CC BY
45
А.В. ПОЛОСИН, К.О. ТЕЛИН*
ЭЛЕКТОРАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ РОССИЙСКИХ ГРАЖДАН в контексте ПРЕЗИДЕНТСКИХ ВЫБОРОВ 2018 ГОДА (СЕМАНТИКО-ПОЛЕВОЙ ПОДХОД)
Аннотация. Данная статья посвящена рассмотрению электорального поведения российских граждан через призму тех методологических подходов, что позволяют избежать недостоверных исследовательских результатов, нередко свойственных каноничным социологическим инструментам. Речь, в первую очередь, о теории поля К. Левина, позволяющей исследовать поведение граждан через дихотомию полевых и волевых образцов, а во вторую - о технологиях семантического манипулирования, нередко оказывающих значительное внешнее влияние на принятие гражданами политически ориентированных решений.
Наряду с изложением собственной позиции в отношении особенностей политического поведения российских граждан, авторы указывают на типовые ошибки, которые встречаются в его современных исследованиях, а именно на неадекватно высокое внимание к групповой принадлежности граждан и, с другой стороны, недооценку воздействия коммуникационного пространства как на индивидуальные предпочтения, так и на действия личности.
* Полосин Андрей Владимирович, доктор политических наук, начальник Управления по работе с регионами ГК «Росатом». Тел.: 8(495) 938-23-18; e-mail: apolosi@yandex.ru; Телин Кирилл Олегович, кандидат политических наук, научный сотрудник кафедры государственной политики факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова. Тел.: 8(910) 484-46-52; e-mail: kirill.telin@gmail.com
Polosin Andrei V., Doctor of Political Sciences, Head of the Local Communities Relations Unit, State Atomic Energy Corporation Rosatom. T.: 8(495) 938-23-18; e-mail: apolosi@yandex.ru; Telin Kirill O., Candidate of Political Sciences, research fellow, Department of Public Policy, Faculty of Political Science, Lomonosov Moscow State University. T.: 8(910) 484-46-52; e-mail: kirill.telin@gmail.com
Ключевые слова: социология; выборы; политическое поведение; прикладные исследования.
A.V. Polosin, K.O. Telin Electoral behavior of russian citizens in the context of the presidential elections of 2018 (Semantic-field approach)
Abstract. This article analyses electoral behavior of Russian citizens through the prism of those methodological approaches that allow to avoid unreliable research results, often peculiar to canonical sociological instruments. Firstly, it concerns the theory of the field of K.Lewin, which makes it possible to study citizens' behavior through the dichotomy of field and strong-willed models, and, secondly, the technologies of semantic manipulation, which often exert a significant external influence on the citizens' acceptance of politically-oriented decisions. Along with outlining their own position on the specifics of the political behavior of Russian citizens, the authors point to the typical mistakes that occur in its modern studies, namely, inadequately high attention to the group belonging of citizens and, on the other, underestimation of the impact of the communication space on preferences and actions of an individual.
Keywords: sociology; elections; political behavior; applied research.
Нищета социологии
Приближающиеся президентские выборы в России ставят серьезные вопросы не только перед политическим истеблишментом, но и перед академическим сообществом нашей страны. В последние годы пробелы в понимании мотивов и форм электорального участия всерьез обсуждались как в контексте «протестной волны» 2011-2012 гг., так и в контексте недавних избирательных сюрпризов в ряде зарубежных стран (Brexit, избрание Д. Трампа etc.); отечественная социология еще не отреагировала на этот вызов должным образом. Как следствие, масштабной критике подвергаются не только социологические структуры как таковые, но и устоявшиеся в прикладной социологии инструменты [Никифоров, 2016; Задорин, 2012; Рогозин, 2014; Иноземцев, 2016].
В наши задачи не входит подробное рассмотрение этих критических позиций, заметим лишь, что в ряде моментов нельзя не согласиться с их основным посылом: по целому ряду ключевых социально-экономических проблем обществу пытаются навязать во многом ложный консенсус. Отчасти этот консенсус связан с
«фальсификацией предпочтений», как характеризует ее, к примеру, Т. Куран, отчасти - с навязанной кооптацией, которую, определяя ее именно как «консенсус», описывает В.Я. Гельман.
