CC BY
18
https://doi.org/10.30853/filnauki.2018-9-2.15
Надыршина Лейсан Радифовна, Ганиева Айгуль Фирдинатовна ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЕ МОТИВЫ В ТАТАРСКИХ ПОЭМАХ НАЧАЛА ХХ ВЕКА
В статье выявляются экзистенциальные мотивно-образные комплексы в татарских поэмах начала ХХ века. Основное внимание акцентируется на анализе экзистенциальных мотивов как на уровне поэтики, так и на содержательном уровне на материале лиро-эпических произведений Ф. Бурнаша, Н. Исанбета, С. Сунчелея, Б. Мирзанова и Ф. Ибрагимова, в творчестве которых обнаруживаются характерные для экзистенциального сознания представления о конечности бытия, бренности человеческой жизни. Сделан вывод о том, что экзистенциальные мотивы (смерть, сон, одиночество, бренность и конечность бытия и др.) в татарской поэзии обретают национальное звучание. Адрес статьи: www.gramota.net/materials/272018/9-2/15.html
Источник
Филологические науки. Вопросы теории и практики
Тамбов: Грамота, 2018. № 9(87). Ч. 2. C. 283-286. ISSN 1997-2911.
Адрес журнала: www.gramota.net/editions/2.html
Содержание данного номера журнала: www.gramota.net/materials/2/2018/9-2/
© Издательство "Грамота"
Информация о возможности публикации статей в журнале размещена на Интернет сайте издательства: www.gramota.net Вопросы, связанные с публикациями научных материалов, редакция просит направлять на адрес: phil@gramota.net
УДК 82:821.512.145; 82:801.6 Дата поступления рукописи: 28.06.2018
https://doi.org/10.30853/filnauki.2018-9-2.15
В статье выявляются экзистенциальные мотивно-образные комплексы в татарских поэмах начала ХХ века. Основное внимание акцентируется на анализе экзистенциальных мотивов как на уровне поэтики, так и на содержательном уровне на материале лиро-эпических произведений Ф. Бурнаша, Н. Исанбета, С. Сунчелея, Б. Мирзанова и Ф. Ибрагимова, в творчестве которых обнаруживаются характерные для экзистенциального сознания представления о конечности бытия, бренности человеческой жизни. _Сделан вывод о том, что экзистенциальные мотивы (смерть, сон, одиночество, бренность и конечность бытия и др.) в татарской поэзии обретают национальное звучание.
Ключевые слова и фразы: поэма; татарская поэзия; экзистенциализм; мотив; образ; модернистская парадигма.
Надыршина Лейсан Радифовна, к. филол. н. Ганиева Айгуль Фирдинатовна, к. филол. н.
Институт языка, литературы и искусства имени Г. Ибрагимова Академии наук Республики Татарстан, г. Казань leysan_tatar@mail.ги; ау^^ст@тсИ. ги
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЕ МОТИВЫ В ТАТАРСКИХ ПОЭМАХ НАЧАЛА ХХ ВЕКА
Татарская литература вступила в ХХ век как литература просветительская, эволюционируя от просветительского реализма к критическому реализму и романтизму [8, с. 67]. Чуть позже в татарской словесности возрастает интерес к модернизму. Что касается поэзии, то она в начале ХХ века характеризуется появлением на литературной арене необычных для татарской словесности художественных явлений, активным поиском новых средств художественной выразительности, усилением символического мышления и созданием нетрадиционных произведений [23, с. 111]. Все это коснулось и лиро-эпических жанров. Если татарская поэма в течение нескольких столетий развивалась в русле романтизма, то в начале ХХ века, помимо него, в ней переплелись реалистическая и модернистская парадигмы. Становление последней в татарской поэзии начала XX века обнаруживается как на уровне поэтики поэм (мифологизация и демифологизация, обращение к различным архетипам и т.д.), так и в содержании, к чему относится и появление экзистенциальных мотивов в произведениях некоторых татарских поэтов. Актуальность нашего исследования состоит в том, что в современном литературоведении особый интерес представляет проблема взаимодействия различных художественных парадигм. Изучение экзистенциальных мотивов в татарских поэмах начала ХХ века дает возможность судить о некоторых значительных особенностях литературного процесса в целом.
