CC BY
68
УДК 821.161.1.0
А. Н. Кошечко
ЭПИЛЕПТИЧЕСКИЕ ПРИПАДКИ В МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОЙ И ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО:
К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА О ГЕНЕЗИСЕ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ
Статья посвящена исследованию одного из аспектов проблемы генезиса экзистенциального сознания Ф. М. Достоевского - влиянию припадков на мировоззренческую и художественную систему писателя. Анализ доминантных, формирующих характер психофизиологических особенностей личности позволяет выявить уникальные черты экзистенциального сознания Достоевского, отличающие его от других авторов экзистенциальной мироориентации (эпилептическая конституция психики, «тоннельное сознание», механизмы творческого переживания «пограничных ситуаций», парадоксальность мышления, стиль торможения, смысловая многоуровневость текстов, «пограничные жанры», экзистенциальный диалог и т. д.).
Ключевые слова: экзистенциальное сознание, рефлексия, генезис, диалог, творческий метод, жанр.
Исследование творчества Ф. М. Достоевского, носителя и репрезентанта экзистенциального сознания в русской и мировой литературе, предполагает качественно новый взгляд на созданные им тексты во всем многообразии их сюжетно-тематического и жанрового воплощения. Сознание в данном случае - это метакатегория [1], реализующая себя в различных формах художественного письма как способах объективации в слове, самоописания и самоструктурирования. Феноменологически целостный характер сознания определяется в первую очередь его системностью, в основе которой лежат психогенетические и ментально-мировоззренческие особенности личности писателя.
Все сказанное выше ставит целью настоящей статьи исследование одного из аспектов проблемы генезиса уникальных черт экзистенциального сознания Достоевского через анализ доминантных, формирующих характер психофизиологических особенностей личности писателя, к числу которых, несомненно, относятся припадки. Эпилептическая конституция психики во многом определяет формы реакции личности на окружающий мир, механизмы переживания «пограничных ситуаций» и способы их художественного выражения.
Заявленная проблема исследования предполагает четкое терминологическое и методологическое самоопределение для избежания в дальнейшем неудобств, связанных с выбранной стратегией анализа.
Воспользуемся определением экзистенциального сознания, которое было предложено нами в работе «Формы экзистенциального сознания Ф. М. Достоевского (к постановке проблемы)»: «Экзистенциальное сознание понимается нами как философски-художественный феномен, существующий одновременно в двух ипостасях: как индивидуальный поведенческий текст писателя (повседневно-экзистенциальное сознание) и как тип художественного мышления, реализующий себя в различных формах художественного письма (худо-
жественное сознание). Подобное определение позволяет нам акцентировать бытийный статус экзистенциального сознания, его незакрепленность за конкретной литературной эпохой и национальной культурой» [2, с. 192].
В данном случае мы можем говорить о том, что через текст происходит открытие двух ипостасей экзистенциального сознания - повседневно-экзистенциальной и художественной, которые обладают как рядом сходных типологических черт, поскольку относятся к сфере сознания («свидетельство о жизни», структурность, системность, символический характер и т. д.), так и специфических. Повседневно-экзистенциальное сознание - это проявление сугубо индивидуальных реакций личности на реальные события окружающего мира и духовной жизни, это предельно заостренная сфера человеческого Я во всем многообразии его субъективных проявлений (жизненный опыт, факты биографии, привычки, болезни, речь, жестикуляция, особенности мышления и т. д.). Художественное сознание - это «идеальная реальность различных образов <...> сознание-результат, сознание-продукт духовного (идеального) освоения мира» (Кур-сив мой. - А. К), включающее в себя «различные виды духовной деятельности, в которых происходит целенаправленная <.. > идеальная переработка и перевоссоздание (освоение) отражаемой субъектом действительности»; это «система идеальных структур, порождающих, программирующих и регулирующих художественную (творческую и вос-принимательскую) деятельность и ее продукты» [3, с. 5-7]. Повседневно-экзистенциальное и художественное сознание обладают целым рядом функциональных и мирообразных подсистем, позволяющих осмыслить одно и то же явление одновременно с разных позиций: мироотношение, мироощущение, миромоделирование. Данный постулат определяет стратегию диалогического взаимодействия исследователя с творческим универсумом
Достоевского: от психофизиологических особенностей и жизненных впечатлений как основы формирования экзистенциального мирообраза в сознании писателя к миромоделирующим началам собственно творчества, исследованию экзистенциальных доминант в эстетике писателя и формам их воплощения в его художественной практике.
