CC BY
121
А. С. Князьков
ЭТИЧЕСКИЕ И ЮРИДИЧЕСКИЕ НАЧАЛА РАССЛЕДОВАНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ
Рассматриваются проблемные вопросы соотношения этических и юридических начал уголовного судопроизводства. Исследуется исторический аспект понимания этических основ деятельности следователя и дознавателя. Анализируются возможные направления дальнейшего изучения нравственных положений деятельности указанных лиц.
К л ю ч е в ы е с л о в а: этические основы уголовного процесса, право, тактико-криминалистический прием, критерии тактико-криминалистического приема.
In this article, the author considers problems of correlation of ethical and legal sources of criminal procedure. Understanding of ethical basis of investigator officer' activity and activity of interrogating officer, its historical aspect are examined. The author analyses possible directions of further studying of moral rules of these persons activity.
K e y w o r d s: ethical basis of criminal procedure, law, tactical and criminalistical methods, criteria of tactical and criminalistical method.
Одним из элементов теории тактико-криминалистических средств досудебного производства являются этические основы их применения1. Разумеется, рассмотрение любых проблем вызывает определенные сложности; сложности исследования указанных этических основ объективно предопределены природой феномена морали, более того, ее тесной взаимосвязью с другими социальными явлениями. В методологическом плане роль морали в юридической деятельности исследовалась и продолжает исследоваться в контексте ее соотношения с правом как более поздним по времени возникновения в истории человека регулятором общественного поведения. Оптимальное совмещение этического и юридического, как известно, всегда было трудноразрешимой задачей для всех правовых систем. Противоречия между ними можно сгладить, но не снять, хотя и право, и мораль в своих качествах призваны взаимодополнять друг друга.
В советской науке 60-80-х гг. прошлого века, по известным идеологическим установкам, сопровождавшим реализацию программы построения бесклассового общества, наметилась тенденция поиска в большей мере общего в праве и морали, причем процесс сближения права и морали определялся в направлении расширения сферы действия морального фактора2.
В этом нет ничего предосудительного, если бы наряду с этим продолжались исследования, касающиеся регулятивных различий права и морали. Тем более что отечественная юридическая мысль может гордиться богатым теоретическим наследием в вопросах соотношения права и морали. Право, как указывал известный российский ученый Я. М. Магазинер, дистиллирует, выделяет свой объект особого рода, правовое поведение, т.е. поведение, которое является для человека не нравственно обязательным или практически выгодным, а юридически закреп-
1 См.: Князьков А. С. Концептуальные положения тактического приема. Томск, 2012. С. 122188.
2 См.: Кокорев Л. Д. Правовые и нравственные отношения в уголовном судопроизводстве // Горский Г. Ф., Кокорев Л. Д., Котов Д. П. Судебная этика. Некоторые проблемы нравственных начал советского уголовного процесса. Воронеж, 1973. С. 67.
© Князьков А. С., 2015
СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС-2015-№ 4
109
Нравственные начала предварительного расследования
ленным, и если бы он от него уклонился, то оно могло бы быть от него потребовано как содержание чужого права, а не испрошено как дело его личной совести или расчета. Здесь правовое поведение строго отграничивается от нравственного, справедливого, утилитарного и т.д.3
Однако не следует думать, что вопросы взаимосвязи права и морали сразу станут ясными, если в отечественной науке возобладает плюрализм. Достаточно посмотреть современные зарубежные доктрины. К примеру, рассуждая о возможности и необходимости строгого разграничения таких альтернатив, как справедливость или польза, зарубежные авторы приходят к выводу о том, что, во-первых, существует несколько интерпретаций справедливости; во-вторых, иногда право отвергает всякую целесообразность справедливости, предпочитая ей мир, порядок и безопасность4. Таким образом, идеологической основой той или иной правовой системы могут быть и идеи пользы, и идеи справедливости, выступающие в такой роли либо поочередно, либо одновременно.
Нужно учитывать историческую изменчивость морали как регулятора общественного поведения, что проявилось и в отечественной науке. Например, в середине 1970-х гг. М. С. Строгович, известнейший советский ученый-процессуалист, исследовавший проблемы судебной этики, выражал свое отношение к весьма важному положению следующим образом: «Почему неразглашение сведений, составляющих следственную тайну, является изъятием из действия нравственных норм о правдивости и искренности, - понять нельзя»5. Можно было бы объяснить эту сентенцию широкой практикой повсеместного сотрудничества обвиняемых со следствием, если бы это было так. То, что оказание противодействия расследованию было всегда и остается сейчас, меняя лишь свои формы и средства, сомневаться не приходится. И проблема надлежащей защиты участников уголовного судопроизводства по-прежнему требует своего немедленного разрешения.
