CC BY
63
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ
А. Ю. Чернов
ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РАЗЛИЧЕНИЯ КОЛИЧЕСТВЕННОГО И КАЧЕСТВЕННОГО ПОДХОДОВ
К концу XIX в., оказавшись перед лицом необходимости соответствовать принятым в то время стандартам научности, психология в качестве приоритетного приняла принцип количественного императива. В последующие годы количественный подход совершенствовался за счет разработки все новых и новых статистических процедур и внедрения в исследовательский процесс компьютерных технологий. Тем не менее, неудовлетворенность исключительно количественными продуктами научного творчества постоянно возвращала психологов к необходимости натуралистического, контекстуального и холистического понимания человека и природы его индивидуальной и социальной активности.
Как следствие, формой сосуществования количественного и качественного подходов традиционно является не столько их интеграция, сколько взаимный «критический анализ». Лишь на первый взгляд количественный и качественный подходы являются предметом выбора наиболее подходящего средства для решения конкретных задач психологического исследования. В действительности же они составляют довольно жесткую оппозицию. С точки зрения тех, кто предпочитает количественный подход, использование качественного подхода лишает психологию научных оснований, поскольку он не свободен от обвинений в субъективности и ненаучности. Приверженцы качественного подхода формулируют свою критическую позицию, исходя из того, что их оппоненты обесценивают гуманистические начала психологической науки. Они предпочитают описывать и изучать человека и группы людей в социальном мире и в мире культуры с точки зрения самого человека и в этом видят основное отличие своего подхода от того, который в изучении психологии людей уподобляет их объектам материального мира.
Если суммировать противоположные точки зрения, мы получим оппозиции, составленные по критерию того, на что полагаются исследователи. По одну сторону тогда окажутся те, которые полагаются на измерение и обезличенное экспериментирование, а по другую — те, которые полагаются на формулирование смыслов и опыт непосредственного переживания. В целом, использование количественного подхода является признаком принадлежности к традиционной психологии (ее часто обозначают как психологию mainstream), в то время как качественный подход представляет альтернативное ей движение.
По нашему мнению, выбор того или иного подхода в исследовательской практике обусловлен рядом иерархически организованных аргументов. Во-первых, это эпистемологические аргументы, содержание которых сводится к констатации приверженности к той или иной научной парадигме — естественнонаучной (или, как часто говорят, позитивистской)
© А. Ю. Чернов, 2009
или любой альтернативной ей. Этот уровень выбора предопределяет реализацию мировоззренческой установки исследователя, выбор теории, которую исследователь хочет обосновать или проверить, и, наконец, подходящего для его целей метода.
В основе выбора исследовательского подхода могут лежать и другие аргументы. В частности, это аргументы, которые можно назвать политическими. Исследователем выбирается тот подход, который обеспечивает минимизацию трудностей в осуществлении исследовательской программы и соответствует доминирующей научной парадигме. Содержанием аргумента здесь является не стремление к получению нового психологического знания, а движение в направлении психологического истеблишмента. Наконец, аргументом в пользу выбора того или иного подхода могут стать результаты размышления об экономической целесообразности. Осуществление качественного подхода обычно требует большего времени и, следовательно, может оказаться более затратным. Количественный подход, или использование количественных методов, занимает относительно меньше времени и часто более легко осуществим.
В нашей работе политические и экономические аргументы в пользу количественного или качественного подхода в психологическом исследовании не рассматриваются. Мы сосредоточим внимание на эпистемологической аргументации. Точнее, нас интересуют не аргументы как таковые, а те научные теоретические основания, которые лежат в основе их формулировки. Прояснение этих оснований, по нашему мнению, открывает путь для перехода к пониманию существа качественного исследовательского подхода, в отличие от разбирательств по поводу достоинств или преимуществ одного подхода над другим.
В дискуссии о соотношении количественного и качественного подходов существует две точки зрения, по-разному трактующие детерминацию исследовательских целей и процедур эпистемологическими принципами. Первая из них подвергает сомнению жесткую зависимость исследовательского подхода от эпистемологии1. Те, кто придерживается ее, считают, что связь между эпистемологией и исследовательским подходом имеет, скорее, риторический характер. Представляя результаты работы, исследователи часто считают необходимым продекларировать свою принадлежность к тому или другому научному лагерю. Как следствие, вопрос о соотношении количественного и качественного подходов перемещается из метатеоретической сферы в область прагматики. Понятно, что для практических исследовательских целей более важным является вопрос о том, каким образом совместить в одном исследовательском проекте преимущества и достоинства количественного и качественного подходов. В связи с этим раздаются призывы вообще прекратить дискуссию по поводу сочетаемости или несочетаемости количественного и качественного подходов. С этой же позиции ставится задача обеспечить проницаемость границ между различными традициями, обратиться к их интеллектуальному потенциалу в интересах совершенствования исследовательских стратегий2.
