CC BY
185
// Unser Geschichtsbild / Hrsg. von K. Rudinger. Munchen, 1954. S. 25 ff.; 2) GG4.
S. 69, 86—88, 100—101; S^aefer Н. Das Problem der griechischen Nationalitat [1955] // Schaefer Н. Probleme der alien Geschichte. Gottingen, 1963. S. 269—306. Специально об оппозиции эллинов и варваров см. также: JUthner J. Hellenen und Barbaren (Das Erbe der Alten. N. F. Н. 8). Leipzig, 1923; Grecs et barbares (Entretiens sur 1’antiquite classique. T. VIII). Geneve, 1962. Для общей оценки ср.: Колобова К.М., Глускина Л.М. Очерки истории древней Греции. Л., 1958. С. 79.
11. Ср.: Heuss A. Die archaische Zeit Griechenlands als geschichtliche Epoche // Antike und Abendland. Bd.II, Hamburg, 1946. S. 26—62.
THE ARCHAIC REVOLUTION IN ANCIENT GREECE (PRINCIPAL REVIEW OF INNOVATIONS AND CHANGES! IN SOCIAL-POLITICAL AND CULTURAL LIFE OF ANCIENT GREECE IN THE 8th-6th CENTURIES B.C.)
Ed. Frolov
The article deals with the so-called Archaic revolution, i.t. with the radical change in all spheres of the social and cultural life of ancient Greeks, which falls on the archaic period in the history of Ancient Greece (8th — 6th centuries B.C.). The result of this revolution was the birth of ancient classical civilization and, first of all, its nucleus — the polis.
© 2008 г.
Н.Л. Поваляев
ЕЩЕ РАЗ К ВОПРОСУ О МОДЕЛЯХ ГРЕЧЕСКОЙ КОЛОНИЗАЦИИ: АПОЙКИЯ ИЛИ ЭМПОРИЙ. АРХЕОЛОГИЧЕСКОЕ СРАВНЕНИЕ
Изучение характера древнегреческой колонизации, несмотря на приращение источниковой базы и декларируемое в последние десятилетия изменение научных парадигм, продолжает вращаться в основном в рамках двух теорий, аграрной и противопоставляемой ей торговой колонизации. Комбинируя письменные источники классического времени и археологические материалы, многие исследователи приходят к выводу о существовании двух специализированных типов колониальных поселений, аграрного, т.н. апойкии с одной стороны и торгового, т.н. эмпория с другой1.
Апойкия, понимаемая как основанный на новом месте полис, т.е. гражданская община, часто априори идентифицируется с городом. Соответственно такому подходу полагают, что в археологических материалах должен проявляться урбанизированный характер апойкии. Другими словами она обязана была иметь четкое функциональное деление территории, т.е. деление на частный и публичный сектора; в последнем специализированные зоны дла теменоса и
агоры, а также прямоугольную уличную сетку. Именно такой облик по мнению многих исследователей имели многие колонии Сицилии и южной Италии: Ме-гара Гиблея, Сиракузы, Метапонт и ряд других2.
Такому урбанизированному образованию противопоставляется другой тип колониального поселения, торговая станция или эмпорий, т.е. поселение, в котором немногочисленные греческие купцы жили в окружении туземцев и где греческая, т.е полисная политическая организация и следовательно соответствующие этой организации урбанистические формы не могли состоятся3. Ряд ученых, не отрицая очевидной по их мнению разницы между апойкией и эмпо-рием, считает эмпорий первоначальной и универсальной моделью колонизационного поселения. Примерами торговой колонизации в научной литературе считаются эвбейская колонизация южной Италии и Сицилии и милетская колонизация северного Причерноморья4.
I). Как своего рода образцовый эмпорий западного Средиземноморья выступает по распостраненному мнению поселение на острове Питекуссы (Искья) в Неаполитанском заливе. Положение острова поблизости от металлоносных руд Этрурии и слабая по мнению Дж. Бордмана пригодность островных почв для зернового хозяйства не оставляли поселенцам другого выхода кроме как торговли продуктами металлообработки. Находки шлаков и других следов кузнечного ремесла на холме Меццавия вкупе с результатами химического анализа, согласно которому железо поставлялось с острова Эльба у берегов Этрурии служат аргументами в пользу такой теории. Считается также, что торговые интересы островитян не ограничивались экспортом железа из Этрурии. Киликийские печати, египетские скарабеи и сирийская бутылочка свидетельствуют о торговле с восточным Средиземноморьем5. Кроме того найденные в могилах фибулы италийского типа, а также две чаши местного производства надписанные по арамейски и финикийски дают адептам торговой теории основание полагать, что на острове жило много негреков; считается например, что женское население острова состояло преимущественно из италийских женщин6. Мужское население, судя по отсутствию элитарных воинских погребений, состояло по рас-
постраненному мнению в основном из относительно равноправных торговцев
7
и ремесленников .
а) Анализ опубликованных в последние годы материалов дает все основания считать, что представленная выше интерпретация является крайне односторонней. Хозяйство поселенцев было комплексным и в очень большой степени самодостаточным. Находки маленьких сельскохозяйственных поселений (ферм) VIII в. до н.э. в Пунто Кьярито на южной оконечности и в Сан Алессандро на северо-востоке острова заставляют предположить, что сельскохозяйственная активность жителей была высока8. Внимательное рассмотрение найденных на острове ремесленных изделий, прежде всего керамики также наводит на мысль об автаркичности местного хозяйства. В период ЬО I (760-735 гг. до н.э.) сосуды местного производства составляли 70,7% всех керамических загробных даров некрополя в долине Сан Монтано. В период ЬО II (735-700 гг. до н.э.) в результате притока прежде всего коринфских арибаллов доля местной керамики упала правда до 48%9. Приток коринфской керамики в конце VIII в. до н.э. фиксируется однако во всех только что основанных колониях и не дает основа-
ний выделять Питекуссы как что-то особое. Если мы посмотрим на собранную у подножия т.н. «акрополя» керамику, то окажется, что доля местной посуды в VIII в. до н.э. был больше 80 %10. Новые находки позволяют к тому же утверждать, что металлические изделия с италийскими мотивами не прибыли с материка, а были изготовлены на месте11.
Не стоит также переоценивать интенсивность контактов островитян с дальними регионами. Керамика из Леванта, киликийские печати, египетские скарабеи, т.е. предметы, которые обычно рассматриваются в качестве товаров массового спроса имели ограниченное распостранение. Так среди керамических приношений сопровождавших кремацию доля левантийской керамики в период ЬО I составляла 14%. В ингумациях этого же периода ее доля понизилась до 2%. Что касается печатей и скарабеев, то они также не являлись массовым продуктом. В кремациях они составляли 4,3% от всего некерамического материала. В ингумациях их доля поднималась несколько больше, до 19,3%. Для периода ЬО II также было характерно неравномерное распределение экзотических восточных предметов в соответствии с погребальным ритуалом. В тоже время явно видна тенденция к уменьшению числа восточных объектов в могилах. В погребениях с кремацией доля левантийской керамики упала до 0,6%, печатей и скарабеев до 3,3%. В ингумациях соответственно до 0,9% и 7,1%12.
Можно конечно возразить, что полученные данные, а именно ограниченное присутствие экзотических товаров в погребальном инвентаре, сами по себе не обязательно свидетельствуют об отсутствии торговых связей. Это могло быть также следствием контроля социумом репертуара загробных даров. Во многих
греческих обществ геометрического и архаического времени существовал тако-
13
го рода контроль13. Нельзя как мне кажется отрицать наличия такой практики и в Питекуссах. В то же время результаты исследований Дж. Уитли о том, как различные греческие общества геометрического времени в зависимости от их участия в «международной» торговле регулировали использование экзотических предметов в погребальном контексте, дают основания полагать, что в условиях интенсивных контактов элите не удается воспрепятствовать использованию таких вещей в качестве загробных даров. Наиболее ярко это проявилось в общинах лежащих на торговых путях геометрического времени, Кноссе и Лефканди14. Редкость использования в Питекуссах экзотических восточных вещей в ритуальном контексте в конце геометрического времени является по моему мнению отражением реального факта, а именно того, что торговые контакты с Левантом были ограничены.