Куран, разъясняющий «фальсификацию предпочтений» в ряде публикаций [Kuran, 1995; Kuran, 1996], полагает, что под предполагаемым давлением социальной среды люди скрывают, фальсифицируют свои реальные взгляды и интересы, что в свою очередь может привести к укреплению того репрессивного аппарата, который стоит за внешним давлением, и вместе с тем к неадекватной оценке имеющейся социальной динамики [Куран, 2012]. Роль публичной социологии в этом процессе достаточно простая: с одной стороны, те или иные политические игроки могут использовать «формирующие» опросы [Круглый стол «Социология versus «формирующие опросы»... 2014], маскирующиеся под исследования, но не являющиеся таковыми, а с другой - сама привычка к определенным социологическим инструментам - методам исследования, формулировкам вопросов, очередности ответов, -несомненно, оказывает воздействие на получаемые результаты. Нельзя сбрасывать со счетов и возможность прямой ангажированности социологических структур, которые в условиях низкого насыщения рынка потребителями могут намеренно «сглаживать» собственные техники для достижения итога, наиболее привлекательного для монопсонического заказчика (например, авторитарного политического режима).
«Навязанный консенсус», о котором пишет Гельман, посвящен как раз такой перспективе; ангажированное сотрудничество или даже неформальная кооптация социологов с авторитарным режимом могут являться следствием политики самой власти, которая стремится представить в качестве невыгодных любые другие модели политического поведения, кроме безусловной легитимизации имеющегося подчинения [Гельман, 2012]. Подобное «навязывание» может иметь форму «пряника» (материальная или иная поддержка сотрудничества с действующим режимом) или «кнута» (угрозы наказания, преследования или репрессии), причем это может распространяться как на общество в целом (через подчеркивание «приемлемых образцов социального поведения»), так и на отдельные группы элиты [Пожидаева, Телин, 2016]. В итоге распространение недостоверных социологических данных, воспринимаемое режимом как инструмент для закрепления собственных позиций, может в ка-
кой-то момент превратиться в установку, убедительную и для того субъекта, который навязывает «консенсус».
Вместе с тем нельзя не отметить, что еще одной причиной несовершенства социологических данных являются и собственно методологические проблемы. Одну из таких проблем представили в 2007 г. британские социологи М. Сэвидж и Р. Берроуз, указавшие на то, что эмпирические данные, собираемые сегодня классическими социологическими инструментами, несовершенны (из-за ошибок и личного отношения интервьюеров, неискренности респондентов и т.д.), а в ближайшем будущем лавинообразно увеличится массив информации, собранный иными способами (big data), - через социальные сети, инструменты наблюдения и слежения или отчетность, подаваемую людьми в государственные и коммерческие организации [Savage, Burrows, 2007]. Довольно авторитетными сегодня являются теории, подвергающие сомнению классическую социологию: в качестве примера можно назвать и акторно-сетевую теорию Б. Латура, и структурализм с постструктурализмом. Н.Л. Полякова отмечает, что «отношение между эмпирической и теоретической социологией, которое всегда было далеко от идеала, (...) становится все более и более взаимно индифферентным» [Полякова, 2015], и в то время как современная социологическая теория все меньше базируется на эмпирических исследованиях, последние не «торопятся» пополнять своими выводами багаж теоретического знания. Кроме того, на перспективные результаты социологических исследований оказывают влияние ранее полученные данные - для сохранения массива, полученного, например, в ходе лонгитюда, достоверность новой информации зачастую не подвергается сомнению, а используемые гайды и опросники не корректируются, несмотря на возможные контекстные, поколенческие и иные изменения [Goldthorpe, 1997].
Мы можем выделить как минимум два опасных заблуждения, ограничивающих прогностический и объяснительный потенциал современной прикладной социологии в части политического поведения граждан.
Во-первых, нередко последнее оказывается увязанным с категорией «идеологических предпочтений», что, как минимум, не всегда верно с точки зрения принятия избирателем и гражданином политических решений (в частности, «деидеологизацию мотивов голосования», - прямо отмечает Ю.Г. Коргунюк [Коргунюк, 2011]). Р. Ингл-
харт указывает на большую значимость постматериальных ценностей самореализации и самовыражения для граждан экономически преуспевающих обществ [Инглхарт, 1997], Р. Дассонневиль и М. Хоге полагают, что в Европе происходит «постепенное исчезновение традиционных мотивов для голосования, не связанных с содержанием и эффективностью политического курса» [Баз80ппеуШе, Hooghe, 2015], и даже теория «размежевания» С. Липсета и С. Роккана не ставит идеологические предпочтения на первый план [Ь1р8е^ Яоккап, 1990]. В настоящей статье предполагается, что гораздо большее значение для возможных изменений политического поведения играют так называемые контекстуальные теории, которые, как указывает Г.В. Пушкарева, «не просто констатируют воздействие социального окружения на электоральный выбор, но и описывают информационно-сетевую природу такого воздействия» [Пушкарева, 2003].
