CC BY
8
НАРРАТОЛОГИЯ
Naггatology
DOI 10.54770/20729316-2023-4-61
А.Е. Ефименко (Ланьчжоу, КНР)
ЭЛЛИПСИС И ПАРАЛИПСИС В РИТОРИКЕ И В НАРРАТОЛОГИИ
Аннотация
Цель предлагаемой статьи - понять, чем являются фигуры эллипсис и паралипсис, с одной стороны, в риторике, с другой стороны, в нарратоло-гии как в двух близких, но разных филологических науках. Указывается, что в нарратологии «простой» эллипсис можно разделить на эксплицитный, или маркированный, и имплицитный, или немаркированный. Особо интересен «боковой эллипсис», или паралипсис, - нарративная фигура намеренного пропуска в наррации такой семантической информации, которая, в отличие от информации эллипсиса, является не малозначительной, а важной или даже важнейшей. Кратко рассматривается один из спорных вопросов теории нарративных фигур умолчания: можно ли считать пара-липсис одним из видов эллипсиса или это иная, самостоятельная фигура умолчания. Указывается, что у эллипсиса и паралипсиса разные функции в наррации: функции фигуры эллипсиса, маркированного или немаркированного, - экономить языковые усилия нарратора, тогда как функция фигуры паралипсиса - скрыть важнейшую часть семантической информации диегесиса, но скрыть незаметно, замаскированно. Проделанный анализ позволяет подойти к решению общетеоретического вопроса - вопроса о функции фигур. В риторике употребление риторических фигур решает вопросы чисто стилистические. В нарратологии употребление одноименных нарративных фигур выступают мощным нарративопорождающим механизмом, поскольку нарративная фигура своим вводом мотивирует какой-то определенный последующий эпизод (эпизоды), расположенный по отношению к ней или контактно, или дистантно.
Ключевые слова
Риторика; нарратология; риторические фигуры; нарративные фигуры; эллипсис; паралипсис.
А.Е. Efimenko (Lanzhou, PRC)
ELLIPSIS AND PARALIPSIS IN RHETORIC AND IN NARRATOLOGY
The purpose of the proposed article is an attempt to understand what the figures ellipsis and paralipsis are in rhetoric and narratology as two close but different philological disciplines. It is pointed out that "simple" ellipsis in narratology can be divided into explicit, or labeled, and implicit, or unlabeled, ellipsis. The "lateral ellipsis", or paralipsis, is of particular interest as it is a narrative figure of deliberate omission in the narration of such semantic information which, unlike the ellipsis information, is not insignificant but important or even crucial. One of the controversial issues of the theory of narrative figures of silence is briefly considered: can the ellipsis be considered one of the types of ellipsis or is it another, independent figure of silence? It is pointed out that the ellipsis and the paralipsis have different functions in the narrative: the function of the figure of ellipsis, marked or unmarked, is saving the narrator's linguistic efforts, whereas the function of the figure of paralipsis is hiding the most important part of the semantic information of diegesis, but hiding it imperceptibly, disguised. This analysis allows us to approach the solution of a general theoretical question - the question about the function of figures. In rhetoric, the use of rhetorical figures solves purely stylistic issues. In narratology, the use of narrative figures of the same name is a powerful narrative-generating mechanism, because a narrative figure, by its input, motivates a certain subsequent episode(s), located in relation to the figure either in contact or distantly.
Key words
Rhetoric; narratology; rhetorical figures; narrative figures; ellipsis; paralipsis.
Известно, что аппарат нарратологии был разработан в значительной мере на основе применения категорий риторики, особенно фигур речи, к эпическому литературно-художественному произведению - нарративу.
Напомним, что в риторике фигурами называются «любые обороты речи, отступающие от естественной нормы» [Панов 1998, 267], или, несколько иначе, «модификации "обычного" словоупотребления или отклонения от него» [Каллер 2006, 80], причем важно, что эти модификации «ощутимы по отношению к норме или по отношению к выражению, являющемуся эквивалентным, но более простым или более прямым» [Finney 1995, 140]. В отличие от риторики, в нарратологии фигурами называются «способы конструирования наррации, делающие ощутимым присутствие нарратора, его креативное вмешательство в организацию нарративного информирования адресата» [Тюпа 2022, 149].
