CC BY
44
них занимает идеология разделенного мира, сформулированная основоположниками геополитики X. Макиндером, А. Мэхеном,
К. Хаусхофером и др. Хотя на теоретическом уровне ее принято отвергать, лица, принимающие решения, прочно усвоили эту идеологию.
Нам представляется, что западная политическая элита пока еще не осознает опасный характер тенденции глобального фундаментализма в мировом развитии. В данной ситуации необходим поворот от конфронтационного мышления (типа «столкновений цивилизации») к ноосферному мировидению.
1. Осипов Г.В. // Социологическое понимание новых геополитических и социальных реалий в XXI веке. 2005. № 3.
2. Зиновьев А.А. Глобальный человейник. М., 1997.
3. Лесков Л.В. // Общественные науки и современность. 1998. № 3.
4. Яковец Ю.В. Взаимодействие цивилизации Востока и Запада: осевая проблема XXI века. М., 2001.
5. Бестужев-Лада И. В. Альтернативная цивилизация. М., 1998.
6. Окружное послание «Evangelium vitae» папы Иоана Павла II о ценности и нерушимости человеческой жизни. П.; М., 1997.
7. Бжезинский 3. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические инициативы. М., 1998.
8. Иноземцев В.Л. Расколотая цивилизация. М., 1999.
9. Панарин А.С. // Общественные науки и современность. 1999. № 4. С. 152.
10. Неклесса А.И. // Вопр. философии. 2001. № 3.
11. Буданов В.Г. Этика, эсхатология, синергетика. Режим доступа: //www.synergetic.ru/science/ index.php?article =eticka. Загл. с экрана.
12. Померанц Г.С. // Вопр. истории. 1991. № 3. С. 5.
13. Гранин Ю.Д. // Философ. науки. 2006. № 7.
14. Назаретян А.П. Цивилизационые кризисы в контексте Универсальной истории. М., 2001.
15. Лесков Л.В. // Общественные науки и современность. 2001. № 6.
Поступила в редакцию 3.08.2007 г.
ЭСТЕТИЗАЦИЯ ПРОСТРАНСТВА СОВРЕМЕННОГО ФИЛОСОФСКОГО ЗНАНИЯ
Т.М. Шатунова
Shatunova T.M. Aesthetization of modern philosophical knowledge space. The article deals with the problem of interaction of philosophical directions, considered modern as they penetrate into the inner world of «the cultural hero of our time». The nature of links of the basic discourses of modern philosophy is defined by the discipline that represents a kernel and a general cultural-philosophical background of their interaction. Such kernel is presented by nonclassical aesthetic ontology that connects phenomenological, existential, hermeneutic, anthropological and social-philosophical discourses.
Отсутствие науки эстетики предполагает в качестве своей предпосылки и компенсации сильнейшую эстетическую окрашенность всех прочих форм осмысления бытия.
С. С. Аверинцев
Философия в современном мире рефлектирует непростые реалии культуры и коллизии социальной жизни человека. Иногда утешает, как было в средние века, по боль-
шей части, наоборот, будоражит, даже эпатирует, создавая провокацию мысли или поступка. Что именно философия «делает в современном мире» - зависит не в последнюю очередь от того, какая это философия: какова ее главная дисциплина, ее эргон или системообразующий элемент. Общий смысл перехода от классической философии к неклассической раскрывается в феномене онтологического поворота современной западной фи-
лософии, в ходе которого на первый план среди философских дисциплин выходит онтология. Итогом поворота стал уход от субъектно-объектной вертикали, и человек был определен как говорящее, вопрошающее, понимающее бытие. Сейчас уже мало кто помнит о том, что начался онтологический поворот с эстетики, с переосмысления роли искусства в культуре и жизни людей.
Как известно, наиболее ярко идею онтологии искусства М. Хайдеггер выражает в работе «Исток художественного творения». Философ говорит, что художественное произведение символизирует не только самое себя, но и нечто иное. Взгляд на творение вырывает нас из обыденного мира и повседневного хода вещей и относит к «не здесь и не теперь». Это взгляд из ниоткуда и из никогда. Такое ощущение «иного места и времени» есть не что иное, как интуиция бытия. Вот почему человек рядом с произведением искусства - бытийствующее существо, а творение - канал, путь к бытию: «В творении, если в нем совершается раскрытие, растворение сущего для бытия его тем-то и таким-то сущим, творится совершение истины» [1].
