CC BY
3
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2021. № 1
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ А.И. Михайлов*
ЭНДОГЕННЫЕ МОДЕЛИ ПОЛИТОГЕНЕЗА:
границы применимости
Предметом настоящей работы является методологическое и содержательное исследование различных сценариев политогенеза, разработанных современной исторической социологией. Концепции происхождения государства разделяются на несколько типов. Экзогенные концепции рассматривают политогенез как результат взаимодействия обществ в ходе вооруженных конфликтов, эндогенные — как результат процессов внутри общества. В свою очередь можно выделить несколько основных типов моделей эндогенного политогенеза: одни из них исходят из того, что государство — результат конфликта между социальными группами внутри общества, другие — из определения государства как функционального органа регуляции общественных работ. Наконец, модели культурной эволюции объясняют возникновение государства ростом сложности общества. В данной статье исследуются взаимосвязи эндогенных теорий политогенеза. Отмечается, что, несмотря на субстанциональное единство, чисто эндогенных концепций недостаточно для объяснения всех исторических фактов, что обусловливает признание необходимости синтеза эндогенных и экзогенных концепций происхождения государства.
Ключевые слова: философия истории, модели исторического процесса, политогенез, реципрокность, раннеклассовые общества, демографический детерминизм.
A.I. M i k h a i l o v. The endogenous models of the origin of state: the limits of applicability
The subject of this paper is a methodological and substantive study of various scenarios of genesis of state developed by modern historical sociology. The concepts of the origin of the state are divided into several types. Exogenous
* Михайлов Андрей Игоревич — научный сотрудник лаборатории системного анализа Всероссийского научно-исследовательского института рыболовства и океанографии (107140, ул. Верхняя Красносельская, 17, г. Москва, Россия), научный сотрудник научно-образовательного цента Математического института им. В.А. Стеклова РАН (117966, ул. Губкина, 8, г. Москва, Россия), аспирант кафедры социальной философии и философии истории философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (119991, Ленинские горы, МГУ, учебно-научный корпус «Шува-ловский», г. Москва, Россия), тел: +7 (916) 701-64-59; e-mail: mikhailov1984@gmail.ru
concepts consider genesis of state as a result of interaction of societies during war conflicts. Endogenous concepts consider genesis of state as a result of processes within society. In turn there are several basic types of endogenous models of genesis of state. One group of models considers the state as a result of the conflict between social groups within society. Another group of models considers the state as a functional organ of regulation of public works. Finally, models of cultural evolution explain the emergence of the state by the increasing complexity of society. This article discusses the relationship of endogenous theories of genesis of state. It is noted that despite the substantial unity of purely endogenous concepts it is not enough to explain all historical facts, that causes the necessity to synthesize endogenous and exogenous concepts of the origin of the state.
Keywords: Philosophy of history, models of historical process, genesis of state, reciprocity, early class society, demographic determinism.
Введение
Дискурс о государстве проходит красной нитью сквозь общественные науки. Современный кризис национальных форм социального государства, вызванный антагонистическими противоречиями господствующей модели глобализации, делает актуальным исследование истоков самого института государственности. Целью настоящей работы является критический анализ современных концепций эволюции государства, подразумевающий исследование моделей первичного возникновения государств как с точки зрения соответствия их действительности и внутренней непротиворечивости, так и с точки зрения тех эпистемологических средств, с помощью которых были получены знания об этих происходящих в отдаленном прошлом процессах.
Теории происхождения государства делятся на две большие группы — эндогенные и экзогенные. Эндогенные концепции рассматривают политогенез как результат процессов внутри общества, а экзогенные — как результат взаимодействия обществ, прежде всего в ходе вооруженного конфликта [Я.Ь. Сатгт, 1970]. В настоящей работе основное внимание будет уделено условиям существования субстанциональных1 процессов политогенеза, а значит, эндогенным теориям. Будут рассмотрены несколько типов такого рода концепций, связывающих возникновение государства как с регулированием конфликтов между социальными группами внутри общества, так и с необходимостью управления общественными работами, а также параметры порядка, управляющие процессом политогенеза. На историко-эмпирическом материале будет показана ограниченность
1 Субстанциональным в смысле самопричиности, т.е. будут исследованы причины политогенза в изолированной социальной системе.
чисто эндогенных концепций и обоснована необходимость эндогенно-экзогенного синтеза.
