CC BY
33
УДК 821.161.1 - 192(Башлачев А.) ББК Ш33(2Рос=Рус)64-8,445 Код ВАК 10.01.08 ГРНТИ 17.07.25
В. А. ГАВРИКОВ
Брянск
ЕЩЁ РАЗ О ТВОРЧЕСКИХ ЭТАПАХ А. БАШЛАЧЁВА
Аннотация. В статье предлагается концепция творческой стадиальности Александра Башлачёва. Автор статьи выделяет шесть этапов в творческом становлении поэта. Первый этап - допесенный: Башлачёв пишет «бумажные стихи» и тексты для группы «Рок-Сентябрь». Второй этап - «бардовский»: поэт создаёт ряд произведений в эстетике авторской песни. Третий этап - «почвеннический»: Башлачёв погружается в русскую стихию. Четвёртый этап - «танатологический» или «балладный»: поэт пишет ряд сюжетных произведений, как правило, о смерти. Пятый этап - «корнесло-вный» (по особенностям работы с поэтическим материалом) или «мессианский» (исходя из этико-аксиологических установок поэта). Шестой этап - поэтологический: Башлачёв разочаровался в своём мессианстве, в советском роке, и он хочет предстать перед зрителем в виде поэта с гитарой - «человека поющего».
Ключевые слова: рок-поэзия; рок-поэты; поэтическое творчество; русский рок; творческая стадиальность; биографии поэтов; биографические материалы.
Сведения об авторе: Гавриков Виталий Александрович, доктор филологических наук, профессор кафедры государственного управления и менеджмента, Брянский филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации.
Контакты: 241050, Брянск, ул. Горького, 18; yarosvettt@mail.ru.
V. A. GAVRIKOV
Bryansk
ONCE AGAIN ABOUT BASHLACHEV'S CREATIVE STAGES
Abstract. The article is devoted to the concept of creative development of the Soviet rock poet Alexander Bashlachev. The author of the article identifies six stages in the creative development of the poet. First stage: Bashlachev writes "paper poems" and texts for the Rock-Sentyabr group. The second stage is "bardic": the poet creates a number of works in the aesthetics of bardic songs. The third stage is "soil": Bashlachev plunges into the Russian element. The fourth stage is "thanatological" or "ballad": the poet writes a number of plot works, as a rule, about death. The fifth stage is "root-word" (based on the peculiarities of working with poetic material) or "messianic" (based on the poet's ethical and axiological attitudes). The sixth stage is poetological: Bashlachev became disillusioned with his messiahship and Soviet rock, he positions himself as a poet with a guitar, that is, a "singing man".
Keywords: rock poetry; rock poets; poetic creativity; Russian rock; creative stadial-ness; biographies of poets; biographical materials.
About the author: Gavrikov Vitaliy Aleksandrovich, Doctor of Philology, Professor of Department State Administration and Management, Bryansk branch of the Russian
© Гавриков В. А., 2021
Presidential Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation.
Пока нет академической и всеми признанной разбивки творчества поэта на стадии. Некогда С. В. Свиридов создал цикл статей [2; 3; 4], в которых рассматривается творчество Башлачёва через призму стадиальности. Исследователь выделил три базовых этапа в творчестве поэта: 1983 -начало 1984 года; осень 1984-1985; наконец, 1986 год. Эта концепция может быть принята в таком виде, а может быть несколько уточнена, что я и попробую сделать в настоящей статье.
За свой недолгий творческий век Александр Башлачёв написал около 60 песен и около 30 стихотворений (это то, что издано), а ещё около 25 текстов для группы «Рок-Сентябрь». Что касается последних, то пока нет текстологически выверенной атрибуции этих произведений, пока ещё они не включаются в печатные сборники поэта. Однако разными способами мне удалось установить, что порядка десяти текстов из этих двадцати пяти имеют очень серьёзные доводы в пользу того, что они написаны Башлачёвым. Но это отдельная большая тема, о которой я здесь говорить не буду. Подробнее об этих коллизиях можно узнать в моей новой книге «Эсхатология Башлачёва», которая сейчас готовится к выходу.
Периодизация - это своеобразная классификация творческих продуктов, «межевание» творческого потока. Поэтому, как и любая классификация, она может грешить неточностями. А значит, то, о чём я буду говорить дальше, не является истиной в последней инстанции. Нужно понимать, что движение Башлачёва хотя и было линейным, но это не означало некоторых «откатов» и противоречий. Так, поэт в одно и то же время может выдвигать два взаимоисключающих этических тезиса, и они спокойно сосуществуют в том числе и в концертной практике: то есть «полярные» по своим установкам песни исполняются в едином концептуальном контексте концерта.
