Эпистолярный элемент в книге С. Н. Дурылина «в своем углу» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Филология

Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 245-248

УДК 82-6; 82-01

ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ЭЛЕМЕНТ В КНИГЕ С.Н. ДУРЫЛИНА «В СВОЕМ УГЛУ» © 2014 г. И.В. Мотеюнайте

Псковский государственный университет Попа_шо1уа@таП. ги

Поступила в редакцию 28.04.2014

Анализируется включение писем в текст дневниковой книги С.Н. Дурылина «В своем углу». Показаны формы репрезентации писем в тексте книги, объясняется аксиологический статус личного письма в сознании Дурылина-исследователя, проясняется его восприятие истории и концепция личности.

Ключевые слова: Дурылин, «В своем углу», письмо, дневник, история литературы, диалогичность, речевой жанр.

Сергей Николаевич Дурылин, известный нам как историк театра, автор биографии М.В. Нестерова и ряда исследований по истории литературы, был также поэтом, писателем, публицистом и мемуаристом. Многогранность его интересов и своеобразие личности наиболее полно отражены в книге «В своем углу», дважды изданной: фрагментами в 1991 г.1 и с купюрами - в 2006 г. Составитель последнего, 860-страничного издания В.Н. Торопова уверяет в неизменности композиции книги, в сохранности «всех тем, всех направлений мысли, всех фактов личной биографии Сергея Николаевича, его высказываний о значащих для него событиях, людях, явлениях, произведениях», а также в том, что «цитаты из книг, писем оставлены в редакции Дурылина» [1, с. 860]. Это заявление редактора дает нам право считать издание репрезентативным и анализировать как содержание, так и форму книги, занимающей особое место в ряду написанного Дурылиным.

«В своем углу» писалась восемь лет (19241932), во время ссылок Дурылина и между ними. На публикацию этого своеобразного дневника автор не рассчитывал, подчеркивая частность, «домашность» книги, которая получилась совершенно свободной как по жанру, так и в идеологическом отношении. Она состоит из 14 тетрадей, каждая из которых разделена на пронумерованные главки, представляющие собой заметки, размышления, воспоминания, стихи, пейзажные зарисовки, а также письма. Анализ последней составляющей и стал предметом нашего специального интереса.

«Эпистолярный элемент» «Углов...» включает как личные письма, написанные Дурыли-ным или адресованные ему, так и изучаемые автором письма русских писателей: Пушкина,

Гоголя, Тургенева, Герцена, Толстого, Островского и его братьев, Блока, Брюсова и др. Формы представления писем в книге разнообразны: упоминания, пересказ содержания, фрагментарное или полное цитирование; заметки о чтении писем и о впечатлениях от них. Эти фрагменты текста формируют концепцию такого важного в истории культуры жанра, как письмо, которая позволяет судить о специфике научного мировоззрения автора.

Статус личного письма в творческом сознании Дурылина-исследователя очень высок: это незаменимый исторический источник. Так, ценность архива П.П. Перцова для автора «Углов.» повышается и в материальном, и в общекультурном отношении за счет содержащейся в нем переписки с Розановым (700 писем) [2, с. 210]. Эпистолярные свидетельства особенно ценятся исследователем за возможность восстановления исторической справедливости, с чем он столкнулся на собственном опыте. В 1912 г. Дурылин занимался изданием китайского перевода Лао-Тзе (написание Дурылина), сделанного японцем Конисси. Книга вызвала неудовольствие Черткова, не поверившего словам Конис-си о сочувствии к нему Л.Н. Толстого. Читая в 1927 г. письма Толстого, Дурылин убедился в своей и переводчика правоте [2, с. 465]. Аналогичная ситуация отражена и в рассказе о находке писем Пушкина к Е.М. Хитрово, «изобличающих неопровержимо всю серьезность их отношений...», Дурылин называет этот факт исторической «пощечиной пушкинистам за оскорбленную ими женщину» [2, с. 254]2. Приведенные примеры убеждают, что письмо рассматривается Дурылиным историческим документом, помогающим восстановить реальную картину событий прошлого.