Конечно трудно, скорее невозможно количественно оценить интенсивность контактов поселенцев Питекусс с внешним миром. Такого рода оценки остаются как правило очень субъективными. Для некоторых авторов достаточно находок нескольких черепков коринфской или еще лучше левантийской керамики в греческой колонии, чтобы приписать такому поселению существование разветвленной и протяженной контактной сети15. Важно все-таки хотя бы приблизительно представлять себе физические объемы перевозимых товаров, чтобы оценить значение экспорта в жизни Питекусс. Структуру экспорта восстановить едва ли возможно; от соленой рыбы и тканей не остается никаких следов16. Редкие находки позволяют все же предположить, что керамика, не в
последнюю очередь как тара, составляла, к сожалению точно не определяемый,
17
но значительный объем всех экспортных перевозок17. В связи с этим представляется оправданным вопрос, достаточно ли количество найденной на острове импортной керамики, чтобы постулировать интенсивность дальней межрегиональной торговли Питекусс. Как уже указывалось доля импортных сосудов в период ЬО I была небольшой. Опираясь на данные Д. Риджвея, можно учесть только 26 сосудов не местного производства в качестве загробных даров этого
времени. Для такого количества керамики было достаточно одного корабля для
18
всей второй половины VIII в. до н.э.18 Конечно приведенные данные весьма условны, в первую очередь из-за недостаточной репрезентативности археологических данных. Однако даже такие ограниченные результаты заставляют сомневаться, что жизнь Питекусс зависела от торговли. Следует учитывать к тому же, что вне Питекусс было найдено очень мало эвбейской керамики. Все подобные находки сосредоточены в прибрежных районах Кампании, Лация и южной Этрурии19. В этом отношении, а именно в том, что объемы керамики вне поселений, которым приписываются преимущественно торговые функции, очень малы можно увидеть прямые параллели между Питекуссами и Березанью.
б) Имеющиеся на данный момент археологические материалы не подтверждают по моему мнению наличие в Питекуссах такой определяющей для эмпория черты, как этническая разнородность жителей. Как уже упоминалось, находимые в могилах фибулы в италийском стиле интерпретируются как этнический маркер италийских женщин. Подкрепляется такая интерпретация прежде
всего ссылкой на теорию о распространнености смешанных браков между ко-
20
лонистами и туземными женщинами20. Имеются однако достаточные основания сомневаться в прямой корреляции между наличием фибул в могилах и полом, а также этничностью погребенных. Такие фибулы часто находят в погребениях младенцев, которые согласно греческой практике обычно воспринимались как еще нейтральные по половому признаку. Конечно не лишено вероятности предположение, что фибулы предназначались для детей италийских женщин. Обращает однако на себя внимание, что фибулы часто имеют огромные размеры, а также их поразительно большое количество в некоторых могилах. Как полагает Г. Шеперд фибулы в качестве статусных загробных даров не отличались по своим функциям от восточных импорных обьектов. Результаты статистического анализа распределения фибул предпринятого Л. Фоксхолл
подтверждают такой вывод. Фибулы имели статус престижных обьектов, под-
21
черкивавших социальный ранг погребенного21.
Сравнение погребальных обычаев Питекусс с таковыми же других колоний, которые считаются апойкиями (Сиракузы, Мегара Гиблея, Кумы) позволяет установить, что металлические изделия в т.н. италийском стиле (фибулы, браслеты, подвески) встречаются исключительно в греческом контексте. В Кумах
изделия в италийском стиле обнаружены в погребениях с оружием, которые
22
аналогичны элитным захоронениям у Западных Ворот Эретрии . В Сиракузах и других греческих колониях фибулы встречаются в основном в детских погребениях, однако их количество и размеры препятствуют тому, чтобы интерпретировать их по аналогии с обрядами сикелиотов как необходимые принадлежности одежды. Как и в Питекуссах такие фибулы несли скорее социальную
нежели этническую нагрузку. Распостранение таких фибул как вотивов в святилищах материковой Греции, на что указывает Г. Шеперд, подкрепляет последнюю интерпретацию. Фибулы функционировали как престижные объекты,
23
и очевидно не только в женской среде .
в) От анализа отдельных элементов загробного инвентаря некрополя Пите-кусс перейдем теперь к реконструкции отраженных в погребальном обряде и поэтому во многих отношениях идеализированных представлениях колониального общества о самом себе. Конечно следует учитывать неизбежную гипотетичность предлагаемых реконструкций, вытекающюю из-за ограниченных масштабов раскопок некрополя в долине Сан Монтано; на данный момент раскопано лишь около 10 % предпологаемого некрополя. При этом опубликованы данные лишь о 493 погребениях VIII в. до н.э., хотя предпологается, что число могил геометрического времени могло быть по крайней мере в два раза большим24.
Как уже говорилось выше, материалы некрополя отражают по распостра-ненному мнению довольно однородное общество. Согласно Д.Риджвею нет ничего особенно аристократического или героического в колониальном обществе Питекусс. Наблюдаемые в ритуале различия по его мнению имеют не столько социальное измерение, сколько связаны с возрастными особенностями погребенных. Если к тому же учитывать общую бедность загробных даров, то следует
25
признать отсутствие в обществе особого элитарного слоя25. По мнению Б. д’Агостино общество Питекусс было напротив сильно иерархизировано.Так обряд кремации свидетельствует очевидно о существовании замкнутой элитарной группы, державшей общину под контролем. Ингумации в неглубоких могилах без загробных даров интерпретируется исследователем как останки людей подчиненного статуса. Слой таких неполноправных составлял по его мнению почти половину всего населения. Такого рода социальная структура была
характерна скорее для архаической гентильной структуры (уеуоа), а не для по-
26
стулируемого для эмпория скопления равноправных домохозяйств (оькоь) .
Следует отметить, что археологические материалы дают основания для предположения как об элитарности, так и об эгалитарности оставившего их общества. С одной стороны следует учитывать половозрастную структуру погребенных. Дети и подростки составляли около 66 % всех умерших. Это близко к ожидаемой для VIII в. до н.э. частоте смертных случаев по возрастному признаку. Считается, что норма детской смертности в то время была не ниже 50 %27. До периода ЬО I в Греции отсутствовали, несмотря на высокую детскую смертность, кладбища с репрезентативной половозрастной структурой погребенных. Такое положение И. Моррис объясняет тем, что значительная часть населения была ислкючена из строго формализованного, оставляющего отчетливые археологические следы, «видимого» для нас погребального обряда. Такого рода дискриминация отражала по мнению И. Морриса иерахичное членение социума, который распадался на два больших слоя, на владеющюю землей элиту к которой примыкали богатые и временами не очень богатые, но достаточно состоятельные и независимые крестьяне с одной стороны и зависимые от них земледельцы с другой. Согласно более поздней греческий традиции И. Моррис называет их ауат^оь и соответственно какоь28. Анализ погребальных даров, в том числе мотивов росписи погребальной керамики Афинских кладбищ29
«геометрического» времени позволяет по мнению Дж. Уитли установить, что ритуальная практика в Афинах отличалась своего рода нормированием. Только ограниченный репертуар металлических загробных даров, керамических мотивов и форм допускался к обряду. В этом смысле погребальная обрядность Афин и очевидно многих других греческих обществ, судя по неполноте половозрастной структуры погребенной популяции и ограниченному загробному инвентарю, отличалась от обычной практики, когда общественная иерархия отражалась прежде всего в роскошных загробных дарах. По мнению Дж. Уитли это явилось результатом ритуальной конкуренции внутри элиты, которой удалось исключить других из подобного соревнования. Причины такой исключительности, а
также формы контроля элитой такого соревнования не могут быть
30
определены30. В целом даже самые богатые захоронения Афин не идут однако, ни в какое сравнение с богатыми погребениями Этрурии и Фригии. Этот факт, а также то, что половозрастные различия в погребальном ритуале подчеркивались очень сильно соответствует по мнению английского исследователя обществу достигаемого, но не предписанного статуса. В таком обществе еще не установилась трудно преодолеваемая наследственная иерархия, а ключевые пози-
31
ции были открыты для достаточно большого числа членов социума31.
Как бы то ни было, представительные по половозрастной структуре кладбища появляются в Афинах и Аргосе только после 750 г. до н.э. И. Моррис рассматривает это событие как симптом появления новой идеологии, для которой была характерна сильная эгалитарная тенденция и которая постулировала по крайней мере в ритуальной сфере равенство между «негражданами»-детьми и
«гражданами»-взрослыми. Эта идеология знаменовала по его мнению возник-
32
новение полиса .
