CC BY
487. Ренчлер И., Херцбергер Б., Эпстайн Д. и др. Красота и мозг. Биологические проблемы эстетики. - М.: Мир, 1995. - 335 с.
8. Роуз С. Устройство памяти. От молекул к сознанию. - М.: Мир, 1995. -380 с.
9. Саган К. Драконы Эдема. Рассуждения об эволюции человеческого разума. - М.: Знание, 1986. - 256 с.
10. Тетиор А.Н. Упрощенно мыслящее человечество в сложном мире природы. - М.: РЭФИА, 2001. -213 с.
ЭРНСТ МАХ И ПЬЕР ДЮГЕМ: ПРОЕКЦИЯ ПОЗИТИВИСТСКОЙ ФИЛОСОФСКОЙ ДОКТРИНЫ НА ИСТОРИОГРАФИЮ НАУКИ
Шадрина Е.Н.
Сеченовский университет, г. Москва, Россия
ERNST MAX AND PIER DUGEM: THE PROJECTION OF THE POSITIVE PHILOSOPHICAL DOCTRINE TO THE HISTORIOGRAPHY OF SCIENCE
Shadrina E.
Sechenov University, Moscow, Russia
АННОТАЦИЯ
Адепты эмпирической философии, позитивисты рассматривали опыт и конкретный факт в качестве основы научной теории и критерия истинности любого научного утверждения. Предпочитая интерпретировать научное знание фактически как точное естествознание, позитивисты связывали эффективность развития науки с необходимостью так называемого очищения науки от метафизики. Наблюдение и описание реально наблюдаемых объектов стали эталоном рациональности для позитивистской философии науки. С другой стороны, традиционный интерес позитивистов к истории и желание распространить свои методы исследования на историю естествознания обусловили формирование позитивистской историографии науки. Философские идеи австрийского физика Эрнста Маха и французского физика Пьера Дюгема являются интересным примером осмысления историографического исследования в позитивистском ключе.
ABSTRACT
Being adepts of empirical philosophy, positivists considered experience and a concrete fact as the basis of the scientific theory and the criterion of the truth of any scientific statement. Preferring to interpret scientific knowledge in fact as an accurate natural science, positivists associated the effectiveness of the development of science with the necessity of the so-called purification of science from metaphysics. Observation and description of objects actually observed have become a standard of rationality for the positivist philosophy of science. On the other hand, the traditional interest of positivists in history and the desire to extend their research methods to the history of natural science led to the formation of a positivist historiography of science. The philosophical ideas of the Austrian physicist Ernst Mach and the French physicist Pierre Duhem are an interesting example of the comprehension of historiographical research in the positivist vein.
Ключевые слова: наука, историография науки, позитивизм, эмпиризм, описание, физическая теория, опыт.
Keywords: science, historiography of science, positivism, empiricism, description, physical theory, experience.
Философские идеи австрийского физика и ученого Эрнста Маха сыграли огромную роль в становлении феноменалистской или описательной историографии науки. Оценивая его философскую доктрину, американский историк науки С. Фуллер полагает, например, что ее можно рассматривать как некое «прокладывание среднего пути» в том, что, предположив в основе всех явлений ощущения, Мах пытался тем самым «перекинуть мостик» от области физики к физиологии или психологии [1, а108]. Мы действительно читаем у него: «Нет пропасти между физическим и психическим, нет ничего внутреннего и внешнего, нет ощущения, которому соответствовала бы внешняя, отличная от этого ощущения вещь. Существуют только одного
рода элементы, из которых слагается то, что считается внутренним и внешним, которые бывают внутренними или внешними только в зависимости от той или другой временной точки зрения» [2, с.254]. Таким образом, Мах полагал, что нет особой необходимости допускать наряду с ощущениями существование некоей неизвестной реальности, которая стояла бы за ними. Те «отвлеченные» научные понятия (например, материя), которыми традиционно оперировала наука, следует рассматривать не более как «экономный» способ выражения непосредственного «физико-химического опыта», как мысленные символы для комплекса ощущений, обладающего относительной устойчивостью. Задача естествознания в таком случае сводится, главным
образом, к установлению законов связи между ощущениями.