На сегодняшний день проблема развития жанра поэмы в татарской литературе начала ХХ века исследована в основном в контексте развития татарской словесности в целом [3; 7; 10; 18; 24] или же в творчестве тех или иных поэтов [3; 5; 6; 10; 20; 22]. Одним из авторов настоящей статьи проведено системное изучение этого жанра, где рассматриваются и экзистенциальные поэмы исследуемого периода [17]. Целью нашей статьи является анализ экзистенциальных мотивов в татарских поэмах начала ХХ века на уровне содержания и поэтики, выявление основных идей и проблем произведений.
Ключевыми темами и мотивами экзистенциальной литературы являются бытие человека, его обреченность, судьба личности, вера, утрата и обретение смысла жизни, бессилие, одиночество и др., которые находят отражение и в татарских поэмах начала ХХ века. Глубокие думы о нации, судьбе народа нередко переплетаются с мотивами безысходности, гибели, расплаты за ошибки. Так, в поэмах Ф. Бурнаша, Н. Исанбета, С. Сунчелея, Б. Мирзанова и др. представителей татарской поэзии начала ХХ века проявляются характерные для экзистенциального сознания представления о конечности бытия, о бренности жизни человека. Например, в поэме Ф. Бурнаша «Коркыт» (1916) основной становится идея неминуемой гибели каждого человека. Главный герой, проживший довольно спокойную, легкомысленную и не обремененную тяжелыми думами жизнь, сталкивается лицом к лицу со смертью, всякая попытка избежать ее заканчивается для него осознанием безысходности своего положения. Цикличность сюжета приводит Коркыта к пониманию основного закона бытия: Хэзер белдем: котылмак юк Yлемнэн / Кирэксэ, квнбатышка кач, кирэксэ, / Йвгер, кач, квнчыгыш якларга яисэ /Очалсац, оч, чумалсац, чум суларга, / ТYгел мвмкин сица артык суларга [1, б. 281]. / Сейчас узнал: нет спасения от смерти / Если можешь, беги на Запад, / Беги, прячься на Востоке или же / Если можешь, улетай, нырни в глубину вод, / Но лишний вдох все равно не сделать (здесь и далее подстрочный перевод авторов статьи. - Л. Н., А. Г.). Таким образом, герой поэмы оказывается в пограничной ситуации (в этом случае - перед лицом смерти) и познает сущность бытия: в мире все конечно, человек бессилен перед судьбой, что пересекается с философией фатализма, традиционной для мусульманского мировоззрения.
Экзистенциалисты поднимают проблему невосполнимой утраты духовного смысла и ценностей в обществе, считают, что «основные состояния бытия человека во враждебном ему мире - это страх, чувство одиночества, муки совести» [19, с. 319]. Подобная тенденция характерна для поэм Н. Исанбета «Качкын» («Беглый», 1916) и «Сукбай» («Бродяга», 1916). В первом произведении основной становится идея бессмыслия бытия человека, автором подчеркивается мысль о том, что человек сам ведет свою жизнь к хаосу. Хронотоп поэмы, задуманный как синтез прошлого и сегодняшнего, представляет читателю периоды эссенции и экзистенции героев.
В поэме «Беглый» период эссенции героя ассоциируется со злом, яростью, он живет в повседневных заботах, без какой-либо цели и стремлений: Ул электэ, яшь, чибэр чагында, щеп кебек квчле иде, / Тешлэре чыккан, котыргап юлбарыс твсле иде... /Бер кызу ут очкыпыдай, ул йвгерде щылтырап... / Ул кылыч тот-кач та, юлчы бирде ак щап типтерэп. / Ул шул эшлэрдэп табып тэм, кайгыпы hu4 белмэде. /Баш кисэргэ квп саеп тик юл йвруче эзлэде [21, б. 193]. / Раньше оп был молодым и красивым, могучим и сильным, / Словно разъярённый тигр... / Оп был быстрый, словно огопь... / От его меча погибали путники, / Оп наслаждался такими поступками, пе зпал горя никогда. Теперь все это кануло в Лету. Герой прожил бесцельную, лишенную смысла жизнь, каждый его поступок приносил людям горе и лишения, приводя его к полной деградации. Теперь, перед лицом смерти, он познал бессмысленность и бесполезность своего существования, но слишком поздно для себя: Ипдеул карт, ипдеул квчсез, озак тормас, улэр... / Ул улэр!.. Улгэч апы салкып кабергэ кем кумэр?.. / Ул улэр!.. Тик кипкэп ирепеп кем юешлэр, кеме убэр?.. / Кем ул улгэч кайгырыр hэм кем ул улгэч яшь тугэр [Там же, б. 194]? / Теперь оп немощный старик, недолго ему осталось... / Оп умрет!.. Кто его потом положит в холодную могилу?.. / Оп умрет!.. Но кто поднесет ему воду па смертном одре, кто поцелует?.. /Кто после его смерти будет горевать и оплакивать его? Таким образом, в поэме лейтмотивом проходит идея о трагичности человеческого удела и существования. В этом ключе жизнь героя поэмы пересекается с философской идеей Шопенгауэра, утверждавшего, что «у жизни нет цели вообще, что она - бездумное движение, лишенное цели» [14, с. 31-32]. Образ бродяги раскрыт автором в духе философии одиночества. Как известно, философия экзистенциализма, рассматриваемая как «трагедия одинокого человека», относится к рационализму и силе мысли с большой долей сомнения, а сомнение приводит к безысходности. Причина безысходности - в несовершенности бытия, в ощущении человеком своего ничтожества в масштабах Вселенной, в бессилии перед величием Бога [9, б. 80].