Объектом предлагаемого исследования будут только две из нарративных фигур, а именно фигуры умолчания: эллипсис и паралипсис. Цель
статьи - понять, чем они являются, с одной стороны, в риторике и, с другой стороны, в нарратологии как в двух близких, но разных филологических науках и благодаря этому предложить свое решение вопроса о различии функций фигур в риторике и в нарратологии.
Эллипсис в риторике - это «основная разновидность фигур убавления <...>: пропуск подразумеваемого слова» [Гаспаров 1987, 509], например, в лозунгах: «Вся власть - Учредительному собранию!» (пропущено сказуемое должна быть предоставлена). Эллипсис в нарратологии - это «намеренный пропуск нарратором фрагмента событийной цепи как не обладающего, на его взгляд, необходимой смысловой значимостью для истории в целом» [Тюпа 2022, 249].
Приведем простейший пример нарративного эллипсиса: «Прошло три месяца, потом еще три - наступила зима, январь, годовщина Колиного ареста» [Чуковская 2012, 87]. Выделенные курсивом лексико-темпораль-ные знаки прямо указывают на пропуск сегментов наррационной цепи, обслуживая тем самым эксплицитный, или маркированный, эллипсис.
Однако нарративный эллипсис может быть и имплицитным, или немаркированным, введенным без словесно обозначенного пропуска в художественном времени. Например, в повести В.П. Аксенова «Коллеги» действие блока эпизодов 1-й главы происходит в начале весны, а именно, в марте, а блок эпизодов 2-й главы происходит явно в другое, жаркое, время, когда герои купаются и загорают, т.е. позднее, в разгар лета. Можно сделать вывод, что между ними также пролег эллипсис, однако он имплицитен, не введен никаким специальным темпоральным маркером и для его обнаружения требуется лишь некоторая внимательность читателя (рецепиента).
И эксплицитный, и имплицитный эллипсис представляют собой «зияние во временной длительности повествования» [Женетт 1998, 86] и именуется Ж. Женеттом «простым эллипсисом» (des ellipses pures et simples)» [Женетт 1998, 86; Genette 1972, 92], у Д. Принса - «фронтальным эллипсисом (frontal ellipsis)» [Prince 2003, 25]. Но, кроме него, возможен и «боковой эллипсис» (ellipse latérale) [Женетт 1998, 86; Genette 1972, 93], названный так же у Принса, точно вслед за Женеттом, lateral ellipsis [Prince 2003, 25], - паралипсис (paralipsis).
Согласно указанию А.Е. Махова, в риторике термин паралипсис (греч. paraleipsis) означает «пропускание, - заявление о намерении пропустить определенные предметы или темы» [Махов 2010, 453], как, например, в образце паралипсиса у Демосфена: «Я не буду говорить ни об Олинфе, ни о Метоне, ни об Аполлонии, ни о тех тридцати двух городах, что лежат на пути во Фракию» [Деметрий 1978, 278]. Однако Женетт подчеркивает значительное различие паралипсиса в риторике и в нарратологии: «в риторике паралипсис - это скорее ложное опущение, иначе называемое умолчанием» [Женетт 1998, 86], тогда как в нарратологии паралипсис - это нарративная фигура незаметного намеренного пропуска в наррации такой информации, которая, в отличие от информации эллипсиса, является не малозначительной, а важной или даже важнейшей.