Нужно сказать, что позиция, высказанная Э. Махом, послужила в свое время поводом для ожесточенных дискуссий, разгоревшихся в среде ученых-физиков. Полагая, например, что феноменалистская установка Маха в познании неизбежно ведет к субъективизации и, как следствие этого, релятивизации последнего, его главный оппонент от науки, немецкий физик Макс Планк, отстаивал точку зрения научного реализма. Размышляя над вопросом, что все-таки следует понимать под физической картиной мира - целесообразное, но в сущности произвольное создание нашего ума или выражение реальных, независящих от субъекта явлений природы, Планк склоняется к последнему, настаивая на «внеположенности» внешнего мира человеку. Он пишет: «Этот постоянный элемент (имеются в виду общие законы, отражающие суть протекания природных процессов - Е.Ш.) не зависит ни от какой человеческой и даже ни от какой вообще мыслящей индивидуальности и составляет то, что мы называем реальностью ... Коперник, Кеплер, Ньютон, Гюйгенс, Фарадей ... опорой всей их деятельности была незыблемая уверенность в реальности их картины мира.» [3, с.24-25].Таким образом, его взгляд на философию природы находится, как он сам признается, в известном противоречии с позицией, занимаемой Эрнстом Махом.
Полемика, развиваемая двумя учеными, коснулась также вопроса, связанного с особенностями историко-научного изложения. Известно, что Мах твердо придерживался мнения, что научное знание получается из опыта, из наблюдения фактов. Обращаясь к истории становления механики, он постоянно, например, проводит мысль, что появление теоретической механики было как бы «предзадано» инстинктивным знанием, которое позволяло людям создавать орудия и усовершенствовать механические приспособления. Опираясь на ряд конкретных исторических примеров (опыты Анаксагора с целью доказать телесность воздуха, опыты Эмпедо-кла, использовавшего для той же цели сосуд с водой и т. д.), он пытался, таким образом, обосновать тезис, что не теория, а именно экспериментирование, призванное установить определенные факты, стоит, очевидно, у истоков науки древних. Когда, где и каким образом началось в действительности развитие науки, в настоящий момент установить исторически довольно трудно, рассуждает Мах, однако несомненно то, что отчасти инстинктивное, отчасти сознательное накопление данных опыта предшествовало их научной систематизации [4, с.15-16].
Напрашивается, таким образом, вывод, что, следуя контовской традиции, Мах также выносит источник знания за пределы рационального мышления, в область практики, в область ощущений, где неприменимы, по сути, никакие законы логики. Рациональное осмысление научного знания начинается уже после его возникновения из опыта.
Обращает на себя также внимание ещё один момент в рассуждениях Маха. Он пишет: «Такое
знание (имеется ввиду апостериорное знание -Е.Ш.) не может обнять всего факта в его бесконечном богатстве, в его неистощимом многообразии, а даёт только набросок факта, односторонне выдвигая то, что важно с точки зрения технической (или научной). На какие стороны факта обращается внимание, зависит, следовательно, от обстоятельств случайных и даже от произвола наблюдателя. Вследствие этого найдётся всегда повод заметить новую сторону факта, которая приведёт к установлению новых правил, не хуже старых или даже лучших» [5, с.68].
Такая точка зрения вызвала, как выяснилось, в свое время целый ряд критических замечаний, в частности, со стороны Макса Планка. Опираясь в данном случае на исследование, проведенное С. Фуллером [6, с. 108-110], заметим, что для Планка было, главным образом, неприемлемо стремление австрийского философа представлять историю развития научного знания как процесс, опосредованный по большей части какими-то случайными предпочтениями исследователей или же потребностями практики. Как свидетельствует Фуллер, Планк полагал, что критическая история науки Маха способна оказать «разлагающее» влияние на будущие поколения ученых, поскольку оставляет впечатление, что практически все интересные научные результаты появились вследствие разрыва с признанными исследовательскими нормами, а вовсе не потому, что «творцы» этих результатов опирались на достижения своих коллег и подчинялись их мнению. Здесь можно отметить, что требование Планка придерживаться единой общепринятой интеллектуальной установки в науке интересным образом перекликается с парадигмальным характером науки Куна, где, как известно, деятельность отдельного ученого жестко детерминирована установленными правилами и мнением научного сообщества в целом.
Мах, со своей стороны, напротив, всегда высказывал сомнение в целесообразности общепринятых исследовательских норм. Но Мах, как известно, был эмпириком и в своих воззрениях исходил из опытной обусловленности теоретического знания. Он полагал, что поскольку от опыта зависит, какие стороны факта окажутся воспроизведенными в научных принципах и правилах, а на сам опыт, приобретаемый нами в сфере практической деятельности, не распространяются законы логики, то появление в науке новых правил является не закономерным процессом, а, скорее, случайным, произвольным. Таким образом, ошибкой было бы предполагать, по его мнению, что наличие в науке более или менее единого исследовательского курса, намеченного, так сказать, чисто теоретически, действительно соответствует реальным условиям ее развития. Направления исследований, установление научных правил, возникновение проблем - все это, в конечном итоге, определяется, как утверждает Мах, запросами эмпирии, где ничего не может быть предзадано.