Государство и классовое общество
Одна из первых моделей перехода от первобытнообщинного общества к классовому, опирающаяся как на конкретно-эмпирические исследования примитивных обществ, так и на развитую научную теорию обществ классовых, была сформулирована в работе Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» [Ф. Энгельс, 1961]. Как отмечал Ю.И. Семенов [Ю.И. Семенов, 1993], большинство эндогенных концепций происхождения государства, долгое время преобладавших в отечественной литературе, восходят именно к Энгельсу. Основным механизмом модели Энгельса выступает расслоение родовой общины, государство же возникает как регулятор классовых противоречий. «Государство есть продукт общества на известной ступени развития; государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах "порядка". И эта сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, все более и более отчуждающая себя от него, есть государство» [Ф. Энгельс, 1961, с. 170]. Для Энгельса принципиальны оба вышеуказанных момента — первичность возникновения классового общества по отношению к государству и ориентация государства на функции внутриобщественной регуляции. Гипотеза Энгельса фальсифицируема — из чисто комбинаторных соображений можно помыслить еще две альтернативы логике Энгельса: можно переставить порядок возникновения классов и государства и можно изменить приоритетную функцию государства с внутренне регуляторной на внешнюю оборонительную.
Фальсификация гипотез обычно предполагает обращение к эмпирическому материалу. Для начала рассмотрим тот эмпирический материал, на который опирался Энгельс. Этот материал ограничивался европейской Античностью, ранними востоковедческими и антропологическими работами и, что самое примечательное, процессами разложения сельской общины в условиях капитализма. Иными словами, эндогенные концепции опираются на два существенных предположения о данных. Во-первых, это предположение о тождестве социальных структур в дописьменную эпоху и социальных
структур примитивных обществ, зафиксированных в письменных источниках, включающих как современную науку, так и литературные памятники. Лингвистические, археологические и палеогенетические данные не входят в эмпирическую базу этой гипотезы и потому могут служить средством ее независимой проверки. Во-вторых, что более существенно, предполагается тождество механизмов расслоения общины как в условиях капитализма, так и в тех исторических условиях, когда никаких классовых обществ еще не существовало. Значительное расширение эмпирической базы исследований в XX в. привело к существенному пересмотру самой первой теории полито-генеза и классообразовния.
Разработанная Энгельсом концепция с самого своего возникновения предполагала не единственность пути образования государства и классового общества. Исследуя формы собственности, предшествующие капиталистическому производству, Маркс [К. Маркс, 1968], по мнению английского историка Э. Хобсбаума [E.J. Hobsbawn, 1965], описал не последовательные стадии исторического процесса, а параллельные пути трансформации общины. Марксу были известны три типа организации общин: азиатский, античный и германский. Азиатскую общину Маркс характеризовал как нерасчлененную собственность коллектива на природные условия производства. В античной общине, согласно воззрениям Маркса, труд уже не носит непосредственно коллективного характера — каждый член общины имеет право на определенную долю земли полиса и как собственник этой земли является гражданином. И наконец, германская община понималась Марксом как собрание частных собственников земли. Нетрудно видеть, что концепция Маркса наследует гегелевской философии истории [Г.В.Ф. Гегель, 1935]. Но если у Гегеля движение мирового духа с востока на запад представлялось этапами становления свободы, то у Маркса заимствованная у Гегеля схема исторической стадиальности наполняется материалистическим содержанием. Маркс обнаруживает различия не в сфере идей, а в сфере материального производства. Однако упорядоченность по степени индивидуализации, вполне очевидная у Гегеля, прослеживается и у Маркса, что, вкупе с хронологической упорядоченностью первых появлений соответствующих форм собственности, подводит к мысли об отождествлении указанных форм собственности и стадий развития общества. Именно в этом пункте берут начало дискуссии об азиатском способе производства и, шире, о количестве стадий исторического процесса, предшествовавших капитализму.