Действительно, проблема истины бытия никогда раньше не принадлежала эстетике, это была всегда гносеологическая или онтологическая проблема, но теперь она больше не решается вне эстетики. С другой стороны, искусство оказывается предметом онтологии, поскольку в нем полагает себя бытие. Совершая онтологический поворот в исследовании природы искусства, Хайдеггер осуществил его и по отношению к эстетике в целом, превратив ее в онтологическое учение. Именно поэтому все философские дисциплины онтологического круга имеют эстетическое содержание и форму, светятся светом эстетики. Иначе и не могло быть, поскольку онтологический поворот начинается с эстетики и «изнутри» эстетики. За счет чего возможен этот поворот и почему эстетика может заниматься теперь «не своим делом»? Ответ Хайдеггера сформулирован тоже в виде вопроса, додумывать который приходится уже нам: «Что же такое есть истина, что временами она открывается, сбываясь как искусство?» [1, с. 280-281]. Такая постановка вопроса ведет к анализу эстетической природы бытия, к онтологии эстетического.
Итак, исторически первый шаг онтологического поворота заключается в смене взгляда на искусство. Оно теперь воспринимается не как «отражение жизни в художественных образах», а как необходимая компонента самой жизни. Вспомним хотя бы Бахтина, исследовавшего романы Достоевского под знаком их событийности в духовной жизни русского общества.
Затем, на втором шаге, тот же Бахтин в логике онтологического поворота рассматривает событие нравственного поступка. Речь идет о со-бытийности, сопряженности нравственных исканий и деяний человека - с бытием. Философия экзистенциализма в лице Ясперса и Камю в категориях бытия рассматривает феномен веры (экзистенциалы человеческой жизни вообще все видятся с этой позиции как со-бытийные феномены). В рассматриваемой логике наука, которая становится «непосредственной производительной силой общества», тоже перебирается из области надстройки в структуры общественного бытия. Логическим завершением онтологического поворота, идущим вослед онто-логизации понимания, считается «поворот к языку»: то, что понимается, обычно как-то выговаривается. Одно из онтологических определений человека - говорящее бытие. Иногда и само понимание случается лишь тогда, когда нечто проговаривается: понял, когда начал говорить.
Итогом онтологического поворота, естественно, стала онтология в роли эргона, души, энтелехии всего корпуса философского знания, задающая порядок и направление смещения всего спектра философских «наук». Между тем, онтологии бывают разные, прежде всего, в зависимости от понимания их авторами (а также эпохой) природы центральной категории всех онтологических учений - бытия: вечное и неизменное, как у Парменида, или историческое, Бременящееся, как у Хайдеггера. Недосягаемое для человека как античный Космос или средневековый Бог, или «бытие с человеческим лицом» [2], какое родилось в представлении новоевропейского культурного героя. Бытие сущего или «чистое» бытие.
В то же время нет смысла говорить о возврате современной философии к какой-то существовавшей ранее форме онтологического мышления. Бытие на протяжении че-
ловеческой истории постоянно поворачивается к человеку своими разными гранями, создавая каждый раз новое «историческое событие бытия». Возможно, именно поэтому Хайдеггер сказал однажды, что история бытия всегда впереди [3]. Вот почему говоря об онтологизации всей не- и постнеклассиче-ской философии, необходимо еще и видеть, как сегодня бытие является человеку, какой может быть современная онтология.
Возможные варианты известны: онтология может быть экзистенциальной, герменевтической, антропологической, феноменологической. За каждым подходом стоит своя истина или хотя бы ее доля, и эти подходы не противоречат, а взаимно дополняют друг друга.
Выскажем предположение о некотором основании единства этих направлений: их соединяет общий исток - эстетическое начало, и сохранность этого соединения обеспечивается тоже философско-эстетическим дискурсом. Онтология эстетического пронизывает практически все направления современной философии. Почему?