Противоположное мнение заключается в том, что осуществлению конкретного исследования должно предшествовать обращение к философским и метатеоретическим положениям. Исследовательский подход применяется в рамках определенной системы взглядов, относящихся к устойчивым теоретическим способам понимания общества, человека, реальности, взаимодействия и т. д.3
Мы считаем, что аргументы в пользу связи эпистемологии и исследовательского подхода отражают логику поиска средств обеспечения надежности и достоверности исследовательских результатов, достигаемых, прежде всего, посредством концептуализации точки зрения ученого. Концептуализация точки зрения требует ответа на вопросы: «Какова природа реальности?», «Каковы отношения исследователя и исследуемого?», «Как
определяется истина?». В этом случае подход «как логика достоверности» требует обсуждения именно в эпистемологическом контексте.
В этой связи логично сделать попытку определить отношение качественного подхода к трем главным методологическим ветвям психологии mainstream, которые имеют общий «ствол», традиционно обозначаемый как «позитивизм». Эти «ветви» — эмпирическая, экспериментальная и количественная психология. Происхождение этих ветвей различно.
Эмпирическая психология имеет наиболее долгую историю, восходя к античности. Современный вид она приняла в XIX в., благодаря посткантенианским философам и психологам. В ее традиции как качественные, так и количественные методы являются эмпирическими, поскольку основаны на непосредственном наблюдении. Различия состоят только в том, каким образом производятся наблюдения и как интерпретируются полученные результаты.
Экспериментальная психология появилась значительно позже. Родоначальниками ее были Гельмгольц, Вебер и Фехнер в Германии, Гальтон в Англии и Бине во Франции. Вундт, как известно, институализировал экспериментальную психологию, создав свою лабораторию. Значительным следствием институализации стало то, что авторов, создававших фундаментальные работы о «душе», сменили ученые, писавшие статьи, посвященные результатам их лабораторных исследований.
Количественная психология, тесно связанная с экспериментальной, была новым методом внутри старой парадигмы. Так же как утверждение экспериментальной психологии было поддержано достижениями в физике, биологии и физиологии, использование количественных методов связано с успехами математики и статистики. То, что отличало количественную, или статистическую, экспериментальную психологию от ее более ранних форм, состояло в смещении внимания от изучения отдельного индивида к изучению их групп, напоминая смещение от написания фундаментальных монографий к огромному количеству статей. Интерес к единственному «подопытному» в лаборатории (которым часто был сам психолог, проводящий исследование) был потерян. На его место пришло множество «объектов» изучения.
Количественная психология в рамках экспериментальной характеризуется противоречивостью. Если экспериментатор сосредоточен на изучении отдельного случая, работает с отдельным испытуемым, количественное обоснование выявляемых им причинноследственных закономерностей относится к специфической психологической системе. Однако попытка распространить получаемые результаты на группу людей означает, что они соотносятся уже не с психологической, а со статистической системой.
Это означает, что экспериментальная психология, по крайней мере, так, как ее понимал Вундт, не обязательно должна была быть количественной. Главным методом была интроспекция, и результаты, получаемые на ее основе, не всегда поддавались счету. Еще одно обращение к истории психологии позволяет увидеть, что фундаментальный учебник Титченера «Экспериментальная психология» имеет две части: одна описывает «количественные», а другая — «качественные» эксперименты.
Но под влиянием физиологии и психофизики количественные методы получали все большее распространение, особенно в Германии и Англии, или в тандеме с методом интроспекции, как в лаборатории Вундта, или как единственно «научные», как в исследованиях Эббингауса и Гальтона. Во Франции внедрение количественного подхода в экспериментальную психологию происходило гораздо медленнее. Психологи употребляли понятие «экспериментальная психология» как синоним эмпирической психологии, используя такие методы, как гипнотизм и наблюдение патологических случаев («естественный эксперимент»),
которые не были количественными. В 1898 г. Бине в статье, посвященной проблеме измерения в психологии, указывал, что не все поддается измерению, особенно высшие ментальные функции.
