Научная статья на тему 'Эпистолярий Д. Д. Шостаковича как способ авторского самовыражения'

Эпистолярий Д. Д. Шостаковича как способ авторского самовыражения Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

CC BY
473
61
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ЖАНР / ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ТЕКСТ / ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ДИСКУРС / ЭПИСТОЛЯРНЫЕ КОММУНИКАТИВНЫЕ УНИВЕРСАЛИИ / САМОПРЕЗЕНТАЦИЯ / EPISTOLARY GENRE / EPISTOLARY TEXT / EPISTOLARY DISCOURSE / EPISTOLARY COMMUNICATION UNIVERSALS / SELF-PRESENTATION

Аннотация научной статьи по искусствоведению, автор научной работы — Курьянович Анна Владимировна

Статья посвящена рассмотрению способов осуществления стратегии самопрезентации в эпистолярии Д.Д. Шостаковича. На материале писем разных лет, адресованных разным корреспондентам, демонстрируется обусловленность авторского самовыражения особенностями личности и мировоззрения композитора, а также своеобразием современной ему исторической эпохи. Особое внимание уделяется анализу стилистических и графических средств создания образа автора в эпистолярных произведениях Шостаковича.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The article considers the ways of self-presentation strategy implementation in D.D. Shostakovich epistolary texts. The material from messages of different years addressed to various correspondents demonstrates the conditioning of copyright self expression by personality characteristics and the composer outlook, and originality of contemporary historical epoch. Special attention is paid to the analysis of stylistic and graphic tools to create the author image in epistolary works of Shostakovich.

Текст научной работы на тему «Эпистолярий Д. Д. Шостаковича как способ авторского самовыражения»

УДК 81.38/42

ЭПИСТОЛЯРИЙ Д.Д. ШОСТАКОВИЧА КАК СПОСОБ АВТОРСКОГО САМОВЫРАЖЕНИЯ

А.В. Курьянович

Томский государственный педагогический университет E-mail: [email protected]

Статья посвящена рассмотрению способов осуществления стратегии самопрезентации в эпистолярии Д.Д. Шостаковича. На материале писем разных лет, адресованных разным корреспондентам, демонстрируется обусловленность авторского самовыражения особенностями личности и мировоззрения композитора, а также своеобразием современной ему исторической эпохи. Особое внимание уделяется анализу стилистических и графических средств создания образа автора в эпистолярных произведениях Шостаковича.

Ключевые слова:

Эпистолярный жанр, эпистолярный текст, эпистолярный дискурс, эпистолярные коммуникативные универсалии, самопрезентация.

В каждой моей ноте есть капля моей живой крови...

Из переписки Д. Шостаковича с В. Дуловой

Д.Д. Шостакович (1906-1975) - один из немногих композиторов, чья личность и творчество по сей день вызывают множество противоречивых оценок. Для одних он величайший художник современности, говорящий с людьми языком музыки, в глазах других - «государственный» композитор, позволивший политике и официальным властям определять суть и роль искусства в обществе. В своем творчестве Шостакович предстает композитором, «рожденным многосложным ХХ веком» (Д.Б. Кабалевский). Историческое время имело на него исключительное воздействие. Эту мысль хорошо сформулировал М. Арановский в статье «Вызов времени и ответ художника»: «Вполне тривиальна мысль о том, что каждый художник ведет особый диалог со своим временем, но характер детерминированности его творчества эпохой, «привязанности» к ней во многом зависят от свойств его личности. Если Прокофьев излучал здоровье и оптимизм, а Стравинский демонстрировал спокойствие олимпийца, то Шостакович жил бедами и болями своего времени, аккумулируя в себе, кажется, все его катастрофы. Его музыка — великий плач по человеческой судьбе в этом чудовищном по злодеяниям XX веке» [1. С. 16]. В жизни Шостаковича линия творчества всегда была определяющей, идеалы искусства — превыше всего. При этом не вызывает сомнений нравственно-этическая составляющая жизненной позиции композитора, чей творческий гений подкреплялся силой и красотой личности. Философия, этика и эстетика гуманизма, в основе которого лежит борьба за совершенство человека, мотивационно обусловливают присутствие в характере музыканта определенных черт и выбор стратегий поведения в сфере общественной и межличностной коммуникации.

Истинно национальный композитор по своему восприятию жизни, творческому методу, Шостакович, благодаря богатству и глубине содержания произведений, огромному диапазону жанрово-стилевых проявлений, вышел за грань национальных представлений, став феноменальным явлением общечеловеческой культуры.

Отзывы известных всему миру деятелей культуры дают высочайшую оценку личности Шостаковича и его творчеству: «Выдающееся музыкальное и виртуозное дарование», «выдающийся по таланту музыкант. Достойно удивления и восхищения» (А.К. Глазунов, русский композитор, дирижер, директор Петербургской консерватории); «... обгоняющий своей музыкой

Курьянович Анна Владимировна, канд. филол. наук, доцент кафедры современного русского языка и стилистики Историко-филологического факультета Томского государственного педагогического университета. E-mail:

[email protected] Область научных интересов: коммуникативная стилистика текста; теория эпистолярного текста и эпистолярного дискурса; психология речевого общения; жанроведение; русская речевая культура; юрис-лингвистика; гендерология; прагмалингвистика.

