CC BY
673
ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ
УДК 94(47).066:930(47)
М.Б. Свердлов
Екатерина II как историк
В статье рассмотрены политические взгляды и творческое наследие императрицы Екатерины II (1762-1796) как историка. Выявлено историографическое значение исторических трудов императрицы, в частности ее знаменитых «Записок касательно российской истории».
The article discusses the views and work of the Empress Catherine II (1762 -1796) as a historian. The author identifies the historiographical importance of the historical works of the Empress, in particular, her famous "Notes on Russian history".
Ключевые слова: Екатерина II, история, периодизация, историк, историография, идеология, «Записки касательно российской истории».
Key words: Catherine II, history, periodization, historian, historiography, ideology, "Notes on Russian history".
Системному изучению трудов Екатерины II, как историка, постоянно препятствовал ее статус императрицы. При консервативном николаевском режиме А.В. Старчевский восторженно писал: «Императрица Екатерина II должна также занять славное место в числе русских историков» [18, с. 230-241]. Позднее исследователи отмечали широкий круг ее интересов в российской истории, ее особое внимание к разным по происхождению историческим источникам, научной литературе по этой теме [7, с. 327-341; 1, с. 824-825; 11, с. 170-202].
В эпоху либеральных реформ Александра II демократ Н.А. Добролюбов обратил особое внимание на политизированность творчества Екатерины как историка, имея в виду ее стремление во все более сложных общественно-политических обстоятельствах европейской жизни 1780-х гг., завершившихся Великой французской революцией, «наблюдать за правильным ходом развития понятий нашего общества». Он отметил в екатерининских «Записках касательно Российской истории» задачу государственного значения и привел слова императрицы: «<...> по крайней мере, ни нация, ни государство в оных не унижено». Добролюбов указал на назначение «Записок» в идейной борьбе: «искусным и подробным изображением древних доблестей русского народа и блестящих судеб его уро-
© Свердлов М.Б., 2014
нить те клеветы, которые взводили на Россию тогдашние иностранные писатели». В подцензурной печати своего времени Добролюбов написал о приемах, которыми руководствовался автор «Записок» для достижения своей цели: он «умел набросить на все темные явления русской жизни и истории какой-то светлый, даже отрадный колорит», «с особым искусством обходит он многие неправедные деяния князей или старается придать им вид законности не только по понятиям того времени, но и перед судом новых воззрений» [2, с. 20, 22].
Многие историки, начиная с С.М. Соловьева, не уделяли внимания екатерининским «Запискам», относя их, видимо, к жанру литературы, а не истории. Вероятно, они не считали возможным в царствование российских самодержцев критически анализировать труд императрицы. Впрочем, В.С. Иконников подчеркивал, что «Записки» были предназначены для российского юношества. По его наблюдениям, Екатерина «прибегала к помощи истории» для объяснения новейших «политических обстоятельств». По мнению Иконникова, она «широко открывала двери» учению славянофилов [3].
В отличие от предшественников и современников В.О. Ключевский отметил в «Записках» «цель ученую и педагогическую». В целях педагогических назначение отечественной истории - «добро творить и зла остерегаться», необходимость знания истории «иностранной», а также совершение историей «своего суда». Научное содержание «Записок», по Ключевскому, в том, что их периодизация русской истории на пять эпох, утверждение единства исторического процесса, «одинаковых идей и страстей» человечества, лишь «видоизменявшихся» «под влиянием местных особенностей». Так что следовало только «уловить умоначертание каждого века». Такие идеи, подчеркнул Ключевский, были продолжены позднее в русской историографии [4, с. 421-422].
В советский период исследователи либо по-прежнему не учитывали исторические сочинения Екатерины II как факт историографии, либо отмечали их политизированность. При этом обязательной считалась критика ее как императрицы в соответствии с официальными требованиями советского периода. Поэтому, обобщая наблюдения предшественников и свои собственные, С.Л. Пештич пришел к двойственным выводам относительно работ Екатерины-историка. По его мнению, в опубликованном в 1770 г. екатерининском «Антидоте» содержатся «элементы научности» - «признание общности развития России и Европы». Этот вывод он соотнес с написанием «Антидота» в период «просвещенного абсолютизма». «Записки» же появились «во время усиления дворянской реакции после восстания Пугачева и событий, предшествовавших французской революции»,
поэтому они - «заведомая фальсификация всей русской истории» [9, с. 260-264].
