CC BY
80
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 9 (224).
История. Вып. 44. С. 25-30.
К. И. Шнейдер
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА РАННЕГО РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА СЕРЕДИНЫ XIX ВЕКА
В статье исследуются экономические взгляды ранних русских либералов. Автор стремится выявить особенности отечественной либеральной концепции посредством изучения сложного и противоречивого комплекса политэкономических воззрений основателей российской либеральной традиции. Особое внимание в работе уделено восприятию русскими либералами достижений европейской экономической мысли.
Ключевые слова: ранний русский либерализм, экономика, свобода, промышленность, торговля, кризис.
Вопрос о происхождении русской либеральной традиции остается одним из самых запутанных и дискуссионных историографических сюжетов. Автор придерживается версии о том, что во второй половине 1850-х
- начале 1860-х гг. в русской общественной мысли появился полноценный, национально адаптированный либеральный феномен, иначе говоря, сформировался первоначальный вариант русского либерализма. В первом ряду его основателей расположились фигуры К. Д. Кавелина и Б. Н. Чичерина, ставшие идейными наследниками Т. Н. Грановского. одного из ключевых персонажей в истории западничества. Не менее интересен и «второй эшелон» ранних либералов, представленный именами П. В. Анненкова, И. К. Бабста, В. П. Боткина, А. В. Дружинина, Е. Ф. Корша1.
Среди обсуждавшихся проблем определенное, хотя и не самое заметное, место отводилось экономическим сюжетам. Можно ли говорить о существовании экономической составляющей раннего русского либерализма или это не более чем очередной историографический миф, не имеющий под собой серьезных оснований? Ответ на этот вопрос и составляет главную задачу предлагаемой статьи, хотя в ней и не рассматриваются аграрные взгляды ранних либералов, для чего требуется специальное исследование.
Наиболее часто и основательно по экономическим проблемам высказывались Бабст и Боткин. Это и не удивительно, так как первый являлся профессором политэкономии Казанского и Московского университетов и соредактором журнала «Вестник промышленности», а второй принадлежал к известному купеческому роду и после смерти отца
вынужден был вести дела торгового дома. Еще одним участником экономических дискуссий был Чичерин, неоднократно высказывавшийся по вопросам землевладения и земельной собственности в России. Вместе с тем, именно Бабсту принадлежит роль ведущего теоретика-экономиста в либеральной среде середины XIX в, авторитетные взгляды которого определили концептуальное содержание программных заявлений либералов в данной сфере.
Важнейшей составляющей концепции раннего русского либерализма следует считать социальное измерение права собственности. В либеральной среде середины XIX столе -тия это теоретическое положение не вызывало серьезных и принципиальных споров. Исторически возникновение собственности русские либералы середины XIX в. связывали с формированием личности как результата внутреннего развития племенных сообществ и осознания индивидом своей «особности» и частных интересов. В дальнейшем залогом успешного расширения системы частной собственности они считали человека с его способностью к постоянному обновлению поля деятельности и преодолению силы коллективных традиций.
Внешнее единомыслие либеральной среды в вопросах развития частной собственности связано, как ни странно, с разной оценкой ближайших перспектив общественного движения российского социума. Одни либералы (Бабст, Боткин, Чичерин) придавали серьезное значение влиянию городского хозяйства и промышленных центров на экономику и, по мере возможности, разрабатывали либеральную экономическую стратегию. Другие (Кавелин) попросту не участвовали в обсуж-
дении данных проблем, так как скептически относились к гипотетическим достижениям отечественного фабричного производства и крупной торговли, полагаясь исключительно на деревню как единственный источник экономического процветания в России.
В целом, ранние русские либералы не подвергали ни малейшему сомнению право человека на приобретение, распоряжение и защиту своей собственности. Более того, это право составляло основу либерального тезауруса середины XIX столетия, не только персонально маркировавшее идейную принадлежность мыслителя, но и во многом определявшее всю аксиологию отечественного либерализма.
