Экономическая ответственность как стержень экономических отношений Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

www.hjournal.ru DOI: 10.17835/2078-5429.2019.10.2.083-095

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ КАК СТЕРЖЕНЬ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ

ЧЕКМАРЕВ ВАСИЛИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ,

доктор экономических наук, профессор, Костромской государственный университет,

г. Кострома, e-mail: tcheckmar@ksu.edu.ru;

ЧЕКМАРЕВ ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ,

кандидат экономических наук, докторант, Костромской государственный университет,

г. Кострома,

e-mail: vladimir.checmarev@yandex.ru

Ключевые слова: экономическая ответственность, экономические отношения, цифровые технологии, экономическая безопасность, понятийно-категориальный аппарат экономической

СО ■н о

В статье рассмотрены проблемы и пути совершенствования экономических отношений в современной России. В основу аргументации авторов статья положена предпосылка ^ о роли экономической ответственности хозяйствующих субъектов на всех уровнять с_ принятия управленческих решений как стержня эффективных экономических отношений. 3 Предложена новая трактовка содержания понятия «труд», «капитал», «власть» в условиях [о деформации экономических отношений, т.е. в условиях экономической деятельности, ^ создающей антиблаго и/или бесполезные блага. Осуществлен эмпирический анализ капитала как собственности и ревизии положений концепций экономической безопасности 1 макроэкономической системы страны. Авторы развивают имеющиеся точки зрения, 2 согласно которым «умная экономика» негативно сказывается на работниках в условиях § применения цифровых технологий, и идентифицируют экономический контекст новых и

о;

экономических отношений в рамках необходимости анализа базовых положений и практик ^

возникновения экономической ответственности. Обосновано положение о необходимости ш

о

структурирования уровней экономической ответственности. Аргументируется гипотеза, ^ согласно которой экономическая ответственность является стержнем нормальных ^

Ой

экономических отношений. а.

о о

CL а О

науки. m

о ш ее о

о о ш

Ll_

о <

ее

© Чекмарев В. В., Чекмарев В. В., 2019 о

ECONOMIC RESPONSIBILITY AS A POWER OF ECONOMIC RELATIONS

VASILY V. CHEKMAREV,

Doctor of economic sciences, Professor, Doctor of Economics, Professor, Kostroma State University, Kostroma,

e-mail: tcheckmar@ksu.edu.ru;

VLADIMIR V. CHEKMAREV,

Candidate of Economic Sciences, Doctoral Candidate,

Kostroma State University, Kostroma,

e-mail: vladimir.checmarev@yandex.ru

CO ■H

The article discusses the problems and ways to improve economic relations in modern Russia. The

(\j author s argument is based on the precondition of the role of economic responsibility of business entities on

z: all levels of management decision making as the core of effective economic relations. A new interpretation

o of the concept of "labor", "capital", and "power" in the conditions of deformation of economic relations,

5 that is, in the context of economic activity that creates anti-good and / or useless benefits, is proposed.

An empirical analysis of capital as property and the revision of the concepts of the economic security

% concepts of the country's macroeconomic system has been carried out. The authors develop the existing

points of view, according to which the "smart economy" adversely affects workers in the context of the use

s of digital technologies, and identify the economic context of new economic relations within the framework

o of the need to analyze the basic concepts and practices of the emergence of economic responsibility. The

§ article substantiates the needfor structuring levels of economic responsibility. The hypothesis that economic o

responsibility is the core of normal economic relations is argued. x Keywords: economic responsibility, economic relations, digital technologies, economic security,

o conceptual and categorical apparatus of economic science.

JEL: All; B49; D23; Mil

CD 15

о Введение

о Институциональное обеспечение экономических отношений в российском

m

экономическом пространстве с полной уверенностью можно характеризовать как о обеспечение экономической безответственности. В подтверждение нашего тезиса обратимся к данным статистики.

По данным Росстата индекс промышленного производства в 2017 г. составил ш 101,0% по сравнению с 2016 г., что вдвое ниже прогнозов социально-экономического о развития, отраженных в окончательной редакции федерального бюджета на 2017 г. и ^ плановый период 2018 и 2019 гг. (по итогам 2017 г. рост промышленного производства q прогнозировался на уровне 2,1%). Отрицательный результат в годовом выражении ш показали все составляющие индекса промышленного производства, добыча полезных ископаемых сократилась на 1%, обрабатывающие производства — на 2%, обеспечение электроэнергией и газом — на 5,5%, водоснабжение и утилизация отходов — на 4,2%1.

1 См.: О промышленном производстве в 2017 году (2017) / Федеральная служба государственной статистики. (http://gks.ru/ bgd/free/B04_03/IssWWW.exe/Stg/d03/7.htm)

По итогам 2017 г. Россия заняла 45-е место в Глобальном инновационном индексе (ГИИ)2. Этот индекс отражает необходимость формирования широкого видения инновационных процессов в развитых странах с формирующимся рынком и рассчитывается как взвешенная сумма оценок двух субиндексов. Субиндекс инновационных затрат позволяет оценивать элементы национальной экономики, в которых протекают инновационные процессы, в разбивке по пяти основным группам: институты; человеческий капитал и исследования; инфраструктура; уровень развития рынка; уровень развития бизнеса. Субиндекс инновационных результатов отражает фактические результаты таких усилий в разбивке по двум основным группам: результаты в области знаний и техники, и результаты творческой деятельности (Куракова, 2018).

