CC BY
241
УДК 165.54
© С.Ю. Просветов
ЭМПИРИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКОИ ПРОГРАММЫ
Статья посвящена выявлению и анализу основных видов эмпирической методологии, применяемой в историко-философском познании: историко-философскому эксперименту, научному измерению, научному наблюдению, историко-философскому описанию. В ходе проведенного анализа выявлено, что рассмотренные виды эмпирической методологии, так или иначе обусловлены теоретическим и метатеоретическим уровнями исследовательской программы и потому не являются самодостаточными для историко-философской науки.
Ключевые слова: историко-философская программа, эмпирический метод, историко-философский эксперимент, научное измерение, научное наблюдение, историко-философское описание, догматическая установка, теоретическое конструирование, метатеория.
S.Yu. Prosvetov
THE EMPIRICAL METHODS OF THE HISTORICAL AND PHILOSOPHICAL PROGRAMME
The article is devoted to the exposition and analysis of the basic types of empirical methodology applied in historical and philosophical cognition: historical and philosophical experiment, scientific measuring, scientific observation, and historical and philosophic description. In the course of the analysis it was reveavled that the considered types of empirical methodology are in this or that way stipulated by theoretical and metatheoretical levels of the research programme, and that is why they are not self-sufficient for historico-philosophical science.
Key words: historical and philosophical programme, empirical method, historico-philosophical experiment, scientific measuring, scientific observation, historical and philosophical description, dogmatic guideline, theoretical construction, metatheory.
Интерпретация истории философии во многом определяется убеждениями, способом мышления, психологическими качествами исследователя и т.п. Каждый историк философии осмысляет данную дисциплину исходя из собственной позиции, определяя эту науку либо как самостоятельную сферу знания, либо в качестве составной части того или иного учения. При этом исследование может производиться с использованием различных методологических типов. В целях адекватного отображения историко-философского процесса невозможно оставить без внимания такой метод его исследования, как эмпирический. Остановимся на нем более подробно.
В различных типах историко-философской программы эмпирический уровень исследования может занимать то или иное положение, и в зависимости от этого входящие в его состав методы могут оцениваться по-разному. Так, в программах, предполагающих доминирование эмпирического уровня научно-философского познания, эмпирическая методология рассматривается в качестве определяющей теоретическое конструирование. И, напротив, исследования, исходящие из приоритета теоретического или метатеоретического уровня предполагают зависимое положение эмпирических методов. Но каким бы образом, ни оценивалась роль эмпирической методологии, ее структура определяется,
как правило, одинаково. Традиционно к числу эмпирических методов научно-философского познания относят: научное наблюдение, научное измерение и эмпирический эксперимент, но поскольку историко-философское познание, как правило, разворачивается от умозрительных предпосылок к исследованию исторических фактов, то нам представляется необходимым рассмотрение указанных методов в обратном порядке.
Использование понятия «эксперимент» в гуманитарных науках обладает рядом специфических черт. Так, в историческом познании трудно провести жесткую демаркационную линию между мыслительным и эмпирическим экспериментом. Во многом, это связано с тем, что историческое познание в целом и историкофилософское, в частности, лишено возможности применения условий наблюдения за исследуемыми предметами. Исторические явления уже совершились, и невозможно организовать наблюдение за ходом их развития в искусственных условиях. Поэтому эмпирический эксперимент в исторических науках в том виде, в котором он имеет место в естествознании и общественных науках, невозможен. Однако данное утверждение не означает отрицание возможности эксперимента в историческом познании в принципе, он возможен в несколько иной плоскости.
