CC BY
45
УДК 177.2:355
С. Э. Зверев
Этические аспекты воинского дискурса
На основе анализа текстов эпических, литературных произведений, исторических источников (особо можно выделить впервые вводимый в научный оборот текст византийского военного трактата «Rhetorica militaris») освещаются выражавшиеся в дискурсе воинов и полководцев этические аспекты воинской субкультуры. В византийской и отечественной традиции в средневековье сложился риторический канон, сочетавший публичную молитву военачальника с кратким ободряющим обращением к войскам. В этот период употреблявшиеся в военных речах инвективы основывались на библейских, преимущественно, ветхозаветных аллюзиях. Постепенная девальвация религиозных ценностей в Европе на протяжении XIV-XVII вв. привела к проникновению в воинский дискурс брани, первоначально в виде божбы и проклятий. Можно полагать, что инвективы и позже, вплоть до начала ХХ в., не опускались до явного сквернословия. На основе анализа военной истории сделана попытка выявить зависимость боеспособности войск от чистоты речи военнослужащих как показателя их морального духа. Отмечается, что великие полководцы принимали административно-законодательные меры к ограничению в воинском дискурсе брани и сквернословия. Изучение практики формирования нетерпимости к данным негативным явлениям дает хорошие примеры для организации современного воинского дискурса.
Ключевые слова: инвектива, брань, сквернословие, воинский дискурс, коммуникация, культура речи
Sergei E. Zverev Ethical aspects of military discourse
Based on the analysis of epic texts, literary works, historical sources (the stand for the first time introduced into scientific circulation the text of the Byzantine military treatise «Rhetorica militaris») are expressed in the discourse of soldiers and generals ethical aspects of the military subculture. In Byzantine and Russian traditions in the Middle Ages formed the rhetorical canon, which combined public prayer of the commander with a reassuring brief address to the troops. During this period invective used in military speeches were based on biblical, primarily Old Testament allusions. The gradual devaluation of religious values in Europe during the 14-17th led to the penetration of the military in the discourse battlefield, initially in the form of oath and curses. We can believe that invective and later, until the beginning of the Twentieth Century did not fall to explicit profanity. Analysis of military history shows the dependence of the combat capability of the troops from the purity of speech as the soldiers increased their morale. It is noted that great generals took administrative and legislative steps to restrict the military discourse of invective and profanity. A study of formation of intolerance to this negative phenomens gives good examples for the organization of modern military discourse.
Keywords: invective, swearing, profanity, military discourse, communication, culture of speech
Этика воинского дискурса регулируется положением современного устава: «Военнослужащие должны постоянно служить примером высокой культуры, скромности и выдержанности, свято блюсти воинскую честь, защищать свое достоинство и уважать достоинство других» [1]. Однако в речевой практике наблюдаются массовые нарушения данного уставного требования, выражающиеся в широком распространении в воинском дискурсе грубости, брани и, в особенности, сквернословия.
Представляется целесообразным изучить историю проблемы, выявить отношение к ней со стороны самих военных - великих воинов и выдающихся полководцев - и выяснить, насколько совместимы грубость и сквернословие
военнослужащих с боеспособностью войск, ибо в конечном счете, боеспособность есть главный критерий, определяющий ценность любых элементов воинской деятельности.
При обращении к воинам все полководцы с глубокой древности были очень осторожными в выражениях. Византийский трактат «КИе1:опса тНИапБ» (VI в.) - первый документ, регулирующий правила речи военных, устанавливал: «Следует, чтобы стратиг, выступая перед народом, воздерживался от грубости и горячности, говоря перед слушателями как муж умелый в военных делах и искусный в том, чтобы советовать полезное и все говорящий и делающий ради спасения слушающих, как и Одиссей ругал ахейцев ахеянками, что является горячностью,
не потому что проклинал, но побуждая их к мужеству» [2, с. 182]. Даже в самом худшем случае, стратигу, обращавшемуся к разбитой армии в гневной речи, не следовало чрезмерно упрекать подчиненных, «чтобы слушающие не сильно огорчались», к тому же, как справедливо полагали византийцы, «где имеет место поношение, исчезает исправление вины» [2, с. 186]. Образцовые речи, приведенные в трактате, неизменно начинаются с обращения «прекрасные и благородные соратники».