Универсальным рецептом успешного экономического развития страны для ранних либералов была минимизация государственного присутствия, что позволяет отнести их к адептам «манчестерской школы». Например, Бабст писал: «Предоставляя каждому человеку, каждому промышленному обществу свободное поле деятельности, не приучая народ к мысли, что и в его хозяйственных делах нужна ему постоянная нянька, ограничиваясь только надзором или хорошими строгими законами против всякого покушения на чужую собственность и преимущественно в отношении к должникам, к банкротствам, и тогда частный интерес, личная выгода приведет и каждого отдельного промышленника и народную промышленность вообще к желанной цели»2. Власть воспринималась в роли знаменитого «ночного сторожа», занятого лишь обеспечением благоприятных условий для экономического процветания.
Провозглашая свободу от государственного вмешательства, ранние русские либералы ссылались на действие основополагающих экономических законов, пренебрежение которыми не только представлялось проявлением отсталости, но и грозило негативными последствиями для всего хозяйственного механизма. В качестве примера выступала Англия с ее промышленными успехами, не вызывавшими ни у кого сомнений.
Известный англоман Боткин считал: «Политическая экономия, на которую романтики и люди феодальные смотрели как на науку слишком материальную, лавочную, как на науку торгашей, в наше время стала наукой государственного управления, и Англия доказала высокую степень своей цивилизации особенно тем, что поставила зако-
ны политико-экономические в основу своего государственного управления»3. Таким образом, политэкономия играла важную роль в процессе «интеллектуальной легитимации» экономической свободы в размышлениях русских либералов середины XIX столетия и стала основанием для выработки «идеальной» программы хозяйственного развития государства.
Ее реализация начиналась в промышленности и торговле. Именно здесь призыв к свободе и ограничению полномочий государства мог дать судьбоносный результат, особенно в условиях значительного промышленного отставания России от ведущих западных держав, которое было очевидным уже во второй четверти XIX столетия. Либералы полагали, что любое препятствие на пути достижения свободы в промышленной и торговой деятельности неизбежно приведет к монополизму и всевозможным застойным явлениям, способствующим всеобщей лености и воровству. Поэтому государственное вмешательство в экономику расценивалось как приговор больному во время проведения лечебного курса.
Промышленность же, освобожденная от опеки, по мнению российских либералов, получала исторический шанс преодолеть петровское наследие «крепостнической мануфактуры» и войти в европейский рынок. Новые меры в торговле означали отказ от традиционной протекционистской схемы и переход к свободной торговле и политике «открытых дверей».
Промышленная и торговая свобода открывали безбрежные просторы для частной предприимчивости, связанной с разумной береж-ливостью,здоровымикредитно-финансовыми отношениями и, наконец, для создания саморегулирующейся экономики, которая позволяла успешно преодолеть многочисленные кризисные ситуации. Более того, либеральные мыслители остроумно увязывали, например, наличие в обществе свобод и прав личности со свободой промышленности и писали о ней: «Ей принадлежит будущность, в этом нет никакого сомнения. Ее можно стеснять, задерживать всякими бестолковыми мерами в ущерб народному хозяйству, а, следовательно, государственным доходам, но не признавать ее одного из главных двигательных сил народного богатства - это все равно, что не признавать за человеком права личной свободы»4. Вряд ли следует сомневаться в
принадлежности автора данного высказывания к кругу либеральных мыслителей. При этом все они прекрасно отдавали себе отчет в том, что свобода промышленности, сама по себе, не есть панацея от всех экономических и общественных проблем, решение которых зависело от многого, начиная с географического положения страны и заканчивая ментальными особенностями ее жителей.
Дальнейшая логика рассуждений ранних русских либералов строилась на ожидании позитивных результатов установления свободы в промышленности и торговле. В первую очередь, в российскую экономику должен был прийти капитал, как непременное условие хозяйственной деятельности вообще. И вновь предлагалось выйти за рамки привычной схемы, в данном случае - доминирующей роли государственного финансирования промышленного производства, характерной для России в силу ее исторически сложившейся мобилизационной модели общественного развития.