Предположение о том, что некоторые наблюдаемые формы общественной организации выступают стадиями одного эволюционного процесса, также является фальсифицируемой гипотезой. Примени-
тельно к азиатской, античной и германской формам собственности гипотеза об их эволюционной связи может быть отвергнута. Эти три формы собственности возникли в разных местах независимо друг от друга непосредственно из родоплеменной организации. В XX в. количество известных по данным антропологии и этнографии форм собственности в предклассовых и раннеклассовых обществах значительно увеличилось. Ю.И. Семенов [Ю.И. Семенов, 1985] составил классификацию ранних форм эксплуатации труда, разбив их на два больших типа — магнатный и доминатный в зависимости от того, в чьем хозяйстве трудится эксплуатируемый работник. В первом случае работник трудится в своем хозяйстве, обязанный эксплуататору арендной платой2 или долговыми выплатами, т.е. отчуждается продукт труда. Во втором случае работник трудится в хозяйстве эксплуататора, т.е. отчуждается процесс труда, причем формы зависимости могут быть различны: приживальчество, ранние формы наемного труда, патриархальное рабство, долговая кабала и др. Помимо этих двух типов, Семенов выделяет протополитарную форму эксплуатации, когда эксплуатируется община как целое, а эксплуататором также выступает группа людей, распределяющая между собой прибавочный продукт. По форме классификация Семенова воспроизводит известное в марксистской традиции членение докапиталистических форм собственности на феодальную, рабовладельческую и азиатскую на новом уровне. В первую очередь исчезает стадиальная связь — все эти формы эксплуатации существовали в разных обществах в разное время от древности до современности и, в зависимости от региона, сменялись в разном порядке, в том числе могли и сосуществовать. Далее, хотя магнатная форма эксплуатации и похожа на феодальную, а доминатная на рабовладельческую, все они наблюдаются в первую очередь в общинах примитивных земледельцев, т.е. на довольно низком и примерно одинаковом уровне развития производительных сил. Вывод отсюда может быть сделан только один — все это суть эмпирически наблюдаемые формы обычного права, т.е. надстройки, базис же следует искать глубже3.
2 Примером может быть средневековый копигольд.
3 Следует отметить, что Ю.И. Семенов различает способы, образы и методы эксплуатации. Последние отличаются от первых двух тем, что присвоение чужого труда осуществляется не в сфере производства, а в сфере распределения. В свою очередь первые два различаются по критерию субстанциональности (самопричинности) — способ эксплуатации есть самовоспроизводящееся целое, в то время как образ эксплуатации самостоятельного уклада не образует. Также следует подчеркнуть, что способ производства — категория более общая, чем способ эксплуатация. Способ эксплуатации — это лишь момент (акциденция, модус) способа производства, присущий не всем способам производства, а конкретно-историческим способам производства, основанным на отчуждении труда. Поэтому при применении метода
Для сравнения можно обратиться к методологии исследования капитализма. Представителем капитала не обязан быть конкретный индивид, и, помимо известных на рубеже Х1Х-ХХ вв. юнкерской и грюндерских форм капитализма, корпоративный капитализм порождает великое разнообразие юридических форм. Рассматривать каждую из этих юридических форм корпоративной собственности в качестве отдельного способа производства — значит девальвировать само это понятие. В основании всех этих форм собственности лежит один и тот же цикл накопления прибавочной стоимости, поэтому все они оформляют капиталистический способ производства. Точно так же подлежит редукции и разнообразие ранних форм эксплуатации.
Возникновение концепции политогенеза, рассматривающей государство как продукт классовых противоречий, было связано с решением политических задач революционной трансформации государства Х1Х-ХХ вв. «Центрированная на государстве теория революции» [Р Коллинз, 2015, с. 51] включает в себя такого рода концепции, интерпретируя государство как один из элементов современных количественных моделей [там же, с. 406], описывающих способность элитных групп распоряжаться ресурсами общества.
Государство как организатор общественных работ
Особое место в ряду эндогенных концепций политогенеза занимает выросшая из концепции азиатского способа производства ирригационная теория образования государства [К. Wittfogel, 1957]. В основании ирригационной модели политогенеза лежит корреляция известных в письменной истории цивилизаций и орошаемого земледелия. Государство трактуется как аппарат, управляющий крупномасштабными общественными работами по строительству ирригационных сооружений. Действительно, в рассматриваемых примерах классических цивилизаций Востока — Египта, Месопотамии, Индии и Китая — организация общественных работ является одной из важнейших функций государства. И тем не менее ирригационная теория подвергается критике по нескольким направлениям. Во-первых, как отмечал А.В. Коротаев [А.В. Коротаев, 2003], ирригационная теория описывает не всю эмпирическую выборку, а только ее часть. Да, там, где географические условия способствовали проведению крупных мелиоративных работ, государство брало на себя функцию их организации. В этом смысле ирригационная теория делает истинные предсказания. Однако далеко не все государства
восхождения от абстрактного к конкретному логически корректно выводить из способа производства способ эксплуатации, применяемый в рамках исследуемого способа производства, но не наоборот. Более того, одному и тому же способу производства может быть присуще несколько образов эксплуатации.
