CC BY
48
Ю. С. Пивоваров
ЕЩЕ РАЗ ОБ ЭЛИТАХ В РУССКОЙ ИСТОРИИ
Пивоваров Юрий Сергеевич - академик РАН, доктор политических наук, профессор, директор Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН.
Почему «еще раз»? - Да потому, что в политической и исторической науках элитам уделяется повышенное внимание, а уж что касается отечественных исследователей, то они бесконечно терзают эту проблематику. И в какой-то момент мне тоже захотелось высказаться и - очень мягко, так сказать, в подтексте - пополемизировать с иными мнениями.
* * *
Как известно, Федор Михайлович Достоевский (впрочем и Л.Н. Толстой, А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский, В.О. Ключевский и другие) не любил Михаила Михайловича Сперанского. В январе 1877 г. он записывает: «Семинарист, сын попа, составляющего status in statu, а теперь уже и отщепенца от общества... Поп обирает народ, платьем различается от других сословий, а проповедью давно уже не сообщается с ними. Сын его, семинарист (светский), от попа оторвался, а к другим сословиям не пристал, несмотря на все желание. Он образован, но в своем университете (в Духовной академии). По образованию проеден самолюбием и, естественно, ненавистью к другим сословиям, которые хотел бы раздробить за то, что они непохожи на него. В жизни гражданской он многого внутренне, жизненно не понимает, потому что в жизни этой ни он, ни гнездо его не участвовали, оттого и жизнь гражданскую понимает криво, лишь умственно, а главное отвлеченно. Сперанскому ничего не стоило проектировать создание у нас сословий, по примеру английскому, лордов, буржуазию и проч. С уничтожением помещиков семинарист мигом у нас воцарился и наделал много вреда отвлеченным пониманием и толкованием вещей и текущего» (7, с. 622).
Здесь обратим внимание на «сословие лордов». Действительно, в проекте Конституции, разработанном Сперанским в 1809 г. («Введение к Уложению государственных законов»), предполагалось создание русской «палаты лордов» - Государственного совета. Вообще же «сословие лордов», как мы хорошо знаем, - это наследственная аристократия. Это группа людей, по праву рождения, богатства, полученного воспитания автоматически допускаемая к процессу принятия важнейших государственных решений и выступающая гарантом законности и легитимности порядка. Говоря языком современной политической науки, это - одна из разновидностей политических элит. Вообще тема роли элит в устройстве общества - ключевая для понимания любой политики. Так полагали Платон, Аристотель, Макиавелли, Моска, Парето; так считают нынешние теоретики политических систем. После появления в 1942 г. книги И. Шумпетера «Капитализм, социализм и демократия» элитистская концепция политики, т.е. трактовка ее как по-преимуществу конкуренции элитных групп, стала на Западе - нормативной. Лет двадцать назад о социальном и политическом значении элит «напомнил» классик современной социологии Р. Дарендорф. По его мнению, слабость или отсутствие «политического класса» лишают любую национальную культуру устойчивости и свидетельствуют о дефицитности в ней преемственности, консенсуальности, диалогичности.
Подобно Сперанскому, немецкий ученый обращает свой взор на Великобританию. Дарендорф говорит, что классическим политическим классом является английский establishment. Этим термином обозначается верхний слой (около 10 тыс. человек) общества. Обычно представители истеблишмента оканчивают одни и те же школы и университеты, посещают одни и те же клубы, социопсихологически и культурно представляют собой примерно один и тот же тип личности (разумеется, есть - особенно в последнее время -исключения из этого правила). При этом они имеют далеко не одинаковые политические убеждения и, соответственно, идут не одинаковыми политическими путями. «Еще в Оксфорде в ходе дебатов в студенческом союзе эти люди придерживались разных взглядов и по-разному голосовали. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они продолжили свои споры в палате общин» (14, с. 13). И споры эти носят острый и принципиальный характер во многом потому, что их участникам не приходится опасаться за свое социальное будущее. Они ничего не могут потерять, поскольку имеют все. Их никто и никогда не лишит принадлежтности к истеблишменту.
В Германии, говорит Дарендорф, подобный политический класс отсутствует. Его место занимают «депутаты бундестага», «партийные функционеры», «лоббисты» и т.д. Однако эти группы и даже их совокупность по своей природе не могут столь эффективно выполнять функцию политического класса. «Они не творят будущего, потому что у них нет прошлого, нет исто-
рии. До известной степени они результат случая; они - новички, которые должны еще доказать свою политическую состоятельность, самоутвердиться. В целом это делается ими неплохо, но лишено той самой английской надежности, которая обеспечивает обществу незыблемую стабильность» (14, с. 13). Элита, являющаяся воплощением политической культуры (ее типа, специфики, неповторимости), легче справляется с конфликтами, чем «запуганная группа политических руководителей, которые готовы бежать в кусты, как только им напоминают об ответственности» (там же).
С элитистской темой связана еще одна - модальной личности. Этим термином в политической науке принято обозначать пять-шесть характерных для данной национальной культуры типов личности. Иными словами, национальный характер француза, англичанина, немца и т.д. обнаруживает себя в нескольких разновидностях «модальной личности». Соответственно, крайне важно, чтобы была выработана и элитная модальная личность.
А теперь вернемся к обвинению Достоевского и планам Сперанского. Как известно, в основе всех его предложений лежала одна простая идея: власть должна функционировать, опираясь на закон и в рамках закона. Вместе с тем он понимал, что в России еще не скоро научатся уважать закон, его дух и букву. Даже если это основной закон, т.е. конституция. Отсюда следовал вывод о необходимости создания политической элиты, которая выступила бы в роли гаранта правопорядка и законности. В обществе, утверждал Сперанский, «должен быть известный класс людей, особенно предустановленных к охранению закона» (10, с. 65).
В целом российское дворянство на эту роль не годилось. Оно «не имело никакого политического бытия» (10, с. 44), т.е. не обладало ни надлежащими опытом и навыками, ни должным пониманием права и закона. Потому Сперанский пришел к мысли: необходимо сверху формировать политическую аристократию из старших сыновей наиболее знатных фамилий. Органом новой элиты, повторим, намечался Государственный совет как высшее учреждение, охраняющее законы. Прежде всего, вставал вопрос практический: а где взять достаточное количество достойных людей, способных действительно стать во главе общества? Ведь о дворянстве Сперанский был невысокого мнения, а наследственную аристократию все-таки собирался рекрутировать из ее рядов? Ну, во-первых, он, скажем прямо, не без основания, надеялся, что наиболее просвещенная и социально ответственная часть дворянства сможет поставить кадры для этого элитного «сословия». Конечно, расчет был верен - дворянство переживало свой звездный час, находилось в периоде исторического «акмэ». «Я не могу без душевного унижения и помыслить, чтоб Российское государство столько было от небес оставлено, чтоб не можно было в нем найти столько просвещенных умов и столько теплых по благу общему сердец, сколько может быть нужно к составлению такого сословия», -
писал Сперанский (10, с. 64). Во-вторых, он занялся реформой образования. Вспомним хотя бы о его роли в деле создания Царскосельского лицея - специального учебного заведения для дворян, которых готовили к государственной службе. (Так был ли план Сперанского «отвлеченным» и «умственным», был ли он тем, что Достоевский называл «тянуть дребедень отвлеченно-европейскую»?)
Далее к вопросу об «умственности» и «отвлеченности» плана Сперанского. Введение института наследственного членства в Государственном совете совершенно соответствовало духу эпохи. Дело в том, что 5 апреля 1797 г. в истории России, русской власти произошло событие, громадное по своему значению, по своим последствиям и по... недооцененности. В этот день Павел I издал Акт о престолонаследии. Отныне Россия превращалась из наследственной монархии по завещанию в наследственную монархию по закону. Этот Акт вносил в отечественную государственность реальные конституционные начала; он же избавлял страну от потрясений, лихорадивших ее почти весь XVIII в. Павел отменил несчастное и неудачное правило наследования престола, введенное его великим прадедом. И одновременно достроил здание примогенетуры, начатое еще Даниловичами в XIV-XV столетиях.
В этом контексте «введение» наследственной политической элиты было вполне логичным. И если бы Россия избрала этот путь, не исключено, что «великих потрясений» в ее судьбе было бы несколько меньше. Во всяком случае, не оказалось бы у молодых аристократов весомых причин морозное утро 14 декабря 1825 г. провести на Сенатской площади. А после подавления восстания уцелевшим уйти во «внутреннюю» эмиграцию или подладиться под новый бюрократический режим. Исторический союз наследственного монарха по закону с наследственными по закону членами Государственного совета, союз опирающийся на закон, охраняющий закон, принимающий закон и законом гарантированный, - чем не преграда Пугачёвым, как Емельке, так и тому, предсказанному Жозефом де Местром, - «с университетским дипломом»?!
И еще к вопросу об «умственности» и «отвлеченности» плана Сперанского. «У нас создался веками какой-то еще нигде не виданный высший культурный тип, которого нет в целом мире, - тип всемирного боления за всех. Это - тип русский, но так как он взят в высшем культурном слое народа русского, то, стало быть, я имею честь принадлежать к нему. Нас, может быть, всего только тысяча человек - может, более, может, менее...» Это в «Подростке» говорит Версилов. В седьмой главе третьей части романа Достоевский его устами провозглашает свое понимание природы русской элиты, ее роли и назначения в истории страны. Именно на нее (во многом) возлагает он ответственность за будущее России, ей «вручает» духовно-культурное лидерство в обществе.