Начала такой эгалитарной идеологии могут быть по моему мнению прослежены, исходя из однородности элитарных могил геометрического периода, еще в период до 750 г. до н.э. А именно, такого рода эгалитарная идеология функционировала в области погребальной обрядности в более узком элитарном кру-
33
гу еще в протогеометрическое время33. Возврат к такого рода элитарной эгали-тарности можно наблюдать по моему мнению в Афинах после 700 г. до н.э. В период с 700 г. до н.э. до конца VI в. до н. в Афинах происходит возврат к рестриктивной погребальной практике геометрического времени; значительная часть детей и взрослого населения снова исчезает из «видимого» погребального ритуала. И. Моррис рассматривает такое попятное движение, как симптом возвращения Афин к дополисному иерархическому устройству «темных веков». Неучастие Афин в колонизации и отсутствие в течение долгого времени монументальной архитектуры — и колонизация и монументальная архитектура часто считаются симптомами полиса — подтверждают по его мнению такую интерпретацию34. Консервативность и иерархичность афинского общества VII и VI вв. до н.э. по сравнению с последующим временем не могут быть по моему мнению оспорены. Считать однако, что Афины потеряли статус полиса нет никаких оснований. По крайней мере во времена Солона афиняне воспринимали самих себя как полис35. Другое дело, что та корпоративная группа граждан, которая и являлась полисом была узка и возможно стала даже уже чем это было во второй половине VIII в. до н.э.
В этом смысле кажется весьма вероятным, что репрезентативная половозрастная структура некрополя Питекусс отражает широкое распространение эгалитарной идеологии и то, что колонисты воспринимали самих себя как единое сообщество. Могилы детей, подростков и взрослых на одной парцелле, интерпретируемой как «семейный участок» указывают на отдельную «корпоративную» группу, члены которой были допущены к формально хорошо видимому погребению. При этом нет оснований интерпретировать такую группу как ге-нос. Парцеллы состояли из группы перекрывающих друг друга насыпей, которые содержали кремированные останки и покрывали к тому же несколько ин-гумированных захоронений. Судя по половозрастной структуре усредненной парцеллы, она принадлежала скорее малой семье, состоящей из 2-3 взрослых с несколькими, в том числе уже умершими 2-3 детьми и немногими зависимыми
36
родственниками36. Для гентильной структуры следовало бы ожидать большего количества насыпей (тумулусов) на парцелле.
Важно подчеркнуть в тоже время наличие сильных элитарных тенденций в погребальном обряде Питекусс. Если рассматривать, не только загробные дары, но и, насколько это позволяют находки, всю погребальную церемонию в целом, то можно согласиться, что кремированные персоны составляли верхний слой общества. Размещение кремированных останков под насыпью представляло по-видимому только один из этапов дорогостоящей церемонии. Кремирование просходило гдет-то на стороне, кремированные останки смешивались с землей и черепками в своеобразную плотную линзу и только после этого уже на кладбище над ней насыпался тумулус. Для этого элитарного слоя аристократический образ жизни был также знаком, как и «воинам» из захоронений в Кумах. Так например кремация 168 была снабжена многочисленными сосудами, в том числе знаменитым «кубком Нестора» и четырьмя кратерами37. Анализ надписи на «кубке Нестора» приводит О. Мюррея к выводу, что она представляет своего рода поэтическую насмешку, в которой составитель с помощью формульной эпической речи отражает атмосферу симпозиума с его поэтическими соревно-
38
ваниями и шутливым соперничеством .
В любом случае мы можем наблюдать в некрополе Питекусс комбинацию обрядов, которые были типичны для современных им аграрных сообществ позднегеометрического и архаического времени и которые проявляются в таких однозначно аграрных сообществах как Афины и например Врулия на Родосе39. В плане богатства загробных даров Питекуссы ничем не выделяются среди таких признанных аграрных колоний как Сиракузы, Мегара Гиблея и даже Кумы с их «воинскими» погребениями. Основная масса захоронений тех же Кум исключительно бедна40.
г) Как уже упоминалось выше, одной из основных посылок в теории об эм-пориальном характере Питекусс является противопоставление их в архитектурном плане Мегаре Гиблее41. При этом исходят из того, что Мегара Гиблея была заложена соответственно регулярному плану с параллельными улицами и ясным функциональным делением территории на частный и общественный сектор. Полагают, что ничего подобного в Питекуссах не наблюдалось. За такого рода различиями скрываются по мнению многих исследователей различия в политической организации колониальных поселений. Согласно подобному
подходу в регулярности Мегары Гиблеи и других урбанизированных поселений проявляет себя характерная для полиса рациональность мышления42.
Наличие вневременной и не поддающейся определению рациональности не является конечно решающим аргументом в споре об урбанистическом характере Мегары Гиблеи. Некоторые исследователи, которые не отождествляют полис и город и не считают возможным функционально делить ранние греческие колонии на апойкию и эмпорий, пытаются отрицать наличие единого архитектурного плана Мегары Гиблеи. Так по мнению Р. Осборна поселение состояло из пяти неодинаково ориентированных ядер. Такой план был по его мнению следствием очень слабой кооперации между разнородными группами поселенцев. Высказывается также мнение, что в плане Мегары Гиблеи нашел отражение легендарный синойкизм Мегары Нисейской из пяти различных деревень43. В 90-е годы прошлого века получила признание теория, согласно которой в течение первых 50-100 лет своего существования колониальные поселения, в том числе Мегара Гиблея. были неурбанизированными и иррегулярными, они фактически являлись своего рода большими деревнями44.
Исследования последних лет позволяют внести значительные коррективы в представления о первоначальном облике ранних колониальных центров. Мега-ра Гиблея как и ряд других поселений, в т.ч. по видимому Сиракузы и Наксос, другая эвбейская колония, которой часто приписывают эмпориальный статус, были заложены действительно по единому плану. План этот был однако не настолько регулярен, как он представляется сторонникам урбанизма и прямоугольной планировки греческих поселений45. Согласно результатам крупномасштабных раскопок и измерений французских исследователей основатели Мегары Гиблеи стремились разделить территорию на равные участки (ойкопе-да) и в то же время обеспечить для сгруппированных из таких участков блоков (парцелл) равный доступ к важнейшим коммуникационным узлам поселения, к гавани на севере и к точке поворота уже существовавшей до этого важной островной трассы, которая шла вдоль берега с севера и в центре поселения поворачивала почти под прямым углом в глубь острова46.
По мнению Ф. де Полиньяка такого рода планировочная система, несмотря на определенную регулярность в рамках одной парцеллы, не превращала это поселение в город47. Подобного рода планировку с ориентировкой жилых блоков на узлы коммуникаций и межеванием на равновеликие участки (ойкопеда) можно найти в новых и недолговечных поселениях Греции VIII—VII вв. до н.э. (например Загора на Андросе, Врулия на Родосе), которые даже просто в силу своего размера не могли претендовать на городской статус. Совершенно справедлив в этой связи вывод М. Винк, о том что наличие регулярной планировки в архаических поселениях Греции не является признаком города48. Для более сбалансированного суждения о городском характере поселения следует безусловно учитывать целый ряд других критериев. Набор таких критериев спорен. К их числу часто причисляют плотность населения, наличие монументальной архитектуры, центральное положение, первенствующюю экономическую и соответственно редистрибутибную роль поселения в иерархии населенных пунктов. Такая центральная роль выражается в значительном развитии ремесла и торговли и значит в мощном неаграрном секторе хозяйства размещенном в
поселении49. Большинство из этих черт, особенно неаграрный сектор сформировались согласно преобладающему мнению в достаточно полном виде только в конце VI в. до н.э.50 Если сравнивать по этим показателям Мегару Гиблею и Питекуссы, то пожалуй невозможно провести функциональное различие между ними. Если исходить из предполагаемой численности населения, то Питекуссы были более плотно заселены в VIII в. до н.э. Что касается монументальной архитектуры, то процесс монументализации в Мегаре Гиблее начинается только приблизительно спустя сто лет после ее основания. Для своих жителей и Мега-ра Гиблея и Питекуссы занимали центральное место в системе регионального геоантропоценоза, так что по этому признаку поселения были равны.