Приведем самые известные примеры паралипсиса, использованные в романах «Убийство Роджера Экройда» А. Кристи и «Соглядатай» А. Роб-Грийе. В них обоих умалчивается «главная лакуна в логике истории» [Муравьева 2017, 87] - эпизод убийства, совершенного: у Кристи самим рассказчиком, у Роб-Грийе - главным фокализуемым героем. Употребление паралипсиса, т.е. опущение эпизода в цепи эпизодов, порождает особую сюжетную синтагму эпизодов по формуле: цепь эпизодов минус один важнейший эпизод (или несколько важнейших эпизодов), а в дальнейшем развертывании наррации, вследствие этого, - обязательный ввод эпизода / эпизодов узнавания того, что было умолчано.
Это прямо сделано у Кристи, где в концовке интеллектуал-сыщик Пу-аро вербально «восстанавливает картину случившегося» [Скребцова 2012, 86], рассказывая еще раз, но уже в другом аспекте, о тех же событиях, которые уже были ранее показаны в наррации, а также о тех, которые были пропущены в паралипсисе. В «Соглядатае» Роб-Грийе эпизоды садистического убийства девочки-пастушки коммивояжером «располагаются» в текстуально пустом пространстве - на стыке между концом 1-й и началом 2-й глав, после чего в наррации всех остальных эпизодов 2-й и 3-й глав романа то часто, то редко появляются намеки на него. Но восполнение па-ралипсиса нигде не дано прямо и целиком, как у Кристи, а лишь намечено системой наводящих вставных сегментов, разбросанных по всей пост-па-ралиптической наррации.
Однако не надо думать, что фигура паралипсиса применяется только в детективах или криминальных романах. Б.М. Эйхенбаум близок к обнаружению паралипсиса (без использования этого термина) в «Метели» А.С. Пушкина: «Из рассказа вынимается кусок - венчание Марьи Гавриловны с неизвестным офицером - и ставится в конец. Читатель как бы складывает картину из кубиков - и это удается ему только вместе с концом новеллы. Восклицание Марьи Гавриловны - «Так это были вы!», которым заканчивается рассказ, одним движением приводит в порядок все разрозненные части картины» [Эйхенбаум 1924, 166-167]. От себя добавим, что эпизод с ключевым в нарративной истории событием «венчания Марьи Гавриловны с неизвестным офицером» не только «ставится в конец (цепи эпизодов. - А.Е.)», но в своем месте, в середине наррации, этот эпизод умалчивается нарратором посредством паралипсиса.
В историческом романе В. Гюго «Человек, который смеется» в блоке сцен гибели компрачикосов на тонущем корабле показано, как все они перед смертью ставят подписи в конце некоего послания, помещенного затем во фляжку, брошенную в море. Но ни сам текст этого послания, ни даже хотя бы его содержание не передается, опускается. Эпизод ввода текста этого письма и тем самым узнавание тайны «человека, который смеется» происходит в медиальном времени романа значительно позднее - именно тогда, когда его наррация предоставляет возможность восстановить эту пропущенную информацию.
В.Б. Шкловский при описании паралипсиса (вновь, как и в случае Эйхенбаума, без использования этого термина) делает акцент на приеме,
посредством которого фигура паралипсиса «снимается», - на рассказе действующего лица: «<...> мы видим сперва обычно несколько непонятных сцен, которые потом объясняются в форме рассказа действующего лица» [Шкловский 1985, 17-18]. У Пушкина таким объясняющим нарративом являются финальный монолог Бурмина перед Марьей Гавриловной и ее реакция (ср. в целом тот же прием в «Человеке-невидимке» Г.Дж. Уэллса: рассказ «человека-невидимки» Гриффина его, как он думает, другу доктору Кемпу); у Гюго таким рассказом становится текст предсмертного послания компрачикосов (ср. тот же прием все разъясняющего предсмертного письма Джекила в «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Р.Л. Стивенсона).
Итак, если «простой эллипсис» - это «опущение некоторого диахронического момента» [Женетт 1998, 86], то «боковой эллипсис», или пара-липсис, - это «предоставление меньшего объема информации, чем в принципе необходимо» [Женетт 1998, 211], так что «загадка создается исключительно за счет плутовства на повествовательном (наррационном. - А.Е.) уровне» [Барт 2000, 222].