В период ожесточенной борьбы с арабской агрессией в VII-X вв. в византийском воинском дискурсе получила широкое распространение молитва. Строгое следование воинов и полководцев религиозным канонам воспринималось как непременное условие победы. Трактат «Стратегика» (Х в.) подробно расписывал организацию полевой церковной службы: «Следует... чтобы в лагере, во время славословия и в вечерних, и в утренних гимнах (скорее всего, имеются в виду молебны и акафисты. - С. З.) священники совершали после исполнения гимнов усердные молитвы, а все войско люда восклицало „Господи помилуй!" вплоть до сотни раз со вниманием и страхом Божиим и со слезами. Кто же будет найден в час произнесения усердной молитвы занимающимся какими-либо делами, кто не встал и не воздал Богу свою молитву в страхе Божием, оного с наказанием, остриженными волосами и достойной его процессией пусть понизят, опуская до незначительного чина» [3, с. 38]. Автор предписания - вовсе не монах, как можно подумать, а император-воин Никифор II Фока, проведший жизнь в боях и походах. Там, где так строго наказывали нера-деющих о молитве, о сквернословии, конечно, и не помышляли.
Даже инвективы по отношению к противникам были возвышены, они по большей части основывались на библейских прецедентных именах. Например, некий патрикий Андрей после наглого вызова сарацина, перед иконой Божьей матери воззвал: «Смотри, мать Слова и Бога, как кичится и злобствует на избранный народ твой сей варвар, спесивец и новый Сеннахерим, будь же помощницей и поборницей рабов твоих и да узнают все народы силу твоей власти» [2, с. 120]. Сеннахерим - ветхозаветный ассирийский царь (4 Цар. 18) упомянут в речи как символ захватчика и угнетателя.
Традиции византийского военного красноречия воплотились в древнерусском воинском дискурсе. На Руси сложился своеобразный риторический канон, которому неукоснительно следовали все князья-христиане при подготовке к битве. Начинался канон с гласной публичной
молитвы военачальника перед строем и заканчивался кратким словом ободрения, обращенным к дружинникам. Русские полководцы демонстрируют верность канону на всех этапах Куликовской битвы: перед принятием решения форсировать Дон; перед началом сражения, соединяя коленопреклоненную молитву перед знаменем-хоругвью с речью, обращенной к дружине; перед самой схваткой с цитаты из Псалтыри начинается краткое воззвание к ближайшим воинам.
Инвективы в средневековом русском воинском дискурсе отражают оценку того или иного противника: к воинам Запада применялись инвективы религиозного характера (народ гордый, Амалик), инвективы, обращенные к монголо-татарам, выдают обиходно-бытовое неприятие (поганые сыроядцы). Тем не менее русские военные речи чужды бравурности и напыщенности; они скорее несуетны и печальны, что роднит их с народными песенными «страданиями». Перед судьбоносной схваткой с вековыми угнетателями Дмитрий Иванович Донской, чутким христианским сознанием прозревая трагизм предстоящего смертоубийства, роняет: «Нам с ними пить общую чашу, друг другу передаваемую» [2, с. 153]. Аллюзия с евангельским сюжетом «моление о чаше» (Матф. 26, 39; Лука 22, 42; Марк 14, 36) не случайна. Восприятие врагов как сопричастников общей кровавой жертвы, уравнивающей всех перед Смертью, когда кажутся нелепыми земные распри и утихают страсти, характерно для средневекового русского воинского сознания. «Слово о полку Игореве» после инвектив вроде «черный ворон, поганый половчанин» также горько подытоживает: «Сватов напоили, и сами полегли» [4].
Даже индивидуальный риторический стиль Иоанна Грозного с характерными перепадами настроения держится в рамках «традиционных» инвектив, которые, к тому же, редко выражаются в прямой номинации, от первого лица, как в его ультиматуме казанским татарам в 1552 г.: «Говорю вам истинную правду для вашей же пользы, щадя вас и оберегая, ибо не кровопийца я и не сыроядец, как вы, поганые басурмане, и не рад я пролитию вашей крови, но за великую неправду вашу пришел я, посланный Богом, оружием наказать вас» [5, с. 475].
