CC BY
141
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
демократического общества, ни усиление рыночных начал в экономике. В условиях радикальных экономических реформ начала 90-х годов, которые привели к резкому ухудшению условий жизни населения, и при отсутствии необходимой правовой, экономической и финансовой базы, демократически избранные советы неизбежно вступили в конфронтацию с органами исполнительной власти. Все это закончилось известными событиями октября 1993 года, после которых советы всех уровней были распущены. Только после принятия в 1995 году Федерального закона «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» началось действительное возрождение местного самоуправления в России.
В той или иной мере самоуправление в России существовало на всем протяжении ее истории. Изучение истории земского и городского самоуправления в России показывает, что оно располагало большими потенциальными возможностями в решении многих вопросов социально-экономического и хозяйственного значения, которые не были в полной мере использованы ввиду отсутствия необходимой свободы действия и максимальной поддержки со стороны государственной власти. Немаловажным было то, что отношения между вышестоящими и нижестоящими органами местного самоуправления строились не по вертикали, а по горизонтали на принципах реального разграничения полномочий и сотрудничества, а не подчиненности. Создание земских учреждений и их деятельность изменили жизненный уклад российской провинции. Возникло понятие земского уклада жизни с особыми чертами и правилами, собственными деятелями -земскими врачами, учителями и агрономами. Предоставление небольших денежных ссуд позволило земствам ускорить достижение крестьянскими хозяйствами экономической независимости. У земского и городского самоуправления был самостоятельный бюджет, независимый от государственных органов управления, определены источники его формирования. Они могли получать кредиты под залог под приемлемые проценты. Общество постепенно убеждалось в том, что свои проблемы оно должно и может решать самостоятельно. Однако ни самодержавие, ни буржуазное Временное правительство не дали им полной свободы действий. Потенциал местного самоуправления, как показывает многовековая практика, может в полную силу раскрываться только при заинтересованном отношении к нему со стороны государства.
Таким образом, история деятельности местного самоуправления в России имеет богатый опыт, из которого можно почерпнуть немало полезного на это указал Президент Российской Федерации В. В. Путин в своем послании Федеральному Собранию в апреле 2002 года, подчеркнув важность обращения к дореволюционному опыту местного самоуправления.
1. Российское законодательство X-XX вв. / под ред. Е. И. Индова. - М., 1987. - С. 76.
2. Там же.
3. Нардова В. А. Городское самоуправление в России в 60 - начале 90 гг. XIX века. - Ленинград, 1984.- С. 13.
4. Пажитнов К. А. Городское и земское самоуправление. - СПб.,1913. - С. 38.
5. Веселовский Б. Б. Земство и земская реформа. - М., 1968. - С. 30-32.
КОЛОМЕЙЦЕВА М.А.
ЭТАПЫ ФОРМИРОВАНИЯ КРЕСТЬЯНСКОГО СОСЛОВИЯ НА ДОНУ В XVII - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВВ.
Бассейн Дона осваивался русскими казаками с конца XV - начала XVI веков; уже к середине XVI века на Дону появились первые казачьи городки - постоянные укрепленные поселения. К началу XVIII века их насчитывалось до 135 [1,С.312]. Казачьи городки и созданные казаками укрепленные пункты стали своеобразным каркасом, вокруг которого шло заселение края. Правительство всячески поощряло колонизационную политику казачества, полагая посредством создания сети казачьих городков укрепить южные границы государства.
Постепенно экспансионистская политика сменилась активной хозяйственной деятельностью, в короткое время на Дону получили широкое развитие скотоводство, земледелие - в меньшей степени, рыболовство, ремесла и домашняя промышленность, торговля, появились первые торговые точки; укрепленные казачьи городки постепенно превращались в административные и экономические центры. Осваиваемая территория
130
№ 2(21), 2010 г.
уже в XVIII веке оказалась включенной в систему всероссийских рыночных связей, и ее дальнейшее развитие протекало под непосредственным воздействием экономических процессов, происходивших в стране в целом [2,С.95].