время, талантливый, мятущийся, резкий и прямой в вопросах принципиальных» (Г. Уланова, русская балерина); «Музыка Шостаковича, впитав богатейшие песенные традиции русского народа, является в то же время и глубоко современной. Подобного органического соединения традиций и современности я не могу отыскать в творчестве ни одного композитора нашей эпохи... Поэтическое богатство, помноженное на богатство музыкальное, сделало произведения Шостаковича вершиной музыкального творчества. Ясно, что этим произведениям уготовано бессмертие. Они останутся в сердце и памяти народа и сделаются частью основы, на которой следующие поколения советских людей будут воздвигать новые этажи здания своей культуры... Шостакович - песня, родившаяся в душе русского народа. И мы должны быть благодарны русскому народу за это» (Кобо Абэ, японский писатель, драматург, сценарист); «Все, кто знал Шостаковича лично или читал о его жизни и творчестве, хорошо знают, что этот великий музыкант в суровые годы войны остался в осажденном Ленинграде и мужественно выстоял вместе с защитниками города... Всю его жизнь и дух его произведений можно рассматривать как символ торжества добра над злом. Именно это, на мой взгляд, ставит Шостаковича на незабываемое место в истории музыки» (Ван Клиберн, американский пианист); «Амплитуда его восприятия действительности была чрезвычайно широкой, многогранной, и можно ручаться за его стопроцентную художественную цельность. Музыку он всегда писал до конца честно. Музыку любого содержания, тематики и жанра» (Моисей Вайнберг, российский композитор) [2].

Глубине содержания соответствует стиль музыки Шостаковича, оригинальный, сочетающий традиции классики и смелые новаторские тенденции: «В большинстве случаев музыка Шостаковича именно нарушала сложившуюся тогда в обществе, в целом весьма консервативную, систему ожиданий. Все в этой музыке было необычным, начиная от интонации, кончая драматургическими концепциями. Неудивительно, поэтому, что большинство слушателей ее отвергало. Впрочем, не были исключением и музыканты» [3]. «Шостакович жил в Советском Союзе и понял сложившуюся здесь ситуацию как трагедию страны и народа, как характерный для своего времени тип человеческого бытия, который заслуживает нравственной оценки, а значит, и художественного исследования. И оказался прав. А то, что воспринимается в качестве трагедии, только как трагедия и может быть воссоздано» [1. С. 227].

Ставшая живым и взволнованным откликом творца на важнейшие события эпохи, его музыка и сегодня не потеряла своей философско-этической актуальности.

В творческом дискурсе Д.Д. Шостаковича, помимо основного пласта — музыкального, присутствует также литературная составляющая: мемуарная проза, публицистика и эпистоля-рий. Музыкально-литературный дискурс Д.Д. Шостаковича демонстрирует разносторонность интересов, глубину творческого дара, неординарность человеческой натуры, силу духа одной из наиболее масштабных фигур ХХ столетия.

Эпистолярий композитора занимает важнейшее место в его творческом наследии, является богатейшим источником сведений о его жизни и творчестве и одновременно - ярким иллюстративным материалом, который может быть эффективно востребован в целях получения новой информации и подтверждения уже имеющейся относительно действующих в сфере эпистолярной коммуникации законов и тенденций.

По воспоминаниям дочери Галины, отец ее состоял в обширнейшей переписке с разными адресатами, к самому процессу общения посредством писем относился серьезно, проявляя при этом максимум такта и внимания к своему собеседнику: «Он писал очень много писем. Всякий день на его столе накапливалась целая стопка заклеенных конвертов и открыток. Надписывал он их не по-советски небрежно - сначала фамилию, а потом инициалы адресата, а так, как это полагалось в старой России, уважительно - полностью имя, отчество, а уже затем фамилия» [4]; «он очень любил письма писать, в то время редко кто так много писал - можно позвонить, рассказать, получить ответ и все ясно, а он очень много писал. Я помню даже, что в день он просил опустить по три, по четыре письма. Он считал, что на любое пришедшее письмо обязательно нужно ответить, - хоть два слова, хоть три слова. Он не только письма вежливости писал, писал довольно много откровенных писем. Вообще он был неплохой писатель, даже хороший. Он получал удовольствие, когда писал письма» [2].

По мнению исследователя Л.Г. Ковнацкой, «Шостаковича можно назвать эпистолярным человеком. Всю жизнь он был аккуратен в переписке, неукоснительно соблюдая в этом этикет;

писал много, особенно щедро - друзьям. Собрания писем к матери и к друзьям разных лет в совокупности своей показывают жизнь Шостаковича с большой детализированностью, яркостью, в динамике и эволюции» [5. С. 13]. Однако, как вспоминает И.Д. Гликман, композитор «не собирал и не хранил писем своих корреспондентов. В редких случаях он на какое-то время оставлял у себя понравившиеся ему по какой-либо причине письма, чтобы их перечитать» [6. С. 4, 5].

Эпистолярное наследие великого музыканта ХХ в. сегодня вполне доступно современному читателю и исследователю, всем тем, кто проявляет интерес к личности и творчеству Шостаковича. Значительная часть эпистолярия опубликована [7—10]. Фрагменты обширной переписки Шостаковича с многочисленными корреспондентами широко представлены на официальном сайте композитора [2].