Для многих исследователей четкое функциональное деление территории поселения является основным критерием античного греческого города51. Опираясь на исследования последних лет можно полагать, что в период жизни первого поколения колонистов разделение территории конечно проводилось, но в самых общих чертах. Более детальное разделение внутри выделенных под публичные цели участков могло происходить гораздо позднее. Так по мнению Ф. де Полиньяка и в Мегаре Гиблее и в Афинах и на Фасосе можно наблюдать перемещение агоры в VIII—VII вв. до н.э.52
Если мы посмотрим на Питекуссы, то нет никаких препятствий к предположению, что первоначальное функциональное деление территории было предпринято там с самого начала. Невозможность провести крупномасштабные раскопки дает возможность оценить такое деление конечно лишь суммарно. Находки керамики позволяют предположить, что скалистый прибрежный холм Монте Вико мог служить своего рода убежищем-«акрополем» для поселенцев. Какая-то часть поселения лежала у гавани под современной деревней Лакко Амено. Позади «акрополя» находился некрополь и к юго-востоку от него на
холме Меццавиа по видимому еще один жилой участок, где найдены следы ре-
53
месла и который считается ремесленным кварталом53. Мы имеем поеселение, хорошо вписанное в ландшафт и в силу тех же самых ландшафтных особенностей не обладавшее достаточными возможностями для реализации масштабного архитектурного проекта, сравнимого по размаху с Мегарой Гиблеей. Тем не менее в Питекуссах так же как и в Мегаре Гиблее различимы жилые ядра и отдельная от жилой зоны зона некрополя.
В целом приведенные материалы не позволяют по моему мнению проводить функциональное разделение между Питекуссами и другими ранними греческими колониями. Для погребального ритуала Питекусс был характерен набор черт, которые встречаются и в других колониях и в аграрных поселениях материковой Греции. Вполне возможно, что наблюдаемая регулярность архитектурного плана некоторых колоний и ярко выраженная половозрастная градация умерших просто по разному отражают одни и те же ценности архаичного аграрного общества54.
II). Если мы теперь обратимся к колонизации Северного Причерноморья, то увидим, что разработанные на материалах западного Средиземноморья модели актуальны и здесь. Как уже упоминалось в начале статьи интерпретация севернопричерноморских колоний как торговых станций по прежнему распостране-на в западной литературе. В отечественной литературе казалось бы уже давно и
прочно отвергнутая эмпориальная теория возродилась в новом обличье в публикациях С.Л. Соловьева55. Вкратце основные положения его теории могут быть сформулированы следующим образом: В поисках сырья, в основном хлеба в конце VII в. до н.э. греческими купцами был основан опорный торговый пункт на острове Березань. В это же время грекам удалось установить контакты с лесостепной аристократией от которой они получали этот хлеб. Привлеченные новыми возможностями на Березань начали переселяться группы лесостепного населения, которые принесли с собой свои традиции земляночного домостроения и металлообработки. Фактически варвары, по мысли С.Л. Соловьева, с самого начала доминировали в Березанском поселении, греческие купцы были немногочисленны и не могли повлиять на социо-политическую организацию туземцев. К середине VI в. до н.э. процесс переселения лесостепных групп в нижнее Побужье приобрел массовый характер, именно к этому времени была основана еще одна фактория на Нижнем Буге на месте будущей Ольвии, где также преобладало аборигенное население. Именно эти варвары выращивали теперь уже непосредственно вокруг немогочисленных факторий вывозимый в метрополию хлеб. Лишь прибытие больших масс греческих колонистов, на Березань в конце третьей четверти и в Ольвию в самом конце VI в. до н.э., привело к основанию на их месте настоящих греческих полисов, которые С.Л. Соловьев представляет как города-государства, с городским центром, застроенным по регулярной планировке и с наземными домами56.
а) Положения гипотезы С.Л. Соловьева базируются среди прочего на одном укоренившемся представлении, а именно об имманентном зерновом богатстве Северного Причерноморья, которое заставляет многих исследователей рассматривать севернопонтийскую колонизацию как априори торговую. Между тем новые палеоботанические данные из лесостепи о доминировании проса и ячменя в наборе сельскохозяйственных культур и дополняющем характере земледелия по отношению к главной отрасли хозяйства — скотоводству делают гипотезу о наличии товарного хлеба в лесостепи невероятной57. Также невероятным представляется идея о массовом переселении лесостепного населения в нижнее Побужье с целью выращивать там хлеб на экспорт. С самого начала сельскохозяйственного освоения колониальной хоры там выращивались сорта т.н. мягкой пшеницы, которые в лесостепи и тем более в степи в VI в. до. н.э. не встречались. Если принять тезис, что это дело рук переселившихся из лесостепи варваров, то придется постулировать радикальную смену хозяйственно-культурного типа у переселенцев: От придомного скотоводства и экстенсивного вспомогательного зеледелия к интенсивному земледелию с другим набором культур. Такого рода моментальная перестройка жизненного уклада невероятна. Обычно традиционный тип хозяйствования сохраняется очень долго. Именно сохранение лесостепного культурного наследия обусловило по мнению С.Л. Соловьева своеобразие археологических находок в колониальных поселениях. Странно однако, почему связанные с традиционным образом жизни домостроение и ремесленное производство были перенесены в новый район практически без изменений, в то время как в сельском хозяйстве традиции были нарушены радикально. Можно было бы конечно объяснить такого рода хозяйственный сдвиг давлением рынка, т.е. иными словами потребностями
греческих городов, особенно Милета в зерне. Это в свою очередь предполагает однако не только способность варварской аристократии аккумулировать гипотетическое зерно (для продажи его грекам), сколько подразумевает готовность к выполнению функций несвойственных для военизированной элиты севернопричерноморских варварских обществ и следовательно достаточно высокую степень аккультурации этой элиты. Маловероятно однако, что модус контактов лесостепной и степной аристократии с греческими колонистами лежал в VI в. до н.э. вне военно-политической сферы. В архаическое время, судя по сообщениям Геродота (IV 76-78) о судьбе Анахарсиса и Скила именно так и было. Внутри скифского общества функционировал механизм прямого распределения ресурсов, как это представлено в эпизоде о погребальном обычае скифских царей (IV 73). Вряд ли механизмы внутри лесостепного общества действовали иначе. При этом подчеркивание своей военно-политической функции играло важнейшую роль в самоопределении лесостепной элиты. Конечно торговые сделки греков и варавров имели место, однако не зерно а типичные понтийские товары — рабы и скот — именно-то, что варварская элита могла с избытком получить выполняя свою основную общественную задачу, преобладали скорее 58
всего в этой торговле58. Мне кажется, что сообщение Полибия (IV 38) об отсутствии стабильного экспорта хлеба из прилегающих к Понту стран отражает данности и архаического времени.
Для доказательства поставки зерна грекам лесостепным населением часто комбинируют сообщение Геродота о скифах земледельцах, которые сеяли зерно не только для себя, но и на продажу и данные афинских источников IV в. до н.э. об экспорте боспоранского зерна. Такая комбинация носит несколько искусственный характер; анализ В.Д. Кузнецова оставляет мало сомнений в том, что экспорт зерна с Боспора был тесно связан с концентрацией власти Спарто-кидами и остался хоть и ярким, но в конечном итоге кратковременным эпизодом северопонтийской истории59. Не исключена возможность, что запрос на зерно, приведший к созданию больших хлебных резервов на Боспоре в IV в. до н.э., шел не только из Афин, но также от скифов. По данным Н. Гаврилюк скифское общество в конце V веке до н.э. уже нуждалось в дополнительном фуражном зерне для корма скоту. Демографический взрыв в скифском обществе и в конечном итоге обусловленная им пастбищная дигрессия должны были усилить в IV в. до н.э. уже наметившуюся ранее тенденцию. Исследовательница также отмечает, что кочевники в силу логистических проблем предпочитали не отнимать насильно, а покупать зерно60. Поэтому вполне возможно, что известие Геродота отражает реальный аспект взаимоотношений скифов и лесостепного населения в V в. до н.э. Постулировать однако отсюда, что лесостепное население продавало грекам зерно уже в VI в. было бы неверно. Геродот нигде не говорит о том, что его поставляли в греческие поселения.
б) Среди аргументов о варварской этнической принадлежности колониальных центров Нижнего Побужья можно выделить, кажущиеся более весомыми доводы, которые указывают на преобладание до конца третьей четверти VI в. до н.э. в археологических находках Березани и Ольвии типичных для населения лесостепи материалов. К таковым причисляют прежде всего остатки землянок и полуземлянок, керамику и металлические иделия. Причем именно переход от
земляночного к наземному стротельству должен отмечать границу в распределении материалов: В земляночный период доминировала лепная посуда и металлические изделия типичные для лесостепи, с момента начала наземного строительства напротив преобладали греческие вещи.