Во всех ранее отмеченных работах обращает внимание то, что дореволюционные исследователи недооценивали общественно-политический контекст, в котором Екатериной II создавались исторические произведения, тогда как в советский период этот контекст, а также анализ ее исторических произведений в значительной мере идеологизировался. К тому же мало учитывались характеристики Екатериной собственных работ и исторических сочинений других авторов. Поэтому необходимо продолжить анализ творчества Екатерины II как историка, уточнение и большую конкретизацию ее суждений.
Еще в 60-е гг., прежде всего в «Наказе Комиссии о сочинении проекта нового уложения» (1767) и в «Антидоте» (1770), написанном в опровержение критических по отношению к России замечаний французского астронома аббата Шаппа д'Отроша (1768), Екатерина сформулировала концепцию европейской принадлежности России. Сравнивая социальную и политическую историю России и других европейских стран, прежде всего Франции, она пришла к выводу о том, что в России происходили те же исторические процессы в средние века, что и в государствах Западной Европы. Эти совпадения заключались, по ее наблюдениям, в близости темпов и содержания исторических процессов, включая тождество феодов и поместий, королевских апанажей и княжеских уделов.
Такие выводы продолжили просветительскую концепцию единства исторического прогресса, а также идейное содержание преобразований Петра Великого, в результате которых Россия стала могущественной европейской державой. Эти выводы Екатерины стали историко-идеологическим обоснованием ее реформ и должны были утверждать принадлежность России к единому европейскому историческому и культурному пространству [16, с. 22-24].
1783-1784 гг., когда были опубликованы «Записки», стали временем стабильности внутреннего и внешнеполитического состояния Российской империи. Тревоги, относившиеся к восстанию пугачевцев, миновали, а новые заботы, относившиеся к русско-турецкой войне 1787-1791 гг., русско-шведской войне 1788-1790 гг., Великой французской революции 1789 г. и распространению ее идей, еще не начались. Время Екатерины II было занято тогда рутинным управлением огромной империей. Такой ситуацией относительного затишья она воспользовалась для активной внешней политики (присоединение Крыма к России и заключение Георгиевского договора с грузинским царем Ираклием II о российском покровительстве). Внутренняя политика была сосредоточена на законодательной регламентации социальных отношений: жалованные грамоты дво-
рянству и городам (1785). Была начата реформа образования (1786). В 1782 г. Екатерина именным указом Адмиралтейской коллегии напомнила свои предшествующие распоряжения о максимальном ограничении применения пыток [10, № 15313]. В это время императрица обратила внимание также на состояние гуманитарных наук. Именным указом 30 сентября 1783 г. она утвердила проект княгини Е.Р. Дашковой об учреждении Российской академии. Ее задачами стало написание «Российской грамматики, Российского словаря, Риторики и правил стихотворения» [10, № 15839].
В том же году именным указом 4 декабря граф А.П. Шувалов был назначен руководителем «нескольких человек, коих совокупные труды составили бы полезные записки о древней истории, наипаче же касающейся до России». В соответствии с этим распоряжением «прилежность и точность» должны были быть предпочтены «остроумию», т. е. аналитическим возможностям, тогда как «слог» будущего произведения должен был быть «простой, краткий и ясный». Понимание неудовлетворительного изучения древнейшей истории Руси отразилось также в именном указе 4 декабря 1783 г. Екатерина предложила в нем будущей группе историков изучать не только древнюю российскую историю, но также историю западных и восточных стран.
О большом значении, которое придавалось Екатериной осуществлению этого плана, свидетельствует его поручение А.П. Шувалову. Он был великолепно образован, хорошо знаком с Ф.М. Вольтером и находился с ним в переписке, являлся поклонником творчества М.В. Ломоносова. В 1782-1786 гг. Шувалов пользовался полным доверием императрицы и был осыпан ее милостями -высокими наградами и должностями. Впрочем, работа созданной по решению императрицы «комиссии для составления записок о древней истории, преимущественно России» во главе с Шуваловым оказалась неудачной [5, с. 241-290]. Она лишь обратила внимание на актуальность продолжения изысканий, касающихся истории России.