возникали в зоне орошаемого земледелия. Масштабная ирригация предполагает государство, но государство далеко не всегда предполагает ирригацию. Это было известно и самому Виттфогелю, что привело к необходимости дополнить ирригационную теорию механизмами культурной диффузии — заимствования институтов государственности. Во-вторых, коррелятивные связи слабее причинно-следственных, а значит, наблюдаемой корреляции ирригации и государственности можно дать иную интерпретацию. Управление общественным сектором не столько создает государство, сколько делает его устойчивым. В ирригационном сценарии общество нуждается в государстве, а государство располагает достаточным резервом ресурсов для поддержания гегемонии. Кроме того, интенсивное орошаемое земледелие позволяет поддерживать высокую плотность населения, а значит, и высокую плотность коммуникации. Последнее способствует развитию культуры, что в сочетании с длительным выживанием цивилизации делает ее существенно более заметной для историков на фоне окружающих обществ. Иными словами, нерепрезентативность выборки предопределяется механизмом эволюции государства. Предлагаемую здесь точку зрения можно подкрепить следующим аргументом: земледелие имеет существенно более длительную историю, чем письменная история бюрократической цивилизации. Раннеземледельческие протогосударства, применявшие мелиорацию в масштабах общины, сумели развиться до гидравлических бюрократий только в условиях вынужденного конфликта за ограниченные ресурсы [Я.Ь. Carneiro, 1970]. Отдельного комментария заслуживают идеологические мотивации исследования Виттфогеля, а именно стремление подвести современные ему социальные государства, основанные на крупном государственном секторе экономики, под понятие восточного деспотизма. Конечно, деспотизм — понятие оценочное, но даже если забыть об этом, деспотизм, понимаемый как произвол правителя, в наибольшей степени присущ государствам с наименее развитой бюрократией. Долгое время4 Китай был образцовой бюрократией, однако типичным примером «деспотизма» для европейской общественной мысли были мусульманские государства Ближнего Востока. Иными словами, модель не совпадает с эмпирической базой. Виттфогель отождествляет в одном понятии два разных явления — принуждение к труду и труд на строительстве ирригационных сооружений.
Здесь уместно сравнить Виттфогеля с Мамфордом [Ь. Mumford, 1967] — последний также критикует не способ использования техники, а саму технику. Прообразом технических машин была машина
4 В Западной Европе более эффективные бюрократии окончательно утвердились только в результате буржуазных революций.
из людей как особая форма организации человеческой деятельности по преобразованию природы. Деятельность, в том числе и инженерная, есть способ существования5 человека. Человек, в отличие от животных, воспроизводит предпосылки собственного существования — с точки зрения экологии в результате неолитической революции человек из доминирующего хищника стал фактором экосистемной эволюции, создавая новые биоценозы и подвиды животных и растений. Воспроизводство существования — это борьба со временем, точнее, с возрастанием энтропии, поэтому Мамфорд ошибается, трактуя сооружение циклопических построек с помощью мегамашины как проявление безумной воли деспотической власти. Уже строительство мегалитов силами одной или нескольких общин — это такой же вызов вечности6, не удивительно, что в одном сооружении сочетался примитивный астрономический прибор и погребально-храмовый комплекс. Просто конкретно-исторический способ накопления негэнтропии и, тем самым, овладения временем не являлся рациональным7: накопление негэнтропии — необходимый момент воспроизводства всякой упорядоченной системы, но он не исчерпывает всего содержания такого воспроизводства. Вообще, овеществляющие мегамашину инженерные сооружения — это проявление человеческого существования. В частности, наличие ирригационных сооружений рассматривается как археологический маркер цивилизации, а человечество, проецируя тренды своего развития в будущее, склонно считать гипотетические астроинженерные сооружения признаком других человечеств, если таковые найдутся. Более того, мелиоративная, транспортная, энергетическая и информационная инфраструктура и вообще инженерные коммуникации опредмечивают посредование. Дорога не принадлежит одному
5 Здесь следует различать сущность и существование как часть явления (наличного бытия сущности), согласно гегелевской «Науке логики» [Г.В.Ф. Гегель, 1937]: если «сущность человека... есть совокупность всех общественных отношений» [X. Маркс, 1955, с. 3], то способом существования, т.е. воспроизводства этой сущности, выступает человеческая деятельность [Социальная философия и философия истории, 2018, с. 97], которая, таким образом, по самому своему понятию носит общественный характер. Культура — это атрибут социальной формы движения материи. Если бы культура была способом существования, это означало бы, что знаки и символы воспроизводят сами себя без посредства человеческой деятельности.
