CC BY
149
ИССЛЕДОВАНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА
УДК 81.42 DOI: 10.31249Л^/2021.04.08
Опарина Е.О.
ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ.
(Обзор)
Институт научной информации по общественным наукам Российской академии наук (ИНИОН РАН)
Аннотация. Автор обзора на материале русскоязычной и англоязычной художественной литературы анализирует работы, в которых исследуются прямые и косвенные средства выражения эмоциональных состояний и чувств. В поле исследования включены художественные тексты разных видов - проза, поэзия, драматургия, а также различных временных срезов - литература XIX и ХХ вв.
Ключевые слова: эмотивная лексика; языковые средства, выражающие эмоции и чувства; художественная литература; концепты; образные средства.
Эмоции и чувства являются естественной и важной частью жизни человека. Они влияют на духовный, культурный, социальный опыт, который исследуется в разных областях гуманитарного знания - в философии, психологии, социологии, культурологии [Рудакова, 2020]. Эмоции и чувства находят отображение в естественном языке, и изучение способов этого отображения давно стало важной частью лингвистики. В наше время эмоции и чувства исследуются также в дисциплинах, возникающих «на стыке»
лингвистики и других антропологических наук, например в линг-вокультурологии и эколингвистике
Эмоции и чувства, будучи важнейшей частью внутреннего мира человека, составляют важнейший предмет изображения в художественных текстах. На это нацелены все элементы структуры художественного текста: лексические и фразеологические единицы, морфемы, синаксис, композиция. На интерпретацию эмоциональных смыслов при восприятии художественного текста работают и внеязыковые феномены - фоновые и культурные знания читателей.
В данном обзоре представлена тема лексики и фразеологии как способов выражения (эксплицитного или имплицитного) эмоций и чувств в художественном тексте2. Исследование свидетельствует, что лексика, выражающая эмоции, или эмотивная лексика, встречается в художественных произведениях разных жанров: в прозаических, поэтических и драматургических текстах.
Данные группы лексических единиц играют чрезвычайно важную роль в пьесе А.П. Чехова «Иванов», в которой «и реплики персонажей, и ремарки переполнены лексикой, прямо или косвенно обозначающей эмоции и чувства». [Ковшова, 2020, с. 37]. Предпринятый в статье М.Л. Ковшовой сквозной анализ эмотив-ной лексики в репликах и ремарках пьесы показывает, что ее персонажи испытывают и выражают множество разных эмоций и чувств: веселье, радость, восторг, скуку и тоску, печаль, страдание, скорбь, испуг, страх и ужас, раздражение и возмущение, ненависть, удивление, отвращение, стыд и др. При этом переживания часто сложны, наполненность и проявление одной и той же эмо-
1 См. обзор «Эмоциональная сфера в языке» в этом выпуске «Иформаци-онно-аналитического журнала». - Е. О.
2 Определим, с опорой на одну из анализируемых в обзоре работ, общее различие между понятиями «эмоции» и «чувства». Эмоции понимаются как субъективное реагирование человека или группы лиц на воздействия внутреннего или внешнего порядка. Эмоции могут отражать реакцию на событие или ситуацию непосредственно или же быть реакцией на то, что было пережито, но также они могут предвосхищать ситуации или быть ответом на то, что было «прожито» в воображении. Чувства соотносимы с эмоциями, но не тождественны им: они имеют более долговременный характер, отражают «устойчивое отношение человека к реальным или воображаемым объектам и ситуациям» [Рудакова, 2020, с. 142]. Поэтому их можно характеризовать как форму познания [там же]. - Е. О.
