CC BY
21PERSONA GRATA
Этатизм Раймона Карре де Мальберга и его неожиданная актуальность в современных условиях
Карин Беше-Головко
Читателя ожидает живой интересный рассказ об одном из истинных классиков конституционно-правовой науки: о Раймоне Каре де Мальберге и его методах и подходах к изучению такого центрального понятия, как государство. Актуальность и безусловная необходимость обращения сегодня именно к этому срезу его научной концепции, которая представляет собой чистое право в его позитивистском преломлении без примеси политики, философии, политологии, объясняется тем, что мир в ХХ-ХХ1 веке кардинально изменился: классические колонии уступили место политическим и экономическим способам влияния, вновь поставив вопрос о суверенитете государства, как об одной из основных его характеристик.
Раймон Карре де Мальберг принадлежит к той, уже ушедшей, когорте юристов-энциклопедистов, чьей юридической культуре могут позавидовать многие нынешние правоведы. Будучи чистым юристом, он никогда не занимался политикой: только право, причем в его позитивистском преломлении, обладало для него ценностью и смыслом. В отличие от многих своих современников, таких как Л. Дюги1 или М. Ориу2, Карре де Мальберг не интересовался ни политологией, ни этикой, ни социологией, ни философией. Его позитивизм дополнялся лишь историческим методом исследования, помогавшим ему анализировать правовые институты в их эволюции и выявлять их подлинное юридическое значение.
Начав свою карьеру в качестве историка права, Раймон Карре де Мальберг защитил в 1887 году диссертацию на тему «История института exceptio в римском праве». Затем он, молодой профессор юридического факультета университета Кана, преподавал гражданское право и регулярно печатался в цивили-стическом журнале «Pandectes Françaises». Однако признание, которое сопровождает его имя до сих пор, ему принес поздно проявившийся интерес к конституционному праву. Научная эволюция Карре де Мальберга, вы-
разившаяся в переходе от частного права к праву публичному, неотделима от его личной биографии. Он родился в 1861 году в страс-бургской семье и после аннексии Германией Эльзаса и Мозеля (один из департаментов Лотарингии), последовавшей на основании Франкфуртского договора4, был вынужден отправиться в изгнание в так называемую «внутреннюю Францию» (часть страны, не подвергшуюся оккупации), а именно в Париж. После окончания Первой мировой войны он немедленно попросил перевода в университет Нанси5, получил его, а затем перевелся уже в родной Страсбург, вновь ставший французским. Там ему предстояло завершить свою карьеру и скончаться в 1935 году.
Карре де Мальберг опубликовал свою первую статью по конституционному праву в 1914 году, то есть в возрасте 53 лет, причем посвящена она была «Правовому положению Эльзаса-Лотарингии в Германской империи»6. Далее он стал активно развивать сравнительно-правовой подход, прибегая прежде всего к сравнению французского права с правом немецким, в частности правом кайзеровской Германии (Германской империи, 1871 — 1918) и Веймарской республики (1918— 1933). К слову, в отношении последней он
питал немало, как выяснилось впоследствии, иллюзий.
С методологической точки зрения, Карре де Мальберг — экзегетический позитивист, каких в истории французской доктрины было мало. Действительно, он интересовался лишь положительным правом, то есть только тем действующим правом, которое исходит от государства, отвергая (может быть, не совсем удачно) обычное право и занимая двойственную позицию в отношении судебной практики как источника права. В то же время Карре де Мальберг признавал косвенное и необходимое влияние нравственности на право. Так, в конце предисловия к работе «К общей теории государства»7 он подчеркивал: «Ни в коей мере не отрекаясь от властно-приказного принципа, без которого государство не могло бы ни функционировать, ни даже возникнуть, нужно при этом оставить место и для нравственности, находящейся рядом с действующим правом и расположенной выше его»8. Проблема примирения, с одной стороны, неизбежного властного могущества государства и, с другой стороны, надлежащего уважения к нравственным ценностям — это универсальная проблема, которую «лишь природная порядочность государств и их пра-вительств»9 может если и не разрешить, то хотя бы смягчить.
Экзегетический метод Карре де Мальбер-га предстает во всем своем блеске, как только мы отдаем себе отчет, что все его работы основаны, по сути, на толковании лишь двух кратких текстов: первой фразы статьи 1 Закона от 25 февраля 1875 года10, согласно которой «законодательная власть осуществляется двумя собраниями: Палатой депутатов и Сенатом», и первой фразы статьи 6 Декларации прав человека и гражданина 1789 года: «Закон есть выражение общей воли». Краткость этих текстов оставляла позитивисту Карре де Мальбергу большой простор для построения весьма персонального конституционно-правового учения.
Мы не будем здесь резюмировать произведенный Карре де Мальбергом анализ указанного Закона от 25 февраля 1875 года, хотя этот анализ и занимает важное место в его творчестве: прошло немало времени, и кажется, что именно в этой части наследие ученого несколько устарело. Не следует забывать, что Карре де Мальберг писал в эпоху,
когда концепция закона, то есть издаваемого парламентом письменного акта, противостояла монархическому учению о нормативной власти суверена. Согласно этой концепции, закон обладает национальной легитимностью, в силу чего неизбежно приобретает абсолютное значение и абсолютную ауру, посягнуть на которые просто-напросто невозможно. Иными словами, он был возведен в абсолют: закон есть выражение общей воли, и никто не имеет права поставить его под сомнение! Речь идет об эпохе легицентриз-ма и суверенного парламента. В наше время введение в большинстве современных правовых систем конституционного контроля за законами заметно пошатнуло такое представление о правовом регулировании, на смену которому пришло другое видение (пусть пока и несколько дискуссионное), где нет более верховенства права, а есть иерархия нормативно-правовых актов во главе с конституцией. И все же надо подчеркнуть, что Карре де Мальберг настаивал на том, что представительному режиму присуща опасность, заключающаяся в том, что суверенитет может быть изъят у Нации и тем самым у народа в пользу представительных органов, которые связаны с Нацией и народом лишь размытой конструкцией выборов и более ничем. С его точки зрения, такого рода представительные режимы не есть режимы подлинно демократические. Об этом же говорил в свое время Сийес в отношении Франции сразу после Революции 1789 года: «Франция — не демократия и не могла бы ей быть... Подавляющее большинство наших сограждан не имеет ни достаточного образования, ни довольно свободного времени, чтобы непосредственно заниматься законами, которые должны управлять Францией; их роль, таким образом, сводится лишь к назначению представителей»11. Эта мысль, будучи универсальной и не зависящей от времени и границ, подчеркивает фундаментальный порок всякого режима, претендующего на то, чтобы именоваться «демократией».