6 Сиречь стремление обеспечить бесконечное выживание общины, т.е. выполнить объективные условия воспроизводства социального. Человек отличается от животных в том числе и тем, что осознает свою конечность, соотнесенную к потенциально бесконечной сети социальных коммуникаций, что задает нетривиальное граничное условие для человеческой деятельности.
7 Например, ацтекские жертвоприношения Солнцу, очевидно, не являются рациональным средством поддержания термоядерных реакций в ядре звезды, притом что сама цель отнюдь не абсурдна — через несколько миллиардов лет Солнце исчерпает запасы водорода и станет красным гигантом.
городу, она связывает города. Именно поэтому каналы, дороги и оборонительные сооружения, которым так много внимания уделяет Виттгофель, не могут принадлежать отдельным общинам, а только всем общинам вместе, государство же выступает управителем этой общественной собственности. В мегамашинах гидравлических государств впервые утверждается общественный сектор за пределами одной общины, но общественное возникает сразу в превращенной форме государственности. При этом даже в классовых обществах отчуждение не становится абсолютным — общественный сектор не исчезает полностью, утопию анархо-капитализма пока никто и нигде не реализовал, и, скорее всего, попытка такой реализации приведет к упразднению общества и человека как общественного существа. Государство в классовом обществе представляет не только интересы всего общества, но и интерес правящего класса и специфический интерес управленческого аппарата8, однако как только государство перестает быть проводником всеобщего интереса, оно утрачивает функцию государства и, в конечном итоге, саму способность проводить в жизнь любые другие интересы. Расширение общественного сектора производства в XX в. [А.И. Михайлов, 2018] требует изложенной выше критической переинтерпретации функциональных теорий происхождения государства.
Параметры порядка эндогенной эволюции
Наиболее развитой формой эндогенной теории происхождения государства в XX в. стала концепция культурной эволюции Салинза и Сервиса [M.D. Sahlins, E.R. Service, 1960]. Если трехчастная схема дикость-варварство-цивилизация была догмой Нового времени, а теория Энгельса стала догматизмом XIX в., закрепившимся в отечественной историографии по идеологическим причинам, то схему культурной эволюции Салинза и Сервиса можно считать догматизмом XX в. Согласно Салинзу и Сервису, общество в своем развитии проходит четыре стадии: группа (band) — племя (tribe) — вождество (chiefdom) — государство (state). Первая стадия — band — представляет собой эгалитарное сообщество охотников и собирателей. Вторая стадия — tribe — представляет собой земледельческую или скотоводческую общину, включенную в разветвленную систему родоплеменных связей с другими общинами. Третья стадия предполагает наличие не только горизонтальных, но и вертикальных структур, сопровождающихся стратификацией общины. Наконец, четвертая стадия — это государство со специализированным аппа-
8 Общество, правящий класс общества и управленческий аппарат, проводящий интересы этого класса, вообще говоря, различны, и возможное пересечение этих групп в той или иной исторической ситуации требует отдельного анализа.
ратом насилия, отделением управляющих от управляемых и классовым обществом. Большинство эндогенных сценариев политогенеза, встречающихся в современной литературе, является вариациями такой схемы [Ю.Е. Берёзкин, 2014].
Параметром порядка, управляющим переходами от одной стадии к другой, выступает энерговооруженность общества, что вполне корреспондирует с развитием производительных сил, приводящих к социальным изменениям в схеме политогенеза Энгельса. Энерговооруженность — это один из способов придать качественному понятию «производительные силы» количественное измерение. Любая человеческая деятельность, а производительные силы суть формы человеческой деятельности9, требует затрат энергии. Принципиальное различие между схемами Энгельса и Салинза заключается в другом параметре производительных сил — в производительности труда. У Энгельса как одного из непосредственных основателей марксистской традиции прогресс в ряду общественных форм определялся ростом производительности труда. Тенденция, присущая индустриальной фазе развития начиная с капиталистического способа производства и далее, переносилась на все предшествующие общества. Однако для периода неолитической революции, как показал Салинз, тенденция была прямо противоположной: рост энерговооруженности общества как целого сопровождался падением производительности труда отдельного человека. Палеолитический охотник и собиратель трудились меньше, а потребляли больше, чем неолитические земледельцы. Строго говоря, охоту и собирательство вообще нельзя называть трудом10, имея в виду его отчужденный характер. Человек биологически приспособлен к образу жизни охотников и собирателей11 — социальные факторы отбора формировали именно такую экологическую среду человеческого вида. Именно поэтому в
9 То, что производительные силы — это процессы человеческой деятельности, а не механическое соединение элементов, показали С.Б. Чернышев и В.А. Криворотов [С. Платонов, 1989].
