CC BY
63УДК 94(47).084.1
Б. С. Каганович
Е. В. Тарле. Из публицистики 1917 г.1
Как и подавляющая часть русской либерально-демократической интеллигенции, Евгений Викторович Тарле встретил крушение царского режима с радостью и энтузиазмом. Февральская революция была осуществлением его многолетних чаяний и казалась подтверждением его представлений о европейских путях исторического развития России. Тарле не был членом ни одной политической партии, а по своим политическим взглядам он находился где-то между левыми кадетами-республиканцами и правыми социал-демократами (меньшевиками). Со многими членами Временного правительства он был давно и хорошо знаком. Возможно, Тарле выполнял некоторые дипломатические поручения правительства во время своей поездки в Скандинавию в мае-июне 1917 г. Летом этого года историк был включен в состав ре-^ дакционной коллегии Чрезвычайной следственной комиссии Времен-
^ ного правительства по расследованию преступлений царского режима
^ и присутствовал при допросах бывших министров и сановников 2.
к
^ Кроме того, Е. В. Тарле с марта 1917 г. являлся одним из ведущих авторов « петроградской демократической газеты «День». У истоков этой газеты, выхо-8 дившей с 1912 г., стоял издатель И. Д. Сытин, который, однако, вскоре уступил ^ ее петербургскому банкиру и дельцу Г. Д. Лесину3. Сотрудниками «Дня» были о1 радикалы и демократы различных политических направлений: левые либералы, а социал-демократы-меньшевики, эсеры и неонародники (А. В. Амфитеатров, а В. Я. Богучарский, В. В. Водовозов, Р. В. Иванов-Разумник, С. Д. Мстислав-^ ский, А. Н. Потресов, Д. И. Заславский, Ст. Иванович (Португейс), Н. В. Ва-^ лентинов, П. С. Юшкевич, И. М. Бикерман, в литературном отделе печатались &1 А. В. Луначарский, П. Е. Щеголев, другие критики, ряд известных писателей С
и поэтов). Лесин в работу редакции не вмешивался4. Во время войны газета стояла на оборонческих позициях, оставаясь в оппозиции к царизму.
Е. В. Тарле спорадически печатался в газете и до революции, но постоянным и видным публицистом «Дня» стал только после февраля 1917 г., когда газета, именовавшаяся отныне «органом социалистической мысли», направлялась правыми меньшевиками-оборонцами и занимала резко антибольшевистские позиции5. До конца года в «Дне» было опубликовано около пятидесяти статей Тарле, которые дают представление о его политических взглядах и некоторой их эволюции в этот период.
Следует констатировать, что автор этих статей прочно стоит на демократических позициях, приветствует падение самодержавия и поддерживает Временное правительство. После февраля Тарле сделался гораздо большим оборонцем и антантофилом, чем был при старом режиме. Вместе с тем он выступал против территориального распада России, даже против отделения Финляндии, считая, что наилучшим выходом для обеих сторон была бы ее широчайшая автономия. Бросается в глаза, что Тарле мыслит всецело в категориях «политического реализма» и, хотя статьи эти печатались в «органе социалистической мысли», в них практически отсутствуют какие-либо элементы социалистического мировоззрения (если не считать таковыми элементы марксистского — в широком смысле — анализа политической жизни). Однако Тарле часто апеллирует к опыту Великой Французской революции, признанным историком которой он являлся. Не защищая войну как таковую, называя ее «бешеным самоистреблением», Тарле, однако, категорически выступал против сепаратного мира России с Германией, приводя в основном «реально-политические» аргументы.