Вторым ложным допущением является традиционная опора исследователей на социологический подход к политическому поведению: еще в конце 1980-х - начале 1990-х годов Р. Хакфельдт и Дж. Спраг выявили, что на направленность электоральных решений влияет не формальная принадлежность избирателя к какой-либо социальной группе, а характер реально складывающихся вокруг него межличностных взаимодействий [Huckfeldt, Я. & Sprague, 1993]. Современный человек включен в огромное количество сообществ, реальных и номинальных групп, поэтому неверно однозначно отождествлять принадлежность к таковым с идентификацией самих граждан. Комментируя позитивистскую убежденность исследователей идентичности в том, что «принадлежать к группе» значит «ассоциировать себя с ней», Дж. Брунер или П. Оукс указывали: на саму возможность такого отождествления оказывает решающее влияние «готовность восприятия» предлагаемой категоризации и ее «адекватность» наблюдаемой социальной реальности [Оаке8, 1987; Вгипег, 1957]. Последние, в свою очередь, зависят от психологических ориентаций личности, существующих стимулов и, обобщая, социального контекста как такового. Иначе говоря, человек действительно может входить в привычные социологическому исследованию возрастные, профессиональные, религиозные и гендерные группы, но не отталкиваться от этой принадлежности в своем политическом поведении и принятии соответствующих решений.
Дискурс и контекст
Контекстуальность здесь снова может быть представлена как центральная посылка для понимания особенностей политического поведения. Даже не обращаясь к плодотворным и многочисленным исследованиям в области дискурс-анализа, можно подчеркнуть, что восприятие тех или иных групп, политических акторов, их программ и лозунгов зависит от имеющейся конфигурации «повестки дня» и коммуникационного пространства как такового. Дж. Доналд отмечает, что «не нация выражает себя в культуре, а инструменты культуры создают "нацию"» [Donald, 1988 : 32], а Ф. Шлезингер расширяет эту трактовку до всех версий идентичности, которые, по его мнению, «образуются внутри системы общественных отношений» и «не должны восприниматься как "факт"», а скорее должны представлять собой «систему отношений и представлений, скорее постоянный процесс пересборки, нежели окончательно заданный образец» (Schlesinger, 1987 : 236-237). Именно эта «пересборка» и связана со средствами массовой информации и коммуникации: не зря Г. Марку-зе указывал, что «простое отсутствие (...) средств информации и развлечения погрузило бы человека в болезненный вакуум, лишающий его возможности (...) узнавать себя (...) и свое общество. Лишенный своих ложных отцов, вождей, друзей и представителей, он должен был бы учить заново эту азбуку» [Маркузе, 1994].
В рамках настоящей статьи предполагается, что именно массовые коммуникации оказывают решающее воздействие на политическое поведение как минимум части граждан, чья модель поведения в терминологии К. Левина может быть охарактеризована как «полевая». Под этим термином Левин подразумевал неосознанные, импульсивные действия, в которых человек «подчиняется валентности вещей, за которой не стоит потребности» [Зейгарник, 1981 : 44] и выбирает те образцы поведения, которые соответствуют либо принятым в обществе стандартам, либо заданы некими ситуативными обстоятельствами. Еще в 1940-950-х годах теоретики Колумбийской школы (такие, как Б. Берельсон или П. Лазарсфельд) предполагали, что политический выбор как минимум частично зависит от информационных взаимодействий в социальном окружении; более современные разработки расширили это допущение, связав влияние среды не только с непосредственным дружеским / семейным / профессиональным окружением, но и со средой повседневного общения и коммуникации (в том
числе с социальными сетями) [Settle, Bond & Levitt, 2011]. Таким образом, представляя массовые коммуникации своеобразной «независимой переменной», влияющей на «зависимую переменную» политического поведения, мы не редуцируем возможные воздействия лишь до агитационно-пропагандистского инструментария, а подчеркиваем необходимость исследования коммуникационной среды в целом, особенно в части ее наиболее значимых элементов - ключевых слов, фреймов, концептов и т.д. При этом вполне возможно, что внутренние, личностно-психологические факторы могут оказывать на действия индивидов значительное влияние, однако даже такие переменные представляются связанными с социальными взаимодействиями и потенциально могут быть нивелированы конформными механизмами.
В российском случае упоминание последних имеет прямое отношение к политическому поведению: как отмечает С. Коулмэн, развитие отечественной партийно-политической системы как минимум в исследуемом им интервале 1993-2011 гг. проходило под влиянием именно социального конформизма. При этом Коулмэн отмечает, что в отличие от модели C. Бикчендани, Д. Хиршляйфера и И. Уэлча (1998), конформизм российской партийно-политической системы не является осознанным и рациональным, а линия на ограничение числа политических партий совпадает с бессознательными ожиданиями российских граждан, что придает дополнительное усиление воспроизводству и цикличности конформных реакций [Coleman, 2015]. Учитывая тот факт, что многие элементы российского политического дискурса существуют для граждан в виде семантически пустых «ярлыков» [Бобровская, 2006], которые активно используются политиками в своих интересах, хотелось бы привлечь внимание к этому феномену - и конформно воспроизводящемуся обращению к «ярлыкам» для объяснения, в том числе личной политической позиции. Ж. Лакан указывал, что в политическом дискурсе всегда существуют некоторые «узловые точки» (points de caption), которые вместе с тем порой могут оказываться «пустым» или «плавающим означающим» (empty or floating signifier) [Слободяник, 2007; Torfing, 1999] - элементом, лишенным конкретного содержания или обладающим множественностью различных значений. Действительно, в России однозначно положительное восприятие терминов «суверенитет» или «порядок» (и негативное восприятие «либерализма» или «оппозиции») базируется скорее на конформном следовании «авторитетному слову», расставляющему акценты (и оценки) вместо индивида и за него.
