CC BY
56
В. Н. Томалинцев
ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ ПРИНЦИПЫ И ОСОБЕННОСТИ ИХ ПРОЯВЛЕНИЯ В РЕЛИГИОЗНОМ И НАУЧНОМ СОЗНАНИИ
Знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов.
Гельвеций
В современную эпоху духовного вакуума, душевной неустроенности со стороны отечественной интеллигенции (представителей культуры, науки, политических кругов, самой церкви) все отчетливее звучат призывы о возрождении России, необходимости поднять ее нравственный и творческий потенциал, вернуться к религиозным ценностям, христианской традиции, православным корням и устоям.
Религия всегда была одним из важнейших институтов социальной регуляции и контроля. Более того, можно сказать, что в первоначальный синкретичный период развития культуры религиозное сознание являлось провозвестником научного. Стремление религиозной мысли объяснить окружающий мир, найти в нем место человека вырабатывало способность к познанию и самопознанию. В рациональной, логической форме проявления эта способность реализовалась в любви к мудрости — философии (от греч. рЬПео — люблю и войа — мудрость).
На всем протяжении культурной эволюции на авансцену истории выдвигались разнообразные виды человеческой активности, нередко доминирующие один над другим — мир или насилие, праздность или деловая активность, искусство или философия, религиозная вера или научное знание и т. д. Однако при этом всегда оставалось ощущение того, что «ущерб, перехлест — везде, а мера только у Бога!». Подобная дифференциация функций человеческой деятельности хорошо согласуется с вариационными (экстремальными) законами и закономерностями, логически связанными с задачей варьирования, то есть поиском наилучшего способа действия путем перебора всех мыслимых и возможных вариантов.
Таким образом, экстремальные принципы (их еще называют оптимальными или вариационными) обладают фундаментальным, всеобщим, универсальным характером. Основным назначением всякого экстремального принципа остается обнаружение максимума и минимума исследуемых величин и процессов, а также выявление оптимального пути, необходимого для их достижения. Иначе говоря, экстремальные принципы помогают найти минимизирующую величину, выяснить ее конструкцию и тем самым создают условия для завершения процесса централизации теории, поскольку все частные закономерности в ней начинают выводиться из основного принципа.
Экстремальные принципы, законы и закономерности оказываются справедливыми не только в области точного научного знания (принцип наименьшего действия в физике и механике, принцип скорейшего пути прохождения света в оптике и др.), но и в религиозно-нравственной, социогуманитарной сфере. Здесь в процессе саморегуляции жизнедеятельности человека возникли свои общечеловеческие, общекультурные
© В. Н. Томалинцев, 2010
нормы, системные правила и законы, которые сложились в рамках как религиозных традиций, так и в условиях создания научных этических систем. Суть экстремальных принципов заключается в заложенной в них идее оптимальности, экономии, соответствующей извечному представлению о простом, совершенном, целесообразном. В своих культурных формах поведения человек опирается на вечные истины, сформулированные с предельной простотой в виде заповеди, морального (категорического) императива, максимы. В качестве примера здесь можно привести десять моральных заповедей или «золотое правило нравственности», которое гласит: «во всем, как хотите, чтобы другие поступали с вами, поступайте и вы с ними» [4]. И если пока нельзя говорить о полноте тождества или идентичности естественнонаучных экстремальных принципов и религиозно-нравственных постулатов, то вполне можно соотнести их роль и значение в процессе духовного становления человечества. Обращение к динамике развития нравственных норм, к процессуальным аспектам существования морального сознания подводит к необходимости более углубленного рассмотрения экстремальных законов, принципов, значений в сфере научной этики, человекознания в целом.
Именно сфера изучения экстремальных законов, понятий и принципов всегда оставалась тем узловым моментом, в котором сближались научные и религиозные воззрения, подходы и методы. Примером здесь служит тот факт, что в Новое время у истоков системной разработки экстремальных принципов стояли Джордано Бруно — яркий представитель науки того времени и Николай Кузанский — ученый-богослов, в 1448 г. назначенный кардиналом римско-католической церкви, в дальнейшем — один из виднейших ее руководителей.
Поиском экстремальных принципов, выражающих конечные (предельные) причины, сопровождается вся история научного познания. Так, еще в древности к экстремальным формам обращались как к наиболее прекрасным и целесообразным. Подчеркивая роль экстремальных или вариационных принципов для науки, Дж. Бруно писал: «Кто хочет познать наибольшие тайны природы, пусть рассматривает и наблюдает минимумы и максимумы противоречий и противоположностей» [1]. Следуя этому великому предвидению, математики и естествоиспытатели добились впечатляющих результатов. Изучение бесконечно малых и бесконечно больших величин привело к созданию дифференциального и интегрального, а также вариационного исчисления, ряда других разделов современной математики. Успехи математики дали возможность сформулировать экстремальные принципы в физике, кибернетике и в физиологии и на их основе построить теоретические разделы этих наук. В последние годы экстремальные принципы стали использоваться в синергетике, математической экономике, теории оптимального управления, активно проникая в область человекознания. Хорошие результаты получены в философском обобщении этих достижений.