Ежегодно в ГИИ осуществляется мониторинг приблизительно 130 стран по 80 критериям, а также анализируются «горячие точки инноваций» во всем мире. В группу «динамичных новаторов» из стран со средним и низким уровнем дохода вошло в 2017 г. в общей сложности 17 стран, девять из которых, в том числе Кения и Руанда, расположены в регионе Африки и три — в Восточной Европе. Позиции России оказались ниже, чем Эстонии (23-е место), Литвы (40-е место) и Украины (43-е место)3.

К вышеприведенным стат-данным добавим еще показатель валового внутреннего продукта в рамках «Большой двадцатки». Конечно же, и «двадцатка» даже в момент своего создания не объединяла крупнейшие национальные экономики мира, а за прошедшие 10 лет такая диспропорция стала еще глубже и нагляднее. Так, в состав 020 в настоящее время не входят ни Испания (1 778 млрд долл.), ни Иран (164 млрд долл.), ни Таиланд (1 236 млрд долл.) — соответственно, 15-я, 18-я и 20-я экономики мира. Зато Аргентина (28-я) и ЮАР (30-я) в 020 представлены — в силу своего геополитического значения. Но самое главное — за это время страны «коллективного запада» утратили доминирующее влияние и внутри самой «Большой двадцатки». Если сравнить показатели внутреннего валового продукта (ВВП) по паритету покупательской способности (ППС) в млрд долл. за 2008 и 2017 гг., то «расклад сил» (данные МВФ/ВБ) будет примерно таким, как в представленной таблице (табл. 1).

Понятное дело, показатель ВВП, в том числе — по ППС, сам по себе весьма условен и ненадежен. Но некие соотношения между экономическими показателями разных стран он передает более-менее верно. А раз так, то есть смысл поразмышлять и над тем, что из этих цифр следует.

Таблица 1

Показатель ВВП по паритету покупательской способности

Страны 020 2008 г. 2017 г. Рост, %

Австралия 867 1 248 43,9

Аргентина 715 922 28,9

Бразилия 2 554 3 247 27,1

Великобритания 2 264 2 925 29,2

Германия 3 276 4 199 28,2

Индия 4 357 9 474 117,4

Индонезия 1 764 3 250 84,2

Италия 2 118 2 317 9,4

Канада 1 326 1 774 33,8

Китай 10 071 23 208 130,4

Мексика 1 748 2 463 40,9

Россия 3 299 4 016 21,7

СП

■н о см

c\i

о с

о" ■н

§ т

х пз ш

о <

Ф

15 о О

С

О

m

о §

з О ш ее о

о о ш

Ll_

о <

СИ 3

о

2 См.: The Global Innovation Index 2018: Energizing the World with Innovation (2018) / Cotnell University, INSEAD, WIPO. (http:// www.wipo.int/edocs/pubdocs/en/wipo_pub)gii_2018.pdf)

3 Там же.

Окончание табл. 1

Страны 020 2008 г. 2017 г. Рост, %

Саудовская Аравия 1 163 1 775 52,6

США 14 718 19 485 32,4

Турция 1 182 2 186 84,9

Франция 2 318 2 856 23,2

Южная Корея 1 367 2 035 48,9

ЮАР 576 767 33,2

Япония 4 253 5 443 28,0

Евросоюз 14 910 21 052 41,2

Итого G20 (без ЕС) 59 936 93 590 56,1

Итого G20 (с ЕС) 64 870 102 345 57,8

G7 30 273 38 999 28,8

Весь мир 69 620 127 571 83,2

Источник: (Завтра, 2018, с. 4).

2 Как видно из данных таблицы позади России только одна страна.

см

^ И еще одна характеристика состояния дел. Газета «Аргументы и факты» отмечает,

что «десять лет назад Президент Дм. Медведев с энтузиазмом взялся строить ■н суперкомпьютеры быстрее и круче, чем в Америке. Луше бы не брался... По итогам о последнего ноябрьского — самого влиятельного — рейтинга Т0П-500 самых мощных машин в мире мы свалились в самый низ списка. На уровень примерно Папуа-Новая Гвинея. На Совете по науке никто даже не обмолвился о суперЭВМ. Говорить президенту ^ Путину такие неприятные вещи — дураков нет. Поэтому продолжаем активно строить

5 цифровую экономику и делать вид, что «в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, g все хорошо!» (Аргументы и факты, 2018, с. 3).

m А каковы же цифры? Назовем их. Всего три российских суперкомпьютера: на 79-м

§ месте «Ломоносов-2» в МГУ, на 282-м — компьютер Cray в главном вычислительном ^ центре Федеральной службы по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды,

6 на 485-м — «Ломоносов-1». На ТОП-1 — суперкомпьютер Summit (IBM), который был ^ создан по заказу Национальной лаборатории Ок-Ридж Министерства энергетики США ££ (читай — атомного оружия), показал пиковую производительность 200 петафлопс (200

квадриллионов операций в секунду), а «Ломоносов-2» — около пяти петафлопс. При этом были ограничения мощностью линии электроэнергии, а то США могли сделать более мощный суперкомпьютер.

Ориентируясь на открытые данные, отметим нижеследующее. о Доля России в совокупной мировой производительности суперкомпьютеров — 0,31%

(в 2009 г. — 2,5%). Статистически ускользающая величина. У Китая — 31,11%, Японии — g 7,74%, США - 37,64%, Евросоюз - 17,65%.

