Эсеровский террор в Сибири в начале XX века

Кадиков Э.Р.

Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2016. № 1 (9). С. 42-69. УДК 940.3(571.1)

Э. Р. Кадиков

ЭСЕРОВСКИЙ ТЕРРОР В СИБИРИ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА

Рассматривается террористическая деятельность социалистов-революционеров в Сибири в начале XX в., предпринята попытка определить место и роль индивидуального террора в их тактике в период Первой российской революции и последующие годы. Раскрываются основные мотивы эсеровского террора, отношение к нему членов местных партийных организаций и причины свертывания боевой работы. Приводятся данные о количестве покушений, о масштабах эсеровского террора в Западной и Восточной Сибири.

Ключевые слова: эсеры; социалисты-революционеры; индивидуальный политический террор; Первая российская революция; революционное движение; Сибирь.

E. R. Kadikov

TERROR OF THE SOCIALIST-REVOLUTIONARIES IN SIBERIA AT THE BEGINNING OF THE XX CENTURY

We consider the terrorist activities of the Socialist-Revolutionaries in Siberia in the early XX century., attempted to define the role and place of individual terror in their tactics during the First Russian Revolution and subsequent years. The main reasons for the SR terror are disclosed, also attitude of members of the local Party organizations and causes clotting combat operation. The data on the number of attempts, on the scale of the SR terror in Western and Eastern Siberia.

Keywords: Revolutionaries; Socialist-Revolutionaries; Individual political terror; The first Russian revolution; the revolutionary movement; Siberia.

С момента возникновения ПСР вопросы террора являлись предметом острых внутрипартийных дискуссий, которые в значительной степени актуализировались в годы Первой российской революции. Характеризуя тактику эсеров в тот период, жандармский генерал А. И. Спиридович замечал, что «в условиях повышенно-нервной общественной атмосферы» «горячая агитационно-бунтарская работа на местах» как бы логически завершалась местными террористическими актами, которые с этого времени перестали быть исключениями и сделались «обычным явлением партийной жизни» [1]. Данная оценка подтверждалась самими социалистами-революционерами. Лидер партии В. М. Чернов, в частности, свидетельствовал о совершенно ином подходе к террору в сравнении с народническим этапом освободительного движения: «Терроризм как программа единоборства с правительством кучки конспираторов нам

был чужд. В прошлом мы его чтили как героический период, неизбежный для первых пионеров движения. Но мы его считали "террором отчаяния", безнадежным арьергардным боем после отступления первых, хлынувших в народ революционных легионов. Боевой клич террористов "Народной Воли" напоминал нам Ватерлоо и гордые слова: "старая гвардия умирает, но не сдается". Для своего времени мы ждали нового движения к низам, к народу, и на этот раз террор должен был облечься в новый вид. Террор отчаяния должен был смениться террором веры, террор арьергардного боя - террором наступления и артиллерийской подготовки, расчищающей дорогу штурмовым колоннам массового движения. Решающая роль отдавалась ему. Террор рассматривался, как служебное оружие этого массового движения» [2].

Применение террористических средств предусматривалось эсерами в целом ряде

случаев. Тем не менее террор не был для них «какой-то самодовлеющей системой борьбы, которая одною собственной внутренней силой неминуемо должна сломить сопротивление врага и привести его к капитуляции». Социалисты-революционеры не абсолютизировали данное средство и никогда не сводили к нему всю борьбу с самодержавием. Террористические акты являлись лишь частью этой борьбы и имели значение только при условии неразрывной, органической связи ее с другими частями. И, как всякая часть, они должны были быть сообразованы с целым, «переплетены в одну целостную систему со всеми прочими способами партизанского, массового, стихийного и целесообразного напора на правительство» [3]. «Террор, - отмечалось в опубликованной в июне 1902 г. "Революционной России" программной статье, - лишь один из родов оружия, находящийся в руках одной из частей нашей революционной армии. В нашей борьбе мы стараемся привести в движение самые разнообразные общественные силы, и каждой из этих сил свойственен свой особый способ проявления. Это не мешает им действовать по единому плану. Так и террористическая борьба не будет чем-то витающим вне прочих видов революционной работы и господствующим над ними. Это только один из технических приемов борьбы, который лишь во взаимодействии с другими приемами может проявлять все то действие, на которое мы рассчитываем. Он усиливает влияние всех других параллельных форм борьбы, и его собственное влияние усиливается действием этих последних. Совершенно так же, как сила ассоциации людей не сводится к арифметической сумме сил отдельных индивидов, так и сила одновременного напора на правительство всеми средствами увеличивает силу каждого отдельного из этих средств» [4].

Таким образом, не в замене, а в дополнении и усилении массовой борьбы видели социалисты-революционеры роль террора. Он не был каким-то «мистическим, едино-спасающим и всеразрешающим средством», панацеей от всех бед, однако являлся «одним из самых крайних и энергичных средств борьбы с самодержавной бюрократией, сдерживания правительственного произвола, дезорганизации правительственного меха-

низма, агитации и возбуждения общества, пробуждения энтузиазма и боевого духа в самой революционной среде». Способствуя революционизированию масс, террор объявлялся эсерами «временным, преходящим техническим средством», использование которого было детерминировано тяжелыми условиями русской жизни [5].

При этом местные эсеровские организации оказались даже более радикально настроены, нежели партийное руководство, принявшее в ноябре 1905 г. в ответ на обнародование «Высочайшего Манифеста об усовершенствовании государственного порядка» решение о прекращении террора. Тактический поворот, выразившийся в новой установке, - вместо прежнего призыва к вооруженному восстанию ЦК ПСР рекомендовал «не форсировать революцию», «держаться оборонительной тактики в городах» - в указанный период был слишком крут и не соответствовал возбужденному настроению большинства членов партии и тех масс, среди которых им приходилось действовать. Многие организации на местах иначе, нежели лидеры партии, оценивали Манифест и сложившуюся в стране ситуацию. Красноярская группа ПСР, например, сочла его лишь попыткой «затуманить сознание народа и приостановить движение» и объявила о продолжении курса «Мы не сложим оружия, пока не уничтожим самодержавия» [6]. В итоге на фоне общего радикального настроя, а также в условиях начавшегося в конце 1905 г. наступления правительства на революцию, вполне закономерной стала принятая I съездом ПСР без обсуждения резолюция о продолжении террористической тактики «до полного завоевания политических свобод», усилении центрального и местного политического террора и «партизанской войны». Под массовой партизанской борьбой следовало понимать непосредственное и возможно более широкое участие масс в боевой деятельности на свой страх и риск, выражающееся в нападениях на мелких агентов правительственной власти, в одиночку и группами (например, городовых, жандармов, шпионов, земских начальников). Такие нападения способствуют формированию боевых сил, но происходят вне контроля партийных организаций [7]. Контроль над мест-

ным политическим террором ввиду ослабления партийных комитетов был возложен на областные организации. Более сложные террористические акты по тем же соображениям поручались летучим боевым дружинам [8]. Продолжая боевую работу на этапе отступления Первой российской революции, социалисты-революционеры стремились сдержать наступление властей, компенсировать падение уровня массового движения, поднять революционное настроение, отомстить за подавление массовых эксцессов 1905 г. [9].

Эсеровские боевые группы в Сибири формировались, как правило, на основе дружин самообороны, появившихся осенью 1905 г. вследствие кульминационного накала политических страстей, приведших к открытым столкновениям революционных сил с черносотенцами. Ярким примером в этом отношении был Иркутск, митинги в котором в период Всероссийской октябрьской политической стачки проходили каждый день. Следствием подобной политизации общественной жизни в городе стала активизация черной сотни, вынашивавшей планы по устройству «еврейского и попутно интеллигентского погрома». По воспоминаниям участника тех событий, эсера-дружинника И. Г. Гольдберга, выступления черносотенцев заставили революционеров быть наготове: «Наспех мы стали сколачивать дружины. Раньше всех создалось ядро еврейской самообороны. Еще не было штаба единого связывающего органа. Наметились отдельные руководители, которые должны были сорганизовать пятерки, десятки. Еще ощущался громадный недостаток в оружии: разыскивались жалкие револьверы-бульдоги, смит-виссоны; счастьем считалось быть обладателем браунинга или нагана. Была недостача в патронах. В городе были хорошие оружейные магазины (Абачин и Орлов и др.). Но как до них доберешься?» [10].

Однако мобилизовать вовремя свои силы для обеспечения охраны митингов и демонстраций от нападения реакционеров иркутские революционеры не успели. 17 октября 1905 г. у здания управления Забайкальской железной дороги произошла стычка между черносотенцами и железнодорожными служащими и частью членов левых организаций, были убиты и ранены несколько

забастовщиков и дружинников. Сразу после трагедии эсеры и социал-демократы снарядили основные кадры дружин, которые уже вечером того же дня охраняли митинг в городском театре. Как только дружины сорганизовались, между ними был установлен деловой контакт. Решено было при самостоятельной внутренней организации каждой дружины действовать сообща, для чего избирались особые уполномоченные, совместно намечавшие и разрешавшие общие действия. В конце октября - начале декабря 1905 г., когда вследствие бездействия полиции в Иркутске значительно увеличилось число разбоев, грабежей и убийств, именно дружины самообороны взяли на себя функцию правоохранительных органов [11]. И. Г. Гольдберг свидетельствовал, что довольно быстро им удалось наладить регулярное патрулирование по городу, причем каждую ночь все дружины выставляли не менее ста человек, обходивших городские улицы по своим районам [12]. Численность эсеровской дружины, по подсчетам историка И. П. Серебренникова, в ноябре 1905 г. составляла в общей сложности 90 человек [13]. Руководил ею М. М. Прейсман, активными членами являлись И. Гольдберг, Е. Чекулаев, М. Файн-берг, И. Соловьев, А. Павлов, Дьячков, Лес-невский, Бондарев, Богатыренко, Казаринов, братья Файнберг, Фельдман, Григорьев, Трутнев и др. [14]. В конце 1905 г. из состава дружины, как указывал начальник Иркутского охранного отделения ротмистр М. Л. Гав-рилов, была «выделена группа лиц, с наименованием ее «боевой организацией», на обязанность коей и было возложено исполнение террористических актов по отношению к некоторым должностным лицам» [15].

Таким образом, в условиях эскалации социально-политического конфликта разделение боевых сил местных организаций ПСР на «два отдела» (дружины самообороны и боевые летучие отряды) было вполне закономерным явлением. В обязанности членов летучих отрядов помимо исполнения смертных приговоров входило приготовление разрывных снарядов и хранение оружия и взрывчатых веществ; снабжение оружием местных дружин; своевременная помощь революционным организациям при вооруженном восстании. Разнообразие функций пре-

допределило наличие разных «специальностей» участников боевой работы: разъездные инструкторы, техники, боевики. Местные боевые эсеровские организации формировались из «желающих и способных людей», членов партии, они являлись строго конспиративными и замкнутыми структурными единицами, вполне самостоятельными во всех своих внутренних делах и предприятиях, не нарушающих программы ПСР [16]. Террористические акты совершались с помощью как огнестрельного стрелкового оружия, так и самодельных бомб, для производства которых использовались динамит и гремучая ртуть. С приобретением динамита особых проблем у революционного подполья не имелось, поскольку он употреблялся тогда на многих расположенных в непосредственной близости от сибирского региона заводах Урала и приисках рудного золота, и в партийных организациях, безусловно, были люди, которые могли доставать его, а также капсюли гремучей ртути в необходимом количестве [17]. С целью выпуска бомб сибирские социалисты-революционеры создали в целом ряде пунктов специальные мастерские, организовав места их хранения. В частности, «хорошо оборудованные мастерские для изготовления бомб» функционировали в период Первой российской революции в Красноярске и Чите. Кроме того, в последней имелся и склад разрывных снарядов [18].

Первым эсеровским терактом в Сибири стало убийство 29 сентября 1905 г. полицмейстера Красноярска О. Ю. фон-Дитмара в ответ на репрессии против рабочих [19]. Около 12 часов ночи полицмейстер с женой и дочерью возвращался из городского театра домой. Недалеко от квартиры под видом прохожих его поджидали два эсеровских боевика. Когда экипаж подъехал к квартире, жена и дочь вышли из коляски со стороны подъезда, фон-Дитмар же, сойдя с противоположной стороны, стал обходить коляску сзади. В это время со стороны двух стремительно приблизившихся к нему террористов раздалась серия револьверных выстрелов. В упор в полицмейстера было произведено шесть выстрелов, в том числе в область сердца. Не успев сказать ни одного слова, фон-Дитмар упал на землю и тут же скончался. Везший его кучер бросился в погоню за

убегавшими боевиками, однако был остановлен окликом дочери полицмейстера, призвавшей спешить за медицинской помощью. При этом стоявший на посту у ворот квартиры фон-Дитмара городовой оказался настолько обескуражен произошедшим, что не успел принять никаких мер в отношении террористов, сумевших в итоге скрыться [20]. Состоявшиеся 2 октября 1905 г. вынос тела из лютеранской церкви и погребение были совершены, как указывали представители администрации, «при громадном стечении народа и при полном порядке [21]. Вместе с тем, по свидетельству журналиста и впоследствии одного из организаторов книжного дела в Советской Сибири А. А. Ансона, убийство полицмейстера способствовало популярности местных социалистов-революционеров: «Этим первым террористическим актом эсеры, не пользовавшиеся до того времени никаким влиянием, несколько подняли свой престиж среди "революционного мещанства", романтически настроенных гимназистов и тех рабочих, которые еще плохо разбирались в политических вопросах» [22]. В появившейся прокламации «На смерть Фон-Дитмара» красноярские эсеры выступили с пропагандой террора - «единственного... действительного средства удалить всякого зазнавшегося мерзавца»: «Пусть лучше будет казнен один верноподданный палач, чем по его милости будут избиваться сотни неповинных людей» [23]. Убийцы фон-Дитмара так и не были найдены.

