CC BY
106
АНАЛИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ ОПРОСОВ
1
1. Элита и "масса" в общественном мнении: проблема социальной элиты
Кризис общества — кризис элиты. Один из компонентов затяжного кризисного перелома, который наблюдается в российском постсоветском обществе, — разрушение системы социокультурных ориентиров и образцов, а вместе с тем — кризис элитарных структур, деформация их ролей и связей с "массовыми" структурами общества. Элита утрачивает свое значение, если "массы" перестают воспринимать ее символические и инструментальные функции (трансляция интегративных образцов, кодов культуры, поведенческих правил и т.д.). Значительная часть современных дискуссий о нравственной деградации лишившегося своих духовных лидеров общества и вместе с тем о распаде и деградации самих интеллектуальных и правящих элит, потерявших общественное признание, концентрируется вокруг этой проблемы. При этом нередко смена природы и функций элитарных структур воспринимается — и прежде всего носителями этих структур — только в эмоциональнотрагическом ключе.
Представляется, что предпосылкой перехода к социологическому анализу проблемы должно быть уточнение некоторых исходных категорий. Принято выделять элиты по их профессиональному месту, по роду их "занятий" в обществе, и, соответственно, говорить об интеллектуальных, политических, военных, экономических, культурных и т.п. элитах. Поскольку характер любых элитарных структур определен в первую очередь их функциями в обществе, целесообразно также разделять элитарные структуры по способу исполнения ими своих функций по отношению к обществу, к "массе", к социальным институтам. (Под элитарными структурами можно понимать определенные социальные группы, или слои, в функциональных рамках соответствующих способов действия.)
Элита "публичная" и элита "социальная". "Публичную" элиту составляют те деятели или группы, которые обращаются к обществу, как к зрителям, слушателям, последователям, сторонникам (публике в широком смысле слова). Эта категория элиты действует преимущественно через системы и средства массовой информации. К ней относятся не только профессиональные публицисты или комментаторы, но и специалисты — политики, ученые, юристы, военные и т.д., поскольку они оперируют вне своего профессионального круга и "предъявляют себя" публике через СМИ. Публичная элита непременно демонстративна, способна заинтересовать, вдохновить, оценить, дискредитировать, декларировать обобщенные образцы поведения, но в ее функции не может входить передача практических образцов, специальных знаний или, скажем, выработка программ. Она ориентируется на "общую публику", на неспециализированную аудиторию. Поэтому, кстати, численность публичной элиты ограничена немногими десятками лиц, — это определяется возможностями самого поля массового внимания (или, фигурально выражаясь, размерами подиума).
К "социальной" элите можно отнести те группы и структуры, которые оперируют в поле повседневности и обеспечивают передачу практических образцов, установок, ориентиров (через обучение, подражание). Средствами действия выступают преимущественно личные
коммуникации и контакты. Способность задавать или переосмысливать образцы поведения (служить "примером") связана у этих структур с более высоким социальным статусом социально-элитарных групп по отношению к общему уровню. Наиболее очевидные, эмпирически проверяемые показатели такого статуса — более высокий уровень образования и более высокие позиции в иерархии социального управления. Социальная элита многочисленна и потому доступна для массового выборочного исследования.
Выделенные два типа элитарных структур не исчерпывают список возможных их вариантов. В каждой сфере деятельности или профессиональной группе формируется и воспроизводится своя "специализированная" элита, полем действия которой является не общество, а соответствующая группа. На принятие решений, особенно политических, влияют различные группы советников, лоббистов и пр., которые могут рассматриваться как специфические ("закрытые") элитарные структуры. В данном случае такого рода образования остаются вне поля рассмотрения.