Мотив надежды как одного из основных составляющих философии экзистенциализма занимает в поэме ключевую позицию: жизнь бродяги прошла в надежде на обретение счастья вдали от родины. В момент катарсиса постаревший герой оплакивает свои несбывшиеся мечты, понимает иллюзорность своего бытия и истинный смысл жизни: счастье - это свобода, родина, семья. Но постигает эту истину он слишком поздно: Ah, алар уткэп, утеп киткэп... Китеп ицгэп кояш! / Ул кояш ицгэп ягыппап эйлэпеп чыкмас, тумас [13, б. 295]! / Ах, все прошло, все прошло... Солнце зашло! /И больше пе взойдет!
Особое значение в поэме имеет сиволический образ моста, который понимается «как связующий двух границ бытия - жизни и смерти» [20, с. 87]. На уровне поэтики влияние модернизма проявляется и в мифологизме. Так, например, состарившийся бродяга мечтает вернуться в родной дом и поклониться матери, получить ее благословение, и это можно рассматривать как модификацию мифологического мотива о вечном возвращении.
Поэма Н. Исанбета пронизана мотивами безысходности, бессилия, упадка, полна душевных терзаний, которые усугубляются метафорическими образами мертвой тишины, могилы, вечной тьмы и существами низшей мифологии (албасты, убырлы и др.).
В своем философском сочинении «Бытие и небытие» (1943) Ж.-П. Сартр осмыслил жизнь человека как непрерывное бегство от смерти и повседневности. Человек одинок и заброшен в мире. Бог и божественное предопределение человеческой судьбы - сплошная выдумка. А раз так, то человек целиком ответствен за самого себя [19, с. 319]. Эти философские мотивы лежат в основе поэмы «Телэнче» («Нищий», 1917) Г. Шарифи, в которой противопоставляются прошлое и настоящее героя. Некогда могущественный, богатый, властный человек, вершивший судьбы людей, теперь сам брошен на произвол судьбы и вынужден просить милостыню. В отличие от поэм Н. Исанбета, в этом произведении ясно прослеживаются фаталистические мотивы, категория судьбы становится предопределяющей. Уже с первых строк обнаруживается философская мысль о том, что жизнь человека по своей сути противоречива и строится из бинарных понятий счастья и несчастья, надежды и безысходности, могущества и беспомощности: Бу тэкъдир, hай, бу язмыш... Бэдбэхет... Ул изми кемпэрпе?.. /Аермый каплы яшьлэр туктереп кемпэрпе бэхетеппэп? /Кичэ гамьсез, са-райларда тыпыч яткап эмирлэрпе /Бугеп тартып ала, айра... Мвлек, тащ hэм дэ тэхтеппэп [21, б. 395]. / Эта судьба, ах, эта судьба... Негодяйка... Кого только пе угпетает?.. /Кого только пе заставляет лить слезы и лишает счастья? / Вчерашних беспечных, проживавших спокойную жизпь в дворцах правителей / Сегодня лишает всего этого: богатства, коропы и тропа. Таким образом, философия фатализма в поэме тесно переплетается с идеологией ислама, позиция автора основана на экзистенциальном мотиве бессилия перед судьбой, независимо от социального положения.