Если предмет исторического познания во многих отношениях неизменен, то его субъект, напротив, достаточно динамичен. В роли субъекта исторического познания могут выступать как индивиды, так и коллективные и идеальные субъекты, что приводит к различным интерпретациям фактического материала. Таким образом, истоки исторического эксперимента следует искать в субъективной составляющей исторического познания. Трудность согласования различных аспектов субъективности в историческом познании ярче всего выразил В.В. Ильин: «Дело истории - всечеловеческое, корпоративное; дело частного человека (лица), участвующего в творении истории - партикулярное. Понимание этого актуализирует ряд проблем. Как два эти дела взаимосвязаны? На чем крепить умопостигание истории как целого? Если самореализация лица эгоистична, а потому прозрачна, прочитываема, тогда откуда в качестве деятельностного резюме возникает имперсональ-ное, надличностное? Частные науки, анализирующие форму явлений, ищут «правду текущей жизни». Философски экипированные метаисто-рические, политические, юридические системы социального профиля осмысливают содержание явлений...«правду тайного предназначения». Водораздел между двумя «правдами» проходит по основанию единичной или всеобщей субъективности. На уровне «логии» (специальных наук) выявляется существо деятельности; на уровне «софии» (металогия) выявляется существо смысла деятельности. Онтологический срез рассуждений поставляет дихотомию личностно-го-сверхличностного, свободного-предопреде-ленного в творении жизни» [8, ^ 658-659].
Из сказанного можно сделать вывод, что основанием проведения исторического эксперимента в целом и историко-философского эксперимента в частности служит, с одной стороны, фиксация определенного образа субъективности, с позиции которой освещается тот или иной исторический факт, процесс или явление, а с другой, - интерпретация того же события с позиции иного субъекта. Изменение исходной точки познавательной деятельности с неизбежностью приведет к обнаружению новых сторон исследуемого предмета. Поэтому данная операция представляет собой именно эксперимент, а не интерпретацию, эксперимент в области исторического сознания.
В современной истории философии эксперимент находит достаточно широкое применение, но при этом он не определяется как собственно эксперимент. Данное обстоятельство во многом
объясняется господством догматической установки в современной теории и методологии историко-философской науки. Согласно этой установке, историческая реальность есть нечто независимое от познающего субъекта и потому имеющая по отношению к нему принудительную силу. В целом с этим утверждением можно согласиться, если признать наличие не одного, а нескольких субъектов. Абсолютизация определенного образа субъективности приводит к тому, что за предметом признается принятие только одного образа. По этой причине историческое познание предстает в виде борьбы за истину, под которой понимается то, каким образом предмет существует в самом себе. Итогом реализации догматической установки в историкофилософском познании служит постоянное разрушение предрассудков, исторических мифов, заблуждений и т.д. С позиции же методологического плюрализма данный процесс представляет собой череду равноправных исторических экспериментов, каждый из которых имеет право на существование при условии прояснения своих целей, задач и субъективных оснований.
В качестве примера использования экспериментального метода в историко-философском познании могут служить различные способы понимания и оценки творчества Н.Макиавелли. Так, в книге Фридриха Великого «Антимакиа-велли, или Опыт возражения на макиавеллеву науку об образе государственного правления» итальянский философ критикуется как апологет эгоизма и тирании, тогда как в творчестве В.Парето [4, ^ 287-288, 419] он предстает в виде первого подлинно политического мыслителя. Различие между этими двумя подходами к освещению творчества Н.Макиавелли объясняется различием субъектов историко-философского исследования. В первом случае оно осуществляется с позиций морального и социального сознания, а во втором - с точки зрения политического сознания. Но в обоих случаях имеет место помещение исследуемого предмета в определенную ценностную систему, отличную от системы ценностных ориентиров, в которых он формировался и существовал. Благодаря этому удается выявить значение изучаемого феномена, как для конкретной формы человеческого духа, так и для развития культуры и общества в целом. Таким образом, способность историкофилософского познания выявлять скрытые значения предметов путем их помещения в несвойственные им идеальные условия свидетельствует о применимости эксперимента в данном виде познавательной деятельности.
