CC BY
52Энергетическая безопасность в теоретическом и концептуальном дискурсе: геополитический, неолиберальный и конструктивистский подходы
Хлопов Олег Анатольевич,
кандидат политических наук, доцент факультета международных отношений, политологии и зарубежного регионоведения, Российский государственный гуманитарный университет (РГГУ) E-mail: [email protected]
В статье анализируются вопросы конфликтов и сотрудничества в области энергетики с точки зрения ключевых теорий международных отношений, а также содержания понятия «энергетическая безопасность» на примере взаимоотношений России с Европейским Союзом. Рассматривая теоретические аспекты энергетических ресурсов, атором выделяются два основных подхода: геополитический, содержащийся в основном в реалистических и неолиберальных течениях международно-политических исследованиях и констуктивисткий (критический подход), который указывает на ограниченные рамки традиционного анализа проблем безопасности в области энергетики. В работе показаны ограничения, налагаемыми на понятие энергетической безопасности его интерпретацией через преимущественно материальные факторы, при игнорировании или неполном признании роли нематериальных факторов, влияющих на динамику энергетической политики государств, на что указывает школа социального конструктивизма.
Ключевые слова: энергетическая безопасность, энергоресурсы, геополитика, неолиберализм, социальный конструктивизм, Россия, Европейский Союз.
Энергетические отношения в постбиполярном мире
В отличие от прошлых десятилетий, предшествовавших начала специальной операции на Украине в 2022 г., концепции энергетической безопасности и торговых войн практически отсутствовали в политических дискурсах в начале 2000-х гг. Однако в связи с резким ухудшением отношений между ЕС и Россией в последние годы произошел резкий сдвиг нарративов в сторону геополитики, связанной с вопросами конфликтов, угроз и безопасности. Кроме того, в литературе по энергетике наблюдается преобладание традиционных, и геополитических подходов, в основном относящихся к неореалистическим, неолиберальным теориям, на основании которых энергетические ресурсы рассматриваются в контекст конфликтов и конкуренция.
Последние десятилетия «холодной войны» и годы после ее окончания были отмечены либеральным подходом к импорту ископаемого топлива из Советского Союза в Европу, когда члены Европейской комиссии и другие нейтральные государства начали импортировать природный газ и нефть через трубопроводы, построенные в этот период, тем самым преодолевая политическое разделение железного занавеса [22]. В 1990-е гг. логика международных энергетических отношений все еще была преимущественно экономической.
В 1993 г. Польша договорилась с Москвой о строительстве газопровода «Ямал», а в конце 1990-х и середине 2000-х гг. «Газпром» и несколько европейских компаний присоединились к проекту газопровода «Северный поток». В этот период энергетические отношения в основном рассматривались как коммерческая связь, как взаимная экономическая зависимость между Восточной и Западной Европой.
Такая энергетическая динамика происходила в тесной связи с общими тенденциями преобразований после «холодной войны». В конце «холодной войны» геополитическая озабоченность властью, суверенитетом и территорией была заменена либеральной заботой «государства-конкурента» о взаимозависимости, торговой и рыночной логике [6]. Тем не менее такое расхождение между геополитическим и геоэкономическим взглядом преувеличено, поскольку экономический и геополитический миры на самом деле взаимно переплелись и переплелись». Этот период либерального оптимизма не был избавлен от геополитических соображений и политизации нарративов, в том числе в отношении торговли энергоносителями между Россией и ЕС. Доминирование России как единственного поставщика для многих постсоветских государств привело к тому, что ЕС и Соединенные Штаты начали поддерживать строительство альтернативных трубопроводов в обход России в попытке уменьшить зависимость от единственного поставщика и добиться альтернативные источники и маршруты.
В начале 2000-х гг. произошло резкое изменение подходов к импорту углеводородов из России. Россия, развивая свою экономику, основанная на более высо-
сз о
сг
=Е
0
1
—I
У
"О
=Е СГ
со
I_
и см
ких ценах на энергоносители, начала бросать вызов од-нополярной системе во главе с США и западному присутствию на постсоветском пространстве, чтобы восстановить свою роль в мире. Как следствие, возникла новое содержание таких понятий как «энергетическая безопасности», «энергетическая дипломатия», «энергетическая зависимость», «геополитика энергетики». Безопасность поставок получила более широкое признание, а вопросы энергетики приобрели политический смысл [23]. Либеральный взгляд на энергетические отношения как на торговлю в условиях взаимозависимости уступил место геополитической интерпретации роли природных ресурсов как потенциал и причина конфронтации и конфликтов.