Учитывая порубежное положение Донской земли, правительство сознательно не вмешивалось во внутреннюю жизнь казачества, всячески поощряло казаков, предоставляло определенные привилегии: личную свободу, независимость внутреннего управления, освобождение от государственных податей, от рекрутчины и т. д. В ведение войска было передано пользование природными ресурсами края, в т. ч. добыча полезных ископаемых, соли, древесины, рыбный промысел.
В том же роде был решен и земельный вопрос: грамотой Екатерины II в 1793 г. все земли войска закреплялись в «бесспорное на вечные времена» общественное владение «всего войска» [3,С.72]. Войсковая собственность на землю и исключительная привилегия казачества на все природные богатства края способствовали сословной замкнутости служилого сословия и предопределили существенные особенности социально-экономического и политического развития Дона.
Вслед за казаками на Дон стало переселяться и крестьянство. Крестьянская колонизация Дона проходила в рамках общероссийского переселенческого движения XVII - XIX вв. Ужесточение государственного тягла и помещичьего гнета, происходившее на протяжении всего XVII - XVIII вв, увеличение рекрутских наборов крайне негативно отражались на положении зависимого населения. Пользуясь отсутствием должного внимания со стороны правительства над окраинами, крестьяне тысячами бежали на Дон, Прикубанье и Кавказ, Нижнее Поволжье, Урал, меньше - в Сибирь и на Дальний Восток, надеясь на обширных незаселенных землях обрести свободу [4,С.42].
Особенность миграционных процессов на Дону заключалась в том, что на войсковые земли в большинстве своем переселялись выходцы из близлежащих областей: Воронежской, Белгородской, Курской, Орловской губерний особенно Слободской и Левобережной Украины. Причем число малороссиян постоянно возрастало, что объяснялось не только близостью региона, но и тем, что вплоть до 80-х гг. XVIII века на Украине признавалось право свободных переходов крестьян. Так, в 40-50-е гг. XVIII века на землю войска Донского из Слободской Украины прибыло около 37 тысяч украинцев, что сразу повысило их удельный вес здесь с 2,4% до 28,7% [4,С.47]. В целом можно говорить о преобладании в миграционных потоках малороссиян (черкасс), которые, пользуясь правом свободных переходов, переселялись, нередко целыми группами - «громадами», на Дон, где занимали пустующие земли. В начале XIX в. отмечаются массовые переселения на Дон и Приазовье семьями и даже селами крестьян с имуществом и орудиями труда из центральных губерний России (наиболее пострадавших в Отечественную войну 1812 - 1813 гг.), где помещики за счет усиления крепостнического гнета пытались восстановить свое разрушенное хозяйство[5,С.31,40].
В представлении основной массы переселяющихся область войска Донского и Приазовье оставались заветным местом, где можно было укрыться от крепостнической кабалы, перейти в казачье сословие [5,С.39].
Поскольку регистрация внутренних миграций вплоть до конца XVIII века, не считая данных каждой очередной ревизии, практически не велась, судить об общей численности переселенцев, в том числе в области войска Донского, крайне затруднительно. А. П. Пронштейн приводит следующие цифры о численности крестьян - переселенцев на Дону: к XVIII в. - 55 тыс., 1859 г. - почти 300 тысяч (около 30 % крестьян); С. Брук и В. Кабузан - 81 тыс. и 287 тыс. соответственно [6,С.57; 4,С.49]. Таким образом, темпы прироста за полвека выросли почти в 3 раза.
В истории формирования коренного крестьянского сословия на Дону можно выделить ряд этапов. Начальный период - массовая крестьянская колонизация Дона с начала XVII в.- до 60-х гг. XVIII века, характеризовался нарастанием темпов самовольных переселений и относительной свободой перемещений и выбора места проживания. По сообщению Е. П. Савельева «Крестьяне, стрельцы и ратные люди шли и в одиночку, и партиями, большей частью приставая к возвращавшимся из Москвы казачьим посольствам...
