во внимания и вызывает неизменное уважение ("У сильного человека и поле сильное"; "Сильный духом всякое дело доводит до конца"; "Волю человека и Будда не сломит"), трезвый расчет и практически полезный результат ("Кунжутное семечко подобрал, а арбуз потерял"; "Польза не покрывает ущерба"; "Достаток начинается с бережливости"; "Лучше меньше тратить, чем больше зарабатывать").
Одной из устойчивых констант традиционной китайской ментальности, успешно преодолевающих сегодня возрастные барьеры между поколениями, является побуждение к смелым поступкам и находчивости в достижении цели ("Не забравшись в логовище тигра, не поймаешь тигренка"; "Проточная вода не гниет, в дверной петле червь не водится"; "Куй железо, пока горячо"; "В делах будь решительным, в словах - осмотрительным"; "Решительный человек своего достигнет"; "Нерешительный человек - половина человека"; "Из-за большой прибыли можно пойти и на большой риск"; "Не рискнешь истратить малые деньги -большие не придут"; "Критический момент рождает ум"). Однако стержнем взаимодействия в китайском бюрократическом обществе по-прежнему остаются родственные связи.
Корни отношений между поколениями отцов и детей восходят к глубокой древности, когда было сформировано представление о неразрывном единстве природно-родового организма, включающего понятия об "инь" (тьма, покой, мягкое, телесное, а позже - женское начало, женский ритм и цикл жизни) и "ян" (свет, движение, твердое, духовное и позднее -мужское начало, мужской ритм и цикл жизни). Затем в мифопоэтическом сознании древних китайцев сложилось представление о первопредке "ди", в задачу которого входило регулирование соотношения рода и природы [5, с. 7]. Несколько позже в "Книге перемен" (И-Цзин) появилось понятие <срединного состояния> (чжун) между двумя противоположностями <инь> и <ян>, которое закрепило гармоничное восприятие мира как единого живого и саморегулирующегося организма, предостерегая от чрезмерности во всем, включая речевое поведение ("Знающий меру не осрамится"; "Умеренность во всем - богатство семьи"; "Чрезмерная радость порождает печаль"; "Чрезмерно натянутый лук ломается"; "Человек, который легко приходит в гнев, правым не бывает"; "Большая река течет тихо, умный человек не повышает голос").
Триединая сущность <Великого Единого> (Тай и) и древнекитайского понимания рода и человека традиционно выражалась в виде триад: <инь - чжун - ян>, <природа - первопредок -род> и <природа - первопредок - человек>, позднее вытесненных триадой <земля - человек -небо>, которая стала одним из важнейших архетипов миропонимания на Дальнем Востоке ("Человека можно обмануть, но небо не обманешь"; "Небо каждому дарует жизнь, земля каждому готовит смерть"; "Скромного небо не обездолит, терпеливого небо не оставит"; "Небу известно, тебе известно, мне известно, как же ты говоришь, что никто этого не знает"; "Человека, который сам себя не бережет, карают небо и земля"; "Неурожайного года не страшись, только не уповай на небо"). Принцип триединства обусловил и своеобразную методологию познавательной деятельности. Согласно китайским представлениям, в процессе размышления над какой-либо проблемой следует избегать расчленения целого на противоположности, как это обычно подсказывает дуальное мышление, и искать третье начало, позволяющее найти наилучшее решение. Согласно наставлениям Князя мудрости Конфуция также следует "держать два конца, но использовать середину". Неудивительно, что идея "третьего мира" как противовеса США и СССР возникла именно у Мао Цзэдуна, позволив Китаю занять определенное положение на политической карте мира [6, с. 20].
Интуиция триединой сущности Дао (земля - человек - небо) легла в основу китайской культуры, своеобразно преломившись в даосизме, конфуцианстве и буддизме, сформировавших представления соответственно о духовной, общественной и загробной жизни. Так, согласно буддийской мифологии махаяны и ваджраяны, Будда имеет три тела (трикая), поэтому принцип просветления (достижения состояния Будды) имеет три уровня: абсолютный, идеальный и конкретный1.
1 О присутствии в китайском самосознании буддийских представлений свидетельствуют, в частности, такие пословицы, как: "Волю человека и Будда не сломит"; "Посеешь не так, как надо - молись Будде"; "Не хлебнув горя, не станешь Буддой"; "Даже Будда, если он из глины, не перейдет реку вброд"; "Кто рисует Будду, тот его не чтит"; "В счастливые дни и свечи не поставит, а когда приходит беда, ноги у Будды обнимает"; "Не подноси Будде цветы, взятые из чужого сада"; " Будда из песка бранит глиняного Будду"; " Не ходи за гребнем в буддийский монастырь".