Инициирование и развитие конкурирующих трубопроводных проектов, поддерживаемых либо Россией, либо западным сообществом, будь то при поддержке США или ЕС, дали новый импульс соперничества. Следовательно, в литературе, связанной с энергетикой, все больше появляются геополитически ориентированные взгляды, которые предупреждают о разрушительных перебоях с газом в Европе и о новых военных конфликтах, возникающих из-за использования газа в качестве энергетического оружия [18].
Тенденция к политизации энергетических проблем в академических кругах шла рука об руку с эволюцией понятия энергетической безопасности для ЕС после его расширения в 2004 г., когда некоторые новые государства-члены в Центральной и Восточной Европе пытались перенести свои исторические опасения по поводу России на энергетическую повестку ЕС.
Однако полного расхождения между либеральным и геополитическим подходами не было. Несмотря на растущую политизацию дискуссий, до 2022 г. характер отношений между ЕС и Россией оставался преимущественно экономическим и торговым по своей сути. Возросший политизированный и конфликтогенный дискурс не учитывает случаи прочного сотрудничества в нефтяных и газовых проектах в регионе, которые, хотя и не сами по себе, способствовали стабилизации политических отношений между такими государствами, как Грузия и Азербайджан.
До начала вооруженного конфликта на Украине Турция, Греция успешно участвовали как в трубопроводных проектах, поддерживаемых Россией, так и в проектах, поддерживаемых США и ЕС, развеивая идею соперничества и взаимного эксклюзивные проекты в энергетических играх региона [2]. Более того, несмотря на политическую напряженность в 2014 г. торговля энергоносителями, в том числе крайне политизированная торговля природным газом между ЕС и Россией, оставалась неизменной. Даже после начала военной специальной операции в 2022 г., потоки российского газа в Европу продолжились, хотя и на фоне приостановки экспорта в одни страны и сокращения объемов в другие.
Несколько государств-членов ЕС продолжали покупать российский газ в 2022 году, а некоторые, например Венгрия, даже заключили новые контракты на поставку, воспользовавшись нерешительностью ЕС в отношении введения санкций в отношении импорта российского газа. В то время как ЕС был вовлечен в свой крупнейший политический конфликт после Второй мировой войны, энергетическое сотрудничество с Россией продолжалось в течение 2022 г., поскольку у многих европейских стран было мало альтернатив для полной замены поставок российского газа в очень короткие сроки, а меньшинство они открыто высказались за продолжение торговли энергией с Москвой.
Геополитический подход: энергетические ресурсы как источники конфликта
Если в 1980-1990-х гг. природный газ и нефть рассматривались в основном как вопросы экономики и анализировались в рамках рыночной эффективности, то, начиная с 2000-х гг., углеводороды вышли на политическую повестку дня и стали все более политизироваться в контексте подъема развивающихся держав, роста цен на сырьевые товары и более интервенционистского присутствия государства в нефтяной и рынки газа. Природные ресурсы в целом и экспорт российского ископаемого топлива в Европу часто сводились к тому, чтобы трактоваться как инструмент геополитического противостояния крупных держав за счет энергозависимых стран. Таким образом, возникла форма «геополитического редукционизма» который включает дилемму энергетической безопасности, асимметричную проблему ассиметричной взаимозависимости и предубеждения в отношении энергетического оружия.
Дилемма энергетической безопасности часто используется сторонниками реализма и неолибералами, которые рассматривают то, как в области энергетических отношений ЕС и России стремятся повысить свою собственную энергетическую безопасность, что ведет к усилению озабоченности и беспокойства другой стороны, и, следовательно, к дилемме энергетической безопасности.