Главным трудом Раймона Карре де Маль-берга стала книга «К общей теории государства», первый том которой вышел в свет в 1920 году, а второй — в 1922 году. Она охватывает все основные проблемы конституционного права, но строится, главным образом, вокруг концепции государства — о ней здесь
и пойдет речь, поскольку мы по очевидным причинам не можем представить вклад Карре де Мальберга во французскую правовую науку во всей его полноте. Но есть и другой резон, исходя из которого имеет в наше время смысл подробнее остановиться на этой концепции, и связан он с изменениями, произошедшими на международном уровне. Не секрет, что в XX веке пришел конец «классической» колонизации, появились новые способы доминирования, политические, экономические или военные, исходящие от одного или нескольких государств и (или) международных организаций. Такие способы доминирования вновь ставят вопрос о суверенитете как критерии, позволяющем признавать или не признавать определенные территориальные или людские сообщества в качестве государственных образований.
В начале XX века, в условиях вечно конфликтующего европейского континента, Кар-ре де Мальберг вновь обращается к понятиям доминирования и власти, которые, по его мнению, характеризуют государство: «Таким образом, в милитаризованной Европе, каждый момент готовой вступить в войну, концепция государства развивалась прежде всего в смысле идей силы, власти и, как следствие, также в смысле доминирования над индивидуальными членами национального сообщества»12. Именно поэтому в правовой теории Раймона Карре де Мальберга концепция государства, во-первых, сама по себе занимает центральное место, а во-вторых, эта концепция неотделима от идеи суверенитета: либо государство является сувереном — во внутренней и внешней политике, либо это не государство.
1. Концепция государства
в учении Карре де Мальберга: власть на службе Нации
Для Раймона Карре де Мальберга государство — это центральная категория публичного права, которое он в свою очередь определял в качестве «права, применимого ко всем человеческим или общественным отношениям, в которых государство принимает непосредственное участие»13. Этот критерий разграничения частного и публичного права, пусть и подвергшийся незначительным изменениям при его практическом применении, до сих пор
остается во французской правовой теории незыблемым, позволяя отделить на принципиальном уровне публично-правовую сферу от частноправовой. Отсюда следует необходимость четкого определения государства (1.1) и уточнения применительно ко всему послереволюционному публичному праву соотношения понятий Государство и Нация (1.2).
1.1. Государство как единое организованное человеческое сообщество, наделенное властью принуждения
Согласно давно ставшему уже классическим подходу государство определяется в качестве суммы трех основополагающих элементов: населения, образующего единую общность людей, предстающую в виде той самой нации, которая составляет «человеческую субстанцию государства»14; территории или, иначе говоря, пространства, позволяющего национальному сообществу открыто заявить о своей независимости; державной власти (puissance) или такого устройства национального организма, «которое позволяет осуществлять принудительную власть для того, чтобы выраженная таким образом воля могла быть с неотвратимой силой навязана отдельным индивидам»15. В целом, как отмечает Карре де Мальберг, государство по традиции определяется как «сообщество людей, обосновавшихся на собственной территории и имеющих соответствующую организацию, в силу чего данная группа как единое целое приобретает во взаимоотношениях с составляющими группу членами высшую власть действовать, управлять и принуждать»16.
С точки зрения Карре де Мальберга, данное определение, ставшее в свое время общим местом и до сих пор звучащее в аудиториях французских юридических факультетов, страдает двумя основными недостатками. Во-первых, оно ограничивается тем, что указывает только на материальные элементы, лежащие в основе создания государственного образования. Следовательно, речь не идет об определении государства как таковом, поскольку подобный подход не позволяет определить, что есть государство в юридическом смысле — здесь лишь перечисляются элементы, необходимые для существования государства de facto. Во-вторых, опасность такого подхода, если рассуждать строго логически,
заключается в возможном и почти неизбежном смешении материального существования указанных элементов и юридического существования государства. По мнению Карре де Мальберга, необходимо «отойти от эмпирического наблюдения фактических элементов государства, абстрагироваться от них и перейти к понятию, построенному на сугубо правовых элементах, которые определяют его юридическую сущность»17. Для него существует три правовых признака или элемента государства: единство, поскольку в силу действующих в государстве правовых установлений национальная общность организована таким образом, что составляющие ее индивиды и группы либо в определенный момент, либо исторически начинают образовывать юридически единый и неизменный субъект, выражающий коллективную волю сообщества посредством созданных с этой целью органов; наличие юридической правосубъектности (личности) в той мере, в какой субъектная индивидуальность национального сообщества, отличная от индивидуальности составляющих сообщество членов, возможна лишь при признании за государством правосубъектности. Иначе говоря, «государство — это юридическая персонификация нации»18; государственная или публичная власть, которая является признаком (элементом), отличающим государство от всякой другой организованной группы людей. Во Франции такая власть часто отождествляется с суверенитетом.
Понятие власти (puissance), включающее в себя понятие доминирования, является ключевым в концепции Карре де Мальберга. Здесь его учение идет вразрез с позицией той части доктрины, для которой понятие власти более не является определяющим на современном этапе эволюции юридических отношений между государством и населением, поскольку отныне эти отношения должны характеризоваться понятием сотрудничества (collaboration). Данный теоретический спор начался в период, когда государство стало активно вмешиваться в общественную жизнь, а именно в те социальные или экономические сферы, которые ранее были полностью отданы на откуп частных лиц. Спор резко обострился после Второй мировой войны, когда французское государство предприняло масштабную кампанию по национализации, в не-
которых случаях объяснявшуюся возмездием за коллаборационизм, в некоторых — необходимостью укрепления общего экономического положения, в некоторых — стремлением получить контроль за стратегическими секторами экономики. Эволюция отношений между управляющими и управляемыми в это время наиболее заметна в области административного права, где наблюдалась тенденция обширной контрактуализации (перехода к договорным отношениям). Доктринальный спор сторонников «теории власти» и «теории сотрудничества», как и высказанная в нем Кар-ре де Мальбергом аргументация, представляют двойной интерес: с одной стороны, здесь в юридическую плоскость переводится извечная политическая проблема, сталкивавшая и продолжающая сталкивать либералов с консерваторами, что наглядно демонстрирует, в какой мере право становится важнейшим политическим инструментом и в какой степени политический выбор оказывает значительное влияние на эволюцию самого права; с другой стороны, подход Карре де Мальберга предвосхищает решение некоторых современных теоретических проблем в том смысле, что он мудро предпочитал не высказывать никаких окончательных предпочтений — разве что предпочтение неустойчивому равновесию, поскольку две альтернативные теории или, если угодно, два альтернативных полюса на самом деле нуждаются в примирении, ибо только в таком случае можно рассчитывать на устойчивость общества: проблема разумного баланса остается актуальной всегда.