Первоначально Тарле был настроен довольно оптимистично в отношении перспектив демократического развития России, хотя и видел многочисленные трудности и опасности, стоявшие на его пути. В одной из статей он писал о необходимости реформы Министерства иностранных дел, кардинальном изменении стиля его работы применительно к задачам внешней политики новой России. ^
После выступления большевиков в июле 1917 г. и поражений на фронте тон С! статей Тарле заметно меняется. Он начинает бить тревогу, говорит о необхо- 21 димости решительных мер для спасения России и демократии от большевиков ^ и анархической стихии, находя для этого очень сильные и выразительные слова. |
К осени настроение Тарле становится всё более пессимистическим. Очевид- ^ но, что очень слабые и условные надежды на Керенского, которые как будто -с еще оставались у него летом 1917 г., через два-три месяца исчезают 6. Непосредственно о большевистском перевороте Тарле в «Дне» не писал. 25 октя- ^ бря 1917 г. он встретил в Юрьеве (современный Тарту), где с 1914 г. был ^ профессором университета. Последняя статья Тарле в «Дне» — «Перспекти- § вы» — появилась после двухмесячного перерыва 21 декабря 1917 г. Она полна мрачных предчувствий и горьких ожиданий. Но Тарле и в ней выражал веру я
в политическое возрождение России, ясно сознавая, сколь длительным и трудным должен быть путь к нему.
Нельзя сказать, что статьи Е. В. Тарле в газете «День» 1917 г. совершенно неизвестны в литературе о нем. Они цитировались в доносительском «докладе» Г. С. Зайделя, прочитанном в 1931 г., когда Тарле находился под арестом и ждал приговора по «Академическому делу»7 и — с совершенно иными целями — в некоторых работах о нем, в том числе наших. Но полный текст этих статей затерян в газетах вековой давности и практически недоступен современному читателю. Между тем эти публицистические выступления знаменитого историка представляют значительный интерес и сегодня как отклик современника на революционные события 1917 г. и как памятник российской политической мысли.
Мы воспроизводим здесь десять статей Е. В. Тарле, опубликованных в 1917 г. в газете «День». Они перепечатываются по современной орфографии, с исправлением явных опечаток, но с сохранением некоторых особенностей написания автора, и снабжены необходимыми комментариями.
Е. В. Тарле. Крушение тактики
Нельзя без глубокого интереса читать напечатанные на днях телеграммы, которые посылала нашему императору Александра Федоровна в те дни, когда на улицах столицы решалась участь России и династии. «Уступки необходимы», — телеграфировала, наконец, императрица, когда уже никакие уступки не могли помочь.
В этих словах сказалось крушение целой исторической и политической философии, сознательной и твердой сторонницей которой являлась Александра Федоровна, а за нею и все, творившие ее волю и волю ее мужа. == «Мы не пойдем по следам Людовика XVI, который погубил себя уступками...», «уступки довели Людовика XVI до эшафота», — эта мысль, по многим ^ показаниям, упрямо твердилась на все лады при нашем дворе. g За несколько недель до революции в петроградских газетах, помнится, даже ^ проскользнула заметка, написанная эзоповским языком и иронически тракто-Jg вавшая «великосветское увлечение» историей Французской революции. Речь | шла, конечно, всё о том же: о вечных ссылках на губительное значение усту-f пок Людовика XVI. Может быть, этих людей окончательно укрепили в созна-^ нии правильности непримиримой тактики те комплименты, которые выпали g на их долю после крушения революции 1905 года. "Aber die Revolution fand vor !g sich keinen Ludwig XVI"8, — писал после московского декабрьского восстания о Вильденбрух9, иронически подчеркивая, что «весна» русского народа не уда-^ лась (он даже писал: "noch ein Volkerfruhling"10, имея в виду, конечно, револю-^ цию 1848 года, тоже неудавшуюся).
н С
Итак, значит, и по мнению немецкого писателя революция 1905 года не удалась потому, что Николай II оказался тверже Людовика XVI. Отмечу, что не только германская публицистика, но и германская наука именно в последние десятилетия неоднократно делали попытки доказать, что французская Великая революция победила, главным образом, из-за нерешительности короля и дряблости сопротивления. Профессор Валь (Wahl) в своей "Vorgeschichte der französischen Revolution"11 и других работах является наиболее ярким и влиятельным (в Германии) представителем этого воззрения. Нечего и говорить, что в науке оно не утвердилось, вследствие явной своей легковесности. Кстати будет заметить, что одно из лучших опровержений теории Валя дал в свое время в журнале Олара "La Revolution Française" русский ученый А. М. Ону12.