Прежде всего, эстетическое начало всегда было необходимой компонентой философского знания. На всех этапах развития философии ее можно было определить еще и как искусство мысли. Философия не всегда представляла собой теорию, но зато всегда -«любомудрие», «любовь к красивой мудрой мысли» (Августин). Мудрая мысль всегда прекрасна, даже если по содержанию она горька. Основным мотивом книги Мамарда-швили «Эстетика мышления» как раз и является мысль о прекрасной мысли. С точки зрения Мамардашвили, любая мысль красива уже потому, что она приносит человеку радость. От мысли человек испытывает не только интеллектуальное, но и почти физическое, чувственное наслаждение. Не случайно архимедова «Эврика!» может быть переведена как «Нашел!», «Понял!», а ощущение высшей точки понимания сравнимо с высшей эстетической реакцией - катарсисом. В акте понимания человек ощущает себя живым, бытийствующим существом и одновременно мыслящим телом. Что-то понять - не просто радостно, но еще и приятно1.
1 Это, кстати, очень заметно при работе со студентами. На семинаре, когда что-то интересное сами поняли, они говорят «Кайф!».
Философия, как и искусство, требует к себе страстного отношения. Не случайно А.Ф. Лосев назвал одну из своих работ «Страсть к диалектике», а Ницше назвал Сократа мистагогом науки, имея в виду философию и неистовое отношение к акту рождения мысли, которое всегда испытывал платоновский Сократ. «Понять» для Сократа означало «родить в прекрасном».
Кроме того, всегда возникает еще и проблема донесения, выражения своего мыслительного восторга до читателей, слушателей или собеседников. Тогда философия выступает еще и в качестве своеобразного искусства философа. Аристотель называл логику гармонией мысли, а в неокантианстве сложилось понимание всей философии как поэзии понятий. Мамардашвили определял метафизику как «странное искусство». Что же касается Хайдеггера, то он постоянно говорит о том, что у поэзии и мысли одни корни, общее происхождение и странное схождение. По Хайдеггеру, мыслить значит быть поэтом. Эстетическое начало - не случайное украшение философской мысли, а ее глубочайшая природа, то самое агсЬе, от которого поют музы.
Если рассматривать исторический аспект присутствия эстетической компоненты в философской мысли, мы встретимся с колоссальной традицией (Гераклит и Демокрит, Платон и Плотин, Августин и Боэций, Фома и Николай Кузанский, Кант и Гегель, Ницше и Хайдеггер). Эстетическое начало в этой традиции постоянно меняет свое место и формы. Иногда прихотливо соединяется даже с самыми неэстетическими компонентами философствования2, уходит в тень, становится фоном, потом опять выходит на первый план и берет на себя как бы «чужие», неэстетические задачи. Мы получаем настоящее «приключение проблемы», как сказал бы Деррида, и чтобы проследить все его основные перипетии, нам пришлось бы долго путешествовать, последовательно перебираясь из эпохи в эпоху.
2 Например, с теорией познания, неизменно использующей самую разнообразную метафорику для определения познанного, познаваемого, разумного и непознаваемого, соответственно, как света разума, тьмы невежества, ученья как света, истины как горизонта, к которому стремится наше познание и т. п. Можно вспомнить здесь и бэконовские идолы театра, рода, рынка и пещеры.
Сегодня вопрос о природе и смысле, содержании и формах эстетизации философского дискурса становится особенно актуальным. Можно сказать, что весь многообразный спектр взаимоотношений современной философии с классической традицией и неклассическими учениями так или иначе связан с эстетикой. Начиная с середины XIX в. едва ли можно найти философское направление, избежавшее тенденции эстетизации. В античной и средневековой философии этот процесс осуществлялся как бы сам собой, достаточно естественно. В классической рационалистической философии выделение эстетики в отдельную дисциплину в форме «философской науки» было оборотной стороной деэстетизации мироощущения и миропонимания человека. Эстетизация неклассического философского дискурса проходит в форме осознаваемого философами процесса. Она стала преднамеренной и в силу этого искусственной, следовательно, сама философия сознательно развивается тоже в какой-то мере уже по законам искусства.