. Нередко сами атаманы.. .подговаривали московских людей идти с ними на Дон и на требования воронежских воевод выдать беглецов отвечали отказом и даже защищали их с оружием в руках. Стрельцы и ратные люди были для них желанными товарищами. Крестьяне же находили на Дону простор и свободу и охотно вступали в ряды казачества» [7,С. 17-18]. Переселенцы занимали свободные земли, селились, с согласия общества, на станичных землях или же образовывали собственные хутора. Обилие свободных земель позволяло организовать хозяйство без ущемления интересов соседей.
Многотысячные миграции на данном этапе оказали существенное влияние на эволюцию традиционного донского казачьего сообщества, внутри которого все более очевидным становится имущественное
131
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
расслоение, выделение элиты - первоначально военной. Подобно великороссийскому дворянству, привилегированный класс в казачьей среде формировался из военнослужилого сообщества, «лучших» людей, получавших от самого войска за выдающиеся заслуги и военные подвиги разного рода звания, например, войсковых старшин. Полученная вместе с должностью и званием власть позволяла новоиспеченной элите концентрировать в своих руках значительные права, привилегии и материальные блага, в том числе занимать, с разрешения администрации или самовольно, свободные войсковые земли [7,С.23]. Осваивая свободную территорию и пользуясь отсутствием законодательных актов, регулировавших земельные отношения, наиболее предприимчивые занимали свободные участки войсковых земель, на которых заводили хутора. Занятые ими войсковые земли практически стали их наследственной собственностью. Обремененные необходимостью выполнения своих непосредственных обязанностей, они охотно использовали труд крестьян - переселенцев, предоставляя последним возможность занимать сколько угодно земли для обработки [3,С.78]. Для привлечения переселяющихся крестьян на свои захваченные земли войсковые старшины старались обеспечить максимум всевозможных удобств: возводили постройки, ставили на речках и балках плотины и мельницы, устраивали водопои для проезжающих, переезды, постоялые дворы, церкви и проч., обещали всевозможные льготы; пример подавали сами атаманы [8,С.222]. Именно широкие возможности использования практически даровой рабочей силы переселенцев позволяло во многом укрепить экономическое положение элиты донского казачества, создало в дальнейшем предпосылки для развития на Дону крепостного права и появления в среде равноправного казачества класса помещиков. Активно использовали труд крестьян - переселенцев и рядовые казаки, как отдельные хозяева, так и станичные общества в целом. «Казаки на свободе от военных походов, - сообщает Е. П. Савельев, - заводили хутора и в них укрывали беглое крестьянство» [7,С.23]. Труд их использовался как на земледельческих работах, так и в скотоводстве, которым казаки занимались издревле более широко, чем земледелием. Более того, казачество нередко посылало в соседнюю Украину своих агентов (осадчих), которые сманивали к ним в слободы украинцев.
Правительство вынуждено было принять ряд мер, направленных на сыск, поимку и водворение на прежние места проживания беглых крестьян; на Дон неоднократно направлялись грамоты с приказами о поимке и возврате беглых, организовывались поисковые и карательные экспедиции [7,С.18; 5,С.40,44]. Первоначально это касалось только беглого великорусского крестьянства, но после выхода указов 1783 г. и 1799 г., ограничивших, а затем запретивших свободные переходы крестьян в Украине, поимке и возврату также подлежали и малороссы. В годы правления Петра I между центральной властью и донским казачеством по этому поводу разгорелся вооруженный конфликт[7,С.20]. Казачество считало требования центрального правительство организовать поимку беглых, а также снаряжение с этой целью вооруженных отрядов, вмешательством во внутренние дела, попытками диктовать свою волю. Очевидно, что вопрос о беглом крестьянстве являлся фоном для более значимых, происходивших в масштабах всего государства, процессов, связанных со становлением абсолютизма в России и проведением в жизнь взятого правительством курса на ликвидацию провинциальной вольницы.
Однако все попытки правительства остановить приток крестьян на Дон не увенчались успехом; вслед за периодом затишья после проведения очередных сыскных мероприятий миграции возобновлялись. Ни пограничные сторожевые кордоны, ни угроза смертной казни не могли остановить крестьянство, искавшее спасения в привольных донских степях. Казаки, как отмечает Савельев Е.П., заинтересованные в использовании труда переселенцев, нередко сами способствовали укрывательству крестьян [7,С.22-23].