Так, он задает, пусть и в несколько провокационном ключе, следующий вопрос: «Находится ли публичное право на заре лучших времен, когда функционирование государственного механизма будет обеспечено уже не путем властных приказов и неизбежных ограничений, которым подвергаются индивиды и которые требуют наличия стоящей над ними государственной воли, но путем свободного приложения индивидуальных усилий, которые каждый гражданин внезапно и по доброй воле сочтет необходимым произвести, дабы удовлетворить собственные интересы в рамках национального единства: усилия эти будут сочетаться столь гармонически, что сольются воедино для достижения общих целей, позволяя удовлетворить жизненно важные потребности и интересы нации?»19 Уже в много
менее карикатурном стиле он ставит вопрос о том, не было ли отношение доминирования заменено на определенном этапе отношением «спонтанного» сотрудничества?
Если Карре де Мальберг и признает существование механизмов сотрудничества в публичном праве, когда речь идет об организации отношений между государством и народом, он не считает их ни спонтанными, ни самодостаточными. Действительно, сотрудничество в конституционном праве возникает прежде всего в форме выборов. Посредством этого механизма индивиды, составляющие население, могут назначать лиц, входящих в состав государственных органов, принимая таким образом участие в функционировании государственных институтов, то есть в конечном итоге самого государства. Сотрудничество выражается также в том, что индивиды подчиняются государственным законам, в большинстве своем не нарушают их, участвуя тем самым в осуществлении миссии государства по обеспечению в обществе надлежащего порядка. То же самое можно сказать и в отношении уплаты налогов — символа гражданского поведения, проявляющегося не в теоретических и расплывчатых речах о любви к Родине, а в реальной воле индивидов — каждого на своем уровне — к тому, чтобы не только принадлежать сообществу и поддерживать его, но и участвовать в решении государственных дел, когда отдельный член общества вносит свой денежный вклад в интересах всех членов общества в целом, осознавая, что гражданство дает не только права, но и налагает обязанности.
Истоки французской концепции сотрудничества следует искать в теориях времен Революции, которые разрабатывались в противовес конструкциям Старого режима и которые проповедовали расширение избирательного права и всемерное развитие парламентского режима, чтобы открыть дорогу как для миноритарного представительства, так и для представительства пропорционального. Тогда такая модель задумывалась в далеком от реальности, будем откровенны, и несколько идеалистическом духе, в качестве средства «подчинения законодательной и правительственной деятельности воле не только избранного корпуса, но также в конечном итоге и корпуса избирательного, из чего следовало бы постоянно растущее участие всех граждан
в управленческой деятельности, от которой в свою очередь зависит ход государственных дел»20. Но предоставить право на решение всей совокупности избирательного корпуса есть лучший способ парализовать политическую систему, не забывая и о том, что в любом случае меньшинство должно подчиняться большинству, поскольку полное единодушие недостижимо. Более того, невозможно и нереально призывать всех избирателей каждый раз, когда следует принять то или иное решение: сроки их принятия будут слишком велики, а избирателями вскоре овладеет чувство известной апатии. Таким образом, государство должно быть в состоянии не только принимать решения, но и приводить их в исполнение. Как подчеркивает Карре де Мальберг, «обеспечение для нации действия права предполагает обладание государством, желающим порядка для всего своего народа, некоторой точкой опоры, позволяющей ему применять к каждому индивидуальному члену общества судебные и полицейские полномочия, проистекающие из государственной организации сообщества. <...> Верховенство государства над индивидами, то есть собственно государственная власть как таковая со своим доминирующим характером, предстает здесь во всей своей чистоте»21.
Теоретически реанимируя необходимость, для государства почти жизненную, обладания властью доминирования, Карре де Мальберг стремится положить конец утопии, но тут же поспешает восстановить равновесие, уточняя, что «изучение фактов показывает, что в отношениях с народом государство должно, определяя мотивы и даже конкретные элементы своих решений, опираться на волю или, по меньшей мере, на ожидания самого народа: без такой народной основы решения государства останутся лишенными силы и достоинства»22. В этих нескольких строках Кар-ре де Мальберг пытается показать, что формально государство не обязано учитывать волю народа, однако если оно этого не делает, по крайней мере в минимальных пределах, то его решения неизбежно начинают страдать недостатком легитимности, который со временем может поставить под сомнение их законность: если правовая система не является действующей в целом, то можно оспорить ее существование и тем самым законность, которая, если вспомнить Ганса Кельзена, явля-
ется формой существования права. Отсюда, с функциональной точки зрения, можно вывести важный элемент, касающийся государства. Если некоторая государственная сущность для своих действий нуждается в легитимности, то лишь по одной-единственной причине: она существует не сама по себе и не для себя, как иногда думают власти предержащие, но исключительно для народа и благодаря народу, благодаря воле Нации. Карре де Маль-берг выводит из этого необходимость существования как государственной власти, доминирующей в отношении отдельного индивида, так и сотрудничества, если рассматривать все население в целом.
Он обосновывает сохранение понятия государственной власти двумя аргументами: функция права заключается в том, чтобы регулировать проблемные ситуации, которые по определению не могут подразумевать сотрудничество; сотрудничество, даже там,где оно имеет место, должно быть предусмотрено правом со всеми его властно-принудительными атрибутами и может иметь юридическую силу лишь в этих рамках. «Сотрудничество представляет собой лишь средство: целью остается власть государства»23: государство сотрудничает, чтобы укрепить свою легитимность, свое право на действие, то есть чтобы, в конечном итоге, укрепить свою власть. Таким образом, изменился лишь источник власти в том смысле, что государство не черпает более власть исключительно из себя самого. Действительно, развитие различных форм государственной деятельности, как и все большее вовлечение государства в жизнь общества, в одинаковой мере требуют, согласно Карре де Мальбергу, и укрепления власти государства, и все большего органического сплочения подвластного народа: «народ, который в настоящее время не чувствует необходимости этих усилий как с экономической, так и с политической точек зрения, рискует разрушить свое государственное будущее, разрушая тем самым также и жизнь самих граждан»24. В то же время государству не следует злоупотреблять национальным чувством единства, полностью изымая власть у ее законного владельца — нации. Данные аспекты учения Карре де Мальберга могут быть поняты только с учетом того, что он разрабатывал их в эпоху франко-немецкого противостояния и необходимости реконструкции как
государства, так и Нации, разделенной в период между войнами 1870 года и 1914 — 1918 годов. Этот факт объясняет также и необыкновенную важность для Карре де Мальберга анализа отношений между государством и нацией.