Громкими терактами отметились в конце 1905 г. социалисты-революционеры Иркутска, где, по словам начальника местного охранного отделения ротмистра М. Л. Гаври-лова, «общее положение вещей, близкое к анархии, продолжалось до 19 декабря» [24]. В ночь на 23 декабря распоряжением временно исполняющего обязанности иркутского губернатора В. А. Мишина, согласно телеграмме министра внутренних дел, были произведены аресты среди бастовавших почто-во-телеграфных чиновников. Начавшиеся репрессии спровоцировали террористический акт - около 10 часов утра 23 декабря у подъезда Губернского управления на В. А. Мишина было совершено покушение [25]. Произведя не менее шести выстрелов, результатом которых стало легкое ране-

ние последнего, боевик скрылся. В распространенной затем по городу прокламации Иркутского комитета ПСР излагались причины покушения на жизнь вице-губернатора, объяснялась необходимость применения террористических средств борьбы. «Мы, социалисты-революционеры, - отмечали авторы листовки, - не хотим крови; мы стремимся к тому, чтобы иметь возможность свободно нести идеи социализма в темные массы народа. Но, живя в полицейском государстве, поддерживающим свое господство исключительно насилием, мы по необходимости должны от насилия защищать себя силой и пользоваться в этом направлении всеми имеющимися в наших руках средствами, не исключая и террора» [26]. В. А. Мишин обвинялся эсерами в том, что «вооруженной силой разгонял собрания рабочих и интеллигенции, выхватывал десятки из нашей среды самых лучших борцов за социализм, томил их целыми месяцами в тюрьмах, не имея на то никаких данных» [27]. Особое негодование членов эсеровского подполья вызвали, конечно, санкционированные В. А. Мишиным задержания почтово-телеграфных рабочих. «Остановить рвение царского сатрапа, -заявляли иркутские социалисты-революционеры, - можно было только одним способом -устранить его». Заканчивалась эсеровская листовка девизом «Насилию противопоставлять силу, палачей народа казнить смертью» [28]. В покушении на жизнь вице-губернатора жандармы подозревали молодого поч-тово-телеграфного чиновника А. Семенова, приметы которого были схожи с приметами преступника [29]. Однако доказательств причастности его к данному террористическому акту у политической полиции не имелось.

26 декабря 1905 г. около 9 утра возле собственного дома из револьвера системы «Браунинг» был убит исполняющий дела иркутского полицмейстера А. П. Драгомиров [30]. Боевик настиг вышедшего из квартиры А. П. Драгомирова на Луговой улице и одним выстрелом сзади причинил ему «почти моментальную смерть», после чего успешно ретировался [31]. В тот же день в типографии Иркутского комитета ПСР была отпечатана прокламация с извещением о данном теракте, совершенном по приговору «Иркутской боевой организации ПСР» одним из ее членов.

В конце листовки стоял типичный популистский лозунг: «Смерть врагам народа, прислужникам самодержавия!» [32].

Подобными терактами иркутские социалисты-революционеры стремились не только отомстить «врагам народа», но и устрашить местную власть, остановив репрессии. В январе 1906 г. эсеровские террористы, по сведениям чинов политической полиции, готовились к новым убийствам должностных особ, среди которых были намечены все тот же вице-губернатор В. А. Мишин, начальник Иркутского губернского жандармского управления полковник Л. Н. Кременецкий, а также ротмистр М. Л. Гаврилов. Последний стал главной мишенью боевиков, поскольку именно по его распоряжению в ночь на 1 января 1906 г. в помещении библиотеки «Общества распространения народного образования и народных развлечений в Иркутской губернии» были арестованы участники устроенной местной организацией РСДРП многолюдной сходки (234 человека), в том числе 9 социалистов-революционеров, а затем обысканы и заключены под стражу 27 членов Иркутского комитета ПСР [33]. Боевая организация разработала план покушения на М. Л. Гаврилова и попыталась воплотить его в жизнь. Однако попытка оказалась неудачной. Явившиеся 27 января 1906 г. к квартире М. Л. Гаврилова эсеры М. Фельдман, братья Селектор и их сообщница акушерка Н. Ров были схвачены на улице с оружием в руках [34]. Тогда же были задержаны и другие причастные к этому делу лица. В первую очередь обыскам подверглись квартиры семей Брильянщиковых и Ров, которые, как отмечали жандармы, поддерживали самые тесные связи со многими видными членами эсеровского подполья вообще и боевой организации в частности. Именно в доме Марии Ров во время всеобщей забастовки осенью 1905 г. размещался винтовочный отряд боевой дружины ПСР. А ее дети, Моисей и Надежда, являясь сторонниками террора, принимали самое активное участие в делах Иркутского комитета ПСР. После задержания по делу «боевой организации» они были высланы в Енисейскую губернию. В квартире Брильянщиковых неоднократно проходили партийные сходки, участники одной из которых во главе с приверженцем террористиче-

ской тактики Н. Красиным были застигнуты и арестованы в декабре 1906 г. [35]

Впрочем, начальник Иркутского охранного отделения не был склонен преувеличивать степень организованности и уровень готовности к борьбе местных террористов. Даже несмотря на совершенные ими террористические акты и появление соответствующих прокламаций от имени «боевой организации», ротмистр М. Л. Гаврилов в адресованной вышестоящему начальству докладной записке высказывал мнение, что «таковой организации в Иркутске не было, а лишь некоторые из членов ПСР предложили свои услуги организации (партийному комитету. -Э. К.) по выполнению террористических актов по отношению к более вредным для движения лицам из администрации» [36]. Как в покушении на жизнь В. А. Мишина, так и в убийстве А. П. Драгомирова ротмистр видел главным образом «месть со стороны почто-во-телеграфных чинов», указывая на принадлежность исполнителей к их среде и констатируя, что Иркутский комитет ПСР лишь взял на себя обязанность посредством листовок огласить факты осуществления терактов по постановлению его «боевой организации» [37]. Далеко не всегда при этом угрозы от имени социалистов-революционеров были серьезными. Так, полковник Л. Н. Кременец-кий в своем донесении в Департамент полиции поведал об одной весьма примечательной истории о «психически ненормальной» девушке, которая «в действительности никаких личных убеждений не имеет, а таковые вполне зависят от направления лица, к которому она питает в данный момент сердечное влечение» [38]. 19-летняя иркутская мещанка Е. П. Баталова, увлекшись в конце 1905 г. эсером В. Сапожниковым, познакомилась благодаря ему с рабочими, членами местной организации ПСР, однако, по убеждению жандарма, не ради революционного дела, а ради В. Сапожникова. В мае 1906 г. она была арестована за хранение запрещенной литературы, переданной ей возлюбленным. Однако при освобождении категорически заявила судебному следователю, что желает остаться в тюрьме вместе с В. Сапожниковым, и только после предупреждения о насильственном выдворении согласилась уйти, в то же время сообщив, что примет все меры к тому, чтобы

ее снова взяли под стражу. С данной целью сразу после освобождения Е. П. Баталова начала писать, не изменяя почерка, анонимные письма ротмистру М. Л. Гаврилову, предупреждая о готовящемся на него покушении, и в то же время открыто появлялась возле его квартиры как будто с конспиративной целью, иногда даже переодеваясь в мужской костюм. Решив затем, что ее действия произвели должный эффект, 15 августа 1906 г. она лично передала городовому, бывшему в наряде по охране квартиры М. Л. Гаврилова, написанное собственноручно письмо с угрозой лишить его жизни, после чего не спешила скрыться, дожидаясь ареста. Желание девушки было исполнено, так как городовой успел отнести письмо ротмистру, который тут же по прочтении отдал приказ о ее задержании. Причем, опасаясь безрезультатности упомянутого письма, Е. П. Баталова прихватила на случай обыска несколько прокламаций. Подобный курьезный случай был, конечно, исключением и к деятельности боевой организации Иркутского комитета ПСР прямого отношения не имел [39].

В 1906-1907 гг. правительство стало применять более жесткие репрессивные меры для подавления революционного движения, что привело к эскалации террористической борьбы, особенно со стороны радикально настроенной молодежи. В частности, 14 февраля 1906 г. в Омске в ходе волнений учащихся механико-технического училища члены эсеровского кружка данного учебного заведения Троицкий и Вьюгов предприняли попытку покушения на директора училища П. А. Ивачева [40]. 26 февраля в Томске студентом-эсером было совершено покушение на помощника полицмейстера Кириллова [41]. 26 октября в Омске в здании центральной фельдшерской школы был убит приговоренный накануне ученической группой социалистов-революционеров к смерти директор Б. М. Мариупольский. Осуществившим убийство Г. Новохацкому и Стручкову удалось скрыться, однако впоследствии первый из них был арестован и казнен [42].

Отличительной чертой этапа отступления Первой российской революции в Сибири стали подготовка и проведение местными социалистами-революционерами громких террористических актов «общесибирского

значения». С целью их осуществления при Областном комитете Сибирского союза ПСР в конце 1906 г. был создан областной Летучий боевой отряд. Первым его мероприятием явилось покушение 30 октября 1906 г. в Иркутске на жизнь командира 3-го Сибирского Армейского корпуса генерал-лейтенанта П. К. Ренненкампфа [43]. Ненависть к нему со стороны левых сил была вполне понятной: в конце 1905 г. он вместе с генерал-лейтенантом бароном А. Н. Меллер-Закомельским был командирован для восстановления порядка на Сибирской железнодорожной магистрали. А. Н. Меллер-Закомельский шел от Москвы на восток, П. К. Ренненкампф двигался из Харбина на запад. По свидетельству А. И. Деникина, П. К. Ренненкампф, в отличие от А. Н. Меллер-Закомельского, не был замечен в какой-либо жестокости [44]. Последний в докладе императору Николаю II даже подверг критике «дипломатическую» тактику П. К. Ренненкампфа, назвав «крупной ошибкой» то, что его генералы вступили в переговоры с читинскими революционерами и убедили их сдаться. «Для дела - отмечал барон, - необходимо было разгромить Читу, а не вступать со всякими союзами и комитетами в дипломатические переговоры. Разгром Читы послужил бы прекрасным уроком всем революционным обществам и надолго отнял бы у них охоту устраивать революции. Бескровное же покорение взбунтовавшихся городов не производит никакого впечатления» [45]. Однако, несмотря на свой «либерализм», П. К. Ренненкампф являлся одним из главных усмирителей революционной Сибири и, следовательно, был важнейшей мишенью для революционеров-террористов.

Около часу дня 30 октября 1906 г. П. К. Ренненкампф возвращался из штаба корпуса в сопровождении адъютантов штабс-капитана Берга и поручика Гейзелера. «Когда мы проходили по Амурской улице, - свидетельствовал генерал, - по стороне улицы, противоположной зданию Иркутского Общественного Собрания, то я увидел, что передо мной у ворот дома, мимо которого я проходил, внезапно появился мужчина высокого роста, который, подняв что-то вверх, бросил по направлению ко мне. Вправо от меня, шагах в двух-трех, почти возле самого тротуара,

лежал какой-то сверток, напоминавший сверток из серой бумаги. Заметив, что сверток дымится, я понял, что это бомба; я инстинктивно прошел вперед» [46]. Снаряд разорвался не сразу, а только через несколько секунд после падения и лишь наполовину, поэтому П. К. Ренненкамф и сопровождавшие его лица были чуть оглушены, в целом же не пострадали. Вместе с тем силой взрыва выбило несколько стекол в окнах выходящего на улицу флигеля дома [47].

Метнувший разрывной снаряд человек, намереваясь скрыться, бросился бежать в сторону соседней улицы, но при помощи проходившего мимо лица, на котором «была одежда с желтыми кантами, напоминавшая одежду чиновника почтово-телеграфного ведомства», сбившего с ног убегавшего, был задержан подоспевшими двумя солдатами и городовым. При обыске у террориста обнаружили заряженный револьвер системы «Браунинг», записную книжку и запасную обойму с патронами [48]. По распоряжению П. К. Ренненкамфа схваченный боевик был отправлен на главную военную гауптвахту, где, отказавшись назвать свое имя, заявил, что он является членом Летучего боевого отряда Сибирского союза ПСР и по приговору Областного комитета данного союза должен был убить генерал-лейтенанта. Вместе с тем виновным себя эсер не признал, поскольку, «будучи вполне солидарен с постановлением Областного Комитета, считал убийство генерала Ренненкампфа своим нравственным долгом» [49]. На следующий день, 31 октября 1906 г., состоялось экстренное заседание Иркутского военно-полевого суда, признавшего подсудимого виновным в принадлежности к партии эсеров и «в покушении на убийство при увеличивающих вину обстоятельствах» и постановившего по совокупности преступлений лишить его всех прав состояния и подвергнуть смертной казни через повешение [50]. Приговор немедленно был приведен в исполнение.

Именно тогда и была установлена личность покушавшегося на генерала социалиста-революционера. Присутствовавший на казни пристав 2-ой Полицейской части города Иркутска Н. В. Римский-Корсаков узнал в «злоумышленнике» дворянина Н. В. Коршуна, сына своего соседа по имению в Харь-

ковской губернии: «Незадолго до приведения в исполнение приговора над осужденным я обратил внимание на малорусский говор его и здесь в разговоре услышал, как он говорил, что ни он, ни кто-либо другой из членов его партии ничего не имеют лично против Ренненкампфа, но все они имеют против него как человека, который нанес большой вред ихнему делу, что все равно, если ему не удалось убить Ренненкампфа, то его убьют другие... Всматриваясь в осужденного, я узнал в лице осужденного сына помещика Изюмского уезда Николая Коршуна, о чем и сказал ему, после чего осужденный перестал скрывать свою фамилию и просил меня передать его матери записку, здесь же написанную» [51]. Впрочем, если верить начальнику Иркутского охранного отделения ротмистру М. Л. Гаврилову, связанная с установлением личности эсера ситуация была несколько иной. Уже 30 числа внутренняя агентура отделения опознала в террористе известного Департаменту полиции по революционной деятельности в Петербурге сына харьковского помещика Н. В. Коршуна, бежавшего незадолго перед описываемым терактом из места ссылки - Нарымского края. Указания агентуры подтвердились на следующий день, так как «преступник в момент приведения в исполнение над ним приговора Военно-Полевого Суда объявил свое имя, прося передать письмо его матери в Харьковскую губернию» [52]. В письме говорилось: «Дорогая мама, умираю вполне спокойно, даже хорошо. Жалею страшно о неудаче, но этого уже не поправишь. Очень был бы рад, если бы не очень убивалась обо мне...» [53]. И только потом выяснилось, что личность «злоумышленника» оказалась хорошо известна приставу Н. В. Римскому-Кор-сакову.