Частично это связано с дефектами в выработке нового политического языка, который мог бы актуальным и валидным образом описывать наблюдаемую социальную реальность - как в части внутренней политики, так и вопросов международных отношений; С.А. Ушакин, используя терминологию Р. Якобсона, называет такое положение «афазией» - ситуацией, выходом из которой нередко является обращение к устаревшему лексикону и «проверенным временем» категориям, которые, однако, могут иметь крайне условное отношение к современному порядку [Ушакин, 2009]. Неменьшее значение имеют и социально-экономические особенности: в условиях наличия нриродной ренты политический истеблишмент распоряжается ресурсами, в краткосрочном измерении достаточными для того, чтобы решать наиболее острые проблемы без проведения структурных реформ [Gaddy, Ickes, 2005]. Это проявлялось и в самой экономике, где в кризисный период 2008-2014 гг. доминирующим среди элиты настроением оказалось ожидание того, что нефтяные цены восстановятся на прежнем уровне [Mau, 2016], так и в других сферах общественной жизни [Yakovlev, 2014]. В результате адаптация политической системы под меняющееся и трансформирующееся общество воспринималась как возможная, но необязательная инициатива, однако в нынешних условиях продолжение подобной линии невозможно -накопившиеся издержки могут привести систему в состояние полноценного кризиса, и для уклонения от этого риска необходимо как можно более четко не только рисовать «образ будущего», но и целостно воспринимать имеющееся «настоящее».
Исследовательские технологии
Для выяснения особенностей восприятия граждан, потенциальных «разрывов» и пробелов в их восприятии дискурса возможно использовать два инструмента: во-первых, усовершенствованные техники опроса и интервью, во-вторых, формализованную модель оценки вероятных изменений в политическом поведении.
Использование анкетирования, опросов и интервью должно быть основано на предположении, что классическая структура социологического исследования, «вписывающая» человека в знакомые границы демографических групп и сообществ, не всегда адекватно отражает реальные мотивы принятия политических решений, а само
осознание респондентом своего участия в некоем исследовании приводит к искажениям в части проверки рабочих гипотез. В этой связи необходимо привлечь к получению социологических данных не наиболее известные специализированные центры (ФОМ, ВЦИОМ, «Левада-центр»), а различные структуры и инструменты, не воспринимаемые в качестве политических и не связываемые респондентом с какой-либо политической или идеологической позицией. Кроме того, существующие социальные сети вполне могут оказаться эффективным инструментом охвата широкой аудитории и одновременно четкого захвата репрезентативной выборки. В этом случае получаемые данные будут более объективными, а обычных источников погрешности можно будет избежать.
Формализованная модель оценки заслуживает большего объема комментариев.
Во-первых, такая модель должна включать в себя параметры, при изменении которых возможно будет прогнозировать изменения в политическом поведении человека, вполне естественно, что такие параметры могут быть найдены лишь в публичной сфере (в ином случае, даже при наличии данных, доступ к ним может быть затруднен). Речь конечно же идет об активности человека в социальных сетях, а также других средствах массовой коммуникации -мессенджерах, блогах, микроблогах и т.д. Уже сегодня существует достаточное количество способов совершенно открыто отслеживать динамику такой активности - и игнорировать столь полезный источник информации было бы нелепо.
Виды активности в социальных сетях
- лайк;
- репост;
- комментарий;
- копирование и бот-перепост;
- членство в группе или сообществе, подписка или отметка «нравится»;
- активные посты в группе или в личном профиле (хронике);
- «политика», «общество» и прочие «теги» в списке интересов или списке интересов значительного числа друзей;
- заметки;
- пожертвования;
- смена картинки профиля (при использовании сетевой опции или в самостоятельном порядке).
