CC BY
49
Казанский (Приволжский) федеральный университет, Казань
ЭНАНТИОСЕМИЯ КАК СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ПРИЕМ В ПУШКИНСКОМ ТЕКСТЕ
Изучение языка А. С. Пушкина предполагает прежде всего учет тех изменений в семантике слова, которые используются в различных текстах его произведений в стилистических целях. Роль Пушкина как основоположника нашего литературного языка нельзя представить вне общей эволюции пушкинского стиля. Поэт в соответствии со своими принципами «соразмерности и сообразности» по-новому использует некоторые слова, представляя их в семантически преобразованном виде, связанном с выражением тонкой иронии и неповторимого пушкинского юмора. Особую роль в кругу семантических закономерностей, влияющих на формирование функциональных особенностей слов в пушкинском тексте, играет энантиосемия, связанная со способностью слова совмещать в своих пределах противоположные значения и служащая одним из чрезвычайно выразительных стилистических средств. Так, с общим значением глагола идти связаны более конкретные и стандартные: ‘приходить’ и ‘уходить’; со значением глагола нести— ‘приносить’ и ‘уносить’: нести (сюда) ‘приносить’ и нести (туда) ‘уносить’. Подобные особенности приведенных глаголов мы находим в том числе и в пушкинском тексте:
(1) За весной, красой природы,
Лето знойное пройдет —
И туман. И непогоды Осень поздняя несет;
но
(2) Лети, корабль, неси меня к пределам дальным По грозной прихоти обманчивых морей.
Энантиосемия не находит однозначного толкования в современных трудах по семасиологии. Большинство исследова-
телей придерживается того мнения, что энантиосемия скорее всего относится к внутрисловной антонимии, поскольку анто-нимичными могут быть не только разные слова, но и разные значения внутри одного слова. Ее часто называют омоантонимией, находящей выражение в том или ином контексте и представляющей контрастность семантики прежде всего в сочетании с другими словами.
Развитие противоположных семантических оттенков в слове представлено прежде всего у качественно-оценочных образований, способных к варьированию названной оценки. Так, слово жалость называет гуманное и доброе чувство сострадания, в котором нуждаются люди слабые и несчастные; сильных же людей жалость унижает и оскорбляет. Вот почему у слова жалость развиваются противоположные значения, называющее чувства как добрые, так и унизительные. Например, у А. С. Пушкина:
(3) Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
Второе значение поддерживается смысловой ассоциацией с однокоренным прилагательным жалкий ‘ничтожный, негодный, презренный’. Так, у А. С. Пушкина:
(4) Но всё в элегии ничтожно;
Пустая цель её жалка;
Меж тем цель оды высока
И благородна.
Иногда слово само способно передавать противоположные смыслы в своих пределах. Положительная или отрицательная коннотация при этом выявляется в контексте. Примером тому может служить слово лесть, которое в пушкинском тексте обладает двойным смыслом.
1. ‘Восхваление, слова, внушенные желанием угодить кому-либо’:
(5) С тобой веселости он расточал избыток,
Ты лесть его вкусил, земных богов напиток.
2. ‘Соблазн, обман’:
(6) Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он? Преданный без лести.
Классическим примером энантиосемии может быть и слово прелесть с корневым лесть, и производное от него прилагательное прелестный, которые обладали первоначально отрицательной семантикой и употреблялись с соответствующим значением со знаком минус. Древнерусское прелесть означало ‘обман, соблазн, заблуждение, коварство’, а прелестный — ‘льстивый, коварный, вводящий в заблуждение’. Это и понятно, поскольку этимологически прелесть — это пре+лесть, то есть лесть в превосходной степени. Приведенное значение, отмеченное «Материалами для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского, существовало у слова прелесть достаточно долго. Особенно в языке ХУП-ХУШ вв., сохраняя исконную семантику, слово прелесть (и прелестный) стало необычайно частотным, поскольку в период больших крестьянских выступлений оно использовалось в качестве определения к тем призывам, воззваниям и посланиям восставших крестьян и взбунтовавшемуся народу, которые назывались «прелестными (или воровскими) письмами», то есть лживыми, обманными, побуждающими к преступлению закона. Лишь в ХУШ-Х1Х веках начинаются семантические сдвиги в слове прелесть и оно приобретает значение ‘очарование, обаяние, привлекательность’. По мнению некоторых исследователей, это изменение связано с переходом слова прелесть в определенные жанры светской литературы, употреблением в новом контексте без старого негативного смысла. Классическим примером возможности совмещения в пределах слова прелестный старого и нового значения являются известные пушкинские строки типа во лжи прелестной обличу, но ещё ты дремлешь, друг прелестный. В современном русском языке сохранились лишь отголоски былого значения слова лесть (льстить) в однокоренном глаголе обольщать ‘обманывать’ или в устойчивых сочетаниях льщу себя надеждой (то есть обманываю) или зря обольщаюсь (то есть обманываюсь) и т. д.