"Советская" модернизация и элитарные структуры. Российская история практически не знала "нормальных" общенациональных элит, которые выступали бы держателями универсальных ценностей и норм. Сословно-сег-ментированное общество в условиях запаздывающей модернизации было плохой питательной средой для таких элит и даже для самой функции поддержания образца. Зато оно стимулировало несколько поколений "трансформационных" элитарных структур, функции которых состояли в разрушении традиционных образцов и установлении новых. Различаясь по социальному генезису и социальной мифологии, все они — от дворцовых авантюристов до "пролетарских" революционеров — пытались авторитарными средствами "подымать на дыбы", "поворачивать" и "переворачивать" общество, и потому каждое из них стремилось закрепить обособленные от общества институты насилия и обособленное положение связа-ных с ними структур, претендовавших на элитарность. С этим связаны и различные варианты социально-героиче-ской мифологии (сюжеты о "борцах", "новых людях", "людях особого склада" и соответствующих потаенных структурах).
В рамках советского общества бюрократическая ("номенклатурная") скрытая пирамида власти использовала эту традицию преимущественно в декоративных целях (героические образцы прошлого, показательные "передовики" самоотверженного труда и прочие "знатные люди"). Ни реально властвующая структура, ни прикрывающая ее публично-декоративная "знать" не могли составить общезначимой элиты уже потому, что обе претендовали на исключительность. Общезначимой оказывалась иная, отчасти скрытая или стыдливо скрываемая структура образцов обыденного благополучия, скроенная по "средним" меркам городской культуры. Эта структура, носителем которой прежде всего можно считать социальную элиту общества, была достаточно массовой и мощной, чтобы в какой-то мере стабилизировать общество.
Характеристика кризиса. Изложенные выше соображения позволяют уточнить адресность современного кризиса элитарных структур в российском обществе: происходит прежде всего кризис публичной элиты, той самой, которая пережила короткий расцвет в лучшие годы перестройки и гласности. Только в эти годы создалась возможность формирования этой особой, беспреце-
дентной в отечественной истории структуры, которая сыграла уникальную роль в разрушении тоталитарного строя. С ее деятельностью свгзаны как сильные, так и слабые стороны "перестроечных" процессов, их специфика и противоречивость.
Численность публичной элиты периода перестройки (точнее, ее "первого ряда") — если рассматривать ее как социальную группу — ограничивалась несколькими десятками ярких имен, которые пользовались доверием демократически настроенной части общества и оказывали определенное влияние на действия и лозунги "горбачевской" партийной верхушки. С современных позиций все компоненты приведенного выше утверждения нуждаются в оговорках. Демократические настроения тех лет, поддерживаемые эйфорией первых шагов либерализации политического режима (гласность, "помилование" диссидентов), как известно, оказались "питательным бульоном" взаимоисключающих течений демократизма, либерализма, национализма, неосоциализма, неопочвенничества и т.д. Двусмысленные с самого начала отношения между властью и либерально-интеллигентской элитой поддерживали одну из самых живучих и опасных иллюзий российской истории — иллюзию разумного, "просвещенного" деспотизма. С ней связаны престиж "нового мышления" и надежды на "плановые" реформы в обществе.
"Перестроечная" элита явилась откровенно публицистичной: Солидные ученые и парламентские трибуны выступали перед массовой публикой и воздействовали на нее исключительно как публицисты. Притом исполнявшие довольно простую и популярную задачу — выразить то, что уже было известно, что передавалось исподтишка в прошлые годы. Примеры обстоятельного, особенно экономического, анализа оказывали значительно менее заметное влияние на умы, чем сама возможность "назвать вещи своими именами". Примечательно, что публицистическая функция на время приравняла к властителям дум, наряду с учеными, писателями, депутатами и другими тогдашними персонажами "публичного действия", также профессиональных телекомментаторов и рок-певцов нового (по тем временам) социально-критического стиля.