Согласно выделенным нами законам эпистолярной коммуникации [11. С. 84—145], важное место в коммуникативно-прагматической программе эпистолярных текстов (далее - ЭТ) отводится авторской самопрезентации: «Самый драгоценный сюжет писем - личность Шостаковича, импульсивная, сверхэмоциональная, постоянно встревоженная, полная движения и жестикуляции, искрящаяся живыми красками» [5. С. 16], «Дмитрий Дмитриевич исповедался в своих произведениях и они, помимо своей громадной объективной ценности, составляют его внутреннюю биографию» [6. С. 4], «в письмах Дмитрия Дмитриевича я всегда ощущал какую-то частицу его самого» [Там же. С. 6].

Обусловленная фактором дистанцированности коммуникантов потребность автора письма в самораскрытии реализуется в направлении функциональных векторов информативности, оценочности, фатичности.

Самохарактеристика композитора в эпистолярии касается разных сторон его личности, жизни и творчества, однако в неодинаковой степени. Например, о своей личной жизни, семейных взаимоотношениях, о женах и детях Шостакович особенно не любит распространяться, ограничиваясь в письмах, обращенных к близким друзьям, самой необходимой информацией, зачастую - исключительно этикетного свойства: «Максим (сын композитора - А.К.) находится в больнице. Сегодня ему вырезали гланды. Предполагается, что от этого его сердце пойдет на поправку. Ужасно его жаль. Но надо надеяться, что он поправится» [7. С. 92], «Передай всем твоим сердечный привет, от Ирины тоже» [Там же. С. 192], «Здесь (в Пярну - А.К.) мы с Ириной живем хорошо. Тихо и спокойно, однако Ирине приходится вести домашнюю работу, готовить пищевой рацион, ходить на рынок и т. п.» [Там же. С. 294]. В этом плане музыканта можно считать закрытым человеком.

Иначе обстоит дело с информированием собеседников о событиях своей «внешней» жизни. Например, по наиболее «протяженному» из эпистолярных циклов - переписке с И. Гликманом - можно восстановить события жизни Шостаковича, человека пунктуального, до щепетильности точного в деталях и мелочах, буквально по дням и часам: «20 июля мы приедем в Комарово, о чем ставлю тебя в известность» [Там же. С. 129], «31-го улетаю на 10 дней в Прагу» [Там же. С. 148], «27/Х11 я вышел из больницы и сразу поселился на даче. 21.1 возвращаюсь в больницу обратно, сроком на две недели» [Там же. С. 163] и т. п.

С близкими друзьями - И.Д. Гликманом и И.И. Соллертинским — Шостакович делится своими чувствами, эмоциями, переживаниями. Со страниц писем встает образ человека, глубоко и тонко чувствующего, порой - предельно чувствительного, ранимого, поддающегося хандре, мрачному настроению: «В общем все это отчасти меня беспокоит, а в силу расшатанности нервной системы беспокоит больше, чем нужно» [Там же. С. 36], «Когда я в кино или по телевидению вижу Неву, Исаакия и т.д., у меня набегают слезы на глаза» [Там же. С. 285]; «У меня явно не в порядке нервная система. Частенько, ночью, страдая от бессонницы, начинаю плакать. Слезы текут обильно и сдерживать их не представляется никакой возможности. Нина с детьми спит в другой комнате и поэтому я им не мешаю» [8. С. 225].

«Внутренний» портрет Шостаковича создается им самим в переписке с разными корреспондентами достаточно рельефно и детально. Строчки писем свидетельствуют о стойкости и мужестве, проявляемых музыкантом в борьбе с болезнями: «Берегите здоровье. А о моих жалобах никому не говорите» [7. С. 41]. Как пишет в своем комментарии И.Д. Гликман, «о своем скверном физическом состоянии Дмитрий Дмитриевич никому из посторонних не давал знать,

полагая, что им нет никакого дела до его самочувствия. Он держался в таких случаях стойко и мужественно» [Там же. С. 69].

Целый ряд суждений автора говорит о присущей ему скромности, желании быть неприметным на сцене, простым в быту. Например, на фоне своей, «гигантских масштабов» (И. Гликман), популярности в Америке Шостакович в одном из писем 1942 г. к И.Д. Гликману замечает весьма сдержанно и «вскользь»: «Получил недавно приглашение от Нью-йоркской филармонии продирижировать в октябре 8 симфоническими концертами. Я отказался, т.к. дирижировать не умею» [Там же. С. 46]. В другом послании, 1946 г., фигурирует высказывание, напрямую отражающее самооценку автора: «Много работаю, но ничего не сочиняю. Надеюсь, что это лишь временные неполадки в моем скромном и незначительном даровании. Скромность украшает человека» [Там же. С. 72]. Не отрицая факт своей творческой одаренности (ср.: «дарование - то же, что талант» (книжн.) [12. С. 152]), автор атрибутирует ее как скромную («сдержанную в обнаружении своих достоинств, заслуг, не хвастливую» [7. С. 726]) и незначительную («не имеющую существенного, важного значения; ничем не замечательную, незаметную» [Там же. С. 406]). Как комментирует адресат, «слова эти сказаны отнюдь не для рисовки, потому что рисоваться он не любил» [Там же. С. 73]. В письме, адресованном писательнице Г. Серебряковой, Шостакович развивает мысль о таланте: «Я не гений. И когда меня так называют я очень смущаюсь. Вообще такого рода определения как "гений", "бездарность" и т.п. мало что говорят. Я знаю, что известные преувеличения моих "достижений" зависят главным образом от той рекламы, которую мне сделал генералиссимус. Я знаю, что еще и при своей жизни я встану на свое место. Таково мое абсолютно честное убеждение. Несколько смягчает мучения совести моя музыка, но ведь язык музыки мало понятен» [2]. В контексте имеется два полюсных смысла, противостояние которых выражено посредством двух вербальных групп: гений, достижения, с одной стороны, а с другой, - не гений, очень смущаюсь, мучения совести, известные преувеличения моих достижений.