Причем по своему социальному составу элита Достоевского, подобно элите Сперанского, преимущественно дворянская. «Je suis gentilhomme avant tout et je mourrai gentilhomme!», - восклицает Версилов1. И это не просто дворянство, это дворянство, которое страна «выводила» может быть столетиями: «...вся Россия жила лишь пока для того, чтобы произвести эту тысячу». И относительно «дребедени отвлеченно - европейской» (выделено мною. -Ю.П.), которую «тянул» Сперанский: «Русскому Европа так же драгоценна, как Россия. Европа так же точно была отечеством нашим, как и Россия». Более того, Версилов-Достоевский утверждает, что «.русский .получил способность становиться наиболее русским именно лишь тогда, когда он наиболее европеец».
На мой взгляд, позиции Сперанского и Достоевского внутренне, сущно-стно близки. Различие же заключается в том, что Сперанский жил и творил в эпоху создания той самой русской элиты, о которой, как уже о чем-то данном, писал Достоевский. Ему в отличие от Михаила Михайловича не надо было заботиться о ее формировании. Кроме того, Сперанский хотел эту элитную модальную личность ввести в мир власти и политики, юридически оформить ее постоянное - из поколения в поколение - там пребывание.
Как известно, плану Сперанского по формированию у нас наследственной политической аристократии не суждено было осуществиться. Но эта неудача не остановила его. С одной стороны, он продолжил теоретическую разработку темы русских элит, с другой - приложил все усилия для создания новой элитной группы, соответствующей духу и потребностям наступившей эпохи - николаевской. Вообще Сперанского, видимо, следует признать первым русским теоретиком элитизма в политологическом смысле. В окончательном виде он формулирует свою концепцию элит в середине 30-х годов (в лекциях наследнику в. кн. Александру Николаевичу), т.е. за несколько десятков лет до появления на свет современной политической науки (political science в США).
Сперанский усматривал в русском обществе пять элитных групп, обладающих специфическими привилегиями. Эти группы в совокупности составляли новую русскую «аристократию»: наследственная знать, духовенство, верхушка промышленно-финансового мира, высшее чиновничество и интеллектуально-научные круги. Он разделял элитные группы на консервативные и прогрессивные. К первым относились наследственная знать и духовенство, ориентированные на традиционные ценности и символы власти. Ко вторым -экономическая, бюрократическая и интеллектуальные элиты, стремившиеся к социальным изменениям. Сперанский высказывал опасение, что эгоистиче-
1. «Я прежде всего дворянин и умру дворянином!» — (франц.).
ская и безответственная борьба этих групп могут нарушить равновесие в обществе, расшатать и перевернуть «русский корабль».
Выправить, спасти ситуацию может лишь верховная власть - самодержавие. Свою концепцию элит Сперанский связывает с новой (для России) концепцией самодержавия. Оно есть устойчивая и эффективная форма, в которую отлилась в ходе русской истории власть. Всякое ограничение самодержавия является прологом кровавых потрясений и анархии. Самодержец - единственно возможный «посредник», «координатор» деятельности различных социальных сил. Одна из важнейших его задач заключается в том, чтобы по возможности ограничить поле активности каждой элитной группы; ограничить -традиционный для той или иной группы сферой. Царь должен преобразовывать межгрупповые конфликты в «производительную конкуренцию». Более того, считал Сперанский, иногда социально полезно - и с целью отвращения угрозы от верховной власти «эгоистические притязания» элит направить друг на друга, а затем самодержцу выступить миротворцем и посредником.
Сперанский полагал, что борьба этих различных видов «новой аристократии» станет важнейшим фактором политического развития России в середине и во второй половине XIX столетия. Ряд исследователей придерживаются мнения, согласно которому действительно в эпоху Александра II (повторю, до известной степени ученика Михаила Михайловича) политическая жизнь в нашем отечестве развивалась во многом по сюжету, предсказанному и подготовленному Сперанским (см., напр.: 15, 16).
* * *
А, собственно говоря, зачем я стал вспоминать М.М. Сперанского и его понимание исторической роли русских элит (впрочем, к Сперанскому мы еще вернемся)? Действительно, зачем? - Дело в том, что в научной литературе господствует мнение о дефиците элитистского начала в нашем обществе, нашей политической культуре. Об их низком качестве и властной вялости и т.п. Это типологически схоже с утверждением, что в России (ее прошлом и настоящем) маловато права. Вот право на Западе, это - другое дело. У нас же с ним все как-то плоховато и жидковато. Подобным образом, повторим, оценивается и роль элит в отечественной истории.
На все это можно возразить: в России просто по-своему. Другая по природе власть, другие элиты, другие их взаимоотношения (и с народом тоже). -Я, разумеется, далек от того, чтобы претендовать на исчерпывающее описание всей этой проблематики. Но о некоторых чертах русского элитизма скажу - в глаза бросается очевидное: трем основным периодам истории России соответствуют три различных типа организации элитных групп. Московско-
му царству (XVI-XVII вв.)2 - боярское местничество, Петербургской империи - дворянско-чиновничья «Табель о рангах», Совдепии - система номенклатуры. Причем всякий раз, когда происходил отказ от главного организационного принципа, господствующие системы рушились. Так, после отмены в 1681 г. царем Федором Алексеевичем местничества, Московское царство просуществовало всего несколько лет и было растоптано его младшим братом Петром. - «Табель о рангах» никто не отменял, ее просто в начале ХХ в., особенно в 1910-е годы, переставали учитывать. Усложнившаяся социальная жизнь уже никак не вписывалась в «табельно-классово-ранговую» систему. И самодержавие пало. - В 1990 г. на последнем съезде КПСС (XXVIII) М.С. Горбачёв отменил номенклатурный принцип занятия ответственных должностей. Через год от СССР остались рожки да ножки.
Уже на одно это исследователи должны обратить самое пристальное внимание! Выходит, что способ организации элит, во-первых, теснейшим образом связан со status quo, во-вторых, его гибель неминуемо влечет исчезновение этого самого статус-кво. Следовательно, устойчивость той или иной исторической формы русской системы зависит от правильной (именно для этой формы) организации элит.
Запомним все это. Однако.
* * *
... Предлагаю на время отвлечься от «умствований», нарочито не пытаясь теоретизировать, и просто посмотреть на роль элит в нашей истории. Так сказать, позитивистски и дескриптивно. Что же мы увидим? - Неожиданно окажется, что их роль была и велика, и активна.
Вот, навскидку, может быть, даже что-то пропуская. Может быть, даже пропуская многое. XVI век - семибоярщина после смерти Василия III, вообще господство бояр в 30-40-е годы. Немалое их влияние и в первое десятилетие правления Ивана IV. Затем опричное вырубание этих самых бояр, что является своеобразным свидетельством их значения, их возможностей. В эпоху последнего Рюриковича на троне боярство понемногу отходит от массовых репрессий предыдущей эпохи, отчасти даже восстанавливается. И хотя избрание на царство Бориса Годунова трудно записать в актив боярам, тем не менее сам факт выбора «нового человека» и вообще выбора как такового открывал для общипанного Властью сословия новые горизонты.
XVIII столетие. Конечно, Смута очень сложное и многослойное в социальном смысле событие русской истории, но не в последнюю очередь это бы-
2. До эпохи Ивана III говорить об общей, «мейнстримовской», истории России рановато. Лишь к концу XV в. Русь стала субъектом мировой истории, так сказать «an sich» и «für sich».
ла попытка реванша боярства. А уж избрание царем Василия Шуйского -апофеоз боярского контрнаступления на самодержавие. Как известно, он дал подкрестную (или крестоцеловальную) запись, ставшую «первым опытом построения государственного порядка на основе формально ограниченной верховной власти» (3, с. 39). Но известны и другие боярские инициативы Смутного времени, включая избрание польского королевича Владислава на царство. - Далее, уже при первых Романовых (опять-таки выбор тогдашних элит) боярство по-прежнему активно влияет и во многом определяет курс государственного корабля. Особенно сильно это ощущается в начальные, юношеские годы самодержцев и в моменты острых кризисов.
Причем во второй половине XVII в. боярская элита не просто претендует на участие в процессе принятия решений, но и выступает с планами обустройства России. Вспомним хотя бы предложения и реформаторскую деятельность «первого министра» Федора Алексеевича и царицы Софьи - князя В.В. Голицына. Или реакцию на отмену местничества, когда взамен русская знать потребовала ввести институт наследственного воеводства.
В начале XVIII в. Петр I существенно побил и преобразовал традиционные московские элиты - боярские, церковные, управленческие (приказные), военные. И, казалось бы, указал им место - «разрешите исполнять бегом», «рады стараться» и т.п. Но сразу же после его кончины и старая аристократия (как сожалел Сталин: «Эх, Петруха не дорубил»), и новая, им вскормленная («птенцы гнезда Петрова»), взобрались на авансцену истории. И пошло-поехало. Без гвардии («вооруженного авангарда» русской аристократии) занять трон было невозможно. Как, впрочем, и потерять его. За исключением, разумеется, естественной смерти. - Но осьмнадцатое столетие принесло и много нового. Так, постепенно появляется современно образованная элита. Вместе с тем ментально, культурно, бытово она полностью отделяется от народной массы. Становится ей чужой. Эта чужеродная элита к тому же безжалостно и тотально эксплуатирует большую часть населения России.