Крушение надежд на планомерную трансформацию тоталитарного общества в демократическое привело к переоценке перестройки, М.Горбачева, а вместе с тем и "публичной" перестроечной элиты в общественном мнении. Разумеется, дело не только в разрушении иллюзий, но и в уходе со сцены тех переходных социальных и психологических структур, которые нуждались в таких иллюзиях. Отыграв свою роль, публичная элита "перестроечных" лет неизбежно утратила свои функции стимулятора общественных настроений (как утрачивают их и система массовой коммуникации, печать, телевидение), другие же функции ей несвойственны. Многие из представителей этой группы сегодня определяют доминирующий в СМИ тон уныния и разочарования в перестройке и реформах, часть из них увлечена установками национализма и державности. Очень немногие находят позиции для глубокой аналитической или практической профессиональной работы. В этом, как представляется, существо кризиса публичной элиты. Трансформации и потрясения испытывают и другие элитарные структуры, но эти процессы имеют иную природу.
"Новые" или "старые" элиты? В строгом смысле слова те группы активистов, которые задают тон в структурах бизнеса или власти, могут быть лишь уподоблены элитам, поскольку отсутствуют необходимые традиции и механизмы их социального воспроизводства. Их пока не всегда можно отличить от клик, кланов, организованных
групп (распространенные сравнения с мафией носят скорее метафорический и оценочный характер). В принципе часть ныне действующих групп такого рода может, обретя устойчивость, превратиться в элитарные структуры.
Понятно, что нынешние функции и перспективы групп с элитарными претензиями или потенциалом заслуживают обстоятельного анализа. В настоящее время он основательно затруднен не столько из-за скудости материала, сколько из-за распространенности непродуктивных стереотипов его восприятия.
Первый из них построен на обвинениях в коррупции, связях с преступными группировками и т.п. атрибутами "криминальной революции". Эти обвинения, как известно, служат одной из главных опор всей политической критики, использующей аргументацию популистского типа. Такая аргументация довольно популярна: примерно половина опрошенных горожан (сентябрь 1994 г.) полагает, что коррупция в правящем аппарате сейчас сильнее, чем в "советские" времена. Серьезные сравнения здесь затруднены ввиду слабости юридической практики и статистики в делах о коррупции. В плане же чисто социологического анализа коррумпированность функционеров — признак новых элитарных структур, лишенных как социально-репрессивного контроля, так и нормальных правовых, нравственных и антропологических ("человеческих”) рамок. Высокий уровень коррупции — тяжелая болезнь роста практически всех модернизирующихся обществ.
Другой стереотип восприятия новых элитарных структур связан с генезисом их личного состава. Согласно многочисленным и нередко довольно представительным исследованиям, преобладающая часть формирующейся бизнес-элиты, равно как и элиты власти (включая закрытые структуры), может быть представлена как номенклатура "старых" партийно-советских, административных или хозяйственных органов либо как их потомки, родственники и т.п. Отсюда распространенные доводы относительно того, что после всех потрясений перестройки и реформ командные функции остались у того же социального слоя. Этот способ аргументации вызывает принципиальные возражения.
Во-первых, не было никаких оснований рассчитывать на то, что новые элитарные структуры могли бы сформироваться вне влияния и наследия старых, "советских", которые за время своего господства монополизировали все каналы социального и профессионального продвижения. Превращение — а поначалу даже просто переименование — номенклатурных назначенцев в "независимых" политиков или хозяев производства было повсеместным и неизбежным при заданном всей советской историей распределении социальных ресурсов. Можно утверждать, что эта ситуация в каком-то виде сохранится на ближайшие поколения.
Во-вторых, нельзя считать "социальное происхождение" решающим фактором детерминации деятельности людей, какие бы номенклатурные должности они ни занимали. (В преувеличении роли происхождения, несомненно, сказывается методологическое наследие примитивных "классовых" доктрин: вульгаризованный марксизм видит зависимость человека от его классовой группы и его происхождения, для социологического подхода более характерен поиск зависимости поведения от социального института.)