Мы видим, что эллипсис и паралипсис в риторике и эллипсис и пара-липсис в нарратологии - это весьма разные явления. Во-первых, эллипсис в риторике - это пропуск всего лишь слова или словосочетания, тогда как эллипсис (как и паралипсис) в нарратологии - это пропуск, как минимум, целого эпизода. Во-вторых, при сравнении этих нарративных фигур умолчания друг с другом невозможно не заметить, что и при паралипсисе в риторике, и при эксплицитном эллипсисе в нарратологии обязательно вербальное анонсирование пропуска информации (см. выше у Л.К. Чуковской: «Прошло три месяца, потом еще три»), чего не должно быть ни при нарративном имплицитном эллипсисе, ни, особенно, при нарративном паралипсисе, само наличие которого обычно обнаруживается при чтении уже значительно позднее, ближе к концовке наррации.
Здесь представляется уместным коснуться одного из спорных вопросов теории нарративных фигур умолчания: можно ли считать паралипсис одним из видов эллипсиса или это иная, самостоятельная фигура умолчания?
Первую трактовку, т. е. понимание паралипсиса как разновидности эллипсиса, высказывает Принс: паралипсис - это «побочный эллипсис, посредством которого не событие проходит неназванным, а один или два компонента ситуации» [Prince 2003, 70]. Здесь и эллипсис, и паралипсис считаются нарративными фигурами умолчания, или пропуска какой-то диегетической информации, причем паралипсис толкуется как вид эллипсиса с той разницей, что эллипсис - это пропуск только одного типа этой информации, чаще всего пропуск фрагмента художественного времени, тогда как паралипсис - это пропуск любой диегетической информации, особенно событийной.
Однако мы не можем не заметить, что у эллипсиса и паралипсиса разные функции в наррации: функции фигуры эллипсиса, маркированного или немаркированного, - экономить языковые усилия нарратора (ср. об эллипсисе в риторике: «Первопричина э[ллипсиса] - в действии
"принципа экономии усилий"' говорящих» [Бельчиков 1998, 638]); функция фигуры паралипсиса - скрыть важнейшую часть семантической информации диегесиса, но скрыть незаметно, замаскированно.
Принс не использует этот функциональный критерий разграничения фигур, ограничиваясь чисто поверхностной констатацией, что и при эллипсисе, и при паралипсисе имеет место пропуск диегетической информации, ее недоведение до рецепиента. Однако мы видим, что при эксплицитном эллипсисе имеет место пропуск такой информации, которую очень легко восстановить. Имплицитный эллипсис требует чуть больше интеллектуальных усилий рецепиента по его восполнению, однако и эти усилия несомненно доступны любому читателю. Главное, что функция обоих типов эллипсиса: эксплицитного и имплицитного - одна и та же: «он (элллипсис. - А.Е.) служит компрессии информации и устранению избыточности» [Арнольд 1982, 86]. Совершенно иными являются условия ввода паралипсиса: здесь, во-первых, самый факт пропуска диегетической информации не должен быть рецепиентом замечен; во-вторых, этот последний не должен даже отдаленно догадываться о референтном содержании пропущенной информации.
Итак, если у эллипсиса и паралипсиса совершенно разные нарративные функции, то они не могут находиться друг по отношению к другу в родо-видовых отношениях, как это предлагает Принс: это разные, хотя и близкие нарративные фигуры, а отношения между ними - это скорее отношения дополнительной дистрибуции.
Проделанный анализ позволяет подойти к решению более общего теоретического вопроса - вопроса о функции фигур вообще, т. е. вопроса о том, для чего, собственно говоря, нужны фигуры.