В 1730 г. аристократия вроде бы добилась своего. Известные «Кондиции» верховников резко ограничивали императорскую власть и передавали членам Верховного тайного совета значительную часть полномочий. И хотя фортуна отвернулась от Голицыных-Долгоруких и им подобных, не стоит недооценивать это событие. Скажем, П.Б. Струве (лучший политический мыслитель России начала ХХ в., по мнению Н.А. Бердяева) полагал, что если бы верховники победили в 1730 г., то у Ленина не было бы шансов в 1917 г. То есть пошел бы процесс ограничения верховной власти, ее демократизации, и вслед за верхушечными социальными группами постепенно призывались бы и другие, нижестоящие. Тем самым у большевиков не было бы пространства для деятельности. А может и их самих вовсе не случилось бы. Замечу:
даже если Струве преувеличивал значение верховников, то тенденция возможного (очень возможного!) общественного развития определена им точно.
Ну, а важнейшим событием этого века стало освобождение дворянства (к этому времени главной нашей «элиты») от крепостного права. - Мы вообще-то привыкли говорить о крепостном праве для крестьянства (основной массы населения), что, конечно, справедливо. Но лишь отчасти. Закрепощены были все сословия и социальные группы. Власть, создав дворянство для оборонно-наступательных нужд, тут же закрепостило его в царскую (воинскую) службу. Соборное Уложение 1649 г. подтвердило всеобщее (в том числе и дворянское) крепостное право, усилило его и весьма грамотно для тех времен юридизирова-ло. - И вот 18 февраля 1762 г. Петр III «Манифестом о даровании вольности и свободы российскому дворянству» открыл новую страницу русской истории. Впервые у нас появилось сословие свободных людей, впервые возникла свободная элита. То есть люди, которые могли делать, что сами хотели: могли служить или не служить, ехать за границу или не ехать, творить или бездельничать и т.д. и т.п. (так родилась великая русская культура). С тех пор3 и до 1917 г. в России имелась (относительно) свободная элита. Это наложило сильнейший отпечаток на русское развитие. И это же во многом способствовало тому, что следующий, девятнадцатый, век оказался для нас «золотым» (чтобы там о нем ни говорили, причем даже верно и точно). Вот вам роль элит в русской истории!
Однако реформа 1762 г. означала не только «вольную» дедам и бабкам Пушкина и Лермонтова, Герцена и Тютчева. Это была и сделка между самодержавием и дворянством. Власть как будто бы сказала дворянину: иди, ты свободен, только больше не лезь в «политику», не учиняй перевороты, не стремись меня ограничить или вообще извести на корню. Да, и вот, чтобы ты не бедствовал, забери себе крепостных, делай с ними что хочешь; отныне ты - собственник (недаром Александр Иванович Герцен писал, что на Руси частная собственность возникла как собственность на людей, «крещеная собственность»; т.е. рабовладелец - православный и раб - православный). Этот исторический компромисс ни для кого не прошел даром. Ближайшим следствием стала пугачёвщина - народно-погромная революция против рабства, петербургской империи, чуждой инородной культуры. Дальним - народно-погромная революция начала ХХ столетия, направленная против городской эксплуататорской культуры, столыпинской частной собственности и подступавшей социальной свободы. Между этими двумя революциями - неучастие в промышленном перевороте и демократическом революционно-эволюционном процессе. Вот какие чудовищные последствия имело раскрепощение русской элиты!
3. Надо сказать, что освобождение дворянства от крепостного права началось еще при Елизавете Петровне и даже отчасти при Анне Иоанновне, но это были, действительно, лишь первые шаги, так сказать, предосвобождение. 26
В XIX в. аристократия в последний раз (1825) попробовала путем военного переворота вырвать из рук власти историческую инициативу. И в Россию пришла революция. Декабризм - это «два в одном» - последние гвардейцы-заговорщики и первые революционеры. Та революция, что явилась к нам вместе с декабристами, имела характер эмансипационного противостояния представителей различных элит, затем вообще большой части образованных русских и власти. Забегая вперед, скажем: они победили в конце февраля - начале марта 1917 г.
Девятнадцатое столетие, особенно вторая его половина, демонстрирует один из высших и эффективнейших типов русской элиты. Речь идет о «просвещенной бюрократии». Она возникает во многом как результат целенаправленной деятельности ряда выдающихся государственных мужей того времени. И первого среди них - М.М. Сперанского. Управленческую элиту готовят в университетах, специальных командированиях за границу, Царскосельском лицее, Училище правоведения и т.д. «Просвещенная бюрократия» проводит все важнейшие реформы той эпохи, выступает главным субъектом «модерни-зационно-эмансипационных» преобразований. Уникальность ее деятельности заключалась в том, что она понимала - всерьез и творчески - и резоны традиционного самодержавия и оппозиционных ему элит. Вместе с тем она гнула свою линию, свою политику - развитие России на эволюционных путях.
К началу ХХ в. русские элиты серьезно меняются. На ключевые позиции начинают претендовать новые социальные группы - верхушка буржуазии и лидеры либеральной интеллигенции. Их отличие от всех предыдущих отечественных элит заключалось в том, что они не были (по-преимуществу и впрямую) порождены властью. Они вошли в политическую жизнь как силы самостоятельные, независимые. Конституция 1906 г. зафиксировала компромисс между ними и властью. Однако в ходе войны этим новым элитам показалось - в силу целого ряда причин (и сами укрепились, и царизм находился не в лучшей форме), - что пора взять бразды правления в собственные руки. Так составился заговор против короны, к которому присоединились и ведущие военные. Самодержавие пало вследствие «предательства» элит. Это снова к вопросу об их роли в нашей истории.
В Совдепии, как мы знаем, появилась своя элита - номенклатура. Которая ничем не владела, но всем распоряжалась. Крайне интересна история ее возникновения. Захватив в конце 1917 г. власть, «партия нового типа» (РСДРП (б)) стала основой для формирования нового «боярства» - большевистского (кстати этимология слов «боярин» и «большевик» общая). Различные отряды этого боярства вели между собой борьбу до конца 20-х годов. Параллельно этому И.В. Сталин создает в партийных комитетах (от райкомов до ЦК) учетно-распределительные отделы («учраспреды» - на языке того времени). Так рождалась номенклатура. Опираясь на нее, «чудесный грузин»
(по слову Ленина), повел борьбу с большевистским боярством, со всеми (подчеркиваю) его группами. К началу коллективизации сталинская номенклатура в целом разгромила наследников Ленина. Но Ё - Сарионычу (это -А.И. Солженицын в «Круге первом») и этого показалось мало (он ведь кое-что читал по русской истории). В 30-е обрушил «большой террор» на остатки ленинской гвардии и ту часть своей номенклатуры, которая успела «обоя-риться» и даже в чем-то сблизилась со старым большевистским активом.
После этой грандиозной Чистки, казалось бы, Сталин получил послушно-запуганную армию порученцев-управленцев. Но война, со всеми ее необхо-димостями и «вызовами», во многом переродила номенклатуру, вернула ей уверенность в себе, она обрела немалую силу. Нет сомнений в том, что верхи номенклатуры - хотели они этого или нет - объективно попали в ситуацию противостояния с Усатым. После его смерти начинается номенклатурный период советской истории. Все последующие генсеки - в известном смысле -«боярские цари». И кончается СССР номенклатурной (т.е. элитистской) революцией. (Мы еще скажем о ней.)
Таковы, вкратце, пути и результаты деятельности русских элит в истории.
* * *
А теперь поговорим на тему особости и, с европейской точки зрения, слабости русских элит. - Разумеется, в небольшой по объему работе мы не можем дать полновесного ответа. Попробуем указать на некоторые - важные - причины.
В своей знаменитой книге «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса» покойный академик Л.В. Милов исследовал русское общество, его повседневную жизнь, хозяйственную деятельность ХУ-ХУШ вв. Очевидно: элитистская проблематика (в том числе взаимоотношение власти и элит) не может быть понята вне этого контекста.
Ученый подчеркивает: «.Мы имеем дело с обществом, обладающим ярко выраженным экстенсивным земледелием, требующим непрерывного расширения пашни, с обществом, где дефицит рабочих рук в сельском хозяйстве был постоянным и неутолимым в течение целых столетий, несмотря на более или менее стабильный прирост населения. Когда общество постоянно получало лишь минимум совокупного прибавочного продукта, оно объективно стремилось к максимальному использованию и земли, и рабочих рук» (6а, с. 432). И еще: «Весь образ жизни населения исторического ядра территории России был процессом выживания, постоянного создания условий для удовлетворения только самых необходимых, из века в век практически одних и тех же потребностей» (там же, с. 415).
Экстенсивное земледелие в тяжелых, северных климатических условиях (мы же - Север, а не Восток или отсталый Запад; не «Север», конечно, в тер-
минологии литературы, посвященной глобализму, скорее: в смысле «севера»; что есть русская история с определенной точки зрения? - первая попытка человечества построить цивилизацию в северных широтах, в крайне неблагоприятной природно-климатической зоне; здесь хозяйственная активность объективно ограничена и никогда не ведет к процветанию), в лесной зоне (степь фактически до последней трети XVIII в. у кочевников), т.е. земледелие «впервые», когда гумус только создается, земледелие подсечное и «кочевое» со всеми вытекающими, нехватка населения, рабочих рук... Таков «background» русской истории. Потому не «случайно», не по «злой воле» или чему-то подобному складывается здесь самодержавно-крепостнический порядок.