В качестве примера возьму песню «Прямая дорога» (сентябрь 1984 г.). На первый взгляд, она случайно затесалась в произведения третьего («почвеннического») этапа, где «Время колокольчиков», «Лихо», «Некому берёзу заломати»... Образный строй, стилистика, тематика, лирический сюжет «Прямой дороги» - всё это как будто из второго, «бардовского» этапа. Но это только на первый взгляд. Важно, что радикально поменялась аксиология, этика художественного высказывания.
Особенно удивителен такой фрагмент: «Трудно в пути. То там, то тут подлец заноет. / Мол, пыль да туман. Сплошной бурьян и нет конца. / Но всё впереди.». При этом в «Чёрных дырах», написанных в том же сентябре 1984 года, есть немало выпадов в адрес советской действительности: «Мы строили замок, а выстроили сортир», «не умею стоять в строю», «меня слепит солнце, когда я смотрю на флаг» и т. д. Получается, что лирический герой «Прямой дороги» назвал лирического героя «Чёрных дыр» подлецом, а ведь песни написаны в один месяц! Я говорю именно «герой», а не «субъект», так как апеллирую, с одной стороны, к целому корпусу
текстов 1979-1984 годов (куда входят и «Чёрные дыры»), а с другой, - к массиву произведений 1984-1986 годов (где и «Прямая дорога»).
На мой взгляд, в поэтической системе Башлачёва есть несколько теоретико-онтологических «граней», каждая из которых может стать базисом для далеко идущих выводов, и эти выводы, в зависимости от выбранной «грани», могут быть противоположными друг другу. Мышление Башлачё-ва антиномично, оно лишь стремится к сингулярности, не достигая её. А всё дело здесь, видимо, в том, что поэт не искал рациональности: через него хлестал некий «поток», и им влекомый, Башлачёв создавал песни, отражающие в данный момент его сиюминутные прозрения.
Важно понимать не только на какой стадии творческого развития была написана некая песня, но и когда, в каком контексте она исполнена. Иначе говоря, даже некая песня от этапа к этапу может превращаться в некий «омоним» по отношению к самой себе - только в раннем текстологическом «изводе». Приведу пример.
Для самых поздних песен Башлачёва образ звезды - один из ключевых. В «Вечном посте» есть фраза: «серебро в ведре». Она в первую очередь наводит на образ: «Как присело солнце с пустым ведром» из той же композиции. Значит, наличное светило не даёт мистического «серебра» (вероятно, света - со всеми его позитивными общеязыковыми ассоциациями), а что-то или кто-то это «серебро» даёт. И мне кажется, речь здесь о втором солнце, мистической звезде, свет которой открыт избранным. Его не видят даже «сбитые с толку волхвы», но оно, это второе солнце, уже взошло: «в небе синем опять, и опять, и опять запевает звезда» («Имя Имён»). И это дневное светило - ночная звезда горит в небе чёрном. А ещё можно вспомнить фразу: «Красно Солнышко (красно солнышко) врежет по почкам, / Имя Имён запрягает, да не торопясь, не спеша». Это, как я думаю, то же светило, оно смыкается с Владимиром Крестителем Руси. То есть башлачёвское мистическое светило - зачинатель новой веры, которая аллегорически дана в образе Имени Имён. Это одновременно и природная стихия, и некий актант (делатель).
И когда поздний Башлачёв в одном контексте с «Именем Имён», «Вечным постом», другими поздними эсхатологическими песнями поёт «Спроси, звезда», он апеллирует не к тому, раннему, в общем-то, опустошённому романтическому образу «далёкой звезды». Я уверен, что речь идёт именно о новой концепции песни - это апокалипсическое светило с «коннотациями» легендарной Полыни из Откровения Иоанна Богослова. То есть ранняя версия песни «Спроси, звезда» и поздняя соотносятся как омонимы: «форма» в целом одинаковая (хотя нет, не совсем: есть и значимые переделки) - радикально иное содержание. Таких примеров у Башла-чёва немало, но это тема для отдельной статьи. Просто я хочу, чтобы читатель понимал противоречивость башлачёвского мышления, которую чётко выстроенная стадиальность несколько «ретуширует». Ну а теперь, собственно, к этапам творческого развития поэта.