В поэме «Cy^ot жан» («Угасшая душа», 1913) С. Сунчелея центральным является мотив смерти. Сюжет поэмы описывает страдания девушки после гибели матери. Образ тишины с самого начала произведения настраивает на трагичность повествования: Тышта куптэп кайгылы ахшам япа, / Ой эче тып-тып, карацгы, куркыпыч [Там же, б. 356]. / На улице давно горестный вечер, /Дома тихо, темпо и страшно. В этом мрачном окружении мать героини лежит на смертном одре, и уход в мир иной в поэме воспринимается как освобождение от тягот жизни и земных грехов, на что указывает характерная для экзистенциального мировоззрения ассоциация смерть - счастье: Мип хэзер ипде улэр хэлгэ щитэм. /Мип бэхетледер [Там же]... / Скоро я умру. /Я счастлива... Предсмертный бред матери (она видит гибель молодой девушки) становится своеобразной метафорой, указывающей на будущее ее дочери, которая окажется жертвой алчности и жестокости: Вэхши ерткычлар - адэмпэр яшь кепэ / Кызпы азгыплык юлыпа керттелэр. / Аллапыц свйгэп-яраткап кеч-кепэ /Мэхлугып терелэй тэмугка тврттелэр. <...> Ул хэзер ипде улек; юк ак квпе [Там же, б. 357]. / Молодые люди - жестокие изверги /Растлили девушку. /И беспомощную рабу божью /При жизпи бросили в ад.
По мнению автора, обществу чужды сострадание, милосердие, доброта, людей окружает глухая стена безразличия. Композиционное строение поэмы усиливает идею, с помощью повтора автор дает оценку всему обществу в целом и поднимает мотив отчуждения: человечеству, равнодушному к смерти женщины, безразлична и судьба девушки. Ключевой мотив экзистенциализма - мотив жизни и смерти - своеобразно трактуется автором: в образе матери смерть воспринимается как спасение, в то время как жизнь девушки подобна смерти из-за бездушности и бессердечности окружающих.
Такие же мотивы встречаются и в поэме Б. Мирзанова «Сулган гел» («Увядший цветок», 1917). Аллегорическая сюжетная линия произведения связана с образом цветка. Хронотоп поэмы характеризует этапы эссенции и экзистенции бытия: весна - это беззаботная, полная красоты пора, а осень - это уход, гибель. В символической трактовке цветок - это символ красоты, а люди своими руками уничтожают прекрасное, они бездушны и бессердечны. При помощи обобщений автор связывает события поэмы с социальными и национальными мотивами, что заставляет читателя задуматься о судьбе татарских девушек: Кызлар да бит риза була щэбран, каhран, /Никах белэн башын бэйлэп итсэк туен [Там же, б. 262]. / И девушки ведь соглашаются на угнетение и насилие /Если принудить их к никаху и свадьбе.
В другой поэме Б. Мирзанова «Энкэм кабере янында» («У могилы матери», 1916) основными становятся мотивы бессилия перед судьбой, конечности бытия, и единственная отрада для героя - это пронизанные тоской и грустью разговоры у могилы матери. Экзистенциальная тенденция в поэме тесно переплетается с трагедией одинокой личности, мотив одиночества имеет личностный окрас с одной стороны и социальное звучание - с другой. Так, автор рассуждает об одиночестве человека, служащего на благо народа: Ил щгендэ ялгыз йолдыз кебек /Яныйм дисэм, бераз ялтырап. /Янып булмый ачы щил каhэреннэн / Сунэр твсле торам калтырап [15, б. 207]. / Словно одинокая звезда на небе государства /Хочется гореть, сверкая. / Невозможно гореть, от проклятия ветра / дрожу, чувстуя, что погасну. Ветер как образ, интерпретируемый в русле философии фатализма [2, с. 340], указывает на бессилие героя перед судьбой. Лейтмотивом проходит идея о том, что лишь надежда дает духовные силы человеку, а смерть интерпретируется как угасание надежды: Булмас, ахры! Язмыш щрде уксез, / Бетте вмет алда - мин Yлэм... /Мин Yлэм, бу кара йвзле двньядан / Югалам мэцге, мин сунэм [15, б. 207]!!! / Похоже, не получится! Судьба меня бросила, словно я чужой, / И нет надежды в будущем - я умираю... / Я умираю, из этого мрачного мира / Исчезаю навсегда, я угасаю!!!