1.2. Нация как материальная
субстанция государства
Согласно концепции времен Великой французской революции, нация вырастает из своих индивидуальных членов, которые не могут быть полностью устранены из процесса управления и все вместе участвуют в образовании некоего неразделимого целого, чьей персонификацией является государство. Эта догматическая конструкция тем самым приводила к смешению различных понятий: индивиды, народ, нация и государство. Так, со времен Французской революции получила развитие идея, что полномочия и права, субъектом которых является государство, суть не что иное, как права и полномочия нации. Эта идея Нации как некоей абсолютной категории заменила в субъективном представлении власти образ Короля: при Старом режиме французское государство олицетворял король, а после революции источником и обладателем всех полномочий стала нация, вследствие чего государство не рассматривалось в качестве автономного от нации субъекта права, но сливалось с нацией воедино. «Именно поэтому принцип национального суверенитета исключает саму мысль о том, что государство может существовать помимо нации в качестве самостоятельной юридической лично-сти»25.
Революционная французская теория, отрицая за государством статус автономного субъекта права, положила начало другим теориям такого рода. Так, встречаются концепции, которые, прикрываясь реализмом, отождествляют государство с властями предержащими, поскольку последние наделены полномочиями навязывать подвластным свою волю, и «отсюда якобы следует вывод, что гипотетическая личность государства сливается с личностью его руководителей, по крайней мере с личностью высшего руководителя государства, который и является подлинным субъектом государственного права»26. Подобную позицию можно обнаружить как в
немецкой доктрине — у Зейделя27 или Борна-ка28, так и в доктрине французской — у Дюги29 или Ле Фюра30. Упомянутые Карре де Маль-бергом и критикуемые им сторонники данной теории наводят его на почти пророческую мысль о том, что такого рода персонифицированный подход к политической власти, который сам по себе «отравляет» право, ведет лишь к маргинализации государства, когда вместо самостоятельного субъекта права, чья юридическая сущность не зависит от личности правителя, мы получаем нечто, всецело принадлежащее всемогущему правителю. По сути, речь для Карре де Мальберга идет не более чем об оправдании сугубо антидемократической концепции, на основании которой власть просто-напросто похищается у народа. Действительно, нельзя не обратить внимание, что, за исключением Дюги, все критикуемые Карре де Мальбергом юристы под видом отстаивания юридических концепций в конечном итоге занялись оправданием жесточайшего диктаторского режима — нацизма.
Карре де Мальберг, хотя он и умер до того, как названные правоведы стали открыто дрейфовать в сторону нацизма, чувствовал, сколь теоретически опасна их доктрина. Не в последнюю очередь поэтому он выстраивал свой анализ в сугубо юридической плоскости, что лишь делало его еще более убедительным, позволяя преодолевать путаницу между фактической реальностью и реальностью юридической, между физической личностью и личностью юридической. Действительно, для юриста ключевая проблема заключается в том, представляет или не представляет собой государство автономную субстанцию правовой реальности, то есть выступает ли оно в качестве активного и пассивного субъекта права. В этом плане Карре де Мальберг напоминал, что, «если юридические понятия основываются на фактах, следует заметить, что целью этих понятий является не столько объяснение этих фактов как таковых, сколько выражение вытекающих из них юридических отношений, которые всегда имеют исключительно абстрактный характер»31.
При проведении границы между государством и нацией Карре де Мальберг исходил из того, что с исторической точки зрения даже первая Конституция 1791 года не наделяла нацию какой-либо автономной правосубъ-
ектностью, поскольку нация должна была, по замыслу составителей Конституции, осуществлять свои полномочия исключительно посредством учрежденных государственных органов. В таком случае становится еще более очевидно, что нацию и государство необходимо отделить друг от друга.
Стремясь понять смысл отношений «нация — индивиды — государство», два доктри-нальных течения уже пытались теоретически разграничить государственную общность и составляющих ее индивидов.
Первое основывалось на том, что государственная общность имеет собственные интересы, отличные от интересов составляющих ее индивидов. Действительно, с точки зрения Мишу32, государство — это субъект права, поскольку оно является субъектом прав, направленных на достижение общего национального интереса. Это отделяет его от индивидов: прежде всего, в силу того, что нация — это коллективная субстанция, продолжительность существования которой превышает продолжительность жизни любого индивида; кроме того, поскольку интересы индивидов различны и часто противоречат друг другу, их простая арифметическая сумма не может дать в совокупности общий национальный интерес.
Вторая теория — это теория коллективной воли государства: «государство — это лицо, поскольку оно является носителем воли государственной общности, единой и последовательной воли, которая, помимо прочего, стоит выше каждой индивидуальной воли»33. В такой ситуации, если государственная общность имеет способность обладать волей, то она юридически правоспособна и, следовательно, наделена правосубъектностью, представляя собой самостоятельную юридическую личность.
По мнению Карре де Мальберга, эти две теории ведут не столько к признанию государства юридической личностью, сколько к признанию его личностью физической, то есть неким индивидом, что неприемлемо. Он напоминает, что общий интерес не может отличаться от индивидуальных интересов, поскольку «государство — не цель, а средство, то есть институт, существующий лишь для человека»34. В такой ситуации общий и индивидуальные интересы должны слиться воедино, пусть даже государство располагает спе-
цифическими средствами для их достижения. Точно так же государство не может обладать собственной волей, так как воля присуща исключительно человеку: «Выступающее от имени государства должностное лицо выражает в действительности личную волю и, следовательно, эта воля органа-лица не может реально восприниматься как воля государст-ва-лица»35, если, конечно, не исходить из тех теорий, которые отождествляют государство с личностью правителя. Но государство не должно подменяться волей правителей, поскольку их воля есть лишь моментальное отражение политического выбора, который меняется вместе со сменой самих правителей, тогда как государство остается неизменным.
Таким образом, в государстве не следует видеть некую физическую сущность, но исключительно сущность юридическую или, говоря иначе, юридическое лицо. По этому поводу Эсмен36 отмечал в свое время, что правосубъектность государства — не явление, данное нам природой, а всего лишь плод человеческого разума.
Если государство отличается от нации тем, что только оно является юридическим лицом и обладает правосубъектностью, будучи, другими словами, юридическим олицетворением нации, которая в свою очередь к числу субъектов права не относится, то остается рассмотреть еще одну фундаментальную проблему — проблему суверенитета. Приписываемый в доктрине то народу, то нации, суверенитет представляет собой ключевое условие существования государства как внутри его границ, так и на международной арене, ибо именно суверенитет дает возможность принимать и реализовывать юридически значимые решения.