«.Система крепостного права объективно (выделено мной. - Ю.П.) способствовала поддержанию земледельческого производства там, где условия для него были неблагополучны, но результаты земледелия всегда были общественно-необходимым продуктом. М.М. Щербатов4, вполне понимая, что большая часть тогдашней России лежит в зоне неблагоприятного климата, считал, что отмена крепостного права (речь шла об обсуждении в 60-х годах XVIII в. вопроса о крепостном состоянии крестьян) приведет к массовому оттоку крестьян, ибо они оставят неплодородные земли и уйдут в земли плодородные. «Центр империи, место пребывания государей, вместилище торговли станут лишены людей, доставляющих пропитание и сохранят в себе лишь ремесленников.» (6а, с. 433; М.М. Щербатов цитируется по: 13, с. 135).
Следовательно, «крепостничество теснейшим образом связано с характером земледельческой деятельности российского крестьянства, оно органично свойственно данному типу социума, ибо для получения обществом даже минимума совокупного прибавочного продукта необходимы были жесткие рычаги государственного механизма, направленного на его изъятие (выделено мной. - Ю.П.). А для этого стал объективно (выделено мной. - Ю.П.) необходим и определенный тип государственности, который и стал постепенно формироваться на территории исторического ядра России», - пишет Л.В. Милов (6а, с. 433).
Как говорится, к этому ни прибавить, ни убавить. Приведу лишь еще одну его мысль. Это важно для нашей темы вот почему. Известно, что современное западное общество полисубъектно, в нем множество социально значимых, независимых «акторов». Но его полисубъектность стала лишь продолжением (расширением, усложнением, хотя в XIX в. казалось - упрощением) полисубъектности средневекового феодального социума. В котором
4. Князь Михаил Михайлович Щербатов (1733—1 790) — выдающийся русский историк, мыслитель, играл важную роль при дворе Екатерины II, при этом критикуя ее режим с консервативных позиций. Дед П.Я. Чаадаева по материнской линии.
можем обнаружить и институт частной собственности, и корпорации, защищающие права и жизнь своих членов, и ограничения власти королей, и суд, и независимую влиятельную церковь. И многое-многое другое, свидетельствующее о сложном (вспоминается леонтьевская «цветущая сложность»), дифференцированном, полицентричном характере средневекового Запада. -У нас же было иначе: проще и однотоннее.
По словам Л.В. Милова, «в условиях Древней Руси (на всякий случай, напомню, что Древняя Русь закончилась не Бог весть когда, а лишь на рубеже ХУП-ХУШ вв., т.е. исторически "вчера"; да и не закончилась вовсе, многими своими "сегментами" еще и пожила до начала ушедшего столетия. - Ю.П.) ограниченный размер совокупного прибавочного продукта общества делал нереальным создание сколько-нибудь сложной многоступенчатой феодальной иерархии в качестве ассоциации, направленной против производящего класса. Однако исторически эквивалентом этому был путь консолидации господствующего класса посредством усиления центральной власти, путем резкого возрастания. служебной. зависимости от нее каждого феодала.
Такая цель была достигнута созданием московской великокняжеской властью статуса служилой вотчины, а главное, учреждением широкой системы поместных держаний» (6а, с. 480).
Это нам Л.В. Милов о том, почему у нас не сложилась крепкая, влиятельная, независимая феодальная аристократия, которая практически всегда в Европе ограничивала королевскую власть (даже в восточноевропейской Пруссии, даже во Франции при короле-солнце). Это о том, почему у нас не сложилась крупная феодальная частная собственность, которая могла бы не «допустить» возникновения патримониальной власти, т.е. властесобственно-сти. Это еще раз о том, что наша «сложность», может и была «цветущей», но - не очень сложной. Я бы, поправив горячо любимого Константина Леонтьева, сказал: «служебная сложность».
Кстати, отсутствие у нас сильной, богатой, независимой аристократии имело и иные, неэкономические причины. - Здесь очень интересно мнение выдающегося историка русского права М.Ф. Владимирского-Буданова. В начале своей известной книги он подчеркивает: «Основанием древнерусского государства служат не княжеские (теория Соловьёва) и не племенные отношения (теория Костомарова), а территориальные» (2, с. 41). То есть в основе эволюции нашей государственности лежал пространственный принцип, а не какой-либо другой. Да и само происхождение ключевого русского слова «власть» указывает на это. Власть - от волости; тот имеет власть, кто владеет территорией, пространством.
Далее. Владимирский-Буданов рассматривает тему слабости боярства, русской аристократии. «Боярство Древней Руси не имело ни сословной корпоративности, ни сословных привилегий. Образованию корпоративности
мешал земский (т.е. территориальный. - Ю.П.) характер древних русских государств. Каждая община (город, волость и даже село) имела своих бояр (а также средних и меньших людей). Впоследствии (в литовско-русскую эпоху) «боярами» в селах назывался высший класс прикрепленных крестьян. Таким образом, земское (территориальное. - Ю.П.) распределение классов препятствовало образованию корпоративности.
Образованию сословной корпоративности препятствовали также и способы вступления в класс бояр. Боярином становился тот, кто занимал высшее место на службе. .Личные качества при возвышении. преобладали в древних славянских обществах над рождением и наследственностью.
Рождение влияло на присвоение боярства лишь фактически, т.е. сыну боярина было легче достигнуть боярства. Поэтому фамильных (т.е. связанных со временем, темпоральностью как господствующим принципом социального развития. - Ю.П.) прозваний Древняя Русь не знала.
При отсутствии корпоративности класс бояр не мог пользоваться какими-либо привилегиями.» (2, с. 56-57, 58).
Итак, мощная сословная корпорация русской аристократии, могущая ограничить всевластие Власти, не сложилась по следующим причинам. Преобладал пространственный принцип организации социума. Из этого вытекало два разных, хотя и связанных между собой, следствия. Причем, оба они негативно воздействовали на положение боярства. Первое. Растекаясь по земле, территории, аристократия, как и в целом народ, по образному выражению В.О. Ключевского, становилась «жидким элементом русской истории». Она не кристаллизовалась в общерусское сословие. Второе. Растекаясь, русская социальность сохраняла свою локалистско-замкнутую природу. И боярство, подобно другим социальным группам, оставалось в рамках очень ограниченного локуса. Иными словами, само растекание шло путем пространственного распространения локусов-монад, локусов-миров.
Знаменательно, что в селах боярами называли прикрепленную (крепостную) верхушку крестьян. А ведь это означает, что боярство в традиционном смысле слова и гроша ломаного не стоило. Вместе с тем в этом контексте далеко не беспочвенным является известное мнение К.С. Аксакова о социальной организации Древней Руси. Он полагал, что отношения «князь-подданные» можно уподобить современным ему отношениям «староста-крепостная община». Что же, вполне сопоставимо. Князь - староста, бояре -высший класс прикрепленных крестьян и так далее.
Крайне важно и указание Владимирского-Буданова на преимущественно служебный характер русского боярства, а не наследственно-фамильный, как это было в Европе. Понятно, что такому типу аристократии гораздо сложнее создавать собственные корпоративные организации. На главенство служебного начала у боярства обращал внимание и В.О. Ключевский. По его словам,
«местничество устанавливало не фамильную наследственность служебных должностей, как это было в феодальном порядке, а наследственность служебных отношений между фамилиями». - То есть и в местничестве - в уже более поздний период истории, чем тот, что описывает Владимирский-Буданов, - был закреплен служебный принцип организации боярского класса.
Впоследствии все это лишь усилилось. Петровская «Табель о рангах», что хорошо известно, была апофеозом служебных отношений. Отныне путь в аристократию и закрепление в ней лежал только через службу Власти, что совсем не способствовало усилению элитистского начала в политической культуре России.
* * *
Далее предлагаю рассмотреть вопрос (важнейший, как мне кажется) о том, чем поначалу была и чем стала русская элита (элитные группы) в советский период отечественной истории. - Причем этот разговор требует как и некоего историософского разбега, так и общетеоретического контекста. Попробуем выдержать эти условия. Традиционная хронология русской истории выглядит примерно так. Киевская Русь, ордынско-удельный период, Московское царство, петербургский период, Эсэсэрия и постсоветская Россия. Ничего против подобной квалификации не имею. Но, разумеется, всегда интересны переходы из одной эпохи в другую. Не станем опускаться в древность, посмотрим на два последних, случившихся в ХХ в.
Вне всякого сомнения, первый переход (революция, Гражданская война, 20-е) был разрывом с прошлым. И хотя в Сталинской России «прочитывались» (проглядывали) какие-то черты традиционного нашего деспотизма, совсем другое было здесь системообразующим, определяющим. Второй же переход (начало 90-х) разрывом не стал. Не стал - по сути, по преимуществу. Мой тезис заключается в следующем (он, конечно, далеко не только «мой», об этом писали разные люди - и я тоже; сейчас хочу выделить определенные, нужные для этой темы, измерения): «постсоветская» Россия есть «законное» (и в юридическом смысле, и в генетическом) продолжение советской. А вот советская, повторю, не была наследницей царской.
Внешне разрыв был и во втором случае. Однако этот разрыв явился формой, способом окончательного становления того, что складывалось в стране в хрущёвско-брежневский период. Вспомним, чему учили нас в школе: в недрах феодализма зарождаются капиталистические формы и посредством революционных родовых схваток утверждаются в этом мире. Следующая (нам говорили: более прогрессивная) формация приходит на смену предыдущей. -Примерно по этой схеме и произошел переход начала 90-х. Сталинский строй, завершив героическую фазу своего развития, окончательно победив всех и вся, полностью сформировавшись и полностью преобразовав «дан-
ную» ему историческую материю, перешел в новую, спокойную, «равновесную», компромиссную, зрелую фазу.