Первый этап. 1978 - середина 1982 гг. Период ученичества, период «бумажных» стихов, допесенный. Это произведения, которые были написаны в 1978-1982 годах. В принципе, первый этап следовало бы отсчитывать с осени 1978 года: с начала учёбы в Уральском государственном университете (Свердловск) на факультете журналистики. Кроме того, есть и ещё одна важная для раннего Башлачёва точка на карте - город Кунгур Пермской области. Здесь в художественном училище учились друзья Башлачёва Александр Смирнов и Максим Пермяков, к ним будущий поэт нередко заезжал: Кунгур находится по дороге из Череповца в Свердловск, если ехать на поезде. Эти поездки стали материалом для первого из сохранившихся башлачёв-ских текстов (не беру здесь написанного в детстве «Налётчика...» и фрагмент «Страх сковал людские лица.»); датирован он 1978 годом - это «бурлескная» поэма «Разлюли-малина (Из жизни кунгурских художников)». Несмотря на все её художественные несовершенства, она содержит уже первые намётки того стиля, что будет разрабатываться в 80-е годы.
В 1979 году Башлачёв пробует себя в прозе: затевает своеобразный «роман в письмах» с Ириной Корниенко («Письма господина N госпоже К.»), которая училась на курс старше. К счастью, часть из этих писем сохранилась, здесь Башлачёв уже демонстрирует неплохое владение словом. Некоторые идеи из этого романа в письмах потом будут отыграны в стихах и песнях.
В этом же году Башлачёв начинает сотрудничество с череповецкой группой «Рок-Сентябрь», для которой пишет тексты песен. Этот творческий союз, очевидно, стимулировал интерес Башлачёва к сочинительству. Уже в первых произведениях вызревают некоторые образы и сюжетные ходы, которые будут потом переработаны в позднем творчестве.
Например, поэт активно работает со штампами - травестирует казённый идеологический «канон» (песня «Фантомас», из репертуара «Рок-сентября»): «Но живёт он не по средствам, / Он не любит честный труд, / Но таких у нас, известно, / Тунеядцами зовут». Как тут не вспомнить «Не позволяй душе лениться.» с её «паразитами», которые не обязаны трудиться.
Вообще юмористические стихи раннего Башлачёва, особенно написанные для оперы «Мы помним чудные мгновенья» или посвящённые вымышленному «историческому» персонажу Льву Давидовичу Перловичу (эдакий Козьма Прутков, только в живописи), кажутся очень острыми, хлёсткими, действительно смешными. Особенно выделю центоны, то есть стихи, сотканные из чужих строчек. Здесь Башлачёв и его соавтор Нохрин демонстрируют действительно высокую технику пародийного стиха. Обращение к центонам в раннем творчестве отзовётся потом густым цитированием в будущем, а также особой работой со смеховой стихией.
А вот тексты серьёзные Башлачёву до 1983 года, по большому счёту, не удавались. Образы не отличаются оригинальностью, в стихах нет лёгкости мастера, например: «Мелко тлеет костёр. / Наконец, я спокоен. / Пыль надежд моих стёр / я холодной рукою.» («Ничего не случилось»).
Вообще если брать только серьёзные стихи первого периода, то Башлачёв мог бы показаться заурядным стихоплётом. Тем удивительнее прорыв, который последовал в следующие пять лет.
В раннем творчестве есть произведения с биографической подосновой. Помимо указанной кунгурской поэмы можно назвать «Я целых семь часов сюда летел...» (1981). После третьего курса Башлачёв был распределён на практику в Хабаровск, впечатления об этом перелёте и отражены в данном тексте. Ещё одно произведение «на случай» - «Хор мальчиков капелле» (1982, видимо, март): написано по случаю двадцатилетия Череповецкой капеллы. Подобная практика описания каких-то значимых или просто примечательных, диковинных событий будет продолжена и в дальнейшем: вспомним песни «Случай в Сибири», стихотворение «К К...» («Он рождён, чтобы выжить, в провинции»). Да и «Королева бутербродов» с «Хозяйкой» не имеют ли реальной подосновы?