Родом из Харьковской губернии, в Изюмском уезде которой у матери его, вдовы полковника, находилось небольшое имение-хутор (при селе Юрковке), Н. В. Коршун учился в Павлоградской гимназии и по ее окончании в 1899 г. поступил на юридический факультет Московского университета [54]. Войдя в студенческую революционную организацию в качестве пропагандиста и агитатора, через полтора года он уже стоял во главе волнений в университете [55]. По

сведениям жандармов, Н. В. Коршун принимал деятельное участие в студенческих беспорядках 1901 г. в Москве, причем председательствовал почти на всех сходках, за что ему было воспрещено сроком на два года жительство в столицах, столичных губерниях, университетских городах, Риге и Ярославле [56]. После исключения из названного учебного заведения некоторое время проживал в Полтаве, а затем в Париже, вращаясь в революционных кругах [57]. По возвращении из Европы он направился в Петербург, где вступил в эсеровскую организацию и довольно быстро на несколько месяцев попал в заключение в «Кресты». В начале 1905 г. выехал на родину к матери, вел пропаганду среди крестьян и заводских рабочих, в Сла-вянске за произнесение агитационной речи был подвергнут аресту. Освобожденный после обнародования Манифеста 17 октября, Н. В. Коршун осел в Харькове, вступив в местный комитет ПСР и проводя дни и ночи в агитации, главным образом среди рабочих, являясь активным участником и руководителем в устройстве баррикад [58]. В целях пресечения дальнейшей «вредной деятельности» 18 декабря 1905 г. он был взят под стражу и по постановлению харьковского временного генерал-губернатора вместе со своим братом Василием, бывшим студентом Харьковского ветеринарного института, также принадлежащим к ПСР, в апреле 1906 г. отправлен этапным порядком в Нарымский край Томской губернии. Однако находился там недолго - в первых числах августа 1906 г. Н. В. Коршун бежал из ссылки в Омск, где базировался Летучий боевой отряд Сибирского союза ПСР [59].

Трудно сказать, приехал социалист-революционер туда уже с намерением убить П. К. Ренненкампфа, либо предполагал покинуть Сибирь, однако в Омске его уговорили принять участие в данном деле и ему, следовательно, пришлось повернуть обратно на восток. На наш взгляд, Н. В. Коршун прибыл в Омск с уже имевшимся замыслом совершить теракт в отношении генерала, он рассчитывал заручиться поддержкой и получить санкцию на выступление от имени Летучего боевого отряда. Довольно странно, что в Иркутске он действовал один. Обычно в мероприятиях такого уровня принимали участие

несколько боевиков, помогавших и страховавших друг друга и вместе обеспечивавших успех дела. Не имелось у жандармов и доказательств связи Н. В. Коршуна с местными социалистами-революционерами, за исключением изъятия у одного из них впоследствии, в феврале 1907 г., десяти фотографических карточек террориста [60]. 10 июля 1908 г. судебный следователь по особо важным делам округа Иркутского Окружного суда вынужден был констатировать, что «ни полицейскими мерами, ни следственными действиями не было добыто никаких указаний на соучастников Коршуна в покушении на жизнь генерал-лейтенанта Ренненкампфа» [61].

На примере Н. В. Коршуна мы видим не хладнокровного убийцу, а человека, испытывавшего естественные серьезные психологические трудности в деле совершения террористического акта, революционера с определенным этическим обоснованием, моральным оправданием своего поступка. Он не признал себя виновным, но факта покушения не отрицал. Современный исследователь О. В. Будницкий, заметив, что «терроризм как политическое действие не может обойтись не только без опоры на идеологическую, но и на этическую систему», вслед за германским историком М. Хилдермайером особое внимание обратил на моральные и этические аргументы, способствовавшие дополнительному оправданию террора. Убийства объяснялись не политическими причинами, а «ненавистью», «духом самопожертвования» и «чувством чести», использование бомб провозглашалось «святым делом» [62]. Н. В. Коршун заявил о своем «нравственном долге». И данные слова не являлись чем-то новым. Главный теоретик ПСР В. М. Чернов в программной статье о терроризме соглашался, что отнятие жизни человеческой -дело ужасное и отталкивающее, однако в сложившихся условиях это трудный и суровый нравственный долг: «Мы не только имеем нравственное право - нет, более того, мы нравственно обязаны положить на одну чашу весов все это море человеческого страдания, а на другую - покой, безопасность, самою жизнь его виновников» [63]. Молодой кантианец В. М. Зензинов, признававший человека самоцелью и общественное служение

обусловливавший самоценностью человеческой личности, считавший поэтому вопрос о терроре «самым страшным, трагическим, мучительным», в своих мемуарах также размышлял над проблемой его оправдания: «Как оправдать убийство и можно ли вообще его оправдать? Убийство при всех условиях остается убийством. Мы идем на него, потому что правительство не дает нам никакой возможности проводить мирно нашу политическую программу, имеющую целью благо страны и народа. Но разве этим можно его оправдать? Единственное, что может его до некоторой степени, если не оправдать, то субъективно искупить, это принесение при этом в жертву своей собственной жизни. С морально-философской точки зрения акт убийства должен быть одновременно и актом самопожертвования» [64].

Право на политическое убийство получало, таким образом, философское обоснование. В. М. Зензинов отмечал, что на его поколение глубочайшее впечатление произвел «героический» поступок С. В. Балмашева, который, убив средь бела дня министра внутренних дел Д. С. Сипягина, не сделал попытки скрыться, принеся тем самым в жертву себя самого и показав «на деле, на что способен революционер-идеалист, отдающий свою жизнь во имя общего блага» [65]. К подобным С. В. Балмашеву террористам, являвшимся одновременно «героями» и жертвами, революционно настроенная молодежь относилась с благоговением. Однако, конечно, далеко не все из них могли поступить так, как С. В. Балмашев. Н. В. Коршун, например, не пожелал становиться жертвой и попытался спастись. Вместе с тем, будучи пойман и судим, он достойно принял смерть, поскольку изначально уже готов был отдать жизнь за дело революции. «Демократ по натуре, - писал о нем известный народоволец, один из создателей ПСР А. В. Гедеонов-ский, - нисколько не заботившийся об удобствах личной жизни, всегда отзывчивый к нуждам товарищей, грозный и суровый с врагами-угнетателями, усмирителями и палачами, он был необыкновенно ласков, приветлив и добродушен в среде товарищей. Он умел сильно любить и так же сильно ненавидеть» [66]. Социалисты-революционеры воздали должное несостоявшемуся убийце

П. К. Ренненкамфа. В частности, по поводу неудачного теракта и смерти эсера Читинский комитет ПСР выпустил прокламацию под заглавием «Памяти Николая Коршуна» [67].

Крупнейшим террористическим актом в Сибири в годы Первой российской революции, совершенным членами Летучего боевого отряда, стало дерзкое и жестокое убийство 15 декабря 1906 г. в Омске акмолинского губернатора генерал-майора Н. М. Литвинова [68]. Выйдя из своей квартиры около часу дня, губернатор направился в Областное правление, находившееся наискось против его дома в 200-250 шагах. Когда он прошел биржу извозчиков, на которой в то время стояли 40 запряженных саней, и начал переходить улицу, к нему на санях подъехали три боевика, открывших огонь из револьверов системы «Браунинг». При этом один из террористов, спрыгнув с саней, сделал несколько выстрелов в уже лежавшего на земле генерал-майора (всего в Н. М. Литвинова попало шесть пуль), после чего вскочил в сани, и боевики немедленно умчались [69]. В погоню за ними бросились извозчики и верховой казак 3-го Сибирского полка Баландин. На многолюдном Любинском проспекте остановить эсеровских террористов попытался постовой городовой И. А. Васильев, однако произведенным ими выстрелом был убит. Бросив затем сани и лошадь, боевики направились к дому со сквозными воротами, где смертельно ранили приказчика магазина Са-метника К. Обухова, также предпринявшего попытку их задержать. За воротами дома получил ранение и продолжавший преследование террористов казак Баландин. Посланный вдогонку убийцам казачий отряд настичь их уже не смог, так как после устранения Баландина террористы нашли возможность скрыться в толпе: по словам жандармов, дерзкие действия боевиков при побеге невольно заставили публику остерегаться, и она никакого содействия к их поимке не оказала. Властям достались лишь запряженная в маленькие сани серая лошадь и вещи эсеровских боевиков: бурка, пара галош с буквами «П» и две новые барашковые шапки [70].

Принимая во внимание тот факт, что генерал-майор Н. М. Литвинов в качестве первого гражданского губернатора Акмолинской области прибыл в Омск 20 ноября

1906 г. и за краткостью пребывания в городе не мог восстановить против себя местных революционеров, поскольку никакой деятельности еще не проявил, начальник Омского жандармского управления полковник Н. А. Иелита фон Вольский с уверенностью заявил, что его убийство стало следствием прежней деятельности на посту временного генерал-губернатора Ставропольской губернии [71]. Предположение это было подтверждено самими социалистами-революционерами, выпустившими по поводу ликвидации акмолинского губернатора прокламацию «Граждане!», имевшую эпиграф «По делам вашим воздастся вам!» В ней отмечалось, что «зверь-палач» был казнен «по приговору народного суда в лице крестьян-ставрополь-цев» за усмирение крестьянского бунта в Ставропольской губернии. «Нет больше кровавого генерала Литвинова!.. - писали авторы листовки. - Русский народ избавился еще от одного своего палача! <...> Рухнула еще одна подпорка самодержавия» [72]. На все делавшиеся, как указывал в донесении Департаменту полиции Н. А. Иелита фон Вольский, Н. М. Литвинову предложения быть осторожным при выходе из своей квартиры, особенно пешком, и не отказываться от охраны он, как и степной генерал-губернатор И. П. Надаров, категорически отвечал отказом, не ожидая, что на него может быть совершено «покушение в отдаленной Сибири», и утверждал, что никакая охрана не поможет в случае серьезного намерения революционеров совершить теракт: «Если удастся оградить себя от покушения на улице, его осуществят в собственной квартире, явясь туда с каким-либо прошением» [73]. Н. М. Литвинов, по словам жандармского полковника, «был очень доступным стариком и человеком ровного и весьма мягкого характера, которому все здесь очень симпатизировали». Он ежедневно ходил пешком из губернаторского дома в близ расположенное Областное правление, разговаривая по дороге с просителями и всегда, таким образом, подвергаясь опасности быть застреленным [74]. Этим обстоятельством и воспользовались эсеровские боевики, прибывшие в Омск вслед за генерал-майором Н. М. Литвиновым, тщательно подготовившие и осуществившие его убийство [75]. Несмотря на проводившийся в те-

чение нескольких лет политической полицией розыск, террористы так и не были найдены. Впоследствии выяснилось, что непосредственными исполнителями убийства являлись скрывавшиеся под кличками «Петров» и «Голубев» эсеры-боевики, а также А. А. Трутнев. Кроме того, в подготовке теракта принимали участие и члены Омской организации ПСР рабочие железнодорожных мастерских Д. И. Литвиненко и А. С. Селезнев [76].

Члены Летучего боевого отряда Сибирского союза ПСР, а также ряда боевых дружин местных эсеровских организаций вынашивали замыслы по подготовке покушений на жизнь других представителей царской администрации. Так, в июле 1906 г. политической полиции стало известно о «резолюции революционного суда», состоявшегося в Омске и приговорившего временного томского генерал-губернатора барона полковника К. С. фон Нолькена к смерти [77]. Наделенный широкими полномочиями К. С. фон Нолькен с первых же дней своего пребывания в Томске (прибыл 7 января 1906 г.) организовал проведение дознания о действиях должностных лиц Томского городского общественного управления во время октябрьских событий 1905 г. Деятельность местного самоуправления была признана незаконной, было возбуждено дело о предании городского головы А. И. Макушина и нескольких членов управы суду за превышение власти. 30 января 1906 г. временный генерал-губернатор распорядился закрыть Томское общество попечения о начальном образовании «ввиду явно преступной деятельности» и передать здание Бесплатной народной библиотеки местному отделу Союза русского народа [78]. Подобные антидемократичные шаги не могли не вызывать ответную реакцию со стороны социалистов-революционеров.

В конце 1906 г. готовилось покушение на жизнь енисейского губернатора статского советника А. Н. Гирса, которое, как указывалось в секретном письме Департамента полиции, весьма легко могло быть осуществлено вследствие особого устройства занимаемого им помещения, нижний этаж которого отдавался в наем частным лицам [79]. Вопрос об убийстве степного генерал-губернатора, командующего войсками Омского во-

енного округа генерал-лейтенанта И. П. На-дарова поднимался омскими эсерами и анархистами-коммунистами. В частности, приговоренный к каторжным работам по делу об убийстве и ограблении Я. Л. Спивака анархист Н. П. Касенков, тесно связанный с местным эсеровским подпольем, в конце 1907 г. дал показания относительно покушения на И. П. Надарова. По его словам, в ходе обсуждения боевиками террористического акта решено было «не бросать бомбу, а стрелять, притом в голову, ввиду слухов, что генерал Надаров носит панцирь» [80]. Данные слухи базировались на факте получения генерал-губернатором в мае 1907 г. «какой-то посылки», после чего он «безбоязненно всюду показывался». Убийство предполагалось совершить либо в приемной степного генерал-губернатора, либо в церкви [81]. В январе 1908 г. Департамент полиции располагал сведениями о прибытии в Читу двух боевиков Летучего боевого отряда Сибирского союза ПСР для совершения покушения на жизнь военного губернатора Забайкальской области генерал-лейтенанта М. И. Эбелова, а также Отдельного корпуса жандармов ротмистра Никифорова [82].

В 1908 г. сибирские социалисты-революционеры, по данным политической полиции, предполагали совершить покушения на жизнь иркутского генерал-губернатора генерала от инфантерии А. Н. Селиванова, степного генерал-губернатора, командующего войсками Омского военного округа генерала от кавалерии Е. О. Шмита и приамурского генерал-губернатора П. Ф. Унтербергера, а также развернуть местный террор против чинов Корпуса жандармов и отчасти чинов полиции. Однако замыслы свои, как отмечали жандармы, эсеры должны были «оставить без исполнения ввиду не только принятых своевременно мер к предотвращению этих террористических актов, но и ввиду вообще принятых постоянных мер к охранению указанных выше административных лиц» [83].