Подобное восприятие отличает Дурылина-исследователя в целом: личные письма, по его убеждению, предоставляют самые точные исторические сведения. Выразительнейший пример такого отношения - обсуждение письма пушкинского одноклассника А.Д. Илличевского его приятелю П.Н. Фуссу от 25 февраля 1815 г.3, в котором речь идет о знаменитом переводном экзамене в Лицее. В письме Илличевского не упоминаются пушкинские «Воспоминания в Царском Селе» и соответствующий эпизод с Державиным, ставший легендой, запечатленной Репиным. Это наталкивает Дурылина на размышления о «мысли обольщении» в исторических и историко-литературных суждениях [2, с. 234-236] и объясняет его отношение к истории как науке: он настаивает на необходимости учитывать ее субъективность. Достоверность наших знаний о прошлом, по его мнению, обеспечивается «голым» фактом и синхронным с событием его восприятием, единственно точным, поскольку время обязательно искажает его. «Письмо всегда правдивее «воспоминаний» - в письмах человек в своей «близи», в своем «довлеет дневи», в своем болотце или низинке, а «воспоминания» всегда - с горки, откуда видно дальше, но туманнее, золотистей и обманчивей» [2, с. 253], - пишет он.

Своеобразие научного мировоззрения Дуры-лина вызвано акцентированием личностного элемента в его картине мира: любое событие и явление не только совершается, но и воспринимается, и оценивается человеком. К чему бы ни обращался Дурылин, он ни на минуту об этом не забывал, будучи стихийным персоналистом. Специфику дурылинской философии позволяют выявить и заметки о чтении чужих писем. В частности, рассказ о письме фрейлины Дарьи Федоровны к Александру II, которое Дурылину прочел Н.И. Тютчев, обрамлен восклицаниями: «Вот люди!» [2, с. 229-231], выражающим восхищение личностью этой женщины. Изложение исторического факта (в данном случае это второй брак государя) привлекает Дурылина тем, что в описании лучше всего проявляются черты личности автора. Для иллюстрации к теме «супружеская любовь», объясняющей многое в В.В. Розанове, писатель рассказывает о чтении его семьей письма, в котором излагаются обстоятельства первого брака Розанова с А. Сусловой4. Таким образом, Дурылин использует письма и для характеристики упоминаемых в книге конкретных людей, и для выявления свойств человека вообще.

Ту же роль играют в «Углах...» и выписки из писем. Работая над воспоминаниями о Тол-

стом, автор фиксирует ряд фрагментов, выявляющих в Толстом то, что прошло мимо биографов. Например, он удивляется описаниям природы («В письмах Толстого поразительна природа» [2, с. 455], останавливается на помете «читай одна», обращенной 69-летним Толстым к 53-летней Софье Андреевне. Выписка завершается размышлением: «Это прекраснее, любовнее, чудеснее «Ромео и Джульетты». Прочтя это, жить хочется и жизнь славить!» [2, с. 469]. Приведенные примеры лишь иллюстрирует тезис, сформулированный автором уже в IV тетради: «<...> Но как ... ясны пишущие письма - по письмам: неуемный Пушкин, отшучивающийся от самого себя Вл. Соловьев, страстно-мыслительный Леонтьев, бесцветно-провинциальный Короленко - как они ясны по тону и духу своих писем. И тот, кто богаче и разностороннее духовно, тот богаче всего прежде всего в письмах. Вот отчего письма Розанова - великое произведение, целый клад, огромный рудник, а письма Короленки - жалкая обывательщина неумного провинциала «с честными идеями»» [2, с. 253-254].