Нужно отметить, что сторонники массового варварского присутствия в колониальных центрах исключают из своих расчетов амфорную тару, чтобы до-бится впечатляющих арифметических результатов. Тем не менее даже такой сомнительный способ не дает возможности говорить о сколько нибудь значительной концентрации лепной керамики в Ольвии и основной массе сельских поселений в VI веке до н.э.61 Что касается Березани в целом, то данные которые
использует С.Л. Соловьев дают очень смутное представление о распределении
62
лепной керамики в этот период62. Гораздо более осязаемые результаты получаются при анализе керамики на участке Б, где по распостраненному мнению в конце 3-ей четверти 6 в. до н.э. были сооружены первые наземные жилища и который был заброшен в конце 1-ой четверти V в. до н.э. До начала наземного домостроительства доля амфорной тары колебалась на этом участке в пределах 78-86 %. Доля другой кружальной посуды составляла 11-22 %, лепной 1,4-2,4% от всего керамического материала. В результате делался вывод, что отношение кружальной посуды неамфорного типа к лепной керамике лежало в пределах 82-92% к 8-18%. Среди керамики следующего периода преобладала как и прежде амфорная тара с 87-95 %. Другие кружальные сосуды составляли 4-12%. Процент лепной посуды с ее 0,5-2% был меньше чем ранее. Раскопщики определяют соотношение неамфорной кружальной керамики к лепной как 91-97% к 3-9%63. Эти данные не дают по моему мнению оснований для вывода, о том, что переход к наземному домостроительству повлек кардинальное изменение керамического материала. Они также совершенно недостаточны, чтобы постулировать на основании легкого колебания процентных данных существование двух резко отличных по своим этническим и социо-политическим параметрам этапов в жизни Березанского поселения.
При внимательном рассмотрении не выдерживает критики еще один тезис, на основании которого делается вывод о доминировании в Березани до конца третьей четверти VI в. до н.э. варварского населения; а именно тезис о том, что изделия из цветных металлов имели на протяжении большей части VI в. до н.э. негреческий характер. Используя материалы С.А. Ольговского, С.Л. Соловьев делает вывод, что такого рода предметы имели в архаическое время типичные скифские формы64. Такой вывод представляется излишне поспешным. Напомню, что речь идет о 189 медных и бронзовых предметах УП—ГУ вв. до н.э., значительную часть которых (72 шт.) составляют наконечники стрел. Эти наконечники были согласно С.Л. Соловьеву скифских форм и соответсвенно должны были иготавливаться скифами. С.Я. Ольговский делит наконечники на две группы: одну (42 шт.) он относит к VII—VГ вв., другую (30 шт.) кУТ—У вв. до н.э. Металл наконечников этой второй группы по своему химическому составу идентичен металлу, из которого выливались, т.н. дельфинчики (47 шт.), т.е. предметы типично греческие. Можно следовательно предположить, что наконечники и первой группы также изготавливались греками. Учитывая находки литейных форм для изготовления бляшек в зверином стиле из завезенного сре-
диземноморского камня65, не подлежит сомнению способность греческих ремесленников изготавливать в архаическое время скифские предметы. К изделиям греческих мастеров следует отнести и следующюю значительную группу предметов в коллекции С.А. Ольговского, т.н. монеты-стрелки (28 шт.). Находки таких стрелок в качестве оболов Харона и их изображение на весовых гирьках делают такое предположение наиболее вероятным66.
Важно подчеркнуть следующее. Имеющиеся материалы не фиксируют какой-то сверхординарной концентрации скифских, или лесостепных изделий из цветных металлов в период т.н. земляночного строительства в Нижнем Побу-жье. Оружие скифского типа встречается например в могилах Березани и Оль-вии классического периода, т.е. в то время, когда якобы уже прозошла эллинизация обеих поселений. Использование образцов вооружения скифского типа греками уже в VI в. до н.э. можно связать среди прочих причин с ранней перестройкой военного дела поселенцев по местному образцу. Далее, можно утверждать, что господствующие технологии в металлургии и металлообработке и других отраслях ремесла несмотря на присутствие нетипичных дла Греции форм были греческими. Так в Березани уже в конце VII — начале VI вв. до н.э., а также на Кинбурнском полуострове использовалась технология по добыче железа из магнетитовых песков прямо аналогичная малоазиатской греческой, стеклопроизводство может быть связано только с греками, также как более высокий по сравнению со скифскими бронзами процент олова в найденных в
67
Ягорлыке «скифских» изделиях указывает на их нескифское происхождение67. Все это не позволяют принять гипотезу С.Л. Соловьева о том, что греческие элементы в ремесле и прежде всего в металлургии в нижнем Побужье были недостаточно представительны.
в) Следы вараварского присутствия часто ищут в материалах некрополей Ольвии и Березани. Скорченные погребения, такие же как в скифских некрополях, следы деревянных конструкций и форма погребальной камеры, а также наличие некоторых предметов скифского инвентаря, прежде всего оружия, позволяют по мнению некоторых исследователей выделить скифские погребения среди греческих захоронений Нижнего Побужья68.
Резюмируя критические замечания, которые уже высказывались по поводу варварского характера могил Ольвии и Березани, следует отметить следующее. Конечно нельзя исключить присутствия в Ольвии или же Березани прослойки варварского населения, скифских женщин например или же группы воинов. В то же время археологические следы такого присутствия практически неуловимы. Т.н. скифские элементы погребальной обрядности вплетены в греческий ритуальный контекст. Скорченные погребения в большинстве случаев снабжены греческими приношениями, в то время как скифские отсутствуют. К тому же скорченные погребения Березани и Ольвии крайне немногочисленны69. Не
стоит забывать, что скорченные погребения встречаются и в собственно Гре-
70
ции, в Аттике, Аргосе и Коринфе в VII и начале VI вв. до н.э.70 Что касается т.н. «скифских» женских могил, то репертуар их загробных даров, за исключением каменных блюд, состоит из греческих форм, которые были по видимому произведены в Ольвии же. Еще одна категория могил, которые часто считаются скифскими, погребения с оружием, не содержат таких обязательных аттрибутов
скифского погребального обряда, как еда и снаряжение для потусторонней
71
жизни71. Относительно самой большой группы погребений, так называемых катакомбных могил, которые из-за своей конструкции часто определяются как скифские, то признать их скифскими мешает хронология. Пик их расростране-ния приходиться на IV в. до н.э., то есть период, когда в греческом характере Ольвии сомневаться нет никаких оснований. В последней трети VI в. до н.э.,
когда Ольвия была якобы варварской, такие могилы (всего 6 штук) только
72
появлялись .
Иными словами подход, при котором некоторые особенности погребального ритуала вырываются из контекста и оцениваются только как этнические маркеры не представляется продуктивным и в Северном Причерноморье. Если исходить из того, что такой обряд имел прежде всего социальное измерение, то можно по моему мнению признать, что ольвийское и березанское общества использовали для своего самопредставления лишь отдельные элементы скифской материальной культуры. Эти элементы были встроены в систему, котороя в некоторых своих аспектах производит впечатление архаичной и рудиментарной. А именно, ольвийский погребальный обряд, о котором мы осведомлены лучше всего, очень сильно подчеркивал половозрастные различия, причем методами, которые использовались еще в геометрическую эпоху. Исключение детей из видимого погребального ритуала подчеркивало их неполноправный статус. Из 266 погребений ольвийского некрополя лишь ок. 50 принадлежали детям и подросткам73. Исключение детей из «видимого» обряда фиксируется и в Березани. Г.Л. Скадовский во время своих раскопок натолкнулся по всей видимости на очень ограниченное число детских погребений. Из открытых в 80-е годы 20 в. более чем 150 погребений первой половины шестого — первой половины пятого века детские погребения составляют лишь около 10 %74. Пожожая ситуация прослеживается и в Пантикапее75. Такое исключение детей из «видимого» обряда как мы знаем было особенно распространено в «геометрику». Далее можно отметить, наличие богатых женских погребений в Ольвии. Подчеркивание статуса женщин в погребальном обряде — это тоже атрибут «геометрического» времени. Богатые женские погребения были характерны прежде всего
76
для Афин IX и VПI вв. до н.э.76. Погребения с оружием, скифская интерпретация которых как мы видели маловероятна, указывали по моему мнению не на
то к какому роду войск в ополчении Ольвии в соответствии с образцом снаря-
77
жения, находимого в могиле, принадлежал умерший77, а имели метафорическое значение. Они подчеркивали пол умершего и его высокий и равный таким
78
же как он статус78. Подобные погребения с оружием встречались в Греции прежде всего в «геометрическое» время. В конце VПI в. и в начале VII в. до н.э. они однако быстро исчезают из центральных районах Греции.
