CC BY
135Раздел 1
МОДЕРНИЗАЦИОННЫЕ ПАРАДИГМЫ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РОССИИ
УДК 94:338.45 ББК Т3(2)
В. М. Арсентьев
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ РОССИИ В XIX - начале XX века: опыт применения модернизационной парадигмы
Ключевые слова: модернизация, протоиндустриальный и раннеиндустриальный этапы экономического развития, промышленный переворот, рынок, либерализм, традиционализм, диффузия, анклавно-конгломератное развитие.
В статье анализируется опыт применения модернизационного подхода в исследовании основных особенностей экономического развития России в XIX — начале XX в. Применительно к этому периоду выделяются две стадии экономической модернизации — протоиндустриальная и раннеиндустриальная. Отмечается, что переход от одной фазы к другой не был линейным и одномоментным, происходило их совмещение по ряду параметров. С одной стороны, уже с 30—40-х гг. XIX в. появляются индустриально-зрелые формы промышленного производства в виде крупных заводских комплексов и технологически развитых производств (локальная индустриализация), а с другой — протоиндустриальные формы промышленного производства сохраняли свое значение и во второй половине XIX — начале XX в.
В данной связи отмечается незавершенность раннеиндустриального этапа экономической модернизации в начале XX в.
V. M. Arsentiev
THE ECONOMIC DEVELOPMENT OF RUSSIA IN XIX -the Beginning of XX century: the Experience of Modernization Paradigm
Key words: modernization, postindustrial and early-industrial stages of economic development, industrial revolt, market, liberalism, traditionalism diffusion, enclave-conglomerate development.
The experience of the modernization method usage in the researches of the main peculiarities in economic development of Russia in XIX — the beginning of XX century is analyzed in the article. Two stages of economic modernization are stated, they are: postindustrial and early-industrial. It is stated, that the movement from one stage to another one was not momentary. On one hand from 30—40 years of XIX century appeared industrial forms of the industry, from the other — there are many postindustrial forms of the industry, which used to be valuable in the second half of XIX — beginning of the XX century. Thus, it is noticed, that the early — industrial press of economic modernization in the beginning of XIX century was not finished.
Вопросы индустриальной модерниза- начале XX в. до сих пор остаются весьма
ции и либерально-рыночной трансформа- актуальными, хотя в разных ракурсах эта
ции экономики, ее «вхождения» в рынок проблематика затрагивалась исследовате-
в контексте развития России в XIX — лями разных поколений. На современном
этапе развития экономической истории для объяснения механизмов рыночно-капиталистического развития и протекания индустриальных процессов в XIX — начале XX в. началось более активное применение новых теоретико-методологических подходов, макрообъяснительных моделей и концептуальных схем. С 1990-х гг. особую популярность среди российских историков получила модернизационная парадигма. Адаптируемая к российскому историческому процессу и используемая в качестве макрообъяснительной модели анализа экономической трансформации России она позволяет избежать целого ряда методологических ошибок, свойственных формационной теории и объединяет под своим знаменем все большее количество исследователей [11, 14—18, 20— 44].
В общепринятом значении этого термина под модернизацией понимается всеобъемлющий процесс инновационных мероприятий при переходе от традиционного общества к современному, который, в свою очередь, может быть представлен как совокупность подпроцессов: структурной и функциональной дифференциации общества, индустриализации, урбанизации, бюрократизации, профессионализации, рационализации, становления новых ценностно-мотивационных механизмов, образовательной и коммуникативной революций.
Концепт индустриализации означает понимание его как длительного процесса (а не «переворота»), который имел свою специфику в странах «классического» (Запад) и «неклассического» капитализма. Общепринято выделять несколько стадий (фаз) индустриализации: 1) доин-дустриальная стадия (аграрное общество, традиционная экономика); 2) протоинду-стриальная стадия (переходная экономика, переходное общество); 3) раннеиндустриальная стадия (формирование современного общества) и т.д.
Исходя из данной схемы промышленная история России XIX — начала XX в. непосредственно связана с протоиндуст-риальной и раннеиндустриальной стадиями экономической модернизации России. В российской историографии сделаны по-
пытки определить хронологические рамки этих этапов. Так Н. А. Проскурякова ограничивает протоиндустриальную фазу в истории России XVII — серединой
XIX в., а раннеиндустриальную — второй половиной XIX — началом XX в. [36, с. 158]. Схожую периодизацию предлагает И. В. Побережников, хотя он склонен определять начало протоиндустриального этапа более ранними сроками — с начала XVI в. Раннеиндустриальный этап, по его мнению, начинается в 1870—1880-х гг. и длится до 1917 г. [30, с. 198].
Все мы естественно, отдаем себе отчет в некоторой абстрактности и условности подобного размежевания уровней индустриальной модернизации, обнаруживаем их непосредственную привязку к важным реформаторским вехам в истории России, давшим начало, так называемым модер-низационным волнам.
В то же время, следует отметить, что особенностью России можно считать размытость границ между этими двумя этапами, длительное сохранение элементов традиционной экономики параллельно с активизацией инновационного развития. В данной связи можно даже говорить о наложении друг на друга двух моделей промышленного развития, протоиндуст-риальной и раннеиндустриальной, об их параллельном сосуществовании и взаимопроникновении.
Переход от одной фазы к другой не был линейным и одномоментным, происходило их совмещение по ряду параметров. С одной стороны, уже с 30—40-х гг.
XIX в. появляются индустриально-зрелые формы промышленного производства в виде крупных заводских комплексов и технологически развитых производств (локальная индустриализация). С другой — протоиндустриальные формы промышленного производства в виде крестьянских промыслов, ремесла, полукустарных предприятий с низким уровнем технической оснащенности и преобладанием ручного труда, «встроенных» в аграрную экономику, сохраняли свое значение и во второй половине XIX — начале XX в. Кроме того, интенсивность раннеиндустриальной модернизации снижалась отсутствием социокультурных пред-
посылок и недостатком внутренних накоплений, что во многом определило незавершенность раннеиндустриальной модернизации даже в начале XX в.