Двойственность значений совмещает у Пушкина и слово купец, которое способно называть лицо, занимающееся торговлей: как продавца, так и покупателя.
(7) Дитя расчёта и отваги,
Идёт купец взглянуть на флаги (...)
но
(8) Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам?
Классическим примером соединения двух контрастных значений в пределах одной лексемы является и слово погода, которое у Пушкина содержит два смысла: ‘хорошая погода, вёдро’ и ‘непогода, ненастье’:
(9) Брожу над морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей (...)
Погода пуще свирепела,
Нева вздымалась и ревела.
Слово погода в «Материалах» И. И. Срезневского отмечается в значениях: ‘благоприятная погода’ и ‘непогода, буря’. Способность к совмещению подобной семантической полярности сохраняется у этого слова длительное время. «Толковый словарь» В. Даля отмечает: «На юге, западе погода нередко означает ведро, хорошее, ясное сухое время, в прочей же Руси погода значит непогода, ненастье: дождь, снег, метель, буря». [Даль III: 155-156].
Лихой в значении ‘смелый, отважный’ начинает употребляться в литературном языке лишь со второй половины XVIII века, в XIX веке слово лихой окончательно закрепляет в своей семантической структуре два основных полярных значения ‘злой’ и ‘молодецкий, удалой’, характер противопоставления которых совершенно иной, чем в древнерусском языке. Так, в произведениях А. С. Пушкина находим:
(10) Не мы ли яростно топтали,
Усердной местию горя,
Лихих изменников царя? {лихих, то есть ‘злых’) и
(11) Здорово, рыцари лихие,
Любви, свободы и вина! {лихие, то есть ‘удалые, молодецкие’) и т. д.
Один из наиболее важных приемов создания иронии, тонкого юмора или сатирического оттенка высказываемого связан со способностью пушкинского слова передавать в тексте противоположный смысл. Чаще всего это достигается за счет его особого употребления, введения в контекст определений, называющих взаимоисключающие понятия. Приведенные особенности многих нейтральных слов, обладающих окказиональными энантиосемич-ными особенностями, позволяют использовать их как определенное средство словесной иносказательности в художественной литературе, связанное с ироническим изображением отдельных персонажей. Таким примером подобного использования могут служить строки А. С. Пушкина в «Евгении Онегине», характеризующие светское общество или отдельных его представителей:
(12) Гвоздин, хозяин превосходный,
Владелец нищих мужиков.
(13) Поэт же скромный, хоть великий.
В словах-характеристиках: превосходный (хозяин), но нищие мужики — А. С. Пушкин передает свое резко отрицательное отношение к тем персонажам, о которых идет речь, используя слова, приобретающие негативную окраску лишь в указанных контекстах, наполненных глубокой иронией.
Говоря о глупом и невежественном Трике, Пушкин с глубоким ироническим подтекстом, превращающим положительные оценки в отрицательные, называет его скромным и великим поэтом, который способен явить из праха куплет, напечатанный меж ветхих песен альманаха.
Называя Онегина глубоким экономом,
(14) Зато читал Адама Смита,
И был глубокой эконом.
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет, —
Пушкин явно издевается над своим героем, получившим дворянское воспитание: ведь его, как известно, учили «чему-нибудь и как-нибудь».
Иногда противоположная семантика придается в результате сопоставления словесных характеристик, имеющих контрастные значения, подчеркнутые специальным контекстом.
(15) Тут был однако цвет столицы,
И знать, и моды образцы,
Везде встречаемые лица,
Необходимые глупцы.
В этой знаменитой фразе первая часть содержит лексемы с явно положительной коннотацией, характеризующей представителей высшего света, вторая же, своеобразно контрастируя с первой, указывает на противоположное содержание этих слов, поскольку здесь есть скрытый подтекст, дающий ироническую оценку лицам, относящимся к «цвету столицы».