Эта парадигма уходит корнями в более широкую литературу по международным отношениям, в которой преобладают геополитические предположения, основанные на реалистически ориентированных, но также и на неолиберальных постулатах. Реализм исходит из принципа: государства живут в состоянии анархии и отсутствия центральной власти, способной обеспечить выполнение обязательных соглашений [25] что дает государствам возможность отстаивать свои интересы в одностороннем порядке и демонстрировать мало стимулов для сотрудничества [14].
Для неореалистов дебаты об энергии и ресурсах изображались как игра с нулевой суммой, в которой ЕС и США, с одной стороны, и Россия, с другой, выступали в качестве конкурирующих главных героев[11]. Ресурсы тесно связаны с насилием и войной, а государства как главные действующие лица озабочены своим выживанием, что выражается в беспрепятственном доступе к ресурсам [12]. Конфликт возникает из дилеммы безопасности, ситуации, когда сторона, стремящаяся обеспечить свою безопасность, наращивает свои возможности, но такие меры воспринимаются другой стороной как угроза, и поэтому она будет отвечать своими оборонительными действиями, угрожая противнику даже больше взамен. Таким образом, такие действия приводят к спирали конфликта, в которой государство, стремящееся к безопасности, выбирает, как правило, конкурентную стратегию, а не стратегию сотрудничества.
Ухудшение политических отношений между ЕС и Россией в последние годы часто помещалось в реалистические рамки дебатов и анализировалось через призму геополитики. Это нашло отражение в изменении дискурса с обеих сторон: Брюссель и Москва взяли на себя обязательство уменьшить взаимную зависимость и искать альтернативные рынки, соответственно, поставщиков. Как следствие, Россия ориентировалась на Турцию и Восточную Азию, а ЕС искал альтернативные источники поставок на Ближнем Востоке, в Северной Америке, Северной Африке и Южном Кавказе. Таким образом, потребность в диверсификации интерпретируется как стремление повысить собственную энергетическую
безопасность акторов, будь то безопасность спроса, как в случае с Россией, или безопасность поставок в ЕС[15].
В то же время такая интерпретация энергетической политики игнорирует сложную динамику энергетических отношений, которая также способствовала сотрудничеству. Сведение решений акторов к опасениям, которые толкают их к конфликту, игнорирует широкий спектр доступных им вариантов и множество стратегий, которым они могут следовать в разное время, исходя из разного опыта и потребностей. Выбор, который сделает актор в сторону конфликта или сотрудничества, или того и другого одновременно, определяется не только внешними ограничениями или распределением власти, как утверждают реалисты, но также их идеями и целями в сочетании социальной и материальной природы среды, в которой действуют государства.
Асимметричная взаимозависимость в энергетических отношениях между ЕС и Россией. Сторонники неолиберального подхода утверждают, что, несмотря на предпринимаемые в последние годы усилия по диверсификации энергоресурсов и маршрутов транспортировки, ЕС по-прежнему находится в асимметричном отношении взаимозависимости с Россией как крупным поставщиком природного газа. Это было оправдано в контексте истощения собственных ресурсов в Северном море, расширения ЕС и растущей зависимости от импорта газа.
Неореалистов беспокоит угроза безопасности, которую представляет асимметричная зависимость в энергетических отношениях, опасаясь, что сторона, находящаяся в выигрыше, будет использовать этот дисбаланс в качестве рычага против более зависимой стороны. Для неореалистов взаимозависимость - это уязвимость, открывающая путь конфликтам между государствами для обеспечения доступа к экономическим ресурсам [12].
С этой точки зрения, после споров о транзите газа между Россией и Украиной (2006 и 2009 гг.), воссоединение с Крымом (2014 г.) и начала вооруженного конфликта на Украину (2022 г.), импорт природного газа из России в Европу в значительной степени сократился, и он стал изображаться в рамках аргумента «энергетического оружия» - намерение России использовать свой статус основного экспортера газа в качестве рычага воздействия на европейских государств-потребителей, а также в качестве инструмента политического давления и внешнеполитического инструмента в отношениях со странами в ее бывшей сфере влияния [13].