И в дальнейшем литературные произведения - «Повесть о прихождении Стефана Батория на град Псков», «Приход под Троицкий Сергиев монастырь панов польских и литовских», «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков» - не устают акцентировать внимание на удивительной сдержанности на язык русского воинства. Несмотря на «угрозы», «укоры», «на-
смешки» и даже «богохульные слова» неприятеля, наши предки умели обуздывать себя, явно в надежде на то, что «явит нас Бог за наше смирение христианское львами яростными перед вами, собаками» [6, с. 191]. Что и происходило в действительности - сдержанность в речи, очевидно, помогала сублимировать, если так можно выразиться, нерастраченный гнев воинов за оскорбления в боевую энергию.
Историческая литература зафиксировала проникновение в воинский дискурс бранных выражений - божбы и проклятий - во время Столетней войны (1337-1453). Религиозные ценности, под знаменем которых сражались в Крестовых походах, на первых порах не употреблялись в речах обеими сторонами в этом споре христиан между собою, если перефразировать А. С. Пушкина. Призывы к чести, доблести и славе перестали вызывать в душах воинов отклик; во-первых, вследствие продолжительности войны; во-вторых, потому что войска, по существу, кормились на завоеванной территории, что приводило к почти узаконенному мародерству и грабежам.
Когда в 1429 г. Карл VII отправил Жанну д'Арк на помощь Орлеану, дело дошло до того, что «и войска, и начальники озверели и израз-бойничались вконец» [7, с. 35]. Французский капитан Этьен де Виньоль не стеснялся даже бравировать этим, утверждая, что «если бы Бог воплотился в воина, он стал бы грабителем» [8, с. 60]. Грозным признаком моральной деградации французской армии выступала привычка к сквернословию, поразившему всех: от начальников до рядовых воинов. «Богохульствен-ное сквернословие составляло неминуемую приправу чуть не каждой фразы, как в нашем великорусском простонародье поминание родственников по восходящей линии» [7, с. 36], -иронически замечал М. И. Драгомиров об этом историческом периоде.
Жанна выступила под Орлеан, только очистив свое войско от этого порока. «Жанна сильно гневалась, - вспоминал герцог Алан-сонский, - когда слышала, что солдаты сквернословят, и очень их ругала, и меня также, когда я бранился. При ней я сдерживал себя» [9, с. 60]. Историков удивляло, с какой легкостью вместе с избавлением от брани изменялось поведение: воины стали исповедаться и причащаться, из палаток исчезли продажные женщины. Человек, занятый столь грубым и кровавым делом, как война, охотно принимает ценности, отличающие его цели от простого убийства.
Примером влияния воинского дискурса на моральный дух может также служить Тридцатилетняя война (1618-1648), которую современни-
ки справедливо воспринимали как конец света. В одном из произведений немецкой поэзии XVI в. приводится от лица нечистой силы такое описание облика воинов европейских армий:
.. .вид у ландскнехтов таков, Какими нас малюют спокон веков. В кости играли они меж собой, Вдруг крик поднялся, гам и вой, Полезли в драку, топочут, орут, Друг друга в рыло и брюхо бьют, При этом так сквернословят погано, Словно турки они или басурманы [10].
Подстать внешности и поведению был дискурс наемников, пример которого дает роман Г. фон Гриммельсгаузена - энциклопедия нравов Тридцатилетней войны: «„Разрази тебя громом (право слово!), так ты еще жив, брат! Да провались ты пропадом, как черт свел нас вместе! Да я, лопни мои глаза, уже думал, ты давно болтаешься в петле!" На что тот отвечал: „Тьфу ты, пропасть! Браток! Да ты ли это или не ты? Черт тебя задери! Да как ты сюда попал? В жись не подумал бы, что тебя повстречаю; я завсегда полагал, что тебя давно уволокли черти!"» [11, с. 37].
Моральное падение не затронуло только армию «шведского героя», «северного льва» -короля Густава II Адольфа - отличавшегося честолюбием, энергией и глубокой личной религиозностью. Богохульственное сквернословие, наряду с распущенностью, грабежами, дуэлями, азартными играми подлежало у шведов строгому наказанию; солдат все время находился под бдительным присмотром:
Зорю пробьют - полк, молиться изволь: Нас на молитву выстроят рано, И так, под призывную дробь барабана, День - бегай, молись, а как лопнет терпенье, С коня сам король прочтет нравоученье [12, с. 27-28].
Личный пример чистоты жизни и речи короля, вкупе с ревностью полевых протестантских проповедников в воспитании войск, давали поражавшие очевидцев результаты. При Лютцене (1632 г.) после гибели Густава Адольфа шведы не только не дрогнули, но и довели сражение до победы; в критический момент солдаты бросились в атаку, увлекаемые королевским капелланом.