ции очень различаются в зависимости от характера персонажа. Так, явное проявление веселья - смех в ответ на шутки пошляков -характерно для второстепенных персонажей: «Б а б а к и н а. Какая скука! (Хохочет)». Больше всех веселится циничный персонаж Шабельский, веселье которого явно показное. Оно сопровождается авторскими ремарками: «входит и хохочет», «хохочет и щелкает пальцами» и др. Веселье персонажей со сложными характерами, напротив, неоднозначно. Так, у Лебедева и его дочери Саши веселость сопровождается слезами: «С а ш а (шутя сквозь слезы). Николай Алексеевич, бежимте в Америку». Смех Иванова преимущественно горький, он смеется над собой, а чувство искренней радости у него очень недолгое. Наиболее яркое описание в пьесе получает эмоция скуки / тоски. Эти слова повторяются в ремарках и репликах, скука и тоска выражаются метафорами, сравнениями, восклицаниями: «воздух застыл от тоски»; «Б а б а к и н а. Какая скука! (Хохочет)... От скуки все косточки застыли. (Прыгает) Надо размяться!...». В пьесе много раз упоминаются слова гадко, противно, отвратительно, однако чувство стыда, важнейшее для русской литературы, испытывает только главный персонаж пьесы. Его стыд направлен исключительно на себя: «И в а н о в.... Я умираю от стыда при мысли, что я, здоровый, сильный человек, обратился не то в Гамлета, не то в Манфреда...». Иванов также, по объему выявленных чувств и переживаний, оказывается самым эмоциональным героем пьесы.
Эмоциональная лексика в пьесе «Иванов» не только маркирует характеры персонажей: собранная лексическая и фразеологическая картина позволяет «уловить эмоциональное состояние самого текста как некоего "сверхперсонажа"» [Ковшова, 2020, с. 56].
Как давно отметили исследователи творчества Ф.М. Достоевского, психологизм его прозы в значительной степени основан на мастерской передаче чувств и эмоциональных состояний. Лингвистический анализ показывает разнообразие языковых средств, передающих скрытые чувства, эмоции персонажей и «симптомы» их проявления: это лексические единицы, синтаксические конструкции, морфология, дисурсивные слова, разговорная фразеология, смешение стилевых регистров [Найдич, Павлова, 2020; Федорова, 2020]. Анализ языка повести «Кроткая», проведенный Л.Э. Найдич и А.В. Павловой, выявляет роль не только эмотивной
лексики, но также модальных слов и частиц, которые подчеркивают спонтанность и эмоциональность монологической речи персонажа-рассказчика (Ростовщика), таких как да разве / да что; дескать; стало быть; же: «Понимал же ведь я это», «Да я и не знал, что сказать». Об эмоциональности речи этого персонажа свидетельствуют повторяемые слова и корни, из которых наиболее частотными, создающими лейтмотивы, являются единицы, связанные с молчанием и смехом: молч-, смех / смеш-. Неоднократно встречаются также наименования действий и состояний, обозначающих ситуацию психологического террора и попытки противостояния ему: испуг-; горд-; мучить; униз- /униж-; вспыхнуть; (по) краснеть; насмешка; усмехнуться: «... перебила она меня вдруг с довольно едкой насмешкой» [Найдич, Павлова, 2020, с. 97-98]. Эмоции Ростовщика после гибели жены, воспоминания об их психологической дуэли передаются множеством деминутивов: худенькая; слабенькая; бледненькая; горденькие. Сложность эмоциональных состояний выражается также через сочетание «высокого» стиля с разговорным, через эллиптические конструкции. Своеобразным усилителем эмоционального воздействия повести являются интертекстуальные аллюзии, в которых интерпретируется тема добра и зла (Евангелие, Пушкин, Гете, Гюго).
Обозначения эмоциональных переживаний и чувств, как правило, развиваются через процесс метонимизации или метафо-ризации «предметных» смыслов. Л.Л. Федорова исследует особенности употребления в текстах Ф.М. Достоевского группы глаголов, обозначающих эмоциональное состояние неловкости: стушеваться; сконфузиться; смутиться; потеряться; смешаться; уничтожиться. Отмечается общая для них тенденция семантического развития от обозначений физических состояний к состояниям внутренним, психологическим [Федорова, 2020]. Так, глагол стушеваться, введенный в литературный язык Достоевским из жаргона чертежников, имел первоначально, в том числе в его произведениях, значение физического исчезновения, ухода-бегства из какого-либо места: «Но я раздумал и предпочел... озлобленно стушеваться» (Ф.М. Достоевский. Записки из подполья, 1864). Однако позднее в русском языке происходит метафорический переход к обозначению эмоционального состояния смущения: «Язамечал не раз, что человек, у которого не удается прось-
ба, всегда как-то стушевывается» (Ф.И. Шаляпин. Моим детям, 1932) [Федорова, 2020, с. 193]. Перенос значения от физического действия к психологическому состоянию происходит также в глаголе уничтожиться: «сократиться в размерах» - «стараться сделаться незаметным» - «унизиться, занять ничтожную позицию», «быть морально раздавленным». Однако этот семантический сдвиг остался на уровне авторских стилей, в отличие от глаголов сконфузиться (исходное значение «приходить в беспорядок, расстройство»); смутиться (метафора психологического состояния связана с понятием 'мутный'); потеряться (исходное значение «утратить пространственную ориентацию»). В руссском языке каждый из данных глаголов имеет свои оттенки значения, обусловленные его внутренней формой. Исследование переводов текстов Ф.М. Достоевского на английский язык показывает пересечение их значений в понятиях confusion и embarrassment [там же].