Примечательно, что для китайских народных пословиц характерна троичная символика ("Если у трех людей цель одна, они и землю превратят в золото; если цели разные, они и золото превратят в прах"; "Из трех человек всегда найдется один, у кого стоит поучиться"; "В одном государстве три верховных правителя"; "Три простых сапожника стоят одного Чжугэ Ляна"2; "Трудолюбию учатся три года, лени - три дня"; "Три дня не почитаешь книг - и речь твоя станет скучной"; "Встанешь три раза пораньше - выгадаешь целый день"; "Плохо, когда три дня рыбу ловят, а два дня сети сушат"; "Достойный человек избегает трех вещей: пьянства, распутства и азартных игр"; "Не кури три года - и будет у тебя буйвол"; "Один туман равен трем дождям"; "Весна что ребенок - три раза на дню меняется"; "Тот, кого неожиданно укусила змея, три года пугается веревки"; "Хитрый заяц три норки имеет").
Троичная классификационная система нашла отражение и в представлениях о "сань-хуан" - трех мифических государях Фу-си, Суй-жене и Шень-нуне, - ставших устойчивым мифологическим нарративом и одной из знаменательных вех китайской истории.
Таким образом, на самом архаичном - общинно-родовом - уровне мировоззрение китайцев обязывало каждого из них и всю общину в целом действовать сообразно с универсальным законом эволюции. Высшая сила (Небо) воспринималась в виде космического человека, с которым жители Поднебесной были связаны через правителя (Сына Неба) или непосредственно, когда их душа соединялась с ним, если они следовали "правилам поведения и долгу" и полностью реализовывали свои способности. А чтобы быть уверенным в правильности принимаемых решений, в Китае прибегали к помощи жрецов, которые гадали по "Книге перемен" и сообщали, насколько тот или иной поступок соответствует существующему миропорядку и закономерному ходу вещей. Этой же цели, как нам кажется, служили пословицы и поговорки, воспроизводя в обыденном сознании правила должного поведения.
Самобытной особенностью китайской ментальности стала исполненная оптимизма триединая (телесно-духовно-идеальная) мировоззренческая система, биосоциальным центром которой выступает каждое новое поколение детей, призванное аккумулировать в себе всю материальную, интеллектуальную и духовную жизнь предшествующих поколений [7, с.11]. Убедительным подтверждением органичного единства и взаимозависимости всех членов китайской семьи являются такие пословицы, как: "Трава оставляет корни, человек - потомство"; "Хорошие семена дают хорошие всходы"; "Посадишь дерево - будешь отдыхать в тени: вырастишь сына - обеспечишь себе старость"; "У курицы не бывает трех ног, но у матери бывает два сердца"; "Если ребенок уколет палец - матери больно"; "Братья - руки и ноги одного тела"; "В Поднебесной нет неправых родителей"; "Тех, кого любят родители, - и ты люби; тех, кого они уважают, - и ты уважай"; "С холодным презрением взирай на указующий перст вельможи, но, склонив голову, как буйвол, служи ребенку; "Лучшие сыновья в мире - свои собственные"; "С раскаяньем вернувшегося блудного сына и на золото не променять". Неудивительно, что нравственные идеалы китайцев связаны, прежде всего, с семьей и именно в семье дети учатся переносить различные ограничения и запреты и получают первые уроки почтительного отношения к старшим ("Хочешь в чем-нибудь добиться успеха -посоветуйся с тремя стариками"; "Старый человек всегда опытен"; "Если не будешь слушаться старших, проживешь на десять лет меньше"; "Пренебрегающий советами стариков становится нищим"; "Не смейся над стариком - сам им станешь").
Китайские студенты также, осознавая себя "младшими" и "подчиненными", не могут себе позволить выразить негативное отношение к работе преподавателя или вступить с ним в открытый конфликт (это не совместимо с представлениями об этике "лица"). А поскольку китайский стиль общения не предусматривает контакта глаз, обучаемые в известном смысле слова остаются "непроницаемыми" для преподавателя. Поэтому в китайской аудитории следует принимать во внимание характерную для студентов этику речевого поведения и
~2-------------------------------------------------------
Чжугэ Лян - знаменитый китайский полководец.
исключать любые ситуации, чреватые "потерей лица" для обучаемого или нанесением "лицу" какого-либо урона.
Традиционная уверенность китайцев в неспособности общества благополучно развиваться без твердого направляющего руководства в совокупности с всеобщим почитанием учености предопределили отношение к учителю как к беспрекословному лидеру. Поэтому китайские студенты, как правило, теряются, если преподаватель, стремясь к "двустороннему субъектно-субъектному взаимодействию" (И. А. Зимняя), привлекает их к обсуждению плана совместной работы, комментированию и оценке ответа других студентов или предлагает выступить на уроке в роли преподавателя. Усвоенные стереотипы поведения препятствуют -особенно на начальной ступени обучения - установлению подобных отношений с преподавателем.