В поэмах Ф. Ибрагимова «Теш» («Сон», 1915) и «Гармун тавышы» («Звук гармони», 1915) утверждается мысль об абсурдности и бессмысленности бытия. Феномен сна в экзистенциальном понимании рассматривается исследователями как некая проекция смерти и относится к пограничным ситуациям. Во сне смещаются рамки пространства и времени, отсутствует физическое воплощение. Соответственно, происходит переход от «бытия мнимого» (вещественной реальности) к «бытию истинному» [16, с. 15]. В поэме «Сон» сновидение героя (во сне он видит младенца, и этот младенец в мгновение ока превращается в старика) становится точкой оценки, переосмысления жизни, которая осознается как путь между жизнью и смертью [17, с. 16]. В поэме «Гармун тавышы» в переживаниях и жизненной драме персонажей обнаруживаются экзистенциальные мотивы. Первые три героя (потерявший надежду старик Ахмед; вдова, живущая воспоминаниями о былом счастье и без какой-либо надежды вглядывающаяся в будущее; молодая девушка, насильно выданная замуж) экзистенциально переживают собственную драму. В истории последнего героя присутствует не личная драма, автор задумывается о трагизме бытия народа в целом: Алдына эYвэл килэ Чыцгыз бвек, /Аннары беткэн Казан калдыклары, / Двнья тетрэткэн бвек дэYлэт сунэ, /Ертыла ханныц бвек щараклары [11, б. 224]. / Сначала вспоминается великий Чингиз, / Потом руины Казани, / Угасает потрясшее весь мир государство, / Рвутся великие ханские знамена. В этих строках речь идет уже не только о конце человеческой жизни, а об обреченности всего человечества.
В целом в татарских поэмах начала ХХ века, созданных в русле философии экзистенциализма, мотивы конечности бытия, скоротечности времени раскрываются при помощи бинарных оппозиций жизни и смерти, надежды и безнадежности, безысходности, света и тьмы, жизнь воспринимается как короткое мгновение между рождением и смертью. Самой значимой особенностью этих произведений является то, что нередко экзистенциальные мотивы обретают национальное звучание, «особой чертой татарских поэм эпохи является их проникновенность национальным духом, в них поднимается проблема самоопределения, ведется поиск национального идеала» [20, с. 83].
Список источников
1. Бурнаш Ф. Коркыт // Ац. 1916. № 18. Б. 280-281.
2. Быстров В. Н. Идея преображения мира у русских символистов (Д. Мережковский, А. Белый, А. Блок): дисс. ... д. филол. н. СПб., 2004. 361 с.
3. Гайнуллин М. Х. Татарская литература и публицистика начала ХХ века. Казань: Татар. кн. изд-во, 1983. 352 с.
4. Галиуллин Т. Н. Шэехзадэ Бабич - сатира остасы // Галиуллин Т. Н. Дэгьва. Казан: Татар. кит. нэшр., 1995. Б. 246-255.
5. Ганиева Р. К. Романтические мотивы творчества Шаехзаде Бабича // Ганиева Р. К. Татарская литература: традиции, взаимосвязи. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 2002. С. 132-135.
6. Ганиева Р. К. Сатирическое творчество Г. Тукая. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1964. 84 с.
7. Госман Х. Шигьрият гомере. Казан: Татар. кит. нэшр., 1978. 208 б.
8. Загидуллина Д. Ф. Изменение моделей мира в татарской литературе 1906-1908 годов // Ученые записки Казанского государственного университета. 2005. Т. 147. Кн. 2. С. 66-72.
9. Заhидуллина Д. Ф. Денья сурэте YзгэрY: ХХ йез башы татар эдэбиятында фэлсэфи эсэрлэр. Казан: Мэгариф, 2006. 191 б.
10. Заhидуллина Д. Ф. Шэехзадэ Бабичньщ и^ат юлы: мэгьрифэтчелектэн шартлы сурэткэ таба // Рэмиев С. Л., Бабич Ш. М. Эсэрлэр. Казан: Мэгариф, 2005. Б. 159-163.
11. Ибраhимов Ф. Гармун тавышы // Ац. 1915. № 20. Б. 221-224.
12. Ибраhимов Ф. Теш // Ац. 1915. № 17. Б. 291-293.
13. Исэнбэт Н. Сукбай // Ац. 1916. № 19-20. Б. 294-296.
14. Коссак Е. Экзистенциализм в философии и литературе. М.: Политиздат, 1980. 360 с.
15. Мирзанов Б. Энкэм кабере янында // Ац. 1916. № 13. Б. 206-207.