Генерал от инфантерии А. Н. Селиванов, подавивший революционные беспорядки во Владивостокской крепости, являлся для эсеровских боевиков весьма крупной, недосягаемой мишенью на протяжении нескольких лет. Попытки ликвидировать его во время поездок предпринимались неодно-

кратно. Так, рано утром 30 июня 1907 г. недалеко от Ачинска в районе военного лагеря при реке Салырке, около моста, через который днем ранее проезжал иркутский генерал-губернатор, стрелком 29-го восточносибирского стрелкового полка Н. Сушко была найдена завернутая в красной платок чугунная бомба с медной оправой. Террористу, очевидно, не удалось бросить бомбу вследствие принятых полицией мер усиленной охраны. Поднимая за концы платка находку, стрелок Н. Сушко выронил бомбу, которая взорвалась и тяжело ранила его в руку, ноги и живот [84]. В феврале 1908 г. жандармами были получены сведения о готовящемся покушении на А. Н. Селиванова во время следования его в Петербург. Террористический акт задумывался красноярскими эсерами, намеревавшимися путем подкопа железнодорожного полотна взорвать вагон генерал-губернатора вблизи Красноярска [85]. С целью непременного осуществления покушения в пределах Восточной Сибири социалистами-революционерами, как доносила полицейская агентура, были затрачены «большие деньги», полученные главным образом «из еврейского источника». При этом было принято решение не ограничиваться Красноярском и попытаться устранить генерала в Иркутске, для чего в первой декаде февраля из Красноярска туда прибыли пять членов боевой организации.

Покушение на А. Н. Селиванова планировалось совершить 19 февраля в момент проезда его через город на вокзал, причем, по сведениям политической полиции, со стороны местных эсеров уже была организована слежка за генерал-губернатором силами 13 человек. В случае неудачи в Иркутске социалисты-революционеры посредством телеграммы намеревались инициировать боевые действия собственно красноярских эсеров, планировавших взрыв вагона, который, как полагали жандармы, мог сопровождаться нападением [86]. Однако, несмотря на все разговоры и приготовления со стороны террористов, А. Н. Селиванов ночью 20 февраля благополучно выехал в столицу [87]. В следующий раз о возможном покушении на иркутского генерал-губернатора политической полиции стало известно летом 1908 г., когда из разных агентурных источников были по-

лучены сведения о том, что 8 июля, в день выезда А. Н. Селиванова из Иркутска в Якутск, с целью реализации террористического акта во время его обратного следования по Якутскому тракту выехали «четыре приезжих эсера» [88].

В январе 1909 г. члены Иркутской организации ПСР с нетерпением ожидали, последует ли со стороны генерал-губернатора А. Н. Селиванова смягчение приговора «александровцам» (участникам дерзкого массового побега-прорыва из Александровского централа 10 апреля 1908 г., осужденным на смертную казнь за вооруженное сопротивление и убийства представителей тюремной администрации и стражи). В противном случае планировалось организовать очередное покушение, а также «не оставлять в покое и некоторых судей» [89]. Одновременно среди местных социалистов-революционеров циркулировали предположения, что если ЦК ПСР санкционирует покушение на жизнь А. Н. Селиванова за несмягчение приговора «александровцам», то исполнителем решения, по всей вероятности, будет В. И. Ауэрбах, в числе других бежавший из Александровской тюрьмы и оставшийся на свободе. В прошлом студент Московского сельскохозяйственного института, за участие в ограблениях в ноябре 1906 г. почтовых отделений Тверской губернии временным военным судом он был приговорен к 15-летним каторжным работам и отбывал наказание в Александровской каторжной тюрьме. После побега он оказался единственным заключенным, кто так и не был разыскан полицией [90], летом 1908 г. скрывался в Иркутске в одной из слесарных мастерских и внимательно следил за ходом дела [91]. Впрочем, в распоряжении жандармов имелись и иные сведения, согласно которым для исполнения приговора Центрального комитета партии в Иркутск должны были быть командированы лица, совершенно неизвестные в городе [92].

Среди иркутских социалистов-революционеров имелись свои желающие совершить акт возмездия в отношении генерала от инфантерии А. Н. Селиванова. В частности, в конце 1908 г. бывший гимназист (ученик 6-го класса иркутской гимназии) И. Ильяшев, как указывала секретная агентура, заявил о своем согласии убить генерал-губернатора,

считая самым удобным «надеть гимназическое платье и, встретившись с Его Высокопревосходительством, не отдать честь, а когда последний остановит его и задаст вопрос: "почему не отдал честь" - приблизиться и стрелять» [93]. Данный способ устранения А. Н. Селиванова, по мнению начальника Иркутского охранного отделения, был вполне реальным: «Частые выходы генерал-губернатора из дома без уведомления об этом меня заблаговременно и без принятия соответствующих мер полицейской и войсковой охраны во время прогулок, а также привычка Е.В. (Его Высокопревосходительства. - Э. К.) останавливать воспитанников учебных заведений и разговаривать как с ними, так и с другими обывателями на тротуарах и, наконец, игнорирование им лично мер предосторожности, создают такую обстановку, что даже при самом бдительном наблюдении возможны всякие неожиданности» [94]. Жандармы неоднократно жаловались, что «генерал от инфантерии Селиванов в среде своих каждый раз высказывал недоверчивость к подобным докладам и не только не принимал мер предосторожности, а наоборот уходил из дому пешком, не предупреждая даже личного адъютанта» [95]. И несмотря на фиксируемое политической полицией «повышенное настроение» местного революционного подполья в ожидании утверждения приговора по делу побега из Александровской тюрьмы, таковой 28 января 1909 г. был утвержден [96]. Не дожидаясь казни, приговоренные к смерти приняли переданный товарищами с воли яд, в результате чего четверо из них скончались. Казнь остальных была отложена, а затем заменена на вечную каторгу [97]. Вслед за разыгравшейся трагедией местные социалисты-революционеры приняли постановление о производстве покушения на жизнь генерал-губернатора А. Н. Селиванова, предполагая отправить его на утверждение в Областной комитет Сибирского союза ПСР. План покушения собирались выработать после «получения из области санкционированного постановления» [98].

Наиболее распространенными жертвами эсеровского террора по понятным причинам становились непосредственные исполнители репрессивной политики правительства - различные чины полиции и жандармерии.

В Красноярске, например, после неоднократных предупреждений и угроз по приговору местного комитета ПСР 2 декабря 1906 г. около 10 часов утра в сборно-паровозном цехе главных железнодорожных мастерских двумя эсерами-боевиками был застрелен жандармский унтер-офицер К. Терещенко, занимавшийся сбором сведений о рабочих, участвовавших в вооруженном восстании в декабре 1905 г. [99]. Он был убит наповал возле паровоза во время разговора с помощником машиниста подошедшими сзади за-гриммированными террористами (пуля выпущена из браунинга в шею и прошла навылет в правый глаз). В результате преследования боевиков один из них, Адольф Бэйм, был задержан. Кроме того, за укрывательство второго террориста были взяты под стражу рабочий мастерских А. А. Анельский, его сын Стефан и парикмахер Т. Венцковский

[100]. По распоряжению иркутского генерал-губернатора А. Н. Селиванова дело было передано на рассмотрение военно-полевого суда, без промедления приговорившего всех четверых арестованных к смертной казни через повешение: А. Бэйма - как одного из двух непосредственных убийц унтер-офицера, Анельских и Т. Венцковского - как принимавших участие в сокрытии второго террориста, а также в самом боевом мероприятии (первые, по данным политической полиции, наблюдали за К. Терещенко и навели на него боевиков, второй гриммировал убийц)

[101]. После казни среди населения Красноярска стали возникать и циркулировать разного рода толки, всячески поддерживаемые революционным подпольем, о невиновности Анельских и Т. Венцковского [102]. 10 декабря 1906 г. Красноярский комитет ПСР выпустил прокламацию «Граждане!», в которой разоблачался царский суд, приговоривший к смерти невинных людей [103].

После убийства унтер-офицера К. Терещенко в Красноярске вновь активизировалась боевая дружина ПСР, подразделявшаяся на десятки и состоящая преимущественно из железнодорожных рабочих. Вступление в дружину предусматривало членский взнос в количестве пяти рублей и подписку о подчинении распоряжениям местного комитета [104]. 12 декабря 1906 г. состоялось заседание дружинников, на котором было принято

решение отомстить всем, кто принимал участие в розыске убийц жандармского унтер-офицера К. Терещенко. Однако реализовать задуманное социалистам-революционерам не удалось. В конце 1906 г. - начале 1907 г. были арестованы и высланы из города наиболее опасные члены дружины: С. Васильев, И. Григорьев, М. Жидаев, А. Кириллов, А. Кольцов, С. Кондуфор, И. Лелякин, С. Минин, Ф. Окунь, А. Олезов, А. Прилеп-ский, Г. Супрун, И. Тютин, Ф. Юшков. Вместе с тем «главного деятеля боевой дружины Ивана Тимофеева» жандармам разыскать не удалось [105].

Аресты эсеровских боевиков не смогли предотвратить осуществление 14 февраля 1907 г. по постановлению Красноярского комитета ПСР убийства коменданта города подполковника Козловского [106]. В числе других лиц он как председатель военно-полевого суда, подписавший смертный приговор убийцам унтер-офицера К. Терещенко, являлся первой мишенью террористов. Неоднократно предупреждаемый политической полицией об имеющихся в ее распоряжении агентурных сведениях о подготовке на него покушения, подполковник Козловский лишь «отвечал, что смерти не боится, а уберечься нельзя». Не стал комендант Красноярска пересылать жандармам и получаемые от эсеров угрожающие письма, продолжая проводить время как и прежде, не принимая никаких мер предосторожности. Получив 14 февраля очередное письмо, в котором боевики обещали убить его в пять часов вечера, Козловский не изменил своей привычке гулять по городу без охраны [107]. Встретившись во время прогулки на Большой улице с однофамильцем поручиком З. Козловским, подполковник показал ему письмо, вынул из кармана часы и, смеясь, заметил: «Обманули, негодяи. Уже 5 часов, а я жив» [108]. Когда комендант прошел дальше и поравнялся с воротами гостиницы «Эрмитаж», один из террористов остановился перед ним с криком «Ни с места!», раздались три последовательных выстрела из ворот на расстоянии четы-рех-пяти шагов, причем первая пуля пролетела мимо, а остальными двумя, попавшими в голову, подполковник был убит. После совершения теракта стрелявшие бросились бежать через гостиничный двор и, никем

не преследуемые, скрылись [109]. По полученным жандармами негласным сведениям, убийцы гриммировались в парикмахерской Глянцшпигеля, одним из них являлся А. Ар-гудяев, принимавший участие в вооруженном восстании в Красноярске [110]. Впрочем, в распоряжении политической полиции затем появились и другие данные. Так, начальник Иркутского губернского жандармского управления полковник М. И. Познан-ский располагал информацией, согласно которой «злодеяние это было совершено рабочим депо станции Красноярск Алексеем Плужниковым и бывшим вольноопределяющимся железнодорожного батальона в г. Красноярске Барановым», находящимся в Зерентуйской каторжной тюрьме за нападение в 1907 г. на местную военную гауптвахту [111].

Помимо названных и рассмотренных выше террористических актов необходимо отметить следующие боевые мероприятия членов ПСР в регионе. 26 декабря 1906 г. на станции Хилок боевой дружиной эсеров был убит пристав Щеглов. Покушавшимся удалось скрыться [112]. В начале 1907 г. в Омске было совершено неудачное покушение на ротмистра Ковалева. Подозрение полиции пало на члена местной боевой дружины ПСР рабочего-железнодорожника И. С. Минеева [113]. 19 марта 1907 г. в селе Даурском Ачинского уезда Енисейской губернии местными социалистами-революционерами (подозревались крестьяне П. Потылицын и Н. Романовский) был убит полицейский урядник Залтан, в ночь на 24 сентября -урядник Янов [114]. В течение июня - августа 1907 г. в Змеиногорске боевики ранили пристава, в Чите и Канске застрелили жандармских унтер-офицеров, в Красноярске и Канске убили стражников, в Канске ранили стражника [115].

Среди осуществленных эсерами покушений на жандармских и полицейских чинов громкий резонанс имели террористические акты в Кургане и Иркутске. 1 марта 1907 г. в Кургане местными социалистами-революционерами было совершено покушение на начальника Курганского отделения жандармского полицейского управления Сибирской железной дороги ротмистра Заглухин-ского [116]. В половине девятого вечера по-

сле отхода пассажирского поезда ротмистр вместе с ревизором движения Гостемиловым возвращался с вокзала в квартиру. Из-за вагонов в их сторону был брошен «снаряд, взрыв которого был похож на взрыв бомбы», не причинивший, однако, им вреда, поскольку осколки от оболочки и стальные стружки полетели в противоположную сторону. На месте взрыва был найден свинцовый грузик с куском от вставленной в него стеклянной трубки, что указывало на наличие в середине оболочки вставленных стеклянных трубочек с серной кислотой, вызвавшей при соединении с взрывчатым веществом в результате падения взрыв. Оболочка, судя по осколкам, была сделана из тонкого белого металла и представляла собой либо обыкновенную простую жестяную банку из-под консервов, либо коробку из-под пороха [117].

По агентурным сведениям, решение о ликвидации ротмистра Заглухинского было принято эсерами в ответ на его решительное противодействие намерению устроить 13 февраля 1907 г. в депо станции Курган забастовку, арест некоего Гурова, а также пресечение попыток восстановить железнодорожную революционную организацию. Сам ротмистр отмечал, что для совершения теракта из Омска прибыли члены боевой дружины. Однако данное обстоятельство выглядит весьма сомнительным. Во-первых, бомбу из товарного вагона бросил не приезжий боевик, а, как указывала агентура, местный эсер, ученик Курганских технических классов Брамин, которого ротмистр, между прочим, видел во время стоянки поезда прохаживающимся по перрону вместе с другим учеником, причем шинель его, несмотря на мороз, была надета «почему-то в накидку», вполне вероятно, с целью маскировки бомбы. Во-вторых, расследовавший дело курганский уездный исправник не склонен был придавать происшествию «особенного серьезного значения, не принимая взрыв этот за бомбу» и считая, что покушение организовали местные железнодорожные служащие с целью «причинить один испуг» [118]. Вместе с тем, вечером 3 марта 1907 г., по данным ротмистра Заглухинского, в городе состоялось собрание, на котором присутствовали до 10 человек, высказавшие сожаление о неудаче покушения и решившие в ближайшее время

таковое повторить: один из них, «некий молодой человек без определенных занятий Кузнецов», вызвался еще раз бросить в жандарма бомбу, несколько же других лиц, вооруженных револьверами, должны были караулить его на железнодорожном вокзале. Бомбы изготавливались в помещении 1-й Сибирской кустарной артели [119].