В настоящий момент эстетизация представляет собой некоторый общий настрой, тон философии - нечто соединяющее самые разные, даже противоположные философские учения. Это важно постольку, поскольку ни неклассическая, ни постнеклассическая философия никогда не представляли собой целостного явления. Более того, если классические философские учения в конечном итоге всегда взаимно дополняли друг друга, соединяясь в систему на общих принципах, то неклассические направления философии никогда не могли дополнить друг друга до подобной целостности. Тем не менее, эстетическая окрашенность формы и содержательное эстетическое начало объединяют все эти разнонаправленные дискурсы.
Что еще интересно: общие черты неклассических философских учений обычно присутствуют в их содержании в форме некоторого отрицания классики, поэтому их объединяет негативистский, нигилистический пафос: ир-рационализм, де-гуманизация, де-субъективация, анти-историзм и т. п. В этом негативизме проявляется стремление неклассической философии быть антиклассикой или «классикой наоборот». Эстетическое начало, пронизывающее все неклассические философские дискурсы, напротив, является
едва ли не единственным «позитивом», выражающим их общность. Вполне возможно, что эта общность носит пока несколько внешний характер, тем не менее, именно эстетическая компонента начинает формировать собственное качество неклассической философии. Последняя предстает тогда как самодостаточный и самоценный этап развития западноевропейской мысли, значимость которого выходит далеко за пределы отрицания классики.
Итак, собственное положительное содержание неклассической философии складывается в процессе ее эстетизации. Как это происходит?
Прежде всего, меняется сама эстетика. Со страниц учебной и научной литературы постепенно исчезают определения искусства в терминах теории отражения, уходят в прошлое попытки дать точные «научные» определения эстетическим категориям. Начинают преобладать подходы к искусству как феномену самой человеческой жизни, ставятся вопросы о метафизических возможностях искусства и о его антропологическом потенциале. Прекрасное, комическое и трагическое расцениваются как формы становления самой социальной и метафизической реальности. Категория прекрасного в итоге приобретает онтологический статус и «перемещается» в область метафизического дискурса. Усиливается онтологический потенциал эстетики, за счет чего она «напоминает» философии о ее изначальной проблеме - проблеме бытия, возвращая ей статус знания особого рода, не обязанного догонять науку или служить ей. Эстетика оказывается, таким образом, формой самоопределения неклассической философии. Это значит, что философия как таковая впервые после нескольких веков модерна обретает себя вне зависимости от рационалистической картины мира и от научного мировоззрения, а эстетика становится своеобразным катализатором процесса онто-логизации философского дискурса в целом. В горизонте новой онтологии формируется корпус актуальных проблем антропологического, феноменолого-герменевтического и экзистенциального дискурсов.
Каждое из этих направлений обладает собственным эстетическим потенциалом. В философии экзистенциализма осуществляются настойчивые попытки обрисовать при-
роду человека в эстетических категориях. Сначала эстетическое в человеке видится экзистенциалистами как его естественная, природная характеристика. Ранний экзистенциализм в этом вопросе близок к романтикам, всегда считавшим естественного человека эстетическим существом, порожденным первородной поэзией Универсума. По Кьеркегору, эстетическая характеристика естественного человека - своего рода программа-минимум, условие того, чтобы просто быть и оставаться человеком. Кьеркегор как бы на время забывает, что эстетическая способность незаинтересованного наслаждения прекрасной видимостью - плод долгой социальной эволюции.
В позднем экзистенциализме эстетическое начало перестает мыслиться как всего лишь естественная характеристика человеческой природы и становится в полной мере ее бытийной онтологической и, следовательно, сверхъ-естественной чертой. Это «вторичная» эстетика, формирующаяся «после этики», в результате этики и над ней.