2. Суверенитет как модальность юридического существования государства
Французская доктрина единодушно признает суверенную природу государства в качестве признака, характеризующего его существование в правовом пространстве, поскольку только из суверенитета вытекают «изначальные и верховные юридические полномочия», о чем писал еще Ж. Лаферьер37. Особое ме -сто, которое, начиная с Жана Бодена, занимает теория суверенитета во французской
юридической мысли, связано с тем историческим фактом, что вектор развития французской монархии был предопределен стремлением преодолеть структурные связи средневекового общества, что означало освобождение как от власти папы и императора38 во внешней политике, так и от власти местных феодалов, ставивших под сомнение верховную власть короля, в политике внутренней. Эта историческая необходимость привела к теоретическим рассуждениям об источнике суверенитета (2.1) и в значительной степени сформировала современную концепцию суверенитета в том виде, в каком ее обосновал Карре де Мальберг (2.2).
2.1. Источник суверенитета
с точки зрения Карре де Мальберга
Проблема источника суверенитета сводится к поиску легитимных оснований права государства самостоятельно действовать внутри и вовне. До Французской революции 1789 года суверенитет государства отождествлялся с личностью короля, который приобретал данный признак своей власти на основании божественного права. Не останавливаясь подробно на всей дореволюционной эволюции теории суверенитета, выходящей за рамки нашего исследования, важно напомнить о двух главных концепциях — концепции народного суверенитета и концепции национального суверенитета, к которым Карре де Мальберг подходит критически.
Наиболее распространенная теория выводит источник суверенитета из народа, то есть совокупности всех граждан. Нет сомнений в том, что эта концепция связана с развитием демократического общества, но нет их также и в том, что она в той же мере связана с возникновением индивидуалистического мышления. Точкой отсчета является уже не группа людей как таковая, а отдельный индивид. Во Франции данное доктринальное течение отождествляется обычно с именем Жан-Жака Руссо, причем нельзя сказать, что он его открыл или даже впервые изложил, Руссо лишь дал ему наиболее четкое теоретическое обоснование в своем «Общественном договоре» и показал его практические последствия. Согласно теории Руссо, индивиды, участвуя в общественном договоре, складывают свои индивидуальные воли в единую общую
волю. Это позволяет утверждать, что источник суверенитета, с одной стороны, находится в народе, а с другой — в каждом индивиде. Таким образом, суверенитет разделен, и каждое решение требует созыва народа, чтобы можно было, опираясь на правило большинства, установить общую волю39.
Эта теория вызвала немало критики. Прежде всего, если из нее исходить, то правительство должно считаться всего лишь исполнителем воли народа и находиться в его абсолютном подчинении, что, безусловно, мешает всякой серьезной и методической деятельности правительства. Кроме того, такая система может сочетаться исключительно с правилом «императивного мандата» — правилом утопичным, действовавшим лишь во Франции на заре революционного периода и более никогда не применявшимся. Следующая порция критики была связана с опасностью перегибов, заложенной в концепции народного суверенитета. С точки зрения равного отношения ко всем гражданам, доктрина общественного договора разрушительна для всякой социальной справедливости, поскольку закон, считаясь выражением общей воли, на самом деле является лишь выражением воли большинства. Закону, опирающемуся на мажоритарный фундамент, более не требуется быть мудрым и справедливым — он может позволить себе все что угодно, в том числе явный произвол, так как все, что хочет народ, легитимно уже постольку, поскольку он этого хочет, а голос меньшинства ровным счетом никого не волнует. В такой ситуации возникает явная опасность тирании большинства40. Наконец, свой вклад в критику идеи народного суверенитета внесли так называемые «доктринеры»41 (Руайе-Коллар42 и Гизо43 при Июльской монархии44), для которых выше человеческого общества может стоять только один суверенитет — суверенитет Справедливости и Разума. В результате суверенитет не направлен на то, чтобы реализовать волю большинства, его единственной задачей является реализация в интересах нации того, что является справедливым и разумным. Впрочем, помимо этих несколько утопических, при всем к ним уважении, соображений, данная теория не предлагает никакого решения вопроса о принадлежности суверенитета.
С точки зрения Карре де Мальберга, отчасти разделявшего приведенные критиче-
ские замечания, основная проблема теории Руссо заключается все-таки в другом — в том, что индивид здесь всецело отчуждает свои права в пользу государства, причем без каких-либо гарантий взамен. «Гражданин не обеспечен никакой личной безопасностью перед лицом государства: Руссо не поленился даже специально указать на то, что суверен в отношении своих подданных не может быть связан никаким законом, не связан он даже самим общественным договором. <...> В действительности теория Руссо. к полному поглощению индивида Государством»45. Иными словами, получается, что индивиды — не суверены, и здесь не играет даже никакой роли, передали они свои права государству по доброй воле или нет. Суверенитет может исходить, по мнению Карре де Мальберга, только из такой субстанции, которая отделена от индивидов и стоит выше их, и данной субстанцией является государство, чье суверенное происхождение не вытекает из договора и не передано индивидами, обладавшими якобы ранее суверенитетом. «Только государство обладает свойством суверенитета, и нет никакого суверенитета, появившегося до появления суверенитета самого государства. Что касается граждан, то суть заключается в том, что в Конституции государства они находят изначальный источник полномочий, к осуществлению которых они могут быть призваны во имя участия в государственном суверенитете»46.