Таким образом, тематика раннего Башлачёва - это, с одной стороны, искромётный юмор, пиршество жизни, нередко связанное с дионисийским началом, с другой, элегические мысли о бессмысленности бытия: «Скука как состояние сопрягается с постоянным ощущением бездеятельности и невозможности реализовать себя» [1, с. 63]. «Срединных» текстов, которые нельзя отнести к этим крайним позициям, не так много: можно назвать «Тепло, беспокойно и сыро...» (1981) и «Гаснут восковые свечи.» (1982), где нет ни юмористического фонтанирования, ни мрачных дум. А биографический фон первого творческого этапа - студенческая жизнь за пределами родного края с её трудностями и радостями.
Второй этап: конец 1982 года - лето 1984-го. Этот этап уже преимущественно песенный, как сам Башлачёв его называл, «бардовский». Притом, что именно рок-стихия всё больше захватывала поэта: он уже мыслит себя вне журналистики - хочет погрузиться в рок-субкультуру, жить вне системы, как он потом скажет: «Сам я не в строю». Он даже хотел бросить университет, но мама, Нелли Николаевна, отговорила от этого опрометчивого шага.
В стилистике авторской песни поэт написал пару десятков песен в 1982-1984 годах. Открывает этот этап, видимо, песня 1982 года «Мы льём своё больное семя». Здесь чувствуется, как Башлачёв словно поднялся в своём поэтическом развитии на одну ступеньку. Это уже не графомания, притом, что в том же 1982 году есть несколько откровенно слабых текстов.
В 1983 году появляются такие произведения, как: «Грибоедовский вальс», «Королева бутербродов», «Палата № 6», «Рыбный день», «Хозяйка», «Новый год» и некоторые другие. Здесь поэт обретает уже собственный голос. В сентябре 1983 года Башлачёв оканчивает университет, получает диплом, и для поэта начинается новая жизнь. Он возвращается в Череповец. В октябре 1983 года принят на работу в газету «Коммунист» -корреспондентом. Работа в партийном отделе угнетает Башлачёва, он с
тоской вспоминает свободные студенческие годы, и в нём крепнет желание всё бросить и уйти на «нелегальное положение» - в андеграунд.
В 1984 году «бардовская» линия продолжается, правда, скорее количественно, чем качественно. Появляются: «Не позволяй душе лениться.», «Музыкант», «Час прилива». Эти тексты, вероятно, созданы в первом полугодии 1984 года - более точной датировки нет. В них представлен бессакральный мир, в котором нет онтологического движения (см. «Рыбный день»), а героев «заедает быт». Правда, выход из этой бессакральности уже намечен: в песне «Грибоедовский вальс» именно смерть является тем прорывом, который позволяет порвать тенёты бессмысленного бытия.
Поэзию раннего Башлачёва отличает большое внимание к бытовым деталям. Поэт передаёт настроение через предмет, беглыми штрихами обозначая контуры целостной картины. Часто подобная деталь весьма непоэтична: «А на немытую посуду / ползёт усатый таракан» («Трагикомический роман»). Такое внимание к серому, всепоглощающему быту неудивительно: Башлачёв бичует пошлость и мещанство, но не огульно.
Несмотря на очевидное неприятие Башлачёвым окружающего мира (в частности - социума), поэту хватает духовных сил, чтобы продолжать любить родную землю и родной народ. Очевидно, что Башлачёв даже в негативном мире находит место для симпатии и сострадания. Разве он не жалеет «Королеву бутербродов», разве не вызывает у него сочувствия -причём острого сочувствия - условно говоря, «милицейская вдова» (цитата из «Зимней сказки»), которая как будто появляется в песне «Хозяйка»? Именно с сострадания к обычному человеку началось движение поэтики Башлачёва по направлению к той этической позиции, которая получит развитие в поздних текстах («Хороший мужик», «Случай в Сибири», «Тесто», «Верка, Надька, Любка» и т. д.).
С. В. Свиридов верно отмечает, что «эволюция Башлачёва - это путь от рационального предмета и слова к иррациональному (абсолютному) предмету и слову» [2, с. 69]. Правда, предмет даже ранних произведений изредка выходил за рамки рационального («Похороны шута», «Галактическая комедия», «Грибоедовский вальс»).
Поэт даёт первые концерты, которые особых восторгов у слушателей не вызывают. Первый из них состоялся в мае 1984 года. Но он не записывался. А так называемая «Первая запись» состоялась в период с июля по сентябрь 1984 года.