Сделанные замечания требуют постановки вопроса о методологии изучения экзистенциального сознания, сложная природа которого не поддается обычным аналитическим стратегиям. По мысли М. М. Бахтина, «чужие сознания нельзя созерцать, анализировать, определять как объекты, как вещи, с ними можно только диалогически общаться. Думать о них - значит говорить с ними, иначе они тотчас же поворачиваются своей объектной стороной: они замолкают, закрываются и застывают в завершенные объектные образы» [4, с. 80].
Системность экзистенциального сознания предполагает акцентирование в методологии исследования следующих смысловых доминант:
1) системообразующих начал экзистенциального сознания (психогенетические особенности личности писателя и их реализация в его поведенческом тексте, повседневно-экзистенциальном сознании);
2) атрибутивных характеристик экзистенциального сознания;
3) формально-содержательных элементов системы.
Анализ эпилептических припадков как одной из ведущих психофизиологических особенностей личности позволяет поставить проблему генезиса экзистенциального сознания и исследовать, как происходит открытие сознания в различных формах художественного письма (художественные тексты, публицистика, письма, дневники и т. д.) и литературном процессе, изучить феномен экзистенциального сознания как творческой, динамической системы, отражающей важнейшие эстетические открытия времени.
Нам представляется невозможным игнорирование физиологического аспекта во взгляде на эту проблему, поскольку картина мира формируется в сознании художника на пересечении общечеловеческих и индивидуальных особенностей личности. В данном аспекте психогенетические особенности являются универсальным базисом, присущим человеку независимо от этнической принадлежности, вероисповедания и социального статуса, в то время как жизненный опыт писателя формирует уникальную манеру выражения универсального содержания. Повседневно-экзистенциальное сознание автора определяется в первую очередь универсальной особенностью устройства нервной системы человека - функциональной асимметрией
головного мозга: специфика организации психических функций a priori определяет диалогичность мышления человека, постоянную потребность в собеседнике, в выражении своих мыслей вслух, адресно. Диалог с Другим или самим собой как Другим - органичная черта личности Достоевского, обусловленная его психогенетическими свойствами. Думается, что явление диалога в художественной форме отражает процесс постижения этих особенностей как способов выражения собственного Я, своеобразного кода к пониманию феномена межличностной коммуникации и вовлечения в процесс диалога экзистенциальных смыслов. Универсальные психогенетические свойства определяют мировосприятие Достоевского с поправкой на индивидуальные особенности личности писателя, в числе которых доминантными, по нашему убеждению, являются эпилептическая конституция психики и опыт проживания «пограничных ситуаций» собственной жизни, сопряженный с опытом проживания «пограничности» самой эпохи 1860— 1870-х гг.
Вопрос об эпилепсии как психофизиологическом и психоментальном источнике экзистенциального сознания Достоевского требует целого ряда существенных уточнений. Сам факт наличия эпилепсии не становился предметом исследовательской рефлексии в аспекте генезиса художественного сознания. В случае Достоевского принципиально важно, что он не просто страдал эпилепсией, а осознавал себя эпилептиком, болезнь была неотъемлемой частью его повседневного опыта, фактом экзистенциального сознания, определяющим и его индивидуальный поведенческий текст, и особенности художественного мышления: «В последние годы она [болезнь — А. К.] как будто ослабела, сделалась реже, но была постоянно в зависимости от напряжения в труде, от огорчений, от жизненных неудач, от той беспощадности, которой так много в нравах русской жизни и русской литературы. Приступы ее он чувствовал и начинал страдать невыразимо; невольно закрадывался в душу страх смерти во время припадка, болезненный, тупой страх, тот дамоклов меч, который висит над такими несчастными на самой тончайшей волосинке. Конечно, мы все знаем, что когда-нибудь умрем, что, может быть, завтра умрем, но это общее положение: оно не страшит нас или страшит только во время какой-нибудь опасности. У Достоевского эта опасность всегда присутствовала, он постоянно был как бы накануне смерти (Курсив мой — А. К.): каждое дело, которое он затевал, каждый труд, любимая идея, любимый образ, выстраданный и совсем сложившийся в голове, — все это могло прерваться одним ударом. Сверх обыкновенных болезней, сверх обыкновенных слу-
чаев смерти у него был еще свой случай, своя специальная болезнь; привыкнуть к ней почти невозможно - так ужасны ее припадки. Умереть в судорогах, в беспамятстве, умереть в пять минут - надобна большая воля, чтоб под этой постоянной угрозой так работать, как работал он» [5, с. 465-466].