Важнейшей характеристикой протоин-дустриальной и раннеиндустриальной модернизации России в XVIII — начале XX в. являлось усиление рыночно-капиталистической составляющей хозяйственного развития, ее проникновение в различные сегменты экономики. Модернизационные процессы все более активно пробивали толщу патриархальной экономики, а рынок трансформировал макроэкономическую среду, задавая новые ориентиры, «правила игры» и модели хозяйственно-трудовой деятельности и предпринимательства. Стремительно набиравшие в этот период обороты либеральные механизмы экономического развития являлись, с одной стороны, важной составляющей экономической модернизации, а с другой — ее базовой основой и катализатором. Одна из современных интерпретаций термина модернизация трактует его как «совокупность процессов, утверждающих в России рыночные отношения и... либерализм» [12, с. 9; 19, с. 21].
При рассмотрении проблемы распространения и утверждения либерализма и рыночно-капиталистических форм развития российской экономики, ставших важнейшими составляющими протоиндустриальной и раннеиндустриальной модернизации России в XIX — начале XX в., необходимо сконцентрировать внимание на действительных формах протекания этого процесса, далеко не всегда соответствовавших «классическим» западным моделям.
Приверженцы формационного подхода интерпретируют капитализм как формационную систему со строго установленным «набором» производительных сил и производственных отношений, загоняя в ее рамки все многообразие реальной действительности. Вряд ли такой подход можно считать достаточно обоснованным. Говоря о капитализме как формационной и социально-экономической системе, как стадии, характеризующей уровень цивилизационного развития, мы должны отойти от вульгаризированной трактовки этого понятия как своего рода институциональной оргструктуры.
Мы не обнаружим среди современных исследователей единого мнения на предмет критериев определения степени капитализации той или иной экономической системы. Интерпретируя те или иные социумы в плане их формационной ориентации, мы неизбежно обнаружим различия между ними с точки зрения реального приближения к теоретической модели. В данном случае мы можем и саму модель посчитать нереальной, так как всегда более реальна не модель, а ее конкретные формы реализации.
Более историчным является понимание капитализма как многовариантной, гибкой и открытой социально-экономической системы, в рамках которой получает реализацию рыночный способ организации хозяйственно-экономической деятельности людей, основанный на либеральных ценностях, частной собственности, свободном предпринимательстве, товарном обмене, накоплении и использовании капитала в производственных целях и т.д. Причем, применительно к «незападным» странам в силу особенностей их социокультурного и политического развития, более целесообразно говорить не о воспроизведении точной копии капитализма, сколько о степени приближения к ней, в силу отсутствия целого ряда благоприятных условий, позволивших Западу достаточно быстро разорвать оковы традиционализма. Исходя из такого понимания, мы неизбежно придем к выводу, что кроме стран Запада капитализма в его «чистой форме» практически нигде не существовало, к тому же и там он имел весьма серьезные видовые отличия.
Можно с полным основанием согласиться с мнением В. В. Алексеева и И. В. Побережникова, выступающих против до сих пор широко распространенного в отечественной литературе, но подвергнутого интенсивной критике самими представителями модернизационной парадигмы на Западе в 1970—1980-е гг., узкого понимания процесса модернизации как линеарного и телеологичного, однозначно направленного в сторону достижения параметров западного общества. Подобный подход связывает с модернизацией только движение к либеральным
ценностям и институтам, к капиталистическому рынку и либеральной демократии; все, не совпадающее с этим вектором развития, трактуется как аномальное, тупиковое или маргинальное по отношению к модернизации (что не связано с либерализмом, то не укладывается в модерниза-ционный проект). Между тем либерализм— явление историческое и пространственно ограниченное (даже в рамках атлантической цивилизации) [2, с. 10].
В XIX — начале XX в. хозяйственное развитие России носило дуалистический характер, т. е. в значительной части сохраняло элементы переходной экономики с присущими ей чертами неустойчивости, альтернативности, многоукладности, инерционным действием традиционализма в сочетании с тенденцией к модернизации.
Некоторые исследователи говорят о переходном периоде и даже о переходном обществе, которое представляет собой специфическое, самостоятельное состояние социальной системы. В ее рамках происходит трансформация традиционного хозяйства и формирование рыночной экономики, переход от протоиндустриаль-ного к раннеиндустриальному этапу экономической модернизации. К ее основным характеристикам можно назвать сохраняющееся доминирование деревни над городом в демографическом и экономическом плане, низкие темпы урбанизации, профессионализации, функциональной специализации институтов и деятельности.
Кроме этого, по мнению Н. А. Проскуряковой, для экономики переходного периода присущи следующие черты: «1) длительность, постепенность модерни-зационного перехода; 2) неустойчивый характер экономики; 3) альтернативный характер развития, когда выбор направления развития во многом зависит от экзогенных факторов; 4) инерционный характер воспроизводства, т. е. сохранение на длительный срок старых экономических форм, их воспроизводство на прежней основе; 5) зарождение и воспроизводство новых (мелкотоварных и капиталистических) экономических форм; 6) появление и функционирование особых переходных форм, для которых характерно сочетание элементов старых и новых укладов опре-
деленного типа общественно-производственных отношений; 7) сохранение на значительный срок, у значительной части населения прежних стереотипов мировосприятия ценностей, традиционного менталитета и моделей экономического поведения, нехарактерных для рыночной экономики (расточительство, стяжательство, потребительская трудовая этика) и др.» [36, с. 154—155].
Xарактерным признаком этой «эклектичной» системы являлось тесное переплетение и взаимопроникновение нерыночных хозяйственно-экономических
структур, имевших различную окраску (феодально-крепостническую, сословнокорпоративную, общинно-традиционалистскую, командно-административную и др.), и рыночно-капиталистических. И если с точки зрения производственнотехнологического развития параметры рыночно-капиталистической модернизации могут быть унифицированы, то с точки зрения социально-экономических отношений они не могут определяться лишь мерой сходства с «классической» моделью западного типа. Как справедливо заметил А. С. Сенявский, генеральной линией модернизации является становление «техногенного общества, в котором решающую роль начинает играть совокупность последовательно происходящих переворотов в технике и технологиях, формирующих соответствующие технологические уклады в экономике.». По его мнению религиозные, политические, правовые, социальные институты, отношения собственности отражают преимущественно «.специфику локальных цивилизаций, народов и государств, тогда как смена технологий представляет собой вектор и универсальный объективный показатель исторического прогресса, инвариантный относительно конкретных обществ» [40, с. 15].