Тот же прием используется Пушкиным при характеристике отдельных героев, в частности, Зарецкого, изображенного с ярко выраженным сатирическим отношением автора. Поэт прибегает при этом к развернутым приложениям, подчас очень оригинально и контрастно соединенным, что приводит к созданию комического и иронического эффекта.
(16) И здравствует ещё доныне В философической пустыне Зарецкий, некогда буян,
Картежной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и простой,
Отец семейства холостой,
Надежный друг, помещик мирный И даже честный человек:
Так исправляется наш век!
Здесь много слов включено в образно-сатирическую характеристику Зарецкого, причем его прошлое воспроизводится с помощью слов-определений: буян, атаман, глава повес и т. д., которые содержат в себе негативную окраску. Во второй же части даются словесные одобрительные оценки {надежный друг, помещик мирный, честный человек), которые на самом деле выражают противоположные значения, что проявляется в своеобразном
контрасте со словами-характеристиками первой части и ироническом употреблении частицы даже, подчеркивающей скрытый негативный смысл определений.
Сатирически изображая образ Зарецкого, Пушкин характеризует его военные подвиги и при этом использует двупла-новость слова упоенье:
(17) И то сказать, что и в сраженье,
Раз в настоящем упоенье,
Он отличился, смело в грязь,
С коня калмыцкого свалясь Как зюзя пьяный.
Упоенье ассоциируется как со значением ‘состояние восторга, восхищения’, так и со значением ‘состояние пьяного человека’, на что дополнительно указывает сравнительный оборот, используемый обычно в просторечии как зюзя пьяный.
Пушкинское слово всегда идейно насыщено, обогащено выразительным отражением реальной действительности. При этом особого внимания заслуживает проблема пушкинского остроумия, связанная со способностью к сближению внешне далеких понятий, слов и фраз, необходимых для выражения точной и глубокой мысли.
Называя специалиста в конкретном деле, слово мастер, как известно, приобретает не только конкретное, но и положительное значение ‘умелец’, ‘виртуоз в каком-то деле’, ‘специалист’. Постепенно слово мастер увеличило свой семантический объем и стало относиться не столько к той или иной профессии, сколько к характеристике человека, приобретая при этом часто негативную окраску: от легкой иронии до резкого сарказма. Так, у А. С. Пушкина:
(18) Доктор мой кнута достоин,
Хоть он трус, хоть он не воин.
Но уж мастер воевать,
Лечит делом и словами.
В эпиграмме «На Фотия» Пушкин удачно обыгрывает двойной смысл слова благой, которое, с одной стороны, использовалось с церковнославянским значением ‘добрый, честный’ и с
другой— с просторечным— ‘глупый, дурной’. (Ср. фразеологизмы: благие намерения, но кричать благим матом).
(19) Пошли нам, господи, греховным,
Побольше пастырей таких,
Полу- благих, полу- святых.
Иногда именно авторская семантизация способствует созданию энантиосемии: узуальное значение слова скрепляется с окказионально-авторским, что реализуется в определенных контекстуальных условиях. Например, в «Истории села Горюхина»:
(20) Благородные, просвещенные французы (...) ознаменовали своё торжество достойным образом. Они зажгли Москву.
Способность слова к совмещению противоположных значений может быть связана со словообразовательными моментами. Так, как известно, прилагательные на -ный, мотивированные глагольно-именными основами, способны выражать разные оттенки отношения к действию или мотивирующему имени. Вот почему слово печальный у Пушкина — это и ‘содержащий в себе печаль’ и ‘навевающий печаль’. Ср.
(21) И, наконец, любви тоска
В печальной речи излилася (...)
Близ ложа моего печальная свеча Горит.
Теми же особенностями обладает и антонимичное прилагательное радостный, которое в пушкинских текстах используется как в значении ‘полный радости, проникнутый радостью’, так и в значении ‘внушающий, доставляющий собой радость’. Ср.:
(22) Внемлите радостному кличу,
О дети пламенных пустынь!
Пятнадцать лет мне скоро минет,
Дождусь ли радостного дня?
Отглагольное существительное тревога также выступает у Пушкина в двух значениях, близких к противоположным: ‘праздничная суета, суматоха, оживление’ и ‘беспокойство, волнение (в
ожидании опасности)’, что связано с возможностью глагольной мотивации. Ср.
(23) В передней толкотня, тревога,
В гостиной встреча новых лиц,
Лай мосек, чмоканье девиц (...)