ос Крайне любопытно сравнивать эти цифры с другими в мировом пироге — ВВП. Китай

^ — 14,84% мировой экономики, Япония — 5,91%, США — 24,32%, ЕС — 21,37%, Россия — 1,8%. о При соотношении этих двух долей получаем некий условным показатель, или коэффициент о устремленности конкретной страны к цифровой экономике. У Китая он самый большой — ш 2,1,у США — 1,55, даже у ЕС — 0,83. Россия почти в пять (!) раз хуже — 0,18. о За последние восемь лет ВВП России вырос на 6%. В среднем по миру этот показатель

< составил 35%, ВВП развивающихся стран вырос на 55%, показатели развитых стран, QC несмотря на низкие темпы роста, увеличились на 13%, что также выше, чем в России в период с 2011 по 2015 гг. Страна продолжает терять ключевые позиции во всех

О О

С

О

m

о

отраслях мировой экономики. По статистике Института экономики роста, основанным по данным ФНС, российская экономика потеряла 6,8 млн рабочих мест. К таким результатам привела экономическая политика, которая реализовывалась в последние годы. Ее основой задачей обеспечение макроэкономической, финансовой и социальной стабильности. Такой подход не нацелен на создание стимулов экономического роста4.

Очевидно, что цели развития экономики России при таком ее состоянии, обозначенные президентом страны в своих указах, малодостижимы. Действия правительства страны малоэффективны. Качество управления экономикой позволяет оценивать субъективность правительства как товаропроводящую сеть.

Полагаем, что эта субъективность является собой объективированную рефлексию на отсутствие действенных институтов общественного контроля, о необходимости которого мы уже вели речь в ряде публикаций (Пищулин и Чекмарев, 2015; Чекмарев, Пищулин и Белов, 2017), и отсутствии персонализации экономической ответственности.

1. Трансгендиризация объективности реализации экономических законов

Аксиоматизация наличия экономических законом развития экономического

пространства как механизма изменения конфигурации последнего (подробнее можно

ознакомится в работах как российских, так и зарубежных экономистов (см.: Беков, 2004; ^

Лёш, 2007; Мамедов, 2002; Петренко, 2005; Торранс, 2010; Чекамарев 2001; 2010; 2018), ™

сч

позволяет утверждать нижеследующее. ^

Объективность нереализации экономических законов трансгендируется не менее с объективным экономических поведением хозяйствующих субъектов, обеспеченных 3 институционально. [о

И не в этом ли кроется причина появления такого направления исследований, которое получило название «поведенческая экономика» (см., например: Такер, 2018).

Хотя может быть, не только слабая институционализация экономических § взаимодействий превращает их в объект экономических исследований, но и наличие I разношерстной методологической базы проводимого анализа?

Однако, в любом случае вряд ли можно надеяться на значимый научный результат, который можно было бы использовать для изменения экономической политики через изменение поведения тех, кто ее формулирует и реализует (Бодрунов, 2018; Бурдье, 2019).

Но вернемся к рассмотрению роли экономической ответственности в формировании того или иного поведения хозяйствующих субъектов. Год 2018-й был годом 200-летия со дня рождения Карла Маркса. Даже в России (да и не только в России) дата не осталась незамеченной. Масса конференций и публикаций, поиска ответов на вопрос

о

о о с^

«в чем был прав и в чем ошибался Карл Маркс?». Высказывались различные, зачастую о

взаимоисключающие, точки зрения. Но в контексте настоящей статьи важной является ^

точка зрения, согласно которой даже гении предвидят не все. Маркс не предполагал, о

что объективность экономических законов, им сформулированных, еще не означает их <5

реализацию вне институционального оформления. Более того, история показала, что ^^

ш

претворение в жизнь идеи диктатуры пролетариата чревато диктатурой отдельных ее

личностей, попранием демократии, тоталитаризмом. Без контроля со стороны общества, —

с одной стороны, и без институционально оформленной экономической ответственности, о

с другой стороны, любая властная элита имеет тенденцию превращаться в о

самодовлеющую бюрократию (Семенов, Камаев и Сорокин, 1990). При Сталине обуздание ш

11

ее превратилось в деспотию. Его наследники попытались либерализовать процесс о контроля, но дело закончилось нынешним состоянием экономики, охарактеризованным < вышеприведенными стат-данными.

4 См.: Институт экономики роста им. Столыпина П.А. (http://stolypin.institute/) ?

Несомненно, что проблема ответственности сама по себе не нова для большинства исследователей путей развития экономики (и общества). Так, например, Ханна Арендт в своих работах, собранных в изданный Институтом Гайдара сборник «Ответственность и суждение» (Арендт, 2003), обращается к фундаментальным вопросам, касающимся природы зла и совершения морального выбора. Арендт показывает неудовлетворенность традиционных нравственных «истин» в качестве критериев суждения о том, что мы можем делать, и заново рассматривает нашу способность отличать добро от зла и правильное от неправильного. Эти работы позволяют увидеть, что наряду с радикальным злом существует более опасное зло, не зависящее от политической идеологии, которое может твориться бесконечно, если тот, кто его совершает, не испытывает никакого сожаления и без труда может забыть о содеянном. Другими словами, отсутствием институционализированной экономической ответственности, необходимости институции экономической ответственности в системе экономической отношений являет собой феномен деформации объективных экономических законов. А итог для экономики схож с итогом нарушения законов физики, иллюстрацией которого является желание человека, прыгнувшего с крыши многоэтажного дома, полететь в пространстве как птица. И в этом смысле экономическое пространство мало отличается от пространства физического (Мамедов, 2002).