В аналогичном ключе рассуждает Ю. П. Бокарев, интерпретируя теорию Д. Белла: «С точки зрения производственно-технологического развития все нации последовательно проходят четыре стадии: присваивающее хозяйство (собирательство, охота, рыболовство), аграрная экономика, индустриальное общество и постиндустриальное общество. С соци-
ально-экономических позиций экономика может различаться в разных отношениях (быть более или менее либеральной, частнособственнической, смешанной или государственной, централизованной или децентрализованной и т. д.)» [12, с. 10].
Кроме того, как показывает исторический опыт хозяйственного развития России в XIX — начале XX в. историческое движение в том или ином направлении складывалось из действия и противоборства самых различных сил, одни из которых поддерживали инновации, генерировали новые структурные формы и отношения, а другие отстаивали традиционные институты и ценности. Модерниза-ционное движение чаще всего выражается в адаптации инновационных тенденций к существующим условиям, оптимизации хозяйственной деятельности на данном временном отрезке на основе использования имеющихся ресурсов. Поэтому модернизацию нельзя рассматривать как линейный кумулятивный процесс замещения старого (традиционного) новым (современным).
Экономическая модернизация не обязательно обозначает переход к экономической модели западного мира, основанной на безусловном господстве рыночных отношений, частной собственности, принципов свободы предпринимательства и других параметров так называемого классического либерализма в чистом виде. Модернизационное движение происходит в рамках конкретной социально-политической, институциональной и культурно-цивилизационной среды, задававшей исходные параметры, определяющей конфигурацию экономической системы, а так же механизм ее функционирования и результативность. Это объясняет пространственную асинхронность и вариативность процессов модернизации в различных странах и даже регионах.
По мнению некоторых исследователей, применительно к России такое понимание модернизации снимает противоречия между выделяемыми исследователями формирующимися признаками раннеиндустриального общества, рассматриваемыми в качестве критериев зрелости модернизации, и наличием тех черт экономи-
ческого развития, которые не укладываются в эту схему. В широком смысле экономическая модернизация может пониматься как любая прогрессивная трансформация экономических институтов (т. е. такое изменение, которое приводит к оптимизации экономической деятельности в сложившихся условиях) [19, с. 23].
Применяя модернизационную парадигму к интерпретации социально-экономического развития России, мы неизбежно приходим к выводу, что уже в первой половине XIX в. постепенно утверждались новые способы организации производственной деятельности рыночной направленности, росла предпринимательская активность, происходила трансформация традиционной системы хозяйствования и феодально-крепостнических основ ее функционирования в направлении модернизации либерально-капиталистического типа.
Проникновение капитализма в сферу экономики приводило к тому, что докапиталистические методы эксплуатации, основанные на внеэкономическом принуждении, служили уже интересам либерально-рыночного развития и часто вполне органично вписывались в новую систему хозяйственно-экономических отношений, о формировании которой вполне обоснованно можно говорить применительно к первой половине XIX в., а возможно и раньше. Традиционные институты и ценности обладали колоссальным трансформативным и адаптивным потенциалом, позволяющим им гибко приспосабливаться к новым — модернистским— функциям.
Другое дело, что западная модель либерально-рыночного развития экономики не могла реализоваться в полной мере в силу обилия препятствующих факторов. Модернизационные механизмы в первой половине XIX в. были подвержены влиянию как эндогенных, так и экзогенных факторов и внешних воздействий, которые можно интерпретировать как природно-географические, этнодемографи-ческие, социокультурные, институциональные, геополитические и др., обуславливающие конфигурацию, конкретные формы и механизмы функционирования экономики [4, с. 365—366].
В этой связи более объективно говорить о разнонаправленности экономического развития, наличие целого ряда тенденций и ориентаций, не вписывающихся в указанную схему. Называя экономическую систему первой половины XIX в., и особенно в предреформенный период, феодально-крепостнической, мы не должны забывать о наличии других секторов экономики, которые в реальных своих проявлениях напрямую не были связаны ни с крепостным правом, ни с другими феодальными элементами, а их функционирование происходило по законам капитализма, рыночного развития. В историографии это явление получило название многоукладность, и применяли его преимущественно к периоду конца XIX — начала XX в., но и в первой половине XIX в. оно имело место быть. В частности, система принудительного труда в сельском хозяйстве и промышленности, и соответствующие ей организация и механизм функционирования производства, низкая эффективность которых была признана еще современниками, проецировались на всю хозяйственно-экономическую реальность России. Исходя из этого, делался вывод о глубоком упадке, в котором находилась вся экономика России к середине
XIX в. Поэтому концепция «кризиса феодально крепостнической системы» применима лишь в ограниченном масштабе и к той части хозяйственно-экономической системы, которая была связана с феодальнокрепостническим сектором экономики, прежде всего в тех ее частях, существование которых основывалось на феодальной собственности на землю, принудительном труде и натурально-хозяйственных отношениях.
Между тем, и в этом случае необходимо сделать некоторые исключения. Дело в том, что и развитие феодально-крепостнического сектора экономики не всегда можно охарактеризовать как кризисное. В структуре его экономической организации можно увидеть и чисто феодальные, и чисто капиталистические проявления экономической организации, но были и смешанные, которые нельзя однозначно идентифицировать.
Такого рода реальность существовала в вотчинной промышленности. Изначально эта форма производственной деятель-
ности имела натурально-потребительский характер, и ее значение редко выходило за рамки помещичьего имения. Даже в начале XIX в. существовали предприятия (например, полотняные), производство которых носило «домашний характер». По мере развития рынка, в плане расширения и интенсификации торговых связей и увеличения его емкости, увеличиваются возможности производства, которое стало приобретать товарно-денежный характер. Производство продукции на рынок становится определяющим фактором промышленного предпринимательства дворян. В процессе развития товарно-денежных отношений наблюдается усиление рыночной направленности крепостного хозяйства, а принудительный труд начинает использоваться для получения прибавочной стоимости. Феодальная эксплуатация, когда использование труда крепостных на промышленных предприятиях осуществлялось в виде барщины и имело характер внеэкономического принуждения, дополнялась капиталистическими элементами договорных отношений и экономической заинтересованности.