Окончание Тридцатилетней войны повлекло значительную «миграцию» оставшихся без заработков европейских наемников в Московское царство. Вместе с богатым боевым опытом вчерашние ландскнехты привнесли в
русскую службу и характерные особенности своего дискурса. Устав «Ученье и хитрость ратного строения пехотных людей», изданный в 1647 г., содержит такое замечание о порядках, некритично перенятых русскими: «А как ныне меж иными нашими ратными людьми делается, не так как предки наши чинили, которые на недругов своих смелым и неробливым сердцем оружьем своим дерзали, руками своими смели прииматся и побеждати. А нынешние проклина-нием и божбою себя хотят обороняти, мыслят и чают как у них у всякого слова не по сту клятвенных бесчинных слов, что они тогда не ратные люди» [13, с. 322]. Несмотря на то, что устав представлял собой переложение сочинения фон Вальхаузена «Kriegskunst zu Fuss», вряд ли переводчик стал бы переводить все подряд, что не имело отношения к современной ему русской действительности.
Описанное в уставе ни словом не напоминает средневековый воинский риторический канон. Следствие не замедлило: пренебрежение моральным духом, упование исключительно на численность, выучку и оснащенность войск привели к пагубным результатам: многолетние войны Москвы с Речью Посполитой во второй половине XVII в. закончились, по существу, вничью, после взаимного истощения участников.
Рассуждая о Петровских реформах, мы обычно уделяем мало внимания средствам великого преобразователя России, которые клонились к уничтожению безнравственности, включая искоренение оскорблений, брани и матерщины. Примечательно, что положения о недопустимости указанных явлений в воинском дискурсе были закреплены в документах военного управления и в военном законодательстве. «От всех чести нарушительных бранных словес, брани и бесчестия имеют, как начальные люди, так и солдаты весьма воздерживатись и никого оными, хотя он солдат или нет, никаким подобием не оскорблять и не бесчестить» [14, с. 27], -было записано в «Уставе прежних лет» (1702 г.). В «Артикуле кратком», авторство которого принадлежит А. Д. Меншикову, эта же мысль выражена еще более определенно: «Кто смрадным, а особливо самым злобственным, которое у русаков гораздо суть в употреблении своего подобного будет бранить, то бы оного явно просил о прощении» [14, с. 56]. Русское военное законодательство, принимая во внимание, что «скверные слова великое попущение к пре-любодейству подают», предписывало воинским чинам воздерживаться также и от нескромных песен: «От позорных речей и блядских (блудных, нескромных. - С. З.) песней достойно и надобно всякому под наказанием удержатись» [15].
Требование искоренения сквернословия прозвучало в очень трудное для страны время, вскоре после сокрушительного поражения под Нарвой. Можно подумать, что государственные люди должны были бы быть заняты тогда более насущными проблемами. И все же без воспитания нравственности, через нравственное употребление слова, без чего невозможно и воспитание воинской чести, вряд ли стала бы возможной Полтавская победа.
Петровская традиция сохранялась на протяжении всего времени существования русской армии. Даже в суровое николаевское время, когда солдат без излишней рефлексии могли многократно прогонять по «зеленой улице», уделяли самое серьезное внимание предотвращению оскорблений чести и достоинства военнослужащих: «Начальник, употребивший в данных им приказах слова оскорбительные для чести подчиненных, подлежит строгому наказанию и, по важности дела, отрешению от должности или исключению из службы» [16, с. 149], - устанавливал Военно-уголовный устав 1855 г.
Автор первого труда по военному красноречию Я. В. Толмачев этические особенности военной речи видел в скромности для подчиненного и решительности для начальника. Решительность тона тем не менее не должна была переходить в высокомерие и грубость: «гордость уменьшает должную доверенность подчиненного начальнику. грубость низка и простонародна; колкость раздражает» [17, с. 53-54].