Следует отметить, что проводившиеся правительством мероприятия по прекращению миграций тем не менее оказали влияние на состав крестьян - переселенцев. Сыскные мероприятия были направлены, прежде всего, на поимку беглых великорусских владельческих и государственных крестьян, что привело к значительному сокращению их численности на Дону относительно малороссийского элемента, а вскоре и к поглощению их последним. Поскольку выходцы из Украины на Дону известны были под именем Черкассы, то все пришлое население стало именоваться Черкассами в совокупности.
Дальнейшее развитие крестьянского сословия на Дону связано с изданием в 1763 г. указа Екатерины II с повелением записать всех Черкасс в ежегодный подушный семигривенный оклад. Собранные с них деньги сдавались обер-коменданту крепости Св. Дмитрия. За исправность поступления этого оклада отвечали владельцы и станичные атаманы, а высшее наблюдение за ними возлагалось на войсковую канцелярию и на обер-коменданта названной крепости [9,С.75-76]. Крестьяне, вошедшие в списки, были приписаны к отдельным лицам, а также к целым станичным обществам, администрация которых несла ответственность за организацию сбора податей. По данным 1763 г. крестьян значилось 232 поселения с 20422 душами, что должно было составить свыше 14 тыс. руб. ежегодных поступлений в казну [9,С.76].
132
№ 2(21), 2010 г.
С этого времени крестьяне, записанные в подушный оклад, получили официально право проживания на Дону, а чиновники и старшины получили официальное право использовать труд приписных. На этом этапе крестьяне сохраняли личную свободу, а также свободу выбора: записываться ли за влиятельными старшинами, отводившими им для поселения земли, или же приписаться к станице и отбывать совместно с казаками общественные повинности; сохранялась и возможность вступления в ряды казачества. На свободных войсковых землях возникали целые крестьянские поселения, получившие названия слобод. Старшины сами организовывали такие поселения, привлекая в них крестьян и организуя их обустройство. С другой стороны, включение в подушный оклад ограничивало свободу перемещения даже в пределах области, а самовольный уход расценивался как побег и карался законом. О бежавших немедленно доносилось канцелярии, которая обязана была предпринять соответствующие меры для розыска беглецов. Желающим идти на заработки выдавались станицами билеты с указанием их лет, роста и примет, но не иначе, как за поручительством зажиточных и надежных лиц, которые бы, в случае пропущения срока или невозвращения вовсе отлучившихся, платили за них в казну установленные сборы. Крестьянам, жившим в г. Черкасске, билеты выдавались из войсковой канцелярии [7,С.25-26].
Крестьяне, записанные в перепись 1763 г., положили начало формированию сословия коренного донского крестьянства. Число их за счет естественного прироста и непрекращающихся миграций постоянно росло. После разорения Запорожской Сечи в 1775 г. отмечается новый приток на Дон малороссийского крестьянства и казачества. Во время 4-й ревизии (1782 г.) крестьян за частными лицами на Дону числилось уже 26579, из них 7456 - за станицами, за отдельным владельцами - 19123 [9,С.87]. По данным 5-й ревизии (1795 г.) всех крестьян числилось 59492, из них за помещиками - 54628, за станицами - 3864 [9,С.79]. Уменьшение числа крестьян, записанных за станицами, объяснялось переходом части их в казачье сословие.
Масса крестьян - переселенцев сыграла важную роль в деле хозяйственного освоения края, активно включалась в производственный процесс, вводя в оборот целинные земли, способствуя развитию ремесла, вносила свою лепту в улучшение инфраструктуры - строительство и содержание дорог, почт и т.д. Труд приписных крестьян использовался не только в земледелии, но и в промышленном производстве: на мельницах, винокуренных, салотопенных и прочих заводах [10,С.240].