В примирительном тоне Дж. Най заявляет, что взаимная зависимость, подразумеваемая взаимозависимостью, не является ни хорошей, ни плохой [19], в то время как Д. Коупленд утверждает, что высокая степень взаимозависимости может быть либо побуждением к миру, либо побуждением к войне, в зависимости от ожидания от будущей торговли [11]. Следовательно, способность торговли влиять на сотрудничество и динамику конфликта вовлеченных сторон зависит от степени симметрии отношений между ними.
Изменение представления об изменении статуса ЕС в тандеме энергетической взаимозависимости с Россией после 1999 года привело к дальнейшему распространению в литературе антитезы между рыночно-либеральным ЕС и ненадежной ресурсно-ориентированной националистической России, рассматриваемая ЕС как «Другой» [1]. Как следствие, стало понятно, что энергетические отношения ЕС с Россией должны быть «нормализированы», что отклонение должно быть исправлено путем возврата на рыночно-либеральный путь [4].
Европа не является однородным игроком, и в то время как некоторые новые государства-члены стреми-
лись отразить свое видение политической и энергетической повестки дня ЕС, более старые государства-члены в Западной Европе оказались менее заинтересованными в том, чтобы пожертвовать импортом углеводородов из России из-за исторических опасений, которые они часто не разделяли, иногда из-за разного прошлого опыта взаимоотношений с Москвой, а иногда из-за разной степени зависимости от поставок энергоносителей из России.
Хотя Россия, несомненно, использовала геополитический подход в отношении своей внешней энергетической политики, до 2022 года она также все чаще использовала рыночный подход в своих отношениях с ЕС. В свою очередь, несмотря на то, что ЕС в основном следовал рыночно-либеральной парадигме, он, принял более интервенционистский подход - прямое участие в политике трубопроводов Южного газового коридора и трубопровода «Набукко».
В 2022 г. ЕС принял резкий геополитический нарра-тив в отношении своих энергетических отношений с Россией, заменив прежний язык сотрудничества открытым оправданием своего решения отказаться от импорта российского ископаемого топлива и продвигать свою чистую энергию, с использованием аргументов, основанных на новом геополитическом контексте, вызванном вооруженным конфликтом на Украине, изображаемой как нападение на саму Европу.
Очевидно, что ЕС, и Россия начали использовать комбинированный подход к энергетике, смешивая свое традиционное отношение к энергии с другими стратегиями, используя одновременно разные типы энергии. Действия ЕС основаны на его собственной потребности сохранить чувство психологической безопасности, порядка и стабильности, чтобы снизить собственные экзистенциальные тревоги по поводу способности ЕС стать ключевым игроком в мировой политике.
Предвзятость энергетического оружия. Опираясь на дебаты об асимметричной взаимозависимости, тезис об «энергетическом оружии», широко используется в последние годы, и в частности после начала военной операции на Украину, чтобы предупредить о том, что Россия намеренно использует зависимость Европы от ее углеводородов с целью оказания политического давления на страны-импортеры и продвижения недемократических внешнеполитических целей.
Некоторые эксперты рассматривают двусторонние соглашения, заключенные между Россией и различными государствами-членами ЕС, как стратегию Москвы по использованию стратегии «разделяй и властвуй», используя отсутствие сплоченности ЕС в энергетической сфере [5]. Аргумент о ценообразовании в основном использовался для демонстрации того, как Россия использовала льготные цены на свои углеводороды, чтобы вознаграждать и удерживать близкие страны, которые считались дружественными, в то же время навязывая более высокие цены тем, кто стремился к членству в ЕС и НАТО.
Украинский кризис поднял тему «энергетического оружия» на еще более высокий уровень популярности, и на сцену вышли неореалистические геополитические подходы. Несмотря на жесткую риторику в отношении России, объем торговли энергоносителями между ЕС и Россией увеличился, при этом экспорт российского газа в Европу и Турцию увеличился со 161,5 млрд куб. м до 179,3 млрд. куб. Кроме того, поток газа в Европу никогда не прерывался во время кризиса.