Отметим, что позиция Ханны Арендт сочетается с позицией Юна Эльстера (Brette, 2 Buhler, Lazaric and Marechal, 2014). Квинтэссенцией его рассуждений можно считать см выводы об иррациональности экономического поведения, подрывающие ортодоксальные ^ теории рационального выбора. На наш взгляд, «спусковым курком» иррациональности

является отсутствие экономической ответственности (Чекмарев Вл., 2018). S В контексте настоящего раздела нашей статьи упомянем опубликованную в

о 1999 г. книгу Митчела Дина «Правительность» (Митчелл, 2016), переработанную и дополненную в 2010 г. Слово «правительность» (понятие, введенное в научный ® оборот Мишелем Фуко) пока еще не стало понятием, используемым российскими ^ экономистами в силу традиций и методов анализа экономических отношений между властью и обществом, но использование его весьма продуктивно при формировании новой (объединенной) методологии экономической науки, синтезирующей достижения

0

1

m системного, пространственного, политикоэкономического подходов для разрешения

проблемы околофактных публикаций (Рудык, 2018).

Сегодня очевидна необходимость объединенной методологии экономической науки. Не менее очевидна и методологическая необразованность многих исследователей (о причинах — особый разговор), о чем все более серьезно заявляют специалисты-методологи ^ (см.: Brette, Buhler, Lazaric and Marechal, 2014; Webber, 2017; Tanzi, 2018). Но как ни верти, образование необходимо (Для того, чтобы вам никто не мог впендюрить «Теорию плоской Земли», нужно в школе учить физику. А чтобы хорошо материться, нужно

о о с^

о уверенно владеть русским языком). Чтобы овладеть методологией экономической науки " ее вначале нужно создать, собрав пазл из разрозненных частей. При этом менять нужно о все — принципы, методы, подходы, понятийно-категориальный аппарат.

Зачем? Да хотя бы затем, чтобы экономическая наука и практика были не рядом, а вместе. Алексей Кудрин полагает, что «если чиновники будут и дальше действовать как а: сейчас, то можно забыть про реализацию национальных целей» (Кудрин, 2018). — Но чтобы чиновники действовали эффективнее, необходимы, во-первых, их

о теоретическая компетентность, а во-вторых, возложенная экономическая ответственность о (Коробейников, 1986; Пищулин, Чекмарев, 2015). ш

о 2. Ертоульные экономические отношения

< Рассмотрение феномена экономической ответственности как стержня экономических

отношений было бы достаточно поверхностным без выделения среди многообразия их о видов и типов таких, которые мы назвали ертоульными.

Ертоульные экономические отношения выполняют функцию дозорных отношений, опережающих институциональное оформление. Не ставя задачей в настоящей статье раскрыть все стороны этих отношений, укажем только на то, что ертоульные отношения, как правило, безрисковые, хотя и разностепенно эффективные. Их суть—беспроигрышная лотерея. Например, работа в органах власти (не воруй — и не посадят, т.е. не привлекут к уголовной ответственности, но за неэффективную работу к ответственности не привлекут). В рамках ертоульных отношений экономическая ответственность не определена. Правда, ряд исследователей ставят вопрос о социальной ответственности (Вольчик, 2016; Мински, 2008; Френкель, Тихомирова, Сергиенко и Сурков, 2018). Но в публикациях она рассматривается либо как частный случай проявления конформизма, соответствующий взаимодействию типа «индивид-система» (Торчинова и Ермоленко, 2015), либо как инструмент в конформировании корпоративного капитала (Брижак и Ермоленко, 2018).

Что же привносит в анализ рассматриваемой нами проблемы выделение ертоульных экономических отношений? Ответим тезисно и аксиоматично.

Во-первых. Усиливаются аргументации в пользу разделения экономической ответственности на воспринятую и возложенную. В контексте ертоульных экономических отношений воспринятую экономическую ответственность возможно рассматривать как внутреннюю цензуру, как механизм внутренних запретов. Следовательно, воспринятая ответственность не требует внешнего контроля. Отсюда вытекают все положительные моменты и социальной ответственности, и общественного контроля (о чем мы подробной писали в (Пищулин, Чекмарев, 2015; Чекмарев, Пищулин и Белов, 2017).

Во-вторых. Возложенная экономическая ответственность становится институцией, т.е. тем феноменом экономических отношений, который требует институционального оформления, отличного от имеющегося в рамках рентоориентированного поведения. Следовательно, создается теоретическое основание для выработки элементов экономической политики в части ее рефлексии на тот этап развития капитализма, который получил название «капитализм платформ» (Стрничек, 2017).

3. Противоречия развития производительных сил

Известное положение о несоответствии производительных сил и производительных отношений как движителя общественного развития в условиях «умной экономики» не

СП

■н о см

см

о с

о" ■н

§ т

х го ш

воспринимается так уж однозначно как в индустриальной экономике. о.

Применение цифровых технологий порождает противоречия в развитии самих ^ производительных сил. Одним из таких противоречий, на наш взгляд, является повышение значимости экономической деятельности и отсутствие механизмом реализации экономической ответственности. И это очень опасно.