28 августа 1907 г. в Иркутске членами Летучей боевой организации Иркутского комитета ПСР был произведен террористический акт в отношении начальника местного охранного отделения ротмистра М. Л. Гаври-лова [120]. Ретивость его в деле политического сыска не могла не вызывать раздражение в эсеровских кругах, поскольку своими методичными ударами он не позволял социалистам-революционерам оправиться от потерь и буквально парализовал деятельность организации. Ответом на столь усердные действия и стало покушение на его жизнь [121]. Около полудня М. Л. Гаврилов направился в своем экипаже в Уездное полицейское управление. На углу Саломатовской и Преображенской улиц его поджидали два террориста, один был вооружен ружьем охотничьего образца, заряженным крупной картечью, другой - револьвером. В то время как экипаж ротмистра поравнялся с ними, стоявший с левой стороны у тротуара боевик произвел сбоку из «ружья, прикрытого чем-то белым», выстрел. Лошадь приостановилась, раненый М. Л. Гаврилов крикнул кучеру «гони», но в этот момент с противоположного тротуара подбежал второй боевик и произвел в него с правой стороны выстрел из револьвера. Затем оба террориста с оружием в руках бросились преследовать экипаж, пытаясь добить ротмистра, но вскоре остановились, поняв бесперспективность своего намерения и увидев подъезжавшего к ним верхового казака 6-й сотни 1-го Верхне-удинского казачьего полка Б. Тугутова. Имевший ружье боевик выстрелил в казака, который в это время снимал с плеча винтовку, но не успел ее зарядить, и, воспользовавшись его ранением, скрылся вместе с товарищем в близлежащих дворах [122]. Тяжелораненый М. Л. Гаврилов приказал кучеру везти его в лечебницу доктора Беркмана, местного авторитета в области хирургии. При осмотре ротмистра врачом у него было «най-

дено 17 входных и выходных отверстий, происшедшими от ранений пулями и картечью». Главная масса картечи попала в левое плечо, причинив перелом левой плечевой кости. Самой же опасной раной, по мнению врача, стало повреждение легкого, которое было пробито пулей. Тем не менее состояние здоровья М. Л. Гаврилова особых опасений доктору Беркману не внушило [123].

В скором времени в городе появилась прокламация Иркутского комитета ПСР «Ко всем гражданам!» (30 августа 1907 г., 1000 экз.), в которой извещалось, что покушение на ротмистра М. Л. Гаврилова было совершено по постановлению названного комитета членами Летучей боевой организации. Далее объяснялись причины акта «народной мести» в отношении творившего «насилия и преступления» начальника местного охранного отделения. «Все, кто знал его, -отмечали авторы листовки, - скажут, что эта кара была им заслужена. Он был душителем идеалов и стремлений трудового народа, он массами гнал в тюрьмы лучших граждан и издевался над этими пленниками самодержавия, он, арестовывая мирных людей, разорял их семьи, он издевался над слезами матерей, отцов и детей и каждый честный человек с ненавистью и проклятием произносит его имя. Но палач не боялся этих проклятий - он смеялся над ними, думая, что рука мстителя-революционера не настигнет его. И, конечно, он ошибся!» [124].

Своеобразной и весьма распространенной разновидностью политического террора в России являлся так называемый тюремный террор, под которым обычно понимали террористические акции против наиболее ревностных деятелей судебного и тюремного ведомств, прославившихся жестоким обращением с политическими заключенными. Как отмечает историк К. Н. Морозов, после затухания «центрального» террора «тюремный террор» стал «самым ярким, ожесточенным и длительным» [125]. Исследователь А. П. Михеев в своей книге «Тобольская каторга» привел имеющиеся в отчетах Главного тюремного управления данные о количестве убитых тюремных служащих: с 1906 по 1913 г. при разных обстоятельствах насильственная смерть настигла 97 представителей начальствующего состава тюрем и надзора

[126]. Особо выделяются в этой печальной статистике четыре года - 1906, 1907, 1910 и 1911, когда были убиты 11, 33, 12 и 18 человек соответственно. Наибольшее количество жертв пришлось на 1907 и 1911 гг., причем именно тогда революционеры пытались устранить руководителей центрального тюремного ведомства: в 1907 г. эсеркой Е. Рогозни-ковой был убит А. М. Максимовский, а четырьмя годами позже Петербургская группа социалистов-революционеров готовила покушение на С. С. Хрулева [127].

Не меньший размах «тюремный террор» приобрел в отношении служащих сибирских тюрем, поскольку Сибирь являлась важнейшим звеном в пенитенциарной системе Российской империи. Так, в 1907 г. были убиты: в апреле - надзиратель Туринской тюрьмы, в мае - начальник Нерчинской каторги Ю. И. Метус, в июне - начальник Красноярской тюрьмы Смирнов и смотритель Тобольских каторжных тюрем А. Г. Богоявленский; в том же году совершены неудачные покушения на начальника Алгачинской каторжной тюрьмы Бородулина (чуть позже, однако, он был убит в Пскове) и смотрителя Тюменской тюрьмы; в 1908 г. был убит смотритель Алгачинской тюрьмы и предприняты попытки устранения смотрителей Туринской и Барнаульской тюрем, в 1909 г. застрелен смотритель Тобольской каторжной тюрьмы № 1 И. С. Могилев, в 1911 г. предпринято покушение на смотрителя Туринской тюрьмы, а также на начальника Зерентуйской каторжной тюрьмы И. И. Высоцкого [128]. Многие названные террористические акции были осуществлены членами ПСР. Рассмотрим наиболее яркие и громкие из них.

28 мая 1907 г. в Чите был застрелен начальник Нерчинской каторги и исполняющий обязанности тюремного инспектора коллежский советник Ю. И. Метус [129]. Убит он был довольно коварно, и военный губернатор Забайкальской области генерал-лейтенант М. И. Эбелов вполне обоснованно назвал теракт «предательским» [130]. Утром 27 мая Ю. И. Метус прибыл в Читу из Нерчинска, остановившись в Ново-Центральных номерах. Днем в ту же гостиницу приехали социалисты-революционеры: 18-летняя девушка и студент, которые, предъявив документы на имя дочери священника Л. Юшко-

вой и сына надворного советника Н. Я. Заго-ровского, заняли два разных номера. На следующий день в 11 часов утра Л. Юшкова попросила лакея доложить Ю. И. Метусу, что желает лично передать ему прошение. Начальник каторги согласился встретиться с девушкой в общей столовой и без промедления спустился туда. После того как он принял прошение и повернулся к окну, чтобы ознакомиться с ним, Л. Юшкова выстрелила в него из револьвера системы «Браунинг». Пуля попала в шею - Ю. И. Метус упал и тотчас скончался. Террористка же бросилась бежать, но ее начал преследовать коридорный и, нагнав на Амурской улице, сумел схватить за руки. Однако остановить молодую эсерку не удалось: по сведениям прокурора Читинского окружного суда, «окружающая публика отбила Юшкову, а коридорному кто-то пригрозил, что и его убьют. Юшкова вскочила на извозчика с каким-то молодым человеком и уехала» [131]. Найти их и задержать политическая полиция так и не смогла, зато был арестован студент Н. Я. Загоровский, у которого в ходе обыска жандармы обнаружили много свежих прокламаций ПСР. Тем не менее связь его с террористкой установить не получилось.

После удачного теракта в городе появилась прокламация Читинского комитета ПСР «Граждане!» (май 1907 г., 1500 экз.). В листовке говорилось, что Ю. И. Метус был казнен по приговору партии эсеров членом летучего боевого отряда при Сибирском Областном комитете ПСР. Само убийство называлось «последним словом народного Суда и негодования» и мотивировалось тем, что Ю. И. Метус являлся исполнителем и отчасти даже вдохновителем правительственных убийств и истязаний, совершенных в Акатуе и Алгачах над «пленными товарищами», среди которых были женщины и больные [132]. Находившаяся в те годы на каторге эсерка М. Школьник в своих воспоминаниях отмечала, что Ю. И. Метус был послан в Нерчинск со специальным заданием «дисциплинировать» политических каторжан. Он установил невыносимый режим: за малейшую провинность заключенных били, сажали в карцер на целую неделю и заковывали в кандалы; кроме того, впервые после некоторого перерыва он стал применять к полити-

ческим каторжанам розги. По мнению М. Школьник, после устранения Метуса и Бородулина «режим на каторге стал много лучше и оставался таким до 1910 г.» [133]. В упомянутой прокламации террористический акт в отношении начальника Нерчин-ской каторги объявлялся единственным выходом из сложившейся ситуации: это был «единственный ответ на действия правительства, ибо другой путь - путь запроса народных представителей в Государственной думе об ужасах, которые творил Метус с присными в Акатуе и Алгачах над заключенными -не привел ни к чему». Вину за убийство авторы листовки перекладывали на правительство, поскольку именно оно «своим ответом народным представителям само подписало Метусу смертный приговор, привести в исполнение который ПСР считала себя обязанной», ибо преступление не должно оставаться безнаказанным [134].

Позже по данному делу была арестована совершенно непричастная к нему женщина, член РСДРП, что побудило находившуюся весной 1909 г. в тюрьме Л. Юшкову проинформировать членов эсеровского подполья о решении «открыться в случае смертного приговора над эсдечкой» [135]. В ответ Читинский комитет ПСР отправил ей записку, в которой категорически запретил «открываться даже при худшем исходе дела». Основаниями для запрета являлись следующие обстоятельства: 1) выполнение акта от имени партии, которая своим авторитетом придала ему смысл самозащиты и «наказания опричника за издевательства над каторжанами -членами партии, а следовательно, и над самой партией», в результате чего «последствиями этого акта вправе распоряжаться только партия и ее полномочные органы - комитеты, но не отдельные члены»; 2) «открытие себя товарищем» могло вселить в правительство уверенность в целесообразности предания суду даже невиновных лиц в надежде, что «удачно скрывшийся виновник из сентиментализма откроет себя» (чувства должны уступить место беспристрастному рассудку); 3) подобный шаг со стороны члена партии не только способен поставить его вне партии, но и представляет угрозу ее существованию «благодаря намерению отдельных членов лично отвечать за общепартийные поступки,

чем нарушается та добровольная дисциплина, с помощью которой партия и может только успешно выполнять намечаемые ею средства борьбы на пути достижения конечного идеала» [136]. Одновременно Читинский комитет ПСР предпринял активные шаги по оказанию посильной помощи несправедливо обвиненной революционерке, выразившиеся в участии совместно с социал-демократами в сборе средств для оплаты услуг столичного адвоката, заявлении «о непричастности обвиняемой ни к акту, ни к партии», ознакомлении депутатов-членов РСДРП с данным делом для принятия мер и с их стороны [137].

Не меньше ненависти в революционных кругах вызывал смотритель Тобольских каторжных тюрем коллежский советник А. Г. Богоявленский. Один из мемуаристов Тобольской каторги анархист-коммунист Н. М. Гитер-Гранатштейн рассказал о произошедшем в 1907 г. «голом бунте», во время которого пятьсот человек сняли с себя всю одежду, остались нагими, протестуя против бесчеловечного обращения и истязаний администрации. В том же году, по свидетельству анархиста, заключенными был затеян побег. Много дней они рыли подкоп, через товарищей на воле раздобыли штатскую одежду, паспорта, деньги, несколько револьверов, приготовили квартиру на время пребывания в Тобольске. Однако дерзким планам не суждено было сбыться. Мероприятие было выдано предателем, началась расправа [138]. Известный советский писатель Ю. В. Трифонов в документальной повести «Отблеск костра» довольно ярко описал эти события: «Начальник централа Богоявленский, злобный старый тюремщик, бросил зачинщиков в карцер, к нескольким применил розги. Розги политическим - это было не просто наказание, страшное болью и нередко смертельным исходом, это была провокация, после которой следовали бунты и самоубийства... Вспыхнул бунт и в Тобольском централе... На другой день бунтари стали "ломать тюрьму", кричать, буйствовать, а когда в камеру ворвались солдаты, заключенные вступили с ними в борьбу. Многие были тяжело побиты и ранены прикладами и штыками, один человек убит...» [139].

Гнев революционеров вызвало распоряжение А. Г. Богоявленского о наказании роз-

гами трех каторжных арестантов тюрьмы № 1 в целях усмирения тюрьмы и наведения в ней порядка, что было воспринято как вызов. Вспыхнувший в результате бунт был беспощадно подавлен. Ответной реакцией стало адресованное начальнику Тобольской каторги и полученное им 14 июля 1907 г. письмо социалистов-революционеров с уведомлением о неизбежности террористического акта: «. Нами получены сведения, что Вы бесчеловечно обращаетесь с нашими товарищами политическими и уголовными заключенными, за что и объявляем Вам смертный приговор, который не замедлим исполнить» [140]. В течение почти двух недель в адрес смотрителя раздавались угрозы, которые исходили от местных политических ссыльных, членов ПСР. 26 июля 1907 г. в 6 часов вечера А. Г. Богоявленский был убит около Никольского взвоза на Богоявленской улице на глазах собственной дочери, находившейся с ним в одном экипаже. Террористу удалось скрыться в районе римско-католического собора [141]. По подозрению в убийстве был задержан бывший унтер-офицер И. Ф. Рогожин, отбывавший ссылку за распространение в армейских частях нелегальной литературы, однако в ходе рассмотрения дела в Омском военно-окружном суде он был оправдан за недоказанностью вины [142].

Та же участь постигла следующего смотрителя 1-й каторжной тюрьмы в Тобольске губернского секретаря И. С. Могилева, начавшего свою служебную деятельность осенью 1907 г. с «завинчивания» остававшейся до того времени «вольной» тюрьмы, что привело к бунту в одной из камер. В конечном итоге массовой порке подверглись как «бунтовщики», так и все подозрительные. По воспоминаниям эсера С. Н. Калли-стова, «давали по 99 "двойных", с плеча. Иссеченную, окровавленную спину посыпали солью. И снова пороли, «загоняя соль». Могилев сам присутствовал при порке и руководил ею. - Больно. Затем и порют, чтобы было больно, - издевался он над стонами. Пороли, не считаясь ни с физическим состоянием, ни с возрастом. Пороли даже тех, кто уже по нескольку дней сидел в карцере и никак не мог участвовать в бунте» [143]. По делу о «бунте» 39 заключенных, полити-

ческих и уголовных, состоялся процесс. Военный суд проходил в конторе тюрьмы и приговорил 13 человек к повешению, 13 -к бессрочной каторге и ста дням «строгой одиночки», остальные были оправданы. На каторге был установлен образцовый порядок, вплоть до запрета громко разговаривать. За малейшее неповиновение предусматривались темные карцеры и розги. «Один из карцеров, - рассказывал С. Н. Каллистов, - на "женском отделении" назывался "горячим". В него выходила стенка печи, которую топили надзиратели (для варки пищи или для других целей, не знаю). Посаженный в этот карцер обливался потом от жары и духоты и выходил оттуда в состоянии полного изнеможения». Порки розгами, «по норме 99 ударов», стали бытовым явлением. И. С. Могилеву удалось деморализовать и разобщить политических, перемешав их с уголовными и наводнив камеры стукачами [144].