"Действующая" номенклатура всегда ориентировалась на иерархическую структуру партийного господства и контролировалась ею. Крушение этой централизованной структуры изменило ситуацию кардинальным образом. Оставшись без партийной опеки, номенклатура неизбеж-
но превращается в бывшую, она вынуждена искать иные ориентиры и нормативы своего поведения. (Остаются, правда, стереотипы мышления, а также — что более важно — групповые, клановые связи, но они сами по себе не делают погоды.) Независимо от социального происхождения, политических верований и пристрастий функционер, попавший в ситуацию жесткой экономической или политической ("аппаратной") конкуренции, вынужден приспосабливаться к ней и действовать в соответствии с ее правилами. Конечно, никакой единой и общепризнанной системы "правил" здесь не существует, тем более в условиях всеобщей нестабильности и неорганизованности, специфической для переходного времени в отечественных условиях. Приходится выбирать между различными уровнями возможной активности и адаптации к наличным условиям — от достаточно цивилизованных и перспективных до примитивно-жульнических и краткосрочных. Траектория движения активистской группы или личности между такими уровнями, видимо, и определяет характер их возможного статуса в элитарных структурах.
Положение социальной элиты: предварительные замечания. Согласно сказанному ранее, в качестве социальной элиты рассматривается "продвинутая" часть общества, принципиальная функция которой состоит в передаче практических, повседневных образцов действия.
Если в условиях партийно-советского режима публичной элиты не могло быть, социальная элитарная структура существовала. Ее роль трактовалась, правда, преимущественно как чисто техническая (инструментальная или профессиональная: учитель учит детей, врач лечит больных и т.д.). Предполагалось, что поддержание ценностей, интегрирующих людей в общество, является монополией правящей верхушки с ее идеологическим аппаратом. (На деле такая модель никогда не могла быть реализована полностью.) В обстановке распада "центральных" ценностных структур функции социальной "периферии" — как, впрочем, и социально-пространст-венной, географической — растут и расширяются. Если на людей, на массы не действуют больше ни устрашение, ни какие бы то ни было соблазнительные призывы, повседневный образец становится особо важным, может быть, даже единственным действующим ориентиром социальной нормы и барьером на пути всеобщего распада.
Отсюда и особая важность анализа ориентаций "продвинутого" слоя общества в сравнении с остальной, условно говоря, "рядовой" массой. Соотношение позиций, которое выявляет такое сравнение, позволяет судить о состоянии социальных ресурсов, о направленности вектора общественных настроений.
Социальная элита: эмпирическая база анализа. Все дальнейшие суждения строятся на основе исследований общественного мнения, проведенных ВЦИОМ. Наиболее надежным источником являются результаты мониторинговых исследований 1993—1994 гг., сведенные вместе и представленные как единый массив данных (более 47 тыс. респондентов, репрезентирующих городское и сельское население России; с марта 1993 по март 1994 г. ежемесячно опрашивалось по 4000 человек).
В этом массиве 28 561 респондент представляли занятое население (60% всех опрошенных). Из этого числа одна треть (33%) — руководители предприятий, подразделений, специалисты с высшим и средним специальным образованием ("руководители и специалисты", собственно и репрезентирующие социальную элиту). По укрупненным отраслям здесь представлены промышленность и транспорт (3315 человек); культура, образование, здравоохранение (3393 человека); управление (495 человек);
армия, милиция, суды (336 человек). Две трети — это работники различных отраслей, не имеющие специального образования и не исполняющие руководящих функций ("остальные").
По уровню образования группа руководителей и специалистов заметно отличается от остальных работников (в % к числу опрошенных, 47 343 человека):
Группы Образование
ниже среднего среднее высшее
Руководители и специалисты 4 52 44
Остальные 42 55 3
Обращает на себя внимания почти полная симметричность "крайних" показателей (по диагонали) при близости "средних": элитарная группа состоит почти исключительно из лиц со средним и высшим образованием (в пропорции 5:4), остальная же масса — из обладателей среднего и более низкого образования (в той же примерно пропорции).
Исключение из рассмотрения неработающего населения объясняется чисто техническими соображениями (в частности, сложностью дифференцировать различные группы среди пенсионеров) и вряд ли существенно искажает принципиальное распределение мнений.
Помимо упомянутого сводного материала мониторинга общественного мнения в ряде случаев используются данные позднейших исследований, в частности сводные результаты четырех мониторинговых опросов с апреля по июль 1994 г.