Около трех десятилетий страна живет нормальной советской жизнью. Именно в этот период она приобретает те внешние и внутренние черты, которые определяют ее и поныне. Внешние - это города, дома, улицы и т.п., которые своей большой частью построены и устроены именно в те годы. Это -новая урбанистическая Россия, разместившаяся по-преимуществу не в деревне, как это было тысячу лет, но в городах и поселениях городского типа. Впервые в своей истории русские в своем большинстве перестали работать на земле и были вырваны из традиционного природного ритма. Таким образом, Россия перешла к своей Современности (Modernity). Не природа, а социальные условия города начали детерминировать судьбу и поведение человека. Иначе говоря, русские вышли из круга органической естественной обусловленности и зависимости и вошли в круг других обусловленностей и зависимостей - разных, но главное - неприродных, неорганических.
В этом новом кругу и формируется русский массовый современный индивид и русское массовое современное общество. Поражение либерализирую-щейся, эмансипирующейся, плюралистической России в 1917-1920 гг. и было связано с отсутствием такого массового индивида, и, соответственно, такого массового общества. Несмотря на мощный социально-экономический подъем и громадные ментальные перемены в пореформенной России, к мировой войне все это еще не поспело. И в годину испытания не удержалось, не устояло. Этим Русская революция принципиально отличалась от хронологически предшествовавших ей европейских революций. Там уже существовало - пусть и в незрелых формах - современное массовое (и городское) общество.
Но русский модерный социум и русский модерный человек были (есть) в высшей степени специфическими. Воспитанные не в рамках религии, в условиях запрета на предпринимательство (в различных его обличиях), обязанные к «исповеданию» очень определенной идеологии (смеси наивного натурализма-материализма, элементов поверхностного гуманизма, провинциального социал-дарвинизма и фальшиво-оптимистического, наивного исторического телеологизма), оторванные от мейнстрима мировой культуры и социальной эволюции, они представляли (представляют) собой очень странный - наукой в общем-то, несмотря на все старания зиновьевых, левад, иностранцев, - малопонятый тип социальности. Его мы не встретим ни на Западе, ни на Востоке.
Это абсолютно советские люди, это - продукт коммунизма, «made in USSR». В них мало русского, в смысле традиции, корней и причастности к русской культуре. Если использовать мою терминологию, то они выросли в
неприемлемой стране5. Но - являются единственным массовым модерным человеком в русской истории. Этого человека можно было встретить в рядах и партийной номенклатуры, и крупных и мелких хозяйственников, в райкомах ВЛКСМ, вузах, НИИ, офицеров армии и ГБ, МИДе и МВТ, КМО и т.д. То есть повсюду, даже и в многочисленной прослойке творческой интеллигенции. - Этот человек энергичен, оптимистичен, смышлен, вненравственен, циничен и т.п. Он и построил современную послесталинскую Россию. Он и захотел ею пользоваться.
Более того, этот человек совершил невозможное. Властная верхушка этой модерной массы похоронила коммунизм - господствовавший социальный строй, но сохранилась сама и - в новых условиях - сохранила свою власть. Иными словами, системообразующий элемент пожертвовал Системой ради спасения себя самого. Систему выбросили за борт как ненужный и опасный балласт. Об этом в свое время точно сказал Г.А. Явлинский: «Ключевой вопрос 1992 года заключался в том, какой путь избрать: освободить старые советские монополии или освободить общество от старых советских монополий? Надо ли полностью освободить коммунистическую номенклатуру от всякого контроля, сказать директорам-коммунистам и коммунистической номенклатуре: вы свободны, делайте, что хотите?» (цит. по: 12, с. 32). Разумеется, Г.А. Явлинский подчеркивает экономический аспект этого невероятного социального кульбита, нас же интересуют все аспекты..!
Здесь хочу напомнить то, о чем писал несколько лет назад. - Мое (и предыдущие советские) поколение выросло, выучивая наизусть ленинский «основной закон» революции. Который «состоит вот в чем: для революции недостаточно, чтобы эксплуатируемые и угнетенные массы сознали невозможность жить по-старому и потребовали изменения; для революции необходимо, чтобы эксплуататоры не могли жить и управлять по-старому. Лишь тогда, когда "низы" не хотят старого и когда "верхи" не могут по-старому, лишь тогда революция может победить» (4, с. 218).
Позволю себе слегка подправить коммунистического теоретика. В России революции происходят тогда, когда действительно верхи «не могут по-старому». А побеждают: когда верхи начинают мочь по-новому. В ходе революций верхи обновляются - от почти полного набора «свежих» игроков до незначительных замен. Но смысл революции заключается в поиске новой технологии «быть сверху». Что касается низов, то верхи в своем перерождении, переформатировании используют энергию низов, направленную против старых методов их эксплуатации. А также рекрутируют из этих самых низов наиболее социально, морально и психологически «отвязанных».
5. У меня есть работа — «Неприемлемая Россия». 34
То есть нормальная и нормативная русская революция - это восстание верхов и низов против старых, традиционных методов эксплуатации. Но не против нее как таковой.
Что же такое революция конца 80-х - начала 90-х годов? - Это борьба за освобождение номенклатуры от оков коммунистической системы. Господствовавший слой бессобственников-управленцев, управленцев-пролетариев восстал против порядка, лишавшего его права владеть и распоряжаться. Это была первая в мире победившая революция пролетариата. - Попутно замечу: чуть раньше на Западе прошла когда-то очень громкая (сейчас ее подзабыли) «революция управляющих» (менеджеров). Помню, как на лекциях политэкономии нам рассказывали о борьбе капитала-функции (управленцы) с капиталом-собственностью (правообладатели капитала). Верх взяли функционеры; собственникам пришлось делиться.
Но у нас другая история. У нас собственников вообще не было. И наши менеджеры (номенклатура) сумели перейти в совершенно новое качество, сбросив с себя пролетарские оковы - принципиально бессобственническую Систему. Кроме того, пролетарии-номенклатурщики захватили не просто собственность, «просто» в России не бывает. Они овладели властесобствен-ностью, т.е. и государством, и экономикой. Вообще-то они пользовались всем этим и до революции 1989-1993 гг. Но именно «пользовались», а не владели и не могли передать в наследство своим детям. Ныне - могут.
И еще о нашей Великой пролетарско-номенклатурной революции. Сторонники старой советской Системы ругательски ругают М.С. Горбачёва и его приспешников: они-де оказались слабаками, предателями, неадекватными, неумехами и т.п. - «Ничего подобного», - скажу я. Напротив, М.С. Горбачёв и ведомое им руководство КПСС возглавили великий номенклатурный поход, номенклатурный транзит из страны (Системы) временно-условного обладания в страну (Систему) полновесно-правового владения и распоряжения. Когда-то К.Н. Леонтьев, с ужасом чувствуя приближение гибели его России, бредил: вдруг в обозримом будущем «какой-нибудь русский царь. станет во главе социалистического движения» (цит. по: 1, с. 95). Не случилось. И не могло случиться по всем историческим причинам. У Николая II была совершенно иная траектория трансформации. За которую и убили (я писал об этом в книжке «Русская политика в ее историческом и культурном отношениях»). А вот Михаил Сергеевич «стал во главе капиталистического движения». Правда, он не очень-то это понимал. Но это - исторически - неважно. История «угадала» с ним, с его ускорением и перестройкой.
Так вот, те сторонники старой советской Системы, которые квохчут о русской неудаче, о том, что у китайцев - Дэн Сяопин - спаситель, а у нас Михаил Горбачёв - разрушитель, ничего не понимают в «матери-истории» (выражение Маяковского). Дэн Сяопин во имя тамошней конфуцианско-
коммунистической Системы заставил всех, включая «номенклатуру», модернизироваться. Горбачёв оказался во главе исторического движения, смысл которого заключался в разрушении обветшалой Системы во имя спасения и окончательного вызревания системообразующего элемента - позднесовет-ской номенклатуры. Кутузов сдал Москву, но сохранил армию; и это было исторически важнее. Горбачёв сдал Систему, и номенклатура сохранилась.
Результат - ревитализация Русской Системы. Причем, в новом ее облике. Но не будем пока касаться этой темы. - Порассуждаем о недавней революции. Неужели все ее содержание сводится к апофеозу номенклатуры, которому предшествовали долгие годы труда, терпения, борьбы. Нет, конечно. Подобно основной Русской революции и эта была комбинацией трех революций (см.: 8, 35-55). Во-первых, удалась антиимперская революция (де-факто антирусская). Ленинская национальная политика взрастила новые нации, и они выступили против русского Центра. «Национальным окраинам» (выражение XIX в.) России удалось то, что задавили в ходе Гражданской войны 1918-1920 гг. Во-вторых, случилась криминальная революция - революция «теневиков», бандитов, асоциалов, всякого прочего «мелкого люда» (и не только «мелкого»), который Система не давала «состояться» в полный рост. И, наконец, революция демократическая. Под ее покровом и пошла в бой номенклатура. Права человека, правовое государство, политический плюрализм и толерантность, рыночная экономика и частная собственность, причастность к европейской цивилизации, высшие моральные (религиозные) ценности -вот что было написано на знаменах освободительного, антисоветского и антикоммунистического демократического движения. У этого движения было два главных отряда - свободолюбивая интеллигенция (ядро - диссиденты-инокомыслящие) и прогрессивная номенклатура (от «партийных либералов» до современного покроя хозяйственников). Оба отряда в целом сформировались в 60-80-е годы. Один был ориентирован на политико-правовую и этико-эстетическую эмансипацию, другой - на экономическую и юридическую.