Одновременно Екатерина решила сама написать обобщающий труд по истории России. Почти двадцатью годами ранее в письме к Вольтеру, датированном 11/22 августа 1765 г., Екатерина откровенно написала о себе: «Мой девиз - пчела, летающая с одного растения на другое и собирающая мед для отнесения в улей с надписью: "Полезное"» [8, с. 7]. Эта склонность к компилятивности чужих мнений, впрочем, очень достойных авторов, вскоре проявилась в полной мере в «Наказе» Уложенной комиссии.
В обстоятельствах мирных, но идейно напряженных 1783-1784 гг., когда впервые были изданы «Записки», Екатерина сформулировала свое понимание истории как науки и как конкретного содержания истории российской. К этому времени она прочла летописи, ознакоми-
лась с существовавшей тогда исторической литературой, самостоятельно и с помощниками собрала значительные материалы. Но поскольку у Екатерины не было возможности и, вероятно, желания заниматься историческими исследованиями профессионально, эти источники и литература стали для нее материалом для выражения своего отношения к историческому процессу в России. При изложении этих своих наблюдений она проявляла талант не исследователя, а политика, который синтезирует и переосмысляет чужие выводы.
В то же время Екатерина, которая работала над еще неопубликованными «Записками», характеризовала их в письме М. Гримму от 19 апреля 1783 г. как сочинение популярное, предназначенное для библиотеки ее внуков Александра и Константина, которым было тогда соответственно шесть лет и четыре года. Но здесь же она обозначила свое сочинение как произведение идеологическое и политическое, которое должно было стать «противоядием» против «негодяев, которые унижают историю России». Именно чувством патриотизма объяснила императрица Гримму успех своих «Записок», частично уже опубликованных в «Собеседнике»: их «<...> считают наиболее сносным сочинением, до сих пор опубликованным, и в нем находят устремление к [славе] отечества, которое согревает чувство» [12, с. 286].
В письме к Гримму, датированном 3 марта 1783 г., до начала публикации «Записок», Екатерина указала, что делит российскую историю «на пять эпох», в чем узнается выделение такого же числа периодов А.Л. Шлёцером в 1760-е гг. Впрочем, шлёцеровские характеристики этих периодов были описательными: 1) Россия рождающаяся, 2) разделенная, 3) угнетенная, 4) победоносная, 5) процветающая [19, с. 43-88, 91]. Такая периодизация в 80-е гг. уже не соответствовала уровню исторической науки, и Екатерина насытила основные периоды российской истории конкретным историческим содержанием.
Начало «первой эпохи» российской истории Екатерина отнесла к V в. н. э., но ее основное содержание связывала, в частности, с легендарным основанием Новгорода славянами, которые, преследуемые врагами на Дунае, пришли на эти земли.
«Вторую эпоху» она датировала (в письме от 3 марта 1783 г.) 862 г. - серединой XII в. [12, с. 268, 273]. В данном случае она поступила подобно В.Н. Татищеву и М.В. Ломоносову, которые выделяли период второй половины IX - первой половины XII в. как время княжеского единовластия - «монархии» (Татищев) или «самодер-жавства» (Ломоносов). Последующую историю российской государственности Ломоносов характеризовал разделением «на разные
княжения и на вольные городы, некоторым образом гражданскую власть составляющим» [15, с. 501-503].
Работая над историей России «второй эпохи», Екатерина сообщила Гримму приблизительный план обобщений, которые собиралась сделать по «второй эпохе»: «1) Замечательные перевороты (revolutions)1. 2) Последовательные изменения в порядке вещей. 3) О населении и о финансах. 4) Договоры и документы. 5) Примеры устремления (du zèle) или небрежения правителей и их последствия. 6) Замечания о том, что можно было бы избежать. 7) Примеры храбрости и других выдающихся добродетелей. 8) Черты пороков, таких как жестокость, неблагодарность, невоздержанность и т. д. и их последствия» [12, с. 292]. Здесь ясно прослеживается накопленный императрицей опыт ее предшественников и ее собственный: в первых трех пунктах - Ф.М. Вольтера, в четвертом и пятом -М.М. Щербатова, в шестом - характерное для любителей стремление рассуждать о возможных вариантах развития исторических событий, в седьмом и восьмом - свойственное принципам Просвещения внимание к нравам, к их зависимости от своего времени, а также влияние древнего дидактического утверждения - «история - учительница жизни».
Последующие третий, четвертый и пятый периоды представляли для нее тогда меньший интерес, так что она лишь обозначила их основное содержание: «пришествие» и «изгнание» ордынцев-татар, смена династии Рюриковичей Романовыми.