Та же сдержанность - в самооценке своих творческих свершений. Как вспоминает И. Гликман, Шостакович «решительно ничего не говорил об успехе, словно его и в помине не было. Гораздо важнее успеха для Дмитрия Дмитриевича было внутреннее удовлетворение тем, что симфония, вызванная к жизни властной потребностью его художнической души, нашла горячий отклик в сознании и в сердцах слушателей» [7. С. 43]. «Излюбленная формула Шостаковича: вместо какой бы то ни было характеристики очередного своего сочинения, он очень часто ограничивался, если можно так выразиться, «анкетными» данными о количестве частей, из которых оно состоит» [Там же. С. 60]: «Возможно, что тебе известно, что я закончил 8-ю симфонию, которая состоит из пяти частей. 3-го ноября ее предложено исполнить под управлением Мравинского» [Там же].

К себе как профессиональному композитору Шостакович предъявлял жесткие требования, порой излишне критично относился к сочинениям - результатам своей творческой деятельности: «Я аккуратно посещаю репетиции моей оперетты («Москва - Черемушки» -А.К.). Горю со стыда. Если ты думаешь приехать на премьеру, то советую тебе раздумать. Не стоит терять время для того, чтобы полюбоваться на мой позор. Скучно, бездарно, глупо. Вот все, что я могу тебе сказать по секрету» [Там же. С. 145], «Закончил я 9-й квартет, но очень им недоволен. Поэтому в припадке здоровой самокритики я сжег его в топке. Это второй случай такого рода в моей "творческой практике"» [Там же. С. 168]. С присущей ему иронией («свойственным мне чувством юмора» [Там же. С. 166]) Шостакович трансформирует устойчивое выражение здоровая критика (т. е. «полезная, правильная» [12. С. 227]), проецируя вектор его прагматики в свой адрес (самокритика). В процессе творческой деятельности композитор выработал для себя своеобразные критерии оценки «качества» ее результатов: «Прекрасную музыку, как ни играть, все равно будет хорошо. Любую прелюдию и фугу Баха можно играть в любом темпе, с любыми динамическими оттенками или без таковых, и все равно будет прекрасно. Вот как надо писать музыку, чтобы ни одна каналья не могла ее испортить» [7. С. 115].

Отметим, что Шостакович самокритичен и в отношении других своих качеств и видов деятельности. Например, эпистолярные метакомментарии демонстрируют свойственную ему заниженную самооценку своего речевого мастерства, проявляющуюся порой в «бурных

вспышках мемуарофобии» (И.Д. Гликман): «ведь я не литератор», «я не писатель... я более или менее умею писать ноты, а не мемуары о других и о себе!» [6. С. 3, 4], «писем писать не умею» [10. С. 13], «я плохой рассказчик» [Там же]; «Несмотря на мою нелюбовь к писанию писем, я их написал тебе гораздо больше» [8. С. 241]; «Мое перо как-то плохо владеет эпистолярным стилем» [7. С. 61].

Однако в письмах можно встретить случаи объективно сформулированных положительных самооценок: «Вчера впервые были проиграны полным оркестром 1-я и 2-я части (7-й симфонии). На меня это произвело сильное впечатление и я полдня ликовал, радуясь своему детищу» [Там же. С. 38], «Во время моей болезни, вернее, болезней, я взял партитуру одного моего сочинения. Я просмотрел ее от начала и до конца. Я был поражен достоинствами этого сочинения. Мне показалось, что сочинивши такое, я могу быть горд и спокоен. Я был потрясен тем, что это сочинение сочинил я» [Там же. С. 85], «Приехавши домой, раза два попытался его сыграть, и опять лил слезы. Но тут уже не только по поводу его псевдотрагедийности, но и по поводу удивления прекрасной цельностью формы. Но, впрочем, тут, возможно, играет роль некоторое самовосхищение, которое, возможно, скоро пройдет и наступит похмелье критического отношения к самому себе» [Там же. С. 159]; «27XII1941 года закончил 7-ю симфонию. 3 части вышли удачно. 4-я часть пока еще совсем свежа и поэтому достаточно критически отнестись к ней не могу, но как будто тоже удачно. Первые три части (особенно 1-я и 3-я) выдержали испытание временем и продолжают мне нравиться и сейчас» [8. С. 225]. Репрезентантами эмоций в данных контекстах выступают лексемы с ярко выраженной коннотацией: ликовать - «торжествовать, восторженно радоваться» [12. С. 326], радоваться - «испытывать радость, предаваться радости, т. е. веселому чувству, ощущению большого душевного удовлетворения» [Там же. С. 640], потрясти - «сильно взволновать, произвести большое впечатление» [Там же. С. 573], лить слезы - «непрестанно или с силой плакать» [Там же 2. С. 329] в связи с переживаемыми сильными эмоциями, чувствами, удивление -«впечатление от чего-н. неожиданного и странного, непонятного» [Там же. С. 826], самовосхищение - производное от лексемы восхищение в значении «высшее удовлетворение, восторг» [Там же. С. 99]. Появление такого рода «хвалебных», направленных в свой адрес строк можно объяснить тем, что сам по себе факт появления и существования «хорошей музыки», по Шостаковичу, самодостаточен, самоценен и рассматривается вне своей соотнесенности с конкретным автором: это достояние культуры и народа как выразителя этой культуры. В подобных ситуациях философской отстраненности Шостакович испытывает гордость в целом за человечество как его представитель, не отрицая свой вклад в «общее дело»: это сочинение сочинил я, радуясь своему детищу («о том, что создано собственными трудами, заботами» (высок.) [Там же. С. 163]). В одном из писем к Б. Тищенко композитор непосредственно формулирует эту идею: «Ягоржусь за человечество, что его великие сыны родили такие великие мысли» [10. С. 20].