Третий этап: сентябрь 1984 года - начало весны 1985 года. В двадцатых числах сентября, когда уже были написаны основные тексты этапа третьего, дома у Леонида Парфёнова (ныне - известный журналист, писатель, общественный деятель) Башлачёв исполняет известному музыкальному критику Артемию Троицкому свои песни. Последний приходит от них в восторг и говорит о необходимости показать их столичной публике, обязуется организовать концерты. По письмам Башлачёва начала октября 1984 года видно, что он твёрдо решил бросить журналистику и «уйти в
народ» - с гитарой. Так и случилось: в том же октябре Башлачёв уже пел свои песни в Москве, начались первые столичные записи, которые сразу были замечены в андеграунде. Первая из фонограмм датирована 17 октября 1984 года, а так называемый «Первый концерт в Москве» состоялся 20 октября. В тот же день или на следующий Башлачёв выступает уже у Александра Градского - уже тогда признанного мэтра: поэта, певца и композитора.
В эту «выездную сессию» Башлачёв побывал и в Ленинграде, где тоже завёл некоторые знакомства. В конце октября вернулся в Череповец и уволился из газеты «Коммунист» - сбылась давняя мечта: Башлачёв получил свободу, «откинулся» - «как досрочник-ЗК». В родном городе поэт даёт ещё несколько концертов, как минимум два из которых записывались. Так, именно в этот приезд, в ноябре 1984-го, появляется известная фонограмма «Песни шёпотом».
Что касается сочинительства, то поэт, продолжая создавать «бардовские» песни (например, «Влажный блеск наших глаз», «Минута молчания»), шаг за шагом приходит к совершенно иной эстетике. В сентябре 1984-го появляются «Слёт-симпозиум» и «Подвиг разведчика» - шуточные вещи а-ля Высоцкий, которые ничем не уступают лучшим юмористическим песням таганского барда. В этот же месяц написаны «Похороны шута» и «Прямая дорога» - тексты по своей поэтике и эстетике, почти не отличимые от песенных произведений 1982 - начала 1984 гг. К этим текстам примыкает и «Зимняя сказка», но здесь Башлачёв демонстрирует уже иной уровень мастерства.
Возможно, именно знаменитое «Время колокольчиков» стало тем рубежом, который разделил тексты второго и третьего этапов. С этим произведением связаны «Лихо» и «Некому берёзу заломати» - сходство работы с поэтическим материалом, сходство образов, тематики налицо. И это уже прорыв, шаг ещё на одну ступеньку вверх. Третий этап можно называть «русским» или лучше - «почвенническим». Башлачёв ещё не освободился от социальной, в какой-то степени даже антисоветской проблематики, но она уже серьёзно смещена в сторону онтологическую, в «протестных» песнях этого периода речь идёт уже далеко не только о советской власти.
После прорывного сентября 1984-го, когда написано полтора десятка песен, Башлачёв сбавляет обороты: видимо, переезды, концертная жизнь, общение с рок-тусовкой отнимали много времени и душевных сил. В любом случае, поэт достаточно быстро принимается андеграундом, становится его «восходящей звездой».
В январе 1985 года написаны «Дым коромыслом» и «Ржавая вода». Однако такого песенного «фонтана», какой был в начале этого периода, уже не будет никогда. Тем не менее, Башлачёв, это видно по письмам, абсолютно счастлив: жизнь его стала именно такой, о какой он и мечтал. Он продолжает концертировать. Расширяется география выступлений: это уже не только столица, но и некоторые другие города. Например, декабрь
1984 года - концерты в Москве и Ленинграде, январь 1985 - Череповец, февраль 1985 - Ленинград, Свердловск, март 1985 - Челябинск, Свердловск, Ленинград. Словом, Башлачёв поёт, общается, путешествует: жизнь открывает перед ним новые заманчивые горизонты.
Четвёртый этап: март 1985-го - декабрь 1985 гг. С марта 1985 года Башлачёв входит в полную силу - именно с этого времени начинают появляться песни, в которых уже не только в полноте раскрывается дарование поэта, но и оформляется неповторимый авторский стиль. Что касается тематики и образности, то произведения Башлачёва заметно усложняются, сиюминутное заменяется онтологическим: быт уходит из круга башлачёв-ских тем. Пожалуй, центральной становится тема смерти - пока в основном личной, это не эсхатологические чаяния пятого этапа. Кроме того, здесь поднимаются поэтологические вопросы, а также на новом витке Башлачёв возвращается к теме истории - теперь она осмысляется с трансцендентальных позиций.