В риторике считается, что функцией фигуры является придание «речи образности и выразительности» [Скребнев 1998, 590-591], создание и усиление «выразительной речи путем изменения именно ее структуры» [Та-хо-Годи 1978, 327], т.е. употребление фигуры решает вопросы стилистические. Так, к приведенному нами выше образцу паралипсиса из Демосфена Деметрий дает комментарий: «Здесь автор, высказав все, что хотел, все же говорит, что он это опускает, словно у него есть и другое, более сильное, что он мог бы сказать» [Деметрий 1978, 278]. Следовательно, делает вывод Деметрий, паралипсис «способствует <...> мощи стиля» [Деметрий 1978, 278].
Как кажется, в нарратологии этот вопрос должен решаться совершенно иначе.
Чтобы ответить на вопрос о функции нарративной фигуры, представим себе, что будет представлять собой наррация того или иного нарра-тива без рассматриваемых фигур, например, без паралипсиса. Тогда, если развертывать эпизоды «правильно»: в правильной форме и в естественном порядке, с заполнением всех пропусков, - этой «правильностью» будет уничтожена возможность последующего ввода всех или почти всех развертываемых далее пост-фигурных эпизодов.
Нарративные фигуры выступают, следовательно, мощным нарра-тивопорождающим механизмом. Так, эллипсисы и паралипсисы, эти
«временные умолчания об определенных фактах» [Женетт 1998, 86], в дальнейшем нарративе вызывают необходимость в «последующих более или менее поздних разъяснениях» [Женетт 1998, 86]; так, паралепсис, эта нарративная фигура сообщения большего количества информации, чем того, которым нарратор (в наиболее типичном для паралепсиса случае, акториальный и, следовательно, ограниченный) мог бы обладать, позволяет вводить в наррацию эпизод (эпизоды), свидетелем событий которого повествователь не мог быть [подробнее об этом: Ефименко 2022, 28-29], и т. д.
Итак, нарративная фигура способна порождать в наррационной цепи синтагматическую последовательность некоторого, большого или малого, количества обусловленных этой фигурой эпизодов, поскольку фигура «отсылает <...> к следующей за ней и ее дополняющей единице» [Барт 2000, 206]. Иными словами, нарративная фигура своим вводом мотивирует какой-то определенный последующий эпизод (эпизоды), расположенный по отношению к ней или контактно, или дистантно. Полагаем, что предложенный нами анализ эллипсиса и паралипсиса как нарративных фигур подтверждает этот тезис.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арнольд И.В. Импликация как прием построения текста и предмет филологического изучения // Вопросы языкознания. 1982. № 4. С. 83-91.
2. Барт Р. Введение в структурный анализ художественных текстов / пер. с фр. Г.К. Косикова // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М.: Прогресс, 2000. С. 196-238.
3. Бельчиков Ю.А. Эллипсис // Русский язык. Энциклопедия. М.: Большая Российская энциклопедия; Дрофа, 1998. С. 638-639.
4. Гаспаров М.Л. Эллипс(ис) // Литературный энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1987. С. 509.
5. Деметрий. О стиле // Античные риторики. М.: Издательство МГУ, 1978. С. 237-285.
6. Ефименко А.Е. Фигура аналепсиса и порождение наррации: дис. ... к. фи-лол. н.: 10.01.08. М., 2022. 239 с.
7. Женетт Ж. Повествовательный дискурс / пер. с фр. Н.В. Перцова // Женетт Ж. Фигуры: в 2-х т. Т. 2. М.: Издательство им. Сабашниковых, 1998. С. 60-281.
8. Каллер Д. Теория литературы: краткое введение / пер. с англ. А. Георгиева. М.: Астрель; АСТ, 2006. 158 с.
9. Махов А.Е. Фигуры // Европейская поэтика от античности до эпохи Просвещения: Энциклопедический путеводитель. М.: Издательство Кулагиной; 1пШ<1а, 2010. С. 437-455.
10. Муравьева Л.Е. Нарративная редупликация как фигура авторефлексии литературного дискурса: дис. ... к. филол. н.: 10.02.19. М., 2017. 233 с.
11. Панов М.И. Фигуры // Педагогическое речеведение. Словарь-справочник. М.: Флинта; Наука, 1998. С. 267-270.