Исследование вопроса о генезисе экзистенциального сознания и о том, какое место занимают в нем эпилептические припадки, позволяет обнаружить специфические черты экзистенциального сознания Достоевского через анализ «свободных ассоциаций», используемых в психоанализе, как репрезентантов сознания: «.скрытое значение высказывания может быть выявлено только путем анализа так называемых “свободных ассоциаций” - не подвергнутых цензуре свободных высказываний, спонтанно произносимых говорящим в связи с определенной темой» [6, с. 129]. Исповедальный характер творчества Достоевского дает возможность исследователю принимать в качестве «свободных ассоциаций» текстовые репрезентации сознания писателя в «пограничных жанрах», в которых объектом осмысления наряду с прочими темами становится Я самого писателя, а его глубинные стороны проявляют себя в содержательной и структурной организации самого высказывания («Припадки», «Дневник лечения в Эмсе», «Дневник писателя» и т. д.). Стратегия работы с текстом, который является намного сложнее «свободных ассоциаций» пациента психоаналитика, поскольку объектом интереса здесь становится личность автора, должна включать в себя анализ «фонологических, морфологических, синтаксических, подтекстуальных, повествовательных, риторических и контекстных» сторон литературного высказывания: «Осознание этих моментов позволяет понять суть бессознательных мотиваций литературных персонажей, подобно тому, как наличие клинической карты со свободными ассоциациями пациента приводит психоаналитика к успеху» [6, с. 130131]. Проблема анализа репрезентации экзистенциального сознания - это проблема рецептивная, включающая в свою орбиту и восприятие читателя, шире - адресата высказывания, поскольку в опыт рефлексии болезни Достоевского входят воспоминания близких ему людей и современников.
В рамках настоящей статьи мы остановимся на исследовании устных и письменных свидетельств Достоевского об эпилептических припадках, которые позволяют максимально приблизиться к сознанию писателя, являются выражением собственной правды о себе и мире
Анализ автобиографических источников показывает, что припадки были для Достоевского неотъемлемой частью его жизни, при этом причина их возникновения до сих пор остается невыясненной. Эпилепсия - заболевание, в проявлении которого огромную роль играет наследственная предрасположенность к судорогам. Часто эта болезнь прослеживается не в одном, а в нескольких поколениях одной семьи, как было в семьях Достоевского, Тургенева и др.
Тот факт, что Достоевский серьезно относился к своим припадкам, подтверждают его записи, в которых он вербализирует осознание себя эпилептиком, говорит о своей болезни. Ни в одном из текстов писатель не дает прямых указаний на причину своей болезни, первичный травмирующий импульс, за исключением воспоминаний об одном детском потрясении: в 11 лет его преследовали звуковые галлюцинации - крики о приближении диких зверей (например, «Волк бежит!»), ставшие основой одной из фобий Достоевского. К числу травмирующих факторов можно отнести и сложные отношения с отцом, о которых Достоевский, как правило, говорит очень осторожно и не дает подробных комментариев. Например в письме к А. Е. Врангелю от 9 марта 1857 г. он пишет: «Более всего беспокоит меня за вас, друг мой, отношения ваши с отцом. Я знаю, чрезвычайно хорошо знаю (по опыту), что подобные неприятности нестерпимы. <.. > Характеры, как у вашего отца, - странная смесь подозрительности самой мрачной, болезненной чувствительности и великодушия. Не зная его лично, я так заключаю о нем; ибо знал в жизни, два раза, точно такие же отношения, как у вас с ним» [7, с. 127].