Разнообразие форм презентации писем в ду-рылинской книге, а также их содержание обнаруживает, что письмо воспринималось Дурыли-ным как достоверный исторический документ и как источник сведений о человеческой личности, источник более убедительный, чем любые другие. Это проясняет не только дурылинскую концепцию истории, но и его концепцию личности. В 1926 г. он записал: «... в своем интересе к письмам как к историко-литературному чтению мы правы: человек узнает о человеке, если прибегает к письменным источникам, что-нибудь правдивое только в письмах, только в том, что человек открывает другому один на один. И то, что в письмах, случается, лгут - ничего не говорит против сказанного: лгущий сознательно другому в письме дает тем самым великолепную характеристику или своего малодушия и слабости (Тургенев), или своего предельного уединения, - желания оградиться от всех (Гоголь)» [2, с. 252].

Отличия письма от других форм высказывания - это его выраженный коммуникативный аспект, «обращенность, адресованность высказывания», ведь эта «его конститутивная особенность» [3, с. 295] имеет в жанре письма и формальное композиционное выражение: обязательное обращение в начале. Коммуникативная составляющая значима для Дурылина как формальное выражение диалогичности в бахтин-ском понимании. В IV тетради, написанной в 1926 г. в Мураново, он размышляет о письме

Эпистолярный элемент в книге С.Н. Дуръглина «В своем углу»

247

вообще: «Письмо - самая свободная и таинственная форма письменного общения людей, -и самая целомудренная. Письмо - однолюб: оно - по идее, по существу, по форме, по назначению, - всегда обращено к одному, рассчитано на единственного читателя, в мире и во времени, и потому те, кто, прочитав, сжигают письма или уничтожают их в конце своей жизни, - правы: каждый второй, прочитавший письмо, уже разрушил его форму, его 8ресИюиш, уже сделал его не письмом, а воззванием, обращением, прокламацией, чем-то, обращенным ко всем» [2, с. 252-253]. Таким образом, правдивость писем в раскрытии личности связывается Дуры-линым со спецификой их обращенности: только к одному человеку. Отмечу, что из всех типов писем (открытое, официальное, неотправленное, художественное и др.) в книге представлен только один: личное письмо, для которого характерна индивидуальная и конкретная адресность.

Диалогичность оказывается важнейшим элементом дурылинской философии. В интересующем нас эпистолярном аспекте она отражается и в утверждении ценности личной переписки, и в том, что аксиологический статус письма был для Дурылина выше, чем у иных речевых форм: «Письмо, в своей правде и неправде, всегда честнее лгущего монолога - всяких «исповедей» от блаженного Августина до неумного Ивана Наживина» [2, с. 253]. Понятно поэтому, что на первое место в познании личности Дурылин выдвигает не монологическую речь, а диалог. Подобное представление отразилось и в композиционном оформлении эпистолярных фрагментов в тексте книги; ее автор был способен осуществить себя только в диалоге: «... спрятанное в «углу» от повседневного, скрытое от посторонних глаз, мое «я» обладает статусом реальности лишь потому, что помнит о «другом»» [4], -формулирует современный исследователь. Самый большой пласт цитированных в книге писем содержательно представляет собой реплику в диалоге: фрагмент служит толчком для развития собственной мысли автора, которая продолжает, развивает или иллюстрирует чужую мысль. Например: «Леонтьев в письме к Фету (1892) напоминает ему его же слова со ссылкой на Шопенгауэра, что «всякий порядочный человек не обходится без суеверий» [2, с. 467], - пишет Ду-рылин и далее говорит о суеверии Пушкина и Толстого. В тексте «Углов.» есть даже цепочки писем, воссоздающие эпистолярный диалог. Так, например, оформлена 86 запись XII тетради: письмо Дурылину Н.К. Метнера из Франции и ответ на него Дурылина из Томска; в приведен-

ных фрагментах писем обсуждаются проблемы искусства и познания. В результате читателю представлена выразительная картина частной жизни людей, отделенных друг от друга тысячами километров, которые легко преодолеваются взаимным уважением и пониманием. Примеры подобного рода многочисленны. Примечательно, что с полемическими целями Дурылин редко приводит чужое слово; он ищет и находит у других созвучное себе. Например, переписанный в тетрадь ответ Дурылина на письмо Е.П. Казанович начинается словами: «Ужасно обрадовали Вы меня тем, что пишете в конце письма: «Надо лишить Денисьеву ее ореола, п.ч. при всей ее печальной доле она была не на высоте положения, а рядом с Эрнестиной Фед[оровной] и совсем, на мой взгляд, проигрывала». Точно Вы подслушали мои слова.» [2, с. 732].