«Энергетическое оружие» обоюдно острый инструмент, поскольку Россия также зависит от продажи своего ископаемого топлива в Европу. Несмотря на не-
сз о
сг ш
0
1
—I
У
"О ш
сг
со
I_
и см
давнюю диверсификацию энергоресурсов на Дальний Восток, Европа оставалась до 2022 г. основным покупателем и, следовательно, самым важным источником доходов в национальный бюджет России. Тема об «энергетическом оружии» переросла в нарратив об «энергетической войне», а платежи за российский газ превратились в с точки зрения европейских чиновников в «кровавые деньги». Страх, тревога, чувство угрозы и политизация энергетики достигли небывалого пика.
Прекращение поставок российского газа в Болгарию и Польшу весной 2022 г. стало первым крупным торговым событием, вызвавшим страх Европы перед выживанием, столкнувшимся с возможностью того, чего она боялась больше всего - полной потери поставок российского газа в очень быстрой форме, избегая в первые месяцы конфликта введения полных санкций в отношении импорта российского газа.
Другие аналитики призывали Европу самой применить энергетическое оружие против России, приняв полное эмбарго на российскую нефть и газ, утверждая, что самой мощной альтернативой ракетам является энергетическое оружие [16]. Таким образом, аргумент «энергетического оружия» становится ограниченным, когда он игнорирует сложность мотивов, как материальных, так и нематериальных факторов, лежащих в основе решений и предпочтений акторов.
Все геополитически ориентированные подходы, рассмотренные выше, включают в себя анализ, основанный на материальной силе, демонстрируя ограниченный взгляд на сложность факторов и взаимодействий, которые формируют конфликт и случаи сотрудничества, а также динамику энергетической политикам. Эти интерпретации носят ограниченный характер, игнорируя сложные механизмы, формирующие взаимодействие между энергетическими субъектами и их мотивацию, основанную на множестве материальных и нематериальных факторов. Как следствие, игнорируются множество других факторов (когнитивных, психологических, исторических), которые существуют при определении содержания энергетической безопасности.
Секьюритизации энергетики в конструктивистском подходе международных исследований
Социальный конструктивизм и теория секьюритизации в последние годы стали чаще использоваться для объяснения политизации энергетического дискурса в Европе, и поэтому они актуальны благодаря их вкладу в вовлечение большего числа игроков в анализ аспектов и проблем энергетической безопасности и обращение внимания на значение нематериальных факторов. Социальный конструктивизм хорошо известен своими работами, посвященными роли идентичностей и представлений в построении безопасности, принимая во внимание важность нематериальных аспектов безопасности, но не исследует роль когнитивных и психологических факторов, лежащих в основе выбора акторов - конфликт и/или сотрудничество.
Неоклассический реализм и социальный конструктивизм пытаются связать внутренний и международный уровни и добавить анализ нематериальных факторов к пониманию динамики безопасности. Неоклассические реалисты признают роль интересов акторов, прошлого опыта и поиска престижа в принятии решений и формировании отношения к конфликту или сотрудничеству. Они открывают возможности для сотрудничества, но остаются пессимистичными в отношении его долго-
вечности. Для неоклассических реалистов кооперация -скорее явление, чем институционализированная структура, при этом в центре внимания остается государство и власть, хотя и опосредованная через роль внутренних факторов [3].
Такие авторы, как Т. Касиер [9] и М. Сидди, подчеркивают роль восприятия и истории в формировании решений и поведения акторов на энергетической сцене. Сидди указывает на то, что история и предыдущий опыт, на которых строились национальная идентичность и дискурсы, играют важную роль в том, как разные европейские государства строят свой образ России как поставщика энергии, воспринимая ее иногда как злонамеренную экспансионистскую энергетическую державу, а в другие времена как необходимого торгового партнера [21].
По мнению Л. Тичи именно дискурсы и интерпретации энергетических отношений между ЕС и Россией способны выйти за рамки простого отражения материальной реальности и изменить поведение действующих лиц, а также характер институтов, которые они создают, формируя новые господствующие идеи, которые, в свою очередь, определяют социальные нормы, ценности и политические практики, на основе которых в конечном итоге формируются идентичности [20].
Р. Уокер был одним из первых авторов, которые ввели понятие критического восприятия безопасности [24,78]. С тех пор этот подход расширился, включив в себя различные теоретические направления и школы мысли, превратившись в довольно общую концепцию, охватывающую большое разнообразие представлений о том, что означает критическая безопасность. Хотя классификации могут быть слишком широкими, мы ограничимся двумя широко известными основными теоретическими направлениями области исследования безопасности -Копенгагенской и Парижской школами.