Свойственная китайцам строгость моральных предписаний, жестко регламентирующих общение, в известной мере предопределяет отношение к русскому коммуникативному поведению и существенно осложняет общение китайских студентов с носителями языка. Здесь мы имеем в виду такие - характерные для русских, но недопустимые для китайцев - особенности, как расшатанность статусных ролей и чувства субординации, сочетание официальных ролей и межличностных отношений, всеобщее неприятие жесткой регламентации и строгой иерархии в совместной деятельности, а также склонность к шутке, иронии и самоиронии [8, с. 89; 9, с. 100]. Внутреннее неприятие подобного стиля общения становится еще одним барьером, ограничивающим контакты китайских студентов в русской языковой среде. Кроме того, китайцы, выросшие в социуме, где уровень воспитанности определяется, прежде всего, унифицирующими индивидуальность предписаниями этики "лица", не готовы к восприятию культуры общения, в которой положительно оценивается "лица необщее выражение" (М.И.Цветаева).
Преподаватель лучше, как нам кажется, сможет понять студентов, если примет во внимание восходящее к древнекитайской космогонии и мифологии понимание человека как частицы природы, наделенной "движущей силой жизни" (Ци) и способностью превозмогать себя и развиваться согласно заложенным потенциям роста. О постоянстве таких черт мировоззрения и психологии китайцев, как доверие к творческой силе жизни и чувство оптимизма свидетельствуют такие активно используемые пословицы, как: " Не отказывайся от своих надежд до самой могилы", "Когда телега подкатит к горе, дорога найдется"). Заметим, что принцип оптимизма уже в новое время стал наказом и Мао Цзэдуна ("единство, интенсивность, серьезность, оптимизм"), и Дэн Сяопина ("Мой опыт сводится к двум правилам: во-первых, не бояться, во-вторых, быть оптимистом") [10, с. 393].
Самоценность бытия и природно-телесного начала, ставшая важнейшей чертой китайского менталитета, исключает превращение жизни в средство для достижения чего-либо другого. И по-прежнему в Китае высоко оценивается восходящее к учению Мо Ди стремление быть внешне естественным, но внутренне глубоким и жить в гармонии с природой. Это во многом объясняет присущую китайцам способность наслаждаться жизнью, довольствуясь лишь самым необходимым, и умение "вписаться" в непривычные бытовые условия и сравнительно быстро адаптироваться в них ("Нет травы без корня; нет человека, который не знал бы радости"; "Скромный и в бедности весел, заносчивый и в богатстве угрюм").
Общеизвестно китайское смирение перед непредсказуемостью возможных событий, проявляющееся в терпении и надежде "переждать" трудные ситуации. Этим же, возможно, объясняется и традиционная неинициативность в общении, когда свое собственное отношение к обсуждаемому вопросу высказывается "в последний момент" или только после предварительного обдумывания. Следует отметить также не свойственный китайцам поиск правильного ответа на вопрос непосредственно в процессе рассуждения и стремление сначала обдумать свой ответ, а затем отвечать ("Торопливым людям не хватает мудрости"; "Поспешность губит великие замыслы"; "После долгой обдирки получается чистый рис; после долгих
рассуждений приходит истина"). Поэтому стремление преподавателя использовать так называемый сократический метод ведения беседы как правило вызывает у китайских студентов чувство досады, что объясняется традиционно действовавшей заповедью - "Не ищи причины" ("Дао дэ цзин"). Перечисленные особенности также представляются существенными в процессе взаимодействия с китайскими студентами.
Общаясь с китайцами, немаловажно также сознавать, что моменту начала какого-либо важного дела они придают особое значение. Но, в отличие от русских, считающих, что "Хорошее начало - половина дела", они, согласно древней "И-Цзин", считают, что "в нем еще неуместна деятельность, а нужна лишь замкнутая и сосредоточенная подготовка. Человек может быть полон сил, но время еще не благоприятно для его деятельности". Подобный человек традиционно изображается в образе нырнувшего дракона, который скрылся и пока не действует [11, с.10]. Изменить ситуацию китайского "выжидания" ("Надо уметь натягивать тетиву, но стрелу до времени не пускать"), побуждая или подталкивая к деятельности, а тем более наращивая "меры воздействия", по мнению специалистов, невозможно. И переводя их рекомендации, относящиеся, к сожалению, к иной сфере деятельности (бизнесу) [6, с. 93], в русло учебного взаимодействия, представляется целесообразным посоветовать преподавателю, насколько это возможно, изменить сам стиль общения или перейти на работу по другим учебным материалам.