12. Скребнев Ю.М. Фигуры речи // Русский язык. Энциклопедия. М.: Большая Российская энциклопедия; Дрофа, 1998. С. 590-592.
13. Скребцова Т.Г. Структурный анализ детективного повествования // Структурная и прикладная лингвистика. СПб.: Издательство СПбГУ, 2012. Вып. 9. С. 80-94.
14. Тахо-Годи А.А. Комментарии к трактату Дионисия «О соединении слов» // Античные риторики. М.: Издательство МГУ, 1978. С. 287-345.
15. Тюпа В.И. Фигуры нарративные // Тезаурус исторической нарратологии (на материале русской литературы): экспериментальный словарь. М.: Эдитус, 2022. С. 249-250.
16. Чуковская Л.К. Софья Петровна // Чуковская Л.К. Софья Петровна; повести, стихотворения. М.: Время, 2012. С. 9-114.
17. Шкловский В.Б. Сюжет в кинематографе // Шкловский В.Б. За 60 лет: Работы о кино. М.: Искусство, 1985. С. 16-20.
18. Эйхенбаум Б.М. Проблемы поэтики Пушкина // Эйхенбаум Б.М. Сквозь литературу. Л.: АСАОБМ1Л, 1924. С. 157-170.
19. Finney de J. Figure // Dictionnaire de la linguistique. Paris: Quadrige / PUF, 1995. P. 140.
20. Genette G. Discours du récit // Genette G. Figures III. Paris: éditions du Seuil, 1972. P. 65-282.
21. Prince G. Л Dictionary of Narratology. Lincoln, London: University of Nebraska Press, 2003. 126 р.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Arnold I.V. Implikatsiya kak priyem postroyeniya teksta i predmet filologich-eskogo izucheniya [Implication as a Method of Constructing a Text and the Subject of Philological Study]. Voprosy yazykoznaniya, 1982, no. 4, pp. 83-91. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collection of Research Papers)
2. Barthes R. (author), Kosikov G.K. (transl.). Vvedeniye v strukturnyy analiz khu-dozhestvennykh tekstov [Introduction to the Structural Analysis of Literary Texts]. Frantsuzskaya semiotika: Ot strukturalizma k poststrukturalizmu [French Semiotics: From Structuralism to Poststructuralism]. Moscow, Progress Publ., 2000, pp. 196-238. (Translated from French to Russian).
3. Bel'chikov Yu.A. Ellipsis [Ellipsis]. Russkiy yazyk. Entsiklopediya [Russian Language. Encyclopedia]. Moscow, Bol'shaya Rossiyskaya entsiklopediya Publ., Drofa Publ., 1998, рp. 638-639. (In Russian).
4. Demetrios. O stile [About Style]. Antichnye ritoriki [Ancient Rhetorics]. Moscow, Moscow State University Publ., 1978, pp. 237-285. (Translated from Greek to Russian).
5. Eykhenbaum B.M. Problemy poetiki Pushkina [Problems of Pushkin's Poetics]. Eykhenbaum B.M. Skvoz' literaturu [Through Literature]. Leningrad, ACADEMIA Publ., 1924, pp. 157-170. (In Russian).
6. Finney de J. Figure. Dictionnaire de la linguistique. Paris, Quadrige / PUF, 1995, pp. 140. (In French).
7. Gasparov M.L. Ellipsis [Ellipsis]. Literaturnyy entsiklopedicheskiy slovar' [Literary Encyclopedic Dictionary]. Moscow, Sovetskaya entsiklopediya Publ., 1987, p. 509. (In Russian).
8. Genette G. Discours du récit. Genette G. Figures III. Paris, Editions du Seuil, 1972, pp. 65-282. (In French).
9. Genette G. (author), Pertsov N.V. (transl.). Povestvovatel'nyy diskurs [Narrative Discourse]. Genette G. Figury [Figures]: in 2 vols. Vol. 2. Moscow, Sabashnikovy Publ., 1998, pp. 60-281. (Translated from French to Russian).