ф с^

15 о О с^

Противоречия развития производительных сил условием своего появления обязаны о множеству факторов, обусловленных процессом глобализации общества и экономических ^ взаимодействий. К элементам глобализации относят явление «свободной торговли». о В действительности при помощи тезисов «свободной торговли» продвигается идея ^ гиперглобализации (равные условия, создаваемые с помощью сочетания официальных ^ правил, негласных норм и усиление конкуренции). Но ведь глобализация настолько же сс связана со свободно перемещающимся капиталом, насколько и с ценами, регулируемыми — крупными компаниями, занимающими доминирующее положение на рынках. Цены о становятся предметом активного корпоративного лоббирования и фактически находятся о вне контроля со стороны общественности. Свежий пример — рост цен на бензин в ш России в 2018 г. о

Иллюзии о решении всех стоящих перед обществом проблем на основе так < называемой цифровой экономики находят все больше поклонников и носителей к (Аллингем, 2017; Варламов, 2017; Горелов, 2017; Золотых, 2017). И вопрос академика °

РАН В.В. Ивантера — какую экономику будем оцифровывать? — весьма не риторический! Более того, насколько ответственно будут внедряться цифровые технологии?

Приведем только один из существующих в российской экономике примеров экономической безответственности — пример прекаризации (Тощенко, 2017). Этот пример очень точно характеризует ситуацию неустойчивой занятости, которая усугубляется еще и кризисом пенсионной системы (более подробно см.: Пенсия на вырост, 2018; Попов, 2018).

Развитие производительных сил сопровождается применением технологий, зачастую

являющихся «токсичными». А ведь цели устойчивого развития включают в себя и защиту

окружающей среды, и защиту личности как отдельно каждого человека. И здесь в

контексте обеспечения экономической безопасности хозяйствующих субъектов возникает

вопрос и об экономической ответственности идеологов цифровой экономики. На наш

взгляд, с учетом того, что отдельные данные могут иметь общественную значимость для

страны, заслуживает особого внимания предложение Юрия Якутина, вице-президента

ВЭО России. Согласно его воззрениям, одним из вариантов решения проблемы могло

бы стать регулирование процессов цифровизации как деятельности предприятий

коммунального хозяйства, оказывающих цифровые услуги непосредственно населению.

А это означает, что подход к цифровой экономике стал бы аналогичным подходу к

2 традиционным основным сетевым отраслям (водоснабжение, энергоснабжение и т.п.).

см Иной путь почти наверняка приведет к реализации поведения корпораций,

041 ориентированного на извлечение неприродной ренты (Масахико и Хьюинг, 1997;

Заостровцев, 2009; Кудряшова, 2003).

тн Вышеприведенные рассуждения предполагают формирование нового содержания

о понятий экономической науки, обеспечивающих трансформацию взглядов на

экономическую ответственность как стержень экономических отношений. Прежде

® всего, это труд, капитал, власть. Предложим свое понимание их содержания, хотя наши

^ суждения могут показаться острыми и даже провокационными. Труд, приносящий доход

— это капитал. Капитал (как собственность) как источник неприродной ренты — это

власть. Власть — это безответственное потребление жизни людей.

Предлагаемое наполнение содержания традиционных понятий позволяет

реализовать междисциплинарный поход к анализу новых экономических отношений,

по поводу которых мы уже высказывались в предыдущих публикациях (Чекмарев, 2000;

2018; Чекмарев, Скаржинская и Чекмарев Вл., 2018). Дело в том, что экономические

отношения, стержнем которых не является экономическая ответственность, порождают

££ систему управления, основанную не на инклюзивности, а на контрактивности,

15 о О с^

о достаточно глобальная. Обращение к философам позволяет позаимствовать у них " понятие «зона обмана». Речь идет о том, что масштабного рода задачи обсуждаются о на уровне межотраслевого анализа. И без наполнения новым содержанием (отчасти философским, отчасти социологическим, отчасти психологическим) традиционных понятий экономической науки невозможно понять проводимую экономическую а: политику, «которая заведомо закладывает торможение в развитие». Более того, не — надо обращаться к «теории глупости» (Гринберг, 2018), чтобы понять как «совершенно о естественным путем возникла мировая финансовая номенклатура и почему очень о сложно даже начать борьбу против нее» (Гринберг, 2018). ш

о Заключение

< Одной из принципиальных проблем для российской действительности (общественно-

политической жизни) стала проблема углубления материального неравенства. С одной о стороны, теоретической, источником проблемы стало функционирование капитала не

о

х §

т

го ш

о <

когда узкая прослойка хочет управлять так, чтобы «доить все общество» (выражение Гарегина Тосуняна, президента Ассоциации российских банков). Эта рукотворность

как источника дохода, а как источника неприродной (финансовой) ренты, с другой стороны, практической, прообразом проблемы стало безответственное кредитование. Р.С. Гринберг в своем выступлении 28 сентября 2018 г. в Санкт-Петербургском Доме ученых РАН прокомментировал высказывание Барака Обамы о культуре безответственности следующим образом: «Когда финансовые институты давали деньги кому попало, потому что знали, что теми деньгами, которые получили, они раньше заработали, они как-то отобьются. Но все знали, что этому придет конец, хотя никто не знал, когда будет «без пяти двенадцать или двенадцать» (Гринберг, 2018, с. 30). На этом же семинаре Е.А. Ткаченко отметила, что если субъект вкладывает деньги в фикцию, по сути, в ничто, то он принимает на себя ответственность и риски за операцию с активами, которые ничем не обеспечены. Из этого утверждения вытекает, что воспринятая ответственность без институционального оформления также становится для экономических отношений не стержнем, а фикцией.