Ценным материалом самоанализа болезни являются «эго-тексты» Достоевского, среди которых особо выделяются «Припадки» (1869) и «Дневник лечения в Эмсе», являющие собой уникальное средство самоописания, дающее представление о срезе сознания человека в момент фиксации своего психологического и физиологического состояния. Эти тексты своей формально-содержательной структурой реализуют идею незавершенности и открытости (неготовости), что наиболее соответствует природе человеческого сознания. «Припадки» и «Дневник лечения в Эмсе» интересны еще и тем, что выступают примером экстравертной рефлексии человека, который никогда не вел личных, интимных дневников, практически не оставил прямых свидетельств о своей внутренней жизни1, реализуя принципиальную установку на неприкосно-
1 Опытом своих интимных переживаний в молодости Достоевский делился только с одним человеком - старшим братом Михаилом Достоевским как человеком, предельно близким ему по духовным и мировоззренческим установкам. При этом «исповедальность» в письмах к брату тоже совершенно особая: многие идеи не проговариваются, а только намечаются, поскольку диалог идет преимущественно на
венность частной жизни. Здесь он говорит именно
о себе, об отчетливо осознаваемых им самим свойствах собственной личности, собственном экзистенциальном опыте, которым становится болезнь.
«Дневник лечения в Эмсе» - уникальный текст, в котором Достоевский подробно фиксирует свое физическое и эмоциональное состояние до, во время и после припадков. Уникальность его заключается еще и в том, что он не попадал в орбиту пристального исследовательского интереса и не рассматривался как текст сознания, предметом рефлексии которого становится собственная болезнь. Критическое отношение к болезни, своему характеру проявляется в том, что Достоевский фиксирует не только факты физического самочувствия, но и собственные эмоциональные реакции. Болезнь максимально усиливает переживание «пограничной ситуации» (1874), актуализирует двойственность характера писателя, которую он сам в эти моменты предельно остро осознает. В связи с этим перед исследователем возникает задача осмыслить значение болезни в общей сумме экзистенциального опыта личности. Физический недуг рассматривается писателем как источник положительного духовного опыта, поскольку сам факт рефлексии является знаком успешности преодоления личностью «пограничной ситуации».
В записных книжках и рабочих тетрадях писателя 1860-1880 гг. зафиксировано около восьмидесяти приступов болезни. Даты еще примерно двадцати припадков можно установить по другим источникам (в частности, по воспоминаниям А. Г. Достоевской). Но и в этом случае картина будет неполной. Если принять во внимание свидетельство Н. Страхова, который утверждал, что обыкновенно припадки у Достоевского случались один раз в месяц, иногда - по два припадка в неделю, то окажется, что общее количество припадков исчисляется несколькими сотнями. При этом важен сам факт тяжелейших потрясений, которым подвергались физическое, эмоциональное и душевное состояние писателя, необходимость в реабилитации, которая занимала в среднем от трех до пяти дней1.
Эпилептическая конституция психики, резкие перемены настроения во многом определяют и реакцию Достоевского на события внешнего мира. Жизненный опыт писателя является уникальным примером переживания целого ряда «пограничных ситуаций»: детство в Московской больнице для
бедных, смерть матери, Инженерное училище, трагическая гибель отца, следствие по делу петрашевцев, пребывание в Алексеевском равелине, ожидание исполнения смертного приговора на эшафоте, каторга, ссылка, опыт добровольного изгнанника в Европе в 1867-1871 гг. в период своего вынужденного четырехлетнего пребывание за границей, смерть дочери и т. д. Это далеко не весь спектр ситуаций самоопределения Достоевского перед лицом смерти. Но для нас в данном случае важны не столько количественные, сколько качественные характеристики. Непрерывное смещение ценностных ориентиров, наслоение одних нормативных принципов на другие, нахождение в «пограничных ситуациях», угрожавших ему нравственной смертью, -все это определило основную мировоззренческую задачу Достоевского: самоопределиться идеологически, философски, устоять духовно, нравственно, не ожесточиться, не стать человеконенавистником, рассчитывать только на себя.