Многие эмоции и чувства представляют собой сложные переживания и состояния. Одним из таких комплексных эмоциональных переживаний является тревога, что обусловливает интерес к нему со стороны психологов1. Тревога вызывается не только событиями личной жизни, но и социальными условиями, и эта взаимосвязь находит отражение в литературе. Е.Б. Яковенко анализирует способы концептуализации тревожных состояний в предвоенной советской художественной литературе и в дневниковых записях [Яковенко, 2021]. Тревога вызвана предчувствием войны и политической обстановкой в стране, хотя одна из ее важнейших причин - репрессии внутри страны - являлась табуиро-ванной темой. В повести Л.К. Чуковской «Софья Петровна», написанной в конце 30-х годов, но впервые изданной в СССР только в 1988 г., есть фрагмент: «Но в следующий миг где-то в области сердца возникла тревога, похожая на боль, и сквозь туман этой боли она вдруг вспомнила все сразу: Коля осужден на 10 лет, Наташу прогнали, Алик арестован, о ней написано, что она заодно с вредителями» (Л.К. Чуковская. Софья Петровна) [Яковенко, 2021, с. 567]. Вс. Вишневский в 1938 г. написал в дневнике о «не-
1 Так, К. Изард отмечает, что в число составляющих тревоги входят страх, печаль, чувство вины [Яковенко, 2020]. См. также: Изард К.Э. Психология эмоций : пер. с англ. - СПб., 2000. - 460 с.
вероятном напряжении нервов и мыслей в связи с близостью войны» [Яковенко, 2021, с. 567]; С.И. Вавилов в 1940 г. сделал запись: «Так за это время все распалось, рассыпалось, и очень тревожно, надо опомниться и взять себя в руки» [там же, с. 568]. В этих отрывках состояние тревоги описывается как набор сопутствующих ей ощущений: это боль, воспринимаемая как сердечная, что соответствует русской языковой картине мира, в которой переживания, в том числе негативные, мучительные, локализуются в душе и сердце (например, в устойчивых выражениях сердце ноет, сердечная тоска); это нервное напряжение, вызванное тревожными предчувствиями; это также ощущение рушащегося мира вокруг и одновременно потрясение внутреннего мира (метафора все распалось, рассыпалось), при котором человек старается сохранить достоинство и ясность мысли.
Состояние тревоги нашло отражение не только во взрослой, но также в детской советской литературе предвоенного периода, что особенно ярко проявилось в произведениях А. Гайдара. Многих его героев, и взрослых, и детей, чувство тревоги сопровождает постоянно. Концепт 'тревога' в текстах Гайдара имеет разные номинации, прямые и косвенные. Слово тревога и его производные встречаются в четырехтомном собрании сочинений А. Гайдара (1971-1973) 159 раз, его сочетаемость преимущественно стандартная: смутная / неясная / безотчетная тревога; глубокая тревога; тревожный звук; встревоженный голос; спрашивать / говорить с тревогой [Яковенко, 2021, с. 569]. В повести «Судьба барабанщика» концепт 'тревога' приобретает антропоморфные и зооморфные признаки: «Но тревога - неясная, непонятная - прочно поселилась с той поры в нашей квартире»; «И опять, как когда-то раньше, непонятная тревога впорхнула в комнату, легко зашуршала крыльями...» [там же, с. 570-571]. В повести «Чук и Гек» символом нарастающей детской тревоги стал образ мчащегося бронепоезда. Описания пейзажа в текстах А. Гайдара также внушают тревожные переживания. Так, лес кажется «чужим и враждебным» (А. Гайдар. Дальние страны); темнота усиливает недобрые предчувствия: «Небо почернело... . На притихшую зеленую полянку опускались тревожные сумерки» (А. Гайдар. Пусть светит) [там же, с. 572-573].