Эти школы критических исследований в области безопасности внесли существенный вклад в исследования международных отношений, предоставив расширенный взгляд на разнообразие вопросов безопасности и действующих лиц, а также на их взаимодействие в мировой политике.
Копенгагенская школа и ее обширный вклад в теорию секьюритизации приближает нас к идее привнесения энергии в повестку дня безопасности. Тем не менее она оказалась ограниченной в понимании сложности материальных и психологических факторов, лежащих в основе смены парадигмы в подходе к энергии.
Что общего у различных подходов к критическим исследованиям безопасности, так это общее предложение углубить повестку дня безопасности, чтобы признать также других акторов, помимо государства, в качестве референтных объектов безопасности: индивидуумов, групп, институтов, в отличие от традиционных исследований безопасности, в которых государство выступает в качестве референтного объекта. Они также выступали за расширение повестки дня в области безопасности, чтобы включить в нее другие угрозы, помимо военных.
Б. Бузан, представитель Копенгагенской школы предлагает разделить безопасность на пять разных секторов: военный, экологический, экономический, политический и социальный. Копенгагенская школа, однако, сохраняет реалистический язык, когда считает, что безопасность, по сути, связана с выживанием [7]. Таким образом, по мнению сторонников теории секьюритиза-ции, восходящей к Копенгагенской школе, когда проблема становится экзистенциальной угрозой, к ней следует относиться так же, как к военной угрозе, и подвергать исключительным политическим мерам.
Ряд исследователей предупреждает о риске попадания в «ловушку безопасности» при секьюритизации, т.к. при большом количестве вопросов или большей секьюритизации темы всегда существует риск их милитаризации, а попытки секьюритизировать социальные проблемы приведут к усилению чувства незащищенности, и поэтому «политика максимальной безопасности также является политикой максимальной тревоги» [22, 461].
Следует признать вклад, внесенный Парижской школой в изучение методов обеспечения безопасности, а также в изучение роли и поведения специалистов по безопасности и частных охранных компаний в защите критической энергетической инфраструктуры или в том, «как бюрократия «делает» безопасность», в данном случае энергетической безопасности. Важность исследований, связанных с энергетическими ресурсами, с точки зрения безопасности человека, изменения климата и нехватки окружающей среды отражена в теории Гомера-Диксона о том, как нехватка окружающей среды (вызванная истощением и неравномерным распределением ресурсов, а также ростом населения), влияет на международную безопасность, поскольку страны затронуты внутренними конфликтами, вызванными энергетическими и экологическими проблемами иногда становится более авторитарным [17].
Таким образом, следует отдать должное социальному конструктивизму за признание и настаивание на роли нематериальных, идейных факторов: восприятию, идеям, идентичности, интересам, а также неоклассическому реализму за выдвижение на первый план роли интересов акторов в системе международных отношений, влияния прошлого опыта и поиск престижа. Однако ни одна из этих теорий не касается конкретных когнитивных и эмоциональных основ решений энергетических вопросов, основанных на безопасности, путем дополнения анализа их материальных, рациональных ответов когнитивным пониманием того, как их чувство незащищенности влияет на выбор кооперативный или конфликтный путь, или для того и другого одновременно.
Таким образом, энергетическая безопасность следует рассматривать через динамику конфликта и сотрудничества во взаимодействиях между различными акторами и сочетанием материальных, так и когнитивных факторов, которые составляют основу этих отношений между государствами принимаемых ими решений.
Литература
1. Романова Т.А. Энергетический союз ЕС и его последствия для России // Энергетическая политика. 2016. № 6. С. 29-36.
2. Хлопов О.А. Проблемы энергетической безопасности Турции // Вопросы политологии. 2021. Том 11. № 3 (67). С. 835-845
3. Чельцов, М.Б. Сланцевая революция и ее возможные последствия для России // ЭКО. 2013. № 8(470). С. 30-44.
4. Шакиров, Э. Отношения РФ и ЕС в области энергетики // Человеческий капитал. 2021. № 5(149). С. 11-21.