Мемуары русских офицеров оставили множество примеров неослабного внимания к чистоте речи, выступавшей осязаемым показателем здорового морально-нравственного микроклимата в воинских подразделениях. «Могу с уверенностью сказать, - пишет, например, автор о порядках в лейб-гвардии Егерском полку, - что в мирное время (1911-1914 гг.) в роте не было ни одной кражи, ни драки, ни пьянства, ни даже ругани» [18, с. 27]. Особо строго следили за речью офицера перед строем: сквернословие расценивали не только как унижение подчиненных, его воспринимали как оскорбление полкового мундира, который носили как офицеры, так и рядовые. Оскорбление, таким образом, ложилось пятном равно как на честь оскорбленного, так и оскорбителя. Честь полка в русской армии, особенно в гвардии, блюли весьма сурово - никому не хотелось быть притчей во языцех, что в таком-то полку матерятся. Традиция, к великому сожалению, почти утраченная в современной российской армии.
«Площадная брань» считалась присущей простонародью, из которого солдат выбывал,
становясь на службу Государю и Отечеству. «Синий кирасир» В. С. Трубецкой приводил пример поразительного нравоучения командира эскадрона в адрес юного корнета, сгоряча во время учения покрывшего подчиненных матом: «Мы должны развивать в наших солдатах чувство гордости, - наставительно заявил ротмистр, - а не унижать их. Ты можешь и даже обязан подтягивать и наказывать своих подчиненных, но оскорблять их матерным словом -это уже хамство, дружок. Ну, а теперь ступай к своему взводу и чтобы слово „мать" я от тебя больше не слышал!» [19, с. 153].
Конечно, в армейских полках, разбросанных по медвежьим углам империи, отношение к сквернословию, насколько можно судить по нравам, описанным в купринском «Поединке», было несколько проще. Задавленная всегдашней нуждой армейщина, для которой очагом культуры нередко был только железнодорожный вокзал, не особо стесняла себя в выборе слов, но и тут далеко было до того разгула мата, который стал реальностью в не столь далеком будущем - после победы «великой и бескровной».
В окопах Первой мировой войны русское командование, как показывает приказ обретшего в годы Гражданской войны известность белого генерала С. Л. Маркова, находило время и силы бороться со сквернословием даже унтер-офицеров. При передаче оборонительных позиций подпрапорщик марковского полка «употребил несколько бранных выражений» [20, с. 109] в адрес сменяемых подразделений за оставленные теми грязь и беспорядок, и немедленно, невзирая на заслуженные чины и награды, был снят с должности и подвергнут аресту на семь суток. Характерно, что командиром дивизии такое наказание было признано несоразмерным проступку, и он счел нужным прибавить несчастному матерщиннику дополнительно тринадцать суток ареста.
Причины нетерпимости к грубости, брани и сквернословию в отечественной воинской традиции были прекрасно выражены выдающимся военным педагогом М. И. Драго-мировым: «У иных грубость считается силой характера. Там, где человек привык всего бояться, где его энергия притуплена, самостоятельность преследуется, как нечто вредное, там он по необходимости будет бояться и неприятеля; не настолько, может быть, чтобы бегать от него при первой стычке, но настолько, чтобы носить вечно с собой язву нравственного убеждения в невозможности его победить» [21, с. 17]. Добрая нравственность воина, начиная с основателя русской регуляр-
ной армии, не зря считалась реальным показателем боеспособности.
Каждая война свидетельствует о постоянном возрастании роли «частного почина», инициативы и ответственности всех военнослужащих от «вышняго генерала до последняго мушкетера», по выражению петровского Воинского устава. Инициатива в деятельности, как правило, начинается с инициативы в речи, поэтому все великие полководцы стремились обеспечить условия проявления этой инициативы через близость к солдату. Тщательное соблюдение этики воинского дискурса способствовало доверительности общения с подчиненными и обеспечивало доступность высокого начальства. Проявление ответственности, добросовестное исполнение воинского долга неотделимо от воспитания у каждого военнослужащего воинской чести, характеризующейся развитым чувством собственного достоинства, что также предъявляет высокие требования к этическому аспекту воинского институционального дискурса.
Список литературы
1. Об утверждении общевоинских уставов Вооруженных сил Российской Федерации: указ Президента РФ № 1495 от 10. 11. 2007: ред. от 22. 01. 2018. URL: http: // consultant. ru (дата обращения: 25. 04. 2018).
2. Зверев С. Э. Военная риторика средневековья. Санкт-Петербург: Алетейя, 2011. 208 с.
3. Никифор II Фока. Стратегика / пер. со среднегреч. и коммент. А. К. Нефедкина. Санкт-Петербург: Алетейя, 2005. 278 с.