В ряду предложений, которые, по мысли выдвинувших их ученых, делают уголовный процесс надлежаще нравственным, находится объявление аморальным принудительное освидетельствование обвиняемых лиц в случае их отказа подвергнуться этой процедуре или, например, предложение отказаться от изъятия в ходе следственных действий личных документов обвиняемого (архивов, переписки, записных книжек) с целью изучения его личности6, хотя, как известно, ст. 84 УПК РФ определяет в качестве доказательств иные документы.
Изучение современной литературы, посвященной вопросам этических начал досудебного производства, позволяет говорить о некоторых тенденциях доктрины. Суть первой из них состоит в том, что основным результатом теоретических исследований является расширение круга действий следователя, которые якобы являются неэтичными, что проиллюстрировано выше. Суть второй тенденции заключается в объявлении неэтичными тех действий, которые запрещены УПК РФ, причем действий конкретного содержания, не допускающих какой-либо трактовки, например запрет производства следственного действия в ночное время, ког-
3 См.: Магазинер Я. М. Избранные труды по общей теории права / отв. ред. А. К. Кравцов. СПб., 2006. С. 61.
4 См.: Бержель Ж.-Л. Общая теория права : пер. с фр. / под общ. ред. В. И. Даниленко. М., 2009. С. 63.
5 Строгович М. С. Проблемы судебной этики. М., 1974. С. 19.
6 См.: Рябинина Т. К. Правовые и нравственные критерии допустимости тактических приемов при производстве осмотра жилища, обыска и выемки в жилище // Актуальные проблемы уголовного процесса и криминалистики России и стран СНГ. Челябинск, 2009. С. 441.
110
СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС-2015-№ 4
А. С. Князьков
да в этом нет необходимости. Однако незаконные действия априори являются неэтичными, что, в общем, не добавляет ничего нового в вопросах соотношения морали и права. Вместе с тем нельзя не видеть опасности такого «объединения», поскольку возникает соблазн объявлять незаконное поведение должностного лица всего лишь неэтичным.
В качестве общего вывода можно сказать, что трудность достижения компромисса между правовым и этическим проявляется, в большей мере, не на уровне доктринальных суждений (здесь все более или менее может выглядеть согласованным), а при оценке конкретного поведения, лежащего в правовой сфере. Общественная жизнь, в силу ее многообразия, многогранности и сложности, вызывает жизненные ситуации, когда возникший конфликт не поддается одновременно разрешению и по закону, и «по совести». Можно предположить, что именно это обстоятельство вызвало в свое время появление своеобразного «этико-методологического» подхода. Суть его состоит в том, что условием признания того или иного способа действия тактическим приемом выступает специфическое обстоятельство, а именно: если он в ходе применения не превратится в провокацию7.
Для целей расследования преступлений нельзя не учитывать тот факт, что право, закрепляя внешнее поведение субъектов, не может предусмотреть всех его нюансов, создавая для правоприменителя возможности двух видов. Прежде всего, возникает возможность злоупотребления правом, т.е. такого поведения, которое, будучи рассмотренным вне конкретной ситуации, по своим формальным признакам выглядит законным. И здесь, как можно предположить, должна играть охранительную роль мораль. Однако в равной мере возникает опасность «недоза-действования права», когда должностное лицо в сложной нравственной ситуации, боясь дисциплинарной ответственности, отказывается разрешать ее путем применения острых в этическом плане тактических приемов, оставляя тем самым без защиты важнейшие права и законные интересы потерпевших.
И в том и в другом случаях должностное лицо оперирует оценочными понятиями, которые, как известно, играют как положительную, так и отрицательную роль в правоприменительной деятельности8. Оценочные понятия необходимы в силу того, что возможности права предоставлять модель отдельных отношений ограничены в силу характера самих отношений. Небезынтересно отметить, что в ст. 5 УПК РФ «Основные понятия, используемые в настоящем Кодексе» оценочные понятия отсутствуют. Можно предположить, что некоторые важные для уголовного судопроизводства понятия не включены в указанную статью не потому, что законодатель оставляет это право Верховному Суду России, а потому, что они не имеют однозначного выражения, например понятия чести и достоинства.