По презрительному отзыву Валя, вообще все эти "schwache romanischen Regierungen"13 губили себя испугом и уступками. Зато, несомненно, поведением ныне павшего русского правительства Валь мог бы целых двадцать два года оставаться доволен, не менее чем Вильденбрух. У него нашлись верные ученики и последователи в Царском Селе. Что он мог бы сказать после 2 марта 1917 года, как бы он старался теперь примирить свою теорию с фактами, — мы не знаем; да это и неинтересно. Верно, сказал бы по-философски: «Тем хуже для фактов». Фантастические теории, неосновательные книги — появляются на свет ежедневно, — ежедневно исчезают без следа.
Но не исчезнет никогда из истории этот последний, отчаянный призыв: «Уступки необходимы», — призыв, исходящий от властного человека, принципиально и сознательно отвергавшего какие бы то ни было уступки — и очнувшегося не на краю пропасти, а уже сорвавшись с этого края. Всемирно-историческая трагедия, разыгравшаяся на наших глазах, была бы неполна без этого запоздалого крика, брошенного в пространство и никем уже не услышанного.
День. 1917.22 марта. № 15. С. 1
Е. В. Тарле. Плеханов ^
о сч
— «Е[вгений] В[икторович], здравствуйте!». Его глаза оказались зорче, « я не мог разыскать его в столпотворении финляндской станции. Знакомое, жи- ~ вое, тонкое лицо со смеющимися молодыми глазами, худощавая, изящная фи- S гура, быстрые жесты, всё то же всегдашнее остроумие, та же жадность интере- Â са к разнообразнейшим явлениям жизни. Когда бываешь с ним, то стараешься 8 поскорее скомкать свои слова, чтобы не терять времени, чтобы побольше его °
сл
послушать. День железнодорожного пути пролетел, как мгновение. Я вспоми- д нал последние встречи с ним, в страшные августовские дни 1914 года в Париже, когда армия фон Клука стремительно шла на столицу. Плеханов был тогда, к тому же, не совсем здоров (он, и вообще, здоровьем похвастать не может). -g Но и тогда, серьезно беспокоясь за участь Франции, раздражаемый борьбою ^
с начинавшимся «пораженчеством», переживая горечь достопамятных выступлений социал-демократов в рейхстаге, он не терял ни своей неукротимой энергии, ни свежести и ясности мысли, ни своего остроумия (которое у него как-то вполне стихийно, вне зависимости от душевного состояния; оно у него проявляется как у Щедрина, который ведь раздражался, когда, сердясь говорил о ком-либо, а окружающие смеялись, хотя он вовсе не желал их смешить). Тяжелое было для него это августовское сидение в Париже, откуда не было уже физической возможности проехать домой, в Сан-Ремо. «Помните, — улыбнулся Г. В., — как вы пришли с известием, что социал-демократы в рейхстаге вотировали кредиты и оказали всемерную поддержку Вильгельму, а нам казалось, что этого быть не может, что вечерние газеты что-то напутали!». Много с тех пор крови утекло...
Революция, по словам Г. В., явилась совсем неожиданною для Европы (точнее, такой быстрый успех революции). Итальянское население сначала отнеслось подозрительно и враждебно к первым известиям: уж не потому ли свергли царя, что не желают больше воевать? Но когда им объяснили, что всё дело было ускорено именно потому, что при создавшихся условиях не было никакой возможности продолжать оборону России, — тогда первоначальное впечатление сменилось радостью. Потом пошли сборы. «Пришла моя мобилизация!» — и начался тяжкий трехнедельный путь. «Каков-то Петербург стал с тех пор, как я жил в Графском переулке с паспортом какого-то дворянина Симашко»14. А уехал «дворянин Симашко» из Петербурга [тридцать] семь лет тому назад.