Таким образом, даже в рамках традиционной научной парадигмы отношения между «количеством» и «качеством» далеко не просты. Еще раз приходится заключить, что граница между ними не определяется критерием «считать или не считать». Важно, что оба подхода объединены эпистемологическими критериями. Эти критерии обобщены, например, в работе Дж. МакГрафа и Б. Джонсона4. Для удобства мы располагаем перечисляемые ими критерии и соответствующие им положения традиционной позитивистской парадигмы в табл. 1.
Таблица 1
Эпистемологические положения позитивистской парадигмы
Эпистемологический критерий Положение позитивистской парадигмы, соответствующее критерию
Отношение исследователя к фактам Факты объективны и независимы от исследователя
Отношение исследователя к субъектам Субъекты независимы от исследователя
Роль контекста Сущность феномена может и должна быть отделена от контекста
Отношение науки и ценностей Наука может и должна быть нейтральной по отношению к ценностям
Статус познающего и наблюдающего субъекта Исследователь выполняет главенствующую роль
Показатели прогресса науки Предсказание и контроль посредством установления причинно-следственных связей
Способ получения знаний Использование аналитической редукции, поиск универсальных законов причинно-следственных связей
С такой точки зрения используемые наряду с экспериментальным методом или независимо от него, наблюдение, беседа и структурированное интервью, проективная техника, изучение клинических случаев, интроспекция, метод свободных ассоциаций, контент-анализ и другие исследовательские приемы, традиционно рассматриваемые как «качественные», не составляют самостоятельного подхода. По крайней мере, отношение к ним как к вариантам реализации технической стороны исследования, на наш взгляд, сохраняется до тех пор, пока они не перестают соответствовать названным выше эпистемологическим критериям.
Понимание категории качества как основы самостоятельного исследовательского подхода восходит к Дильтею, который разрабатывал собственный взгляд на изучение сознания и поведения людей в феноменологии, этнографии, социологии. Дж. Мида, Ж. Пиаже и Л. С. Выготского вполне можно отнести к пионерам движения в психологии, которое позже стало обозначаться как «социальный конструктивизм» и «социальный конструк-ционизм». Их объединяет отношение к человеку как существу, активно конструирующему знания о собственной индивидуальности, окружающем мире, в конце концов, о реальности и истине в ходе социального взаимодействия с другими людьми. Законченную форму эпистемологические принципы, альтернативные позитивизму, приобрели в рамках конструктивизма и социального конструкционизма.
С точки зрения социального конструктивизма и социального конструкционизма наука создает знания, а не делает научных открытий. Во взаимодействии людей создается многообразие социальных реальностей. Наука, в свою очередь, являясь процессом социального взаимодействия, порождает различные версии конструируемых социальных реальностей.
Возвращаясь к работе Дж. МакГрафа и Б. Джонсона, приведем названные ими эпистемологические критерии в сочетании с соответствующими им положениями социального конструкционизма.
Таблица 2
Эпистемологические положения социального конструкционизма
Эпистемологический критерий Положение социального конструкционизма, соответствующее критерию
Отношение исследователя к фактам Исследователь и факты взаимозависимы
Отношение исследователя к субъектам Субъекты и исследователь взаимозависимы
Роль контекста в изучении систем Психологические феномены изучаются в контексте своего существования; значения и смыслы проявляются только в контексте
Отношение науки и ценностей Наука не может быть «вне ценностной»; ценности должны проясняться
Статус познающего и наблюдающего субъекта и исследователя Субъект и исследователь — части одного и того же контекста и находятся под его влиянием.
Показатели прогресса науки Понимание природы индивидуальной и социальной активности человека посредством установления множественности форм причинности
Способ получения знаний Использование целостных подходов, поиск структур взаимосвязей контекстуально обусловленных значений и смыслов.
Таким образом, понятие «качественный подход» в психологическом исследовании соотносится нами с конкретными эпистемологическими положениями, принятыми в конструктивизме, а точнее в его герменевтической версии, чаще всего обозначаемой как социальный конструкционизм. Мы определяем этот подход как качественный на том основании, что наиболее часто употребляемые направления его реализации — феноменологический анализ, нарративная психология, дискурсивный анализ — не предполагают количественный характер исследовательских данных и не используют статистические методы для их обработки. Для уточнения содержания понятия «качественный подход» продолжим сопоставление позитивистских и конструкционистских положений применительно к исследовательской практике.
Реальность и объективность. Идея объективности играет центральную роль в научных исследованиях. Она имеет множество оттенков значений.
Позитивистские идеи относительно природы реальности и возможности получения объективных знаний о ней заключаются в следующем: а) существует материальный мир, независимый от наблюдателя (и от наблюдаемых индивидов, в случае исследования человеческих систем); б) мир в принципе познаваем посредством рационального исследования; в) полученное в таком исследовании знание независимо от самого исследователя.