Отметим, что размышления над проблемой автора - творца, талантливой личности -вызывают у Шостаковича живой, неподдельный интерес: «То, что я видел в больнице в области лечения, вызывает у меня восторг, удивление, великое восхищение человеческим гением. В данном случае речь идет о Гаврииле Абрамовиче Илизарове (известном хирурге-ортопеде, у которого лечился Д.Д. Шостакович - А.К.)» [7. С. 270].

Судя по письмам, композитор способен отстаивать свои права как автор музыкальных произведений. В частности, В. Кеменову, председателю Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, Шостакович пишет о необходимости соблюдения этических норм и обязательств перед ним как композитором: «Я прошу ВОКС защитить мою авторскую честь и сделать так, чтобы подобные безобразия не повторялись... Я еще раз прошу Вас защитить мои авторские интересы (речь идет о записи 2-го квартета на пластинку, осуществленной со множеством технических огрехов и купюр, - А.К.)» [2].

В ЭТ Шостаковича присутствуют высказывания, суть которых состоит в демонстрации его отношения к творчеству как трудной, ответственной работе: «Много работаю, до утомления, до осточертения» [Кара Караеву: 2] (осточертеть - то же, что осатанеть, т. е. «сильно надоесть, опротиветь» [12. С. 464; 461]). Творческим кредо композитора можно считать слова из письма, обращенного к И.Д. Гликману: «Я не рассчитываю на полное признание этого сочинения, но не писать его я не могу» [7. С. 175]. «Вот признание настоящего художника, каким

был до кончика ногтей Шостакович», - таков комментарий к этим словам адресата [Там же. С. 176]. Предназначение творчества видится автору высоким: «Но работать надо не для наград, а для народа, во имя любви к народу, во имя беспредельной преданности к народу... Если Вы твердо усвоите это правило, тогда Вам будет очень легко на душе и Вас не будет волновать вопрос "дадут или не дадут". И Вы не будете тогда писать трафаретные балетные adagio...» (Шостакович - Кара Караеву) [2].

Письма дают понять, насколько важна была для Шостаковича музыка - начало, во многом определявшее его душевное состояние, без которого он не мыслил жизни: «После очень плохого настроения, которое было у меня по прибытии в гор. Куйбышев, таковое (настроение) исправилось и стало не очень плохим. Скучаю без музыки, без друзей» [8. С. 219], «Иногда бывает мучительно трудно без тебя и скучно без музыки» [Там же. С. 244], «У меня уже разливается желчь от злости, что я не в Новосибирске и из-за этого не могу слушать ту прекрасную музыку, которая исполняется оркестром Ленинградской филармонии. Слушание хорошей музыки для меня органическая потребность, которой здесь, в Куйбышеве, я лишен почти совсем» [Там же. С. 246]; «Вообще ужасно трудно говорить о музыке. Все-таки я до сих пор воспринимаю ее очень эмоционально. И если меня что-либо разволнует или рассмешит, то я и доволен. Пожалуй, у меня такое же отношение и к поэзии, и к литературе» [10. С. 14]. Не случайно, описывая свое душевное состояние в вынужденной ситуации отсутствия в его жизни «хорошей», «прекрасной музыки», композитор использует глагол скучать, который в сочетании с одушевленным/неодушевленным существительным в творительном падеже имеет значение «томиться из-за отсутствия кого-чего-н.» [12. С. 726]. При этом в семантике объекта актуализируются семы «необходимое», «близкое, родное», «весьма значимое и значительное в жизни».

В письмах к определенному кругу адресатов (И. Гликману, Б. Яворскому, А. Клячкину, В. Когану, Л. Атомвьяну) содержится информация о страстной увлеченности Шостаковича футболом. «Футболомания» (И.Д. Гликман) - хобби композитора, интерес к которому не покидал его на протяжении всей жизни: «В городе у меня есть крупная приманка: футбольные матчи на первенство СССР. Я нежно полюбил это поучительное зрелище и уже в течение пяти лет не пропускаю ни одного матча. В этом деле я уже приобрел некоторую квалификацию и являюсь зрителем академического толка» (Шостакович - Б. Яворскому) [2].