Вернемся, однако, к любимому русскому занятию - историософствова-нию (любимому наряду с морализированием). - К примеру, ведь согласны же мы (профессиональные исследователи) с основополагающим выводом социальной науки: история не повторяется, история не ходит по кругу, история -это развитие. А посмотришь на русскую и ахнешь от недоумения.
Поразительным образом история Советской России повторила - типологически, ритмически - историю России дореволюционной. Московско-петербургской - от начала XVI в. до начала ХХ в. - Как родилась Россия на рубеже XV-XVI столетий? Путем освобождения от двух зависимостей: белого монгольского царя и константинопольской патриархии (здесь, в этом контексте, несколько десятилетий несовпадения не очень-то и важны). Так же родилась и Советская Русь: путем эмансипации от белого немецкого царя
(это, кстати, не игра в слова; в международном обиходе правящая династия именовалась «Голштейн-Готторп-Романовы», причем двойная немецкая составляющая была впереди русской), а также двух «духовных» зависимостей -петербургско-протестантского Синода и мирового интеллектуального мейнст-рима (включая марксистский).
Как созидались Московия и Петербургская империя? - Для решения своих задач власть формирует сословно-профессиональные группы и по очередности формирования закрепощает их. Эта очередность была следующая: дворянство, крестьянство, посадские люди; по сути было закрепощено и духовное сословие. Такой порядок нашел свое полное и законченное выражение (оформление) в Соборном Уложении 1649 г. Фактически Уложение (говоря современным языком: конституция) действовало до эпохи реформ Александра II. Петр (и т.д.) и Сперанский, независимо от их личных стремлений-побуждений, лишь несколько модернизировали ее. Правда, существенным изъятием из первой романовской конституции был указ Петра III, того самого Голштейн-Готторпа, о вольности дворянства 17 февраля 1762. (Видимо, в порядке благодарности эти самые дворяне и прикончили его через несколько месяцев. Так сказать, провели обряд инициации. Это типологически похоже на то, что Русская История сделала с лишними людьми: каталог прав, за которые они боролись и которые полностью обрели к марту Семнадцатого, был зафиксирован в советской Конституции 1918 г. как список законодательно закрепленных поражений в правах.)
Теперь от Московии-Петербургии перейдем к Совдепии-Московии. Группа Ленина, в той или иной степени контролируя Петроград, Москву, ряд губернских городов и индустриальных центров, подпитываясь энергией разложения традиционных институтов и воюющей армии, заявив о своих глобальных претензиях, начала созидать РКП(б) - ВКП(б) и его дочерние предприятия за рубежом (Коминтерн). Подчеркну: не РСДРП(б) и не КПСС, а именно РКП(б) - ВКП(б). И это новое верхнее сословие новая власть закрепощает первым. Оно обязывалось служить всю свою жизнь и только служба давала ему привилегии. Причем главной привилегией было распоряжение жизнью других. Взамен власть брала на себя распоряжение их жизнью. Было создано принципиально новое в мировой истории правящее массовое меньшинство, которое получило важнейшее из всех на земле прав, тут же, естественно, ставшее обязанностью - распоряжение над человеческой биологией. Имею право (обязан) съесть тебя, а могу (пока) и не есть. Большевики густо взбили свою биолого-политэкономо-кратократическую сметану. В этом смысле нацисты - близкие им люди. Но большевики последовательнее и шире. Ведь арийские головорезы загодя заявили, кого будут есть. Большевики же оставили этот вопрос открытым: съесть могут всех. Вот это - право-обязанность «съесть» - и было дано взамен обладания собственностью. Пер-
вое в русской истории верхнее сословие бессобственников стало также первым сословием людоедов. Бартер, так сказать. Исторический компромисс, как учили Ленин и итальянские еврокоммунисты.
После кончины товарища Сталина его наследники отказались от права (обязанности) распоряжения над жизнью правящего крепостного сословия и, разумеется, лишили и его этой право-обязанности. Мыкита отменил крепостное право номенклатуры, и она отблагодарила его традиционным способом -(политически, слава Богу, политически, а не как Петра III физически) убила его. И тут же власть и верховное сословие перешли от преимущественно внеэкономического управления (потребления, распоряжения) страной к экономическому. Причем готовились и власть, и верхние к этому давно. Еще хозяин жив был, а они уже - в предвкушении - переименовали себя в КПСС. И, кстати, реализовали впоследствии предвидение своих классиков о двух фазах социализма-коммунизма. В послесталинский, хрущёвско-брежневский период они осуществили «низовой» принцип - «от каждого по способностям, каждому по труду». То есть они, каждый как мог, отдавали себя Системе и получали от нее по тому, как она это оценивала. Иначе говоря, Власть-Система различными способами регулировала меру потребления (разграбления, воровства).
Процесс превращения КПСС в действительно правящую группу, а номенклатуры в элиту у власти весьма точно и емко описан Мартином Малиа в его известной книге «Советская трагедия». Американский исследователь напоминает нам, что в 1953 г. в КПСС состояли 6,9 млн человек6. Она «твердо была на пути к тому, чтобы стать партией номенклатуры, где доминировала бы управленческая элита. Однако эта новая корпоративная природа партии. еще слабо проявляла себя из-за ее абсолютной подчиненности Сталину и опеки над ней со стороны госбезопасности. К моменту падения Хрущёва в партии состояли 11 млн 750 тыс. человек, и она уже окончательно превратилась в партию номенклатуры - корпоративную организацию управленческой элиты. Одновременно с падением Берии она освободилась от опеки госбезопасности. и от собственного вождя» (6, с. 368). - М. Малиа также фиксирует коренное изменение в этот период взаимоотношений генсека (или первого секретаря, т.е. власти) и номенклатуры (элиты). «.Десталинизация означала . защиту партии от произвола любого Первого секретаря» (там же, с. 369). И далее: «В отсутствие террора Генеральный секретарь. держал ответ перед "кадрами", а не наоборот как это было при Сталине» (тем же, с. 374).
Особую роль во всем этом сыграл Н.С. Хрущёв. По словам М. Малиа, он «обеспечил аппаратчикам не только личную неприкосновенность, но и . возможность пожизненного сохранения ими своих должностей» (там же,
6. В 1982 г. — около 19 млн человек.
с. 372). После падения этого «мужицкого царя» начался «золотой век» номенклатуры. «... Когда Хрущёва сместили, номенклатура в качестве некой коллективной единицы превратилась в нового высшего руководителя системы» (там же).
Второй период - это коммунизм номенклатуры; он наступил в результате и в ходе горбачёвско-ельцинской перетряски. Был, наконец, осуществлен великий принцип - «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Экс-номенклатура в союзе с комсомольско-бандитской молодежью получили (получают) по потребностям. Последние, как известно, границ не имеют. При этом опять же в соответствии с надеждой их классиков, произошло отмирание государства. Коммунизм же! И уже никто (Власть-Система) не регулирует меру потребления (разграбления, воровства). Могут мне возразить: так было при пьющем Борисе Николаевиче, но при трезвом Владимире Владимировиче и инновационном Дмитрии Анатольевиче Власть-Система вернула себе субъектность. Пожалуй, соглашусь. Субъектность нынешней Власти-Системы напоминает мне субъектность ГАИ в идеально-отлаженном автомобильном движении российских крупных городов. И не только субъ-ектность, но и эффективность, мотивированность и авторитет.
. А то, что коммунистический принцип осуществился для немногих, не должно нас депримировать7. Ведь, напомню, мы уже говорили об этом, и Запад, как мы знаем, в середине прошлого века отказался от руссоистского понимания демократии как прав и возможностей для всех. На смену пришла элитистская демократия (И. Шумпетер «Капитализм, социализм и демократия» - Лондон, 1942). Она трактует всякие там разборки и сотрудничество «элит». Нас же с вами объявляет «аполитичной глиной» (Р. Даль, американский классик элитистской теории).
. Но вернемся к верхнему советскому слою. Большевики поняли (скорее не умом, а инстинктом) недостаток прежнего московско-петербургского устройства. Он заключался в разделенности функций управления и духовного окормления, в разделенности дворянства и церкви (и даже некоторой их антагонистичности). РКП (б) - ВКП (б) явилась своеобразным «снятием» этого противоречия. Новое сословие получило в полное владение тела, умы и души наличного населения.
Соответственно традиции после РКП(б) - ВКП(б) последовало закрепощение крестьянства (1929-1933). Народ все понял правильно, когда расшифровал ВКП(б) - Второе Крепостное Право (большевиков). За колхозниками пошли горожане (ранее - посадские). Режим обязательной прописки и обязательного проживания по адресу прописки был дополнен в предвоенный пе-
7. От нем. — deprimieren; я бы вольно перевел этот глагол так: «опускать».
риод рядом нормативных актов, закрепощавших жителей города на предприятиях, на которых они работали, и лишавших их права перехода на другие (не правда ли узнаваемый исторический «дизайн»?)