Такого рода сходство погребального обряда Ольвии VI в. до н.э. с ритуальной практикой IX — начала VII в. до н.э. не означает с неизбежностью, как уже отмечалось выше, что Ольвия находилась на дополисном уровне развития. Как политически функционировало ольвийское общество можно представить себе из краткого комментария Аристотеля (1305а 36—1306Ь 21) о причинах смены олигархического государственного устройства. Рассуждая о таких причинах Аристотель упоминает, что число имевших политические права в Массилии,
Гераклее и Истре некогда было очень малым. Доступ к должностям происходил по возрастному принципу, так что за исключением отца семейства все остальные мужчины в семье оставались пораженными в своих политических правах. Лишь после волнений доступ к должностям получили сначала старшие братья, а затем и младшие. Таким образом олигархия была сменена другой формой правления с более широкой базой. В Истре например она превратилась в демократию. Этот комментарий Аристотеля может быть понят так, что распределение политических прав учитывало семейную и возрастную структуру колонистов. Вполне возможно, что схожая с Истром ситуация существовала в родственной ему через Милет Ольвии.
Несомненно, что на уровне самопредставления ольвийское общество было очень архаичным. Такого рода представления конечно могли быть оживлены знакомством с патриархальным скифским миром. В этом смысле вполне оправданно говорить о контаминации двух традиций. Например принесенные из
Греции и воспринимаемые в известном смысле как «героические» ритуалы79,
80
такие как погребения с оружием или катакомбные гробницы80 после контакта со скифским миром могли получить «второе дыхание».
г) Важно все таки подчеркнуть следующее: погребальный ритуал являлся только частью того способа, с помощью которого организовывался и воспринимался окружающий мир. Сюда же принадлежало и архитектурное оформление области обитания в широком смысле слова. Вслед за параллелями с «геометрической» погребальной практикой следует обратить по моему мнению внимание на определенные параллели архитектуры геометрического времени с особенностями архитектурного оформления Ольвии и других севернопричерноморских колоний в архаическую эпоху. Для «геометрического» времени многих областей Греции было характерно быстрое изменение фокуса поселений,
отсутствие монументальной архитектуры, апсидальный план зданий и общая
81
невыразительность строительных остатков81. Подобного рода картину можно наблюдать и в Северном Причерноморье. Упомянем для примера сырцово-деревянные храмы Ольвии, апсидальное здание из Березани и меняющийся фокус сельских поселений.
Обычно говорят при этом об отсталости урбанистического развития местных поселений которая выражалась в длительной фазе земляночного домостроительства. Несостоятельность последнего тезиса была на мой взгляд убеди-
82
тельно продемонстрирована В.Д. Кузнецовым82. Тем не менее фактом остается примитивность тех первых строений, которые удается обнаружить. Такого рода примитивность была как мне кажется следствием не технической неумелости колонистов, а скорее сознательным выбором модели, которая ассоциировалась с отеческим устройством (ра1го1а роШе1а), возможно по представлениям колонистов уже искаженным на родине. Не стоит конечно упрощать представления прибывших в Северное Причерноморье поселенцев и полностью отождествлять таковые с воззрениями «геометрического» времени. Можно предпологать, что этаблированная для своего времени идея о функциональном делении территории полиса была воплощена в жизнь уже первым поколением эмигрантов. Так например в Ольвии представляется возможным говорить о выделении большой публичной зоны в центре Верхнего Города уже в начале 2-ой четверти
83
VI в. до н.э.83 Аргументы о том, что только западный теменос был зарезервирован для культовых целей, а на месте восточного теменоса до последней четверти VI в до н.э. существовал жилой квартал базируются на интерпретации одной
84
ямы как остатка жилой землянки и не представляются убедительными84. Конец VI в. до н.э. отмечает по моему мнению не начало наземного домостроительства, а период когда было предпринято более дробное деление прежде слабо диф-ференциированной территории, в том числе отделение агоры от теменоса. Вы-мостка центральной части главной улицы в середине VI в. и снос двух прямоугольных зданий, датируемый Л.В. Копейкиной рубежом VI и V вв. до н.э. отмечают этапы этого процесса85. Датировка указанных зданий в соответствии со схемой техники кладки и наличию подвального помещения серединой V века на данный момент должна быть пересмотрена. Находки кладок в т.н. землянках 41 и 47 на Березани первой половины VI в. до н.э., не укладываются например в такую схему. Согласно ей березанские кладки должны были бы появиться на свет только в конце столетия. Такого рода противоречия заставляют сомневаться в соответствии разработанной С.Д. Крыжицким схемы реальным условиям. Неоправданным представляется также скептицизм по отношению к раннему появлению подвалов в Ольвии. По крайней мере шаг в направлении создания подвалов, а именно возникновение полуподвальных помещений может быть отслежен в Нижнем Побужье на примере уже упоминавшейся «полуземлянки» 41 еще в 1-ой половине VI в. до н.э.86 Аналогичный шаг в детализации и наполнения пространства может быть вероятно отмечен в Березани вскоре после середины VI в. до н.э., когда по мнению В.В. Назарова просходит переход к наземному домостроительству87. То, что территория Березани все-таки хотя бы и грубо но была уже к этому времени структурирована, свидетельствуют находки интерпретируемых как вотивы кольцеобразных сосудов датируемых началом VI в. до н.э. Такие вотивы маркировали вероятно территорию ка-88
кого-то святилища .
Рассмотренные материалы не подтверждают по моему мнению гипотезу о существовании функционально различных колониальных поселений. Греки переселялись за море не с торговыми или аграрными целями. Невероятно также, что они за время плавания на новое место успевали обдумать какую-то передовую идею, не существующюю еще в метрополии. В этом смысле мне кажется оправданным, ввиду улик, указывающих на сознательное сохранение архаизирующих черт в жизни колонии, особенно ярко проявлявшихся в Северном Причерноморье, говорить о колонизации не только как о полисной, но и как о консервативной эмиграции.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Mertens D. Stadte und Bauten der Westgriechen. Von der Kolonisationszeit bis zur Krise um 400 vor Christus. Munchen, 2006. S. 36.
2. Hoepfner W, Schwandner E.L. Haus und Stadt im klassischen Griechenland. 2. Auflage. Munchen, 1994.
3. Boardman J. Kolonien und Handel der Griechen: vom spaten 9. bis zum 6. Jh. v.Chr. Munchen, 1981.
4. Bresson A. Les cites grecques et leurs emporia // L’Emporion / Ed. by A. Bresson, P. Rouillard. Paris, 1993. Р. 220.
5. Boardman. Op. cit. Р. 199.
6. Buchner G. Early Orientalizing: Aspects of the Euboean Connection // Italy before the Romans / Ed. by D. and F. R. Ridgway. London, 1979. Р. 135ff.
7. Ridgway D. The first Western Greeks. Cambridge, 1992. Р. 77.
8. d’Agostino B. Euboean Colonisation in the Gulf of Naples // Ancient Greeks West und East. Leiden, 1999. P. 206.
9. Ridgway. The first Western Greeks. Р. 72-73.
10. Ridgway D. Euboeans and others along the Tyrrhenian Seaboard in the 8th century
B.C. // Greek Identity in the Western Mediterranean / Ed. by Lomas. Brill, 2004. Р. 26.
11. Ridgway. The first Western Greeks. Р. 67.
12. Ibid. Р. 73-77.
13. Morris I. Burial and Ancient Society. The rise of the Greek City-State. Cambridge, 1987. P. 148, 150-151, 184, 216; Whitley J. Style and Society in Dark Age Greece. Cambridge, 1991. Р. 75-80, 137, 181-182.
14. Whitley. Op. cit. Р. 137, 181-182.
15. Osborne R. Early Greek colonisation? The nature of Greek settlement in the West // Archaic Greece: New Approaches and New Evidence / Ed. by N. Fisher, H. van Wees. London, 1998. Р. 259.