Для позитивизма основной является идея существования реального объективно познаваемого мира. Для того чтобы получить знания о нем, требуются процедуры, которые в психологии (и, естественно, не только в ней) называют «измерения», т. е. представление данных об изучаемом феномене в математической или количественной форме. При этом предполагается, что математические формулировки так или иначе «схватывают» фундаментальные принципы существования феномена в «реальном» мире и способны спровоцировать инсайт исследователя относительно природы изучаемого объекта.
Понимание позитивизмом реальности как объективной и независимой от «наблюдателя» порождает серьезную эпистемологическую проблему: возможно ли познание реальности (если таковая существует) на основе прямых чувственных репрезентаций. Критика такого подхода состоит в том, что знания, полученные из чувственного опыта, не являются «чистым» знанием. Выраженный в словах, чувственный опыт трансформируется под влиянием ценностей и убеждений индивида. Таким образом, чувственное восприятие, по крайней мере, в некоторой части, является функцией воспринимающего индивида — не только в плане ограничения возможностей сенсорно-перцептивной системы, но и в отношении воздействия ценностей и установок на восприятие. Поэтому каждый индивид живет в своей собственной «реальности». В конечном счете, такая точка зрения приводит к той или иной версии конструктивизма или социального конструкционизма, отражающего положение о том, что восприятие реальности опосредовано социальными нормами и ценностями.
Помимо онтологической проблемы сущности и возможности единственной и познаваемой реальности, существует эпистемологическая проблема принципиального объективного знания о такой реальности.
Парадоксально, но сторонники позитивистской парадигмы считают, что субъекты не могут быть объективными наблюдателями, утверждая при этом, что экспериментаторы, тем не менее, могут быть ими. Это приводит к тому, что ученые, изучающие поведение людей, имеют привилегированный эпистемологический статус, будучи каким-то образом освобождены от влияния тех самых «законов человеческого поведения», которые они изучают. Сохраняя отстраненность от изучаемого феномена, экспериментаторы способны не оказывать влияния на ход исследования или на изучаемый объект. Предполагается, что, поскольку экспериментаторы занимают отстраненную позицию, они лучше понимают смысл феномена, чем те люди, которых они изучают. В результате подразумевается, что экспериментатор имеет преимущество перед людьми, которых исследует, и как познающий субъект (будучи способен формулировать и концептуализировать природу исследуемого феномена), и как инструмент изучения (будучи способен к беспристрастному восприятию фактов).
Возражение критиков такого взгляда на объективность сводится к тому, что на самом деле экспериментатор полностью включен в исследовательский контекст: по своему желанию или против него. В результате он сам становится участником тех обстоятельств, которые стремится изучить5. Существует множество свидетельств в поддержку взаимозависимости исследователя и его респондента. Например, Р. Унгер приводит доказательства, что даже относительно постоянные характеристики экспериментатора могут систематически воздействовать на поведение индивидов в эксперименте6. Многие приверженцы качественных исследований аргумента указывают на то, что отстраненная позиция экспериментатора является скорее недостатком, чем преимуществом. Респонденты часто имеют особенно ценные точки зрения, способствующие более глубокому пониманию феномена, являющегося частью их жизни. Отстраненная позиция, которая так ценится в позитивистской парадигме, может
стать препятствием для понимания поведения в обстоятельствах, находящихся за границей опыта экспериментатора. Например, М. Ягер и Р. Росноу ссылаются на известный факт, что многие теории (и данные исследований, лежащие в их основе) нагружены этноцентрическими предубеждениями7. В противовес позитивистскому пониманию объективности выдвигается идея объективности как интерсубъективного соглашения т. е. соглашения между исследователями. Например, Р. Хайман пишет: «Требования объективности находят выражение в таких определениях науки как „изучение суждений, по поводу которых может быть достигнуто всеобщее согласие* ‘»8 . Такая концепция объективности существенно отличается от других ее значений, в которых центральной идеей является отделение собранных фактов от индивида, занятого их сбором.
Еще одним взглядом на объективность является «гипотетический реализм», подразумевающий последовательные волны в получении исследовательских данных и их интерпретации, позволяющих постепенно уточнять формулировки, относящиеся к природе объекта исследования. В этом подходе признается наличие «единственно правильной» реальности, однако подразумевается, что информация, получаемая об этой реальности, отражает ее лишь приблизительно. Большинство исследователей серьезно воспринимают возможность неточностей в данных, полученных конкретным исследователем или в результате применения того или иного метода. Признается и то, что некоторые методы измерения более точные, чем другие9.