Ремейком же Конституции 1649 г. была Конституция 1936 г. У этих «основных законов» один и тот же внутренний стержень и esprit (или, по крайней мере, близкий). С одной стороны, Уложение 1649 г. всех закрепощает, а, с другой - делает равными. Все равны, но не перед законом, как это со временем устроилось в Европе, - перед властью. И равны в своем бесправии. Когда-то С.Ф. Платонов, крупнейший русский историк начала ХХ столетия, припечатал петровский режим - «равенство всеобщего бесправия». Это же в полной мере относится и к тому, что сотворил отец Петра, Алексей Михайлович. И вот на основе этого эгалитарного бесправия власть дает гарантии - обратим на это внимание - неравного жизненного минимума. Не впрямую, конечно. Однако подразумевалось: соблюдение установленных наверху правил обеспечит какое-никакое выживание. Нарушение их смертельно опасно. -В этом была слабость московско-петербургской системы: равенство в бесправии, но неравенство в потреблении. Здесь надо подчеркнуть: «равенство в бесправии» перед властью, а не в отношениях между сословиями; там равенства, понятно, не было. Это важная, однако иная тема. - Эта слабость исторически простительна (русской власти). Она отражала всеобщую бедность. Ресурсов на всех не хватало.
Большевизм стал попыткой преодоления этих самых недостатков, противоречий, слабостей московско-петербургской системы. Во второй раз (не сомневаюсь, в последний) русский народ решил устроить свою судьбу на тех же, но идеально выправленных, основаниях. Это - сознательный отказ от движения в сторону свободы и права, т.е. отказ от исторической субъектности, и сознательный выбор рабства в обмен на более или менее равный минимум потребления (за это последнее соглашались даже - в принципе - жертвовать жизнью; лучше, конечно, чужой, но обернулось для миллионов своей). Да, это было во многом обусловлено бедностью природных условий (не устану повторять это; все разговоры о нашем потенциальном богатстве - сплошной разврат; русская история проходит в суровых климатических данностях).
Итак, повторим, РКП (б) - ВКП (б) играла роль дворянства и церкви. То есть реализовывала две важнейшие социальные функции - управленческую и сотереологическую (разумеется, в секулярном варианте). Колхозное крестьянство по сути вновь прошло путь своих предков - крепостных общинников. Иными оказались судьба, роль и функции горожан. Хотя возникновение и предназначение городов и в московско-петербургской, и в советской системах было очень похожим. В первом случае города строились как военные форпосты, крепости, а также инструменты и опорные пункты коло-
низации завоевываемых пространств. Во втором - как военно-индустриальные центры и опорные пункты уже завоеванного пространства.
Разница же заключалась в том, что советская система, независимо от того, хотели этого ее творцы или нет, оказалась для России способом перехода от крестьянской цивилизации к урбанистической. И потому роль горожан (городского «сословия») была здесь гораздо важнее, чем в предшествующей системе.
Что касается Конституции - 1936, то в ней большевики действительно преодолели противоречие Конституции - 1949: было достигнуто полное (насколько это вообще возможно) равенство в бесправии. - Хотелось бы обратить внимание на то, что это равенство в бесправии носило как положительный, так и отрицательный характер. Например, для всех отрицалось право выбора (речь, конечно, идет не об институте сталинских выборов, а о выборе как основе свободной социальной жизни). Но для некоторых групп населения это равенство носило и положительный характер. Так, была ликвидирована категория «лишенцев» - одна из важнейших составляющих советского общества первых двух десятилетий. Представители бывших «эксплуататорских классов» уравнивались в правах (в бесправии) с представителями новых советских «классов». Или, говоря языком криминальной социологии, «опущенных» (бывших) подняли до «честных фраеров» (новых).
И одновременно законодательно декларировалось равенство в потреблении. Конечно, это равенство носило зачаточный характер - принцип «каждому по труду», но объявлялось переходным к ситуации полного равенства -«по потребностям».
Подобно московско-петербургской системе советская, достигнув высшей точки крепостничества и бесправного равенства, начинает двигаться в другую сторону. В тот момент, когда РКП (б) - ВКП (б) переименовывает себя в КПСС, начинается эмансипация этого сословия. И в этом смысле Маленкова можно сравнить с Петром III, а Хрущёва - с Екатериной II. Кратковременные правители запускают этот процесс, а их «долгоиграющие» сменщики реализуют его содержание. В эпоху между Петром III и Николаем I (1762-1825) происходит становление дворянского сословия как особого культурно-исторического типа. И одновременно социально-культурной основы для будущих эмансипационных процессов. В хрущёвско-брежневский период (1953-1982) формируется номенклатурное сословие также как особый культурно-исторический тип, в недрах которого начнутся новые эмансипационные процессы.
Схожим образом решались и крестьянские вопросы. В 1861 г. крестьян освободили, но оставили в рамках общины; в целом они так и не обрели правосубъектности; выход из общины был существенно затруднен. После первой русской революции и в ходе столыпинских реформ крестьяне получили и право на выход, и правосубъектность, и паспорта с фамилиями. Маленков-
ская реформа 1953-1954 гг. освободила крестьян от крепостничества, но оставила в колхозах; фактически отсутствовало право выхода, была ограничена правосубъектность, не было паспортов. Брежневско-косыгинские реформы середины 60-х годов принесли крестьянам право выхода, полную правосубъектность, паспорта.
Совершенно другая участь ждала советских посадских. В хрущёвско-брежневский период это была количественно превалирующая социальная группа, и от ее судьбы зависела судьба всей системы. Точнее, ее будущее или то, что будет после этой системы. Поскольку именно те процессы, которые шли в этой среде: а) сгубили эту систему, б) не дали возможность восстановить ее. Следовательно, эволюция сословия советских посадских является ключом к пониманию того, что случилось в России в последние десятилетия ХХ в.
Поначалу все было не так плохо (для системы). Пришедшие в город миллионные массы (что-то схожее с овладением Рима варварами; кто только не упражнялся на эту тему, а для А. Тойнби - она одна из важнейших; и тем не менее еще раз скажем: варвары вошли в Рим; «скифский праздник на берегах Невы» - припечатал революцию сразу все понявший О. Мандельштам) принесли с собой традиции и стереотипы поведения первичной для них передельно-общинной формы существования. Но и сверху, «хозяева», «РКП(б) -ВКП(б)», также во многом представители этого жизненного уклада, начали обустраивать новое городское существование по привычным лекалам. Жизнь в многолюдных коммуналках и бараках, работа в многолюдных, «массовид-ных», как сказал бы Ильич, коллективах (заводы, фабрики etc.), обязательное участие в массовых акциях (демонстрации, митинги, физкультура, детсадов-ско-пионер-комсомольское начало) - сформировало нового человека русской истории, основу «советского народа - новой исторической общности»: паро-хиально-массового человека. Который пришел на смену парохиально-локальному человеку.
«Массовый» означает принадлежность к «массовому обществу», урбанистическому типу социума ХХ столетия. Большое, или массовое общество, Gesellschaft, пришло на смену локальному, Gemeinschaft, общине. Массовый человек Запада имеет подданнически-активистский характер8, «наш» сумел сохранить парохиальный. Еще раз: «мы» в результате советских преобразований получили массово-парохиального человека. И если бы этот тип не эволюционировал, не менялся бы, стоять бы и стоять СССР в веках. Никакие бы внешние (США, НАТО, жидомасоны) и внутренние (диссиденты, стиляги, жидомасоны) враги ничего бы с ним не поделали.
8. Это термин Г. Алмонда. «Подданнический» (от англ. subject) — значит принадлежность к авторитарному обществу (и политической культуре); «активистский» — к современному либеральному, «открытому» обществу.
Все начало ломаться в прекрасных (после 1953-го) 50-х. А в 60-70-х пошло-поехало. Массовое жилищное строительство с отдельными квартирами, довольно широкая возможность получить за городом клочок земли и построить незамысловатую дачу, чуть позже индивидуальный («диким путем», образом, как тогда говорили) отдых, включая туризм в маленьких, своих, тесных компаниях, постоянно - несмотря ни на что - увеличивающаяся покупка личных автомобилей и пр., и пр. привели к своеобразному советскому privacy. Возник новый личностно-приватный мир, включающий в себя элементы выбора, свободы, повышенных стандартов потребления (причем не только материального характера). Появление миллионов и миллионов подобных людей означало смертельный приговор Русской Системе в ее коммунистическом изводе.
Демографический взрыв в русской деревне во второй половине XIX - начала ХХ в. снес царский режим. Не успели, не сумели справиться с его негативными влияниями и последствиями. Хотя усилия предпринимались героические и весьма эффективные. Коммунизм снесли «демографический взрыв» в городе (здесь взрыв был в основном обеспечен, повторим, переселением из деревни) и формирование массового приватного русского в новых русских городах. И на этот раз власть пыталась остановить, купировать опасные для нее тенденции, но оказалась вновь неспособной.
К счастью для русской истории, массовый городской приватный человек на руинах коммунистического порядка начал не «войну всех против всех», а довольно рутинную новую жизнь, скорее похожую на элементарное социо-биологическое выживание, чем на бессмысленный и беспощадный бунт. В этом главный наш шанс (профессиональных патриотов прошу не обижаться; шанс, и весьма неплохой, у нас есть).
Aposteriori коснемся сходства верхних сословий (элит) в московско-петербургской и советской системах. Ю.М. Лотман писал: «Дворянство Московской Руси представляло собой "служилый класс", то есть состояло из профессиональных слуг государства. Их. труд оплачивался тем, что за службу их "помещали" на землю, иначе - "верстали" деревнями и крестьянами. Но ни то, ни другое не было их личной и наследственной собственностью. Переставая служить, дворянин должен был вернуть пожалованные ему земли в казну» (5, с. 18) - Разве это не схоже с судьбой номенклатуры? Разве не условно было все их обладание привилегиями, которые также не были их «личной и наследственной» собственностью. «Переставая служить», и номенклатура теряла львиную долю «пожалованного» ей на время.