16. Надыкто О. О. Экзистенциальные мотивы в поэзии Марины Цветаевой: автореф. дисс. ... к. филол. н. М., 2016. 18 с.
17. Надыршина Л. Р. Татарская поэма начала ХХ века как художественная система: автореф. дисс. ... к. филол. н. Казань, 2009. 19 с.
18. Нуруллин И. З. ХХ йез башы татар эдэбияты. Казан: Татар. кит. нэшр., 1982. 288 б.
19. Основы литературоведения: учебное пособие для студентов педагогических вузов / под общ. ред. В. П. Мещерякова. М.: Дрофа, 2003. 416 с.
20. Хабибуллина Л. Р. Диалектика развития татарской поэмы начала ХХ века // Ученые записки Казанского государственного университета. 2008. Т. 150. Кн. 8. С. 83-89.
21. Эпик шигърият: ХХ йез башы / тез. Ф. З. Яхин. Казан: ТаРИХ, 2002. 462 б.
22. Юсупова Н. М. Мифологические образы и сюжеты в лиро-эпических произведениях начала ХХ века: роль, функции и художественное значение // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2014. № 4 (34). Ч. 2. С. 211-214.
23. Юсупова Н. М. Символизация в татарской поэзии начала ХХ века // Вестник Удмуртского университета. Серия «История и филология». 2014. № 4. С. 111-114.
24. Яхин Ф. З. ХХ йез башы эпик шигърияте // Эпик шигърият: ХХ йез башы / тез. Ф. З. Яхин. Казан, 2002. Б. 5-16.
EXISTENTIAL MOTIVES IN THE TATAR POEMS AT THE BEGINNING OF THE XX CENTURY
Nadyrshina Leisan Radifovna, Ph. D. in Philology Ganieva Aigul' Firdinatovna, Ph. D. in Philology G. Ibragimov Institute of Language, Literature and Art of the Tatarstan Academy of Sciences, Kazan leysan_tatar@mail. ru; aygulgani@mail. ru
In the article, the existential motive-figurative complexes in the Tatar poems at the beginning of the XX century are revealed. The main attention is focused on the analysis of existential motives both at the level of poetics, and at the content level by the material of lyric-epic works of F. Burnash, N. Isanbat, S. Sunchelei, B. Mirzanov and F. Ibragimov. In their works typical for existential consciousness ideas of the finitude of being, the temporality of human life can be found. It is concluded that existential motives (death, dream, loneliness, temporality and finitude of being, etc.) in the Tatar poetry acquire the national sound.
Key words and phrases: poem; Tatar poetry; existentialism; motive; image; modernist paradigm.
УДК 821.133.1 Дата поступления рукописи: 07.07.2018
https://doi.org/10.30853/filnauki.2018-9-2.16
В статье рассматриваются наиболее важные содержательные черты творчества поэтов «Нового погребка» (1806-1817) - объединения «шансонье и гастрономов», представляющего собой заметное явление в литературе Первой империи и ранней Реставрации. Автор анализирует тематику и пафос песен, предпринимает попытку объяснить феномен указанного поэтического содружества с трёх позиций - французской национальной литературной традиции, биографических обстоятельств поэтов-песенников, культурно-исторического контекста. В отечественный научный оборот вводятся тексты М.-А.-М. Дезожье, М. Урри, А. Антиньяка, А. М. Купара.
Ключевые слова и фразы: песенная традиция в поэзии Франции; поэты-шансонье; «лёгкая» поэзия; «Новый погребок»; «эпикурейцы»; Первая империя; Реставрация; М.-А.-М. Дезожье.
Пинковский Виталий Иванович, д. филол. н., доцент
Северо-Восточный государственный университет, г. Магадан alennart@mail. ru
ПОЭЗИЯ «НОВОГО ПОГРЕБКА» (1806-1817): СОДЕРЖАНИЕ, ПАФОС, МЕСТО В КУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ
Песенная поэзия всегда играла заметную роль во французской литературе, хотя на протяжении XVII-XVIII веков песня как неканонический жанр существовала на границе между литературой и фольклором. Многие крупные поэты-классицисты не считали зазорным иногда снизойти до написания песен, чему примером служит главный теоретик классицизма Н. Буало, не обмолвившийся в своём «Поэтическом искусстве» и словом о жанре песни, однако написавший несколько застольных песен в фольклорном духе (chanson à boire - букв. «песня под выпивку») [1, p. 126-127].