Формы причинности. Количественный подход, почти универсально доминирующий в позитивистской парадигме, адаптировал узкую интерпретацию причинно-следственных связей. Для того чтобы анализировать и интерпретировать данные, используется логика нулевой гипотезы и приемы описательной статистики. Принимается, что наиболее достоверные результаты проверки гипотез посредством описательной статистики возможны тогда, когда
а) гипотеза формулирует прямые связи между достоверными и валидными измерениями небольшого количества переменных; б) производится манипулирование переменными, имеющими причинно-следственные связи; в) все остальные переменные остаются постоянными, унифицированы статистическими процедурами и подчиняются закону нормального распределения.
С одной стороны, адаптировав средства манипулирования и контроля переменных, позитивистская парадигма обеспечила значительный прорыв в знаниях. Однако, с другой стороны, все, что мы знаем, мы знаем только в контексте статистических допущений. Без сомнения, существует много ситуаций, в которых манипулирование причинными переменными невозможно, например, в случае пола или возраста. Тогда исследователи часто игнорируют отсутствие этой возможности и обращаются с переменными так, как будто они в реальности манипулируют ими, используя различные приемы логической (корреляционной) статистики. В психологии тогда применяются различные тесты ковариаций между измерениями одной или более переменных, несмотря на то что такой способ не расценивается как оптимальный, даже со статистической точки зрения. В таком корреляционном анализе детерминация направления причинности остается неучтенной.
Несмотря на существование многовариантного ANOVA и подобных техник, допускающих одновременную работу с несколькими зависимыми переменными, количество независимых переменных, которые могут быть изучены в отдельно взятом анализе, все же ограничено. Многие из подобных статистических техник требуют некоторых очень жестких допущений, таких как линеарность и гомогенность распределения, как, например, в регрессионном анализе. Результаты статистического анализа имеют искомое значение
только в том случае, если эмпирические данные и изучаемый феномен соответствуют этим допущениям. Поэтому инструменты количественного анализа серьезно искажают и ограничивают значение результатов.
Критики позитивизма подразумевают, что узкий взгляд на причинность порождается количественной природой данных. Количественные данные не позволяют учесть то, что люди как индивиды или как по-разному организованные коллективные системы (группы, организации, сообщества) ставят цели и работают над их достижением часто довольно длительное время, используя различные стратегии, что выражается в «целевой причинности» или телеологичности. Более того, поведение человека характеризуется интенциональностью, которая способна полностью изменить представления о причинных связях. На индивидуальном или групповом уровне проявляются признаки роста и развития, что в большей степени не может быть ясно понято в терминах идеи универсальности причинно-следственных отношений10.
Изучение феноменов в контексте. Концентрация позитивизма на причинноследственной зависимости косвенно воздействует на способ обращения исследователей к контексту, в котором существует изучаемый феномен. Психология предпочитает изучать поведение человека, изолируя переменные от контекста его проявления. В этом случае любые черты поведения, не входящие в круг заранее выбранных зависимых и независимых переменных, расцениваются как «шум». Тогда логика исследования требует избавиться от такого «шума» посредством экспериментального или статистического контроля. Эти практики настолько прочно укоренились в количественном подходе, что рассматриваются как аксиомы.
Критики позитивистской парадигмы считают поведение ситуативным феноменом, зависимым от контекста11. Поэтому, с их точки зрения, предпочтительны исследовательские программы, которые учитывают множество различных свойств контекста, влияющих на интересующий феномен. С этой точки зрения контекст не только не является «шумом», но составляет основную часть того, что должно быть подвергнуто изучению.
Одним из важных контекстов является темпоральный (временной) контекст. Количественно ориентированная психология подчинена логике позитивизма при оценке темпорального контекста, и поэтому: а) следствие не может предшествовать причине; б) все причинные процессы разворачиваются во времени (хотя, конечно, разные процессы требуют разных временных рамок); в) причинные процессы должны иметь временную привязку к возникновению эффекта — напрямую или через вмешательство субпроцессов или субэффектов.
На практике во внимание часто принимается лишь первое из приведенных логических допущений. Фактически ни одна из психологических теорий не делает утверждений о времени, необходимом для проявления прогнозируемого эффекта, и о функциональной структуре причинно-следственной связи во времени. Более того, большинство исследований, нацеленных на установление причинно-следственных отношений, выполнены в довольно короткий временной промежуток или вообще используют данные, полученные при однократном наблюдении или измерении всех переменных одновременно. Несомненно, существуют и примеры лонгтитюдных исследований, однако их количество во многих областях психологии сравнительно невелико.