Эпистолярий, наконец, дает возможность приблизиться к пониманию мировоззренческих установок автора. Например, в письмах к разным адресатам Шостакович довольно глубоко высказывается относительно важнейших философских категорий: «Нельзя лишаться совести. Потерять совесть - все потерять», «Добро, любовь, совесть - вот, что самое дорогое в человеке. И отсутствие этого в музыке, литературе, живописи не спасают ни оригинальные звукосочетания, ни изысканные рифмы, ни яркий колорит» [10. С. 19], «А любовь в жизни -это самое главное. И кроме того это, дело очень серьезное и ответственное. Тут всегда должно быть гармоничное сочетание чувства и рассудка» (дочери, Г.Д. Шостакович) [2], «За последнее время я больше всего стал жалеть время. Деньги можно заработать, взять взаймы, украсть. А время пропадет бесследно и навсегда» [Кара Караеву: Там же], «Всем, кто меня любил, принадлежит моя любовь. Всем, кто мне делал зло, шлю свое проклятье» [7. С. 127].

В одном из писем, адресованных И. Гликману, упоминается один из чеховских литературных персонажей, на которого, по собственному признанию автора, он похож: «Когда я читаю "Палату № 6" Чехова, и когда в этой повести речь идет об Андрее Ефимовиче Рагине, то мне кажется, что я читаю мемуары обо мне. Особенно это относится к описанию приема больных, или когда он подписывает "заведомо подлый счет", или когда "мыслит"... И ко многому другому. Перечитайте "Палату № 6". Тогда "мой образ" для Вас станет ясным» [2. С. 45]. Возможно, в осмыслении этой усматриваемой Шостаковичем параллели на первое место выдвигается проблема взаимоотношений человека и общества, так остро на протяжении всей жизни стоявшая перед самим композитором. К тому же, на наш взгляд, гуманистический пафос произведений А.П. Чехова чрезвычайно созвучен мировоззрению Шостаковича: «Андрей Ефимыч медленно и тихо, ни на кого не глядя, стал говорить о том, как жаль, как глубоко жаль, что горожане тратят свою жизненную энергию, свое сердце и ум на карты и сплетни, а не умеют и не хотят проводить время в интересной беседе и в чтении, не хотят пользоваться на-

слаждениями, какие дает ум. Только один ум интересен и замечателен, всё же остальное мелко и низменно» [13. С. 117].

В соответствии с законами текстовой коммуникации, определяемыми нами для эпистолярной сферы [11], особую значимость в письмах приобретают невербальные способы передачи информации. Относя к таковым графические средства в их широком понимании (пунктуационные, иллюстративные элементы, а также знаки и символы), остановимся на тенденциях в использовании данного арсенала средств в эпистолярии Шостаковича в аспекте авторской самохарактеристики.

Насколько позволяют судить свидетельства родных и друзей композитора, можно сказать, что для него было свойственно проявление повышенного внимания к графическим средствам оформления и передачи своих мыслей. Например, Максим Шостакович, сын композитора, вспоминает: «Как он писал ноты - ведь очень мало, кто это видел. Листы его партитур напоминают по графике рисунки Леонардо да Винчи - в них такой мощный рисунок - его партитуры совершенны по графике. во второй части его 4-й симфонии, говорят, он нарисовал свой автопортрет - там идет постепенное включение сперва духовых, потом струнных инструментов, и это получается как бы его профиль в нотах» [2].

Причудливое переплетение музыкальной темы и вербальных средств (сопутствующие исполнению музыки тексты для хорового исполнения, либретто опер) чрезвычайно интересовало композитора в профессиональном и личностном отношении. Так, в одном из писем, адресованных И.Д. Гликману, встречается фраза, во многом раскрывающая суть отношения Шостаковича к синтезу музыки и слов в акте свободного творчества и роли в этом процессе самого творца: «Основная тема квартета ноты В. Es. С. Н., т. е. мои инициалы (Д.Ш.)» [7. С. 159].

В отношении писем как предметов фактурного ряда музыкант также проявлял некий пиетет, в заботе о форме - щепетильность и педантизм: «Продолжаю писать красным цветом. Кончилась черная ручка, а запаса нет» [Там же. С. 198], «Прости, что пишу на такой бумаге. Другой нет под рукой» [Там же. С. 202].

Наиболее частотным графическим средством из числа пунктуационных знаков в эпи-столярии Шостаковича можно считать круглые скобки: «А.К. Лядов (композитор) когда-то сказал: "Пушкин - явление великое. Когда-нибудь так будет говорить весь мир". (Я цитирую, возможно, не очень точно)» [10. С. 39], «Т.М. Литвинова просила узнать у тебя, не встречаешься ли ты с некоей Любой (фамилию позабыл) и если встречаешься, то попроси ее (Любу) написать ей (Тане) письмо» [8. С. 229].

В целом ряде случаев скобки используются синхронно и в одном функционально-прагматическом направлении с восклицательным и вопросительным знаками: «Приближается день моего рождения - 25 сентября, который я хочу отпраздновать с треском. Я уже составил список гостей (около 30 человек!!!)» (Шостакович - А. Вильямс) [2], «... я лишил тебя столь драгоценных в наши дни моментов (часов или минут?) сна» [Там же. С. 228], «Слабость моих ног мне объясняют нервным заболеванием. (?)» [7. С. 249].