Xотя преобладающими оставались принудительные формы организации труда, основанные на внеэкономическом принуждении, дворяне-заводовладельцы переходили к его денежной оплате. И хотя по своей сути промышленный труд и оставался принудительным по своим правовым нормам и конкретным формам, в плане материального стимулирования и целевых установок производства он постепенно приобретал рыночно-капиталистический характер. В то же время, более активно начинает использоваться и вольнонаемный труд, что так же позволяет говорить о начавшихся внутренних изменениях производственно-экономической системы.
Получаемые заводовладельцами прибыли позволяли модернизировать производство. В результате, происходившие в структуре вотчинной промышленности технико-технологические изменения дают основания говорить о достижении многими предприятиями уровня крупного фабричного производства, и о начале в 1830—40-е гг. промышленного переворота. Нет оснований отрицать, что все тако-
го рода изменения носили уже рыночнокапиталистический характер и модерниза-ционную направленность.
В отечественной промышленности первой половины XIX в. капитализм был уже реальностью, но не в виде формационной системы, а в форме отдельных сегментов экономики (локальных очагов), развивавшихся в условиях тесного взаимодействия с традиционными нерыночными механизмами. С точки зрения производительных сил, в производственно-экономическом плане влияние капитализма в некоторых случаях приводило к разрушению феодально-крепостнических и натуральнохозяйственных структур, а в некоторых случаях наблюдалось их «мирное» сосуществование. С точки зрения производственных отношений, некоторые феодальные по своей сути элементы уже выполняли капиталистические по своему характеру задачи. Например, с помощью крепостного труда осуществлялось промышленное производство на рынок [5, с. 250].
Определяя хронологические рамки переходного периода вряд ли можно ограничиться только первой половиной XIX в. и заканчивать его реформой 1861 г. Отмена крепостного права и последовавшие после этого буржуазные реформы стимулировали модернизационные процессы, но отнюдь не привели систему в принципиально новое состояние. И во второй половине XIX в., и даже в начале XX в. мы видим фрагментарность рыночно-капиталистического развития, когда функционирование экономического механизма в значительной степени определялось хозяйственно-культурными традициями и социально-политическими отношениями в стране, которые придавали процессам экономической модернизации инерционный характер. Именно они в конечном итоге и определяли меру допущения капитализма и степень сохранения традиционализма и феодализма в лице непроизводительного, малоземельного и слабо связанного с рынком крестьянского хозяйства, общинной системы, феодального землевладения, сословных пережитков и др. Именно эти факторы и определяли интенсивность и характер проникновения капиталистических элементов в экономи-
ку. Лишь по мере укрепления последних, следствием которого становилось постепенное утверждение либерализма и рыночно-капиталистических форм хозяйственной деятельности, капитализм получает способность как бы воспроизводить себя в расширенном виде, приобретая более выраженные системные параметры и характеристики.
Одним из проявлений модернизацион-ных изменений XIX — начала XX в. являлась так называемая диффузия, под которой в современной литературе подразумевается распространение инноваций, в том числе их импорт извне. Именно способность обществ заимствовать технологии, практики, институты, культурные модели выступает в качестве предпосылки ускорения социального прогресса и повышения их адаптивных ресурсов в процессе приспособления к новым реалиям [2, с. 16]. Причем наиболее ярко это проявилось в промышленности, и гораздо в меньшей степени — в аграрной сфере.
Роль диффузии в индустриальном развитии России весьма значима. Индустриализация, развернувшаяся первоначально в Великобритании во второй половине XVIII в., также осуществлялась во многом в результате диффузии, а не независимого развития в рамках отдельных сообществ. Именно диффузия обеспечивала импорт целого ряда элементов и институтов в ходе петровской модернизации в России, представлявшей наглядный исторический пример заимствования техникотехнологической и организационной практики промышленного развития за рубежом. На протяжении всего имперского периода роль диффузии в промышленном развитии России не только не уменьшалась, но и увеличивалась. Причем диффузионная модель распространения инноваций приобретала новые формы и получала дополнительные импульсы благодаря совершенствованию транспорта и средств коммуникации, активизации торговли, повышению мобильности населения, войнам, путешествиям, развитию средств массовой информации и т. д., которые существенно облегчали проникновение производственно-технических инноваций из-за рубежа и их распространение в России.
Адекватную модель для изучения сложной, многоуровневой и территориально дифференцированной социально-экономической реальности представляет концепция анклавно-конгломеративного типа развития [7, с. 109—128; 8, с. 60—69; 30, с. 198]. В соответствии с ней начавшийся в России еще в первой половине XIX в. переход к раннеиндустриальной стадии экономической модернизации и соответствовавшая ему рыночно-капиталистическая трансформация имели преимущественно локальный характер. Они не сопровождались тотальной перестройкой пространства и социума, кардинальными изменениями в аграрном секторе экономики и ценностных мотивациях субъектов экономической деятельности. Они представляли собой анклавно-конгломеративный тип развития, формируя так называемое конгломератное общество, самовоспроизводящу-юся и довольно устойчивую социальноэкономическую среду, состоящую из разнородных моделеобразующих элементов и основанных на них отношений. Находясь далеко не в «дружественной среде», раннеиндустриальный рыночно-капиталистический анклав благодаря эффективной внутренней организации был способен выживать в рамках обрамляющего общества-конгломерата и характеризовался как устойчивая структурная единицы конгломерата. Причем они не были абсолютно изолированы друг от друга, но интенсивность их взаимодействия была строго нормирована. С одной стороны, индустриальный анклав определял новые параметры развития всего сообщества, а с другой — приспосабливался к средовому контексту. С одной стороны, он не растворялся в окружающей среде, а с другой — не достигал доминирующего положения в масштабах всего общества.
Как видим из практики XIX в. рыночно-капиталистический анклав успешно сопротивлялся среде, попутно способствуя приобретению обществом более сложной («сдвоенной», «строенной») структуры. В частности, на протяжении этого времени мы видим соседство расширявшихся товарно-денежных отношений с натурально-потребительскими формами организации экономической деятельности, взаимо-
действие частной, феодальной и общинноколлективистской форм собственности, усиливающейся демократизации предпринимательской деятельности и сохраняющихся сословных ограничений, протоин-дустриальных и индустриальных форм промышленного производства, вольнонаемного и принудительного труда, контрактно-договорных экономических отношений и внеэкономического принуждения. В частности, в развитии вотчинной и посессионной промышленности до 1861 г. использовались механизмы и инструменты, изначально имеющие нерыночный характер (применение принудительных форм мобилизации рабочей силы в промышленности, основанных на внеэкономическом принуждении; сохранение связи рабочих с землей для их продовольственного обеспечения и снижения издержек производства и др.).