Вместе с тем, донское крестьянство, несмотря на официальное его признание, все же не являлось полноправным участником общественной жизни. Крестьяне не имели права на получение земельных наделов и пользовались ее исключительно по договоренности со станицей или крупным землепользователем. Черкассы, приписанные к станицам и жившие в поселках, приселках и хуторах, не имели голоса в станичных делах и не могли отлучаться без ведома из станицы. Доступ в казачье сословие был для них ограничен. Браки между представителями казачества и крестьянства запрещались [цит. по: 11,С.30]. Источники упоминают о случаях уступок станицами крестьян помещикам [7,С.26].
Дальнейшее развитие крестьянского сословия шло по пути постепенного закрепощения донских крестьян, приравнивания их положения к положению зависимого населения других регионов. В феврале 1795 г, сенатским указом предписывалось набирать рекрут из донских малороссиян наравне с поселянами казенного ведомства. А в 1796 г, и для донских крестьян наступил свой «Юрьев день»: указом Павла Петровича, последовавшим 12 декабря 1796 г., «в видах водворения порядка и утверждении в вечную собственность владельца, повелевалось, чтобы в губерниях Екатеринославской, Воронежской, Кавказской области, Таврической, а также на Дону - каждый из поселян остался в том месте и звании, как он по нынешней ревизии (5-й) записан будет» [7,С.25]. Очевидно, что данный указ не устанавливал крепостного права в его традиционной форме посредством передачи крестьян в потомственную собственность дворянам, но фактически воспринимался старшинами и прочими представителями войсковой элиты как акт закрепления крестьянства за ними. Многие донские старшины и военные чины разных наименований увидели себя потомственными обладателями нескольких сот и даже тысяч крестьянских душ. К этому времени донские богатеи получили возможность приобретать покупкой крепостных крестьян у великорусских помещиков. В частности, по той же 5-й ревизии из 54 тыс. крестьян, числившихся за помещиками, около 4 тыс. было покупных [7,С.26-27].
Таким образом было фактически утверждено крепостное право на Дону. Крестьянство, лишившееся права перехода от владельца к владельцу, вновь оказалось под крепостническим гнетом, от которого в свое время искало убежища. Прикрепление крестьян к земле позволило формирующейся элите упрочить свое экономическое благосостояние, вернее, получив гарантию сохранения рабочих рук, сделать его более стабильным. Войсковые старшины и наиболее богатые казаки стали укреплять свои хозяйства, заводили усадьбы, свозили записанных за ними крестьян на свободные войсковые земли (большей частью Миусский и Донецкий округа), продолжали усиленную, «не виданную еще на Руси, с варварскими приемами и
133
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
ухищрениями», скупку крепостных в соседних губерниях для переселения их на вновь захватываемые войсковые земли по рр. Миусу, Калмиусу, Донцу и его левым притокам [7,С.31]. Интересно, что для увеличения своих владений донские помещики, по свидетельствам современников, использовали достаточно разнообразные приемы, например «через женитьбу на русских помещицах, дарственные записи; ... мелкопоместные чиновники покупали один только женский пол, а мужское население явилось с течением времени» [12,С.32]. Поселяя приобретенных крестьян на войсковых землях, формирующееся помещичество еще больше стесняло казаков, чем вызывало массу неудовольствия и возмущения.
Дальнейшее развитие социально-экономических отношений шло по пути укрепления положения верхушки донского казачества, оформления дворянского сословия, что было законодательно закреплено именным указом Павла l от 1798 г. о приравнении званий казачьих чинов с чинами регулярных войск. Новоявленное дворянство перешло к усиленному захвату войсковых земель, заселению их крестьянами и обустройству собственных владений.
Использование труда зависимого крестьянства происходило на тех же условиях, что и повсеместно в России. Подобно великороссийскому зависимому люду, донское крестьянство обязано было выполнять ряд повинностей: прежде всего отрабатывать барщину, достигавшую в среднем 3-4, а в некоторых случаях, и 6 дней в неделю; многие помещики применяли систему посылки крестьян на господские поля сроком на 2-3 недели. Нередко встречались хозяйства, где применялась месячина. Был распространен оброк как натуральный, так и денежный [13,С.93-94; 14,С.93-94]. Донские помещики использовали труд крепостных в промышленности, где также применялась барщина [10,С.242]. Нередко в качестве повинностей крестьяне на своих подводах, лошадях и волах доставляли помещичий хлеб за 200-300 верст к азовским портам [11,С.38].