Свидетельства о припадках, которые мы находим в автобиографических источниках, воспоминаниях А. Г. Достоевской, у современников и биографов Достоевского, позволяют говорить об особом влиянии, которое они оказывали на его творчество. При всей спорности и неоднозначности наблюдений над особенностями эпилепсии Достоевского нельзя не отметить ряд принципиально важных моментов: причины появления эпилепсии кроются в глубинах подсознания и возникают вследствие перенесенных психоэмоциональных травм; эпилептические припадки накладывают определенный отпечаток на образ мыслей и поведение человека. Это подтверждается и современными исследованиями, посвященными Достоевскому. Психогенетические особенности определяют уникальность экзистенциального сознания писателя, доминантными чертами которого являются следующие:
1. Эпилептоидный тип патологии характера: крайняя раздражительность с приступами тоски, гнева и страха, нетерпеливость и упрямство, обидчивость и склонность к скандалам, резкая смена настроения от сентиментальности до немотивированной злобности. К необратимым изменениям личности специалисты относят аффективную «вязкость» мышления с застреванием на деталях и фиксацией «сверхценных идей» (этот термин обозначает суждения и мысли, занимающие в созна-
уровне сознаний, диалог с единомышленником, который понимает и чувствует своего адресанта. Для зрелого Достоевского характерна предельная закрытость внутреннего мира и творческих задач от посторонних. Даже если в письмах он говорит о замыслах своих произведений или фактах общественной жизни, поразивших его, он акцентирует не личное, а общечеловеческое содержание событий.
1 Ср.: «Удрученное и подавленное настроение, которое всегда наступало после припадка, продолжалось более недели. “Как будто я потерял самое дорогое для меня существо в мире, точно я схоронил кого, - таково мое настроение”, - так всегда определял Федор Михайлович свое послеприпадочное состояние» [8, с. 133].
нии больных не соответствующее их значению преобладающее положение и являющиеся патологической трансформацией естественной реакции на реальные события). Нам думается, что в этом случае будет более правильно говорить о так называемом «тоннельном сознании», зафиксированном на одной идее, которая определяет мысли, поступки, переживания человека. В контексте творчества Достоевского эта особенность становится фундаментом построения образов героев-идеологов, «мучеников идеи», делает «мучеником идеи» самого Достоевского (об этом свидетельствуют подготовительные материалы и черновые редакции романов, «Дневник писателя» как текст «пограничного жанра», подвергавшийся тщательной редакторской правке самим автором).
2. Субъективность мировосприятия проявляется в том, что Достоевский как человек с эпилептической конституцией психики (и его герои-эпилептики, в частности, князь Мышкин) руководствуется прежде всего субъективными переживаниями и настроением, нежели критическим, разумным сознанием объективно воспринимаемой действительности; ориентируется на проблески выявляющихся из подсознательной сферы его внутреннего мира оригинальных, часто глубоких и верных, идей, а не на обдуманные и сколько-нибудь обоснованные убеждения.
3. Полярность аффектов Достоевского и его героев, при которой наблюдается резкая перемена настроения: от оптимизма, жизнелюбия, радости и воодушевления к мрачности, пессимизму, скрытой или явной агрессии: «Такое совершенно неконтролируемое раздвоение чувств, раздвоение, при котором “изменяются все впечатления” - сладость на боль, сопричастность на отчуждение, смех на слезы, радость на уныние, - преследовало Достоевского всю жизнь» [9, с. 32].
4. «Выстраданность» каждого утверждения, являющегося результатом экзистенциального опыта автора1.
5. Парадоксальность мышления писателя (по определению Д. Ранкура-Лаферьера, это «парадокс разоблачений и сокрытий»): «он раскрывает читателю то, что тот уже знает, но при этом не делает для него явным сам процесс раскрытия» [6, с. 132].
6. Вязкость сознания проявляет себя в специфическом для Достоевского стиле торможения, который реализует основную задачу - детально, с разных сторон обрисовать ситуацию, дать ее целост-
ную картину и тем самым достучаться до сознания собеседника.