Иногда этим механизмам и инструментам «недружественной» среды придавались новые свойства и характеристики. Например, на вотчинных промышленных предприятиях в первой половине XIX в. внедрялись денежные формы оплаты и материальное стимулирование труда крепостных рабочих. Происходило раскрестьянивание занятого в промышленности населения, ускорялись урбанистические процессы в заводских поселениях. Труд на промышленном предприятии, связанный с постоянным общением рабочих с машинами и техническими устройствами, приводил к рационализации мышления, вносил в сознание точное знание и экономический расчет. В данном контексте это можно считать одной из предпосылок перехода от религиозного мировоззрения к ценностям рыночного общества и техногенной культуры западного типа
Анклавно-конгломеративное развитие применительно к промышленному сектору экономики носило более усложненный характер, обусловленный тем, что среда сама способствовала созданию такого рода анклава, и во многом определяла параметры его развития. Важнейшим компонентом среды являлась государственная власть, игравшая приоритетную роль в протекании модернизационных процессов в России. Сохраняя свою тра-
диционалистскую природу, она инициировала программы ограниченной или защитной модернизации, разрабатывавшиеся в значительной степени для консервации традиционного общества и защиты его от более интенсивных и радикальных изменений. При этом сохранялась высокая степень централизации государственной администрации, в том числе институтов, отвечавших за разработку и проведен и е хозя й ственной политики. Догоня -ющая природа российской модернизации, ее мобилизационный характер лишь усиливали роль централизованного государственного аппарата [3, с. 6—14].
Начиная с петровских времен, государство старается содействовать промышленному развитию, правда на протяжении времени интенсивность промышленной политики постоянно менялась. Причем политика стимулирования промышленного производства со стороны властей часто носила конъюнктурно-избирательный характер. В частности, получали поддержку отрасли и сектора промышленности, имевшие для государства военно-стратегическое значение. Системные ограничения касались и предпринимательской деятельности, в плане сословно-корпоративной дифференциации прав и возможностей ведения бизнеса.
Конкретные формы государственного вмешательства в экономическое развитие страны были различны, начиная от предоставления привилегий и льгот промышленникам, проведения мероприятий, стимулирующих частное предпринимательство, осуществления таможенного контроля за ввозом и вывозом товаров, и заканчивая регулированием социальных и трудовых отношений, а порой мелочным контролем за производством и его регламентацией.
Отрицательное влияние на процессы развития предпринимательства оказывало ярко выраженное в правительственных кругах стремление к извлечению из торгово-промышленной сферы финансовой выгоды. Это выражалось в существовании казенной монополии на продажу ряда товаров на внутреннем и внешнем рынках, отстранении от некоторых видов торгово-промышленной деятельно-
сти частного предпринимателя, сословных ограничений промышленного предпринимательства в некоторых областях производства, установлении не всегда обоснованно высоких таможенных пошлин. Все это нередко сопровождалось прямым изъятием капиталов за счет роста прямых и косвенных налогов.
Осуществляя экономическую поддержку частного предпринимательства, государство одновременно различными методами (прямыми и косвенными) старалось подчинить его, делая невозможным или, по крайней мере, очень затруднительным, развитие промышленного предпринимательства без руководящей и направляющей роли государства. Своей политикой, носящей избирательный характер, оно в четко очерченных рамках создавало своего рода «питательную среду», тем самым вырабатывая «зависимость» предпринимателей от государственной поддержки [6, с. 60—62]. Основным средством решения проблем промышленного развития считалось не увеличение экономической свободы и стимулирование частнопредпринимательской активности (хотя это направление экономической политики так же присутствовало), а усиление контроля над экономикой, и прежде всего над отраслями, представлявшими для государства предмет особого интереса.
Конечно же, в конце XIX — начале
XX в. системно-институциональные ограничения на пути развития рыночно-капиталистического анклава постепенно нивелировались, и среда приобретала все более «дружественный» характер. На «выращивание» институтов капитализма влияли либерализация (хотя и весьма ограниченная) экономической политики властей, расширение рынка промышленных изделий и сельскохозяйственной продукции, укрепление денежной системы и развитие кредитно-банковской системы, приток иностранного капитала, увеличение численности наемных рабочих, углубление разделения труда и специализации производства, совершенствование рыночной инфраструктуры и транспорта и др. Однако развитие рыночно-капиталистических механизмов и институтов в России даже на раннеиндустриальном этапе развития происходило до-
вольно медленно. Этот сегмент экономики так и остался анклавом и не приобрел свойств системы в силу отсутствия благоприятной среды для этого и наличия целого ряда сдерживающих факторов.
Во многом это было обусловлено пространственно-территориальной спецификой, наложившей отпечаток на протекание протоиндустриальной и раннеиндустриальной модернизации в России XIX — начала XX в. По мнению И. В. Побережнико-ва в исследовании протоиндустриальных и раннеиндустриальных стадий модернизации России следует учитывать территориальную неравномерность распространения волн модернизации, региональные особенности разворачивающихся модернизацион-ных субпроцессов, таких как индустриализация, урбанизация, бюрократизация, профессионализация, складывание своеобразной региональной структуры модернизации, включающей пространственные центры и периферию развития [30, с. 198].
Пограничное месторасположение страны в целом между различными цивилизационными мирами оказывало и продолжает оказывать существенное влияние на ее исторические судьбы и цивилизационную организацию, ее территориальную морфологию [1, с. 41—56]. Обширное пространство России, разнообразие ее природноклиматических условий, обилие ресурсов изначально задавали параметры исторического развития, и в частности, замедляли и растягивали колонизационную динамику, сохраняя большое количество «медвежьих углов» и ориентируя на экстенсивные методы хозяйственного развития.