Среди эмпирических методов исследования наиболее проблематичным для использования в историко-философском познании является применение метода научного измерения. Во многом это связано с тем, что историко-философская наука изучает преимущественно содержательную сторону философских учений, тогда как измерение тех или иных предметов предполагает их качественную однородность. По этой причине измерение имеет определяющее значение для естественных и технических наук, тогда как в гуманитарных дисциплинах его применение весьма ограничено. Однако это не означает, что измерение вынесено за скобки историкофилософского познания. Следует различать вспомогательное и определяющее применение метода научного измерения в процессе историко-философского конструирования.
Вспомогательное использование данного метода предполагает обоснование количественными данными какого-либо частного момента отстаиваемой концепции. Например, в своей «Истории античной эстетики» [2, а 41-58] А.Ф. Лосев, опровергая марксистскую концепцию обусловленности характера философских учений социально-экономическими условиями их существования с помощью современных ему данных о численности рабов в Древней Греции, доказывает, что рабство не было основой ни экономической, ни духовной жизни древнегреческого общества. Другим примером вспомогательного использования научного измерения в историкофилософском познании может служить перевод различных числовых параметров исследуемых предметов в современные единицы измерения, что существенным образом воздействует на восприятие исторических процессов и явлений. Так, при изучении творчества античных философов большое значение имеет знание представлений древних о возрастных периодах жизни: «детства», «молодости», «зрелости», «старости», которые существенным образом отличаются от современных представлений, а также умение устанавливать время «акмэ» того или иного мыслителя и выразить его на языке современного летоисчисления. В противоположность косвенному, определяющая роль научного измерения проявляется в процессе конструирования макромоделей историко-философского процесса. Например, при создании той или иной модели древнеиндийской философии, способной раскрыть процессы взаимодействия различных направлений и школ, большое значение имеет установление их хронологических границ.
Каким бы образом ни использовался метод измерения, его применение в историкофилософском исследовании зависит от задач, формируемых на метатеоретическом и теоретическом уровнях научно-философского познания. Данная теоретико-методологическая зависимость научного измерения ярче всего выражается в работе И.Д. Ковальченко «Методы исторического исследования»: «Как и всякое познание, измерение начинается с сущностносодержательного, качественного (не путать с качественными атрибутивными признаками) анализа изучаемых явлений и процессов и определения цели измерения. Каждый социальный объект неисчерпаем по своим свойствам. Поэтому необходимо предварительно установить, какие из этих свойств должны измеряться. Выбор того или иного аспекта измерения диктуется исследовательской задачей. Лишь установив цель измерения, можно решать вопрос о его методах» [1, а 343]. Отсюда можно сделать вывод, что, несмотря на свой эмпирический характер, измерение не является простым отражением предметности, но, напротив, активно участвует в ее конструировании.
Применение метода измерения в историкофилософском познании, также как и в любом другом научном исследовании, предполагает прохождение нескольких этапов. Важнейшими из них следует признать: 1) определение объекта измерения; 2) установление средства измерения;
3) применение конкретного способа измерения;
4) получение конкретного результата [3, ^ 244]. Наиболее проблематичным для историкофилософского познания следует признать этап определения объекта измерения, поскольку предметное поле философского знания обладает качественным разнообразием. Тем не менее, обнаружение качественно однородной стороны историко-философской предметности, к которой применимы количественные методы изучения, вполне осуществимо. Примером количественной редукции историко-философской предметности могут служить данные о числе представителей различных сословий, социальных групп, классов, национальностей, конфессий, реализовавшихся в качестве мыслителей. Кроме того, представляется возможным осуществлять демографические, возрастные, поколенные и иные измерения различных аспектов формирования философского знания. После того, как измеряемый признак оказывается определенным, осуществляется фиксация его применения к установленной заранее числовой шкале. Итогом такого рода исследования служит получение стан-
дартизированных данных, позволяющих судить об интенсивности изменения одних и тех же аспектов философского знания в различных исторических эпохах и социокультурных средах. В заключение краткого анализа применения метода научного измерения в историко-философском познании следует подчеркнуть, что его использование чаще всего связано с анализом социальных условий формирования и развития философского знания.