16. Foxhall L. Cargoes of the heart’s desire: the character of trade in the archaic Mediterranean world // Archaic Greece: New Approaches and New Evidence / Ed. by N. Fisher, H. van Wees. London, 1998. Р. 295-310.
17. Gill D. Positivism, pots and long distance trade // Classical Greece. Ancient histories and modern archaeologies / Ed by I. Morris, Cambridge, 1994; Osborrn R. Pots, trade and the archaic Greek economy //Antiquity. № 70, 1996.
18. Casson L. Ships and Seamanschip in the Ancient World. Princeton, 1986. P.184.
19. Crielaard J.P. How the West was won: Euboeans vs. Phoenicians // Hamburger Beitrage zur Archaologie. 19/20. Mainz, 1996. P. 243-244.
20. Buchner. Op. cit. P. 135-136; Van Compernolle R. Femmes indigenes et colonisateurs // Modes de contact e processus de transformation dans les societes anciennes. Actes du colloque de Cortone 24-30 mai 1981. Pisa and Rome, 1983; Doherty C. The poetics of Colonisation. Oxford, 1993. P. 67; С оговорками Coldstream J.N. Prospectors and Pioneers: Pithekoussai, Kyme and Central Italy // The Archaeology of Greek Colonisation. Essays dedicated to Sir John Boardman. Oxford, 1994. P. 53, 56; Против Hall J. Ethnic identity in Greek antiquity. Cambridge, 1997; Morgan C. The archaeology of ethnicity in the colonial world of the eight to the sixth centuries BC.: approaches and prospects // Confini e frontiera nella grecitH d’Occidente. Atti 37 Convegno Magna Grecia. Taranto, 1999.
21. Shepherd G. Fibulae and Females: Intermarriage in the Western Greek Colonies and the Evidence from the Cemeteries // Ancient Greeks west und east. Leiden, 1999. P. 295-296; Foxhall L. Village to City: Staples and Luxuries? Exchange Networks and Urbanisation // Mediterranean Urbanisation 800—600 BC / Ed. by R. Osborne,
B. Cunliffe. Oxford, 2005. P. 240.
22. Buchner. Op. cit. P. 131-135; Против Stmm I. Problems concerning the origin and early development of the Etruscan Orientalizing style. Odense, 1971. P. 147ff.; Параллели между Эретрией и Кумами см. Crielaard J.P. How the West was won: Euboeans vs. Phoenicians // Hamburger Beitrage zur Archaologie. 19/20. Mainz, 1996. P. 236-239; Crielaard J.P. Honour and Valour as Discourse for Early Greek Colonialism (8th-7th centuries B.C.) // Die Agais und das westliche Mittelmeer. Beziehungen und Wechselwirkungen 8. bis 5. Jh. v. Chr. Wien, 2000. S. 500-503.
23. Shepherd G. Fibulae and Females: Intermarriage in the Western Greek Colonies and the Evidence from the Cemeteries //Ancient Greeks West und East. Leiden, 1999. P. 293.
24. Ridgway. The first Western Greeks. Р. 45-46; Coldstream J.N. Prospectors and Pioneers: Pithekoussai, Kyme and Central Italy // The Archaeology of Greek Colonisation. Essays dedicated to Sir John Boardman. Oxford, 1994. P. 52, note. 8.
25. Ridgway. The first Western Greeks. Р. 77.
26. d’Agostino. Op. cit. P. 216, 218-219.
27. Morris I. Burial and Ancient Society. Р. 57-58, 72ff.; idem. Death-ritual and social structure in classical antiquity. Cambridge, 1992. P. 79-80; Hansen M.H. Demography and Democracy: The Number of Athenian Citizens in the Fourths Century B.C. Herning, 1986. P.10-11). Можно предположить, что детская смертность в колонии была первоначально выше, чем в метрополии.
28. Morris. Burial and Ancient Society. Р. 184-185.
29. Афинские материалы наиболее представительны, поэтому большинство реконструкций геометрического и архаического общества Греции базируется на них. Такого рода «афиноцентричность» несет в себе конечно опасность доминирования разработанных на основе аттических данных моделей.
30. Whitley. Style and Society in Dark Age Greece. Р. 136-137, 181-182.
31. Whitley J. The Archaeology of Ancient Greece. Cambridge, 2001. P. 97.
32. Morris I. Archaeology and archaic Greek history // Archaic Greece: New Approaches and New Evidence / Ed. by N. Fisher, H. van Wees. London, 1998. P.71ff.
33. Whitley. The Archaeology of Ancient Greece. P. 96-98; Поваляев Н.Л. Некоторые проблемы социальной структуры общества протогеометрического периода в современной литературе // ПИФК. 1996. Вып. III. C. 8.
34. Morris. Burial and Ancient Society. Р. 184, 216; Whitley J. The Monument that stood before Marathon: Tomb-Cult and Hero-Cult in Archaic Attica //AJA98, 1994.
35. Murray O. Dasfruhe Griechenland. 6. Auflage. Munchen, 1998. S. 235-238.
36. Morris I. Death-ritual and social structure in classical antiquity. Cambridge, 1992. P. 196-199.
37. Ridgway. The first Western Greeks. Р. 55ff.; d’Agostino. Op. cit. P. 215-216.
38. Murray O. Nestor's cup and the origin of the Greek Symposion // Annali di Archeologia e storia antica (AION). № 1, 1994. P. 47-54.
39. Morris. Death-ritual and social structure in classical antiquity. P. 198-199.
40. Crielaard. Op. cit.
41. Vallet G. La cite et son territoire dans les colonies grecques d’Occident // La айа e il suo territorio: Atti del VII-o Convegno di studi sulla Magna Grecia. Napoli, 1968. P. 72; ср. Hansen M.H. Emporion. A Study of the use and meaning of the term in the archaic and classical periods // Yet more studies in the ancient Greek polis / Ed. by T. H. Nielsen. Stuttgart, 1997. P. 99.
42. Murray O. Dasfruhe Griechenland. 6. Auflage. Munchen, 1998. S. 147-148.
43. Osborne R. Early Greek colonisation? The nature of Greek settlement in the West // Archaic Greece: New Approaches and New Evidence / Ed by N. Fisher, H. van Wees. London, 1998. Р. 260-261; Fischer-Hansen T. The Earliest Town-Planning of the Western Greek Colonies, with special regard to Sicily // Introduction to an Inventory of Poleis. Mogens H. Hansen. Copenhagen, 1996. P. 345.
44. Di Vita A. Urban Planning in Ancient Sicily // The Western Greeks. Classical Civilisation in the Western Mediterranean / Ed by G.P. Caratelli. London, 1990. P. 349.
45. Ср. Hoepfner W, Schwandner E.L. Haus und Stadt im klassischen Griechenland. 2. Auflage. Munchen, 1994. S. 306ff.
46. Treziny H. Lots et о^^з а Megara Hyblaea. Questions de metrologie // La Colonisation Grecque en Mediterranee Occidentale. Ecole Fran§aise de Rom, 1999; Polignac de F. Forms and Processes: Some Thoughts on the Meaning of Urbanization in Early Archaic Greece // Mediterranean Urbanization 800-600 BC / Ed. by R. Osborn, B. Cunliffe. Oxford, 2005. P.51ff.
47. Polignac. Op. cit. P. 63.
48. Vink M. Urbanization in late and sub-Geometric Greece: abstract consideration and concrete case-studies of Eretria and Zagora c. 700 B.C. // Urbanisation in the Mediterranean in the 9th to 6th centuries BC // Acta Hyperborea. 7. 1997. P. 113.
49. Kolb F. Die Stadt im Altertum. Munchen, 1984. S. 5-6.
50. Whitley J. The Archaeology of Ancient Greece. Cambridge, 2001. P. 174-179.
51. Holscher T. Offentliche Raume in fruhen griechischen Stadten. Heidelberg, 1998. S.11-23.
52. Polignac. Op. cit. P. 54-62; ср. Malkin I. Exploring the Concept of “Foundation”: A Visit to Megara Hyblaia // Oikistes: studies in constitutions, colonies, and military power in the ancient world, offered in honour of A. J: Graham. Leiden, 2002. P. 202-206.
53. Ridgway. The first Western Greeks. Р. 37-39, Fig. 5; Mertens D. Stadte und Bauten der Westgriechen. Von der Kolonisationszeit bis zur Krise um 400 vor Christus. Munchen, 2006. S. 36. Abb. 38.