Очевидно, закономерным будет вопрос о поиске выхода из создавшегося положения. Направление этого выхода в отечественном уголовном судопроизводстве обозначено уже давно. Так, в свое время А. Ф. Кони, подмечая законодательные тенденции, писал в общем смысле о том, что процессуальное право признает вторжение в область своего применения требований нравственности и старается
7 См.: Горский Г. Ф., Котов Д. П. Нравственные начала предварительного расследования // Горский Г. Ф., Кокорев Л. Д., Котов Д. П. Судебная этика. Некоторые проблемы нравственных начал советского уголовного процесса. С. 103-104.
8 См.: Кашанина Т. В. Оценочные понятия в советском праве // Правоведение. 1976. № 1. С. 25-32 ; Соловьева Т. А. Оценочные понятия и суждения в уголовно-процессуальном праве // Там же. 1986. № 3. С. 68-73.
СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС-2015-№ 4
111
Нравственные начала предварительного расследования
в тех случаях, где эти требования можно осуществить прямыми предписаниями, дать им необходимое нормативно-правовое выражение9. Акцент сделан очень правильный: «по возможности». Но в контексте рассуждения о соотношении юридического и этического нельзя не говорить о регулятивных возможностях права. На примере понятия «унижающее человеческое достоинство обращение» видны предельные возможности права формализовать поведение, которое затрагивает важную социальную ценность - достоинство. Часть вторая ст. 9 УПК РФ «Уважение чести и достоинства» называет лишь такие конкретные виды посягающего на достоинство участника уголовного судопроизводства поведения, которые могут быть формализованы - насилие и пытки; в отношении других видов запрещенного поведения такого предметного выражения нет, а есть лишь их общее называние -другое жестокое или унижающее человеческое достоинство обращение.
Можно сделать следующий вывод: вряд ли осталось какое-либо этически важное поведение в сфере уголовного судопроизводства, которое может быть формализовано в юридическую норму с ясным содержанием. Следовательно, остается вести речь о дальнейшем уточнении уже названных (предложенных) этических критериев того или иного способа действия.
Такое уточнение возможно как в форме доктрины, так и в форме руководящего разъяснения высших судебных органов. В своем постановлении от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» Пленум Верховного Суда РФ, давая определение унижающему достоинство обращению, повторил формулировку, содержащуюся в решении Европейского суда по правам человека от 18 января 1978 г. Международным судом унижающее человеческое достоинство обращение связывается с методами, призванными вызвать у лица чувство страха, беспокойства и собственной неполноценности. В особом мнении судьи Фитцмориса по названному решению, который конкретизирует перечисленные выше состояния лица, указывается, что к унижающему достоинство обращению должны относиться, например, случаи, когда человеку бреют голову, мажут его смолой и вываливают в перьях, обливают или забрасывают грязью, водят голым на глазах у незнакомых людей, заставляют есть экскременты, и т.п. Очевидно, что такого рода «примеры» безнравственного поведения не могут в российской науке служить отправным моментом для рассуждений о границе между этическим и неэтическим поведением следователя и дознавателя.
До сих пор речь касалась этичности конкретно указанных, точно обрисованных в УПК РФ действий и ситуаций. Очевидно, что не стоит удивляться размаху споров об этичности тактических приемов как способов действий, не названных в уголовно-процессуальном законе. К этому есть определенная причина в виде разрешительного типа правового регулирования, в рамках которого следователь действует inofficio, в силу должностного положения, которому «разрешено только то, что разрешено законом». Причем, как представляется, проблема состоит не в существовании указанного типа правового регулирования, а в его подчас упрощенном понимании. Полагаем, методологическим должен быть подход, обозначенный С. С. Алексеевым, который в свое время заметил: «Предоставляемые в разрешительном порядке права могут иметь за «своей спиной» не запрет, а прос-
9 См.: Кони А. Ф. Уголовный процесс : нравственные начала. М., 2000. С. 26.
112
СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС-2015-№ 4
А. С. Князьков
то незапрещенность, непредусмотренность, т.е. неактивную зону юридического регулирования»10.