Во-вторых, для создания работоспособной модели необходимо обнаружить точки сопряжения различных моделей поведения в коммуникационном пространстве и моделей политического поведения. Основу такого сопряжения могут составить три гипотезы:
- концепция семи типов интернет-поведения компании Booz-Allen & Hamilton's [Rozanski, Bollman, Lipman, 2001];
- типология поведения М. Каазе и А. Марша [Kaase & Marsh, 1979];
- типология поведения К. Майерс и И. Бриггс [Myers, McCaul-ley, Quenk, Hammer, 1998] и «Большой пятерки» [Goldberg, 1993].
Первая из представленных гипотез предлагает рассматривать несколько типичных моделей поведения пользователей при серфинге (навигации) в интернет-пространстве - они отличаются по критериям целей пребывания в Сети, средней продолжительности интернет-сессии и степени концентрации человека на знакомых ему адресах и сайтах.
Таблица 1
Типы поведения Booz-Allen & Hamilton's
Поведение Характеристика
«Спринтеры» (quickies) Простейшая навигация по нескольким известным сайтам; высокая концентрация на известных источниках информации, непродолжительное время сессии
«Ищущие фактов» (Just the Facts) Более продолжительная сессия, чем у спринтеров, но портрет схож - знакомые и типичные источники информации, в лучшем случае, близкие или смежные сайты, высокая ориентация на поиск информации
«Нацеленные» (Single Mission) Высокая концентрация на поиске информации, но сессия может включать в себя незнакомые ранее источники информации
«Повторные посетители» (Do It Again) Сессия ориентирована на продолжительное посещение знакомых сайтов
«Слоняющиеся» (Loitering) Навигация по наиболее популярным (не обязательно знакомым) сайтам, низкая степень концентрации на информации, большая продолжительность сессии
«Ищущие информации» (Information Please) Сессия, направленная на поиск детальной и подробной информации по нескольким темам, соотносящимся с интересами пользователя
«Серферы» (Surfing) Поведение направлено на «убийство времени» - при всей продолжительности сессии интерес к информации невысок, высоко внимание к хорошо знакомым сайтам и площадкам
Таблица 2
Специализированная статистика типов поведения
Сегмент Определяющие характеристики Дополнительные характеристики
Продолжительность сессии Время на страницу Концентрация на информации Знакомые сайты Число сайтов Число страниц в расчете на сайт Время в расчете на сайт
«Спринтеры» (quickies) 1 минута 15 сек 90% 90% 1,8 2,2 0,6 мин
«Ищущие фактов» (Just the Facts) до 9 минут 30 сек 47% 88% 10,5 1,7 0,9 мин
«Нацеленные» (Single Mission) до 10 минут 1,5 мин 85% 11% 2,0 3,3 4,9 мин
«Повторные посетители» (Do It Again) до 14 минут 2 мин 87% 95% 2,1 3,3 6,7 мин
«Слоняющиеся» (Loitering) до 33 минут 2 мин 66% 90% 8,5 1,9 3,9 мин
«Ищущие информации» (Information Please) до 37 минут 1 мин 41% 14% 19,7 1,9 1,9 мин
«Серферы» (Surfing) до 70 минут 1 мин 26% 85% 44,6 1,6 1,6 мин
В принципе активность человека в соцсетях также может быть исследована через призму этой модели: некоторые участники используют их для деловой переписки или рабочей коммуникации, кто-то ищет новую информацию, а кто-то воспринимает подобный серфинг как форму досуга. При этом важно отметить, что активность россиян в социальных сетях постоянно растет: уже в начале 2017 г. аудитория последних составила более 87 млн человек, или 71% от всего населения страны. При этом число охваченных граж-
дан продолжает расти: за год совокупная интернет-аудитория увеличилась на 2%, аудитория мобильного Интернета - на 9%; из пяти самых популярных мобильных приложений для смартфонов три -социальные сети и мессенджеры (Вконтакте, WhatsApp, УЛег)1.
Аудитория Интернета в России (млн человек)
100
2012 2014 2015 2016 2017
Типология поведения Каазе - Марша включает в себя допущение о существовании пяти вариантов политического поведения: «неактивного» (1), «конформного» (2), «реформистского» (3), «активистского» (4) и «протестующего» (5) [Kaase & Marsh, 1979]. Связаны эти варианты с критерием конвенциональности / неконвен-циональности выбранных для участия инструментов, а также степенью участия индивидов в политическом процессе. «Неактивные» граждане склонны узнавать о политике из газет и в лучшем случае порой подписывают петиции и обращения; многие из них не делают и этого; «конформисты» следуют привычным в обществе формам участия (могут голосовать за привычных кандидатов, участвовать в митингах), но крайне редко выбирают прямые формы демократической активности. Отличие между «реформистами», «активистами» и «протестующими» заключается в том, что:
- первые склонны к более активному участию, чем «конформисты», могут использовать все доступные инструменты для этого, но выбирают только из легальных и конвенциональных форм;
- «активисты» порой могут использовать неправовые формы участия и политической борьбы;
- «протестующие» практически не выбирают конвенциональные формы политического действия, вместо этого они участ-
1 РИФ КИБ отчетность, март 2017.