И так же как в определенный исторический момент дворянство получило земли и крестьян в наследственное владение, так и номенклатура в свой час обрела себе в собственность то, чем она ранее лишь временно пользовалась и распоряжалась. Для московско-петербургской системы это была эпоха
Петра III - Екатерины II, для советской - эпоха самого ее конца и начала постсоветской. То есть, если в первом случае пришлось пожертвовать всеобщей гармонией службы, что было raison d'etre системы, и тем самым обрекло ее на эволюцию-эмансипацию с параллельными усилиями по консервации, то во втором - пришлось пожертвовать самой системой.
И еще одно соображение Ю.М. Лотмана. «Культурный парадокс сложившейся в России ситуации состоял в том, что права господствующего сословия формулировались именно в тех терминах, которыми философы Просвещения описывали идеал прав человека» (5, с. 49). Но и горбачёвско-ельцинская номенклатурная революция шла под лозунгами прав человека, правового государства, права частной собственности и т.д. И в том, и в другом случае верхние слои эгоистически узурпировали права всех и права для всех.
А вот умные и глубокие наблюдения Шейлы Фицпатрик. «Главное свое значение в советском обществе классы имели для государственной системы классификации, определяющей права и обязанности различных групп граждан. Вот еще один парадокс: всячески подчеркивая идею классовой принадлежности, новый строй умудрился de fаcto вернуться к прежней, столь презираемой сословной системе, при которой твои права и привилегии зависят от того, кем ты официально считаешься - дворянином, купцом, представителем духовенства или крестьянином. В советских условиях «класс» (социальное положение) является атрибутом, определяющим отношение человека к государству...» (11, с. 20). - Действительно, все по сути совпадает в Москово-Петербургии и Москово-Совдепии.
Американская исследовательница точно отмечает и то, что «отношения между классами в сталинском обществе имели сравнительно небольшое значение. Главными были отношения с государством.» (11, с. 21). Да, и в первом, и во втором случае сословия, (в том чсле элиты) ориентировались на власть, а не друг на друга. Сословия различались по взаимодействию с властью, но не между собой. Далее Ш. Фицпатрик объясняет, почему отношения с государством были для сословий главными. Потому что именно оно являлось «распорядителем товаров в системе экономики хронического дефицита. Согласно марксистской теории, главная классовая черта - это отношение к средствам производства. В СССР собственность на средства производства принадлежала государству. В зависимости от интерпретации это могло означать либо то, что все стали собственниками, либо то, что все превратились в пролетариат, эксплуатируемый собственником-государством. Но, так или иначе, производство больше не служило базисом классовой структуры в советском. обществе. В действительности значимые социальные иерархии в СССР. основывались не на производстве, а на потреблении. "Классовый" статус в реальной жизни был связан с большим или меньшим доступом к
жизненным благам, что, в свою очередь, зависело от степени обладания привилегиями, даруемыми государством» (там же, с.22).
В этом пассаже крайне важна мысль, что либо все - собственники, либо все - пролетариат. Но это вполне соответствует идее властепопуляции: все -власть, все - никто. То есть все и собственники, и пролетарии. Все вверху и внизу. Так по-русски «снимаются» краеугольные социальные противоречия и решаются фундаментальные социальные вопросы. Что же касается темы потребления (доступа к ним, привилегиям), то это, естественно, центральная тема для общества передельного типа. Бесконечная и высочайшая активность
по поводу потребления и есть советская форма передельного социума.
* * *
Какие еще особенности русской истории мы можем увидеть через эли-тистскую призму? - Как только элиты начинают угрожать основам существования Русской Системы, т.е. «отрываются» от их Создателя, Благодетеля, Хозяина, начинают претендовать на самостоятельность и пр., Власть создает оружие против них. Опричнина Грозного и гвардия Петра, эти внесистемные и внесоциальные организации, отряды особого назначения, личная дружина самодержцев, унижают и уничтожают элитные группы, повторим, в тот исторический момент, когда они (эти самые группы) становятся (являются, представляются власти и / или лидерам элит) потенциальными соперниками трона.
Несколько иной вариант с Лениным и его «партией нового типа». Она схожа с опричниной и гвардией, своей внесистемностью и внесоциально-стью. Но ее творцом была не Власть, а Революционер. И главная задача сводилась не к избиению современных элитных групп, а к уничтожению системы как таковой. Когда это было сделано, «партия нового типа» добила и бывшие элиты. Однако, как мы знаем, сталинская номенклатура вскорости расправилась и с перерождавшейся в большевистское боярство этой ленинской партией.
... Когда-то (в конце XIX в.) известный исследователь А.В. Романович-Славатинский писал: «В истреблении многовластия - аристократическо-анархических начал, к которым так свойственна человеческая природа, в сосредоточении власти состоял главный смысл русской истории» (9, с. 38). - Что ж, эти слова вроде можно было бы поставить эпиграфом ко всей нашей истории.
Но ХХ век «оспорил» и эту логику. Причем дважды. Ранней весной 1917 г. элиты снесли голову самодержавию. Правда, уже через несколько месяцев были разгромлены и сами. Однако в конце столетия номенклатурная революция удалась. Наиболее ловкая часть советских элит захватила власте-собственность. Не скажу: страну. Она им не нужна. Объектом их завоевания
стало только то, что приносит перманентное и быстрое богатство-довольство. Поначалу победители («скорохваты», как назвал их А.И. Солженицын; неплохо звучит, но неточно; эти самые «хваты» долго готовились и совершенствовали себя перед решающим броском на добычу; это был лишь по видимости блиц-криг; на самом деле внезапно открывшийся финал несколькодесятилетней войны) посчитали, что главное присвоить материальную субстанцию. Затем же - русская жизнь научила, направила - поняли, решающее здесь: власть.
Так, что же, будем радоваться? Как-никак, но самовластие в России ограничено. И даже в рамках сверхпрезидентской Конституции 1993 г. и верти-кальновластного режима В.В. Путина (Д.А. Медведев пока - во всяком случае, пока - сути этого режима не изменил; лишь усовершенствовал -увеличил срок президентства до шести лет; в наших условиях это фактически до двенадцати; думаю, эта (наверное, согласованная) новация посущественней всех иных его инноваций). Элиты обладают громадными возможностями и влиянием. Можно даже говорить о некоем возрождении феномена князебо-ярства9 (т.е. некоей целостности правителя и элит). - Однако радости нет. По прежнему лучшей метафорой для определения состояния отечества является галковское: «бесконечный тупик».
Вообще, если смотреть на роль элит в русской истории не через призму их влияния, роли, способности к ограничению монопольной власти (а на Руси она всегда стремится к монополизму), а с точки зрения того, что и как они сделали для страны и людей, то следует признать: «просвещенная бюрократия», созданная М.М. Сперанским, и представители славянофильско-западнического дворянства были лучшей элитой в русской истории. Поэтому и пореформенный период (1861-1914) был лучшей нашей эпохой. И потому мы снова и основательно возвращаемся к Михаилу Михайловичу Сперанскому. Он, его теория, его дела вновь актуальны. - Мы нуждаемся в новой «просвещенной бюрократии» и ее союзе с ответственными либерально-консервативно-социалистическими силами общества. Весь вопрос в том: сумеем ли мы вырастить такую бюрократию и насколько сильны и креативны такие силы в обществе. Пока мой ответ скорее отрицательный. Увы.
Литература
1. Александров А. Памяти К.Н. Леонтьева. - Сергиев Посад: Тип. Св. Тр. Сергиевой лавры, 1915. - С. 95.
2. Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. - Ростов-на-Дону, 1995. - С. 41.
3. Ключевский В.О. Сочинения. - М., 1957. - Т. 3. - С. 39.
9. См. об этом работы, связанные с проблематикой «Русской Системы».
4. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. - М.: Политиздат, 19. - Т. 26. - С. 218.
5. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства. (XVIII - начало XIX века). - СПб.: Искусство, 1994. - С. 18.
6. Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России. 1917-1991. - М.: РОССПЭН, 2002. - С. 368.
6a. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. - М.: РОССПЭН, 1998. - С. 432
7. Неизданный Достоевский: Записные книжки и тетради 1866-1881 гг. - М., 1971. - С. 622.
8. Пивоваров Ю.С. Истоки и смысл русской революции. - Полис. - М., 2007. - № 5. -С. 35-55.
9. Романович-Славатинский А.В. Система русского государственного права. - Киев, 1886. - Ч. 1. - С. 38.
10. Сперанский М.М. Проекты и записки. - М.-Л., 1961. - С. 65.
11. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм: Социальная история Советской России в 30-е годы. - М.: РОССПЭН, 2001. - С. 20.
12. Хлебников П. Крестный отец Кремля Борис Березовский, или История разграбления России. - М.: Детектив-Пресс, 2002. - С. 82.
13. Щербатов М.М. Сочинения. - М., 1896. - Т. 1. - С. 135.
14. Dahrendorf R. РиаёгаШт des Zirkels: Wie entsteht die politische Kultur? // Frankfurter Allg. Ztg. 1990. - 9 Marz. - S. 13.
15. Kipp J.W., Linkoln W.B. Autocracy and reform: Bureacratic absolutism a. polit. modernization in nineteenth century Russia // Russian history. - Temple, 1979. - Vol. 6. - P. 1-21.
16. Raeff M. Michael Speransky: Statesman of Imperial Russia. 1772-1839. - Hague, 1957. - 387 p.