Рассмотрим теперь теорию национального суверенитета, «о которой говорят, что она является самой ценной из всех идей, реализованных Революцией»47. Закрепленный в Декларации прав человека и гражданина 1789 года48 принцип национального суверенитета сохранял свою силу во все эпохи, кроме разве что периода Реставрации49, когда так называемая Хартия гласила, что источником суверенитета является личность короля. Впрочем, вскоре принцип национального суверенитета был восстановлен, причем, что любопытно, не республиканским режимом, а Июльской монархией. Карре де Мальберг напоминает о двух различных смыслах, которые выводились из принципа национального суверенитета, причем оба смысла он подвергает критике. Прежде всего, концепция суверенитета исторически выстраивалась во Франции вокруг идеи отделения государства от лично-
сти короля, чему немало поспособствовало Учредительное собрание50, которое ввело понятие нации, противопоставив ее королю в качестве подлинного конститутивного элемента государства и легитимного обладателя суверенной власти. В такой ситуации «никто не может обладать суверенитетом как чем-то принадлежащим лично ему. Суверенитет или государственное принуждение есть не что иное. как общественная власть нации — власть, являющаяся преимущественно национальной в том смысле и по той причине, что основывается она исключительно на тех требованиях, которые предъявляют интересы нации, и существует только для удовлетворения национального интереса»51. Из всего сказанного вытекает, что суверенитет не принадлежит правителям, которые лишь приводят его в действие. Что касается второго смысла, выводимого из принципа национального суверенитета, то здесь речь идет о том, что суверенитет принадлежит всему корпусу нации, то есть входящим в него индивидам, которые не вправе присваивать его от имени нации. Если же иметь в виду полномочия по осуществлению национальной власти, то они передаются правителям посредством Конституции. Из этого следует, что король должен стать конституционным монархом. Учредительное собрание тем самым изъяло у короля его первоначальную власть: власть короля более не абсолютна — она разделена, и король вправе теперь ее осуществлять только от имени нации, а не от своего личного имени. Таким образом, суверенитет неделим в том смысле, что он принадлежит нации как таковой, а не индивидам, из которых она состоит. Нация, следовательно, становится субъектом властного могущества и государственных прав. Иначе говоря, она становится юридическим лицом. В доктрине по поводу этой теории высказано три важных замечания. Первое замечание сводится к тому, что первоначально принцип национального суверенитета имел сугубо негативное значение, то есть в него вкладывалось не утверждение, а отрицание: «никто в государстве не может считать себя сувереном, разве что само государство или — что то же самое — нация»52. Второе замечание заключается в том, что при таком понимании принцип суверенитета теряет свой абсолютный характер, который он имел при Старом режиме или у Руссо: конституцион-
ная организация должна быть таковой, чтобы ограничивать полномочия правителей по осуществлению суверенитета, что в свою очередь снижает опасность произвола. Наконец, суть третьего замечания, высказывавшегося, в частности, Л. Дюги, в том, что принцип национального суверенитета лишен какой-либо практической значимости, а следовательно, и юридической ценности: это лишь бессмысленная фикция, и бессмысленна она потому, что может легко сочетаться с любой формой правления, будь то монархия или демократическая республика.
С точки зрения Карре де Мальберга, классическая классификация политических режимов, разделяющая их на монархические, демократические и аристократические, должна быть дополнена указанием на еще один режим — представительный. При этом нельзя согласиться с утверждением, что принцип национального суверенитета может сочетаться с любым политическим режимом. Скажем, не может он сочетаться с монархическим режимом, поскольку здесь носителем суверенитета является король, иначе режим становится представительным, что и показала французская послереволюционная история. В демократических государствах власть принадлежит народу, который является сувереном, как является им каждый отдельный представитель народа. Следовательно, принцип национального суверенитета и демократическая в непосредственном понимании этого слова система несовместимы. Но как только мы выделяем самостоятельный представительный режим, принцип национального суверенитета сразу же обретает свои подлинные смысл и значение. В то же время Карре де Мальберг оспаривает утверждение, что нация — это юридическое лицо. Государство и нация не могут одновременно быть юридическими лицами. Юридической личностью наделено именно государство, поскольку оно и представляет собой нацию, организованную юридически, как об этом писал Мишу. Что же касается Учредительного собрания, то оно противопоставляло нацию не государству, а королю.
Эта историческая и концептуальная эволюция позволяет понять то значение, которое до сих пор придается в юридической мысли понятию суверенитета. Не стоит, впрочем, забывать замечание Карре де Мальберга о
том, что «из понятия суверенитета, родившегося в силу присущих исключительно Франции исторических обстоятельств, долгое время тщетно пытались сконструировать логический и абсолютный критерий государства»53. Как бы то ни было, но вопрос о том, в какой мере французская история в этом плане уникальна, с повестки дня, думается, не снят. В фактическом отношении история любой страны по-своему уникальна и неповторима, но как только мы начинаем задумываться в более общем смысле о развитии некоего общества, пытающегося юридически самоорганизоваться в государственное образование или борющегося за собственное выживание, вряд ли французский «особый путь» является столь уж «особым». Прекрасно видно, что любое государственное территориальное образование в определенный момент начинает испытывать двойную потребность быть хозяином на своей земле — как по отношению к внешним силам, так и в связи с центробежными тенденциями со стороны некоторых внутренних государственноподобных территорий, которые, приписывая себе суверенные полномочия, ставят под сомнение само существование государства. В России, как мы помним, все это наблюдалось в 1990-е годы, что вряд ли позволяет считать проблему суверенитета сугубо «французским вопросом», не имеющим универсального значения.
2.2. Полисемичность понятия суверенитета в учении Карре де Мальберга
Карре де Мальберг поднял фундаментальную для французской доктрины проблему, связанную с понятием суверенитета, — проблему смешения, имеющего место со времен Жана Бодена54, между материальным пониманием суверенитета, сводящимся к обсуждению конкретного перечня исключительных правомочий, обеспечивающих независимость государства (армия, полиция, правосудие, казначейство, иностранные дела и т. п.), и пониманием суверенитета как абстрактной властеспособности (capacité de puissance) безотносительно к конкретному перечню полномочий, которыми наделена власть55.Так, Карре де Мальберг дает следующее определение суверенитета: «В точном своем значении слово "суверенитет" означает не саму
власть, но скорее свойство, некоторый образ действия, определенный уровень власти. Суверенитет — это характеристика высшей власти... Следовательно, когда говорят, что государство суверенно, под этим следует понимать, что в той сфере, где оно осуществляет свою власть, только государство обладает соответствующими полномочиями, которые первичны и не переданы ему никакой другой властью и при реализации которых никакая другая власть не может занимать с данным государством равного положения»56. Не следует при этом забывать, конечно, что суверенитет имеет двойственный — внутренний и внешний — характер.
По мнению Карре де Мальберга, фундаментальный вклад Жана Бодена состоит в том, что он впервые четко отделил на концептуальном уровне власть суверена от категории суверенитета, принадлежащего исключительно государству: «Государство есть справедливое правление, кое распространяется как на различные семейства, так в целом и на то, чем оные сообща владеют, с суверенною властью»57. Начиная с этой первой фразы, Жан Боден дает тем самым понять, что суверенитет есть конститутивный и эксклюзивный признак государства. Даже по прошествии веков эта мысль никогда и никем не ставилась под сомнение. В трудах Бодена «понятие суверенитета предстает, прежде всего, как нечто четко отделенное от понятия государственной власти, которое в свою очередь сводится, главным образом, к реальным властным полномочиям, к активным правам, направленным на утверждение господства. Другими словами, понятие государственной власти в обязательном порядке предполагает наличие позитивного содержания, тогда как идея суверенитета в своем чистом виде есть, напротив, признак негативный — слово «суверенитет», взятое само по себе, не дает ни малейшего представления о том, чем наполнена та самая власть, которая суверенна»58. Но затем Ж. Боден начинает запутывать ситуацию (и эту путаницу мы ощущаем в доктрине до сих пор), когда прибегает к категории, именуемой им «истинными признаками суверенитета»59. К ним он относит ряд конкретных полномочий: издавать законы, объявлять войну и заключать мир, осуществлять правосудие в качестве высшей инстанции и т. п.