Указанные обстоятельства объективно создавали предпосылки и возможности для ориентации на самодостаточное, автаркическое развитие. Россия, по существу, представляла собой, по терминологии Ф. Броделя, мир-экономику, т. е. самодовлеющую структуру, которая «затрагивает лишь часть Вселенной, экономически самостоятельный кусок планеты, способный в основном быть самодостаточным, такой, которому его внутренние связи и обмены придают определенное органическое единство» [10, с. 14].
В то же время огромные пространства затрудняли создание транспортной
инфраструктуры для обеспечения налаженной и скорой связи потребителей с производителями, для нормального функционирования рынка. Ф. В. Залесский еще в 1890-х гг. пространственный фактор называет в числе сдерживающих развитие рынка, не способствовавшего интенсификации рыночных связей между отдельными районами [13, с. 18]. Недооценивать данное обстоятельство в контексте модернизационных процессов не следует, поскольку оно имело решающее значение для становления современного индустриального общества. Поскольку организация рыночной инфраструктуры в определенном смысле есть покорение пространства, постольку для России, в силу ее территориально-климатических условий, данный процесс был в значительной степени заторможен [30, с. 196].
Обширная территория и слабо развитая инфраструктура разрывали пространство, препятствовали интенсификации рыночных связей, локализовывали экономическое развитие, препятствовали быстрому распространению инноваций,сохраняли инерционное действие традиционализма.
Все это оказывало существенное воздействие и на формирование хозяйственной культуры. Постоянный колонизационный размах России не способствовал приданию труду характера систематической работы по окультуриванию осваиваемых пространств. Колонизация тормозила переход от экстенсивных к интенсивным методам освоения пространства,закрепляла низкотехнологичные уклады в центре страны, транслировала их на периферию, ослабляя, таким образом, целый ряд модернизационных по своей природе процессов, таких как индустриализация, урбанизация и т. д.
Кроме того, отношения собственности в России даже в начале XX в. не приобрели римского характера и не получили самостоятельного значения, они были социально дифференцированы и в значительной степени определялись властью, сохраняя в себе элементы азиатской системы «власть — собственность».
Важным фактором духовно-культурного, цивилизационного порядка, существенно влиявшим на процессы экономи-
ческой модернизации России в протоин-дустриальный и раннеиндустриальный период, являлось православие. Вплоть до 20-х гг. XX столетия православие, будучи идейной, морально-нравственной основой жизни большинства населения страны, лежало в основе и хозяйственной деятельности. Влияя на результативность экономической деятельности, оно не способствовало утверждению в России западных идеологий легитимации рыночно-капиталистического развития, где, начиная с протестантизма, материальный успех и предпринимательская активность получают идейное оправдание. В системе ценностей православной культуры вплоть до начала
XX в. сохранялись такие установки, как нравственное неприятие излишнего стремления к богатству, моральное осуждение получения прибыли с неживого (посредническая торговля, ростовщичество), преобладание морально-нравственных стимулов побуждения к труду и т. д.
Модели либерализации и капитализации России во многом имели сходные посылки, выражавшиеся в действии целого ряда внутренних ограничителей (естественноприродных и цивилизационных). Так называемые «чистые формы» либерализма нельзя рассматривать как норму для России, равно как и для других стран и регионов. Результативность либерализации экономики в разных условиях и социальных средах приводила к неоднозначным последствиям в силу того, что традиционные институты проявляли различную степень устойчивости и способности воспроизводства.
Путь, пройденный Западом по пути рыночного развития и приведший к формированию «капиталистической суперструктуры», уникален и исторически представлял собой отклонение (мутацию) от нормальной (естественной) эволюции рыночных отношений, основанной на действии внутренних причин. По мнению Ф. Броделя, западный капитализм, начиная с момента своего возникновения и в процессе последующего своего развития мог успешно развиваться только при наличии зон, обслуживающих его (т. е. в условиях существования некапиталистического пространства, где рыночное начало еще не играло системообразующей роли).
Он «является порождением неравенства в мире, плодом авторитарной организации явно чрезмерного пространства. Он не дал бы столь густой поросли в ограниченном экономическом пространстве. Он вовсе не смог бы развиваться без услужливой помощи чужого труда» [9, с. 98]. В современной историографии эта точка зрения получила развитие в концепции «зависимого» развития, представлявшей собой интерпретацию модернизационного подхода для объяснения сохраняющейся неравномерности экономического развития стран и регионов мира.
Сегодня уже очевидно, что модернизация осуществлялась разными путями, приведшими к множественности «модер-нов». Так же очевидно, что оптимальным является тот вариант модернизации, который опирается на национально-культурные и цивилизационные традиции [2, с. 12].
Поэтому необходимо активизировать поиск внутренних естественных потенций либерально-рыночного развития, способных обеспечить устойчивое и сбалансированное функционирование всей социально-экономической системы, которая не обязательно должна соответствовать жестким параметрам и нормам классического либерализма западного типа. При этом «инновации не могут и не должны быть самоцелью, а должны служить главному — успешному выживанию, страны, государства, народа в окружающей среде, обеспечивать их внутреннюю и внешнюю безопасность, конкурентоспособность, эффективность» [40, с. 14—15].
Подводя итог рассуждений об особенностях протекания протоиндустриальной и раннеиндустриальной модернизации в России XIX — начала XX в., необходимо отметить следующее. Как и другие страны с «догоняющей» модернизацией, Россия, формируя стратегию экономического развития, должна была, с одной стороны, учитывать опыт индустриализации «западного мира», а с другой, — стремясь заставить работать промышленность по-европейски, использовать возможности существующей культурно-цивилизационной самобытности. Модернизационные процессы в XIX — начале XX в. шли крайне неравномерно как в пространственном, так и во
временном измерении. Тем не менее, в российской модернизации, особенно на ее раннеиндустриальной стадии, нарастало влияние тенденций, связанных с либерально-западническим направлением развития. Если петровская модель промышленности, доминирующая вплоть до середины XIX в., ориентировалась на сохранение самобытности (патриархальности, общинности, патернализме), то новая волна реформ второй половины XIX в., осуществленных преимущественно в либерально-западническом ключе, усилила роль рыночно-капиталистического начала в организации производства.