Соответственно, всё большее значение приобретает мистика. В марте
1985 года появляются «Мельница», «Спроси, звезда». В апреле написаны «Абсолютный вахтер», «От винта!», в мае - «Посошок». Летом 1985 года Башлачёв, вероятно, ничего не создал, зато с осени начинается новый поток произведений: «Егоркина былина» (сентябрь), «Петербургская свадьба» (ноябрь), «Ванюша» (декабрь). Это уже - мощная поэзия, но ещё, если так можно выразиться, окончательно не освободившаяся от рациональности. Здесь ещё нет сугубого вчувствования во внутреннюю форму слова, поэт только подходит к экспериментам с фразеологизмами (исключение -«Петербургская свадьба») и паронимической аттракции, которые потом станут его визитной карточкой.
Я бы назвал этот этап «танатологическим» или «балладным»: в каждой второй песне речь идёт о смерти, и эта смерть - лирического субъекта или главного героя: «Мельница», «Егоркина былина», «Ванюша», да и не лишены примет смерти тексты «Абсолютный вахтёр», «Петербургская свадьба», «От винта!». То есть перед нами некий личный апокалипсис, который вскоре станет уже всеобщим: через соборность Башлачёв выйдет и на общеисторическую апокалиптику. Четвёртый этап ещё отчётливо сюжетен: нечто похожее на балладное сюжетосложение можно увидеть в песнях «Мельница», «Егоркина былина», «Ванюша», да и рудименты сюжетности ещё присутствуют в «Петербургской свадьбе» (путь от начала свадьбы - к её итогам), «От винта!» (из казармы-лазарета - в небо), «Посошке».
Что касается жизненных перипетий, то Башлачёв в это время даёт очень много концертов, перемещается между столицами. Словом, продолжает жизнь бродячего музыканта, и она его радует: мечты Александра сбылись, доминанты самоощущения - успех и счастье.
Круг знакомств существенно расширяется: о Башлачёве узнают многие звёзды советского рока, некоторые из них уже принимают его за равного. Он знакомится, например, с Борисом Гребенщиковым, Константи-
ном Кинчевым, Святославом Задерием. А ещё с такой знаменитостью, как Алла Пугачёва. О череповецком самородке уже говорят, как о гении. Известность Башлачёва продолжает расти.
В 1985 году поэт даёт первое интервью - Игорю Леонову, в котором звучит ещё приятие «рок-н-ролльного братства» (Ю. Шевчук).
Пятый этап: декабрь 1985 - весна 1986 гг. Здесь уже не только сюжет и образный строй песен апеллируют к мистике, но и сама языковая ткань. Это время проповеди и трансцендентальных озарений. Поэт углубляется в корнесловие, в паронимические аттракции, по его собственному выражению - в «магию языка». Меняется структура текстов, их жанровые характеристики: «Башлачёв стремится к ощущению спонтанности, почти дионисийской свободы поэтического потока. После песен "На жизнь поэтов" и "В чистом поле дожди" уже не встречается кольцевая композиция (ср. ранее: "Хозяйка", "Музыкант" и др.). Утрачивается и балладный сюжет, характерный для ранних песен, ещё отчасти находившихся в поле "бардовской" традиции, теперь он подчинён логике символа. Наконец, Башлачёв изгоняет из своих песен сатиру и любой комизм» [2, с. 62-63].
В декабре 1985 года написан несобранный диптих: «Всё будет хорошо» и «Как ветра осенние» - и это уже отчётливый переход к новой поэтике и новой этике. Здесь же - попытка новообретённым «магическим» языком говорить о старых предметах, я имею в виду «бытовую» песню «Случай в Сибири»: снова поэтика делает ход по спирали. В декабре же появляются насыщенные языковой игрой «Сядем рядом», «Тесто». В январе 1986-го Башлачёв делает ещё полшага навстречу к окончательному поэтическому выпадению в инобытие. В это время написаны: «В чистом поле - дожди.», «Верка, Надька, Любка», «На жизнь поэтов», триптих «Слыша В. С. Высоцкого», «Хороший мужик». Последняя песня, хотя и обладает очевидным онтологическим потенциалом (см. второе название - «Песня о Родине»), образует со «Случаем в Сибири» несобранный «бытовой» диптих.