10 Предпосылкой отчуждения труда выступает само различение процесса и результата труда как целесообразной деятельности. Первобытные практики такого различения не предполагали, не отделяя труда от отдыха. Отделение производственной деятельности от непроизводственной, точнее, институциональная дифференциация всеобщего производства, происходит вместе с разделением и отчуждением труда. Поэтому к трудовым практикам палеолита корректнее применять более широкую категорию орудийной деятельности. Выделение труда в узком смысле среди других форм орудийной деятельности произошло вместе с его отчуждением, преодоление коего составляет одну из основных проблем управления социальной эволюцией.
11 Образ жизни охотников и собирателей является естественным для человека, в то время как последующие формы социальной организации суть искусственные инструменты адаптации и преобразования окружающей среды, но именно в создании искусственных форм социального бытия и проявляется сущность человека.
современных обществах охота и собирательство воспринимаются не как труд, а как вид отдыха, досуг. Сокращение длины пищевой цепи при переходе к земледелию одновременно увеличило и емкость экологической ниши, занимаемой человеческим видом, и продолжительность необходимого рабочего времени, породив отчужденный труд как таковой12.
Тренд интенсификации труда является определяющим для всех последующих стадий развития аграрного общества. На этапе племени прибавочный труд служит средством накопления социального капитала. Тот, кто производит больше продуктов, может делать больше подарков и, соответственно, рассчитывать на ответные дары других членов племени, в том числе на помощь в обработке поля и др. Хотя дарообмен носит симметричный характер, интенсивность его может варьироваться, и именно по этому параметру интенсивности обменов, т.е. накоплению социального, а не имущественного капитала, происходит расслоение родовой общины. На следующем этапе эволюции — этапе вождества структура меняет функцию и цель становится средством: накопленный социальный капитал, обычно передающийся по наследству, становится инструментом имущественного обогащения. Наконец, на этапе государства интенсификация труда общинников достигается принудительным изъятием прибавочного продукта, причем в таких объемах, что остающиеся в руках общины средства существования спорадически оказываются меньше необходимых, как отмечали Ю.И. Семенов [Ю.И. Семенов, 1993] и Л.Б. Алаев [Л.Б. Алаев, 1999, с. 17]. Валовая мощность «машины из людей» выступает критерием отбора социальных организаций. Корреляция между энерговооруженностью общества и уровнем его сложности и интеграции13 — вот основной постулат теории Салинза. Если энерговооруженность — это объективно измеримый показатель, то измерить уровень интеграции гораздо сложнее, например речь может идти как о внутриобщинной, так и о надобщинной иерархии, которые не всегда коррелируют между собой [А.Б. Коротаев, 2003]. Задание способа измерения уровня интеграции общества делает постулат Салинза проверяемой гипотезой — неудивительно, что усилия критически настроенных исследователей сосредоточиваются на проверке этой гипотезы, до сих пор остающейся базисной моделью эндогенного политогенеза.
12 Вариации библейского мифа об изгнании из рая, таким образом, выражают тоску неолитических земледельцев по утраченной «беззаботности» палеолита.
13 Нетрудно видеть, что указанная корреляция оказывается еще одним способом сформулировать взаимосвязь между производительными силами и производственными отношениями. Иными словами, модель Салинза принадлежит к определенному типу теорий исторической динамики с коррелятивной детерминацией [А.И. Михайлов, 2020].