Едва ли не впервые в отечественной экономической мысли была представлена стройная система аргументов в пользу привлечения иностранного капитала, но не в виде традиционных внешних займов, а посредством создания благоприятных условий для прямых инвестиций. Об этом Бабст говорил следующим образом: «Призыв иностранных капиталов нисколько, одним словом, не вредит государству, но только приносит пользу, конечно, ежели их употребляют только производительно. Всякий же заем для цели непроизводительной вреден, потому что народное богатство не умножается, но уменьшается, и народ должен нести на себе всю тяжесть уплаты процентов, которые уплачиваются вдобавок из прежде существовавшего капитала»5.
Либералы желали видеть иностранный капитал в России не только ради поддержки отечественной экономики, но и для ускорения интеграционных процессов, которые бы максимально сблизили ее с европейским рынком со всеми вытекающими из этого последствиями. Следует заметить, что идея привлечения инвестиционного капитала из-за границы воплотилась в экономической политике российского правительства во второй половине столетия.
Привлечение капитала, в том числе иностранного, либералы рассматривали как инструмент оживления хозяйственной деятель-
ности и требовали создания режима бережного и рачительного расходования полученных средств. В этой связи они неоднократно высказывались за жесткий контроль над всей системой финансирования в экономике и минимизацию непроизводительных трат, опасаясь «проедания» и «проживания» денег в результате неэффективной финансовопромышленной политики в условиях формирования начальных политэкономических представлений в России.
В частности, либеральные мыслители напрямую связывали рациональное потребление средств с успехами промышленной капитализации, т. е. с многократным обращением капиталов в кратчайший период. Удивительно современно звучит мнение Бабста о том, что «.. .одно из главных условий накопления капиталов и умножения народного богатства
- это правильное и производительное его потребление, а для этого, прежде всего, нужно раскрыть все пути, дать самую широкую возможность к быстрому обращению капиталов. Чем быстрее обращаются капиталы, тем они приносят более дохода, тем они производительнее. Капитал, обращающийся три раза в год, более приносит выгоды и пользы, нежели капитал, обращающийся только раз. От того-то, в последнем случае, и рост обыкновенно велик. Медленное обращение капиталов равнозначительно с недостатком их»6.
В своих размышлениях русские либералы середины XIX в. отдавали приоритет быстрому наращиванию «промышленных мускул» отечественной индустрией, что вполне объяснимо в период ранней модернизации. При этом доминирующим оставался тезис о максимальной бережливости, честности и трудолюбии как залоге успешной экономической деятельности, в котором угадывался дух протестантизма и европеизма.
Еще одним необходимым условием позитивного хозяйственного развития страны либералы объявили кредит. Вся система кредитных учреждений воспринималась ими в качестве локомотива предпринимательского движения. Более того, они считали, что кредита и порядочности вполне достаточно для успеха всего предприятия, и это лишний раз демонстрировало утопичность их мировосприятия. Вместе с тем трудно оспорить важность кредитоспособности любой национальной экономики, в особенности на начальном этапе ее развития, и потому поистине поэти-
чески звучали слова Бабста: «Кредит - это главный рычаг народной промышленности нашего времени, это живительное начало для развития промышленных сил, это дитя современной промышленной жизни - дитя в высшей степени свободное и независимое. Всякое вмешательство, всякая опека стесняет развитие кредита и мешает ассигнации капиталов, а без последней невозможно никакое кредитное учреждение: ни земледельческое, ни промышленное»7.
Экономические взгляды ранних русских либералов нередко порождают противоречивую реакцию у исследователей, возможно, в силу соединения новаторских идей европейского образца с наивными рецептами их применения на национальной почве. Все это легко обнаружить и в рассуждениях либералов по вопросам кредитования. Представить высокую степень свободы в развитии кредитных учреждений, независимость их от власти и равные права доступа для всех в условиях крепостнической России 1850-х гг. было невозможно. Тем не менее, это не должно служить основанием для исключения из состава «либерального семейства» наших персонажей, многие из которых воспринимали успешный европейский опыт промышленного и финансового развития в качестве идеальной национальной программы.