Выступая адептом эмпирицистского подхода в познании, Э. Мах объявил главной, бесспорной
функцией науки описание. В этом он, разумеется, не был оригинален, поскольку описание, изложение и упорядочивание конкретных фактов составляет основную процедуру для всех ученых, разделяющих идеи эмпиризма. Однако, Мах, по-видимому, рассматривал данную процедуру не просто как приоритетную, но способную заменить собой все остальные (к примеру, объяснение, предвидение). «... Но пусть этот идеал (описание) достигнут для одной какой-либо области фактов. Дает ли описание все, чего может требовать научный исследователь?, - спрашивает он, - Я думаю, что да.» [7, с.196]. Таким образом, Мах стремился удалить из научного знания «опасную» метафизику, ведь объяснение предполагает, по сути, более широкую интерпретацию объекта, выходящую за пределы непосредственно данного и «отвлекающую» ученого от конкретики наблюдения. Так, по крайней мере, представлялась для него эта проблема.
Нужно сказать, что философская концепция Эрнста Маха не получила в свое время однозначной оценки. Американский философ науки Джеральд Холтон, например, усматривал слабость Маха в том, что, полагая, «. что наука заключается в простом упорядочивании эмпирического материала, Мах не понимал роли произвольных конструктивных элементов в образовании понятий. В некотором смысле он думал, что теории возникают благодаря открытиям, а не благодаря изобретениям.» [8, с.88]. Как бы то ни было, философские идеи Маха в значительной степени определили сущность эмпирицистского подхода в познании.
Подвергая разбору позитивистскую историографию науки, нельзя не упомянуть имя известного французского физика, философа и историка науки Пьера Дюгема. Его концепция представляет дополнительный интерес тем, что имплицитно содержит в себе уже некоторые принципы нового историко-научного построения. «С одной стороны, Дюгем принял эстафету господствующей в то время позитивистской философии науки и развил это направление, предвосхитив ряд важнейших постулатов логического эмпиризма. С другой стороны, он подготовил почву для постпозитивизма, который взял на вооружение целый ряд фундаментальных идей Дюгема, касающихся теоретической нагруженно-сти фактов, зависимости научных законов от теоретической системы в целом и т. д.» [9, с.212]. Таким образом, его концепция, заключающая в себе противоречие между традиционными позитивистскими воззрениями и рядом в общем-то новаторских идей, привлекших позже внимание Поппера, Куна и других видных представителей постпозитивизма, может послужить своеобразным прообразом развернувшегося впоследствии в западной философии науки противостояния двух этих направлений.
В своей известной работе «Физическая теория: Ее цель и строение» Дюгем задается вопросом, как следует все же определить цель физической теории. «На этот вопрос, - пишет он, - существует два основных типа ответов. Первый состоит в том, что физическая теория является объяснением извест-
ной группы экспериментально обоснованных законов. Другой ответ состоит в том, что физическая теория есть абстрактная система, имеющая целью резюмировать и логически классифицировать область экспериментальных фактов» [10, с.9].
Исповедуя, как и Мах, принципы эмпирического конструктивизма, Дюгем считает в связи с этим, что физическая теория не является объяснением в том смысле, если под последним понимать обнаружение скрытой за внешней оболочкой явлений материальной реальности. Поскольку саму эту реальность мы не можем наблюдать непосредственно, теория объясняет ее так, как она предстает в восприятии. Соответственно объяснение здесь, полагает Дюгем, с необходимостью будет носить гипотетический характер. А это, в свою очередь, означает, что поскольку физика - наука экспериментальная и имеет своим предметом лишь чувственные явления, вышеуказанные гипотетические объяснения не укладываются в ее рамки и составляют предмет метафизики. Стремясь, как известно, провести определенную грань между метафизикой и наукой, Дюгем, таким образом, объявляет в качестве основной цели теории экономное и сжатое описание большого числа экспериментальных законов.
Итак, не объяснение, а именно описание как принцип построения научного знания составляет качественное отличие науки. Как замечает по этому поводу Дюгем, «... метафизика имеет прямое отношение к реальности, она может быть верна или нет. Положение о свободе человеческой воли или церковные догматы претендуют утверждать то, что есть на самом деле. Логический статус научных утверждений гораздо скромнее. Ученый стремится найти принципы, которые позволили бы наиболее совершенно и экономно дать математическое описание совокупности эмпирических законов» [11, с.27].