Крестьяне - малороссы, приписанные к казачьим станицам, которых по 5-й ревизии числилось 3864 души, по ходатайству атамана Платова в 1808 г. были исключены из ведения станиц и обращены в войсковые для заселения по Кавказскому тракту четырех почтовых станций, расположенных от Старочеркасска до карантина при урочище «Средний Егорлык». В 1811 г. эти войсковые крестьяне были переведены в казаки и населили 4 станицы: Махинскую (ныне Ольгинскую), Кагальницкую, Мечетинскую и Егорлыцкую. В 1819 г. в эти станицы было переселено до 300 собственно казачьих семейств из разных станиц. Малороссияне, приписанные к Мигулинскому Троицкому монастырю, также были обращены в казаков и населили хутор Тиховский [7,С.32]. В итоге, по 6-й ревизии, бывшей в 1811 г., записанные за станицами крестьяне не упоминаются, общая численность крестьян на Дону составила 76857 душ.
Таким образом, крепостное право на Дону было установлено в считанные десятилетия и имело ряд особенностей. Во-первых, основу крестьянского сословия на Дону составило беглое крестьянство, самовольные переселенцы, в основном малороссийский элемент. Как правило, общинные связи среди пришлого населения были крайне непрочными. Если до запрещения переходов на Украине малороссы нередко переселялись целыми общинами, то в последующем это были самовольные переселенцы, оставлявшие на родине собственные общины в поисках лучшей доли. Во-вторых, крепостное право на Дону было законодательно закреплено раньше, чем оформился класс дворян. Кроме того, донское дворянство не являлось помещичьим классом в полном смысле этого слова, поскольку de jure земля считалась собственностью всего войска. Долгое время владения донских чиновников и дворян не имели четко обозначенных границ. Новоявленные помещики захватывали не только свободные земли, но и частью - казачьи станичные и юртовые. Потому нередко крестьянские поселения оказывались среди собственно казачьих довольствий, что впоследствии значительно затруднило разрешение аграрного вопроса на Дону.
В целях сокращения дворянского владения на территории станичных юртов и ограничения расширения этих владений, а также приведения всей системы поземельных отношений в регулируемое состояние, в мае 1835 г. было издано «Положение об управлении войска Донского». Положение признавало разделение земли на общественную и частную. Юртовые довольствия казаков, из расчета не менее 30 дес. на душу, закреплялись в общественную собственность и не могли быть отчуждаемы. В собственности войска оставались войсковые запасные земли, предназначенные для дополнения казачьих станиц и юртов и образования новых. Поместным чиновникам, находившимся на свободных землях, надлежало нарезать по 15 десятин на ревизскую душу по числу крестьян 8 ревизии (1834 г.), излишки переходили либо станицам, либо в войсковой запас. В случае, если поселения крестьян, записанных за помещиками, находились на казачьих землях, их предписывалось перенести с территории станичных юртов на свободные войсковые земли с предоставлением возможности получения полагающейся земли на свободных землях в Донецком и Миусском округах. При переводе владений в эти округа земля нарезалась из расчета 20 десятин на душу м. п. Земля, отведенная крестьянам, согласно Положению, обращалась в потомственную
134
№ 2(21), 2010 г.
собственность их владельцев. Необходимо подчеркнуть одну особенность помещичьего землевладения на Дону: изначально не крестьяне были прикреплены к земле, а земля закреплялась за крестьянами, и, нарезанная на крестьян, переходила в потомственную собственность их владельцев. Образно охарактеризовал эту особенность А. А. Карасев: «Там (в России - М. К.) крестьяне пришли к помещику по землю, а у нас - земля по крестьянам» [9,С.86]. Положением 1835 г., таким образом, вводился институт частной собственности на Дону, с тем, правда, ограничением, что вплоть до завершения обмежевания всех категорий земель поместное дворянство не могло полностью распоряжаться своими наделами, в частности продавать. Всего во владение помещиков на 102560 душ крестьян по 8-й ревизии (из них - 3626 дворовых) [9,С.87] было нарезано свыше 1,7 млн. дес. земли [15, С.208]. Право на получение наделов было предоставлено беспоместным чиновникам на условиях пожизненного пользования с правом выкупить их в потомственную собственность. Впоследствии, в 1870 г., в потомственную собственность были переведены срочные участки мелкопоместных чиновников. Всего в частной собственности дворянства и чиновничества в 70-х гг. XIX в. находилось свыше 3 млн. дес. земли [15,С.215].