Подобные действия начальника Тобольского централа вызвали у социалистов-революционеров желание расправиться с ним. О грозящей И. С. Могилеву опасности жандармской и тюремной администрации было хорошо известно [145]. Тем не менее 20 апреля 1909 г. около 10 часов утра в нескольких саженях от здания Тобольского губернского управления возвращавшийся из казначейства домой И. С. Могилев был убит 29-летним административно-ссыльным Н. Д. Шишма-ревым [146]. Исследователь К. Н. Морозов, опираясь на мемуарную литературу, подробно охарактеризовал в своем труде личность террориста и отношение каторжан разной партийной принадлежности к этому акту. Крестьянин Тверской губернии Ржевского уезда Елецкой волости Н. Д. Шишмарев «служил на флоте матросом, грамоте его обучил знаменитый адмирал С. О. Макаров, он же поощрял его увлечение стихотворчеством, печатал его стихи в кронштадтском журнале, который сам и издавал» [147]. Эсер П. Витязев впоследствии вспоминал, что Н. Д. Шишмарев «буквально боготворил» адмирала и «свято чтил его память как первого своего учителя» [148]. Вступив в ряды Партии социалистов-революционеров, с плотницкими артелями он объехал всё Поволжье. Затем, будучи членом Боевой организации ПСР, участвовал в подготовке по-

кушения на генерал-майора Д. Ф. Трепова, закончившегося крайне неудачно - убийством генерал-майора С. В. Козлова, ошибочно принятого за Д. Ф. Трепова. Скрывшись, Н. Д. Шишмарев стал работать в Боевой организации при Южно-Русском комитете ПСР в Одессе, приняв непосредственное участие в экспроприации в Луганске, а также в подготовке покушения на командующего Одесским военным округом генерала А. В. Ка-ульбарса.

С 21-го мая 1907 г. по распоряжению министра внутренних дел за принадлежность к боевой организации и приготовление к террористическому акту Н. Д. Шишмарев был выслан (отправлен в начале осени 1907 г.) из Твери в Тобольскую губернию под гласный надзор полиции на три года и водворен в Сургуте, откуда 7 июля 1908 г. бежал. Затем 17 января 1909 г. был задержан в Тобольске под именем тульского мещанина Н. Ершова и после отбывания 2-месячного тюремного наказания за хранение револьвера «Браунинг» выслан на жительство в Березовский уезд [149]. Еще будучи в Тюменской пересыльной тюрьме, он встретился с С. Н. Каллистовым и, выразив свое возмущение порядками в Тобольском централе, куда последний отправлялся, поведал ему о своем замысле: «У меня созрел такой план. В России - всё разгромлено. Работать пока трудно. А здесь меня еще не знают. Изнутри сами каторжные никак не смогут освободиться от Могилева... Вот, что я рассчитываю сделать. Я уйду из ссылки... Достану паспорт... Поступлю надзирателем. И Могилев будет убран» [150]. Однако первоначальная идея поступления надзирателем на службу в Тобольскую тюрьму не была реализована вследствие отсутствия связей и средств. Ближайшей партийной организацией, которая имела возможность помочь Н. Д. Шиш-мареву в реализации его замысла, оказалась Уральская. Заручившись ее поддержкой, он приехал в Тобольск и, выследив И. С. Могилева, убил его на улице двумя выстрелами из револьвера (второй выстрел, направленный в голову, повлек мгновенную смерть), после чего предпринял попытку скрыться, отстреливаясь при этом от погони. В ходе перестрелки с жандармами и полицейскими чинами были случайно ранены проходившая по

улице женщина - Коганицкая - и городовой Верешахин (в голову и руку соответственно). В конце концов, в результате действий полицмейстера Лорченко у снесенного половодьем мостика через речку, недалеко от Городского полицейского управления террорист был схвачен [151].

Арестованный Н. Д. Шишмарев объяснил, что является членом Боевой организации ПСР (на самом деле он действовал от имени Уральского областного летучего отряда ПСР) и убил И. С. Могилева, приведя в исполнение приговор партии. С данной целью он, предварительно связавшись «с центральным и областным комитетами», прибыл из Березова в Тобольск за две недели до теракта и все это время следил за смотрителем тюрьмы. Дальнейшие показания эсер давать отказался [152]. За убийство И. С. Могилева временным военным судом он был приговорен к смертной казни через повешение, однако незадолго до приведения приговора в исполнение, 14 августа 1909 г., покончил с собой, приняв яд. Еще на суде в ответ на объявление приговора Н. Д. Шишмарев заявил, что привести его в исполнение властям не удастся. Держался он, по отзывам очевидцев, «удивительно стойко и бодро, как подобает революционеру». Ссыльным товарищам удалось передать ему в камеру смертников цианистый калий, но перед тем, как его принять, «он долго колебался и всё время в волнении повторял: "Неужели я должен умереть? Этого не может быть! Я хочу жить!"» [153].

21 апреля 1909 г. Уральский Областной комитет ПСР выпустил листовку (тиражом 10 000 экз.) с извещением об убийстве по его постановлению смотрителя Тобольской каторжной тюрьмы № 1, распространявшуюся в различных городах Урала и Сибири (в частности, в начале мая несколько экземпляров прокламации было найдено в Тюмени, в июле - в Березове) [154]. Мотивами, побудившими социалистов-революционеров совершить террористический акт над И. С. Моги-левым, явились, по словам авторов листовки, его всем известные «сладострастные издевательства», «жестокости и зверства» по отношению к политическим заключенным, прежде всего соленые розги, горячий и холодный карцер, приводящие их к гибели и самоубийствам. «Со дня вступления Могилева в То-

больскую каторжную тюрьму, - писали эсеры, - заключенные лишились всех прежних крошечных прав, которые хоть немного облегчали их беспросветную жизнь: поголовно все были закованы, лишены прогулок, выписок, корреспонденции, своего белья; начались зверства, невиданные даже в стенах много видавшей Тобол. каторги: били "смертным боем", секли розгами простыми и солеными; избитых до потери человеческого облика отправляли вместо больницы в карцер. Медицинская помощь оказывалась лишь тогда, когда заключенный не мог вынести пыток и впадал в беспамятство» [155]. При этом начальство, как указывалось в прокламации, было осведомлено о всех «злодействах» И. С. Могилева и всячески поощряло «ненасытного мучителя» с «извращенной преступной фантазией». Результатом подобного беспредела и стал приговор Партии социалистов-революционеров, покаравший «всё еще не пресытившегося кровью и муками насильника» [156].

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

18 августа 1911 г. произошел последний в Сибири эсеровский теракт против представителей царского самодержавия. Член Сибирского летучего боевого отряда при Сибирской автономной группе ПСР Б. И. Лагунов стрелял в начальника Зерентуйской каторжной тюрьмы И. И. Высоцкого, повинного в глазах общественного мнения в смерти известнейшего эсера-террориста Е. С. Созо-нова [157]. Самоубийство последнего, имевшее целью предотвратить «массовые покушения на самоубийство» среди политических заключенных вследствие применения к ним телесных наказаний и привлечь внимание к судьбам узников, стало одним из самых громких случаев сопротивления тюремному начальству, потрясших современников. Реакция в обществе и, конечно, среди самих социалистов-революционеров была крайне острой. Фактически покушение на И. И. Высоцкого было предрешено [158]. Стрелявший в него Б. И. Лагунов (родился в 1880 г., учился в Киевском политехническом институте, в 1905 г. примкнул к эсерам, за принадлежность к которым был осужден и приговорен к ссылке на поселение в Сибирь, начав ее отбывать с 1910 г.) заметно отличался от других террористов, рассмотренных выше. Прежде всего своим ярко выраженным «ге-

роическим идеализмом». Идя на теракт, он не думал о спасении собственной жизни. Совершив покушение, не сделал попытки скрыться, принеся, таким образом, в жертву себя самого и показав на деле, на что способен революционер-идеалист, отдающий свою жизнь во имя «общего блага». Примечательно, что он не стал караулить И. И. Высоцкого на улице, где было больше шансов спастись бегством, а под видом просителя «инженер-механика Павлова» отправился сначала в контору тюрьмы, а затем к нему домой, на охраняемую квартиру. Во время разговора, делая вид, что собирается прикурить, Б. И. Лагунов достал из кармана вместо спичек «Браунинг» и выстрелил начальнику каторги в грудь. С криком «убил» И. И. Высоцкий выбежал из кабинета. При этом эсер успел сделать второй выстрел, но промахнулся. Жизнь И. И. Высоцкого спас орден на груди, в который попала пуля террориста [159].

В переданной из тюрьмы записке Б. И. Лагунов описал свое покушение и, в частности, рассказал следующее: «Я положил револьвер на стол и остался сидеть в ожидании дальнейшего. Я заранее решил не уходить, потому что во всяком случае попытка к бегству должна быть связана с поранением тюремной охраны, чего мне не хотелось делать. Кроме того я был сильно утомлен предшествовавшим напряжением душевных сил. Я не заметил, как передо мной очутился телохранитель Высоцкого. Такого испуга, какой выражала его фигура и черты лица, я еще не видел. Он был бледен, дрожал и то направлял на меня свой револьвер, то нелепо рассматривал его, вертел в своих руках. В этот момент и я начал волноваться. Не помню, что тогда говорил ему, - смысл был тот, что он может стрелять в меня и что я очень прошу его сделать это; чтобы он не боялся, я указал ему, что при мне нет оружия, что оно лежит на столе. Он немного успокоился. Вошла бесконечно испуганная жена Высоцкого, ломая руки: "Как же это, да за что?". Я ответил: "За Созонова". - "За Созо-нова?!" - она всплеснула руками и ушла. Начальник успел вызвать тревогу; прибежали надзиратели и солдаты. Тщательно обыскали меня, нещадно теребя каждую вещь. Прибежал и сам Высоцкий с перевязкой на груди; топая ногами, он стал кричать: "Дайте мне

его, я его разорву собственными руками. За что ты убил меня, мерзавец?" - "За то, что вы убили Созонова". Он размахнулся и хотел меня ударить, но его оттащили и он лишь слегка задел меня, да и сил, видимо, у него в тот момент не было. В ярости, трясущимися руками, он схватил со стола какую-то стеклянную вещь и бросил ее в меня» [160]. После следствия и суда в январе 1912 г. Б. И. Лагунов был казнен. Покушению на И. И. Высоцкого посвящалась передовая статья 39-го номера «Знамени Труда» за 1912 г., которая заканчивалась следующими строками: «Товарищ выполнил то, чего требовали честь партии и долг революционера. Случайная неполная удача акта имеет мало значения. Для нас важна та моральная сила, то спокойное, обдуманное самопожертвование, пример которого явил нам Б. И. Лагунов. Партия сохранит его в своей благодарной памяти» [161].

Среди членов организаций ПСР в Сибири в рассматриваемый период не было единства в подходе к проблеме террора. Данным вопросам руководство местного эсеровского подполья уделяло немало внимания. Еще в декабре 1906 г. съезд Совета Сибирского союза ПСР выступил в резолюции в поддержку провозглашаемой центральными партийными органами террористической тактики, предложив, однако, организациям «установить строжайший контроль над составом и деятельностью боевых дружин, так как практика показала, что составы их не всегда удовлетворяли тем боевым требованиям, которые необходимы для дружинника» [162]. На III съезде Сибирского союза ПСР (апрель 1907 г.) развернулась дискуссия по проблемам боевой работы. После сделанного «Михаилом» доклада о терроре, в котором говорилось о необходимости вследствие централизации сил «централизации террора», в ходе обсуждения вопроса среди представителей сибирских эсеровских организаций наметилось три течения: 1) сторонники передачи боевой работы в ведение ЦК ПСР; 2) приверженцы предоставления права организации и проведения террористических актов в регионе Областному комитету; 3) выступавшие за наделение полномочиями в данном вопросе местных комитетов [163]. Так, представитель Новониколаевской орга-

низации ПСР настаивал «на передаче террористических актов, имеющих местное значение, местным организациям». Причем последние, по его мнению, могли бы совершать теракты без всякого сношения даже с Областным комитетом. Представитель Томского комитета ПСР, обращая внимание на агитационное значение местной боевой работы (на примерах Красноярска и Иркутска), заявил о недопустимости терактов не под флагом партии и ратовал за передачу террористических актов, имеющих общегосударственное значение, в ведение Центрального комитета, остальных - вслед за решениями общепартийного съезда - местным организациям или Областному комитету [164].

Социалист-революционер из Ачинска доказывал тезис о недопустимости оставления боевой работы в ведении местных организаций, аргументируя его тем, что для совершения терактов «придется из рядов местных организаций выхватывать лучших работников». Он настаивал на передаче террора в ведение ЦК ПСР. В ответ представитель Новониколаевской эсеровской организации по-прежнему выступил за необходимость в исключительных случаях совершения терактов местными партийными организациями [165]. К данному мнению присоединились эсеры из Иркутска и Омска. Социалист-революционер под кличкой «Андрей» обратил внимание на агитационное и организационное значение террора, предложив «центральные» теракты передать в ЦК, а местные - в Областной комитет. При этом товарищи «Андрей» и «Петя» заявили о недопустимости экономического террора, отвлекающего массу сил и дезорганизующего. После проведенной дискуссии «Михаилу» для заключительного слова предоставили пять минут и приступили к выработке резолюции [166]. Шестнадцатью голосами против двух и при одном воздержавшемся была принята резолюция «Андрея»: в вопросе о терроре III съезд Сибирского союза ПСР присоединялся к резолюции Всероссийского съезда (террор, имеющий общегосударственное значение, передавался в ведение ЦК ПСР), оговариваясь, однако, что теракты, имеющие «сибирское значение», подлежали ведению Областного комитета. На первый план была выдвинута дезорганизующая и агитационная роль

террористических актов. Далее в документе особо подчеркивалось, что «ввиду недостатка местных сил» необходимо «удерживать местные организации от увлечения мелким террором в ущерб их прямой деятельности». Делегаты съезда решительно выступили (все представители за исключением одного) также против любых проявлений экономического террора, считая его недопустимым, поскольку он отталкивает массы от партии [167].