Материал художественной прозы позволяет говорить о системе обозначений состояния тревоги в предвоенной советской литературе, в результате чего экспликация этого состояния может воздействовать на читателя как способ субъективной оценки.
Художественные произведения включают в сферу эмоциональных переживаний животных, как одомашненных, так и диких. В прозе А.П. Чехова одно из первых мест занимают собаки: «количество текстов, где они выступают в статусе персонажей, достаточно внушительно (более тридцати): от раннего опыта "Петров день" (1881) до "Дамы с собачкой" (1899)» [Неминущий, 2019, с. 88]. В прозе А.П. Чехова собака находится в психологических и нравственных отношениях с человеком. Сопоставление «человек -пес» в художественном мире Чехова часто не в пользу человека, особенно если в сюжете подчеркивается зависимое, страдательное положение животного по отношению к человеческим персонажам, как, например, в рассказе «Хамелеон». Собаки в чеховской прозе имеют свое мироощущение, подобно щенку в рассказе «Белолобый», который более адекватно, чем живущий по шаблонам хозяин, реагирует на неординарные ситуации. В самом известном чеховском рассказе с «собачьей» тематикой - «Каштанка» художественный мир воссоздан как бы с точки зрения собаки, и главная героиня наделена остротой восприятия, талантом, великодушием, способностью к любви и верности [там же, с. 91]. В рассказе «Дама с собачкой» маленький пес, белый шпиц, так же «эмоционально» реагирует на ситуацию (рычит в ответ на угрожающий жест Гурова), а в финале становится индикатором тех изменений, которые произошли во внутреннем мире и первоначальных намерениях ловеласа: «Хотел позвать собаку, но у него вдруг забилось сердце, и он от волнения не мог вспомнить, как зовут шпица» [там же, с. 92]. А. Неминущий делает вывод: «Отнюдь не являясь идеалом, даже просто примером, собака-персонаж, тем не менее, демонстрирует в интерпретации Чехова некую природно-истинную, менее зависимую от ложных установок жизненную ориентацию, и этот авторский сигнал адресован, конечно, не животному миру, но миру людей» [Неминущий, 2019, с. 92-93].
Сложность и неоднозначность чувств и эмоций во всей полноте передаются в поэзии, где содержание текста формируется в зависимости от субъективной авторской картины мира. Человече-
ские переживания передаются самыми разными языковыми единицами, эксплицитно или имплицитно. Эти свойства прослеживаются в поэзии разных временных срезов [Рудакова, 2020; Шелестюк, Шкарин, 2021]. Например, в произведениях Е.А. Баратынского, русского поэта эпохи романтизма XIX в., чрезвычайно сложным, часто даже парадоксальным эмоциональным переживанием предстает концепт 'счастье'. Счастье связано со множеством личных обстоятельств, но также с состоянием мира вокруг. Оно может соединяться с привоположными эмоциями, такими как радость и грусть, страсть и спокойствие [Рудакова, 2020]. В контекстах поэзии Баратынского эти понятия становятся составляющими концепта 'счастье', как и любовь, блаженство. Счастье дается лирическому герою через ощущение свободы: «Пью счастливо воздух тонкой, /Мне свободно, мне легко»; через возможность следовать зову души: «Счастливцы нас бедней, и праведные боги / Им дали чувственность, а чувство дали нам» [цит. по: Рудакова, 2020, с. 144]. Счастье также приходит от понимания ценности домашнего очага, от гармонии с миром природы и с самим собой: «А там счастливый дом... туда душа летит» [там же, с. 145]. Однако в лирике Е.А. Баратынского счастье связано и с ощущением его кратковременности или недостижимости, со страданием: «О счастии с младенчества тоскуя, / Всё счастьем беден я, / Или вовек его не обрету я / В пустыне бытия» [там же]. Радостные ощущения входят в противоречия с разумом и сомнениями: «Всё мнится, счастлив я ошибкой, и не к лицу веселье мне» [там же, с. 146].