54. Morris. Death-ritual and social structure in classical antiquity. P. 198-199; Purcell N. Statics and Dynamics: Ancient Mediterranean Urbanism // Mediterranean Urbanization 800-600 BC / Ed. by R. Osborn, B. Cunliffe. Oxford, 2005. P. 260-261.
55. Solovyov S.L. Ancient Berezan: the architecture, history and culture of the first Greek colony in the Northern Black Sea. Leiden, 1999; ср. Kuznetsov V. D. Some Problems of Trade in the North Black Sea Region in the Archaic Period // ВДИ. 2000. № 1.
56. Solovyov. Op. cit. P. 63-64.
57. Lebedeva E. Yu. Palaeoethnobotanic materials on agriculture of the Scythian epoch: problems of interpretations // Skify i Sarmaty v VII-III vv. do n.e.: Paleoekologija, antropologija i archeologija / V.I. Guljaev, V.S. Ol’chovskij (Hrsg.). Moskau, 2000; Pashkevich G.A. Palaeoethnobotanic investigations of the Scythian sites from the steppe zone of the northern Black Sea Cost // Skify i Sarmaty v VII-III vv. do n.e.: Paleoekologija, antropologija i archeologija / V. I. Guljaev, V. S. Ol’chovskij (Hrsg.). Moskau, 2000.
58. Kuznetsov V.D. Some Problems of Trade in the North Black Sea Region in the Archaic Period//ВДИ. 2000. № 1.
59. Кузнецов В.Д. Афины и Боспор: хлебная торговля // РА. 2000. № 1. C. 115-117.
60. Гаврилюк Н.А. История экономики степной Скифии VI-III вв. до н.э. Киев, 1999. C. 127-128, 162-164, 310-311.
61. Bujskih A. Borysthenes-Olbia: Die Grundung von Olbia im Lichte der jungsten archaologischen Untersuchungen // Eurasia Antiqua. Bd. 11. 2005.
62. Solovyov. Op. cit. P. 43; Марченко К.К. Лепная керамика // Культура населения Ольвии и ее округи в архаическое время. Киев, 1987. C. 105.
63. Доманский Я., Виноградов Ю.Г., Соловьев С.Л. Основные результаты работ березанской экспедиции // Итоги работ археологических экспедиций государственного Эрмитажа. Л., 1989. C. 35-38.
64. Ol’govskij S.Ja. The bronze artefacts from Berezan // SA. 1980. № 4; Solovyov. Op. cit. P. 49.
65. Сон Н.А. Ремесленное производство // Культура населения Ольвии и ее округи в архаическое время. Киев, 1987. C. 119-123.
66. Vinogradov Ju.G., Kryzickij S.D. OLBIA. Eine altgriechische Stadt im nordwestlichen Schwarzmeerraum. Leiden, 1995. S. 88.
67. Ostroverchov A.S. Raw-Material Sources of Ancient Greek Handicraft Production in the Dnieper-Bug Liman Area // ВДИ. 1979. № 3; Vinogradov, Kryzickij. Op. cit. S. 87.
68. Капошина С.И. О скифских элементах в культуре Ольвии // MИA. № 50. 1956.
C. 172ff.
69. Буйских А.В. Рецензия на «The Greek Colonisation of the Black Sea Area: Historical Interpretation of Archeology. Ed.G. Tsetskhladze. Stuttgart, 1998 // ВДИ. 2002. № 1.
C. 206; Kopeikina L.V. Elements of local nature in the culture of the Berezan archaic settlement // The demographic situation in the Black Sea littoral in the period of the Great Greek Colonisation. Tbilisi, 1981. C. 169.
70. Скуднова В.М. Архаический некрополь Ольвии. Л., 1988. C. 8-9.
71. Скуднова В.М. Погребения с оружием из архаического некрополя Ольвии // ЗОАО. № 1. 1960; oна же Архаический некрополь Ольвии. Л., 1988. C. 28.
72. Гайдукевич В.Ф., Капошина С.И. К вопросу о местных элементах в культуре античных городов Северного Причерноморья // СА. 1951. № 15. С. 166; КозубЮ.И. Погребальные сооружения некрополей Ольвии и ее округи // Культура населения Ольвии и ее округи в архаическое время. Киев, 1987. C. 33; Vinogradov, Kryzickij. Op. cit. S. 123-124.
73. Подсчет произведен по материалам В.М. Скудновой // Скуднова. Архаический некрополь Ольвии. Л., 1988.
74. Козуб. Ук. соч. C. 31; Treister M.Y., Vinogradov Ju.G. Archaeology on the Northern Coast of the Black Sea //AJA. 97. 1993. P. 539.
75. Цветаева Г.А. Грунтовой некрополь Пантикапея, его история, этнический и социальный состав // МИА. № 19. 1951.
76. Whitley. The Archaeology of Ancient Greece. P. 94-96.
77. Скуднова. Погребения с оружием из архаического некрополя Ольвии; oна же. Архаический некрополь Ольвии. Л., 1988. C. 28.
78. См. Harke H. “Warrior graves”? The background to the Anglo-Saxon weapon burial ritual. Past and Present. 126. 1990.
79. Мы можем предпологать, что ярко выраженный интерес греков к своему героическому прошлому (Whitley. Style and Society in Dark Age Greece. Р. 41; Antonaccio
S.C. Contesting the Past: Hero Cult, Tomb Cult, and Epic in Early Greece // AJA. 98. 1994; Whitley. Early states and hero cults: a re-appraisal // JHS. CVIII. 1988; Morris I. Tomb cult and the „Greek renaissance": the past in the present in the 8th century BC // Antiquity 62, 1988), проявлялся в Северном Причерноморье с особой силой еще в архаическое время (ср. Дион Хризостом 36.II).
80. Катакомбные могилы Ольвии классического времени имеют своих предшественников в Греции архаического периода (Козуб. Ук. соч. C. 33).
81. Whitley. Style and Society in Dark Age Greece. 1991. Р. 184.
82. Kuznecov V.D. Early Types of Greek Dwelling Houses in the North Black Sea // Ancient Greeks West und East. Leiden, 1999.
83. Русяева А.С. К истории изучения первоначальных границ теменосов и древнейших храмов в Ольвии Понтийской // Северное Причерноморье в античное время. Киев, 2002.
84. Крыжицкий С.Д. Ольвия. Историографическое исследование архитектурностроительных комплексов. Киев, 1985. C. 64.
85. Kopejkina L.V.Nouveaux renseignements sur l’aspect de Berezan et d’Olbia a l’epoque archaique. SA№ 2, 1975. C. 194-195.
86. Solovyov. Op. cit. P. 59-62, Крыжицкий С.Д. Жилые дома античных городов Северного Причерноморья. Киев, 1982.
87. Назаров В.В. Святилище Афродиты в Борисфене // ВДИ. 2001. № 1.
88. Ильина Ю.И. О новых находках восточно-греческой керамики на острове Березань // SUSSITIA. Памяти Ю. В. Андреева. СПб, 2000.
QUESTION ON MODELS OF GREEK COLONIZATION: APOIKIA OR EMPORION.
ARCHEOLOGICAL COMPARISON
N.L. Povaljaev
The article is concerned with the question, if there are archaeological signs which point to two different types of settlements, which differ in function. One type, the apoikia — supposed to be a polis — is seen as a typical Greek city. The Emporion on the other hand is often the institution of a polis or the architectural features of a city. First, the archaeological material from the settlement on the island Pithekoussai (Ischia) in the Golf of Naples — a good example for a trade station — is analysed. New results suggest that economy, social organisation and culture were not different from other contemporary Greek colonies or cities. Second, the validity of the hypothesis that all settlements in the Bug region were Emporia is discussed. So, the author suggests that this theory has no foundation in the analysis of the archaeological material. The specific character of the colonisation on the Northern Pontos — which has led many researchers to characterize it as «underdeveloped» — can't be denied, though the reason for this characteristic is not a massive presence of indigenous population but the conservative attitude of the colonists themselves. In this context the statement of Aristotle about the political constitution of Istros, a neighbouring Milesian colony, is taken into consideration. The colonists emphasized those aspects in their culture which were called patroioa politeia referring to the ideal political organisation. The analysis led the author to the conclusion that the Greek colonisation was neither purely agrarian nor purely commercial. The motifs for the colonisation were beyond the dichotomy and distinctly conservative.