Положение руководителей и специалистов. Среднедушевой доход в группе руководителей и специалистов за период составил 48 ООО руб., у остальных — 38 ООО руб. (в сегодняшних условиях эти цифры служат лишь показателем соотношения доходов).
Март 1993 — март 1994 гг.
В % к числу опрошенных: N=47 343 человека (все) N=9432 человека (руководители и специалисты)
Апрель — июль 1994 г.
В % к числу опрошенных: N=10 373 человека (все) N=1750 человек (руководители и специалисты)
«Можно жить» ЕНЕ
«Можно терпеть» 03 «Терпеть... невозможно»
Затрудняюсь ответить» I
Рис. 1. «Запас прочности»
Таблиц/а 1
Оценки материального положения своей семьи:
(в % к числу опрошенных, 28 561 человек, объединенный массив 1993—1994 гг, занятые)
Варианты ответов Рук-ли и спец-ты Остальные
Очень хорошее 0.7 0.5
Хорошее 7.9 5.1
| Среднее 53.6 48.0
|Плохое 30.0 35.1
Очень плохое 6.5 9.2
| Затрудняюсь ответить 1.2 2.1
Таблица 2
Какие из проблем общества беспокоят Вас больше всего? (В % к числу опрошенных, 28 561 человек, объединенный массив 1993—1994 гг, занятые.)
Варианты ответов Рук-ли и спец-ты Остальные
Дефицит товаров 14.3 19.2
Рост цен 77.1 85.5
Безработица 32.9 39.6
Экономический кризис 54.9 44.6
Преступность 65.6 64.5
Кризис морали, культуры 40.0 22.1
Ухудшение окружающей среды 31.2 28.9
Межнациональные отношения 18.0 16.3
Уход от идеалов социальной справедливости 7.6 7.1
Коррупция 23.4 22.7
Слабость власти 34.5 31.2
Конфликты в руководстве 23.0 23.2
Угроза диктатуры 4.6 5.0
Конфликты на границах 12.2 13.1
Таким образом, группа "руководители и специалисты" имеет более высокий (на одну четверть) уровень доходов и дает более позитивные оценки собственному положению.
Проблемы общества глазами социальной элиты. Как
видим (табл. 2), социальную элиту меньше беспокоят "практические" проблемы (цены, дефицит, безработица) и больше — политические и идеологические (слабость власти, межнациональные отношения).
Примечательно, что самое крупное расхождение между оценками двух выделенных групп (в два раза) по поводу значения кризиса морали и культуры. По таким позициям, как коррупция, слабость власти, конфликты в руководстве, практически нет различий в мнениях элиты и остальной массы.
"Запас прочности": элита и масса. В обоих массивах (табл. 3) мнения "продвинутой" группы заметно смещены в сторону более оптимистических, в то время как средние суждения ("можно терпеть") почти не отличаются от суждений рядовых, а самые пессимистические несколько менее часты.
Таблица 4
Как Вы считаете, экономические реформы сейчас, (в % к числу опрошенных, сводные данные по опросам ап-
Варианты ответов Рук-ли и спец-ты Остальные Всего
Следует продолжать 40 28 31
Следует прекратить 21 31 29
Затрудняюсь ответить 38 41 39
Опрошено (человек) 1750 2954 10343
Апрель—июль 1994 г.
В % к числу опрошенных: N=10 373 человека (все) N=1750 человек (руководители и специалисты)
«Продолжать» «Прекратить» §Э «Затрудняюсь ответить» СП
(в % к числу опрошенных, март 1993 г.
Мнения опрошенных о ситуации
Рис. 2. Реформы: продолжать или прекратить?
В целом "запас прочности" этой элитарной группы на несколько пунктов больше, чем у остальной массы. Это существенно, поскольку тем самым как бы предопределяется более позитивное отношение элитарной группы к реформам (табл. 4).