В экономике России XIX — начала
XX в. вектор индустриального движения был направлен не столько на преодоление сопротивления и разрушение традиций, максимальную реализацию новаций и модернизационных устремлений,сколько на создание системы взаимодействия и взаимовлияния, в которой преимущества формирующейся рыночной экономики и крупного производства переплетались с традиционными принципами организации хозяйственно-экономической деятельности. В целом, даже несмотря на неблагоприятные факторы, отечественная промышленность находила возможности для своего развития, достигнув к концу XIX — началу XX в. существенного прогресса и выработав отличный от европейского механизм экономического роста.
Формирующаяся индустриальная культура России XIX — начала XX в. представляла собой симбиоз традиционного российского контекста и внедренных в него элементов индустриальной культуры европейского модернизированного общества, что обусловливало относительно устойчивое хозяйственное развитие в течение указанного периода. Происходящие в рамках этой противоречивой и внутренне неоднородной системы метаморфозы достаточно сложно реконструировать, поскольку их множество, между ними существуют причудливые взаимосвязи. В экономической сфере это прежде всего различные по скорости и масштабу перемены в развитии техники и технологии производства, функционировании капитала и рынка. В социальной сфере (на разных
ее уровнях) — перемены в формах организации и мотивации труда, сопровождавшиеся переходом от принудительных способов мобилизации рабочей силы к вольному найму, от социально патерналистских отношений между рабочими и за-водовладельцами к контрактно-договорным. Изменения происходили также в демографической и социальной структуре населения, в социокультурной,
институциональной и социально-психологической составляющих экономической динамики.
Протоиндустриальная и раннеиндустриальная модернизация XIX — начала XX в. была важнейшим катализатором социально-экономического развития России. Ее ход и динамика парадоксальным образом сказывались и на политической ситуации. Как только власть начинала осознавать угрозу национальной безопасности, в связи с отставанием российской промышленности от стран-лидеров, в экономике сразу же инициировались масштабные трансформации. В таких обстоятельствах возникли реформы Петра I, осуществившие запуск модернизационных процессов, которые вывели Россию в ранг ведущих европейских держав. Однако к середине XIX в. их потенциал иссяк. Неопетровские идеи реформирования не дали желательных результатов. Вероятно, традиционная модель организации крупного производства, используя резервы внедрения новых машин и технологий, могла бы действовать и дальше, если бы не особая политическая ситуация 1850-х гг. Было очевидно, что без решительного рывка в индустриализации и изменения ряда социально-экономических институтов Россия станет легкой добычей европейских держав.
Во второй половине XIX в. в очередной раз власть ориентируется на модерни-зационную стратегию, но теперь уже с более ярко выраженным либеральным уклоном. Однако новая модернизационная волна, определив дальнейшее продвижение России к современному индустриальному обществу, даже в начале XX в. по своим целям и задачам оказалась незавершенной, не только сохранив, но и обострив целый ряд экономических, политических, социальных и культурных противоречий.
№ 9 ■ 15
2010/2 Щ
Библиографический список
1. Аванесова, Г. А. Региональное развитие в условиях модернизации (на материалах стран Запада и Востока) / Г. А. Аванесова // Восток. — 1999. — № 2. — С. 41—56.
2. Алексеев, В. В. Модернизационная парадигма Российской истории / В. В. Алексеев, И. В. Побережников // Информационно-аналитический бюллетень Научного совета РАН по проблемам российской и мировой экономической истории. — 2006. — № 4. — С. 7—17.
3. Алексеев, В. В. Промышленная политика как фактор российских модернизаций (XVIII—XX вв.) /
B. В. Алексеев // Промышленная политика в стратегии российских модернизаций XVIII—XXI вв. : материалы междунар. науч. конф., посвящ. 350-летию Н. Д. Антуфьева-Демидова. — Екатеринбург, 2006. — С. 6—14.
4. Арсентьев, В. М. Социальные аспекты организации промышленного производства провинциальной России в первой половине XIXв. (по материалам Среднего Поволжья) / В. М. Арсентьев. — Саранск : Издат. центр ИСИ МГУ им. Н. П. Огарева, 2009. — 368 с.
5. Арсентьев, В. М. Условия и особенности перехода от протоиндустриального к раннеиндустриальному этапу экономического развития России в первой половине XIX века / В. М. Арсентьев // Мировое экономическое развитие и Россия (XIX — XX вв.): материалы междунар. научн. конф. — М., 2009. —
C. 249 — 252.
6. Арсентьев, Н. М. Хрустальные короли России : Промышленное хозяйство и предпринимательская деятельность Мальцовых в XVIII—XIX веках / Н. М. Арсентьев, А. А. Макушев. — М. : Наука, 2002. — 304 с.
7. Богатуров, А. Д. Анклавно-конгломератный тип развития. Опыт транссистемной теории /
А. Д. Богатуров, А. В. Виноградов // Восток — Запад — Россия. — М., 2002. — С. 109—128.
8. Богатуров, А. Д. Модель равноположенного развития : варианты «сберегающего» обновления /
А. Д. Богатуров, А. В. Виноградов // Полис. — 1999. — № 4. — С. 60—69.
9. Бродель, Ф. Динамика капитализма / Ф. Бродель. — Смоленск : Полиграмма, 1993. — 123 с.
10. Бродель, Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. : в 3-х т. / Ф. Бродель. — М. : Прогресс, 1992. — Т. 3 : Время мира. — 680 с.
11. Вишневский, А. Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР / А. Г. Вишневский. — М. : ОГИ, 1998. — 430 с.
12. Дискуссионный клуб : «Проблема модернизации России в XIX — XX вв.: теоретико-методологические подходы, исследовательский опыт» // Информационно-аналитический бюллетень Научного совета РАН по проблемам российской и мировой экономической истории. — 2007. — № 5. — С. 3—23.
13. Залесский, Ф. В. Постоянные выставки / Ф. В. Залесский // Вестник финансов, промышленности и торговли. — 1893. — № 52. — С. 13—32.
14. Каменский, А. Б. От Петра I до Павла I: Реформы в России XVIII века: Опыт целостного анализа /
A. Б. Каменский. — М. : РГГУ, 1999. — 575 с.
15. Каменский, А. Б. Российская империя в XVIII веке : традиции и модернизация / А. Б. Каменский. — М. : Новое литературное обозрение, 1999. — 328 с.