Со своей стороны, Николай Кузанский, исходя из тех же экстремальных закономерностей, опираясь на учение о совпадении противоположностей, ставшее одним из высших достижений диалектической мысли эпохи Возрождения, провозгласил единство Бога с абсолютным «максимумом» и «минимумом». «Абсолютный максимум, — утверждает Кузанец, — есть то единое, которое есть все, в нем все, поскольку он максимум, а поскольку ему ничто не противоположно, с ним совпадает и минимум. Тем самым он пребывает во всем: в качестве абсолюта, он есть актуально все возможное бытие и не определяется ничем вещественным, тогда как от него все. Это максимум, в котором, несомненно, и видит Бога вера всех народов... » [2].
Осознание абсолюта, абсолютного максимума остается основным и существенным звеном в цепи восприятия всего священного, сакрального, божественного и одновре-
менно всего конкретного, поскольку из него (абсолюта) возникает понимание того, что есть иерархия, то есть наибольшее и наименьшее, минимум и максимум, экстремум, оптимум, супремум и т. п. По утверждению Кузанца, «не существует народа, который не чтил бы Бога и не верил в его абсолютную максимальность» [2, с. 58].
Философия Николая Кузанского, которую называют философией максимума и минимума, диалектику которой высоко оценивал Г. В. Ф. Гегель, ясно демонстрирует, что отказ от абсолюта, универсума в пользу вульгарно понятого гуманизма ведет к неуклонному снижению планки человеческих притязаний — деловых, эстетических, нравственных. Ибо, как справедливо указывает американский исследователь религии Ф. Шейфер: «пока мы не располагаем абсолютом на всех этих уровнях — один глубже другого, все эти понятия: нравственность, ценность, смысл существования (в том числе и предназначение человека) и основы познания лишены для нас смысла» [8]. Высочайший уровень абстракции Николая Кузанского и в наши дни остается основой для развития глубоких религиозных воззрений, не теряющих связи с наукой. Диалектические положения Кузанского и сегодня не только не устарели, но, напротив, будят и активно питают одновременно и религиозное, и научное сознание. Актуальным остается его понимание религиозно-нравственного, духовного идеала. Ибо, по мнению Кузанца, «ничто во всей области рассуждений не видит интеллекта, но если мир или вселенная рассудочных сущностей пожелает вообразить этого своего правителя, главу и судью, то назовет его пределом и крайней вершиной совершенства» [2, с. 291]. С другой стороны, как пишет, ссылаясь на Николая Кузанского, М. Э. Омельяновский, «ныне физика на точном языке своих понятий ставит в конкретную плоскость естествознания вопрос о единстве предельно простого и предельно сложного, вопрос, который являлся когда-то предметом тех или иных философских спекуляций» [5].
Философия Кузанского, которую, используя современную терминологию, можно было бы назвать «философией экстремумов», показала, что все сущее в своих конечных, высших проявлениях стремится к точке (максимальной отточенности), что проявляется в синусоиде развития. Философия Кузанца высветила проблему специфики сложности, указала на то, что наше мироустройство определяют скрытые взаимодействия, а парадоксальные определения, как правило, оказываются самыми точными.
В современном мире возрождение православного самосознания, как и любых иных форм разнославия, невозможно на пути прямого, формального насаждения религиозных догматов, обрядов, ритуалов (посещение храмов, отправление молитв, соблюдение религиозных праздников, постов и т. п.). Современный человек должен ощутить глубинную, сущностную взаимосвязь религиозных подходов в поиске истины, для которой свойственно преимущественно внимание к эмоциональной стороне мировосприятия, с научными и метафизическими (в аристотелевском смысле) подходами, которые отличает рационально-теоретическая форма мировоззрения.
При всех острейших конфликтах и противоречиях, которые сопровождали историю взаимоотношений науки и религии, внутри данных форм общественного сознания неизменно сохранялось, пусть не всегда явное, легко улавливаемое взаимовлияние. Связующим звеном между религией и наукой всегда выступала философия. Примером здесь может служить история русской философии, прежде всего русская религиозная философия. Кроме того, по мнению Б. Рассела, философия — это демаркационная зона между наукой и религией. И основная роль философии состоит в том, чтобы осуществлять прорывы от уже апробированных, верифицированных знаний к иным, новым знаниям, первоначально обретенным по наитию, путем озарения, просветления, откровения. Таким образом, философия прокладывает путь науке, которая затем, расширяя свои
горизонты, претворяет теоретические предположения, догадки, допущения различного рода в уверенность и убежденность, то есть превращает веру в конкретное знание либо развенчивает ее.
Овладение экстремальными закономерностями помогает соотнести принцип всеобщего взаимодействия с принципом оптимизации системы знаний, минимизации числа элементов в процессе познания. Анализ становления генеральных принципов указывает на то, что взаимодействие религии и науки, включая философию, подчинено принципу дополнительности, поскольку религиозное сознание реализует мировоззренческие, культурные установки, выполняя консервативную функцию, в то время как в философском, научном сознании преобладает поисковая, экспериментальная направленность.