Важную роль, по мнению либералов, выполнял кредит и в стимулировании мелкого частного предпринимательства. Вряд ли их размышления о необходимости всемерного поощрения малого бизнеса в тот период звучали так же привычно, как в настоящее время. И это на фоне потребности в развитии крупного производства в России в эпоху промышленного переворота и уже стадиального отставания от передовых европейских держав. Осознавая первостепенные задачи имперской экономики, ранние русские либералы, тем не менее, предлагали двигаться к процветанию через малые формы. «Не в миллионах дело, не в гигантских предприятиях нам покуда искать спасения, а в маленьких компаниях, которые бы хлопотливо работали повсеместно в нашей родимой стране, каждая у себя дома, зная и свои домашние потребности и нужды»,
- утверждал Бабст8.
Справедливости ради следует отметить стремление либералов адаптировать европейский опыт к условиям российской действительности. Их программа «идеальной эконо-
мики» все более корректировалась с учетом национальных особенностей, что постепенно превращало ее из рационально-утопической в рационально-прагматическую. В частности, либералы отдавали себе отчет в наличии границ предпринимательской свободы, заявляя
о необходимости сохранить за короной многочисленные экономические функции, среди которых была монополия внешней торговли. Кроме того, европейские рецепты не всегда воспринимались ими так догматично, как это иногда кажется специалистам. «Заимствуя у просвещенных народов Европы дух предприимчивости, правильность и точность их коммерческих оборотов, приемы их промышленной деятельности, мы должны воспользоваться началами науки, созданной на основании многолетней опытности; но в практических вопросах должны прежде всего справляться с условиями нашей жизни и нашего края», -неоднократно повторял Бабст9.
Одним из главных нравственных приоритетов либералов в экономической деятельности являлась честность ее участников, под которой понимались открытость, благородство и справедливость. Они искренне верили в возможность облагораживания личности в процессе творческого созидания, характерного для предпринимательства в целом, и усматривали прямую зависимость между уровнем развития экономики и человеческими качествами ее агентов. В их представлении «чем менее развито народное хозяйство, тем чаще встречаем мы состояния, неправедно нажитые, тем чаще основной фонд народного состояния ведет свое начало из грязного и черного источника. Но чем выше цивилизация в народе, чем более в нем честности, тем выше в нем дух благородной предприимчивости, и последний становится тогда благодетелем народным, благодетелем целого человечества»10.
Вместе с тем либералы отвергали уравнительное распределение доходов между участниками экономической деятельности и настаивали на справедливом вознаграждении всех сообразно с долей труда, вложенного в производство. В очередной раз следует отметить идеализацию ранними русскими либералами хозяйственных отношений вообще и российских в частности. С другой стороны, они, возможно, рассматривали неразвитую отечественную экономику в качестве идеальной модели для реализации полноценного проекта модернизации с «чистого листа».
Не менее интересными и содержательными были размышления либералов на тему непредсказуемой природы промышленных кризисов, роли и места последних в экономическом и общественном развитии страны. В них современного исследователя привлекает диалектический подход к анализу этих явлений. Они видели перспективу и считали, что «как бы ни были яростны и губительны промышленные кризисы, какого бы они не произвели опустошения на всемирный рынок, все таки вред их ничтожен в сравнении с тем могучим и быстрым развитием промышленных сил, которое вызвано всеми экономическими и общественными переворотами, полной свободой промышленности, уничтожением рабства, обязательного труда, развитием кредита, усовершенствованием путей сообщения и т. п.»11.
Более того, либералы неоднократно повторяли, что усложнение всего хозяйственного организма рано или поздно приведет к нарушению баланса между спросом и предложением в рамках сложившейся системы разделения труда и, наконец, к кризису, который и позволит преодолеть возникший сбой естественным путем. Лишь в условиях неразвитого хозяйства, с его неподвижностью и замкнутостью, была возможность избежать кризисных явлений. В итоге сам кризис воспринимался либералами в качестве необходимой очистительной процедуры в период обострения болезни, после которой следовало ожидать обновления всей экономической системы.
Особые надежды в ближайшей перспективе либеральные мыслители возлагали на дворянство как потенциального носителя экономического и политического прогресса в обществе. Очевидная потребность в модернизации российской экономики, по их мнению, заставит дворянство вступить на путь предпринимательства. «Не далеко то время, когда торговые дома будут основываться дворянством, и оно выступит на поприще промышленности не так, как теперь, с точки зрения барской, а с дельностью и специальными сведениями. Но это, разумеется, может быть после перемены, которая произойдет в их барском положении», - предрекал еще в 1840-х гг. Боткин12.