Наделение вопросительного и восклицательного знаков самостоятельной функциональной нагрузкой в тексте - крайне редкое, однако имеющее место в ЭД Шостаковича явление. Например, одно из писем в рамках цикла к Гликману автор начинает с обращения, после которого ставит восклицательный знак: «Дорогой Исаак Давыдович!» [Там же. С. 108]. Адресат сопровождает это следующим комментарием: «Шостакович, против своего обыкновения, обращаясь ко мне, поставил вместо неизменной точки восклицательный знак. Эту деталь я рассматривал как выражение тревожной эмоции, вызванной "неприятными", как он пишет, обстоятельствами (смертью жены - А.К.)» [Там же].

Из перечня собственно графических знаков «излюбленными» у Шостаковича являются цифры. Их использование в огромном количестве в текстах писем можно объяснить такими свойствами натуры музыканта, как точность и следование факту в изложении информации, пунктуальность в жизни. Например, строчки из письма Д.Д. Шостаковича И.Д. Гликману от 17 июля 1958 г. «Маргарита и я приглашаем Веру Васильевну и тебя 26-го июля к 5 часам на праздничный обед в честь 2-летия нашего бракосочетания» [Там же. С. 139; 140] адресат сопровождает таким комментарием: «Обед состоялся в точно назначенный срок. Дмитрий Дмитриевич, будучи очень хорошо воспитанным человеком, строго соблюдал правила друже-

ского обхождения, не допуская никакой небрежности в приглашении на какие-либо большие или малые праздники, каковым он неизменно придавал большое значение...» [Там же. С. 140]. Приведем примеры использования цифровых знаков из писем к разным адресатам: «Мне нужно в этот день (день рождения - А.К.) зажечь 44 свечи. Из них 20 я могу воткнут в имеющиеся у меня 4 канделябра, 2 жирандоли и 2 подсвечника» (Шостакович - А. Вильямс) [2], «На всякий случай сообщаю Вам новые номера моих телефонов с 27 июля. 2-29-95-29 (город) 1-58-6640 (дача)» [10. С. 33], «После завтра будет ровно 2 месяца, как мы вылетели из Ленинграда. В Москве прожили до 15 октября, а с 22-го октября живем в Куйбышеве... Играем с Левой в 4 руки... Напиши о возможности моего приезда дней на 5-6 в Новосибирск» [8. С. 219]. Часто в качестве сопутствующих цифрам используются другие знаки, например: «Здесь очень жарко. Иногда жара достигала 36°» [Там же. С. 237], «... предварительно позвони (тел. № 35)» [7. С. 107].

Автором рассматриваемого эпистолярия нередко используется такой графический способ репрезентации смысла в тексте, как актуализация звукобуквенной оболочки слова, а именно - передача заимствованного слова средствами алфавита родного для него языка. В силу профессиональной принадлежности автора данные лексемы представляют собой музыкальные термины: «ИВы не будете тогда писать трафаретные балетные adagio» (Шостакович - Кара Караеву) [2], «Посетил меня сегодня дирижер (generalmusicdirector ялтинской филармонии) тов. В.К. Субашиев» [8. С. 217], «... заводят патефон и ставят Es-dur-ную симфонию Гайдна» [Там же. С. 223], «... я написал 10 хоров a cappella» [7. С. 92], «Играть могу лишь медленно и pianissimo» [Там же. С. 141], «Ведерникова в Италии переучили на bel canto» [Там же. С. 172]. Наиболее частотной в этом перечне является лексема opus, употребляемая в разных словоформах (форма множественного числа фигурирует в варианте записи opus 'ы): «В музыкальном языке этого opus'a использованы народное творчество и классическое наследие» [Там же. С. 206], «Яхочу прослушать, как мы будем демонстрировать наши opus'u» [10. С. 5]. Ср. с данными словаря: «Опус - отдельное музыкальное сочинение в ряду других сочинений того же композитора» (спец.) [12. С. 457].

Из числа подобных слов, но не из области музыкальной терминологии, востребованным в ЭТ Шостаковича является латинизм sic в значении «так», «таким образом», «именно так», например: «... я очень прошу тебя достать "Собрание сочинений" в шести томах под редакцией Н.С. Ашукина, В.Ф. Переверзева (sic!) и М.Б. Храпченко (sic!)» [8. С. 242], «Иногда по ночам, терзаемый бессонницей, я плачу (sic!)» [7. С. 36]. Слово употребляется (чаще всего в скобках и с восклицательным знаком) для того, чтобы подтвердить и актуализировать в сознании адресата информацию, которая по разным причинам экстралингвистического характера может быть воспринята им как неправильная или, по меньшей мере, - необычная.

Из области немногочисленных в эпистолярии Шостаковича «экспериментов» со шрифтом отметим единичные случаи подчеркивания: «Большое достоинство лит. произведения, когда оно дает пеструю картину (подчеркнуто автором - прим. составителя) жизни нашей страны, нашего народа» [8. С. 152]. Любопытен факт креативного использования художественного типографского шрифта на открытке, датированной 1966 г., когда вверху стандартного, напечатанного на открытке текста «С Новым годом!» Шостакович написал «Горячо поздравляю Вас», а ниже поставил подпись «Ваш Д. Шостакович». Собственно авторский текст (образец настоящего лаконизма!) располагался на обороте: «Дорогие Настя, Боря, Митя! (см. на обороте!)» [10. С. 26].