Отсюда следует, что переход к нооиндустриальному обществу на принципиально новой технологической платформе (Стрничек, 2017) требует нового понимания процессов финансирования, инвестирования, институционализации соответствующих экономических отношений, а также создания нового понятийно-категориального аппарата экономической науки. Одновременно необходимо развитие теории экономической безопасности, идентификации новых угроз, и на этой основе существенное изменение экономической политики, в том числе и в части обеспечения процессов экономической ответственности. Направленность экономической политики, ее приоритеты на поддержку реального сектора экономики в этом случае возрастает. Что же касается сближения экономической науки с реальной экономикой, то для этого следует более пристально исследовать проблему экономической ответственности/ безответственности.

Актуализирует наш тезис то обстоятельство, что в последние несколько лет российский бизнес демонстрирует безусловный и значительный прогресс в понимании особенностей своей вовлеченности в процессы устойчивого развития в разных аспектах — структурно-управленческом (трансформация систем управления вопросами устойчивого развития, фиксация ответственности на различных уровнях управления), финансово-инвестиционном (осознание вовлеченности в глобальную повестку дня не только как фактор снижения издержек вследствие наступления рисков, но и как фактор инвестиционной привлекательности, получения финансовых преференций и т.п.), тематическом (приоритеты внедрения ЦУР; области направления усилий, включая

Детализация этого понимания в контексте проблемы экономической ответственности

обеспечение экономической безопасности; мотивация; ожидания и предпочтения и т.п.). ^

ъ

о

предполагает исследование пределов экономической ответственности для каждого о. хозяйствующего субъекта и структурирование уровней экономической ответственности о как стержня экономических отношений. "

о

ЛИТЕРАТУРА §

=з

Аллингем М. (2017). Теория выбора. Очень краткое введение / Пер. с англ. М.: Дело. 176 с.

Аргументы и факты, 2018, № 48(641), с. 3. Арендт Х. (2003). Ответственность и суждение / Пер. с англ. М.: Изд-во Института 21 Гайдара. о

Беков Р. С. (2004). Пространственно-временной метаморфоз экономической динамики России. Волгоград, 320 с. _1

Бодрунов С. Д. (2018). Нооиндустриальный переход: экономика креатива и креатив 2 экономики // Экономическое возрождение России, № 4, с. 1-2. =э

о ш ее о

Брижак О. В., Ермоленко А. А. (2018). Стратегические аспекты конформирования корпоративного капитала российской экономики // Экономическая наука современной России, № 3(82), с. 48-61.

Бурдье П. (2019). Экономическая антропология / Пер. с фр. М.: Дело. 2016 с.

Варламов К. (2017). Переход к цифровой экономике должен привести к улучшению качества жизни россиян во всех значимых сферах. Доклад ОНФ. (https://onf. ru/2017/05/12/varlamov-perehod-k-cifrovoy-ekonomike-dolzhen-privesti-k-uluchshemyu-kachestva-zhizni/)

Вольчик В. В. (2016). Культура, поведенческие паттерны и индуктивное мышление // Journal of Institution Studies (Журнал институциональных исследований), Т. 8, № 4, с. 28-39.

Горелов Д. (2017). Цифровизация экономики // Бизнес & информационные технологии, № 8(71).

Гринберг Р. С. (2018). Выступление на научном семинаре «Финансовый капитал и стратегемы индустриальной революции». СПб.: ИНИР. С. 26-31.

Завтра, 2018, № 47(1303), с. 4.

Заостровцев А. П. (2009). Теория общественного выбора: экономический анализ поиска ренты, бюрократии и диктатур. СПб.: изд-во СПб ГУЭФ. 220 с. 2 Золотых О. (2017). Цифровизация экономики // Бизнеса & информационные

см технологии, № 8(71).

041 Коробейников М. А. (1986). Механизм экономической ответственности. М.: Мысль.

271 с.

■н Корпоративное управление в переходных экономиках. Инсайдерский контроль и

о роль банков (1995) / Под. ред. Масахико Аоки и Хьюинг Ки Кима. СПб.: Лениздат. 558 с.

Кудрин А. (2018). Интервью // Огонек, № 46. ® Кудряшова Р. П. (2003). Рента в современной экономике России: теория и практика.

g Самара: изд-во Самарской гос. экон. акад. 152 с.

Куракова Н. Г. (2018). Огосударствление научно-технологической среды Российской Федерации: проблемы и последствия // Экономика науки, Т. 4. № 3, с. 164-174.

о

X

о

m Кураносов А. И. (1999). Социальная ответственность / А.И. Кураносов. М.: ООО

Аграф. 66 с.

Лёш А. (2007). Пространственная организация хозяйства. М.: Наука. 663 с. Мамедов О. Ю. (2002). Россия и Запад: «Экономика пространства» против «Экономики времени» // Россия в актуальном времени-пространстве - Волгоград, с. 94-97. ^ Мински Х. (2008). Стабилизируя нестабильную экономику / Пер. с англ. М.: Изд-во

института Гайдара.