Кочевое государство: опыт фальсификации
гипотезы эндогенного политогенеза
Камнем преткновения для эндогенных теорий политогенза традиционно являются кочевые общества. Особый характер кочевых государств отмечается исследователями, стоящими на диаметрально противоположных позициях, — Л.Н Гумилевым и А.М. Хазановым [А.М. Хазанов, 2002]. Если Гумилев всегда отстаивал равноценность кочевой и земледельческой культуры, то Хазанов исходил из принципиальной экономической несамодостаточности кочевых обществ. Однако оба исследователя признают сложность и искусственность попыток подвести конкретно-исторические кочевые социумы под общие понятия формаций классовых обществ. Кочевое скотоводство позволяет присваивать потоки энергии на порядок меньшей плотности в сравнении с земледелием, занимая по удельной энерговооруженности промежуточную позицию между присваивающим хозяйством и оседлым воспроизводящим хозяйством, но при этом производительность труда кочевника-скотовода выше, чем у земледельца, поскольку работа по аккумуляции биохимической энергии растений осуществляется самими домашними животными. Такая особенность производительных сил не могла не сказаться на социальной организации, поэтому исследование кочевых обществ важно с методологической точки зрения: изучение аномалий — это один из способов познания нормы.
В первую очередь этот методологический прием следует применить к проблеме отношения государства и классов. Кочевые государства были одними из определяющих факторов военно-политической обстановки в Евразии на протяжении, по меньшей мере, тысячелетия — со времен великого переселения народов до эпохи завоеваний Чингисхана включительно. При этом степень классовой дифференциации вызывает вопросы. Расслоение кочевого общества достигает заметных масштабов только на сравнительно поздних этапах в условиях сильного взаимодействия с оседлыми обществами. Так, Хазанов описывает три фазы успешного завоевания оседлого общества кочевым, отличающиеся степенью интеграции: взимание дани, превращение в военное сословие — правящий класс с сохранением кочевого образа жизни и седентаризацию правящего класса. Прибавочный продукт, аккумуляция которого приводит к поляризации общества, черпается из внешних по отношению к кочевому укладу источников. Отношения эксплуатации по большому счету никогда не развиваются непосредственно внутри самого кочевого общества. В первых двух случаях кочевники как целое эксплуатируют оседлую общность как целое. Причем в первом случае речь идет о методе эксплуатации, поскольку кочевой уклад не является необхо-
димым для воспроизводства оседлого, а во втором и третьем — о способе эксплуатации, типичном для соответствующей оседлой общности. Применительно к кочевым обществам можно говорить с высокой степенью условности разве что об «эксплуатации труда по эксплуатации»14, и то только в первом случае, когда оседлое общество выступает просто внешним источником ресурсов. Во втором случае кочевая общность выступает военной подсистемой общества, место которой в системе производства и воспроизводства действительной жизни заслуживает отдельного исследования, выходящего за рамки данной работы. В третьем случае правящий слой созданной кочевниками державы фактически меняет свою этническую принадлежность, оказываясь вне кочевой общности, которая эксплуатируется новым правящим классом оседлого общества так же, как и масса податных крестьян. Иными словами, классовое расслоение во всех сценариях эволюции оказывается чем-то внешним по отношению к кочевому укладу, однако кочевой уклад в состоянии поддерживать государство, в ряде случаев достаточно сильное, чтобы завоевывать оседлые общества. В частности, Л.Н. Гумилев выделял два типа организации кочевого государства — родоплеменную державу по образцу Хунну [Л.Н. Гумилев, 1960] и орду по образцу тюркского эля [Л.Н. Гумилев, 1967]. Тот факт, что в кочевом политогенезе государство предшествует образованию классов, можно было бы объяснить культурным заимствованием у более развитых оседлых обществ, однако обе интерпретации — и автохтонное возникновение кочевого государства и концепция заимствования институтов — выступают сильным аргументом в поддержку экзогенных теорий политогене-за. С другой стороны, тот факт, что человечество в целом является социально замкнутой констелляцией обществ, обусловливает необходимость синтеза эндогенных и экзогенных концепций происхождения государства.
Заключение
Все три типа моделей, проанализированные в настоящей статье, связывающие возникновение государства с регулированием вну-триобщественых конфликтов, организацией общественных работ и изменением энерговооруженности общества соответственно, содержат относительную истину, будучи неполными, но раскрывая разные виды причин, обусловливающих тренд политогенеза в истории человечества в целом. Стратификация общества, т.е. образование классов, и политогенез — это две стороны одного процесса,
14 Затраты времени на сбор дани не создают прибавочного продукта, а лишь перераспределяют его, причем это распределение внутри кочевого общества зачастую неравномерно, а значит, общество стратифицировано.