Позитивистская парадигма игнорирует темпоральные аспекты и по-другому. Когда переменные измеряются несколько раз, общепринята практика минимизировать вариации путем вычисления средних значений переменной. Среднее есть показатель, сводящий на нет временные различия полученных о переменной данных. При этом подразумевается, что
изучаемый феномен остается неизменным с течением времени. Критики позитивизма настаивают на динамичном темпоральном характере проявления психологических феноменов.
В целом возможность вычисления среднего значения переменной, измеряемой на протяжении некоторого промежутка времени, зависит: а) от природы самой переменной;
б) от контекста; в) от величины временного интервала.
Например, если период измерения охватывает возраст человека от 1 года до 30 лет, вряд ли уместно усреднение показателей переменной «возраст». Если же временной интервал составляет несколько секунд, вероятно, усреднение значений переменной возможно. В реальных исследованиях решение о приемлемости усреднения приходится принимать, сообразуясь с этими крайними случаями.
Некоторые исследователи делают еще один шаг в критике. Например, К. Герген настаивал на том, чтобы психологи сфокусировали внимание на кросс-культурных исследованиях и контент-анализе записей, касающихся поведения и относящихся к разным историческим периодам12. Б. Латан и А. Новак показывали, как прослеживание траекторий ключевых переменных во времени помогает лучше понять принципы функционирования социальных систем13. Каким образом эту проблему решает применение качественного подхода? Как было показано выше, приверженность причинно-следственной схеме предрасполагает исследователей к использованию экспериментального метода. Преднамеренное изолирование переменных игнорирует богатые контекстуальные влияния на эти переменные, которые важны не только с точки зрения причинно-следственных связей, но и с точки зрения других форм причинности. Различные направления реализации качественного подхода приспособлены как раз для идентификации и включения таких контекстуальных влияний, которые в количественном исследовании расцениваются как источник путаницы.
Проблемы обработки эмпирических данных. Противопоставление количественных и качественных подходов относится и к обработке эмпирических данных. Использование эмпирических данных в психологии всегда начинается с записи некоторых наблюдений за условиями и событиями в человеческих системах. С. Кумбс называл эту запись «записью поведения»14. Условия и события, на которых основываются эти записи, принципиально всегда качественные: что происходит или не происходит. Квантификация данных вводится (или данные переводятся в количественную форму) на трех ясно различимых этапах исследовательского процесса:
Иногда появляется необходимость перевести результаты всех наблюдений в формы, в некотором смысле параллельные друг другу, и, следовательно, допускающие агрегацию и сравнение. Это часть исследовательского процесса, который в психологии называется «измерение» — термином, предполагающим количественную форму. Но подобный процесс возможен и в качественной форме: тогда его называют «получение данных из записей наблюдений»15.
Часто в психологии трансформация данных в количественную форму происходит на начальном этапе их сбора — тогда, когда респондентов просят дать свой ответ на пункт опросника, используя заданную количественную шкалу, или проранжировать набор (кстати, часто качественных) альтернатив.
Иногда квантификация вводится как подсчет «правильных» или «неправильных» ответов. В некоторых случаях «записи поведения» оставляются исследователями в качественной форме, например при дословном транскрибировании ответов в интервью.
Далее данные агрегируются (т. е. рассматриваются в совокупности), и к ним применяются аналитические инструменты. Агрегация может проводиться в количественной
форме, и тогда осуществляется вычисление, например, среднего времени, в течение которого люди, принимающие участие в деловой встрече, могут сохранять непосредственный контакт глазами. Агрегация данных может осуществляться и в качественной форме, например, если исследователь сопоставляет самоописания нескольких людей, которым поставлен диагноз «шизофрения». Инструменты анализа и сравнения также могут быть количественными (ANOVA, структурное моделирование и т. п.) и качественными (анализ отдельного случая, нарративный анализ и т. д.).
Переводя данные в количественную или качественную форму, исследователь должен следовать логике ряда предположений и ограничений. Например, переводя данные в количественную форму, необходимо строго придерживаться предположений о природе переменных, которые соотносятся с поведением — об их одномерности, нормальности их распределения, репрезентативности и т. д. Качественная форма представления данных тоже требует следовать логике некоторых предположений. Например, при кодировании поведения в виде набора некоторых категорий, следует исходить из представления об этих категориях как независимых, взаимоисключающих, исчерпывающих все возможные случаи проявления феномена.