По-видимому, и политическое руководство Китая также сознавало эту особенность китайского менталитета. Так, анализируя одну из проблем, Мао Цзэдун говорил: "Если в первом полугодии не смогли решить, решим во втором. Если в этом году нет возможности решить, значит, решим в будущем; в будущем году не сможем решить, решим через год". А первым наказом-завещанием уже тяжело больного Мао стали слова: "Не торопитесь, действуйте потихоньку" [10, с. 373, с. 519]. В настоящее время китайцы, пережив эпоху приоритета общественных ценностей над личными и "культурную революцию", благополучно перешли в новый цикл, получивший название "Малое процветание", или "Сяокан" ("зажиточность и спокойствие") - конфуцианский символ, избранный Дэн Сяопином.
Очевидно, что стремление преподавателя ускорить процесс овладения учащимися русским языком, вызывает, как правило, негативную реакцию. А сам преподаватель, возможно, уподобляется в сознании китайских студентов персонажу притчи3 древнекитайского философа Мэн-цзы (372 - 289 до н. э.), которая легла в основу широко известной пословицы («Тянуть всходы, чтобы они быстрее росли»).
Абсурдность этой ситуации усугубляется в глазах китайцев еще и тем, что будущее, в их понимании, приходит и, следовательно, им некуда спешить, а для всех прочих народов оно уходит и поэтому они вынуждены торопиться [6, с. 90]. Не в этом ли заключается одна из причин недостаточной активности студентов в общении, которые, будучи неудовлетворенными своими результатами или предлагаемым стилем учебной деятельности, занимают позицию "недеяния" или своеобразного "мягкого" ("иньного") ожидания перемен? И хотя современное поколение китайцев имеет поверхностное представление о "Книге перемен" ("И-Цзин"), но заложенная в ней идея изменчивости и понимание времени как движущейся по спирали цепочки естественных, неизбежных перемен передается от поколения к поколению, делая это ожидание сообразным с самой природой развития.
В заключение рассмотрения этики речевого поведения через призму пословиц и афоризмов хотелось бы обратить внимание на тот факт, что китайцы, исходя из целостного единства рационального, духовного и эмоционального в человеке, практически не откликаются на рационально построенную аргументацию целесообразности той или иной формы учебной деятельности. Создается впечатление, что с готовностью принимаются
3 Один человек из царства Сун, проявляя нетерпение и недовольство тем, как медленно растут злаки, начал тянуть растения, чтобы ускорить их рост. Вернувшись утомленным, он сказал своим домашним: "Я устал сегодня: помогал всходам расти". Его сын побежал посмотреть и увидел, что всходы завяли .
рекомендации-советы, не только идущие "от сердца", но и обращенные к их сердцу. И, следуя "гармонии срединного" ("инь - чжун - ян"), они стремятся быть естественными, искренними, реалистичными и неколебимыми духом, проявляя для достижения самореализации умеренную деятельность, исключающую как страстное желание непременного успеха, так и суетную боязнь что-то утратить, свойственные европейцам. Возможно, поэтому наиболее высоко ими оцениваются " сердечное внимание" преподавателя и его оптимистический настрой на совместную деятельность.
ЛИТЕРАТУРА
1. Китайские народные пословицы и поговорки. - М., 1962; Китайско-русский словарь; Под ред. Ошанина И.М. - М., 1955.
2. Ткаченко Г.А. Культура Китая: Словарь-справочник. - М., 1999.
3. Еремеев В.Е. Символы и числа "Книги перемен". - М., 2002.
4. Малявин В.В. Китайская цивилизация. - М., 2003.
5. Лукьянов А.Е. Истоки Дао. - М., 1992.
6. Девятов В., Мартиросян М. Китайский прорыв и уроки для России. - М., 2002.
7. Лукьянов А.Е. От родового субъекта к "совершенномудрому человеку" и "сыну правителя" // Человек как философская проблема: Восток - Запад. - М., 1991. С. 4-34.
8. Корнилов О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. - М., 2003.
9. Трушина Л.Б. Диалог культур при профессиональном общении бизнесменов // Русский язык за рубежом. № 1-2, 1997. С. 98-102.
10. Маомао. Мой отец Дэн Сяопин в годы "культурной революции". - М., 2003.
11. И-Цзин: древняя китайская " Книга Перемен". - М., 2002.
ETHICS OF "PERSON" AS A DOMINANT OF THE CHINESE STYLE OF DIALOGUE
Vladimirova T.E.
Difficulties in Chinese students training in Russian higher educational institutes with recommendations to curriculum based on Chinese Occidentalism are considered.
Сведения об авторе
Владимирова Татьяна Евгеньевна, закончила МГУ (1970), доцент ЦМО МГУ им. М.В. Ломоносова, докторант ГИРЯ им. А.С. Пушкина, автор около 100 научных работ, область научных интересов - межкультурные коммуникации и методика преподавания русского языка как иностранного.