Утверждая особое значение славян и Руси в древнейший период их истории, Екатерина писала Гримму на уровне созвучий и народной этимологии о славянском происхождении многих западноевропейских имен, названий географических и этнических в странах Западной Европы, Индии, Америки, а также халдейцев, древнеегипетского Осириса, скифов, скандинавского бога Одина, салических франков, франкских королей Хильперика, Хлодвига, всей династии Меровингов, вандальских королей Испании и т. д. [12, с. 294, 318, 323-326]. Впрочем, увлечение Екатериной сопоставлением слов из разных по происхождению групп языков было распространено в XVIII в. и свойственно догумбольтовскому периоду в языкознании. Оно восходило к идеям Г.В. Лейбница (1646-1716) [6, с. 45-49].
В то же время для доказательства равного положения Руси среди европейских государств Екатерина обоснованно приводила Гримму сведения о династических связях Владимира Святого с правящими домами государств Западной и Центральной Европы, а
1 Здесь и далее в цитатах в скобках приведены французские слова, использованные Екатериной, для более точного понимания того, какой смысл она вкладывала в свои тексты.
также Византии, о древнерусском происхождении Полоцка, о его последующем вхождении в состав Литвы и Польши, о войнах России за Полоцк [12, с. 271, 620-621]. Последняя тема была политически актуальна в связи с присоединением к России белорусских земель в соответствии с так называемым первым разделом Польши (1772).
В условиях русско-турецкой (1787-1791) и русско-шведской (1788-1790) войн, изменений в Европе под влиянием французской революции Екатерина II стала выражать свое отношение к российской истории и к историкам откровенно, учитывая значимость истории в общественно-политической жизни страны. Как она писала Г.А. Потемкину 14 мая 1790 г., «вся жизнь моя была употреблена на поддержание блеска России, и потому не удивительно, что наносимые ей оскорбления и обиды я не могу терпеть в молчании и их скрывать, как это мы делали доныне, ради минутной осторожности, того требовавшей; но, весьма часто подавляя в себе подобные чувства внутреннего злопамятства, мы их тем более усиливаем» [13, с. 80].
В черновике письма от 4 октября 1790 г. российскому резиденту в Венеции А. Мордвинову Екатерина сообщила о предложении эмигрировавшего из революционной Франции значительного чиновника Сенака де Мельяна написать книгу об истории России XVIII столетия. В данной связи она конкретизировала свою концепцию единства исторического развития России и других европейских стран, обратив особое внимание на недостатки западной «Россики» своего времени. Как писала Екатерина, «необходимо, чтобы я была уверена в том, что тот, кто возьмет на себя этот труд, отказался от тех предрассудков, которыми страдало большинство иностранцев по отношению к России; например, они видят в черном свете все, что ее касается, нимало не принимая в расчет того, что происходило в то же самое время в других странах; утверждают, что эта империя до Петра I не имела ни законов, ни управления (administration), тогда как в действительности было наоборот. Правда, что смута (les troubles), которая произошла после смерти царя Ивана Васильевича, отодвинула Россию на 40-50 лет назад, но до этого времени она почти сравнялась со всею Европой. Те усилия, которые она сделала для соединения и освобождения своих территорий (provinces) от нашествия (l'invasion) татар - эпоха в ее истории совершенно неизвестная. До этого нашествия (invasion) великие князья принимали самое значимое участие (la part la plus marquée) в делах Европы и состояли в союзе и в родстве со всеми царствующими домами нашего полушария; несколько раз они содействовали сохранению того или другого короля или императора, интересы которых они брали на себя». В таком изложении исторического процесса Екатерина обращала особое внимание на его единство: «<...> я настолько люблю
древность и в ней одной выуживаю (je pêche) причины результатов последующих веков» [13, с. 173].
К изложению истории своего царствования в предполагаемом историческом труде де Мельяна Екатерина отнеслась не без иронии: «Что же касается до частной истории моего царствования, то относительно истории монархов, написанной во время их жизни, я совершенно придерживаюсь того же мнения, как относительно монументов, которые им ставят прежде смерти их: неизвестно - будет ли это украшение города (только произведение искусства, лишенное внутреннего содержания. - М.С.) или заслуженный памятник».