Продолжая разговор о соотношении юридического и этического - теперь уже применительно к тактико-криминалистическим приемам - нельзя не сказать о распространенном утверждении о том, что в отдельных случаях применяемый тактический прием может быть законным, но одновременно с этим неэтичным, например грубое обращение следователя с допрашиваемым лицом. Нельзя не согласиться с тем, что грубости должностного лица должна быть дана дисциплинарная оценка. Вопрос, однако, состоит в том, должны ли мы вести речь о «грубом тактическом приеме» или следует отделить тактический прием от грубости лица, который его применяет. Ни в одной из работ, в которых речь идет о тактико-криминалистических приемах, не встречаются в числе их неотъемлемых характеристик такие, как грубость, пренебрежительность, оскорбительность и т.п. Для того чтобы получить тактический эффект от внезапно заданного вопроса (есть такой тактический прием), не нужно предварять его грубостью. Обращая внимание на логические противоречия, содержащиеся в показаниях допрашиваемого лица (другой тактический прием), также не следует сопровождать оскорблениями в адрес указанного лица. Очевидно, что в подобного рода случаях необходимо вести речь о неэтичности следователя (дознавателя) в связи с расследованием, демонстрирующего в ущербной форме свой должностной статус, чаще всего как проявление досады от неудовлетворительного результата по делу, то, что в специальных работах определяется как переход следователя в личную плоскость борьбы с обвиняемым11.
Опасение оставить без социальной защиты важные общественные отношения, несомненно, вызывает необходимость построения различного рода этических систем, выражением которых являются кодексы поведения должностных и иных лиц. Для доктрины и практики одним из важных является вопрос: действительно ли можно говорить о профессиональной следственной этике, а если можно, то в чем тогда состоит специфика этического поведения должностных лиц - представителей власти?
Анализируя Типовой кодекс этики и служебного поведения государственных (и муниципальных) служащих, можно увидеть, что его содержание не позволяет однозначно ответить на указанный вопрос. Во-первых, по причине отнесения преступных действий к числу неэтических поступков (например, предъявление неправомерного обвинения); во-вторых, наличие в кодексе таких непростых в оценке поведенческих характеристик, как проявление пренебрежительного тона, невнимательность и другие (например, курение должностного лица в присутствии граждан). Очевидно, что этот документ создает основу для произвольной, субъективистской оценки служебного поведения государственного служащего. Однако главное, на наш взгляд, состоит в том, что в данном и других этических кодексах невозможно в полной мере отразить конкретику этического поведения должностного лица, применяющего тот или иной способ действия, направленный на получение криминалистически значимой информации.
10 Алексеев С. С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. М., 1989. С. 164.
11 См.: Полстовалов О. В. Процессуальные, нравственные и психологические проблемы криминалистической тактики на современном этапе : автореф. дис. ...д-ра юрид. наук. Саратов, 2009. С. 30.
СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС-2015-№ 4
113
Нравственные начала предварительного расследования
В равной мере высказанное мнение, как представляется, справедливо и в отношении Кодекса профессиональной этики адвоката. Однако нельзя не заметить, что в указанном Кодексе есть весьма интересное положение, которое в полной мере учитывает сложность этической материи, а значит, и этической оценки. Так, в ст. 18 отмечается: «Не может повлечь применение мер дисциплинарной ответственности действие (бездействие) адвоката, формально содержащее признаки нарушения требований настоящего Кодекса, однако в силу малозначительности не порочащее честь и достоинство адвоката, не умаляющее авторитет адвокатуры и не причинившее существенного вреда доверителю или адвокатской палате». Сравнивая этические положения УПК РФ и названных кодексов профессиональной этики, нужно отметить разный уровень представления этичности поведения участников уголовного судопроизводства: в первом нормативно-правовом акте этот уровень выше.
Криминалистику в силу ее предмета при исследовании этических положений интересует вопрос не об этичности поведения следователя вообще, а об этичности применяемых им тактических приемов, направленных на получение доказательственной информации. Главным остается вопрос: можно ли считать допустимым полученное в ходе соответствующего следственного действия доказательство, если было допущено отступление от этических требований? В каких случаях? Может ли считаться допустимым полученное в ходе соответствующего следственного действия доказательство, если нарушен запрет, например проводить допрос в ночное время, а этические требования объективности, вежливости и другие соблюдены? Можно ли считать недопустимым показания обвиняемого, в процессе получения которых неэтично вел себя его защитник?