7. Тексты Достоевского (и художественные, и публицистические) не сводятся к сумме тех или иных мыслей, а существуют одновременно в нескольких смысловых измерениях. Экзистенциальная традиция предполагает использование слова многозначного, поливалентного, «не равного
себе». Для понимания важен не только сам текст, как таковой, но и смысловые обрывы, пропуски, пробелы - «значимое отсутствие». Текст экзистенциального сознания рассчитан не на поверхностное формальное прочтение, а на целостное переживание. В процессе чтения происходит «дешифровка чувств»: человеку необходимо ощутить чувства (радость, печаль, отчаяние, восторг и т.д.), понять, что они означают; занять определенную позицию по отношению к самому себе и окружающему миру. Поэтому тексты Достоевского представляют собой не «сумму идеологии», а единое художественное целое, что определяет главные идеологические акценты произведений. Рождение смысла и его обретение через рефлексию происходит в процессе «переживания» текста и поставленных в нем «болевых» вопросов о смысле жизни человека, ценностях мира, в котором ему приходится жить, духовном выживании в «обезбоженном мире». Реальные жизненные впечатления писателя, его индивидуальная экзистенциальная практика реализуют себя в производстве смыслов, апеллируют к опыту конкретного субъекта, воспринимающего текст. Нравственный вывод выявляется опосредованно через ситуацию выбора, вытекает из поведения персонажей, а не дается в виде готовой сентенции. Следовательно, минимальной формально-содержательной единицей воплощения экзистенциального сознания является рефлексема2 -текстовый репрезентант амбивалентной сущности философски-художественного феномена (и как повседневно-экзистенциального сознания, и как типа художественного мышления). Содержательные рефлексемы в творчестве Достоевского соответствуют атрибутивным характеристикам экзистенциального сознания и проявляют себя в тематически-проблемном поле текстов, деонтологических и аксиологических парадигмах художественного мышления писателя (проблемы должного и недолжного существования, выбора, ценностного самоопределения в «пограничной ситуации» и т. д.). Формальные рефлексемы обнаруживаются в выборе приемов, которые делают зримой методологию описа-
1 Ср.: «Душевное состояние героя, его одиночество, разочарование в близких людях, жажда новой жизни, потребность любить, страстное желание вновь найти счастье были так живо и талантливо обрисованы, что, видимо, были выстраданы самим автором, а не были одним лишь плодом его художественной фантазии» [8, с. 95].
2 Термин «рефлексема» вводится в научный оборот впервые.
ния внутренней жизни человека, философско-эстетическую стратегию автора: использование личного местоимения «я» как знака вхождения в сферу экзистенциального опыта экзистенциальной личности, не претендующей на сообщение одной, одинаковой для всех истины.
8. Постоянное нахождение по причине болезни в «пограничной ситуации» требует поиска и оптимальной жанровой структуры репрезентации экзистенциального сознания в творчестве Достоевского. Этой структурой являются «пограничные жанры», лежащие за пределами традиционной эстетики: «В промежуточных, например автобиографических и биографических, жанрах в середине и во второй половине XIX в. порой особенно обнаженно выступают принципы понимания человека и связь этих принципов с современными политическими, историческими, психологическими, этическими воззрениями» [10, с. 8]. «Пограничный жанр» представляет собой полифункциональную структуру, синтезирующую как собственно художественные, так и публицистические, философские, нехудожественные элементы. Несмотря на то, что в творчестве Достоевского представлены художественная и нехудожественная формы рефлексии, Достоевский в первую очередь писатель, а не философ. Идеология в его произведениях не существует в чистом виде; их целевая установка актуализируется исключительно в собственной художественной стихии и не может быть воспринята и интерпретирована вне ее. В то же время синтез художественного и философского начал обнаруживает перед исследователем методологические трудности: логика понятий, суждений и логика образов - противоположны по своей сути. Строгие логические категории наполняются в текстах Достоевского (особенно репрезентативен в этом отношении «Дневник писателя») живым образным смыслом.