Положение 1835 года, несмотря на значительное урезание площади помещичьих земель через ограничение владения 15-20 дес. на ревизскую душу, окончательно утвердило становление института частной собственности на Дону. Рядом законов 1835, 1857, 1868 годов землевладельцы получили право закладывать и продавать свои земли первоначально только лицам войскового сословия, а затем и всем «без разбору». Донские помещики отныне сравнялись во всех отношениях с российскими. Всего 1858 г. по материалам 10 ревизии помещиков, имевших до 20 душ, насчитывалось 1936, от 21 до 100 душ - 681, от 101 до 500 душ - 232, от 501 до 1000 душ - 41, а свыше 1000 - 14 помещиков [15,С.217].
Таким образом, помещичье хозяйство, а, следовательно, и крепостное состояние крестьян на Дону имели некоторые отличительные черты. Во-первых, владельческие крестьяне на Дону не испытывали особых стеснений в землепользовании. Надел в 15-20 десятин, нарезавшийся на крестьянскую душу помещиком, и находившийся в фактическом пользовании крестьян, позволял последним вести довольно продуктивное хозяйство. Достаточный земельный надел обеспечивал не только собственно кормовую площадь, но и рыночную, т.е. излишек производимого продукта. Во многом это объясняло более активное вовлечение донского крестьянства в торгово-рыночные отношения, особенно проявившееся после отмены крепостного права. Это обстоятельство, наряду с тем, что донские помещики являлись в большинстве своем представителями войсковой верхушки, т.е. не были помещиками в прямом смысле этого слова, обусловили относительную свободу деятельности крестьянства в рамках помещичьего хозяйства, меньшую степень его эксплуатации. Крестьяне, продолжавшие по причине незавершенности межевых работ проживать на казачьих землях, в меньшей степени испытывали на себе влияние крепостного гнета. Кроме того, следует учитывать, что крепостное право на Дону оформилось значительно позднее - почти на 200 лет, чем в России, а отменено было реформой 1861 г. уже спустя 65 лет. Донское крестьянство не успело ощутить в полной мере тяжести крепостного положения, и, главное, самосознание крестьян не успело впитать в себя дух крепостного подчинения и зависимости, ограничивающей патриархальности жизненного уклада. Вместе с тем, не следует однозначно оценивать крепостное положение на Дону как явление недостаточно оформившееся, не имевшее столь ярких проявлений, как в России в целом. Безусловно, вследствие кратковременности своего существования оно не могло нанести того непоправимого урона крестьянскому сословию, который отмечался в центральных губерниях, где крестьяне находились на положении рабов. Но и донское крестьянство успело испытать всю тяжесть крепостного гнета. В частности, Савельев Е. П. отмечал, что в первой половине XIX в. «.. .на Дону рабство царило в полной силе, как и в центральной России и Украине. Крестьян продавали, меняли на лошадей, охотничьих собак, проигрывали в карты и вообще распоряжались ими как своей неотъемлемой собственностью, живым инвентарем. Главным невольничьим рынком была ярмарка в слободе Криворожье Донецкого округа, куда привозили для продажи крестьян также из других губерний и невольников из Азии». И если крестьяне, проживавшие среди казачества, «служившего живым примером свободы личности и инициативы своего труда», в меньшей степени испытывали тяжесть зависимого положения, то среди крестьянского населения, загнанного «в глушь Миусского и Донецкого округов», царили беспросветный «гнет и произвол.» [7, С.34].