Итак, в свою не предназначенную для печати книгу Дурылин обильно вставляет письма, поскольку этот речевой жанр содержательно организован коммуникативным началом. Становление и бытие личности определяется, по его мнению, в диалоге с близкими ему людьми; среди таковых упоминаются не только друзья и родственные по духу современники, но и культурные деятели прошлого. Изучение их наследия - профессиональное занятие Дуры-лина, в котором он активно обращался к письмам. Достоверность сведений, почерпнутых из эпистолярия, он объяснял нелитературным, «простым» словом письма, точность которого автор особенно ценил: «Простое слово о жизни - всегда правдивее литературного: оно ведь не «красное», а «простое», и часто воспоминания и записки, писанные «не мудрствуя лукаво», являются хорошей и нужной корректурой «красного словца».» [2, с. 229]. Сказанное объясняет научный метод Дурылина, известного, прежде всего, как историк литературы и театра, опирающийся на множество фактов: смысл эстетически обработанного слова часто проясняется обращением к реальности, наиболее достоверно отраженной в «живом» слове личного письма.

Примечания

1. Дурылин С.Н. В своем углу. Из старых тетрадей. М.: Московский рабочий, 1991.

2. Пушкинисты - предмет постоянных нападок автора в «Углах.».

3. Письмо вычитано в «Русском архиве» (Вып. Х. М., 1964. Стлб. 1061-62.), источник сообщается в тексте.

4. Дурылин в данном случае исполнял поручение автора письма.

Список литературы

1. Торопова В.Н. От составителя // Дурылин С. В своем углу. К 120-летию С.Н. Дурылина 1886-1954. Библиотека мемуаров. М.: Молодая гвардия, 2006. С. 860-862.

2. Дурылин С. В своем углу. К 120-летию С.Н. Дурылина 1886-1954. Библиотека мемуаров. М.: Молодая гвардия, 2006. 890 с.

3. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: «Искусство», 1986. С. 250-296.

4. Резниченко А. Дурылин Сергей Николаевич [Электронный ресурс] http://krotov.info/history/19/ 1890_10_2/1886_dшrylm.htm (дата обращения 27.03.2014)

EPISTOLARY ELEMENT IN THE BOOK "IN ONE'S OWN CORNER" BY S.N. DURYLIN

I.V. Moteyunayte

The paper analyzes the inclusion of letters in the text of a diary book by S.N. Durylin "In one's own corner." Showing forms of representation letters in the text explains the axiological status of a personal letter in the minds Durylin-researcher and clarifies his perception of history and the concept of personality.

Keywords: "In one's own corner" by Durylin, letter, diary, history of literature, dialogie, speech genre.

References

1. Toropova V.N. Ot sostavitelya // Durylin S. V svoem uglu. K 120-letiyu S.N. Durylina 1886-1954. Biblioteka memuarov. M.: Molodaya gvardiya, 2006. S. 860-862.

2. Durylin S. V svoem uglu. K 120-letiyu S.N. Durylina 1886-1954. Biblioteka memuarov. M.: Mo-lodaya gvardiya, 2006. 890 s.

3. Baxtin M.M. Problema rechevyx zhanrov // Baxtin M.M. E'stetika slovesnogo tvorchestva. M.: «Iskusstvo», 1986. S. 250-296.

4. Reznichenko A. Durylin Sergej Nikolaevich [E'lektronnyj resurs] http://krotov.info/history/19/ 1890_10_2/1886_durylin.htm (data obrashheniya 27.03.2014)