Метод наблюдения, также как и другие методы эмпирического уровня познания, находится в прямой зависимости от теоретического уровня. При этом следует подчеркнуть, что если эмпирический эксперимент, как правило, обусловлен целями и задачами, формулируемыми в рамках теоретического моделирования, а измерение невозможно без той или иной степени участия метода формализации, то характер научного наблюдения во многом определяется методом идеализации. Это обусловлено самой структурой научного наблюдения, предполагающей: 1) наличие определенной цели; 2) разработку конкретного плана; 3) его неукоснительное выполнение; 4) проверку полученных результатов; 5) интерпретацию полученных сведений [7, а 171172].
Выполнение данных требований невозможно вне определенных умозрительных допущений и теоретических конструкций, что, однако, не означает потерю методом научного наблюдения своей эмпирической природы. Так, в отличие от идеализации, наблюдение имеет принудительный характер, оно обусловлено пространственно-временными процессами, возможно только в естественных условиях и часто является одномоментным. Подчеркивая эмпирический характер данного метода, Г.И. Рузавин отмечает: «Научное наблюдение представляет целенаправленное и организованное восприятие предметов и явлений окружающего мира. Связь наблюдения с чувственным познанием очевидна: любой процесс восприятия связан с переработкой и синтезом тех впечатлений, которые познающий субъект получает от внешнего мира. Эти впечатления в психологии называют ощущениями. Они являются отображением отдельных свойств, сторон предметов или процессов внешнего мира. Иногда наблюдение может относиться к восприятию переживаний, чувств, психических состояний самого субъекта. Такое наблюдение, получившее название интроспекции, применяется. в науках, исследующих процессы сознания, мышления и поведения человека, да и здесь оно практикуется чаще всего
на первоначальных стадиях исследования» [6, а 53-54]. Как следует из сказанного, эмпирический характер научного наблюдения не исключает, а с необходимостью требует подчинения теоретическому знанию, поскольку наблюдатель нуждается в знании того, что и зачем он исследует. Иными словами, любое подлинно научное наблюдение предполагает наличие в своем основании какой-либо теории или гипотезы.
В исторических науках методу наблюдения соответствует метод исторического описания. Данный метод может принимать форму как прямого, так и косвенного наблюдения. При прямом, или непосредственном, описании наблюдатель является современником или участником описываемых исторических событий. В противоположность этому косвенное, или опосредованное, описание осуществляется наблюдателем путем изучения письменных источников, археологических данных, этнографического материала, топонимики и т.д. Общим для обеих разновидностей исторического наблюдения служит стремление адекватным образом отразить события прошлого, то есть исторические факты. Отсюда, однако, не следует, что предметом исторического описания является единичное, а не общее. Многие исторические памятники, например летописи ассирийских царей, позволяют делать только общие выводы о характере их правления. В свою очередь, само историческое описание, детально воспроизводя события прошлого, может быть нацелено на раскрытие общих закономерностей исторического развития. Например, интерпретация исторических событий Н.М. Карамзиным обусловлена идеей неизбежности и прогрессивности формирования сильного централизованного государства в России, тогда как те же события в освещении Н.И. Костомарова рассматриваются через призму формирования гражданского общества. Таким образом, вопрос о том, что является предметом исторического описания, единичное или общее, следует признать открытым. По этой причине нам представляется возможным согласиться с мнением А.И. Ракитова, который в своей работе «Историческое познание» относительно характера исторического описания сделал следующий вывод: «Степень индивидуализации исторических описаний может быть очень высокой или незначительной. Это зависит от трех факторов: от характера объекта; от характера познавательной задачи; от возможности практического наполнения и уточнения необходимой информации. Однако, ни один из этих факторов, взятых порознь, ни все факторы в целом, не определяют
содержание и степень индивидуализации одних лишь исторических описаний. Поскольку же характер познавательных задач в процессе развития научного познания меняется, что ведет к различному пониманию объекта познания и выделению различных предметов в познании, то это существенно влияет на форму описаний» [5, ^ 168-169].