Таким образом, в доктрине исторически выработалось три значения понятия суверенитет: 1) высший характер полностью независимой власти; 2) совокупность полномочий, присущих государственной власти; 3) особая природа положения, которое занимает в государстве высший носитель государственной власти. Если третье значение понятия суверенитет со временем утратило в науке лидирующие позиции, будучи в значительной мере маргинализировано, то первые два оказались основательно перемешаны, так как постепенно стало сложно отделить друг от друга, с одной стороны, абстрактную властеспособ-ность, а с другой стороны, конкретные материальные сферы, в которых власть должна осуществляться. Таков первый вывод Карре де Мальберга, обратившего внимание на по-лисемичность понятия суверенитет. Нельзя не заметить, что в наше время поднятая ученым проблема только обострилась, так как процесс построения единой Европы вызывает много вопросов о суверенитете входящих в нее государств. Делегируя целыми блоками свои традиционные полномочия Евросоюзу, не отчуждают ли являющиеся его членами государства свой суверенитет, теряя его в конечном итоге, поскольку тем самым они лишаются возможности принимать самостоятельные решения в соответствующих сферах? В свое время Карре де Мальберг уже обращал внимание на данное явление, имея в виду, конечно, не строительство Евросоюза, а современный ему процесс колонизации. Он ставил вопрос радикальным образом: может ли государство не быть суверенным, сохраняя при этом в юридическом плане качества государства? Здесь возникает теоретическая проблема возможности существования разделенного суверенитета. Карре де Мальберг решал ее следующим образом: «Суверенитет в собственном смысле слова делению не подлежит. Но авторы, отстаивающие идею разделенного суверенитета, в понятие суверенитета часто вкладывают второй смысл (суверенитет в материальном смысле. — К.Б.-Г.). То, что они называют суверенитетом, есть сама государственная власть, рассматриваемая ими в качестве содержания суверенитета. В такой ситуации вопрос о делимости суверенитета приводит на самом деле к вопросу о делимости государственной власти»60. Но здесь вновь обычно возникает путаница, поскольку
под термином государственная власть многие понимают набор материальных полномочий государства. Именно поэтому Карре де Мальберг считает необходимым недвусмысленно напомнить, что «государственная власть сама по себе не может существовать в разделенном виде»61. Иллюзия возможности такого разделения чаще всего возникает из-за имеющего место в федеративных государствах разграничения компетенции между субъектами федерации и самой федерацией, но на самом деле только федерация суверенна и обладает всей полнотой власти, пусть даже часть конкретных полномочий она делит с входящими в нее субъектами. Но если в сугубо внутригосударственных отношениях, то есть в отношениях государства с образующими его подгосударственными образованиями, все достаточно ясно, то нельзя не задуматься, в какой мере государство, добровольно соглашающееся отдать часть своих полномочий другому государству или некоей межгосударственной организации, не поставит со временем под сомнение свою независимость и, следовательно, суверенитет, то есть свой правовой статус государства. Здесь уже возникает вопрос о соотношении между внутренним и внешним суверенитетом государства. «Абсолютно бесспорно, что ограничения, которые государство, заключая международный договор, накладывает на свою независимость, как правило, не ведут к утрате суверенитета. Но при этом необходимо, чтобы добровольный отказ государства от своих прав, имеющий место на основании вытекающих из международного договора обязательств, не заходил слишком далеко, иначе такой отказ станет угрожать самой независимости государства»62. Суверенитет представляет собой единое целое, то есть государство не может быть суверенным на международном уровне и тем самым вообще признаваться государством, если оно одновременно не является суверенным внутри своих границ.
В современном политико-юридическом контексте учение Карре де Мальберга полностью сохраняет актуальность. Впрочем, не зависеть от эпохи — черта подлинно великих людей. Мысли этого ученого не только не устарели, но, напротив, заслуживают дальнейшего развития с учетом тех процессов, которые происходят сегодня. Речь, прежде всего, идет, конечно, о строительстве единой Ев-
ропы, но отнюдь не только о нем. Нельзя не заметить также новые тенденции, проявляющиеся в «мирной» или «миротворческой» оккупации некоторых территориальных образований, чей суверенитет имеет лишь показной характер. Так, скажем, правомерен вопрос, можно ли, с юридической точки зрения, относить Афганистан и Ирак к числу государств, если, разумеется, мы по-прежнему считаем суверенитет конститутивным признаком государства.
Карин Беше-Головко - доктор права Университета Монпелье I, Франция.
Перевод с французского Д. Сичинавы.
1 Леон Дюги (1859—1928), декан юридического факультета Университета Бордо, специалист по публичному праву, представитель так называемой «школы публичной службы», которую иногда также именуют «бордоской школой», выстраивавший свою концепцию государства через категорию публичной службы; кроме того, опираясь на труды Огюста Конта и Эмиля Дюркгей-ма, он разработал новое учение — социологический позитивизм.
2 Морис Ориу (1856—1929), декан юридического факультета Университета Тулузы, автор многочисленных комментариев к решениям админи-стративно-юрисдикционных органов, представитель так называемой «школы публичной власти», разрабатывавший учение о государстве как публичной власти, сама сущность которой предопределяет наличие у государства исключительных прерогатив; он считается также основоположником философской и социологической «институциональной теории», приложимой, в частности, к государству и его институтам.
3 В этот период можно отметить его статью о «Договорах дарения, не подчиняющихся правилу торжественного обряда» (1890).
4 Франкфуртский договор был заключен между Францией и Германией 10 мая 1871 года и завершил проигранную Францией франко-прусскую войну 1870—1871 годов.
5 Нанси — древняя столица Лотарингии, но находится в той ее части, которая не была присоединена к Германии и в 1871 — 1918 годах оставалась французской. — Примеч. пер.
6 Carré de Malberg R. La condition juridique de l'Alsace-Lorraine dans l'Empire allemand // Revue du Droit Public et de la Science Politique en France et à l'Etranger. 1914. P. 5—47.
7 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat, spécialement d'après les données fournies par le droit constitutionnel français: 2 t. Paris: Sirey, 1920-1922 (réimpression: CNRS, 1962).
8 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. I. P. XX.