16. Каспэ, С. И. Империя и модернизация. Общая модель и российская специфика / С. И. Каспэ. — М. : РОССПЭН, 2001. — 253 с.
17. Козловский, В. В. Модернизация : от равенства к свободе / В. В. Козловский, А. И. Уткин,
B. Г. Федотова. — СПб. : Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1995. — 278 с.
18. Красильщиков, В. А. Вдогонку за прошедшим веком : Развитие России в XX в. с точки зрения мировых модернизаций / В. А. Красильщиков. — М. : РОССПЭН, 1998. — 263 с.
19. Курышов, А. М. Трансформация Сибирской общины в конце XIX — начале XX в. в контексте экономической модернизации России / А. М. Курышов // Информационно-аналитический бюллетень Научного совета РАН по проблемам российской и мировой экономической истории. — 2006. — №4. — С. 21—27.
20. Ёейбович, О. Ё. Модернизация в России: К методологии изучения современной отечественной истории / О. Л. Лейбович. — Пермь : ЗУУНЦ, 1996. — 156 с.
21. Миронов, Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.): Г енезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства / Б. Н. Миронов. — СПб. : Дмитрий Буланин, 1999. — Т. 1. — 548 с.; Т. 2. — 566 с.
22. Модернизация: зарубежный опыт и Россия / В. А. Красильщиков, В. П. Гутник, В. И. Кузнецов и др. — М. : Агентство «Инфомарт», 1994. — 115 с.
23. Модернизация в социокультурном контексте: традиции и трансформации : сб. науч. ст. — Екатеринбург : УрО РАН, УрГИ, 1998. — 182 с.
24. Наумова, Н. Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина или ресурс человечества? / Н. Ф. Наумова. — М. : Эдиториал УРсС, 1999. — 174 с.
25. Опыт российских модернизаций. XVIII—XX века / под ред. В. В. Алексеева. — М. : Наука, 2000. — 246 с.
26. Панарин, А. С. Реванш истории : российская стратегическая инициатива в XXI веке / А. С. Панарин. — М. : Издат. корпорация «Логос», 1998. — 392 с.
27. Пантин, В. И. Волны1 политической модернизации в истории России. К обсуждению гипотезы /
B. И. Пантин, В. В. Лапкин // Полис. — 1998. — № 2. — С. 39—51.
28. Плимак, Е. Г. Др ама российских реформ и революций (сравнительно-политический анализ) / Е. Г. Плимак, И. К. Пантин. — М. : Весь мир, 2000. — 360 с.
29. Побережников, И. В. Переход от традиционного к индустриальному обществу теоретикометодологические проблемы модернизации / И. В. Побережников. — М. : РОССПЭН ; Ульяновск : Ульяновский Дом печати. 2006. — 237 с.
30. Побережников, И. В. Российские модернизации : пространственные аспекты / И. В. Побережников // Индустриальное наследие : материалы III междунар. науч. конф., г. Выкса, 28 июня — 1 июля 2007 г. — Саранск, 2007. — С. 194—201.
31. Поляков, Ё. В. Методология исследования российской модернизации / Л. В. Поляков // Полис. — 1997. — № 3. — С. 14—15.
32. Поляков, Ё. В. Путь России в современность : модернизация как деархаизация / Л. В. Поляков. — М. : Институт философии, 1998. — 200 с.
33. Поткина, И. В. Индустриальное развитие дореволюционной России. Концепции, проблемы, дискуссии в американской и английской историографии / И. В. Поткина. — М. : Ин-т рос. истории РАН, 1994. — 232 с.
34. Поткина, И. В. Россия и модернизация : (В прочтении западных ученых) / И. В. Поткина, Н. Б. Селунская // История СССР. — 1990. — № 4. — С. 194— 207.
35. Проскурякова, Н. А. Концепции цивилизации и модернизации в отечественной историографии / Н. А. Проскурякова // Вопросы истории. — 2005. — № 7. — С. 153—165.
36. Проскурякова, Н. А. К вопросу о концептуализации экономического развития России XIX — начала XX вв. / Н. А. Проскурякова // Экономическая история. Обозрени. — М., 2005. — Вып. 11. —
C.151—158.
37. Российская модернизация: проблемы и перспективы // Вопросы философии. — 1993. — № 7. —
С. 3—39.
38. Рязанов, В. Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX — XX вв. /
B. Т. Рязанов. — СПб. : Наука, 1999. — 796 с.
39. Сенявский, А. С. Индустриальная модернизация в России : теоретические проблемы / А. С. Сенявский // Модернизационные парадигмы в экономической истории России : материалы Всерос. науч. конф., г. Саранск, 20—21 июня 2007 г. — Саранск : Издат. центр ИСИ МГУ им. Н. П. Огарева, 2007. —
C. 13—28.
40. Сенявский, А. С. Индустриальная модернизация, урбанизация и демографические процессы в России в XX веке : соотношение и взаимосвязи / А. С. Сенявский // Индустриальное наследие : материалы Междунар. науч. конф., г. Саранск, 23 — 25 июня 2005 г. — Саранск : Изд-во Мордов. ун-та, 2005. — С. 398—406.
41. Сенявский, А. С. Урбанизация России в XX веке : Роль в историческом процессе // А. С. Сенявский.— М. : Наука, 2003. — 285 с.
42. Федотова, В. Г. Неклассические модернизации и альтернативы модернизационной теории /
В. Г. Федотова // Вопросы философии. — 2002. — № 12. — С. 3—21.
43. Федотова, В. Г. Типология модернизаций и способов их изучения / В. Г. Федотова // Вопросы философии. — 2000. — № 4. — С. 3—27.
44. Широков, Г. К. Парадоксы эволюции капитализма (Запад и Восток) / Г. К. Широков. — М. : Институт востоковедения РАН, 1998. — 216 с.
Поступила в редакцию 14.04.2010.
Сведения об авторе
Арсентьев Виктор Михайлович — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории Отечества Мордовского государственного университета им. Н. П. Огарева (г. Саранск). Область научных интересов: социально-экономическая история, история промышленного развития предпринимательства и рабочих России, Среднего Поволжья и Мордовии в XIX в. Автор более 90 научных работ, в том числе 10 монографий, 7 учебно-методических разработок.
Тел.: (8342) 29-06-45 e-mail: vicars@bk.ru