Митчелл Д. (2016). Правительность. Власть и правление в современных обществах

о о с^

о / Пер. с англ. М.: Дело.

^ Пенсия на вырост (2018) // Вольная экономика, № 6, с. 59-65.

о Петренко И. Н. (2005). Безопасность экономического пространства хозяйствующего

§ субъекта. М.: Анкил. 280 с.

Пищулин О. В., Чекмарев В. В. (2015). Общественный контроль в системе

ее экономических институтов. Кострома. 318 с.

— Попов А. (2018). Распространение неустойчивой занятости как ограничитель

о экономического роста России // Вольная экономика, № 6, с. 78-83.

о Рудык Э. Н. (2018). Формирование цифровой экономики в королевстве кривых

ш зеркал государственной статистики (постановка проблемы) // Вопросы политической 11

о экономии. № 3, с. 71-78.

< Стрничек Н. (2017). Капитализм платформ / Пер. с англ. М.: Изд. дом ВШЭ. 128 с.

Такер Р. (2018). Новая поведенческая экономика. Почему люди нарушают правила

° традиционной экономики. М.: Эксмо.

Tanzi, V. (2018). Welfare systems and their complexity // Экономическая политика Т. 13, № 5, с. 50-65.

Торранс Т. (2010). Пространство, время и поглощение. М. 186 с.

Торчинова О. В., Ермоленко А. А. (2015). Феномен социально ответственности в условиях развития интеграционных процессов. Краснодар: изд-во Южного института менеджмента.

Тощенко Ж. Т. (2017). Новое в социальной структуре общества: прекариат // Вестник Российского фонда фундаментальных исследований. Гуманитарные и общественные науки, № 2(87), с. 100-108.

Френкель А., Тихомирова Б., Сергиенко Я. и Сурков А. (2018). Экономика России в 2017-2018 годах: предпосылки для прорыва пока не созданы // Экономическая политика, Т. 13, № 5, с. 24-49.

Чекмарев В. В. (2000). Конфликтный потенциал экономических отношений как эгрегора экономического пространства // Проблемы новой политической экономии, № 2(6), с. 5-92.

Чекмарев В. В. (2001). Книга об экономическом пространстве. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова. 341 с.

Чекмарев В. В. (2010). Экономическое пространство: странствия подвум мирам. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова. 358 с.

Чекмарев В. В. (2018). Эффективность экономических отношений в новой экономике // Journal & Economic Regulation (Вопросырегулирования экономики), Т. 9, № 1, с. 23-32. g

Чекмарев В. В., Пищулин О.В., Белов В.Г. (2017). Экономика новой реальности и 04 общественный контроль. Кострома. 242 с. 041

Чекмарев В. В., Скаржинская Е. М. и Чекмарев Вл. В. (2018). Экономическая теория: вариативность развития // Science Journal & VolSU. Global Economic System (Вестник Волгоградского государственного университета), Т. 20, № 3, с. 5-13.

Чекмарев Вл. В. (2018). Ресурсное обеспечение достижения экономической безопасности // Труды VIII Всероссийского симпозиума по экономической теории. Екатеринбург: Институт экономики УрО РАН, с. 57-59.

Экономическая самостоятельность и ответственность предприятия: политэкономический аспект (1990). / В.Ф. Семенов, В.Д. Камаев, Д.Е. Сорокин и др.; под ред. В.Д. Камаева и Д.Е. Сорокина. М.: Экономика. 285 с. т

Эльстер Юн. (2017). Кислый виноград. Исследование провалом рациональности / s Пер. с англ. М.: Изд-во института Гайдара. ^

Brette, O., Buhler, N., Lazaric, N. and Marechal, K. (2014). Reconsidering the nature q. and effects of habits in urban transportation behavior // Journal of Institutional Economics, ^ 10(3), 399-426. Чр

15 о О

Webber, N. (2017). University of Melbourne to issue recipient-owned blockchain records. о Department Media 9. (http://newsroom.melbourne.edu/news/university-melbourne-issue- ^

recipient-owned-blockchain-records - Дата обращения: 09.06.2018). о

§

REFERENCES

Allingham, M. (2017). Theory of choice. Very short introduction. M.: Delo.

Arguments and Facts, 2018, 48(641), 3.

Arendt, H. (2003). Responsibility and judgment. M.: Publishing House of the Institute of z

Gaidar. 8

ш

Bekov, R. S. (2004). Spatio-temporal metamorphosis of the economic dynamics of Russia. ll Volgograd. _i

Bodrunov, S. D. (2018). Nooo-industrial transition: the economy of creativity and z creativity of the economy. Economic revival of Russia, (4), 1-2. g

о

о ш ее о

94

MeKMapeB B. B., MeKMapeB B. B.

Bourdieu, P. (2019). Economic Anthropology. M.: Delo.

Brette, O., Buhler, N., Lazaric, N. and Marechal, K. (2014). Reconsidering the nature and effects of habits in urban transportation behavior. Journal of Institutional Economics, 10(3), 399-426.

Brizhak, O. V., Ermolenko, A. A. (2018). Strategic aspects of the formation of the corporate capital of the Russian economy. Economics of Modern Russia, 3(82), 48-61.

Chekmarev, V. V. (2000). Conflict potential of economic relations as an egregore of economic space. Problems of new political economy, 2(6), 5-92.

Chekmarev, V. V. (2001). The book is about the economic space. Kostroma: KSU them. ON. Nekrasov.