В философском эссе «Цвет трагедии белый» Э.Ю. Соловьев исследует «этос» героев Хемингуэя, представителей «потерянного поколения». Один из них - персонаж романа «И восходит солнце» Джейк Барнс. Он вернулся с войны, испытав опасность полной мерой, человеком, умеющим пересиливать страх. Его дождалась любимая женщина, но ранение навсегда лишило его надежды быть с ней. И еще он хорошо усвоил, что общество бросает человека на войне, оставляя его один на один со всем ее ужасом и мерзостью. Соловьев пишет, что обычно человек воспринимает мир под знаком определенной цели, поэтому его отношение к миру в целом не может быть неутилитарным. В отличие от кьеркегоровского Авраама, воодушевленного своей верой, герой Хемингуэя ни на что в этой жизни не рассчитывает и ничем не воодушевлен. Однако это не значит, что его «дух выжжен, а глаз мертв». Наоборот, он смотрит на мир «феноменологически»: каждая вещь под его взглядом «сразу и целиком раскрывает себя». Джейк Барнс бескорыстно устремлен в мир, и мир открывается ему с той непреложной наглядностью, с какой «трава, деревья, небо открываются смертельно раненному («вот все, больше ничего не будет»)». Герой постоянно ощущает мир на
уровне катарсиса, как солдат, находящийся на грани жизни и смерти, или как ребенок, для которого все в этом мире одинаково важно, пленительно и таинственно. Каждое мгновение жизни незаменимо ценно, и в любую минуту «мир существует для него «в первый и последний раз» - так, словно он поставил перед собой задачу удержать каждое переживание для вечности и умереть с ним», - пишет Э.Ю. Соловьев [4].
Это та ситуация, когда эстетическое, бескорыстно-катартическое отношение человека к миру выше и целостнее любого воодушевления, цели, любви, веры. Верить больше не во что, и несмотря на это именно теперь вдруг открывается вся красота мира. Получается, что эстетическое живет в человеке дважды. Сначала - до всякого этического. Это детское или мифологическое (детство человечества), естественное восприятие мира, в котором однозначно «эстетика - мать этики» (Бродский). Потом - уже после всякого этического, религиозного, социального, когда человек выходит на самые прямые отношения с миром и видит его «как в последний раз». Один на один с миром, один на один со смертью человек раскрывается как существо эстетической природы, и мир раскрывает человеку красоту своего бытия. Здесь эстетическое начало в человеке - его характеристика как сверхъ-естественного существа. Эта эстетика ни в коей мере не равна способности сохранять вопреки обстоятельствам наивно-детское или мифологическое восприятие мира. Она ничего общего не имеет с оптимизмом на грани идиотизма. Эта эстетика выстрадана взрослым человечеством и современным человеком.
Таким образом, сложнейшие характеристики человеческой природы «наработанные» в драме исторических коллизий XX в., экзистенциализм осмысливает и как эстетические феномены. Экзистенциализм - не просто «олитературенный» философский дискурс, это еще и дискурс глубочайшего эстетического содержания с онтологическим и антропологическим смыслом.
Герменевтика с момента ее формирования как философской дисциплины предполагает феномен понимания в качестве своего основного предмета и главной категории. Понимание мыслится как способ бытия человека в мире, а не как случайное, эпизоди-
чески происходящее явление. Герменевтическая установка не предполагает преобразования мира, но зато предполагает бесконечный процесс вникания, благоговейного вглядыва-ния, вдумчивости, постижения смысла. Аналогично этой установке эстетическое отношение человека к миру предполагает момент бездействия: смотрения, слушания, любования, ... понимания. В фундаменте философии понимания лежат механизмы эстетических эмоций. Герменевтика вся «замешена» на эстетике: она представляет собой неклассический западноевропейский вариант философии недеяния. Кроме того, герменевтика предполагает возможность постижения смыслов бытия и бытия смыслов через анализ природы языка, причем язык как сказ бытия представляет собой всегда эстетический, по-этически-метафорический феномен.
Самое поэтическое определение языка дал, как известно, Хайдеггер: язык - дом бытия. Язык выполняет миссию - препятствовать забвению человеком бытия. Существует целый ряд причин, по которым бытие постоянно забывается. Во-первых, каким бы «чистым» ни было бытие, в конечном счете это всегда потенциальная возможность сползти к бытию сущего, а то и просто к бытию вещей. Во-вторых, человек не может долго удерживаться в мире абсолютов, на грани человеческого и нечеловеческого. Иногда человек просто не может позволить себе бытие. Так, долг загораживает от нас возможность любви, каждодневные заботы закрывают путь поэзии. Бытие тяготеет к забвению, а язык выступает как память бытия. Что сказано, уже не забудется, память всегда эстетизирует (что пройдет, то будет мило).
Гадамер определил язык как «бытие, могущее быть понятым» [5]. Можно сказать, что язык - самая большая метафора бытия. Герменевтика, таким образом, исследуя язык, открывает поэтическую, эстетическую природу бытия.