9 Ibid.
10 Третья республика (1870—1940) парадоксальна тем, что, созданная после поражения Наполеона III на основании Прокламации депутатов (в их числе Гамбетта, Жюль Ферри и Жюль Симон) от 4 сентября 1870 года, она представляла собой компромиссный режим, допускавший в дальнейшем как монархическую, так и республиканскую эволюцию, поскольку ни монархисты, ни республиканцы не получили достаточного большинства. Но отсутствие единства между двумя ветвями династии Бурбонов привело в итоге к победе республиканцев. После пяти лет колебаний и частных уступок конституционный режим Третьей республики был структурирован тремя законами: Законом от 24 февраля 1875 года об организации Сената, Законом от 25 февраля 1875 года об организации государственных органов власти и Законом от 16 июля 1875 года об отношениях между государственными органами власти. Карре де Мальберг строил свое учение на втором из этих конституционных законов. Надо отметить, что в первый и последний раз в конституционной послереволюционной истории Франции у страны не было единой конституции — ее заменил ряд отдельно принятых конституционных законов, игравших в своей совокупности роль основного закона.
11 Речь, произнесенная 7 сентября 1789 года (цит. по: Malaurie P. Anthologie de la pensée juridique. 2me éd. Paris: Cujas, 2001. P. 267).
12 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. I. P. V.
13 Ibid. P. 1.
14 Ibid. P. 2.
15 Ibid. P. 7.
16 Ibid.
17 Ibid. P. 8.
18 Ibid. P. 9.
19 Ibid. P. VII.
20 Ibid. P. IX.
21 Ibid. P. XI-XII.
22 Ibid. P. XII.
23 Ibid. P. XVIII.
24 Ibid. P. XIX.
25 Ibid. P. 13.
26 Ibid. P. 19.
27 Йозеф Зейдель (1887—1945) — немецкий нацистский политик.
28 Конрад Борнак (1861 — 1944) — профессор Берлинского университета; известен своей борьбой в Университете против иностранцев, а также антисемитскими взглядами.
29 Леон Дюги (см. о нем выше), будучи критиком государства, утверждал, что оно есть всего лишь политическая модальность.
30 Луи Ле Фюр (1870-1943) - профессор публичного права и весьма противоречивая фигура: католик, близкий к роялистам, критик республики, консервативно-реакционный юрист, бичевавший преобладание правила большинства и не доверявший системе всеобщего голосовани; в то же время с научной точки зрения он выступал за такое реформирование Третьей республики, которое весьма напоминает современную французскую политическую систему; с политической точки зрения сначала являлся антинацистом, но в конце жизни пришел к идее создания новой Европы под эгидой нацистской Германии и открыто призывал к коллаборационизму.
31 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. I. P. 21.
32 Леон Мишу (1855-1935), французский ученый и адвокат; защитил диссертацию по римскому праву, впоследствии профессор международного частного права, затем - административного права; основные его труды посвящены юридическому лицу.
33 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. I. P. 24.
34 Ibid. P. 25.
35 Ibid. P. 27.
36 Жан Поль Эсмен (1848-1913) — французский юрист, представитель исторической школы права. - Примеч. пер.
37 Lafferrière L. (цит. по: Vedel G. Manuel élémentaire de droit constitutionnel. Paris: Sirey, 1949 (réédition: Dalloz, 2002). P. 103).
38 В данном случае имеется в виду, разумеется, император Священной римской империи германской нации.
39 О теории народного суверенитета в изложении Карре де Мальберга см. подробнее: Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. II. P. 52.
40 См.: Ibid. P. 158.
41 Французская политическая партия умеренно монархического толка, к которой привязалось ироническое наименование, данное в 1816 году одной французской оппозиционной газетой, выходившей в Брюсселе.
42 Пьер-Поль Руайе-Коллар (1763-1845) - французский либеральный политик и философ. Адвокат, затем профессор современной истории в Сорбонне, он стал основным выразителем идей партии доктринеров, ратовавших за возвращение монархии, но монархии не абсолютистской (как при Старом режиме), а умеренной.
43 Франсуа Пьер Гийом Гизо (1787-1874) - французский историк (исследователь истории Франции и Англии) и политический деятель, сторонник парламентской монархии.
44 Июльская монархия была провозглашена 9 августа 1830 года, когда «королем французов» стал Луи-Филипп I. Его царствование завершилось низвержением в 1848 году монархического режима и установлением Второй республики. Таким образом, Июльская монархия оказалась монархией одного человека, что ознаменовало собой окончательный уход со сцены королевского правления во Франции.
45 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. II. P. 162-163.
46 Ibid. P. 166.
47 Ibid. P. 167.
48 См. статью 3 Декларации прав человека и гражданина: «Источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, ни один индивид не могут обладать властью, которая не исходит явно от нации» (перевод на русский язык по изданию: Французская Республика: Конституция и законодательные акты. М., 1989. С. 26).
49 «Реставрацией» называется период между 6 апреля 1814 года, когда пала Первая империя, и провозглашением в 1830 году Июльской монархии. В этот период имело место возвращение к идее монархического суверенитета, реализованной в ходе царствований братьев Людовика XVI - Людовика XVIII и Карла X - в рамках монархии, ограниченной Хартией 1814 года.
50 Французский термин «assemblée constituante» в российской традиции принято переводить как «учредительное собрание» (глагол «constituer» буквально означает «учреждать»). Однако такой перевод, точный исторически, не позволяет передать важный юридический нюанс: речь идет о собрании, задачей которого является принятие Конституции (именно поэтому во француз-
ской литературе его часто обозначают термином «La Constituante» — «Конституанта»), то есть, по сути, о «конституционном собрании» (в качестве аналога можно привести российское «конституционное совещание» начала 1990-х годов). Однако в эпоху появления перевода «учредительное собрание», который мы, разумеется, сохранили, российская конституционно-правовая лексика была еще далека от современных стандартов. Здесь имеется в виду первое французское учредительное (конституционное) собрание — Учредительное собрание 1789 года.
51 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. II. P. 171.
52 Ibid. P. 176-177.
53 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. I. P. 77.
54 Жан Боден (1529—1596) — французский юрист, философ и политический теоретик; он считается основоположником современного понятия суверенитета.
55 Понятие «властеспособность» было выработано в публичном праве, видимо, не без влияния частноправовой категории «правоспособность». Так, обсуждение вопроса о наличии или отсутствии правоспособности не предполагает необходимости выяснения конкретных субъективных прав, из правоспособности вытекающих (их может быть бесконечное множество).
56 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. I. P. 70.
57 Bodin J. Les six livres de la République. Lyon: Imprimerie Jean de Tournes, M. D. LXXIX. Premier livre. Ch. I. P. 1.
58 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. I. P. 76.
59 Подробнее см.: Bodin J. Op. cit. Premier livre. Ch. VIII. P. X.
60 Carré de Malberg R. Contribution à la théorie générale de l'Etat. T. I. P. 140.
61 Ibid. P. 141.
62 Ibid. P. 89.