Наличие различных степеней индивидуализации исторического познания приводит к тому, что его предметом могут служить не только конкретные события, явления материальной и духовной культуры, но и процесс формирования, развития и трансформации различных идей. К числу исторических дисциплин, исследующих преимущественно эволюцию идей, взятых в различном масштабе, принадлежит и историкофилософская наука. Специфика историкофилософского описания заключается в том, что оно осуществляется на стыке научного и философского познания. По этой причине предметами историко-философского описания могут стать как непосредственные формы выражения философских идей, так и внутренняя логика их развития. Например, историко-философское исследование в равной мере допускает как детальное описание взглядов греческих мыслителей на характер «архэ», так и описание логики развития представлений о нем в различные периоды античной философии. В противоположность этому в исторической науке вынесение суждений о закономерностях развития истории означало бы выход за рамки описания исторических событий.
Лучше всего нерасторжимость индивидуального и общего, феноменального и сущностного, эмпирического и идеального в историкофилософском описании была выражена К.Ясперсом: «Невозможно такое разделение труда, что один исследует особенное, а другой обобщает разобщенные результаты. На деле специальная работа, которая имеет существенное значение, обладает одновременно и универсальным взглядом, и, более того, в специальных работах взрастают великие универсальные прозрения. И никакой представитель универсальной истории не может чего-либо достичь, не углубляясь постоянно в источники самостоятельно. Работами других исследователей пользуются как узко специализированные исследователи, так и универсальные историки. Последние сами являются исследователями-специалистами, для которых универсальное, присутствующее у каждого исследователя, если он действительно яв-
ляется таковым, непосредственно становится темой исследования» [9, ^ 171-172].
Взаимосвязь идеального и эмпирического в процессе фиксации развития философской мысли приводит к тому, что описание начинает рассматриваться в качестве основного метода историко-философской науки. Данное утверждение следует рассматривать в качестве абсолютизации эмпирической модели историкофилософской исследовательской программы, которая вступает в прямое противоречие с многообразием методологических возможностей историко-философского познания. Главными аргументами против закрепления за историей философии характера чисто описательной науки являются: включенность историко-философских построений в структуру той или иной философской системы; возможность различных оценок и интерпретаций одного и того же явления или историко-философского процесса в целом; подчиненность описания различным процедурам, правилам, нормативным требованиям, формально-логическим и диалектическим закономерностям и т.д. Наличие данных и иных аргументов против абсолютизации роли описания в историко-философском познании позволяет сделать вывод, что данный метод исследования не может находиться вне связи с теоретическим и ме-татеоретическим уровнями познания, а потому непосредственная данность той или иной сущности в эмпирическом материале нуждается в критической проверке.
Завершая краткий анализ эмпирических методов историко-философской программы, следует подчеркнуть, что их рассмотрение позволяет выявить необходимость дополнения к ним теоретических и метатеоретических методов для адекватного историко-философского познания. А это в свою очередь приводит нас к выводу о плюралистическом характере теоретикометодологической базы историко-философской науки. Это означает, что данная дисциплина может предстать как в описательном, так и в теоретическом виде. Перед ней могут стоять такие противоположные по характеру цели, как обоснование истинности той или иной философской системы, школы или направления, объективное изложение содержания философских учений, раскрытие логики историкофилософского процесса, обнаружение степени зависимости философского творчества от психологических, социально-политических и социально-культурных причин и т.д. В силу данных обстоятельств историко-философское познание предлагает большие возможности для реализа-
ции различных типов историко-философской программы.
Литература
1. Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. - М.: Наука, 2003. - 486 с.
2. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. - М.: ACT; Харьков: Фолио, 2000. - 624 с.
3. Омельяновский М. Измерение. Философская энциклопедия: в 5 т. / гл. ред. Ф.В. Константинов. Т. 2: Дизъюнкция - Комическое. - М.: Советская энциклопедия, 1962. -С. 244-246.
4. Парето В. Компендиум по общей социологии / пер. с итал. А.А. Зотова. - М.: изд. дом ГУ ВШЭ, 2008. - 511 с.
5. Ракитов А.И. Историческое познание: Системногносеологический подход. - М.: Издательство политической литературы, 1982. - 303 с.
6. Рузавин Г.И. Методы научного исследования. - М.: Мысль, 1975. - 237 с.
7. Философия науки: учеб. пособие для вузов / под ред. С.А. Лебедева.- М.: Академический Проект, Альма Матер, 2007. - 731 с.
8. Философия социальных и гуманитарных наук: учеб. пособие для вузов / под общ. ред. проф. С.А. Лебедева. -М.: Академический Проект, 2008. - 733 с.
9. Ясперс К. Всемирная история философии. Введение. - СПб.: Наука, 2000. - 272 с.
Просветов Сергей Юрьевич, кандидат философских наук, доцент кафедры философии Кубанского государственного университета, г. Краснодар, e-mail: [email protected].
Prosvetov Sergey Yurievich, candidate of philosophical science, associate professor, department of philosophy, Kuban State University, Krasnodar, e-mail: [email protected].
УДК 82-34 © И.А. Туркулец
О ФИЛОСОФСКИХ АСПЕКТАХ ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ В РУССКИХ СКАЗКАХ
В статье рассматриваются гносеологический, праксеологический и аксиологический аспекты фразеологизмов, фигурирующих в русских сказках, мироосмыслительная роль сказок, раскрываются метафорические значения некоторых фразеологизмов.
Ключевые слова: фразеологизм, сказка, метафора.
I.A. Turkulets
ON THE PHILOSOPHICAL ISSUES OF THE PHRASEOLOGISMS IN RUSSIAN TALES
The article considers the gnosiological, praxiological and axiological aspects of phraseological units apperaring in Russian fairy tale. Worldmeaning role of fairy tales and some metaphorical senses of phraseologisms are explained in the present work.
Key words: phraseologism, fairy tale, metaphor.
Сказка - это феномен мифологического мировосприятия, в котором со временем отходят на задний план особенности мифологии, а вперед выступают черты, более характерные для объектов исследования фольклористики. Изучение сказки дает возможность приблизиться к осмыслению того, как человек понимает основные смысложизенные ситуации, которые метафорически находят отражение в сказке.
Нельзя не согласиться с мыслью И.В. Павлю-тенковой о том, что исследование этого культурного феномена не является праздной забавой или интеллектуальной прихотью культуролога, философа или филолога [8, с. 2]. В условиях современной действительности, порой весьма жесткой, затрудняющей формирование цельного мировоззрения и приводящей к «кризису целей», изучение сказки как специфического способа ценностного отражения мира с главенствующей идеей победы добра над злом, блага над
бедой, нравственности над безнравственностью важно и актуально.
Человек, воспринимающий мир сказочных событий и сюжетов, с одной стороны, «латает дыры» техногенной цивилизации, которая не может, в силу своей рассудочности, полностью удовлетворить многие аксиологические, этические и эстетические потребности человека, и, с другой стороны, воссоздает себя как целостное, многомерное и гармоничное существо. Виртуальная природа вымышленного мира сказки очевидна, она является своеобразным способом ухода от повседневных забот бытия, от проблем и стрессов, и в то же время это необходимая составляющая культурного пласта. Невозможно представить себе здоровое общество, в котором не присутствовал бы такой способ мировосприятия со всей его условностью, вымыслом, мистикой, метафоричностью, преувеличением и нравоучением.
