CC BY-NC-ND
92
А.В.Глинский
«ЭЛИТА» И «ТОЛПА» В ФИЛОСОФСКО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ Х. АРЕНДТ
Статья посвящена проблеме философско-политического осмысления Х. Арендт понятий «элита» и «толпа», анализу данных феноменов в свете новой формы правления прошлого века - тоталитаризма. В статье также осуществлена попытка показать, как происходит, по Гадамеру, «экзистен-циализация масс», как персональный пафос «экзистенции» становится массовым явлением.
Ключевые слова: экзистенция, тоталитаризм, толпа, элита, массы, политическая философия.
Согласно Х. Арендт, беспрецедентной особенностью конца Нового времени (Р. Гвардини) в области общественного сознания и культуры в целом явился массовый дух тоталитарных движений, превращение «толпы» в «массы».
Этот общекультурный процесс, имевший место как в Западной Европе, так и в России (хотя и по-разному), был связан, по ее мнению, с распадом национальных государств и классовых структур, составлявших это государство. Если толпа, по Арендт, - это феномен преимущественно XIX в., то для XX в. характерна и существенна не столько «толпа», сколько «масса».
Сама по себе тема «массы» - одна из ведущих тем социальной философии и философии культуры XX в.; вспомним хотя бы известные работы Х. Ортеги-и-Гассета, Э. Канетти и многих других. Однако Х. Арендт в своем труде «Истоки тоталитаризма»1, который П. Рикёр назвал «первой великой работой Арендт»2, сумела сказать некое «новое слово» по данному вопросу.
Толпу и элиту традиционно противопоставляют друг другу. В «Истоках тоталитаризма» убедительно показана парадоксальная
© Глинский А.В., 2011
вещь: элита и толпа, в особенности в кризисные эпохи ломки национального государства, оказываются совсем не противоположностями, или, если угодно, теми самыми противоположностями, которые, как известно, «сходятся». Как это возможно?
Х. Арендт показала в своей книге, что в чисто структурном отношении элита и толпа имеют общее свойство. Они - маргинальны. И элита, и толпа находятся вне системы «порядочного», т. е. нормального, среднего общества. Элита «выше» этой нормы, толпа - «ниже». Это положение элиты и толпы в рамках национального государства создает почву для их как бы неожиданного, но чреватого колоссальными последствиями сближения - сближения, которое наступает уже после краха национального государства.
Второе обстоятельство, существенное для анализа Х. Арендт понятия массы XX в., - это значение лидера, или вождя, массы. Анализируя восхождение вождей массы, Х. Арендт находит в вождях или лидерах определенное сходство с вожаками толпы. Это сходство проявляется в личностном плане, а также в общественной роли вождя. Вождь, по Арендт, в глазах масс есть воплощение «массовой судьбы» (С. 435), т. е. некоей безличной, бесчеловечной «воли».
Особым достоинством книги Х. Арендт о тоталитаризме является описание в ней феномена «экзистенциализации масс», который обрел массовый характер3. Можно даже утверждать, что именно его исследованию молодая ученица М. Хайдеггера, К. Ясперса и Р. Гвардини обязана и обретенным статусом «социального теоретика». Это дало ей основание резко и принципиально отделить свой способ мышления от «философии»4.
Падение элиты началось с ее отвращения «ко всем существующим стандартам, к любой существующей власти» (С. 435), что вылилось в желание увидеть гибель мира «фальшивой безопасности, поддельной культуры и притворной жизни» (С. 436). Предпосылкой такого настроения стал опыт Первой мировой войны, в которой такие старые добродетели, как отвага, честь и мужество, уступили место опыту «голого разрушения вкупе с унизительным ощущением себя лишь крохотным колесиком в колоссальном маховике массового убийства» (С. 436-437). Возникла элита фронтового поколения, которая не только не стала пацифистской, но, наоборот, цеплялась за свой опыт как за нечто, что давало ей основание провести границу между собой и «ненавистными респектабельными кругами» (С. 436).
Элита стремилась «погрузиться» в массы, где массовый человек с его стремлением к анонимности, бытию в качестве номера и функционированию в качестве винтика наилучшим образом отражал ее жажду раствориться, «потерять свое Я» (С. 435).
Арендт обнаруживает «экзистенциальные» мотивы и причины искреннего, даже страстного отрицания элитой гуманистических и либеральных основ буржуазного общества. Ведь идеологи XX в. сильнее, чем идеологи XIX в., были «затронуты нищетой, глубже интересовались загадками современной жизни и больнее уязвлены лицемерием» (С. 439). Фронтовое поколение избрало путь погружения в стихию разрушения как путь спасения от общества, в котором это поколение себя ощущало. Смесь из чистого действия и чистой необходимости в тоталитарных движениях как нельзя кстати соответствовала опыту фронтового поколения, т. е. опыту непрестанной деятельности в рамках роковых обстоятельств. Такой активизм позволял дать ответ на извечный вопрос: «Кто я есть?»; и этим ответом было: «Вы то, что вы сделали». Это помогало избегать социальной определенности, делать нечто героическое или преступное, но непредсказуемое и не предписанное кем-то еще. Арендт указала на точку соприкосновения между элитой и толпой, одинаково привлеченных «широковещательным активизмом» (С. 440) тоталитарных движений, выразившихся в форме государственного терроризма.