вуют в несанкционированных демонстрациях, забастовках, стачках и крайне редко идут на контакт с официальными лицами.
Наконец, дополнительную точность результирующей модели может придать использование идей К. Майерс и И. Бриггс, а также более поздней модели «Большой пятерки» (Big Five Model).
Первый из разломов модели Майерс - Бриггс - тип «ориентации сознания»: полюсами здесь являются юнговские ориентиры «экстраверсии» (ориентации на внешние объекты) и интроверсии (ориентации на себя). Вторая дихотомия - по «способу обработки информации» - разделяет «здравый смысл» (ориентация на конкретную информацию и точные факты) и «интуицию» (ориентацию на обобщенную и неконкретную информацию). Третье различие, касающееся «основы принятия решений», противопоставляет логическое «мышление» (рационализм) ситуативным «чувствам» (эмоциональному подходу). Четвертый же разлом связан со способом «подготовки решений» - и разделяет «рассуждающих» лиц, предпочитающих планировать и упорядочивать информацию, от «понимающих» индивидов, предпочитающих действовать по обстоятельствам без предварительной подготовки.
Модель Майерс - Бриггс
Интроверт / Здравый смысл / Рационализм / Суждение /
экстраверт интуиция чувственность восприятие
Модель «Большой пятерки», в свою очередь, несколько трансформирует представленные разломы - так, как это изложено в зафиксированной ниже схеме:
Модель «Большой пятерки» (по Голдбергу)
Экстравертность Стремление Добросовест- Невротичность Открытость
(низкая к согласию ность и ответст- vs уверенность (низкая
vs высокая) и доверию венность vs высокая -
(низкое (низкая осторожность
vs высокое) vs высокая) vs любопытство)
Представленные психологические модели, бесспорно, могут быть положены в основу разработки формализованной модели, сопрягающей коммуникативные действия индивидов (в том числе в соцсетях) и модели политического поведения. Особенно важно,
что модель «Большой пятерки» включает в себя предположение о том, что действия индивида так или иначе найдут выражение в используемом им языке, а следовательно, могут быть обнаружены в публичном пространстве. С 1990-х годов большой популярностью в рамках применения «Большой пятерки» пользуется методика NEO PI-R (NEO Personality Inventory Revised) П. Косты и Р. Мак-крея [Costa, McCrae, 1992], - вероятно, первой задачей формализованной модели становится политизация этого и подобных опросников; такая работа уже осуществляется зарубежными коллегами [Хофстеде, МакКрэй, 2010], и имеющиеся наработки могут лечь в основу новых перспективных интерпретаций.
Заключительные замечания
Исследование политического поведения россиян, вне зависимости от применяемых моделей и прикладных социологических техник, представляется связанным с рядом обстоятельств, затрудняющих решение поставленных выше задач.
Во-первых, поведение и ценности людей характеризуются неопределенностью и хаотичностью, и в этом смысле любая модель обречена на методологическую ограниченность, а следовательно, будет нуждаться в постоянных корректировках, уточнениях и дополнениях. Это не означает неэффективность или инвалидность модели, напротив, в случае, если ее можно будет адаптировать к изменениям, к примеру, самой архитектуры коммуникационного пространства, это будет доказательством ее достоверности и удобства.
Во-вторых, внимание к российскому политическому дискурсу означает признание того факта, что сам по себе последний крайне неоднороден - в отечественном коммуникационном пространстве существуют едва ли пересекающиеся между собой сегменты, участники которых либо не общаются друг с другом, формируя «герметичные» сообщества, либо не ведут между собой сколь-либо содержательных бесед и дискуссий. Да, у официального дискурса существует сравнительно жесткий (пусть и не всегда очевидный) «порядок» (оперируя термином М. Фуко); однако неофициальные политические каналы - включая те же мессенджеры и социальные сети - не полностью встраиваются в него, да и само публичное пространство расколото по целому ряду критериев: к примеру, часть
аудитории больше доверяет интернет-СМИ, часть сохраняет лояльность телевизионным и иным классическим источникам. В таких условиях прикладные исследования должны быть направлены либо на обнаружение неких общих ориентиров и установок политического поведения, либо на понимание тех отличий, которые связаны с различными элементами и сегментами дискурса.