4. Слово о полку Игореве. Ленинград: Совет. писатель, 1985. URL: http: // ¡library. ru (дата обращения: 25. 04. 2018).
5. Памятники литературы Древней Руси, середина XVI в.: сборник / сост., общ. ред. Л. А. Дмитриева, Д. С. Лихачева; вступ. ст. Д. С. Лихачева. Москва: Худож. лит., 1985. 625 с. (Памятники литературы Древней Руси; вып. 7).
6. «За други своя»: хрестоматия православ. воина: книга о воинской нравственности / сост. С. Э. Зверев, Е. Ю. Голубева. Санкт-Петербург: Алетейя, 2016. 389 с.
7. Драгомиров М. И. Жанна д'Арк: очерк М. Драгоми-рова. Санкт-Петербург: В. Березовский, 1898. 79 с.
8. Перну Ж., Клэн М.-В. Жанна д'Арк / авт. предисл., авт. коммент. Н. И. Басовская, авт. послесл. В. Райцес. Москва: Прогресс: Прогресс-Академия, 1992. 526 с.
9. Мишле Ж. Жанна д'Арк / пер. Т. Быковой, Е. Скржин-ской, М. Клименко; под ред. и с предисл. О. А. Добиаш-Рож-дественской. Петроград: Гос. изд-во, 1920. 166 с. (Всемирная литература; вып. 45).
10. Ганс Сакс. Сатана не пускает больше в ад ландскнехтов / пер. Б. Пуришева // Век перевода: русский поэтический перевод XX-XXI вв.: сайт. 1998-2016. URL: http: // vekperevoda.com (дата обращения: 25. 04. 2018).
11. Гриммельсгаузен Г. Я. К. Симплициссимус: роман / пер. с нем. А. Морозова, Э. Морозовой; вступ. ст. Л. Сумм. Москва: Эксмо, 2007. 782 с.
12. Шиллер Ф. Тридцатилетняя война / пер. А. Горн-фельд // Собр. соч.: в 7 т. Москва: Гос. изд-во худож. лит., 1957. Т. 5. С. 9-398.
13. Ученье и хитрость ратного строения пехотных людей, 1647 г. / Гл. штаб. Санкт-Петербург: Бережливость, 1904. 357 с.
14. Петр Великий, 1672-1725: военные законы и инструкции, изд. до 1715 г. / собрал и снабдил предисл. А. З. Мышлаевский. Санкт-Петербург: Воен.-учен. ком. Гл. штаба, 1894. LXII, 122 с. (Сборник военно-исторических материалов; вып. 9).
15. Артикул воинский. URL: http: // hist. msu. ru (дата обращения: 25. 04. 2018).
16. Россия. Законы и постановления. Свод военных постановлений. Санкт-Петербург: Тип. 2-го Отд-ния Собств. е. и. в. канцелярии, 1855. Ч. 5: Устав военно-уголовный, кн. 1. 295 с.
17. Толмачев Я. В. Военное красноречие, основанное на общих началах словесности, с присовокуплением примеров в разных родах оного: в 3 ч. / гоч. ординар. проф. имп. С.-Петерб. ун-та Якова Толмачева. Санкт-Петербург: Тип. Мед. департамента М-ва внутр. дел, 1825. Ч. 1: Содержащая общие начала словесности. 170 с.
18. Каменский В. А. Жизнь гвардейского солдата // Сержант. 2002. № 3. С. 22-35.
19. Трубецкой В. С. Записки кирасира / вступ. ст., примеч. в тексте и коммент. к персоналиям В. Полыковской; коммент. к воен. теме и воин. атрибутике Г. В. Вилинбахова. Москва: Россия, 1991. 218 с. (Сыны России; вып. 1).
20. Марков и марковцы: сб. док. и воспоминаний / сост., ред. Р. Г. Гагкуев и др. 2-е изд., испр. и доп. Москва: Достоинство, 2012. 648 с.
21. Драгомиров М. И. Офицерская памятка: мысли и афоризмы ген. М. И. Драгомирова о воен. деле / выбрал из его соч. с предисл. Д. Н. Трескин. Санкт-Петербург: Тип. воен.-кн. магазина Н. В. Васильева, 1892. 37 с.