Екатерина жестко сформулировала идеологическую направленность любого исследования, которое в конкретных европейских обстоятельствах октября 1790 г. касалось истории России: «<...> история или записки, могущие служить материалом истории России, предпринятой с моего одобрения и согласия, могут принять только такую внешнюю форму и направление, которые бы проистекали из наибольшей славы государства и служили бы потомству для соревнования и повторения (servit à la postérité d'émulation et de miroir). Всякая другая, менее блестящая форма была бы ему вредна, потому что мы живем в такое время, когда, далеко не умаляя блеска деяний и событий, следует скорее поддерживать умы, ободрять их и направлять к той возвышенности настроения, которое приводит к великим делам; ведь, конечно, не склонность же к абсолютному равенству состояний (имеются в виду принципы французской революции и первая фраза «Декларации прав человека и гражданина»: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах» -М.С.), производящему анархию, которая обуревает в настоящее время Францию, их произведет».
Далее императрица практично и не без цинизма определила политическую позицию автора будущего сочинения о России XVIII в.: «По справкам оказывается, что г. де Мельян вовсе не заражен той системой, которая господствует в настоящее время во Франции». Ей только неясно, будет ли он управляемым в своих разысканиях. Поэтому она обратилась к А. Мордвинову с просьбой установить: «Достаточно ли он сговорчив, чтоб позволить управлять собою в такой важной работе, как та, которую он хочет предпринять» [13, с. 114-116].
Такой практичный подход к определению соответствия взглядов историка идейным установкам императрицы разъясняет ее характеристики предшественников и современников.
В черновике письма де Мельяну, датируемом июнем 1791 г., Екатерина допускала, что «препятствия для написания истории страны, языка которой вовсе не знаешь, очень велики, и кроме того требуют также перевода всех потребных к тому материалов». По-
этому она обратила его особое внимание на уже опубликованные труды Татищева и Щербатова. При этом Екатерина с пониманием относилась к зарубежным историкам: «Всякому иностранцу, пишущему о России, неизвестны старинный образ жизни и обычаи, и вследствие этого он часто и часто будет ошибаться, если не будет постоянно настороже против своих собственных предубеждений» [13, с. 187-188].
В письме де Мельяну от 8 сентября того же года, Екатерина уже критично характеризовала труды Ломоносова и Щербатова по истории России, что объяснялось, вероятно, их «несговорчивостью» с ее направляющими идеями. Но она по-прежнему одобряла «Историю» Татищева, обращая внимание на связи труда историка с государственным пониманием исторических проблем: «это был ум человека государственного, ученого и знающего свое дело» [13, с. 199]. Впрочем, в своих «Записках» она во многом следовала также за трудами Ломоносова и Щербатова.
События, происходившие в революционной Франции, воздействовали на екатерининские идеи единства исторического процесса в Европе. В том же письме от 8 сентября 1791 г. она теперь писала де Мельяну: «Очень верю, что вы не находите в России сходства с Францией. Я бы этого и не желала» [13, с. 200]. Как правительница умная, она делала все, чтобы Россия не стала походить на предреволюционную Францию. Вместе с тем она правильно поняла основное содержание «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева, и, прочтя эту книгу вскоре после ее публикации, по-своему адекватно выразила ее смысл, указав в июне 1790 г. графу А.А. Безбородко в крайнем гневе: «Напиши еще к нему (А.Н. Радищеву - примеч. публикации), что кроме раскола и разврату не усматриваю из сего сочинения».
Решительно изменилось ранее терпимое отношение Екатерины к масонам. В 1790 г. она предложила тому же Безбородко подготовить «публичный манифест», в котором излагалось суждение императрицы: «<...> за долг почитаю верно любезный народ остерегать от прельщения, выдуманного вне наших пределов под названием разного рода масонских лож, и с ними соединенных мартинистских иллюминатов и других мистических ересей, точно клонящихся к разрушению христианского православия и всякого благостройного правления, а на место оного вводящих неустройство под видом несбыточного и в естестве не существующего мнимого равенства <...>» [13, с. 84, 134].
За такие идеи А.Н. Радищев был осужден на смертную казнь, замененную ссылкой в Сибирь, а просветитель и масон Н.И. Новиков заключен в Шлиссельбургскую крепость.
Видя неспособность людей, которым было официально поручено создать труд, посвященный истории России, Екатерина II со своими помощниками написала собственное сочинение.