Либералы, на первый взгляд, справедливо считали привилегированное и образованное дворянское сословие наиболее удачной кандидатурой на роль социального локомотива
в период общественных преобразований, в том числе в экономической сфере. Главное препятствие на пути его адаптации к новым хозяйственным условиям они видели в особенностях менталитета дворян: они не воспринимали и даже отвергали достоинства промышленной и торговой деятельности.
В целом, ранние русские либералы надеялись на естественный и плавный переход от старых, традиционных отношений к современным, общественным стандартам развития. Они верили в силу законов экономического развития, действие которых и привело бы, по их мнению, к тому, что в России «формы древнего сельского быта, при возрастающем развитии движимой собственности, торговли и кредита, должны без всякого насилия, по естественному ходу вещей, исподволь уступить новым, дающим более простора самодеятельности, личной ответственности перед Богом и перед людьми, и тому высокому довольству, которое доступно только при этих условиях, без них же несть спасения человеку!»13.
Таким образом, в экономической составляющей раннего русского либерализма одновременно соединились элементы утопии с рационалистическими мерами системного воздействия на экономику. Более того, можно говорить о целой экономической программе, предусматривавшей использование классических либеральных идей западноевропейского происхождения. Нельзя сказать о высокой степени ее адаптивности к национальным условиям, однако, во-первых, она во многом определила вектор развития отечественной экономики на долгосрочную перспективу, а во-вторых, была замечена и использована в период подготовки Великих реформ.
Все эти рассуждения, в конечном счете, связаны с восприятием раннего русского либерализма как целостного интеллектуального феномена. Его возникновение стало результатом разработки либералами концепции «просвещенного абсолютизма», в которой признание неограниченной власти монарха соединилось с представлением о законном правлении. Появившись в России во второй половине XVIII столетия, ‘просвещенный абсолютизм’ (возможно, более удачным является термин ‘просвещенное самодержавие’) предполагал наличие доброй воли самого государя, его стремления опереться на законы и ограничить ими собственную власть.
Таким образом, ранние русские либералы надеялись на новый этап реформ «сверху», проводимых посредством политики системной европеизации России и преобразования на сей раз всей внутренней жизни империи. При этом главная роль в реализации столь грандиозных планов отводилась просвещенному, самодержавному государству, которое по логике событий изживало само себя, превращаясь в конституционную монархию.
Примечания
1 О происхождении и историографии раннего русского либерализма см.: Шнейдер, К. И. : 1) О некоторых «фобиях» современного отечественного «либераловедения» : начальная история русского либерализма как историографический «фантом» // Пути России : современное интеллектуальное пространство : школы, направления, поколения. Т. XVI. М., 2009. С. 234-242; 2) Ранний русский либерализм в отечественной и зарубежной историографии // Рос. история. 2010. № 4. С.177-187.
2 Бабст, И. К. О некоторых условиях, способствующих умножению народного капитала // Бабст, И. К. Избранные труды. М., 1999. С. 123.
3 Боткин, В. П. Письма об Испании. Л., 1976. С.102-103.
4 Бабст, И. К. Свобода труда // Атеней. 1859. № 6, ч. 2. С. 137.
5 Бабст, И. К. О некоторых условиях... С. 122.
6 Там же. С. 117.
7 Там же. С. 123.
8 Бабст, И. К. Публичные лекции политической экономии // Вестн. промышленности. 1860. № 11. С. 131.
9 Там же. С. 130.
10 Бабст, И. К. О некоторых условиях... С. 125.
11 Бабст, И. К. О промышленных кризисах // Атеней. 1858. № 1. С. 38-39.
12 Письмо В. П. Боткина П. В. Анненкову // П. В. Анненков и его друзья. Литературные воспоминания и переписка 1835-1885 годов. СПб., 1892. С. 523.
13 Корш, Е. Ф. Взгляд на задачи современной критики // Атеней. 1858. № 1. С. 67.