5. Baran Z. EU energy security: time to end Russian leverage //Washington Quarterly. 2007. Vol. 30. № . 4. Pp. 131-144.
6. Browning C.S. Geostrategies, geopolitics and ontologi-cal security in the Eastern neighbourhood: The European Union and the 'new Cold War' //Political geography. 2018. Vol. 62. Pp. 106-115.
7. Buzan B. et al. Security: A new framework for analysis. Lynne Rienner Publishers. 1998
8. C.A.S.E. Collective. Critical approaches to security in Europe: A networked manifesto //Security dialogue. 2006. Vol. 37. № . 4. Pp. 443-487.
9. Casier T. The rise of energy to the top of the EU-Russia agenda: from interdependence to dependence? //Geopolitics. 2011. Vol. 16. № . 3.Pp. 536-552.
10. Copeland D.C. Economic interdependence and war: A theory of trade expectations // International security. 1996. Vol. 20. № . 4. Pp С. 5-41.
11. Dannreuther R. International Relations Theories: Energy, Minerals and Conflict. POLINARES Working Paper. European Commission, 7th Framework Programme 2010.
12. Dannreuther R. Geopolitics and international relations of resources //Global resources. Palgrave Macmillan, London, 2013. P. 79-97.
13. De Haas M. Russia's foreign security policy in the 21st century: Putin, Medvedev and beyond. Routledge. 2010.
14. Jervis R. Realism, neoliberalism, and cooperation: understanding the debate //International security. 1999. Vol. 24. № . 1. Pp. 42-63.
15. Judge A., Maltby T., Sharples J.D. Challenging reduc-tionism in analyses of EU-Russia energy relations //Ge-opolitics. 2016. Vol. 21. № . 4. Pp. 751-762.
16. Heren P. Time for Europe to Weaponise Energy. The Article. March 03.2022. URL: https://www.thearticle.com/ time-for-europe-to-weaponise-energy. (дата обращения 01.11.2022).
17. Homer-Dixon T.F. Environmental scarcities and violent conflict: evidence from cases //International security. 1994. Vol. 19. № . 1. Pp. 5-40.
18. Lucas E. The new cold war: how the Kremlin menaces both Russia and the west. Bloomsbury Publishing. 2009.
19. Nye J.S. Understanding international conflicts: An introduction to theory and history. Longman Publishing Group. 2003.
20. Tichy L. The diversification discourse of Russia and its energy relations with the EU //Asia Europe Journal. 2019. Vol. 17. № . 2. Pp. 179-193.
21. Siddi M. Identities and vulnerabilities: The Ukraine crisis and the securitisation of the EU-Russia gas trade // Energy Security in Europe. Palgrave Macmillan, Cham. 2018. Pp. 251-273.
22. Siddi M. EU-Russia energy relations: from a liberal to a realist paradigm? //Russian Politics. 2017. Vol. 2. № . 3. Pp. 364-381.
23. Stoddard E. Reconsidering the ontological foundations of international energy affairs: realist geopolitics, market liberalism and a politico-economic alternative //European Security. 2013. Vol. 22. № . 4. P. 437-463.
24. Walker R. B.J. The subject of security //Critical security studies. Routledge. 2002. Pp. 61-81.
25. Waltz K. Theory of International Politics. Boston, MA: McGraw-Hill. 1977.
ENERGY SECURITY IN THEORETICAL AND CONCEPTUAL DISCOURSE: GEOPOLITICAL, NEOLIBERAL AND CONSTRUCTIVIST APPROACHES
Khlopov O.A.
Russian State University for the Humanities (RSUH)
The article analyzes the issues of conflicts and cooperation in the field of energy from the point of view of key theories of international relations, as well as the content of "energy security" by the example of Russia's relations with the European Union. Considering the theoretical aspects of energy resources, the author distinguishes two main approaches: geopolitica that is mainly in realist and neoliberal currents of international political research, and constructivist (critical approach), which indicates the limited scope of the traditional anal-
es о
сг
IE
0
1
—I
У
"О
IE СГ
11. Dannreuther R. International Relations Theories: Energy, Minerals and Conflict. Polinares Working Paper. European Commission, 7th Framework Program 2010.