Основные идеи «Записок», поначалу опубликованных в «Собеседнике любителей российского слова» в виде статей, совпадают с тем, что Екатерина говорила и писала в 80-е гг. Такое совпадение свидетельствует о продуманности ею этих идей и убежденности в них, во всяком случае, до событий Великой французской революции.
Пристрастному изложению российской истории иностранными авторами, которых Екатерина обвинила к тому же в плохом знании русского языка, «летописцев и историков», она вновь противопоставила концепцию единства исторического процесса в просветительском единстве времени и нравов: «Беспристрастный читатель да возьмет труд сравнить эпоху российской истории со историями современников великих князей российских каждого века, усмотрит ясно умоначертания всякого века и что род человеческий везде и по вселенной единакие имел страсти, желания, намерения и к достижению употреблял нередко единакие способы».
В отличие от Щербатова, который вслед за Д. Юмом стремился устанавливать глубинные причинно-следственные связи, Екатерина ограничилась содержанием российской истории как «описанием дей или деяний», а также ее поучительным назначением. Но вслед за исторической концепцией западных просветителей и опытом практических исследований Щербатова она афористично написала: «<...> без знания иностранных народов истории, наипаче же сосед-ственных дей и деяний, своя не будет ясна и достаточна».
Как и в корреспонденции, предшествующей публикации «Записок», Екатерина разделила российскую историю на пять эпох. Когда положительных сведений о князьях не хватало, она переписывала из «Истории Российской» Татищева домысленные им княжеские портреты-характеристики. Они, как и так называемые «татищевские известия», которые не подтверждаются сохранившимися аутентичными источниками, были свойственны начальному периоду становления исторической науки. В таких домысливаниях выразились объективная потребность в XVIII столетии в дополнительной исторической информации, а также литературная составляющая в историческом исследовании. Тогда возможности источниковедческого анализа и вспомогательных исторических дисциплин были крайне ограничены. Потенциал сопредельных с историей гуманитарных наук не использовался, а некоторые из них еще не сформировались.
Происхождение княжеских портретов-характеристик и «тати-щевских известий» объясняется не только особенностями истории как науки в первой половине XVIII в., но также свойствами философских концепций, которыми Татищев руководствовался [14, с. 5762
60]. Ломоносов и Щербатов, которые великолепно знали содержание многих летописей, преимущественно не использовали «тати-щевские известия». Они предпочитали летописные сообщения, которые такие тексты Татищева не подтверждали. С подозрением относился к ним Ф.А. Эмин. Но Екатерина не только использовала в «Записках» «татищевские известия», вымышленные сведения в русской литературе XVI-XVII вв. как достоверные, но и домысливала новые. Причинами этого являлись неаналитическое чтение летописей, использование экстрактов, подготовленных помощниками, а также преобладание в ее работе литературного и идеологического начал над исследовательскими.
Екатерину явно подавило количество летописных сведений о происходивших на Руси событиях, внутреннее содержание которых она не могла раскрыть. Видимо, это непонимание проявилось в ее сообщении Гримму в письме, начатом 20 сентября 1783 г., о публикации ее «Записок» в «русском журнале» по «такому-то количеству правлений в месяц (tant de règnes par mois)» [12, с. 286].
Разумеется, после трудов Вольтера, Татищева, Ломоносова, Щербатова она не могла ограничиться перечнем событий, происходивших в разные княжения, что получалось в ее «Записках». Но благое намерение Екатерины, изложенное в письме Гримму 20 декабря 1793 г., написать о «замечательных переворотах», о «последовательных изменениях в порядке вещей», «о населении и о финансах», о «договорах и документах» и т. д. выразилось у нее в вырванных из контекста выписках из летописей [17].
Видимо, Екатерина понимала неудовлетворительность своих «Записок» как исследовательского труда. После начала публикации «Записок» в «Собеседнике» и похвал ее ближнего окружения она с понятной гордостью писала 16 августа 1783 г. Гримму о том, что «успех, кажется, полный». Но после завершения этой работы в черновике письма, датируемом июнем 1791 г., она охарактеризовала себя вполне самокритично в ответ на предложение де Мельяна быть руководителем в его разысканиях о русской истории: «<...> если я должна руководить вами во мраке древности, то вы будете иметь для этого только фонарь достаточно тусклый (vous n'aurez là qu'une laterne bien sou^)» [13, с. 188].