В-третьих, нельзя не отметить, что агитационно-пропагандистский арсенал современных политических технологий направлен именно на те «плавающие» или «пустые означающие», о которых шла речь ранее: лидеры общественного мнения используют максимально абстрактные выражения, которые слабо понимаются населением с рациональной точки зрения, зато активно воспринимаются как ценностно и эмоционально нагруженные «ярлыки». Эту проблему можно трактовать двояко: с одной стороны, этически такая ситуация вызывает изрядную озабоченность и справедливое осуждение; с другой - подобная ситуация не связана с какими-то специфически российскими особенностями (о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что ее подробно описал француз Лакан). Кроме того, эта ситуация представляет собой вполне конкретный status quo, и к нему регулярно обращаются не только государственные, но и иные акторы. Поиск подобных «узловых точек», таким образом, является одной из важных (пусть и второстепенных) задач текущего исследования, который может оказать большое влияние на исследование российского политического поведения.
Список литературы
Бобровская Г.В. Об особенностях современного политического языка // Русская речь. - М., 2006. - № 4. - С. 63-67. URL: http://www.russkayarech.ru/files/issues/ 2006/4/09-bobrovskaja.pdf Гельман В.Я. Расцвет и упадок электорального авторитаризма в России // Поли-тия. - СПб., 2012. - № 4 (67). - C. 65-88. URL: https://eu.spb.ru/images/M_center/ Electoral_Authoritarianism_in_Russia.pdf Задорин И. Кризис доверия к российской социологии как политическая проблема // Выступление на семинаре «Полития», 26.04.12. URL: http://www.zircon.ru/ publications/sotsiologiya-sotsiologii-professionalnoe-soobshchestvo/krizis-doveriya-k-rossiyskoy-sotsiologii-kak-politicheskaya-problema/ Зейгарник Б.В. Теория личности К. Левина. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. Инглхарт Р. Постмодерн: Меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. Политические исследования. - М., 1997. - № 4. - С. 6-32.
Иноземцев В. Бред и ложь. Во что превратились «официальные» общественные
науки в России // Slon.ru, 01.06.2016 URL: https://republic.ru/posts/68832 Коргунюк Ю.Г. Электоральные размежевания и мотивы голосования // Полития. -
СПб., 2011. - № 2 (61). - С. 85-117. Куран Т. Неизбежность революционных «сюрпризов» в будущем // InLiberty.ru, 2012 URL: http://www.inliberty.ru/library/435-neizbezhnost-revolyucionnyh-syurprizov-vnbspbudushchem
Ложь как фактор социальной жизни: Практики и тексты: Материалы конференции. 27-29 мая 2016 г. URL: https://eu.spb.ru/images/anons_images/pdf/260416-L0J_program_27-290516.pdf Маркузе Г. Одномерный человек. - М.: «REFL-book», 1994. - 368 с. URL: http://
www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Markuze/09.php Никифоров Я.А. Кризис социологической теории: Есть ли выход? // Известия Саратовского университета. Сер. Социология. Политология. - Саратов, 2016. - Т. 16, вып. 4. - С. 406-408 URL https://cyberleninka.ru/article/n/krizis-sotsiologicheskoy-teorii-est-li-vyhod.pdf
Пожидаева Э.О., Телин К.О. Политическая культура как фактор стабильности политической системы // Вестник Московского университета. Серия 12: Политические науки (ранее: Теория научного коммунизма; Социально-политические исследования). - М., 2016. - № 3. - С. 91-106. Полякова Н.Л. Методологический плюрализм и структура социологической теории // Вестник МГУ. Серия 18. Социология и политология. - М., 2015. - № 4. -С. 50-68. URL: http://vestnik.socio.msu.ru/jour/article/download/122/123 Пушкарева Г.В. Изучение электорального поведения: Контуры когнитивной модели // Полис. Политические исследования. - М., 2003. - № 3. - С. 120-130. Рогозин Д. Лгут ли опросы общественного мнения в России? // Postnauka.ru,
14.11.2014 URL: https://postnauka.ru/longreads/36509 Слободяник Н.Б. Конструирование идентичности в политическом дискурсе: К вопросу о роли социального антагонизма (о концепции политического дискурса Лаклау и Муфф // Политическая лингвистика. - Вып. 2 (22). - Екатеринбург, 2007. - С. 60-67.
Социология versus «формирующие опросы»: Цели, методы, нормы этики», Круглый стол. IV Международная социологическая конференция «Продолжая Грушина». 28.02.2014 URL: https://wciom.ru/fileadmin/file/nauka/grusha 2014/ks/matvejchev.pdf Ушакин С. Бывшее в употреблении: Постсоветское состояние как форма афазии // Новое литературное обозрение. - М., 2009. - № 6 (100). - С. 760-792. URL: http:// magazines.russ.ru/nlo/2009/100/ush5 5.html Хофстеде Г., МакКрэй Р.Р. Возвращаясь к обсуждению личности и культуры: Связь личностных черт и культурных осей / Пер. с англ. В.В. Солодникова // Социологический журнал. - М., 2010. - № 4. - С. 9-41. Bruner J.S. (1957). On perceptual readiness // Psychological Review. - Washington DC, 1957. - Issue 64. - PP. 123-152.