Во время обсуждения вопроса о терроре на III съезде представителей сибирских организаций ПСР говорилось о необходимости его использования в деле борьбы с провокацией. Объектами эсеровских покушений доносчики и провокаторы становились нередко. Так, только в Красноярске во второй половине 1906 г. - первой половине 1907 г. членами местной боевой дружины ПСР было убито не менее 5 человек, заподозренных в сотрудничестве с полицией и жандармами, среди них - монтер железнодорожных мастерских Онуфриев [168]. Читинские социалисты-революционеры заподозрили и обвинили в провокации скрывшегося после произведенных жандармами арестов Разумов-ского-Иммермана, разослали по всем ближайшим организациям его приметы, а по возвращении полицейского провокатора в Читу приняли, по агентурным сведениям, «все меры, чтобы его где-нибудь встретить и убить» [169]. Однако далеко не всегда жертвами подобного рода «операций возмездия» становились действительно виновные в провокации лица. Показательна в этом отношении трагическая история эсера Вере-мейчика, проживавшего в Чите по паспорту на имя К. Семенчука и именовавшегося в местной партийной организации «Костей». 15 мая 1908 г. за Дальним вокзалом состоялось собрание социалистов-революционеров, посвященное проблемам формирования в Забайкалье боевого летучего отряда, начальником которого и был избран К. Семенчук. Однако уже в 20 числах мая, вследствие возникшего к нему недоверия, от своей должности он был отстранен [170]. После же произведенной жандармерией в ночь на 14 июня 1908 г. в городе ликвидации революционного подполья оставшиеся на свободе члены Читинской организации ПСР («Николай», «Андрей», «Иван» и др.) потеряли к неаресто-

ванному К. Семенчуку всякое доверие и заподозрили его в провокаторстве. 14 июня состоялось партийное собрание, на котором было принято решение убить провокатора, вечером того же дня эсер «Андрей», являвшийся, как указывала агентура, беглым солдатом и участником Владивостокского восстания, привел приговор в исполнение. По этому поводу от имени Забайкальской боевой дружины ПСР было выпущено и распространено воззвание «Граждане гор. Читы!» [171]. Убитый К. Семенчук в нем был назван «человеком с подлой мелко эгоистической душой», выдававшим себя «борцом за свободу и счастье народа», на деле же стремившимся лишь «получше устроить свою персону». Он «продал, как Иуда», - отмечали авторы листовки, - «многих совершенно невинных, честных борцов», «более 50 человек в Харбине и Чите». Потому теракт объявлялся «местью за товарищей». Заканчивалась прокламация предупреждением всем шпионам и предателям о неизбежности подобной участи [172]. Но убив заподозренного в про-вокаторстве товарища, читинские социалисты-революционеры жестоко ошиблись, о чем свидетельствуют сохранившиеся в жандармском делопроизводстве документы. На запрос Департамента полиции начальник Читинского охранного отделения ротмистр Ру-дов отвечал, что К. Семенчук секретным сотрудником в отделении не состоял и никаких агентурных услуг не оказывал. Во время ликвидации революционного подполья в ночь на 14 июня 1908 г. он был предназначен к обыску и аресту, но по причине неизвестности его местонахождения остался на свободе [173]. Несмотря на то, что понесенные эсеровской организацией ввиду арестов потери были, по сведениям «охранки», довольно быстро восполнены новыми лицами, репрессии «сильно озлобили членов боевого летучего отряда», результатом чего стали «усиленные разговоры» среди них об устранении ротмистра Рудова. Однако на прошедшем 20 июня 1908 г. собрании Читинской организации ПСР решено было «пока с террором не выступать, а направить всю работу на войска и главным образом на пехоту» [174].

Вели борьбу сибирские эсеры и с агентами наружного наблюдения (шпиками) и

младшими чинами политической полиции. В начале августа 1908 г., например, читинским социалистам-революционерам удалось установить квартиру филера, жандармского унтер-офицера А. Богданова и выявить его связи с охранным отделением. В результате члены эсеровского подполья постановили ликвидировать А. Богданова, возложив исполнение приговора на двух членов организации, долженствующих в то время прибыть в Читу. Не дожидаясь приезда террористов, а также принимая во внимание случившийся провал унтер-офицера и, как следствие, потерю возможности исполнять служебные обязанности, жандармский начальник откомандировал А. Богданова в Иркутск [175].

Акты террора совершались социалистами-революционерами и в отношении похитителей и растратчиков партийных денежных средств. В частности, в июне 1909 г. в селе Черемхово член организации ПСР приказчик Редькин растратил 420 рублей партийных денег, за что был приговорен к смерти в случае, если растрата не будет восполнена. Исполнителем был избран ссыльнопоселенец Панов, выехавший в Иркутск под именем И. И. Степанова [176].

В целом боевые дружины при местных организациях ПСР в разное время действовали в Томске, Иркутске, Красноярске, Чите, Ачинске, Омске, Тобольске. Боевой работой занималась небольшая часть членов эсеровского подполья. Как правило, в состав подобных дружин входило по 10-20 человек. Из социалистов-революционеров, игравших видную роль в деятельности местных боевых дружин в годы Первой российской революции, известны: П. П. Максимов и Б. Ф. Ум-рихин в Томске, И. С. Минеев, Д. И. Литви-ненко и А. С. Селезнев в Омске, А. В. Скало-зубова в Тобольске, А. А. Трутнев, Г. З. Дружинин и В. Ф. Костарев в Красноярске, В. А. Вознесенский, И. А. Трутнев, Г. Г. Да-выденко, Ф. И. Кудрявцев и И. А. Никольский в Иркутске [177]. Поскольку местный террор передавался в ведение Областного комитета Сибирского союза ПСР, значительные усилия социалистов-революционеров были направлены на развитие Летучего боевого отряда. Так, в апреле 1908 г., по данным политической полиции, в Томск приехал, остановившись у некоего Цвинковского,

имевшего обширные связи с эсеровским подпольем, направленный ЦК ПСР «уполномоченный делегат для организации летучего боевого отряда в Сибири из 10-15 человек» [178]. В июле 1909 г. из Иркутска в Томск в сопровождении филеров прибыл социалист-революционер А. И. Погребецкий - «серьезная личность», по отзывам жандармов, имевшая целью организовать «эсеровскую боевую дружину или же провести террористический акт». Политической полиции было известно, что А. И. Погребецкий страдал пороком сердца и в кругу своих товарищей он не раз говорил, «что жизнью своей не дорожит и использует ее во имя идей партии». Называя себя представителем «Иркутского коллектива ПСР», он установил непосредственную связь с Областным комитетом, планируя, как указывала агентура, некоторое время проживать в одной из деревень вблизи Томска. Однако по причине полученного от томского губернатора воспрещения проживать в городе 18 октября 1909 г. А. И. Погребецкий был вынужден покинуть Томск [179].

Таким образом, сибирские социалисты-революционеры активно использовали в борьбе с самодержавием метод индивидуального террора. При этом ставка на него как важное средство отпора правительству была сделана в условиях отступления Первой российской революции и отсутствия массового народного движения. Если в 1905 г. местными эсерами было совершено 4 террористических акта, то в 1906-1907 гг. - 29. Наибольшего размаха эсеровский террор достиг в

1907 г., после чего в партийной боевой работе наметился серьезный спад. По имеющимся в нашем распоряжении сведениям, в

1908 г. социалисты-революционеры в Сибири осуществили 4 террористических акта, в

1909 г. - всего 2, в 1910 г. не было зафиксировано ни одного теракта. Всего за период с 1905 г. по 1911 г. членами боевых организаций ПСР, а также рядовыми членами партии было совершено не менее 40 террористических актов [180]. Причем более активно террор использовался социалистами-революционерами Восточной Сибири (в 19051907 гг. из 33 терактов в данном регионе было осуществлено 24, за весь период боевой деятельности 1905-1911 гг. из 40 терактов -28), что объяснялось наличием внутри их

организаций представителей максималистского течения [181]. Самые громкие теракты были проведены членами областного Летучего боевого отряда. Для совершения террористических актов эсеры использовали главным образом огнестрельное оружие, прежде всего револьверы различных систем. Иногда применялись и бомбы (разрывные снаряды).

Тем не менее, несмотря на известное усиление роли террора в деятельности социалистов-революционеров в годы Первой российской революции и наступившей после нее политической реакции, данный метод не являлся для них самодовлеющей целью и главным средством борьбы: на первое место большинство эсеров все же ставили агитационно-пропагандистскую и организационную работу в массах. Об этом, в частности, свидетельствует содержание листковой агитации сибирских организаций ПСР. Из 566 прокламаций, изданных ими до февраля 1917 г., только 45 были посвящены пропаганде террора как действенного способа политической борьбы (8 % от общего количества листовок), в том числе в течение 19011904 гг. было опубликовано 7 таких листовок (21 % от общего количества прокламаций, изданных за это время), в годы Первой российской революции - 28 (7,3 %), в межреволюционный период - 10 (6,6 %) [182]. В большинстве изданий основной акцент социалистами-революционерами делался на пропаганде массовых форм революционной борьбы, разъяснении задач буржуазно-демократической революции, популяризации программных требований ПСР. Важность и необходимость террора эсеры признавали, но лишь при определенных общественно-политических условиях. Если в 1905-1907 гг. террористические акты в отношении одиозных представителей самодержавия во многом вызывали понимание и поддержку со стороны различных слоев российского общества, объективно находясь в русле острейшего конфликта его с властью, то впоследствии, в связи с заметным спадом массового революционного движения, с успокоением страны, в атмосфере общей усталости граждан от насилия и крови революционный террор перестал пользоваться сочувствием населения и, идя вразрез с потребностями социально-политического развития и господствовавши-

ми настроениями, все чаще начал встречать неприятие, сожаление, а порой и раздражение. Именно в период реакции под влиянием внешних факторов и процессов, происходивших внутри ПСР, он со временем перестал играть ту роль, которую сыграл в годы Первой российской революции. Многие члены партии, разочаровавшись в терроре, требовавшем неимоверного напряжения физических и психологических сил, значительных материальных и человеческих затрат, в условиях отсутствия сколько-нибудь заметных позитивных политических результатов, отворачивались от него. Кроме того, ощутимый удар по террору как средству борьбы был нанесен действовавшими в рядах революционного подполья провокаторами. Разоблачение же в 1908 г. главы Боевой организации ПСР Е. Ф. Азефа как агента царской «охранки» стало настоящей катастрофой для социалистов-революционеров, неимоверно актуализировав морально-нравственные основания использования данного метода и практически полностью дискредитировав его в глазах российского общества. Компрометирующее воздействие на тактику террора оказывало и изменение качественного состава эсеровского подполья, проведение отдельными членами акций, не имевших ничего общего с освободительным движением и носивших уголовный характер. Наконец, на угасании террора сказался также рост профессионализма органов политического сыска, в полной мере продемонстрированный в 1911 г., когда предпринятая созданной в окрестностях Черемхово Иркутской губернии по инициативе политических ссыльных Сибирской автономной группой ПСР попытка реанимировать практику террора практически сразу окончилась неудачей и обернулась против местных эсеров. Эта и подобные ей попытки по возобновлению активных террористических выступлений, приводившие исключительно к усилению полицейских репрессий, лишь подтверждали наметившуюся тенденцию - постепенное умирание террора.

ЛИТЕРАТУРА

1. Спиридович А. И. Революционное движение в России в период империи: партия социалистов-революционеров и ее предшественники. 1886-1916. - Пг., 1918. - С. 179.

2. Чернов В. Записки социалиста-революционера. - Кн. 1. - Берлин ; Пб. ; М., 1922. -С. 143-144.

3. Террористический элемент в нашей программе // Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы : в 3 т. - Т. 1 : 19001907 гг. - М., 1996. - С. 84.

4. Там же.

5. Там же. - С. 85, 88.

6. Леонов М. И. Партия социалистов-революционеров в 1905-1907 гг. - М., 1997. - С. 196197.

7. Памятная книжка социалиста-революционера.

- Вып. 1. - Б. м., 1911. - С. 64.

8. Там же ; Леонов М. И. Указ. соч. - С. 246.

9. Там же. - С. 273.

10. Гольдберг И. То, что вспомнилось. (Листки о 1905 г. в Иркутске) // Сибирские огни. -1925. - № 4/5. - С. 207.

11. Серебренников И. «Красные» дни в Иркутске // Сибирские вопросы. - 1907. - № 27. -С. 4-9.

12. Гольдберг И. Указ. соч. - С. 223.

13. Серебренников И. П. Революционный террор в Восточной Сибири (1900 - февраль 1917 гг.).

- Иркутск, 2002. - С. 52.

14. ГАИО. Ф. 600. Оп. 1. Д. 240. Л. 36 об.

15. Там же.

16. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1906 I. Д. 20. Ч. 5. Л. 5656 об.

17. Леонов М. И. Указ. соч. - С. 272-273.

18. Спиридович А. И. Указ. соч. - С. 304.

19. Боевые предприятия социалистов-революционеров в освещении охранки. - М., 1918. -С. 99 ; Серебренников И. П. Указ. соч. -С. 51.

20. ГАРФ. Ф. ДП.ОО. 1905. Д. 1951. Л. 2, 4, 6.

21. Там же. Л. 6-7.

22. Ансон А. (Абов) 1905 год в Красноярске // Сибирские огни. - 1923. - № 5/6. - С. 129.

23. Цит. по: Серебренников И. П. Указ. соч. -С. 51.

24. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1905. Д. 1800. Ч. 51. Л. 45 об.

25. ГАИО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 121. Л. 1-3 об. ; Ф. 245. Оп. 3. Д. 442. Л. 9-9 об. ; Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты за 1897-1907 гг. - СПб., 1908. - С. 82, 110 ; Серебренников И. П. Указ. соч. - С. 53.

26. ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 442. Л. 9.

27. Там же.

28. Там же. Л. 9 об.

29. Там же. Л. 19.

30. Там же. Д. 319. Л. 2, 4, 37 ; ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1905. Д. 1800. Ч. 51. Л. 45 об. ; Спиридо-вич А. И. Указ. соч. - С. 223 ; Боевые предприятия социалистов-революционеров в освещении охранки. - С. 100 ; Серебренников И. П. Указ. соч. - С. 54.

31. ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 319. Л. 2.

32. Там же. Л. 6.

33. Там же. Ф. 600. Оп. 1. Д. 240. Л. 6 об., 23 об.-24.

34. Там же. Л. 36 об.-37.

35. Там же. Л. 103-103 об.

36. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1905. Д. 1800. Ч. 51. Л. 45 об.

37. Там же. Л. 46.

38. ГАИО. Ф. 600. Оп. 1. Д. 140. Л. 532.

39. Там же. Л. 532-532 об.

40. ГИАОО. Ф. П-19. Оп. 1. Д. 100. Л. 5 об.-6 ; Толочко А. П., Курусканова Н. П. О роли террора в деятельности эсеровского подполья в Сибири (1905 - февраль 1917 гг.) // Исторический ежегодник. Специальный вып.: Общественное движение в Сибири в начале XX века. - Омск, 1997. - С. 20.

41. Былое. - 1906. - № 3. - С. 317 ; Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. -С. 20 ; Штырбул А. А. Политическая культура Сибири: Опыт провинциальной многопартийности (конец XIX - первая треть XX в.). -Омск, 2008. - С. 84.

42. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1906. I отд. Д. 2. Ч. 41. Л. 23 ; ГИАОО. Ф. 270. Оп. 1. Д. 398. Л. 158 об. ; Д. 372. Л. 199.

43. ГАИО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 134. Л. 1, 6, 8, 19, 47, 58, 71 ; Обзор революционного движения... -С. 112-113.

44. Деникин А. И. Путь русского офицера. - М., 1991. - С. 176.

45. ГАНО. Ф. Д-143. Оп. 1. Д. 11. Л. 10-11.

46. ГАИО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 134. Л. 6.

47. Там же. Л. 47-47 об.

48. Там же. Л. 6-6 об.

49. Там же. Л. 19 об.-20.

50. Там же. Л. 28.

51. Там же. Л. 57.

52. Там же. Л. 47 об.-48.

53. Цит. по: Гедеоновский А. Памяти Николая Васильевича Коршуна // Каторга и ссылка. -1925. - № 7 (20). - С. 264.

54. ГАИО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 134. Л. 48 ; Гедеоновский А. Указ. соч. - С. 258-259.

55. Там же. - С. 259.

56. ГАИО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 134. Л. 50.

57. Там же. Л. 50-50 об. ; Гедеоновский А. Указ. соч. - С. 260.

58. Там же. - С. 262.

59. ГАИО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 134. Л. 45, 50 об., 59 ; Шиловский М. В. Общественно-политическое движение в Сибири второй половины XIX -начала XX века. - Вып. 3 : Социалисты-революционеры : учебное пособие. - Новосибирск, 1996. - С. 18.

60. Обзор революционного движения. - С. 113.

61. ГАИО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 134. Л. 73 об.

62. Будницкий О. В. Терроризм глазами историка. Идеология терроризма // Вопросы философии. - 2004. - № 5. - ит_: http://logic.ru/ru/node/ 406.

63. Террористический элемент в нашей программе. - С. 79.

64. Зензинов В. М. Пережитое (1880-1908). -Нью-Йорк, 1953. - С. 61-62.

65. Там же. - С. 62.

66. Гедеоновский А. Указ. соч. - С. 264.

67. Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. -С. 18 ; Серебренников И. П. Указ. соч. - С. 63.

68. ГИАОО. Ф. 270. Оп. 1. Д. 682. Л. 2, 4, 30 ; Ф. П-19. Оп. 1. Д. 381. Л. 90-92 ; Боевые

предприятия социалистов-революционеров в освещении охранки. - С. 104.

69. ГИАОО. Ф. 270. Оп. 1. Д. 682. Л. 30, 36 об.

70. Там же. Л. 4 об., 30 об., 36.

71. Там же. Л. 3.

72. ГАРФ. Ф. 124. Оп. 45. Д. 2327. Л. 5 ; ГИАОО. Ф. 270. Оп. 1. Д. 495. Л. 141 ; Д. 682. Л. 37 ; Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. -С. 18.

73. ГИАОО. Ф. 270. Оп. 1. Д. 682. Л. 3 об.

74. Там же. Л. 3 об.-4.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

75. Там же. Л. 36 об., 38 об.

76. Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. -С. 18.

77. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1906. I Отд. Д. 2. Ч. 29. Л. 7.

78. Яковенко А. В., Гахов В. Д. Томские губернаторы : биобиблиографический указатель. -Томск, 2012. - С. 172.

79. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1907. Д. 9. Ч. 16. Л. 11.

80. ГИАОО. Ф. 270. Оп. 1. Д. 398. Л. 177 ; Цин-дик А. А. Военная и боевая работа революционного подполья в Западной Сибири в 19071914 гг. : автореф. дис. ... канд. ист. наук. -Омск, 2002. - С. 16.

81. ГИАОО. Ф. 270. Оп. 1. Д. 398. Л. 177, 179.

82. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1908. Д. 9. Ч. 17. Л. 27.

83. Там же. Ч. 65. Л. 117 ; 1909. Д. 9. Ч. 17. Л. 9 ; Циндик А. А. Указ. соч. - С. 16.

84. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1907. Д. 9. Ч. 16. Л. 84.

85. Там же. 1908. Д. 9. Ч. 17. Л. 4.

86. Там же. Л. 6.

87. Там же. Л. 12.

88. Там же. Л. 54.

89. Там же. Л. 12, 24.

90. Быкова Н. Н. Протесты каторжан Александровского централа (начало XX в.) // Иркутский историко-экономический ежегодник: 2010. - Иркутск, 2010. - С. 142.

91. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1909. Д. 9. Ч. 17. Л. 27-27 об.

92. Там же. Л. 14, 24.

93. Там же. Л. 14-14 об., 19, 24 об., 28.

94. Там же. Л. 14 об.

95. Там же. Л. 68.

96. Там же. Л. 15.

97. Быкова Н. Н. Указ. соч. - С. 143.

98. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1909. Д. 9. Ч. 17. Лит. А. Л. 32 об.

99. ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 448. Л. 3-4, 18 ; Боевые предприятия социалистов-революционеров в освещении охранки. - С. 104.

100. Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. -С. 19 ; ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 448. Л. 4-5, 18-18 об.

101. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1907. Д. 9. Ч. 16. Л. 31 об.

102. Там же. Л. 31-31 об. ; ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 448. Л. 10.

103. Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. -С. 19.

104. ГАКК. Ф. 827. Оп. 1. Д. 283а. Л. 15 об. ; Серебренников И. П. Указ. соч. - С. 58.

105. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1907. Д. 9. Ч. 16. Л. 7-8 об. ; ГАКК. Ф. 827. Оп. 1. Д. 283а. Л. 16 об. ; Серебренников И. П. Указ. соч. - С. 58.

106. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1907. Д. 9. Ч. 16. Л. 27, 2828 об. ; Спиридович А. И. Указ. соч. - С. 390.

107. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1907. Д. 9. Ч. 16. Л. 28.

108. Теракт в Красноярске // Красноярец. - 1907.

- 18 февраля. - URL: http://www.krasrab. com/archive/2004/02/27/28/view_article.

109. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1907. Д. 9. Ч. 16. Л. 27, 2828 об.

110. Там же. Л. 29.

111. Там же. Ч. 27. Лит. Б. Л. 269 об.

112. Боевые предприятия социалистов-революционеров в освещении охранки. - М., 1918.

- С. 104 ; Штырбул А. А. Указ. соч. - С. 88.

113. Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. -С. 19.

114. Серебренников И. П. Указ. соч. - С. 69 ; Ноз-дрин Г. А. Политические объединения в сибирской деревне (середина 90-х гг. XIX в. -1914 г.). - Новосибирск, 2011. - С. 139 ; Штырбул А. А. Указ. соч. - С. 90.

115. Ноздрин Г. А. Указ. соч. - С. 147.

116. ГАКО. Ф. 254. Оп. 1. Д. 11. Л. 69, 71 ; Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. -С. 19 ; Штырбул А. А. Указ. соч. - С. 88.

117. ГАКО. Ф. 254. Оп. 1. Д. 11. Л. 69, 71-71 об.

118. Там же. Л. 69-69 об., 71 об.

119. Там же. Л. 72.

120. ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 946. Л. 6-6 об., 910, 25 ; Обзор революционного движения...

- С. 82, 115.

121. ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 946 ; Обзор революционного движения... - С. 82, 115.

122. ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 946. Л. 6, 9.

123. Там же. Л. 9-9 об.

124. Там же. Л. 10.

125. Морозов К. Н. Партия социалистов-революционеров в 1907-1914 гг. - М., 1998. -С. 359.

126. Михеев А. П. Тобольская каторга. - Омск, 2007. - С. 224.

127. Там же.

128. Спиридович А. И. Указ. соч. - С. 390 ; Михеев А. П. Указ. соч. - С. 224-225 ; Штыр-бул А. А. Указ. соч. - С. 89-92.

129. ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 948. Л. 1-2 ; Серебренников И. П. Указ. соч. - С. 72-73.

130. ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 948. Л. 9.

131. Там же. Л. 2.

132. Там же. Л. 5.

133. Школьник М. М. Жизнь бывшей террористки. -URL: http://www.memo.ru/nerczinsk/szkol6.htm.

134. ГАИО. Ф. 245. Оп. 3. Д. 948. Л. 5.

135. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1909. Д. 9. Ч. 17. Л. 79.

136. Там же. Л. 79-79 об.

137. Там же. Л. 79 об.

138. Гитер-Гранатштейн Н. М. Воспоминания о каторге // Каторга и ссылка. - 1930. - № 6.

- С. 112-117.

139. Трифонов Ю. Отблеск костра. - URL: http://www.modernlib.ru/books/trifonov_yuriy/ otblesk_kostra/read/.

140. Цит. по: Михеев А. П. Указ. соч. - С. 226.

141. Там же. - С. 226.

142. Там же. - С. 226-227.

143. Каллистов С. Из жизни тобольской каторги (Воспоминания 1908-1910 гг.) // Каторга и ссылка. - 1923. - № 6. - С. 230.

144. Там же. - С. 230-231.

145. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1908. Д. 9. Ч. 64. Л. 11б.

146. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1909. Д. 9. Ч. 64. Л. 4 ; ГУТОГА. Ф. 164. Оп. 1. Д. 218. Л. 2.

147. Морозов К. Н. Указ. соч. - С. 361.

148. Витязев П. Памяти Н. Д. Шишмарева. Из воспоминаний // Каторга и ссылка. - 1923. -№ 6. - С. 252.

149. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1909. Д. 9. Ч. 64. Л. 5.

150. Каллистов С. За товарищей (Памяти Н. Д. Шишмарева) // Каторга и ссылка. -1923. - № 6. - С. 262.

151. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1909. Д. 9. Ч. 64. Л. 4-5 ; ГУТОГА. Ф. 164. Оп. 1. Д. 218. Л. 2.

152. Там же. Л. 2-3.

153. Каллистов С. За товарищей... - С. 263 ; Витя-зев П. Указ. соч. - С. 259.

154. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1909. Д. 9. Ч. 64. Л. 12, 25.

155. Там же. Л. 13.

156. Там же.

157. Спиридович А. И. Революционное движение в России. - Вып. 2 : Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. - Пг., 1916. - С. 492-493 ; Серебренников И. П. Указ. соч. - С. 94-95.

158. См. об этом подробнее: Морозов К. Н. Указ. соч. - С. 365.

159. Там же. - С. 366-367.

160. Цит. по: Морозов К. Н. Указ. соч. - С. 367368.

161. Цит. по: Спиридович А. И. Революционное движение в России. - Вып. 2 : Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. - С. 492-493.

162. Цит. по: Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. - С. 16.

163. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1907. Д. 9. Ч. 63. Л. 112112 об.

164. Там же. Л. 112.

165. Там же.

166. Там же. Л. 112 об.

167. Там же. ; Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. - С. 16.

168. ГАКК. Ф. 827. Оп. 1. Д. 1012. Л. 123 ; Спири-дович А. И. Революционное движение в России. - Вып. 2 : Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. - С. 390 ; Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. -С. 19-20 ; Штырбул А. А. Указ. соч. - С. 88.

169. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1909. Д. 9. Ч. 17. Лит. А. Л. 53 об., 63.

170. Там же. 1908. Д. 9. Ч. 81. Л. 64.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

171. Там же. Л. 55 ; 1909. Д. 9. Ч. 17. Лит. А. Л. 105-105 об.

172. Там же. 1908. Д. 9. Ч. 81. Л. 61.

173. Там же. Л. 64.

174. Там же. Л. 55-55 об.

175. Там же. Л. 68.

176. Там же. Ч. 17. Лит. А. Л. 85 об.

177. Толочко А. П., Курусканова Н. П. Указ. соч. -С. 17.

178. ГАРФ. Ф. ДП ОО. 1908. Д. 9. Ч. 65. Л. 19 19 об.

179. Там же. 1909. Д. 9. Ч. 17. Л. 169-169 об., 171, 180, 181-181 об.

180. Подсчитано по: Афанасьев А. Л. Деятельность эсеров в Восточной Сибири в период революции 1905-1907 гг. // Классы и партии в Сибири накануне и в период Великой Ок-

тябрьской социалистической революции. -Томск, 1977. - С. 190 ; Курусканова Н. П. Эсеровские организации в Западной Сибири в период первой российской революции 181. (1905-1907 гг.) : автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Омск, 1995. - С. 20 ; Толочко А. П., 182. Курусканова Н. П. Указ. соч. - С. 17, 22, 23 ; Серебренников И. П. Указ. соч. - С. 55, 68,

110 ; Ноздрин Г. А. Указ. соч. - С. 122, 148 ; Штырбул А. А. Указ. соч. - С. 93-94 ; Ши-ловский М. В. Указ. соч. - С. 27, 50. Серебренников И. П. Указ. соч. - С. 55, 68, 107.

Курусканова Н. П. Нелегальные издания сибирских эсеров (1901 - февраль 1917 г.). -Томск, 2004. - С. 8.

Эсеровский террор в Сибири в начале XX века Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Кадиков Э. Р.

Похожие темы научных работ по истории и археологии , автор научной работы — Кадиков Э. Р.

Terror of the Socialist-Revolutionaries in Siberia at the beginning of the XX century

Текст научной работы на тему «Эсеровский террор в Сибири в начале XX века»