Таким образом, следует поддержать мнение тех исследователей, которые считали труды Екатерины II, касающиеся российской истории, историографическими фактами. Историографы отметили, хотя не все и не всегда последовательно, воздействие на них идеологии и политики, их государственное предназначение. Столь же обоснованы наблюдения над написанием екатерининских «Записок касательно российской истории» для юношества, над содержащи-
мися в исторических трудах императрицы идеями единства исторического процесса.
Вместе с тем следует отметить необоснованность крайних по содержанию характеристик исторических трудов Екатерины как панегирических, так и критических. Их особое историографическое значение заключается в том, что в них раскрываются конкретные следствия воздействия идеологии и политики на исторические разыскания. В 1762-1789 гг. Екатерина последовательно интерпретировала исторический процесс в соответствии с просветительской концепцией его единства. Эта концепция определяла содержание ее внутренней и внешней политики как могущественной европейской державы, в чем она продолжала политику Петра Великого. Но идеи Великой французской революции, ее вызовы формулировали альтернативные новые для нее задачи - быстрые общественно-политические преобразования или консерватизм. В условиях господствовавшей системы крепостного права и сословного строя Екатерина выбрала второй путь. Следствием этого стало противопоставление революционной Франции и России, что создавало условия для последующего противопоставления их в историческом процессе.
В екатерининских «Записках касательно российской истории», вероятно, впервые в российской исторической литературе Нового времени был последовательно осуществлен принцип целенаправленного отбора и интерпретации сведений исторических источников, а также их домысливания в изложении исторических событий в целях государственной пропаганды. Такая целенаправленная интерпретация исторических материалов не оправдывала предназначения «Записок» для юношества.
Все эти историографические факты свидетельствуют о том, насколько историк находится в центре воздействия на него самых разных факторов - общественного, политического, философии, состояния исторической науки в данный период.
Список литературы
1. Гильдебрандт П.А. Разыскания западнорусских летописей для Екатерины II // Древняя и новая Россия. - 1880. - № 4.
2. Добролюбов Н.А. Собеседник любителей российского слова: изд. кн. Дашковой и Екатерины II. 1783-1784 // Добролюбов Н.А. Соч. 2-е изд. - СПб., 1871.
3. Иконников В.С. Императрица Екатерина II как историк (отд. отт. из Ист. Вестн. № 1-2). - Киев, 1911.
4. Ключевский В.О. Сочинения: в 8 т. Т. 8: Исследования, рецензии, речи (1890-1905). - М., 1959.
5. Кобеко Д. Ученик Вольтера граф Андрей Петрович Шувалов (17441789) // Рус. архив. - 1881. - Т. 3.
6. Крачковский И.Ю. Избранные сочинения. - М.; Л., 1958. - Т. 5.
7. Мурзакевич М. Кабинет Зимнего дворца императрицы Екатерины II (С 5-го сентября 1793 по 13-е августа 1795 года) // Журн. М-ва нар. просвещения. -1872. - № 8.
8. Переписка российской императрицы Екатерины II и господина Вольтера. - 1812.
9. Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. - Л., 1965. - Ч. 2.
10. Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ). Т. 21.
11. Пыпин А.Н. Исторические труды имп. Екатерины II // Вестн. Европы. -1901. - Т. 5.
12. Сборник русского имп. исторического общества (Сб. РИО). - 1878. -
Т. 23.
13. Сб. РИО. - 1885. - Т. 42.
14. Свердлов М.Б. Василий Никитич Татищев - автор и редактор «Истории Российской». - СПб., 2009.
15. Свердлов М.Б. М.В. Ломоносов и В.Н. Татищев: к изучению историографического наследия XVIII в. XXI столетии: сб. ст. и материалов, посвящ. 300-летию со дня рожд. М.В. Ломоносова. СПб., 2011.
16. Свердлов М.Б. Общественный строй Древней Руси в русской исторической науке XVIII-XX вв. - СПб., 1996.
17. Сочинения императрицы Екатерины II на основании подлинных рукописей с объяснительными примечаниями акад. А.Н. Пыпина. Т. 9-11: тр. ист. Зап. касательно Российской истории. - СПб., 1901-1906.
18. Старчевский А. Очерк литературы русской истории до Карамзина. СПб., 1843.
19. Schlözer A.L. Probe Russischer Annalen. - Bremen und Göttingen, 1768.