В концепцию физической теории как описания Дюгем вносит, таким образом, один существенный момент, который резко разделил его с позитивистами и сблизил, скорее, с более поздними постпозитивистскими течениями. Дело в том, что он отказывался трактовать описание как индуктивное обобщение наблюдаемых данных. По его мнению, опытные данные всегда рассматриваются сквозь призму теоретических положений, превращающих их в символические конструкции, не сводимые к индуктивным обобщениям. Здесь, как можно заметить, прослеживается известная аналогия с тезисом Куна-Фейерабенда о теоретической «нагруженно-сти» эмпирического факта.
Поскольку, в контексте предпринятого в данном случае исследования нас интересует прежде всего особенности эмпирицистского подхода в познании, возникает вопрос: какое место занимает опыт в философско-научных построениях Дюгема?
Очевидно, что если концепцию французского философа и историка и можно отнести по своему принципу действия к эмпирицистскому направлению, то это будет, скорее всего, эмпиризм несколько другого толка, чем, скажем, у того же
Маха. Дюгем, во-первых, решительно отвергает мысль, что теоретическое знание можно вывести непосредственно из опыта. Отрицая всякую необходимую, логическую связь между опытом, лежащим в основе физического эксперимента, и физической теорией, он утверждает, что связь между ними устанавливается произвольно, на основании конвенции. То есть мы, независимо от опыта, формулируем некоторые принципы и гипотезы для упорядочения фактов, сконцентрированных в физических законах, и опять же вне всякой связи с опытом осуществляем математические операции с этими принципами. Таким образом, если следовать логике Дюгема, физическая теория, выраженная в математической форме, не является в общепринятом смысле ни правильной, ни ложной, а имеет символический характер, хотя мы, как уверяет Дюгем, всегда «предчувствуем», что данная теория соответствует естественному порядку вещей.
В процессе своего построения физическая теория может совершенно не считаться с фактами опыта, однако, когда оно завершено, группа математических положений, полученных как заключение из данных дедукции, с необходимостью сравнивается с группой фактов опыта. И если такое сравнение оказывается «не в пользу» теории, последняя, настаивает Дюгем, должна быть отвергнута, так как она противоречит наблюдению и физически ложна.
Таким образом, очевидно, что, решая вопрос о соотношении теории и опыта, Дюгем останавливается на мысли, что физическая теория соприкасается с эмпирией главным образом своими результатами, сравнивая их с данными эксперимента. «Когда физик экспериментирует, - пишет Дюгем, - он всегда имеет дело с двумя типами инструментов: конкретный инструмент, которым он действительно работает, и схематический обзор того же инструмента, построенный с помощью символов, данных теориями. На конкретном, материальном экспериментальном оборудовании производятся конкретные операции по измерению, результаты
51
которых сравниваются с результатами дедуктивных, математических операций, совершаемых со схематическим оборудованием» [12, с.235].
Итак, прослеживаются ли принципы эмпири-цистского подхода в познании в концепции Дю-гема? Очевидно, что да, если основное содержание принципа эмпиризма усматривается в подведении всех истинностных высказываний под эмпирический базис. Дюгем, как известно, утверждал, как раз, что истинность положений теории устанавливается посредством соотнесения их с эмпирическими данными, с опытом, который, впрочем, никогда не бывает «предзадан» теоретическому знанию.
Литература
1. См.: Фуллер С. Пол Фейерабенд (19241994): дань почтения // Вопросы истории естествознания и техники. М., 1995. №2. - 108 с.
2. Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому. М., 1908. - 254 с.
3. Планк М. Единство физической картины мира. М., 1965. - 24-25 с.
4. См.: Мах Э. Механика. СПб., 1909. - 15-16
с.
5. Мах Э. Механика. СПб., 1909. - 68 с.
6. См.: Фуллер С. Пол Фейерабенд (19241994): дань почтения // Вопросы истории естествознания и техники. М., 1995. №2 - 108-110 с.
7. Мах Э. Популярные очерки. СПб., 1909. -196 с.
8. Холтон Дж. Тематический анализ науки. М., 1981. - 88 с.
9. Принципы историографии естествознания: теория и история. М., 1993. - 212 с.
10. Дюгем П. Физическая теория: Ее цель и строение. СПб., 1910. - 9 с.
11. Дюгем П. Физическая теория: Ее цель и строение. СПб., 1910. - 27 с.
12. Дюгем П. Физическая теория: Ее цель и строение. СПб., 1910. - 235 с.