В поэтических текстах ХХ в., образные системы которых стали более усложненными, изображение психологических переживаний и состояний чаще опирается на непрямые способы выражения, требующие интерпретации и учета широкого языкового и внеязыкового контекста. Сопоставление корпусов англоязычной и русскоязычной советской поэзии о Второй мировой войне, произведенное Е.В. Шелестюк и Д.Л. Шкариным [Шелестюк, Шкарин, 2021], позволило установить различия в способах выражения эмоций и субъективных оценок. Англоязычная поэзия на данную тему отличается заметным преобладанием конкретной лексики, называющей эмпирически осязаемые явления, связанные с человеком и природой (man; death; child; boy; sky; rain; landscape). В значительном количестве содержатся антропоморфные синекдохи (face;
eye; hand). Через описание ситуаций, в которых фигурируют денотаты этих наименований, авторы выражают свои переживания по поводу происходящих событий. В центре изображения - трагические судьбы лирических героев, которые часто совсем юными страдают и погибают в мясорубке войны. Эмоциональные переживания также обозначаются прямо через лексемы hate; pride; fear, посредством образных эпитетов и предикатов; экспрессия поддерживается синтаксическими средствами: «Whom do we fight? What are we fighting for?... the brain is spreading death...» (M. Stroebel); «Little boy, nothing has been said about your fear» (P. Anderson. Soldier boy); «The women's faces like carved wood. / Their pride written in mirror eyes,... / The gracious art of learning has fallen / And brings the people to rhythm of hate» (E. Schevill. The Siege of Leningrad) [Шелестюк, Шкарин, 2021, с. 556].
В советской военной поэзии по сравнению с англоязычной значительно более выражены абстрактные концепты, такие как 'возвращение', 'ожидание', 'верность', а также символический концепт 'земля'. Здесь меньше сложных метафор и ассоциаций, но больше непосредственной вовлеченности в события, общих планов изображения, интегрирующих личные переживания и происходящее вокруг, и героического пафоса [там же].
Список литературы
Ковшова М.Л. Эмоциональная лексика и ремарки эмоций в пьесе А.П. Чехова «Иванов» // Эмоциональная сфера человека в языке и коммуникации: синхрония и диахрония - 2020 : материалы международной конференции / отв. ред. Иоанесян Е.Р.; Ин-т языкознания РАН. - М., 2020. - С. 37-56. Найдич Л.Э., Павлова А.В. Передача эмоциональных состояний в повести «Кроткая» Ф.М. Достоевского // Эмоциональная сфера человека в языке и коммуникации: синхрония и диахрония - 2020 : материалы международной конференции / отв. ред. Иоанесян Е.Р.; Ин-т языкознания РАН. - М., 2020. -С. 88-106.
Неминущий А. «Собачий мотив» в прозе А.П. Чехова // Slavu lasljumi = Славянские чтения = Slavic readings / Daugavpils Univ. Rus. un Slav. katedra. -Daugavpils, 2019. - С. 88-93. Рудакова С.В. Счастье как эмоциональное переживание: (На материале лирики Е.А. Баратынского) // Эмоциональная сфера человека в языке и коммуникации: синхрония и диахрония - 2020 : Материалы международной конференции / отв. ред. Иоанесян Е.Р.; Ин-т языкознания РАН. - М., 2020. -С. 141-146.
Федорова Л.Л. Глаголы эмоционального состояния неловкости в текстах Достоевского // Эмоциональная сфера человека в языке и коммуникации: синхрония и диахрония - 2020 : материалы международной конференции / отв. ред. Иоанесян Е.Р.; Ин-т языкознания РАН. - М., 2020. - С. 191-201.
Шелестюк Е.В., Шкарин Д.Л. Концепуальный состав англоязычнй поэзии о Второй мировой войне в сопоставлении с советской военной поэзией // Когнитивные исследования языка / гл. ред. серии Болдырев Н.Н. - М. : Ин-т языкознания ; Тамбов : Издат. дом «Державинский», 2021. - № 2 (45) : Знаки языка и смыслы культуры : сборник научных трудов, посвящ. памятному юбилею В.Н. Телия / отв. ред. Ковшова М.Л. - С. 553-565.
Яковенко Е.Б. Концептуализация тревоги в советской предвоенной литературе // Когнитивные исследования языка / гл. ред. серии Болдырев Н.Н. - М. : Ин-т языкознания ; Тамбов : Издат. дом «Державинский», 2021. - № 2 (45) : Знаки языка и смыслы культуры : сборник научных трудов, посвящ. памятному юбилею В.Н. Телия / отв. ред. Ковшова М.Л. - С. 565-574.