точнее, первичный политогенез — это механизм первичного же классообразования [Р Шедел, Д. Робинсон, 2000, с. 168]. Содержание этого процесса состоит в переходе от отношений реципрокности к отношениям редистрибутивности. Рост масштабов общества, усложнение связей и расширение арсенала форм производительной деятельности людей требовали соответствующих изменений систем управления обществом. Мегамашины государств существовали не всегда, а возникли на определенном этапе исторического развития. Параметром порядка, управляющим переходом от догосударствен-ной фазы развития общества к обществам с государством как специализированной системой управления является плотность населения, выступающая мерой сложности общества, состоящего из многих локальных общин. Таким образом, на новом методологическом уровне происходит возврат к идущим с Античности классическим интуициям о почти переходящем в тождество близком родстве общества и государства — соединение малых групп в сложное общество носит во многом принудительный характер, но такое принуждение позволяет поддерживать более высокий уровень производительных сил, поэтому может считаться эффективным по сравнению с его отсутствием. Проблема существования коллективных акторов, практически неразрешимая для современных последователей номинализма [О. Хархордин, 2011, с. 75], решается в рамках системного подхода признанием действительности взаимодействий [А.И. Михайлов, 2020, с. 55] — управляющая подсистема, опосредуя субъект и объект управления, поддерживает существование самой системы. Противопоставление общества и государства следует рассматривать как позднейшее идеологическое наслоение — диалектика состоит в том, что государство — это превращенная форма общественного, — связывающее своими формализованными структурами малые группы людей в единое целое.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Алаев Л.Б. Формационное развитие стран Востока на рубеже нового времени // История Востока. Т. 3. Восток на рубеже средневековья и нового времени. ХУ1-ХУШ вв. М., 1999. С. 9-28.
Берёзкин Ю.Е. Варианты политогенеза в догосударственную эпоху и подходы к их изучению // Антропологический форум. 2014. № 20. С. 187-217.
Гегель Г.В.Ф. Философия истории // Гегель Г.В.Ф. Соч.: В 14 т. М.; Л., 1935. Т. 8.
Гегель Г.В.Ф. Наука логики // Гегель Г.В.Ф. Соч.: В 14 т. М.; Л., 1937. Т. 5.
Гумилев Л.Н. Хунну: Срединная Азия в древние времена. М., 1960.
Гумилев Л.Н. Древние тюрки. М., 1967.
Коллинз Р. Макроистория: Очерки социологии большой длительности / Пер. с англ.; Послесл. Н.С. Розова. М., 2015.
Коротаев А.В. Социальная эволюция: факторы, закономерности, тенденции. М., 2003.
Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. М., 1955. Т. 3 С. 1-4.
Маркс К. Формы, предшествующие капиталистическому производству. Экономические рукописи 1857-1859 гг. // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. М., 1968. Т. 46. С. 461-508.
Михайлов А.И. Вековые тренды социального отчуждения // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2018. № 5. С. 94-107.
Михайлов А.И. Методологические проблемы моделирования исторической каузальности // Вопросы философии. 2020. № 2. С. 51-59. Платонов С. После коммунизма. М., 1989.
Семенов Ю.И. Типология ранних форм эксплуатации // Народы Азии и Африки. 1985. № 4.
Семенов Ю.И. Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты развития // Этнографическое обозрение. 1993. № 1. С. 52-70; № 2. С. 57-74.
Хазанов А. М. Кочевники и внешний мир. Изд. 3-е, доп. Алматы, 2002. Социальная философия и философия истории: Учебное пособие / Ред. К.Х. Момджян. М., 2018.
Хархордин О. Основные понятия российской политики. М., 2011. Шедел Р., Робинсон Д. Становление государства в доколумбовой Америке // Альтернативные пути к цивилизации: Коллективная монография / Под ред. Н.Н. Крадина, А.В. Коротаева, Д.М. Бондаренко, В.А. Лынши. М., 2000. С. 155-170.
Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства: В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. М., 1961, Т. 21. С. 23-178.
Carneiro R.L. Theory of the origin of the state // Science. 1970. Vol. 169. P. 733-738.
Hobsbawn E.J. Introduction // K. Marx pre-capitalist economic formation. N.Y., 1965.
Mumford L. The myth of the machine: technics and human development. N.Y., 1967.
Sahlins M.D., Service E.R. Evolution and culture. Ann Arbor, 1960. Wittfogel K. Oriental despotism: a comparative study of total power. New Haven, 1957.