Терроризм, как писала Ханна Арендт, стал родом политического экспрессионизма, чем-то сродни философии, в которой изливались душевные переживания и неудовлетворенность, отчаяние, обида и слепая ненависть. Именно такой терроризм, который значительно отличался от терроризма прежних революционных обществ, привлекал как интеллектуальную элиту, так и толпу.
Ханна Арендт пишет не только о том, что объединяло элиту и толпу, но и о том, что их разъединяло. Толпа, в отличие от элиты, жаждала гения в «ослепительном сиянии славы» (Стефан Цвейг) и в этом следовала буржуазному обществу XIX в., которое не могло устоять перед «очарованием "ненормального" гения, гомосек-суала или еврея, чем перед простым достоинством и заслугой» (С. 441). Настроение элиты имело прямо противоположный характер. Элита стремилась к анонимности, отрицала гения и утверждала величие человека на фоне ничтожности великого.
Элите симпатизировало то, как толпа «расправляется» с прошлым, как тоталитарные движения без зазрения совести осуществляют подлоги во всех сферах интеллектуальной жизни, как уродуется историография, а элита не только безмолвствует, но сама проникается отвращением к истории. Это отвращение диктовалось местью традиционной историографии за то, что она исключала из памяти человечества неимущих и угнетенных. Тоталитарные движения, пользуясь таким предтоталитарным настроением интеллектуальной элиты, в этой подтасовке фактов преследовали цель выставить на всеобщее осмеяние официальную историю.
По мнению Арендт, буржуазия, претендовавшая быть проводником и хранителем западных традиций, своей двуличностью допустила жестокость, пренебрежение человеческими ценностями и общую аморальность. Вместе с тем Арендт подчеркивала политическую близорукость интеллектуальной элиты 20-х гг. XX в. заодно с «извращенным самоотречением, что чрезвычайно похоже на выдуманный мир и своеобразное бескорыстие масс» (С. 445). В этом причина того, почему осуществился временный союз между интеллектуальной элитой и толпой. В своей элементарной, упрощенной форме проблемы элиты становились одинаковыми и близкими умонастроению масс.
Разделение между личной и общественной сферами, их нивелирование, попытка восстановить «мистико-иррациональную цельность человека» (С. 445) было призрачной целью тоталитарных движений. Стоит отметить, что исторически такое разделение было психологическим отражением борьбы между буржуа (bourgeois) и гражданином (citoyen) в XIX в., когда буржуа боролись за частные интересы, а гражданина занимали общественные дела. Получается, что общее благо складывается из отдельных, индивидуальных интересов, сумма которых скрывала под собой простое подавление частных интересов безотносительно к общему благу. Тоталитарные движения выдвигали мировоззрение, согласно которому они сумеют овладеть человеком в целом. Вожди тоталитаризма заново переформулировали буржуазную политическую философию, которая всегда допускала совпадение политики, экономики и общества, тем самым политические институты являлись лишь фасадом, за которым скрываются частные интересы.
Следующей причиной возникновения союза между элитой и толпой она называет сходное ожидание элиты и толпы того, что они первыми «выйдут» из структуры национального государства и рамок классового общества. Для них было реальностью ощущение того, что за ними следом идут бесконечные массы, на которых и элита, и толпа по-своему возлагали надежды. Толпа верила в то, что массы помогут выходцам из толпы прорваться к власти, но тоталитаризм пресек такой дух предприимчивости, угрожавший тотальному господству. Массы были верным материалом для формирования механизмов функционирования и существования машины подавления. Именно внутренний мир и частную мораль массового человека, обывателя легче всего разрушить, потому что он ни о чем не думает, кроме спасения своей жизни.
«Безрассудные дети» XX в., как называет интеллектуальную элиту Х. Арендт, были потрясены перспективами происходящего еще до того, как тоталитарные режимы приступали к совершению
своих величайших преступлений. Ведь для вождей масс нет ничего страшнее, чем более высокая форма умственной деятельности, свободная инициатива. Таким образом, по мнению Арендт, ослепшая элита и мятущаяся толпа сошлись на какое-то время так, что возникла искра для разгорающегося костра тоталитаризма.
Примечания
1 Arendt H. The Origins of totalitarianism. N.Y.: Harcourt, Brace & World, Inc., 1966.
Арендт Х. Истоки тоталитаризма / Пер. с англ. И.В. Борисовой и др.; послесл. Ю.Н. Давыдова; под ред. М.С. Ковалевой, Д.М. Носова. М.: ЦентрКом, 1996. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием номера страницы.
2 Рикёр П. Я-сам как другой. М.: Гуманитарная литература, 2008. С. 234, прим. 1.
3 Ср.: «...Ясперс в середине 30-х гг., после того как с ужасом обнаружил разруши-
тельные последствия неконтролируемого экзистенциального пафоса, трансформировавшегося в искаженную форму массовой истерии националистического "прорыва", поспешил отодвинуть понятие экзистенциального на второе место, а разум вновь поставить на первое» (Гадамер Х.-Г. Экзистенциализм и философия экзистенции (1981) // Гадамер Х.-Г. Пути Хайдеггера. М.: Пропилеи, 2007. С. 8-9).
4 См. интервью, взятое у Х. Арендт Гюнтером Гаусом 28.10.1964 г.: Arendt H. «What
Remains? The Language Remain»: A Conversation with Günter Gaus // Arendt H. Essays in Understanding, 1930-1954: Formation, Exile and Totalitarianism. N.Y.: Schocken Books, 1994. P. 1-2.