Интересно, что по Хайдеггеру человеческая природа бытийна именно потому, что совпадает с природой художественного произведения: и человек, и творение являют собой единство сокрытого и несокрытого (а-летейя), оба открыты навстречу бытию и проводят в мир его истину. Эстетическая природа человека обозначена Хайдеггером в формуле: «Поэтически живет человек».
Таким образом, современная философская герменевтика эстетична, поскольку исследует поэтическую тождественность природы бытия, человека, художественного творения и языка. Вот почему онтологический поворот в области герменевтики завершается онтологией языка, который мыслится как эстетический феномен.
Феноменология исследует вещи как феномены, в которых явление и сущность так или иначе совпадают. Феномен в этом смысле обязательно предполагает эстетическое начало. В работах Хайдеггера, посвященных проблемам вещи, на самом деле всегда исследуется не вещь как таковая, а ее художественный образ (например, не чашка, а чаша, не реальные крестьянские башмаки, а башмаки на картине Ван Гога).
Феноменология схватывает взгляд человека на мир как бы изнутри вещей, как если бы он был вещью. Зачем это нужно человеку? Чтобы стать ближе к другому человеку. Не могу приблизиться непосредственно, это не специфически человеческий способ приближения, но могу через вещь: подарок, помощь, долг, письмо. Поэзия часто говорит об этом: «Я бы ветром стал, чтоб тебя ласкать, я бы тучей стал, чтоб тебя искать». Но уместить себя в вещь человек может только в языке эстетики. Вот почему феноменологическая установка в мироощущении современного человека существует всегда на основе эстетического мышления. Известный призыв «Назад к вещам!» предполагает взгляд на вещи в самом широком смысле этого слова, не преломленный сквозь субъектно-объектную вертикаль. Это настрой видеть вещи так, как они видятся, а не так, как мы их знаем, установка «видеть видимое» (Мамардашвили). Вот почему от феноменологического взгляда на вещи один шаг до знаменитого остранения В. Шкловского. Мамардашвили, объясняющий известный призыв Гуссерля «Назад к вещам!», не случайно приводит в пример стихотворение Даниила Хармса «Что это было?»1. Феномено-
1 Я шел зимою вдоль болота / В галошах, / В шляпе / Ив очках. / Вдруг по реке пронесся кто-то / На металлических крючках. / Я побежал скорее к речке, / А он бегом пустился в лес, / К ногам приделал две дощечки, / Присел, / Подпрыгнул / И исчез. / И долго я стоял у речки, / И долго думал, сняв очки: / «Какие странные / Дощечки / И непонятные / Крючки!» //
логическая редукция, безусловно, предполагает настроение удивления по отношению к вещам. Удивление - важнейший принцип и исток философского мышления вообще, но появляется оно лишь тогда, когда человек настроен на доверие к миру, в котором хотя бы мерцает гармония. Заметим: чтобы прояснить феноменологию, так же как и в случае с герменевтикой, нам понадобился эстетический материал.
Антропология в современной философии представляет собой нечто большее, чем просто одно из направлений. Это проблемное поле исследования человека, порожденное расколом современной философии на дискурс о субъекте и дискурс об объекте. В антропологическом дискурсе располагается основное пространство дискуссий, в котором обитают и феноменология, и герменевтика, и экзистенциализм.
Эстетическая компонента постоянно присутствовала в философской антропологии, поскольку человеческая природа описывалась эстетическими категориями и концептами практически всегда. В самых различных исторических условиях человек понимался и как творческое существо (творец, подобный Богу), и как существо бытийственно прекрасное (венец эволюции Вселенной, образ и подобие Бога и т. п.), и как существо, стремящееся к гармонии и умеющее ее создавать. Но эта эстетическая компонента обычно была лишь одной из характеристик человеческой природы, существовавшей наряду с основными, определяющими качествами (homo sapiens, homo faber и т. п.). Пожалуй, только в ситуации онтологического поворота природа человека стала мыслиться прежде всего в категориях и концептах эстетики. Это стало возможным потому, что удалось обнаружить принципиальную адекватность, тождество человеческой природы и сущности художественного творения. В итоге сложилась тенденция постоянного нарастания эстетической компоненты антропологического дискурса. В предельной форме можно сказать: чем современней философское антропологическое учение, тем оно эстетичней.