А конечная точка этого этапа - по преимуществу, весна 1986 года: «Имя Имён», «Когда мы вместе», «Вечный пост», «Пляши в огне», «Когда мы вдвоём». Тексты неравнозначные, но выполненные единым методом: они не просто сложны для восприятия, а созданы так, чтобы мерцать и двоиться - чтобы слушатель мог погрузиться в многоцветную вселенную смыслов.
Ядро этих песен - эсхатологические чаяния, в этих песнях Башлачёв настолько погружен в стихию языка, что, по сути, создаёт новое наречие, в котором слова живут вовсе не той жизнью, которая дана им русским языком. Поэтому пятый этап можно было бы назвать «корнесловным» (по способу работы со стиховым материалом) или «мессианским» (исходя из цели и этики башлачёвского высказывания). А ещё, допустим, «теургическим»: цель поэта, «безусловно, не "магическая", а религиозная, если угодно, теургическая» [5, с. 34].
Ну а что касается биографической канвы, то событий было, с одной стороны, много, с другой, они, как мне представляется, особого следа в творчестве Башлачёва не оставили: к концертам и разъездам он привык, к известности в узких кругах - тоже. Разве что смерть новорождённого сына Ивана (начало 1986 года) стала серьёзной трагической вехой. Иван родился 29 ноября 1985 года, он был очень слаб, сильно болел. Возможно, именно это событие стало неким водоразделом в башлачёвском мироощущении, ведь новый творческий этап начинается именно с декабря 1985-го.
Интересные изменения происходят в исполнительской ипостаси. Башлачёв перестаёт петь ранние песни, в репертуаре остаются только «Хозяйка» и «Грибоедовский вальс». И это симптоматично: эти два произведения связаны с главными темами позднего Башлачёва: любовью-мессианством (ключевой императив: «нет тех, кто не стоит любви»), а также смертью-апокалипсисом. И третья тема, которая постоянно присутствует на концертах этого времени - русская, соответственно, и на записях нередко встречаются композиции из третьего, «почвеннического» этапа: в исполнительской обойме остаются «Лихо», «Некому берёзу заломати», «Время колокольчиков», а также «Мельница».
«Мессианский» этап в построении концертов, в отборе материала для них начинается именно с декабря 1985 года: то есть новый исполнительский и новый «креативистский» (творческий) этапы совпадают. Время поэтической проповеди завершается к концу лета 1986 года. Можно даже назвать точную дату: на концерте в мастерской Сергея Матросова 2 сентября 1986 года исполнен пока ещё костяк проповеднических, мессианских песен. В октябре репертуар уже радикально меняется.
Что же касается основного костяка композиций, то помимо отмеченных выше ранних песен «Хозяйка», «Грибоедовский вальс», «Лихо», «Некому берёзу заломати», «Время колокольчиков», «Мельница» в репертуаре Башлачёва: «Ванюша», «Всё будет хорошо», «Как ветра осенние», «Перекур», «Случай в Сибири», «Сядем рядом», «Тесто», «В чистом поле - дожди.», «Верка, Надька, Любка», «Хороший мужик», «Имя Имён», «Вечный пост», «Когда мы вместе» и некоторые другие. Не трудно заметить, что это песни с отчётливой «учительной» программой, если так можно выразиться, с максимальной для поэтики Башлачёва этической подоплёкой. Это песни-проповеди, песни-исповеди, а ещё песни оптимизма, песни, несущие радостную веру в скорое всеобщее преображение. То есть это эсхатологические песни, где ключевым становится императив: «Скоро, скоро, ты только не спеши» («Всё будет хорошо»).
С лета 1986 года Башлачёв уже не пишет песен, а отчётливые следы депрессии начинают проявляться с осени того же года.
Шестой этап: лето 1986 года - февраль 1988-го. Вероятно, в это время песен было создано мало, по крайней мере, сохранилось лишь две, о них я скажу ниже. Ещё одна, быть может, самая поздняя песня - «Архипелаг гуляк» - не сохранилась. При этом поэтическая система Башлачёва развива-
лась до самого конца - до последних концертов. Поэт переделывал свои песни, много работал над исполнительской составляющей и циклизацией.
Фактически завершила творческую жизнь Башлачёва песня «Вишня», которая по ряду параметров стоит в оппозиции к текстам пятого этапа (ещё более позднее произведение «Рашид + Оля» - песня на случай, хотя и она не лишена элементов новой эстетики). Мифологическая система, которую выстроил Башлачёв, продолжала развиваться. Вероятно, поэт взял от корнесловия всё, что хотел (или всё, что смог?). Он упёрся в некий творческий тупик, когда пародировать себя предыдущего не хочется, а новый стиль - не обретён. Вероятно, «Вишня» была попыткой найти такой стиль.