10. Makhov A.E. Figury [Figures]. Evropeyskaya poetika ot antichnosti do epokhi Prosveshcheniya: Entsiklopedicheskiy putevoditel' [European Poetics from Antiquity to the Enlightenment: An Encyclopedic Guide]. Moscow, Kulagina Publ., Intrada Publ., 2010, pp. 437-455. (In Russian).
11. Panov M.I. Figury [Figures]. Pedagogicheskoye rechevedeniye. Slovar'-spravoch-nik [Pedagogical Speech. Dictionary-Reference]. Moscow, Flinta Publ., Nauka Publ., 1998, pp. 267-270. (In Russian).
12. Shklovsky V.B. Syuzhet v kinematografe [Plot in Cinematography]. Shk-lovsky V.B. Za 60 let: Raboty o kino [For 60 Years: Works on Cinema]. Moscow, Iskusst-vo Publ., 1985, pp. 16-20. (In Russian).
13. Skrebnev Yu. M. Figury rechi [Figures of Speech]. Russkiy yazyk. Entsiklopediya [Russian Language. Encyclopedia]. Moscow, Bol'shaya Rossiyskaya entsiklopediya Publ., Drofa Publ., 1998, pp. 590-592. (In Russian).
14. Skrebtsova T.G. Strukturnyy analiz detektivnogo povestvovaniya [Structural Analysis of Detective Narrative]. Strukturnaya i prikladnaya lingvistika [Structural and Applied Linguistics]. Issue 9. St. Petersburg, St. Petersburg State University Publ., 2012, pp. 80-94. (In Russian).
15. Takho-Godi A.A. Kommentarii k traktatu Dionisiya «O soyedinenii slov» [Comments on the Treatise of Dionysius "On the Connection of Words"]. Antichnyye ri-toriki [Ancient Rhetorics]. Moscow, Moscow State University Publ., 1978, pp. 287-345. (In Russian).
16. Tyupa V.I. Figury narrativnyye [Narrative Figures]. Tezaurus istoricheskoy nar-ratologii (na materiale russkoy literatury): eksperimental'nyy slovar' [Thesaurus of Historical Narratology (Based on Russian Literature): Experimental Dictionary]. Moscow, Editus Publ., 2022, pp. 249-250. (In Russian).
(Monographs)
17. Culler D. (author), Georgiyev A. (transl.). Teoriya literatury: kratkoye vvedeniye [Literary Theory. A Very Short Introduction]. Moscow, Astrel' Publ., AST Publ., 2006. 158 p. (Translated from English to Russian).
18. Prince G. A Dictionary of Narratology. Lincoln, London, University of Nebraska Press, 2003. 126 p. (In English).
(Thesis and Thesis Abstracts)
19. Efimenko A.E. Figura analepsisa iporozhdeniye narratsii [The Figure of Analep-sis and the Generation of Narration]. PhD Thesis. Moscow, 2022. 239 p. (In Russian).
20. Murav'yeva L.E. Narrativnaya reduplikatsiya kak figura avtorefleksii literatur-nogo diskursa [Narrative Reduplication as a Figure of the Autoreflexion of Literary Discourse]. PhD Thesis. Moscow, 2017. 233 p. (In Russian).
Ефименко Александр Евгеньевич, Ланьчжоуский университет.
Кандидат филологических наук, преподаватель факультета русского языка Института иностранных языков и литератур. Научные интересы: теория литературы, нарратология, теория фигур, русский формализм, советский и французский структурализм. Е-mail: yalishanda1966@vk.com ORCID ID: 0000-0002-1922-7833
Alexander E. Efimenko, Lanzhou University.
Candidate of Philology, Lecturer at the Russian Language Faculty
of the Institute of Foreign Languages and Literatures. Research interests:
literary theory, narratology, figure theory, Russian formalism,
Soviet and French structuralism.
Е-mail: yalishanda1966@vk.com
ORCID ID: 0000-0002-1922-7833