Coleman S. Evolution of Russia's Political Party System Under the Influence of Social Conformity: 1993-2011 // MPRA Paper No. 59 038, 2015 Available at SSRN: https://ssrn.com/abstract=2548265or http://dx.doi.org/10.2139/ssrn.2548265
CostaP.T., Jr., &McCrae R.R. NEO PI-R professional manual. - Odessa, FL, 1992.
Dassonneville R., Hooghe M. Economic Indicators and Electoral Volatility: Economic Effects on Electoral Volatility in Western Europe, 1950-2013 // Comparative European Politics. - Palgrave Macmillan, London, 2017. - Volume 15, Issue 6, pp 919-943.
Donald J. How English is it? Popular literature and national culture // New Formations. - London, UK, 1988. - Issue 6. - PP. 31-47.
Gaddy C., Ickes B. Resource Rents and the Russian Economy // Eurasian Geography and Economics - Bellwether Publishing, Columbia, MD. - Volume 46, 2005. -Issue 8. - pp. 559-583. URL: https://www.brookings.edu/wp-content/uploads/2016/ 06Z20051101-1.pdf
Goldberg L.R. The structure of phenotypic personality traits // American Psychologist. - Washington DC, 1993. - Issue 48 (1). - PP. 26-34.
Goldthorpe J. Current Issues in Comparative Macrosociology: A Debate on Methodological Issues // Comparative Social Research. - Bingley, UK, 1997. - Vol. 16. -P. 1-26.
HuckfeldtR. & Sprague J. Citizens, contexts, and politics // In A.W. Finifter (Ed.), Political science: The state of the discipline. - Washington DC, 1993. - pp. 291-304.
Kaase M. & Marsh A. «Political action: A theoretical perspective» // Political Action: Mass Participation in Five Western Democracies. - Beverly Hills, CA, Sage, 1979. - P. 27-56.
Kuran T. The inevitability of future revolutionary surprises // American Journal of Sociology. - Chicago, 1995. - Issue 6 (100). - P. 1528-1551.
Kuran T. Private Truths, Public Lies: The Social Consequences of Preference Falsfica-tion // Harvard University Press. - Cambridge, MA, 1997. - 448 p.
Lipset S.M., Rokkan S. Cleavage Structures, Party System, and Voter Alignments // Party Systems and Voter Alignments: Cross-National Perspectives. - London: The Free Press, 1967. - 554 p.
Mau V. 2016. Russia's Economic Policy in 2015-2016: The Imperative of Structural Reform // Post-Soviet Affairs. - Washington DC, 2016. - Vol. 32, N 4. - pp. 350377. URL: http://www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/1060586X.2016.1215679
Myers Isabel Briggs; McCaulley Mary H.; Quenk, Naomi L.; Hammer, Allen L. MBTI Manual (A guide to the development and use of the Myers Briggs type indicator). -Sunnyvale, CA, Consulting Psychologists Press, 1998. - 420 p.
Oakes P.J. The salience of social categories // In J.C. Turner, M.A. Hogg, P.J. Oakes, S.D. Reicher, & M.S. Wetherell (Eds.), Rediscovering the social group. - Oxford: Basil Blackwell, 1987. - P. 117-141.
Rozanski H.D., Bollman G., Lipman M. Seize the Occasion! The Seven-Segment System for Online Marketing // Strategy+Business Third Quarter 2001 / Issue 24 URL: https://www.strategy-business.com/article/19940?gko=d29c9
Savage M., Burrows R. The Coming Crisis of Empirical Sociology // Sociology. -Thousand Oaks, CA, 2007. - Vol 41, Issue 5. - PP. 885-899. URL: http://journals. sagepub.com/doi/abs/10.1177/0038038507080443
SchlesingerP. 'On national identity: Some conceptions and misconceptions criticised' // Social Science Information. - Thousand Oaks, CA, 1987. - Issue 26(2). - P. 219-264.
Settle J.E., Bond R. & Levitt J. The social origins of adult political behavior // American Politics Research - NY, Fordham University, 2011. - Issue 39 (2). - P. 239-263. URL: http://citeseerx.ist.psu.edu/viewdoc/download?doi=10.1.1.353.4929&rep=rep1& type=pdf
Torfing J. New Theories of Discourse: Laclau, Moufe and Zizek. - Oxford: Blackwell, 1999. - 356 p.
Yakovlev A. Russian modernization: Between the need for new players and the fear of losing control of rent sources // Journal of Eurasian Studies. - Seoul, Hanyang University, 2014. - Volume 5, Issue 1. - P. 10-20. URL: http://www.sciencedirect.com/ science/article/pii/S1879366513000353