Одним из вопросов, требующих своего дальнейшего изучения, является вопрос о соотношении критерия избирательности тактического приема с таким его критерием, как этичность. О. Я. Баев, рассуждая об избирательности тактического приема, приводит распространенную точку зрения, в соответствии с которой избирательность есть возможность воздействовать лишь на определенных лиц и его нейтральность по отношению к остальным12. О. Я. Баев отмечает, что критерий избирательности тактического приема «...позволяет безошибочно и однозначно решить проблемы возможности использования конкретных средств из тактического арсенала субъекта соответствующего вида криминалистической тактики»13. Несколько по-иному характеризует содержание критерия избирательности М. В. Стояновский, отмечая, что «.тактическое средство должно быть строго избирательно направлено (выделено нами. - А. К.) лишь на лицо, обладающее криминалистически значимой информацией»14. Нельзя не заметить, что критерий избирательности тактического приема, если признавать его имманентно сущим, занимает некое срединное место между критерием законности и критерием этичности. Попробуем уточнить свою позицию с точки зрения существования двух регуляторов общественного поведения - права и морали. Для этого зададимся вопросом: о нарушении какого из них (права или морали) следует вести речь в
12 Цит. по: Белкин Р. С. Курс криминалистики : в 3 т. T. 3 : Криминалистические средства, приемы и рекомендации. М., 1997. С. 137.
13 Баев О. Я. Тактика уголовного преследования и профессиональной защиты от него. М., 2008. С. 39.
14 Стояновский М. В. Классификационный подход в криминалистической науке и практике (на примере криминалистической тактики). М., 2010. С. 90.
114
СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС-2015-№ 4
А. С. Князьков
случае, если избирательность конкретного тактического приема не проявила себя, и в сфере его воздействия оказалось, например, невиновное лицо, оговорившее в результате этого себя в совершении преступления? Данный вопрос является важным, поскольку он связан с вопросом о качестве допустимости полученного при этом доказательства. Представляется, что речь нужно вести о нарушении служебной этики. Собственно, О. Я. Баев в определенной мере приходит к такому мнению, когда перечисляет совокупность предложенных И. Е. Быховским условий, составляющих критерий этической допустимости тактических средств следователя, в числе которых можно увидеть такое обстоятельство, как исключение возможности вызывания самооговора обвиняемого и оговора иных невиновных лиц15.
Продуктивным, на наш взгляд, будет анализ такого признака тактического приема, как избирательность его воздействия с позиции рассмотрения тактикоэтических основ деятельности адвоката. Так, в трудах М. О. Баева и О. Я. Баева к числу критериев допустимости тактического средства профессиональной защиты отнесены законность, этичность и избирательность названного средства. Однако содержание критерия избирательности тактического средства защитника имеет у авторов иное содержание, отличающее его от содержания избирательности тактического средства следователя. Конкретно избирательность в этом случае заключается в том, чтобы используемое защитником тактическое средство не усугубляло положения подзащитного (подозреваемого)16. Возвращаясь к вопросу о специфической взаимосвязи предлагаемого критерия избирательности тактического приема с его законностью и этичностью, следует обратиться к Кодексу профессиональной этики адвоката, который в числе этических требований называет указанное выше правило о недопустимости усугублять положение подзащитного (ст. 9 Кодекса).
Можно предположить, что именно неоднозначность такого критерия тактического приема, как избирательность его воздействия, обусловливает подход, в соответствии с которым, по сравнению с традиционным взглядом, не называется этический признак. Конкретно предлагаются такие признаки, как законность, научная, фактологическая и нормативная обусловленность, исключение оговора и самооговора, исключение шантажа и угроз, несоотнесенность с неосведомленностью участников юридического процесса17.
Рассмотрение сложных вопросов взаимосвязи этических и юридических начал уголовного судопроизводства позволяет сделать несколько выводов:
1. Рамки понимания этичности следователя не могут быть одинаковыми для ситуаций сотрудничества обвиняемого и иных лиц со следствием лица либо, напротив, ситуации отказа от такого сотрудничества.
2. Непреходящее значение, на наш взгляд, имеет указание на ошибочность мнения, в соответствии с которым беспристрастный взгляд следователя, прокурора и судьи обеспечивает желаемую объективность18. С точки зрения криминалис-
15 См.: Баев О. Я. Указ. соч. С. 37-38.
16 Баев М. О. Тактические основы деятельности адвоката-защитника в уголовном судопроизводстве России (теория и практика) : автореф. дис. ...д-ра юрид. наук. Воронеж, 2005. С. 8 ; Баев О. Я. Указ. соч. С. 524.