Таким образом, очевидно, что крестьянская колонизация Дона в XVIII первой половине XIX вв. оказала важное влияние на развитие региона в целом. Во-первых, способствовала хозяйственному освоению региона. Во-вторых, на фоне многотысячной крестьянской колонизации происходит оформление казачьей сословной замкнутости и формирование донского поместного дворянства. Интересен тот факт, что крестьянство, оказавшее значительное воздействие на социально-экономическое развитие региона и положение отдельных категорий населения, на данном этапе не признавалось в качестве полноправного члена донского сообщества.
135
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
И только после реформы 1861 г. крестьянство Дона обрело официальное право на получение земельного надела, организацию общественной жизни, ему был гарантирован определенный набор прав и свобод.
1. История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. В 3-х томах. / под ред. З В. Удальцовой. Т. lll. Крестьянство Европы в период разложения феодализма и зарождения капиталистических отношений. - М.: Наука, 1986.
2. Л. Тоценко. Крестьянский отход и его роль в освоении природных ресурсов южной России в эпоху позднего феодализма. // Социально-экономические проблемы российской деревни и феодальные и капиталистические эпохи: Материалы XVII сессии симпозиума по изучению аграрной истории. - Ростов н/Д, 1978 г., 1980 г.
3. Греков А. М. К истории земельного вопроса на Дону в связи с современным положением и решением его. // Сборник области войска донского статистического комитета (далее СОВДСК). Вып. 7. - Новочеркасск, 1907 - С. 72.
4. Брук С. И., Кабузан В. М. Миграция населения в России в XVIII - начале ХХ веков (численность, структура, география). // История СССР, 1984. - № 4.
5. Дон и Степное Предкавказье в XVIII - первой половине XIX веках / под ред. Пронштейна А.
Ч. 1. Заселение и хозяйство. - Ростов н/Д, 1977.
6. Пронштейн А. Роль казачества и крестьянства в заселении и хозяйственном освоении Дона и Степного Предкавказья в XVIII - первой половине XIX вв. // Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы. Сер. Общественные науки, 1982. - № 1.
7. Савельев Е. П. Крестьянский вопрос на Дону в связи с казачьим. Историко-статистический очерк. - Новочеркасск, 1917.
8. Н. Коршиков Земля и воля. Реформирование землепользования на Дону в первой половине XIX века // Дон, 1994. - № 1.
9. Карасев А. А. Донские крестьяне // Труды областного войска донского статистического комитета (далее ТОВДСК). Вып.1. - Новочеркасск, 1867.
10. Коршиков Н. Как жили на Дону (XVIII - I половина XIX в.) // Дон, 1997. - № 5.
11. Дон и Степное Предкавказье XVIII - перв. пол. XIX. Ч. 2. (Социальные отношения, управление и классовая борьба) / под ред. Пронштейна А. П. - Ростов н/Д, 1977.
12. Ветчинкин В. Н. Очерк поземельного владения на Дону в связи с развитием межевания // ТОВДСК. Вып. 2. - Новочеркасск, 1874.
13. Игнатович И. Помещичьи крестьяне накануне освобождения. - М., 1910.
14. Крестьянское движение на Дону. - М., 1937.
15. Коршиков Н. Дворянское землевладение на Дону // Дон, 1997. - № 12.
АМАЕВА Д. В.
К ВОПРОСУ О ФОРМИРОВАНИИ КАЛМЫЦКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В ПЕРВОЙ
ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА*
История формирования интеллигенции, определение ее роли в социокультурных и общественнополитических процессах страны традиционно составляет одно из приоритетных направлений в отечественной исторической науке. Вопрос об интеллигенции, ее роли в обществе постоянно был предметом пристального внимания исследователей-гуманитариев. Разное понимание феномена интеллигенции, ее социальных и исторических корней, ее взаимоотношений с властью и обществом отражает сложность этой проблемы.
Естественно, что в основе освещения национальной интеллигенции в общественной истории должно лежать определение самого понятия интеллигенции. Перед любым исследователем истории интеллигенции неизбежно возникает эта проблема. На наш взгляд, проблему следует рассматривать под определенным ракурсом в каждом конкретном случае. Анализ интеллигенции на национальном материале дает возможность
* Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (грант 10-01-36105 а/ю).
136