В данном случае позиция "продвинутой" группы уже существенно отлична от "массовой": только здесь число сторонников продолжения реформ вдвое больше числа их противников, а также превышает число затруднившихся ответить. Причем доля отказавшихся отвечать почти одинакова во всех группах (около 40% опрошенных в каждой группе). Если правомерно говорить о существовании практической социальной опоры реформ, то именно социальная элита общества прежде всего исполняет эту роль в обществе, в рамках общественных и собственных возможностей, как правило, без проявлений энтузиазма и часто без осмысления своей роли. Уровень неуверенности и сомнений социальной элиты, как видно из табл. 4, мало отличается от общемассового, но надежд на реформы все же заметно больше. Социальная элита не может возвышаться над массами, она способна лишь "на полшага" их опережать.
Следует, конечно, отличать декларативное, заявленное отношение к реформам от практического. Общественным настроениям, особенно в столь запутанной пе-
Таблица 3
Варианты ответов Март 1993 г. — март 1994 г. Апрель—июль 1994 г.
Рук-ли и спец-ты Другие Всего Рук-ли и спец-ты Другие Всего
"Все не так плохо, и можно жить” 11.9 7.2 8.6 15.7 9.0 9.7
"Жить трудно, но можно терпеть" 53.3 52.6 52.6 49.5 51.2 50.8
"Терпеть...уже невозможно" 29.5 30.5 32.6 28.6 32.6 32.8
Затрудняюсь ответить 5.1 5.7 5.7 6.5 7.3 .6 |
реходной ситуации, как нынешняя, неизбежно присуще амбивалентное отношение к происходящему*. Практически стремится адаптироваться к новой ситуации и использовать ее значительно больше людей, чем заявляет о своем одобрении реформ.
В данной статье отмечены лишь некоторые особенности поведения социальной элиты, с этой целью взят узкий круг вопросов. Анализ других реакций этой общественной структуры показывает, что, например, по политическому развитию, по уровню этносоциальных барьеров и комплексов рассматриваемая группа почти не выделяется на общем фоне. Ее "продвинутость" имеет важное, но ограниченное значение.
ЮЛ.Лев ада
2. Критерии бедности в современной России
Бедность — важный социальный феномен современного общества, представляющий немалую опасность как для стабильности общества в целом, так и для социаль-но-психологического самочувствия россиян. Растет число исследований, посвященных этой проблеме. Различные подходы и критерии часто рассматриваются как конкурирующие. Однако, принимая во внимание чрезвычайную сложность явлений и процессов бедности, логичнее предположить, что в большинстве случаев эти подходы дополняют друг друга. В данной связи представляет интерес попытка показать многомерную структуру бедности и построить на этой основе интегральную классификацию ее форм и проявлений. Такая классификация имеет смысл как в теоретическом (изучение проблемы), так и в практическом (более эффективная борьба с бедностью) аспектах. Материалы обследований, проводимых ВЦИОМ, позволяют подтвердить, видоизменить или опровергнуть эту классификацию.
Абсолютная бедность и ее уровни в современной России. Ядро проблемы бедности составляет наличие в обществе людей, семей, социальных групп и категорий населения, чьи доходы не достигают определенной минимальной величины и чье потребление находится ниже некоторых минимальных нормативов. Бедность, при которой доходы той или иной семьи, группы, слоя не достигают данной величины, можно рассматривать как абсолютную.
В нынешней России отчетливо выделяются три степени абсолютной бедности. Во-первых, нищета — наиболее глубокая острая степень бедности, во-вторых, нужда — средняя степень и, в-третьих, необеспеченность — умеренная степень.
В положении абсолютной нищеты находятся люди, не имеющие физиологического минимума средств к жизни. Это те, кто стоит на грани постоянного недоедания, если не голода, или за этой гранью. Сегодня показателем такой грани можно считать стоимость простейшего набора продуктов питания. По официальным данным, в 1993 г. денежные доходы ниже стоимости этого продуктового набора получало 10—15% населения, за первые восемь месяцев 1994 г. — менее 10%**.