17 См.: Боруленков Ю. П., Дмитриева Л. А. Психологическое воздействие как инструмент юридического познания и доказывания // Библиотека криминалиста. 2014. № 2 (13). С. 154.
18 См.: Кокорев Л. Д. Нравственные начала доказывания // Горский Г. Ф., Кокорев Л. Д., Котов Д. П. Судебная этика. Некоторые проблемы нравственных начал советского уголовного процесса. С. 78.
СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС-2015-№ 4
115
Нравственные начала предварительного расследования
тической тактики, особенно тактики допроса, ровное «отстраненное» поведение производящего названное следственное действие должностного лица лишает его возможности использования многих тактических приемов, в основе которых лежит эмоциональное воздействие на допрашиваемого. Это касается также и тактики поддержания обвинения в суде присяжных заседателей.
3. Любая тайна, охраняемая законом, своеобразно очерчивает рамки нравственного поведения носителя тайны, позволяя ему отступать от общенравственных требований быть правдивым в своих отношениях с другими лицами, например тайна усыновления. Учитывая официальный статус следователя, можно говорить о вынужденности следователя ограничивать, в определенных случаях нравственный статус отдельных участников уголовного судопроизводства. Это проявляется, например, в применении таких тактических приемов, как умалчивание о находящейся в распоряжении следователя информации, создание преувеличенного представления о его осведомленности и др. О том, что следователь вынужден ограничивать нравственный статус участников уголовного процесса, нужно открыто говорить обществу: это позволить снизить уровень безосновательной критики в адрес должностных лиц, расследующих уголовные дела.
4. Важнейшим представляется вопрос об этических коллизиях в уголовном судопроизводстве, возникающих на религиозной и национальной основах. Необходимо иметь в виду, что в конфликтной следственной ситуации всякая адресация к лицу в связи с необходимостью получения от него правдивых доказательств вольно или невольно оценивается им через призму своего этнокультурного существования. Вряд ли можно требовать иной оценки, например, подчеркивая процессуальное положение такого лица. Это своего рода защитная психологическая доминанта лица. В науках уголовно-правового цикла должны обозначаться и предлагаться своего рода «демаркационные линии» между поведением должностного лица, объективно оскорбляющим нравственный (религиозный) статус лица, и поведением, которое таковым не является. Учет этих положений позволит более успешно бороться с религиозным и иным экстремизмом, который, как показывает наступивший век, стремится набрать обороты. Возможно, в УПК РФ нужно записать: «Не могут считаться унижающими честь и достоинство по религиозным, национальным и иным признакам законные действия должностного лица по делу». В Кодексе этики и служебного поведения государственных и муниципальных служащих следует записать: «В случаях, когда законное действие или решение служащего могут противоречить религиозным, этническим и иным обычаям определенного круга лиц, служащий обязан разъяснить соответствующим лицам необходимость таких действий, за исключением случаев, не терпящих отлагательства». Тесная связь морали и религии позволяет в криминалистических целях рассматривать религиозные требования как аспект этического начала.
5. В более широком плане необходимо говорить о согласованном нормотворческом совершенствовании основ этического поведения в сфере уголовного судопроизводства, проявляющемся согласно этическим положениям соответствующих законов и этических кодексов.
6. Неисследованным в вопросах личности в криминалистических работах остается вопрос об учете в ходе расследования стереотипа межличностных отношений того или иного участника уголовного судопроизводства, сформировавшегося у него в силу определенных условий, например длительного пребывания в местах
116
СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС-2015-№ 4
А. С. Князьков
лишения свободы. Разработка предлагаемого вопроса позволит более взвешенно говорить об этике отношений следователя с таким лицом.
7. Развернувшаяся в настоящее время дискуссия об изменении правил допуска в уголовное судопроизводство результатов оперативно-розыскной деятельности не включает в свое содержание исследование проблемы подчас диаметрального различия этических положений уголовного процесса и ОРД, что обусловливает необходимость широкой дискуссии.
Приведенные нами рассуждения свидетельствуют прежде всего о необходимости продолжения научного исследования непростых вопросов этики уголовного судопроизводства.
Князьков Алексей Степанович,
кандидат юридических наук, доцент кафедры криминалистики Юридического института Национального исследовательского Томского государственного университета E-mail: [email protected]
СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС-2015-№ 4
117