Удивительны перемены в репертуарной ипостаси. С октября 1986 года практически не поются те вещи, которые составляли исполнительский костяк предыдущего этапа. На последних известных ныне 11 концертах (где сохранился трек-лист) ни разу не исполнены: «Всё будет хорошо», «Как ветра осенние», «Перекур», «Случай в Сибири», «Сядем рядом», «Тесто», «В чистом поле - дожди.», «Верка, Надька, Любка», «На жизнь поэтов», «Хороший мужик», «Когда мы вместе». Ни разу! Хотя на предыдущем этапе практически они только и пелись (плюс - несколько более ранних композиций, о чём уже сказано). Лишь пару раз прозвучали «Ванюша», «Имя Имён», «Вечный пост», частотность которых раньше приближалась к единице, то есть они пелись почти на каждом концерте пятого этапа!
Удивительная перемена, которая может быть объяснена только одним: Башлачёв как минимум разочаровался в своём «рок-мессианстве» (отсюда и сакраментальная замена во «Времени колокольчиков» рок-н-ролла на свистопляс), а как максимум: во всей своей этико-эсхатологической концепции.
Что же поёт Башлачёв в свой шестой период? Если взять весь этот отрезок, то десятка самых популярных песен будет выглядеть так (в порядке убывания): «Время колокольчиков» и «От винта!», «Петербургская свадьба» и «Некому берёзу заломати», «Зимняя сказка», «Посошок», «Пляши в огне» и «Лихо», «Ванюша», «Спроси, звезда». Но распределены на временной линейке они неравномерно: например, «Ванюша» набрал много «баллов» в самом начале шестого этапа. С сентября 1986 года он почти уже не исполняется.
О чём говорит эта десятка? О том, что Башлачёв в последние месяцы жизни выбирает произведения для трек-листа уже не с этической, а с эстетической точки зрения. То есть перед нами лучшие башлачёвские стихи, из перечисленной десятки лишь «Спроси, звезда» и «Пляши в огне» кажутся в большей степени песнями, чем стихами - они «не смотрятся» с листа.
Можно предложить и второе объяснение. Эта десятка - песни отчаяния, крика и смерти, то есть песни, созвучные депрессивному началу. Относительно оптимистичным здесь выглядит «Время колокольчиков», но это произведение исполнялось, видимо, в качестве визитной карточки Башлачёва, в качестве «хита».
В последнем интервью (А. Бурлаке) Башлачёв уже намеренно создаёт образ поэта-филолога, «открепившегося» от эстетики рока, образ «человека поющего», с иным мышлением - погрузившегося в стихию языка. То есть оно также работает на мою версию о шестом этапе - поэтологическом (или литературно-поэтическом), где поэзия как бы освобождает образ Башлачёва от идеологических, религиозных, мессианских, рок-н-ролльных подтекстов.
Литература
1. Воронина Т. Н. «Наш неказистый рай»: региональная составляющая текстов А. Башлачёва / Т. Н. Воронина, А. Б. Крылова // Вестник Череповецкого государственного университета. - 2017. - № 3 (78). - С. 61-69.
2. Свиридов С. В. Магия языка. Поэзия языка. Поэзия А. Башлачёва. 1986 / С. В. Свиридов // Русская рок-поэзия: текст и контекст : сб. науч. тр. - Тверь : Твер. гос. ун-т, 2000. - Вып. 4. - С. 57-69.
3. Свиридов, С. В. Поэзия А. Башлачёва: 1983-1984 / С. В. Свиридов // Русская рок-поэзия: Текст и контекст : сб. науч. тр. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000. - Вып. 3. - С. 162-172.
4. Свиридов, С. В. Поэзия А. Башлачёва: 1984-1985 / С. В. Свиридов // Рок-поэзия как социокультурный феномен : сборник научных статей. 40-летию со дня рождения Александра Башлачева посвящается. - Череповец : ЧГУ, 2000. - С. 5-18.
5. Шаулов, С. С. Поэзия А. Н. Башлачёва: в поисках «основного мифа» / С. С. Шаулов. - Уфа : Изд-во БГПУ, 2011. - 80 с.