* См.: Левада ЮЛ. Факторы и ресурсы общественного мнения в условиях "постмобилизационного" общества // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1994. № 5. С . 16—20.
** Госкомстат РФ. Социально-экономическое положение России. Январь—август 1994 г. С. 66; Госкомстат РФ. Социально-экономическое положение РФ. Экономический обзор. 1994. № 3. С. 75. Близкую цифру (13%) дает использованные в расчетах ВЦИОМ оценки экспертов (Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1994. № 4. С. 25.)
В разработках Центра по изучению уровня жизни (ВЦУЖ) при Министерстве труда РФ выделяется еще более низкая степень пауперизации— люди, чей душевой доход не превышает минимальной заработной платы (их число в конце 1993 — начале 1994 гг. достигало 5%*).
Нужда (средний уровень бедности) охватывает те группы населения, которым хватает средств на простейшие физиологические нужды, но которые не могут удовлетворить полностью социальные потребности, даже самые элементарные. В этих группах обычно нет регулярного недоедания, но не обновляется одежда и обувь, нет средств на лечение, отдых, развлечения и т.п. В сегодняшней ситуации верхнюю границу нужды образует официальный прожиточный минимум, фактически и являющийся у нас показателем именно социального минимума (в отличие от стоимости одного продуктового набора, указывающего примерные пределы чисто физиологического минимума). Таким образом, в состоянии нужды оказываются люди, доходы которых меньше официального прожиточного минимума, но больше его двух третей (стоимость минимального продуктового набора). Судя по официальной статистике, к этой категории относилось 15—20% населения в 1993 г. и 10—15% в январе—августе 1994 г.** Наконец, необеспеченностью (умеренной степенью бедности) — переходом от бедности к "небедности", можно считать уровень жизни, при котором удовлетворяются элементарные потребности (как физиологические, так и социальные), но остаются неудовлетворенными потребности сложные и высокие. В таких условиях люди более или менее сытно едят (хотя рацион здесь отнюдь не сбалансирован и питание нельзя считать здоровым), обновляют одежду, лечатся, отдыхают. Однако все это делается на уровне и в формах, недостигающих образцов, считающихся в рамках данной культуры нормальными и достойными. Иными словами, здесь обеспечен прожиточный минимум, но нет достатка.
В качестве показателя примерной границы последнего можно использовать удвоенную величину официального прожиточного минимума, которая, по мнению специалистов (ВЦУЖ)***, в среднем достаточна, чтобы удовлетворить нормальные (а не только элементарные) нужды человека. Ориентировочные прикидки позволяют отнести к необеспеченным 30—40% населения****. Похоже, что грань между достатком и необеспеченностью характеризует также самооценки нормы бедности самим населением и экспертами в разработках сотрудников ВЦИОМ*****. Население по результатам опросов ВЦИОМ склонно рассматривать прожиточный минимум не как доход, обеспечивающий только физическое выживание (этого мнения придерживаются менее 15%), а как такой уровень доходов, который обеспечивает человеку скромное, приличное существование (так считают свыше 70% опрошенных).
Хотя в отдельных расчетах получаются неодинаковые величины, существенно, что фактически почти во всех исследованиях используется различение уровней абсолютной бедности (табл. 5). 4
* Бобков В. Богато жить на запретишь, бедно — тоже // Российская газета. 1994 г. 31 мая.
** Госкомстат РФ. Социально-экономическое положение России. Январь—август 1994 г. С. 66; Госкомстат РФ. Социально-экономическое положение РФ. 1994. № 4. С. 69.
*** Бобков В. Богато жить... // Российская газета. 1994. 31 мая.
**** Госкомстат РФ. РФ в цифрах в 1993 г. С. 279—280; Социально-экономическое положение РФ. № 5. С. 67—70; Мигранова Л., Бобков В., Литвинов В. Богатые богатеют, бедные беднеют // Независимая газета. 1994. 5 июля.; Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1994. № 4. С. 25—29.
***** Экономические и социальные перемены... 1994. № 4. С. 25—29.