Только на пути реального, творческого взаимодействия науки, философии и религии, исключающего различные формы хитроумных манипуляций и подмен, может быть преодолен духовный и культурный кризис, который в современном мире приобретает все более глобальный и системный характер.
Нельзя не согласиться с мнением известного критика и драматурга В. Семеновского в том, что сегодня «рейтинг идеализма в обществе равен нулю» [3]. А, как известно, «свято место пусто не бывает», и на место идеализма приходит экстремизм, который все активнее овладевает массовым сознанием. Подобный ход вещей во многом объясняется тем, что портреты вождей, сам «вождизм» надолго заменили естественное религиозное чувство, притупили или полностью стерли устремленность человека к абсолюту. Подмена Бога человекобогом есть перевернутое отношение к абсолюту (полному максимуму) уводящее от состояния одухотворенности к крамоле, открывающей простор для различного рода святотатства, включающего самоосквернительство и самоочерни-тельство. «Если нет абсолюта, с помощью которого можно судить общество, тогда само общество является таким абсолютом. Общество попадает в руки человека или элиты, заполняющих вакуум, оставленный утратой христианского общественного сознания. . . Выдаются бесконечные произвольные нормы и не существует высоких истин, в соответствии с которыми можно было бы об этих нормах судить» [8, с. 231]. Платон одним из первых в европейской научной мысли пришел к пониманию того, что «высшее понятие или абсолют это то, что объединяет все отдельные явления, что придает целому единство и смысл» [8, с. 142]. Опередив Николая Кузанского на добрую тысячу лет, Блаженный Августин, развивая утверждение о том, что чудеса есть не отрицание природы, а плоды природы, которая еще не познана, провозгласил: «В общем — единство, в частном — разнообразие, во всем — любовь». Проще говоря, иерархия служит священноначалию, субординация — структурированию, вульгарно понятая свобода — разрушению первого и второго, то есть порядка.
Современный кризис культуры — яркий образец размежевания идеального и материального, ситуации, при которой в самом сознании человека в угоду узкопрагматическим, утилитарным и меркантильным интересам исчезает осознание таких категорий, как «иерархия», «всеобщность», «универсум», «абсолют». Основной парадокс технической цивилизации состоит в том, что на фоне технического развития, которое ведет поиск общих начал и универсалий, социальные процессы идут по пути дробления и индивидуализации. В этих условиях крайние формы либерализма скатываются к анархии, разрушая общественные и личностные идеалы, что и демонстрируют массовая, коммерциализированная культура, процесс десакрализации искусства. Вместе с идеалами уничтожаются те универсалии, которые придают смысл частицам (индивидам). Следуя этой логике, приходится признать, что «единственным абсолютом является абсолютное убеждение в том, что не существует никаких абсолютов» [8, с. 222].
В начале XXI в. человечество вплотную столкнулось с наиболее откровенными, изощренными формами бездуховности, такими как психология потребительства, наркомания, терроризм, все усиливающееся манипулирование общественным сознанием. Пульсирующий характер культуры хорошо выразил Э. Хоффер в словах «когда свобода уничтожает порядок, жажда порядка уничтожает свободу» [8, с. 255].
Одна из задач современной философии состоит в раскрытии новых глубин категории абсолюта, диалектической взаимосвязи, взаимопроникновения идеального и материального, структурной иерархии и совершенствования. Но здесь трудно добиться успеха вне рамок понятийно-категориального аппарата, который выработан общей (естественнонаучной) и социальной экстремологией и опирается на понятия максимума и минимума, наибольшего и наименьшего, экстремальности и экстремизма, экстремума, оптимума и пессимума, а также примыкающих к ним категорий конечного и бесконечного, возможности и невозможности, действительности и изменчивости, изощренности (остроты), извращенности и некоторых других [6, 7]. Иначе говоря, более полному решению задачи может способствовать системное изучение экстремальных законов и соответствующих им принципов, действующих в природе, обществе, мышлении.
Литература
1. Бруно Д. Диалоги. М., 1949. С. 291.
2. Николай Кузанский. Соч. в 2-х т. Т. 1. М., 1979. С. 51-52.
3. Семеновский В. Рейтинг идеализма в обществе равен нулю // АИФ Петербург. 2006.
№ 41.
4. Словарь по этике / Под ред. И. С. Кона. М., 1981. С. 93.
5. Тажуризина З. А. Наколац из Кузы // Словарь по этике / Под ред. И. С. Кона. М., 1981.
С. 21.
6. Томалинцев В. Н. Экстремаль России. СПб., 2007.
7. Томалинцев В.Н., Козлов А. А. Введение в социальную экстремалогию. СПб., 2005.
8. Шейфер Ф. Как же нам теперь жить? Чикаго, 1990. С. 142.
Статья поступила в редакцию 14 апреля 2010 г.