References
1. On approving military regulations of Armed Forces of Russian Federation: decree of President of Russian Federation. No. 1495. Nov. 10. 2007: version Jan. 22. 2018. URL: http: // consultant. ru (accessed: Apr. 24. 2018) (in Russ.).
2. Zverev S. E. Military rhetoric of middle ages. Saint Petersburg: Aleteiya, 2011. 208 (in Russ.).
3. Nikifor II Foka; Nefedkin A. K. (transl., comment.). Saint Petersburg: Aleteiya, 2005. 278 (in Russ.).
4. Word about Igor's regiment. Leningrad: Sovetskii pisatel', 1985. URL: http: // ilibrary. ru (accessed: Apr. 24. 2018) (in Russ.).
5. Dmitriev L. A. (comp., ed.), Likhachev D. S. (comp., ed., introd.) Literary monuments of Ancient Russia, middle
16th century: collection. Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1985. 625 (Literary monuments of Ancient Russia; 7) (in Russ.).
6. Zverev S. E. (comp.), Golubeva E. Yu. (comp.) «For your friends»: Orthodox warrior reading-book: book on military ethics. Saint Petersburg: Aleteiya, 2016. 389 (in Russ.).
7. Dragomirov M. I. Jeanne d'Arc: essay by M. Dragomirov. Saint Petersburg: V. Berezovskii, 1898. 79 (in Russ.).
8. Pernoud R., Clin M.-V.; Basovskaya N. I. (introd., comment.); Raitses V. (afterword) Jeanne d'Arc. Moscow: Progress: Progress-Akademiya, 1992. 526 (in Russ.).
9. Michelet J.; Bykova T. (transl.), Skrzhinskaya E. (transl.), Klimenko M. (transl.); Dobiash-Rozhdestvenskaya O. A. (ed., introd.) Jeanne d'Arc. Petrograd: State publishing house, 1920. (World literature; 45) (in Russ.).
10. Gans Saks; Purishev B. (transl.) Satan will not allow more to hell Lansquenets. Century of translation: translation of Russian poetry of 20th-21st centuries: website. 1998-2016. URL: http: // vekperevoda.com (accessed: Apr. 24. 2018) (in Russ.).
11. Grimmelshausen H. J. C. von; Morozov A. (transl.), Morozova E. (transl.); Summ L. (introd.) Simplicissimus: novel. Moscow: Eksmo, 2007. 782 (in Russ.).
12. Schiller F.; Gornfel'd A. (transl.) Thirty Years War. Collected works: in 7 vol. Moscow: Belletristic literature state publ. house, 1957. 5, 9-398 (in Russ.).
13. Training and complexity of military construction of infantry, 1647 / General Staff. Saint Petersburg: Berezhlivost', 1904. 357 (in Russ.).
14. Myshlaevskii A. Z. (comp., introd.) Peter the Great, 1672-1725: military laws and regulations, ed. to 1715. Saint Petersburg: General Staff, 1894. LXII, 122 (Collection of military-historical materials; 9) (in Russ.).
15. Article military. URL: http: // hist. msu. ru (accessed: Apr. 24. 2018) (in Russ.).
16. Russia. Laws and regulations. Set of military orders. Saint Petersburg: Printing house of 2nd branch of his Imperial Majesty's own Chancery, 1855. 5: Charter of military penal. 1, 295 (in Russ.).
17. Tolmachev Ya. V. Military eloquence, based on general principles of literature, with addition of examples in different genera thereof: in 3 p. Saint Petersburg: Printing house of Medical Department of Ministry of Internal Affairs, 1825. 1: Containing general principles of literature. 170 (in Russ.).
18. Kamenskii V. A. Life of guard soldier. Serzhant. 2002. 3, 22-35. (in Russ.).
19. Trubetskoi V. S.; Polykovskaya V. (introd., notes, comment.); Vilinbakhov G. V. (comment.) Notes of cuirassier. Moscow: Russia, 1991. 218 (Sons of Russia; 1) (in Russ.).
20. Gagkuev R. G. (comp., ed.) etc. Markov and markovtsy: collection of documents and memories. 2nd ed., correct. and addit. Moscow: Dostoinstvo, 2012. 648 (in Russ.).
21. Dragomirov M. I.; Treskin D. N. (comp., introd.) Officer memo: thoughts and aphorisms by general M. I. Dragomirov about military affairs. Saint Petersburg: Printing house of N. V. Vasil'ev military bookstore, 1892. 37 (in Russ.).