9. Воплощением доминант экзистенциального сознания является и художественный метод Достоевского, предполагающий установку на экзистенциальный диалог с читателем: писатель ставит перед собой задачу привести личность читателя на те позиции, где она сможет самостоятельно переоценить личностную картину мира, отрефлексировать собственные духовные потребности и стремления, сформулировать уникальный смысл собственной жизни. То есть в результате экзистенциального диалога происходит развитие смысловой сферы личности как самого автора, так и читателя. Писатель стремился к живому диалогу, направленному на индивидуальный и коллективный поиск истины, пытался научить своих читателей самостоятельности мышления и ответственности за свои воззрения, услышать их живые голоса и замечания по поводу поставленных проблем. Экзистенциальный диалог Достоевского предполагает: взаимопроникновение субъектов, «со-бытие бытия» (М. М. Бахтин); открытость новому содержанию без однозначной, заранее определенной установки; проявление эмпатических реакций (поддержка, сочувствие, сопереживание) к идеологическим моделям собеседника (собеседников); допустимость альтернативных авторской идеологических позиций; дву-направленность - обращенность на себя и вовне одновременно; момент полемики; в отдельных случаях - переход к прямой авторской оценке.
Следовательно, анализ системообразующих начал экзистенциального сознания показывает, что психогенетические особенности личности Достоевского играют ведущую роль в генезисе экзистенциального сознания писателя как динамичной фи-лософско-художественной системы. Предельно точно эту глубинную взаимосвязь выразил А. Белый в своей работе «Трагедия творчества. Достоевский и Толстой»: «Достоевский, если бы не страдал эпилепсией, не был бы Достоевским» [11, с. 14].
Список литературы
Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание: метафизические рассуждения о сознании, символике, языке / под общ. ред. Ю. П. Сенокосова. М., 1997.
Кошечко А. Н. Формы экзистенциального сознания Ф. М. Достоевского (к постановке проблемы) // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (Tomsk State Pedagogical University Bulletin). 2011. Вып. 7 (109). С. 192-199.
Закс Л. А. Художественное сознание. Свердловск, 1990.
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979.
Суворин А. С. О покойном // Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1990. Т. 2. С. 465-473. Ранкур-Лаферьер Д. Русская литература и психоанализ: четыре способа взаимосвязи // Ранкур-Лаферьер Д. Русская литература и психоанализ. М.: Ладомир, 2004. С. 128-160.
Письма Ф. М. Достоевского к барону А. Е. Врангелю // Две любви Ф. М. Достоевского. СПб: Андреев и сыновья, 1992. С. 102-173. Достоевская А. Г. Воспоминания. М.: Правда, 1987.
Накамура К. Восприятие природы в «Преступлении и наказании»// Накамура К. Чувство жизни и смерти у Достоевского. СПб.: Дмитрий Буланин, 1997.
10. Гинзбург Л. О психологической прозе. Л.: Сов. писатель, 1971.
11. Белый А. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой. М.: Изд-во «Мусагет», 1911.
9.
Кошечко А. Н., кандидат филологических наук, доцент.
Томский государственный педагогический университет.
Ул. Киевская, 60, Томск, Россия, 634061.
E-mail: [email protected]
Материал поступил в редакцию 26.09.2011.
A. N. Koshechko
EPILEPTIC FITES IN F. M. DOSTOEVSKY’S ATTITUDE AND CREATIVE SYSTEM:
TO STATEMENT OF QUESTION ABOUT GENESIS OF EXISTENTIAL CONSCIOUSNESS
This article is devoted to study of genesis of existential consciousness as philosophical and fiction phenomenon and methods of it representation in forms of text creation in F. M. Dostoevsky’s works. The analysis of prepotent, character formative psychophysiological features of writer’s personality allow discovering unique particular qualities of Dostoevsky’s existential consciousness (epileptic mentality constitution, “tunnel consciousness”, creative comprehension of “frontier situations”, thought paradoxicality, inhibition style, multilayer semantic of texts, “frontier genres”, existential dialogue and others).
Key words: existential consciousness, reflection, genesis, dialogue; creation method; genre.
Tomsk State Pedagogical University.
Ul. Kievskaya, 60, Tomsk, Russia, 634061.
E-mail: [email protected]