Существует набор допущений, сопутствующих агрегации данных наблюдений за исследуемыми случаями. Например, для количественных обобщений важным является решение вопроса о допустимом распределении ошибок измерений. Как для количественного, так и для качественного подходов необходимо определить степень однородности исследуемых случаев относительно всех важных параметров.
При анализе и интерпретации данных количественный подход наиболее часто подразумевает применение корреляционных процедур и тестирование статистической значимости полученных данных. Это влечет за собой внимание к частотному распределению случаев, к значению вариаций внутри набора подобных случаев, к логике определения уровня значимости и т. д. Качественный подход пока не разработал «логику вывода», которая была бы так же ясно сформулирована и широко принята, как это происходит с вероятностной статистикой. Тем не менее, даже в этом случае важными являются допущения, касающиеся смыслов и значений данных, отношения понимания исследователем респондентов и т. д. Например, Р. Себалло обсуждает, как ее собственные представления о последовательности в развитии жизненного пути ее респондентов привели к выводам, отличающимся от тех, которые были сделаны на основании только описаний ими жизненных событий16. Она описывает, как возраст, социальное положение, региональные нормы влияют на конструирование событий как ею самой, так и ее респондентами.
Основная идея состоит в том, что при любом подходе, количественном или качественном, трансформация эмпирических данных требует использования некоторого набора допущений, которые, с одной стороны, придают данным законченную форму, а с другой — логически ограничивают их использование. Следует отметить, что вопрос не в том, какой набор допущений «верный» или «неверный» в каждом конкретном случае. В большинстве случаев решения, принимаемые на основе такой дихотомии, будут неоднозначны и не основаны на серьезных логических или математических критериях. Основное внимание должно быть сосредоточено на том, каким образом используемый набор допущений изменяет значение полученных данных.
Оценка качества данных. Одной из сильных сторон количественного подхода является его способность обеспечить эксплицитную оценку качества информации, получаемой в исследовании. Статистические техники часто создаются для того, чтобы дать категоричные,
хотя и произвольные, ответы на вопросы, касающиеся надежности (воспроизводимости), валидности (реальной ценности) и степени обобщенности (границ применимости) измерений, произведенных в исследовании, его выводов и заключений. Принимая эксплицитные количественные критерии, исследователи следуют нормативным стандартам в форме, которая позволяет одному исследователю производить проверку заявлений других. Это является ценным средством, т. к. иначе невозможно оценить достоверность получаемых результатов.
Одной из самых серьезных претензий, предъявляемых к качественным исследованиям, является отсутствие таких техник. Однако некоторыми учеными предлагаются критерии надежности и верифицируемости данных в качественных исследованиях. Л. Киддер называет три таких критерия: а) внутренняя валидность, или степень, до которой из полученных результатов могут быть сделаны обоснованные причинные выводы; б) внешняя валидность или степень, до которой выводы одного исследования могут быть применены к исследованию других систем или контекстов; в) конструктивная валидность, или степень соответствия производимых с исследовательскими данными действий понятиям, относительно которых
17
делаются выводы17.
И. Линкольн и Э. Губа18 предложили понятие «заслуживающий доверия» (“trustworthiness”) в качестве наиболее полного критерия для оценки ценности информации, полученной в любом научном исследовании. Это понятие охватывает четыре основных идеи: а) реальная ценность или вероятность; б) применимость; в) согласованность; г) нейтральность информации.
В целом, здесь имеется соответствие привычным понятиям внутренней и внешней валидности, надежности и объективности. Названные авторы изучили большое количество техник, с помощью которых соблюдение этих критериев может быть достигнуто в качественных исследованиях. Эти техники требуют более сложных и долговременных процедур (например, наличие внешнего наблюдателя, осуществляющего контроль хода исследования), чем просто подсчет коэффициентов корреляции между переменными. И, конечно, результаты применения таких техник почти никогда не бывают столь же однозначны, как в количественных исследованиях, т. к. они не основаны на статистических закономерностях.
Многие авторы включают в репертуар способов оценки качественных данных «негативный анализ случая» (“negative case analysis”) как технику, иллюстрирующую риск подмены упомянутых качественных критериев более привычными количественными. «Негативный анализ случая» представляет собой процесс систематической проверки и модификации исследовательской гипотезы до тех пор, пока все случаи не соответствуют конечной гипотезе. Считается, что в ходе этого процесса могут быть оценены потенциальные угрозы внешней и внутренней валидности.