12. Dannreuther R. Geopolitics and international relations of resources //Global resources. Palgrave Macmillan, London, 2013, pp. 79-97.
13. De Haas M. Russia's foreign security policy in the 21st century: Putin, Medvedev and beyond. Routledge. 2010.
14. Jervis R. Realism, neoliberalism, and cooperation: understanding the debate // International security. 1999 Vol. 24. no. 1.Pp. 42-63.
15. Judge A., Maltby T., Sharples J.D. Challenging reductionism in analyzes of EU-Russia energy relations // Geopolitics. 2016. Vol. 21. no. 4.Pp. 751-762.
16. Heren P. Time for Europe to Weaponise Energy. The article. March 03.2022. URL: https://www.thearticle.com/time-for-europe-to-weaponise-energy. (accessed 01.11.2022).
17. Homer-Dixon T. F. Environmental scarcities and violent conflicts: evidence from cases // International security. 1994 Vol. 19. no.
1.Pp. 5-40.
18. Lucas E. The new cold war: how the Kremlin menaces both Russia and the west. Bloomsbury Publishing. 2009.
19. Nye J.S. Understanding international conflicts: An introduction to theory and history. Longman Publishing Group. 2003.
20. Tichy L. The diversification discourse of Russia and its energy relations with the EU // Asia Europe Journal. 2019 Vol. 17. no.
2.Pp. 179-193.
21. Siddi M. Identities and vulnerabilities: The Ukraine crisis and the securitisation of the EU-Russia gas trade // Energy Security in Europe. Palgrave Macmillan, Cham. 2018. Pp. 251-273.
22. Siddi M. EU-Russia energy relations: from a liberal to a realist paradigm? // Russian Politics. 2017 Vol. 2. no. 3.Pp. 364-381.
23. Stoddard E. Reconsidering the ontological foundations of international energy affairs: realist geopolitics, market liberalism and a politico-economic alternative // European Security. 2013. Vol. 22. no. 4. P. 437-463.
24. Walker R. B.J. The subject of security // Critical security studies. Routledge. 2002. Pp. 61-81.
25. Waltz K. Theory of International Politics. Boston, MA: McGraw-Hill. 1977.
F7
U
CM
CM
CM
IJ;
Z
96
ysis of security problems in the field of energy. The paper shows the limitations of the concept of energy security by its interpretation through predominantly material factors, while ignoring or incompletely not recognizing the role of non-material factors that influence upon the dynamics of the state energy policy as it indicated by the school of social constructivism.
Keywords: energy security, energy resources, geopolitics, neolib-eralism, social constructivism, Russia, European Union.
References
1. Romanova T.A. Energy Union of the EU and its consequences for Russia // Energy Policy. 2016. No. 6. S. 29-36.
2. Khlopov O.A. Problems of Turkey's Energy Security // Questions of Political Science. 2021. Volume 11. No. 3 (67). pp.835845
3. Cheltsov, M.B. Shale revolution and its possible consequences for Russia // EKO. 2013. No. 8(470). pp. 30-44.
4. Shakirov, E. Relations between the Russian Federation and the EU in the field of energy // Human capital. 2021. No. 5(149). pp. 11-21.
5. Baran Z. EU energy security: time to end Russian leverage // Washington Quarterly. 2007 Vol. 30. no. 4.Pp. 131-144.
6. Browning C.S. Geostrategies, geopolitics and ontological security in the Eastern neighborhood: The European Union and the 'new Cold War' // Political geography. 2018 Vol. 62.Pp. 106115.
7. Buzan B. et al. Security: A new framework for analysis. Lynne Rienner Publishers. 1998
8. C.A.S.E. Collective. Critical approaches to security in Europe: A networked manifesto //Security dialogue. 2006 Vol. 37. no. 4. Pp. 443-487.
9. Casier T. The rise of energy to the top of the EU-Russia agenda: from interdependence to dependence? //Geopolitics. 2011 Vol. 16. no. 3.pp. 536-552.
10. Copeland D.C. Economic interdependence and war: A theory of trade expectations // International security. 1996 Vol. 20. no. 4. Pp C. 5-41.