Chekmarev, V. V. (2010). Economic space: the journey of the floor to the worlds. Kostroma: KSU them. ON. Nekrasov.

Chekmarev, V. V. (2018). Efficiency of economic relations in the new economy. Journal & Economic Regulation, 9(1), 23-32.

Chekmarev, V. V., Pishchulin, O. V., Belov, V. G. (2017). Economics of new reality and social control. Kostroma.

Chekmarev, V. V., Skarzhinskaya, E. M., Chekmarev, V. V. (2018). Economic theory: developmental variability. Science Journal & VolSU. Global Economic System (Bulletin of 2 Volgograd State University), 20(3), 5-13.

cm Chekmarev, Vl. V. (2018). Resource support for achieving economic security. Proceedings

^ of the VIII All-Russian Symposium on Economic Theory. Ekaterinburg: Institute of

Economics. Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, 57-59. S Corporate governance in transition economies. Insider control and the role of banks

o (1995) / Under. ed. Masahiko Aoki and Huing Ki Kim. SPb, Lenizdat.

Economic independence and responsibility of the enterprise: political and economic ® aspect (1990). / V.F. Semenov, V.D. Kamaev, D.E. Sorokin et al.; by ed. V.D. Kamaeva and "i D.E. Sorokin. M., Economy.

Elster, Jun. (2017). Sour grapes. Research failure ration / Per. from English. M., Gaidar Institute Publishing House.

o

X

o

m Frenkel, A., Tikhomirova, B., Sergienko, J., Surkov, A. (2018). Russian economy in 2017-2018:

the prerequisites for a breakthrough have not yet been created. Economic Policy, 13(5), 24-49.

Golden, O. (2017). Digitization of the economy. Business and information technology, 8(71).

Grinberg, R. S. (2018). Speech at the scientific seminar "Financial Capital and Strategies £ of the Industrial Revolution". St. Petersburg: INIR, 26-31.

Korobeynikov, M. A. (1986). The mechanism of economic responsibility. M.: Thought. Kudrin, A. (2018). Interview. Spark, 46.

O O

o Kudryashova, R. P. (2003). Rent in the modern Russian economy: theory and practice.

"" Samara: publishing house of the Samara State. econ Acad.

o Kurakova, N. G. (2018). The nationalization of the scientific and technological environment

§ of the Russian Federation: problems and consequences. Economics of Science, 4(3).

Kuranosov, A. I. (1999). Social responsibility / A.I. Kuranosov. M.: OOO Agraf, 1999. 66 p. Lesh, A. (2007). Spatial organization of the economy. M.: Science.

Mamedov, O. Yu. (2002). Russia and the West: "The Economy of Space" vs. "The Economy o of Time". Russia in Actual Time-Space, 94-97.

o Minsky, H. (2008). Stabilizing an unstable economy from English. M.: Gaidar Institute

lu PublishingHouse,2018.

o Mitchell, D. (2016). Validity. Power and rule in modern societies. M.: Delo.

< Petrenko, I. N. (2005). Security of the economic space of the economic entity. M.: Ankil.

Qc Pishchulin, O. V., Chekmarev, V. V. (2015). Public control in the system of economic

o institutions. Kostroma.

LU CT O

Popov, A. (2018). The spread of unsustainable employment as a restrictor of economic growth in Russia. Free Economy, 6, 78—83.

Retirement Pension (2018). Free Economy, 6, 59—65.

Rudyk, E. N. (2018). Formation of the digital economy in the kingdom of crooked mirrors of state statistics (problem statement). Questions of political economy, 3, 71-78.

Strnichek, N. (2017). Capitalism platforms. M.: Izd. HSE House.

Tanzi, V. (2018). Welfare systems and then complexity. Economic policy, 13(5), 50-65.

Tomorrow, 2018, 47(1303), 4.

Torchinova, O. V., Ermolenko, A. A. (2015). The phenomenon of social responsibility in the development of integration processes. Krasnodar: publishing house of the Southern Institute of Management.

Torrance, T. (2010). Space, time and reincarnation. M.

Toshchenko, Zh. T. (2017). New in the social structure of society: precariat. Bulletin of the Russian Foundation for Basic Research. Humanities and social sciences, 2(87), 100-108.

Tucker, R. (2018). New behavioral economics. Why do people break the rules of the traditional economy. M.: Eksmo.

Varlamov, K. (2017). The transition to a digital economy should lead to an improvement in the quality of life for Russians in all significant areas. ONF report. (https://onf. ru/2017/05/12/varlamov-perehod-k-cifrovoy-ekonomike-dolzhen-privesti-k-uluchsheniyu- g kachestva-zhizni/)

Volchik, V. V. (2016). Culture, behavioral patterns and inductive thinking. Journal of Institution Studies, 8(4), 28-39.

Webber, N. (2017). University of Melbourne to issue recipient-owned blockchain records. Department Media 9. (http://newsroom.melbourne.edu/news/university-melbourne-issue-recipient-owned-blockchain-records - Access date: 06.06.2018).

Zaostrovtsev, A. P. (2009). The Theory of Public Choice: An Economic Analysis of the Search for Rent, Bureaucracy and Dictatorships. SPb, SPb GUEF publishing house.

§

X

tc rn

О <

CD

15 о О

С

О

m

о ш си о

о о ш

Ll_

о <

СИ 3

о