В силу профессиональной принадлежности закономерным является использование Шостаковичем в письмах нотных записей, в частности, - в ЭТ из цикла к Б. Тищенко, ученику и подающему большие надежды начинающему композитору (см., например, письма от 17 октября 1965 г. [Там же. С. 14], 15 мая 1969 г. [Там же. С. 36]). В письмах к близким друзьям -И.И. Соллертинскому и И.Д. Гликману (оба - музыковеды, но не композиторы!) - такие записи отсутствуют.

Графические текстовые средства способствуют более глубокому прочтению писем композитора, раскрытию черт его личности и профессиональных интересов. В целом результаты анализа графического уровня ЭТ композитора подтверждают сформулированный нами тезис об универсальности принципов графического оформления для всех произведений эпистолярного жанра [11].

Таким образом, как показал текстовый анализ, многие свойства личности известного музыканта раскрываются в процессе его самопрезентации в письмах. В его переписке с разными корреспондентами нашли отражение и события непростой исторической эпохи, и внутренние искания. Трагедийность мироощущения в рамках жизненной философии тесно переплетается с гуманистической верой в торжество идей человечности и справедливости. Несмотря на определенную степень некоторой сдержанности и закрытости в информировании собеседников о своей личной жизни, события творческой жизни, основные вехи биографии, черты психоэмоционального портрета и мировоззрения нашли свое отражение в эпистолярии композитора. Стратегия самопрезентации в рамках рассматриваемого дискурса разворачивается последовательно, имея своей целью, в зависимости от ситуации, информирование адресата о событиях своей жизни, оценивание тех или иных фактов с точки зрения своей системы ценностей и, наконец, поддержание контакта с корреспондентом. Средства самораскрытия Шостаковича в письмах (оценочная лексика, ирония, ассоциативно-образные параллели и пр.) носят традиционный для данного типа текстов характер. Особенно выделяется роль стилистических и графических средств в процессе авторской самохарактеристики.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Арановский М.Г. Музыкальные «антиутопии» Шостаковича // Русская музыка и ХХ век: русское музыкальное искусство в истории художественной культуры ХХ века. - М.: Гос. ин-т искусств Мин. культ. РФ, 1997. - С. 213-235.

2. DSCH. Жизнь и творчество Дмитрия Шостаковича. Документальная хроника. 2013. URL: http://live.shostakovich.or.multimedia.ru/chronicle/year-1906-1915/ (дата обращения: 09.03.2013).

3. Арановский М.Г. Инакомыслящий // Открытый текст: электронное периодическое издание. 2013. URL: http://www.opentextnn.ru (дата обращения: 09.03.2013).

4. Ардов М.В. Книга о Шостаковиче // Readr - читатель двадцать первого века: электронная библиотека. 2013. URL: http://readr.ru/mihail-ardov-kniga-o-shostakoviche (дата обращения: 09.03.2013).

5. Ковнацкая Л.Г. Предисловие // Шостакович Д.Д. Письма И.И. Соллертинскому / подгот. текста Д.И. Соллертинского, Л.В. Михеевой, Г.В. Копытовой и О.Л. Данскер; Коммент. и указ. О.Л. Данскер, Л.Г. Ковнацкой, Г.В. Копытовой, Н.В. Лившиц, Л.В. Михеевой, Л.О. Адэр. - СПб.: Композитор • Санкт-Петербург, 2006. - С. 3-18.

6. Гликман И.Д. Предисловие // Письма к другу: Письма Д.Д. Шостаковича к И.Д. Гликману / сост. и коммент. И.Д. Гликмана. - М.: DSCH; СПб.: Композитор, 1993. - С. 3-30.

7. Письма к другу: Письма Д.Д. Шостаковича к И.Д. Гликману / сост. и коммент. И.Д. Гликмана. - М.: DSCH; СПб.: Композитор, 1993. - 336 с.

8. Шостакович Д.Д. Письма И.И. Соллертинскому / предисл. Л.Г. Ковнацкой; подгот. текста Д.И. Соллертинского, Л.В. Михеевой, Г.В. Копытовой, О.Л. Данскер; коммент. и указ. О.Л. Данскер, Л.Г. Ковнацкой, Г.В. Копытовой, Н.В. Лившиц, Л.В. Михеевой, Л.О. Адэр. -СПб.: Композитор • Санкт-Петербург, 2006. - 276 с.

9. В каждой моей ноте есть капля моей живой крови: переписка Д. Шостаковича с В. Дуловой // Наше наследие. - 2006. - № 79/80. - С. 161-169.

10. Письма Дмитрия Дмитриевича Шостаковича Борису Тищенко: с комментариями и воспоминаниями адресата. - 2-е изд. - СПб.: Композитор • Санкт-Петербург, 2008. - 52 с.

11. Курьянович А.В. Теоретические вопросы изучения эпистолярия в современной лингвистике. - Томск: Изд-во Томского государственного педагогического университета, 2013. - 220 с.

12. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - 4-ое изд., доп. - М.: Азбуковник, 2001. - 944 с.

13. Чехов А.П. Палата № 6 // Полное собрание сочинений и писем в 30-ти томах. Т. 8. Рассказы. Повести. 1892-1894. - М.: Наука, 1977. - С. 72-126.

Поступила 21.03.2013 г.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.