Устойчивое нарастание эстетического начала антропологического дискурса особенно тесно связано с его своеобразной ин-
Хармс Д. Полет в небеса: Стихи. Проза. Драма. Письма. Л., 1991. С. 251.
дивидуализацией. Например, размышляя о происхождении человека, современная философия говорит не столько о рождении рода, сколько о становлении отдельного человеческого существа, и среди факторов антропогенеза называются удивительные вещи: дом, гость, трапеза, лицо [6]. В антропологическом контексте эти феномены представлены не как социологические или демографические понятия, а как социально-эстетические образы. Не случайно вместо прозаической еды (пищи, питания) появляется поэтическая трапеза. Что касается социальнотипических характеристик человека, то ими обычно занималась социальная философия. Современная социальная философия заметно сближается с философской антропологией. Можно даже сказать, что современная социальная философия тяготеет к превращению в социально-историческую антропологию. В рамках этой дисциплины все социальные типы личности представлены в образной форме, но это не герои художественных произведений, а персонажи исторической драмы.
Болезненный для неклассической философии вопрос о характере взаимоотношений между метафизикой и онтологией тоже может найти свое разрешение в русле тенденции эстетизации современного философского дискурса. Метафизика присутствует в современном философствовании как поиск идеала, вертикали, верха, оси; онтология -как поиск истока, изначальности, того таинственного архэ, от которого поют музы. Исток всегда поэтичен, как поэтизируем мы свое детство. Так и философское детство человечества: стихии воды, воздуха и света, атомы и пустота, огонь и логос не могут существовать за пределами эстетического отношения к миру.
Метафизические абсолюты человеческого бытия тоже описываются всегда в категориях эстетики. Мысль приносит радость, поэтому она всегда прекрасна. Добро должно существовать в искусственной, совершенной деликатной форме, иначе оно само обесценит себя. Истина бытия эстетична, потому что основным способом ее полагания в мир оказывается художественное творение. Высокий нравственный поступок побуждает совершившего его человека переживать нечто наподобие «нравственного катарсиса» (Бах-
тин). Эстетика сближает онтологический и метафизический дискурсы, и на месте традиционного противостояния создается «поле согласия». Если мыслить онтологию и метафизику в их совпадении, инспирированном именно современной ситуацией философствования, то, возможно, в этом тоже повинна эстетика.
Кроме того, основные направления современной философии существуют еще и в форме мировоззренческих установок «героя нашего времени». Эти философские установки окрашивают внутренний мир человека в эстетические тона, соединяясь по принципу взаимной дополнительности, композицион-ности, иначе говоря, тоже по принципу «устройства» художественного произведения. Может быть, и в этом разгадка таинственной хайдеггеровской формулы: «Поэтически живет человек»?
Итак, в неклассической философии эстетическая компонента усиливается, а место эстетики в структуре философского знания радикально меняется. Она перестает быть парэргоном (украшением, существующим ad ша^теш философского дискурса) и становится эргоном, главным делом философии. Эргональность эстетики складывается за счет ее продуктивных попыток решения фунда-
ментальных проблем: проблемы природы человека, проблемы бытия мира. Формируется онтология эстетического, или эстетическая онтология. Эстетика онтологизирует современный философский дискурс, способствуя становлению самодостаточного содержания неклассической и постнеклассической философии. Создается адекватный методологический инструмент анализа современной культурной картины мира и человека в ней.
1. Хайдеггер М. // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. Трактаты, статьи, эссе. М., 1987. С. 287.
2. Кутырев В.А. // Вопр. философии. 2003. № 1. С. 63-75.
3. Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления: пер. с нем. М., 1993. С. 193.
4. Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас (очерки по истории философии и культуры). М., 1991. С. 261-262.
5. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного: пер. с нем. М., 1993. С. 264.
6. Марков Б.В. // Антропологические конфигурации современной философии: материалы науч. конф. МГУ, 3-4 дек. 2004 г. М., 2004. С. 165-167.
Поступила в редакцию 6.07.2007 г.