Таким образом, приведенные рассуждения, на наш взгляд, еще раз подчеркивают приоритетность эпистемологической составляющей при попытке дать дефиницию тому или иному исследовательскому подходу. Выбор подхода и определяемых им методов сбора, анализа, интерпретации данных не может осуществиться без метатеоретической и методологической ориентации. С этой точки зрения логика «если я использую количественный подход, значит я позитивист» перестает работать. «Позитивистом» или «постпозитивистом» исследователя делают его взгляд на сущность изучаемого феномена и его выбор ходов для реализации своего взгляда. Этот выбор может соответствовать традиционной логике, отвечающей парадигмальным стандартам в отношении «реальности», «объективности», «форм причинности», обращения с данными и оценкам качества полученных результатов.
С другой стороны, сделанный исследователем выбор может соответствовать стандартам «другой» парадигмы. И только после этого наступает время определения приоритетности в конкретном исследовании количественного или качественного подхода.
1 Firestone W Meaning in method: The rhetoric of quantitative and qualitative research // Educational Researcher. 1987. № 16. P. 16-21; McLaughlin E. Oppositional poverty: The quantitative/qualitative divide and other dichotomies // Sociological Review. 1991. № 39. P. 292-308.
2 Brannan J. Combining qualitative and quantitative methods: an overview Mixing methods: Qualitative and quantitative research / Ed. by J. Brannan. Hants, England, 1992. P. 153-189; Siebe S. D. The integration of fieldwork and survey methods // American Journal of Sociology. 1973. № 78(6). P. 1335-1359; Tashakkori A., Teddle C. Mixed methodology: Combining qualitative and quantitative approaches. London, 1998; Smith J. K., Heshuis L. Closing down the conversation: The end of the quantitative-qualitative debate amongst educational inquirers // Educational Researcher. 1986. № 15(1). P. 4-12.
3Huges J. Sharrock The philosophy ofsocial research. London, 1990; Wolin S. Political theory as a vocation // Machia-velli and the nature of political thought / Ed. by M. Fleischer. London, 1973. P. 25-39.
4 McGrath J. E., Johnson B. A. Methodology Makes Meaning: How Both Qualitative and Quantitative Paradigms Shape Evidence and Its Interpretation // Scientific inquiry and the social sciences / Ed by M. B. Brewer, B. E. Collins. San Francisco, 1981. P. 226-256.
5Faulconer J. E., Williams R. N. Temporality in human action: An alternative to positivism and historicism // American Psychologist. 1985. № 40(11). P. 1179-1188.
6 UngerR. K. Sex as a social reality: Field and laboratory research // Psychology of Women Quarterly. 1981. № 5(4).
P. 645-653.
7 Jaeger M. E., Rosnow R. L. Contextualism and its implications for psychological inquiry // British Journal of Psychology. 1988. № 79 (1). P. 63-75.
8 Hyman R. The nature of psychological inquiry. Englewood Cliffs, N J, 1964.
9 Brewer M. B., Collins M. T. Scientific inquiry and the social sciences. San Francisco, 1981.
10 Arrow H., McGrath J. E., Berdahl J. L. Small groups as complex systems. Thousand Oaks, CA, 2000; Brand M. Causality // Current research in the philosophy of science: Proceedings of the philosophy of science association / Ed by P. D. Asquith, H. B. Kyburg, Jr. Thousand Oaks, CA, 1979. P. 252-281.
11 McGuire W. J. A perspectivist approach to the strategic planning of programmatic scientific research // Psychology of science: Contributions to metascience / Ed. by B. Gholson, et al. Cambridge, 1989. P. 214-245.
12 Gergen K. Social psychology as history // Journal of Personality and Social Psychology. 1973. № 26. P. 309-320.
13 Latane B., Nowak A. Attitudes as catastrophes: From dimensions to categories with increasing involvement // Dynamical systems in social psychology / Ed. by R. R. Vallacher, A. Nowak. San Diego, CA, 1994.
P. 219-249.
14 Coombs C. H. A theory of data. New York, 1964.
15 Coombs C. H. A theory of data. New York, 1964.
16 Ceballo R. Negotiating the life narrative: A dialogue with an African American social worker // Psychology of Women Quarterly. 1999. № 23(2). P. 309-322.
17 Kidder L. H. Qualitative research and quasi-experimental frameworks // Scientific inquiry and the social sciences / Ed. by M. B. Brewer, B. E. Collins. San Francisco, 1981. P. 226-256.
18 Lincoln Y. S., GubaE. G. Naturalistic inquiry. Newbury Park, CA, 1985.