А там по киевской дороге Телега ехала. В тревоге
Все взоры обратились к ней.
Иногда слово может выражать «скрытое» значение, которое определяется в достаточно широком контексте:
(24) В нем дамы видели талант,
И мог он с ними в самом деле Вести ученый разговор
И даже мужественный спор.
Слово мужественный здесь звучит иронически, поскольку собеседниками героя указываются светские дамы. За этим словом видно скрытое противоречие между предметом беседы и политико-интеллектуальным обликом собеседников [Лотман 1983: 39].
Такими же особенностями обладает и существительное искушение, которое, с одной стороны, называет ‘соблазн, что-нибудь манящее, влекущее’ и с другой — ‘испытания, требующие мужества, бедствия, невзгоды и т. д.’. Ср.
(25) Рожденный для любви, для мирных искушений,
Зачем я покидал безвестной жизни тень.
но
(26) В искушеньях долгой кары ,
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь.
Таким же ироническим смыслом наполнено и слово педант в контексте:
(27) Ученый малый, но педант.
У Пушкина педант — ‘человек, выставляющий напоказ свои знания, свою ученость, с апломбом судящий обо всём’. В СРЯ XVIII: педант — ит. pedante, через нем. Pedant, фр. pedant.
Учитель, ученый, придерживающийся формального порядка в чем-л., приверженный к мелочам. [СРЯ XVIII 18: 255]. Подобным использованием слова Пушкин подчеркивает противоречие между реальным уровнем знаний Онегина и представлением о нем «общества». В «Толковом словаре русского языка» под редакцией Ушакова это значение помечено как устаревшее, основное же — ‘ученый, не желающий ничего знать, кроме своей науки, буквоед, формалист в науке’ [Ушаков III: 78].
Таким образом, способность слова к различным семантическим превращениям умело используется великим поэтом как одно из важнейших стилистических средств, в том числе — для создания иронии, причем языковые изменения используемых лексем в пушкинских текстах носят глубоко индивидуальный характер, что и отличает великого поэта как от его предшественников, так и от современных ему авторов.
Читая Пушкина, необходимо понимать не только значение отдельных слов, избегая трактовки их значения с точки зрения современного словоупотребления, но и уметь представить себе лексический фон того или иного слова, то есть, как писал Валерий Брюсов в 1918 году,
чтобы вполне понимать Пушкина, необходимо хорошо знать его эпоху, исторические факты, подробности биографии поэта (...) знать язык Пушкина, его словоупотребление (...) всё миросозерцание Пушкина. [Люстрова 1978: 90-91].
Недостаточная изученность процессов развития полярных значений в пределах одного слова приводит в лингвистической литературе к терминологической неупорядоченности, связанной с необходимостью определения энантиосемии, которую некоторые исследователи, как уже было сказано выше, называют и омоантонимией, и результатом полисемии, и частным случаем омонимии, и внутрисловной антонимией и т. д. Особое место она занимает в языке поэзии, поскольку здесь чаще всего можно встретиться с такими семантическими закономерностями, которые влияют на изменение функциональных особенностей слова. Вот почему развитие противоположных семантических оттенков в пределах одного слова достаточно широко представлено в произведениях Пушкина и является одним из важнейших стилистических приемов характеристики как отдельных персонажей, так и тех или
иных состояний человека в определенной ситуации, что и придает пушкинским текстам ту выразительность, которую так высоко всегда ценили читатели и критики его произведений. Вот почему изучение языка А. С. Пушкина предполагает прежде всего учет своеобразия семантики отдельных слов, тех изменений, которые произошли в них, особенностей словоупотребления. И энантиосемия, или противоположность значений одного и того же слова, выполняет при этом важную стилистическую функцию в целом ряде его произведений.
Литература
Лотман 1983 — Ю. М. Лотман. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин».
Комментарий. Л.: Просвещение. 1983.
Люстрова 1978— 3. Н. Люстрова. Беседы о русском слове. М.: Знание. 1978.
Словари
Даль В. И. 1980 — В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1-1У. М.: Русский язык. 1978-1980.
СРЯ XVIII — Словарь русского языка XVIII века. Вып. 1-19. Л., СПб.: Наука. 1984-2011.
Ушаков— Толковый словарь русского языка. Т. 1-1У / Под ред. Д. Н. Ушакова. М.: Советская энциклопедия; ОГИЗ (Т. I); Гос. изд-во иностр. и нац. словарей (Т. II—IV). 1935-1940.