Поезд подошел к Финляндскому вокзалу. Восторженные крики громадной толпы, красные знамена, гром военной музыки, — и в последний раз мелькнуло бледное, вдруг сделавшееся сосредоточенным, прекрасное внутренней красотою лицо. ^ Как он кстати приехал!15
G День. 1917. 5 апреля. № 25. С. 1
£
«
Ц Е. В. Тарле. Неправильная постановка вопроса
=s Недавно возгоревшаяся полемика вокруг вопроса о том, действительно ли
| Англия в своей внешней политике руководствовалась всегда (или даже иногда)
| «идеальными» целями, — по моему глубокому убеждению, основана на реши-
^ тельнейшей исторической ошибке обеих спорящих сторон. g Сколько свет стоит, — никогда не существовало страны, которая бы основы-
!g вала свою политику на идеальной любви к свободе, на желании помочь страж-
о дущим и т.п. Не была никогда такою страною и Англия, в этом не может быть
^ никаких сомнений, и это так очевидно, что мне даже непонятен тот жар, с кото-
^ рым антагонисты Англии полемизируют против иного взгляда.
н ы
С
Но столь же несомненно и другое, — и мне на это уже неоднократно приходилось указывать в печати: интересы Англии, непосредственное чувство самосохранения, — сделали для нее обязательным, логически неизбежным бороться против всякого чрезмерного усиления какой-либо континентальной державы, против всякого кандидата в гегемоны, будь то Филипп II, или Людовик XIV, или Наполеон I, или Николай I, или Вильгельм II. Но именно поэтому личные, строго эгоистические интересы Англии совпадали с интересами тех более слабых народов, на национальное существование или независимость которых нападал гегемон. Англия вовсе не любила Голландии в XVI веке (и даже в следующем веке жестоко и неоднократно воевала с ней), — и однако, не колеблясь, спасла Голландию от Филиппа II. Кто выиграл? Англия, — но сверх того выиграла свобода совести, национальная и политическая свобода небольшого народа, который едва не был раздавлен испанским деспотом, нанесен был непоправимый удар принципу единоспасающей инквизиции, — словом, европейская культура обогатилась рядом ценностей самого реального значения. Громя Севастополь, Англия меньше всего на свете заботилась о сокрушении никола-евщины внешней (не говоря уже о внутренней), — и однако дальнейшее русское вмешательство в пользу всех европейских реакций сделалось после Севастополя невозможным.
Точно так же и теперь, — Англия воюет потому, что для нее смертельно опасно оставление Бельгии в руках Вильгельма и общее установление германской милитаристической гегемонии в Европе, но Бельгия-то, конечно, только выигрывает от такой заинтересованности Англии в ее судьбе. И, наверное, бельгийские рабочие, которых, как домашний скот, гонят на работу в Германию, не сразу взяли бы в толк, почему необходимо с такой негодующей пылкостью нападать именно на Англию? Да, совершенно верно, Англия думает только о своих собственных интересах, и Германия тоже думает только о своих интересах. Но, волею географии и волею исторических судеб, интересы английского капиталистического государства повелевают Англии спасать Европу от германского захвата, а интересы германского капиталистического государства повелевают Германии стремиться, более или менее, к такому за- а
ГО
хвату. Дело не в том, что Англия «лучше», а Германия «хуже»; дело только ^ и исключительно в том, что, с точки зрения интересов спасения французской, ^ русской, бельгийской демократии от подчинения Вильгельму II, нынешняя | позиция Англии является весьма счастливым, незаменимым обстоятель- ^ ством, хотя бы эта позиция диктовалась строжайше эгоистическими англий- -с скими соображениями.
Дело не в мотивах, а в объективных последствиях. Авраам Линкольн про- ^ лил потоки крови не потому, что его растрогала «Хижина дяди Тома», а по со- ^ всем иным мотивам, — и однако дядя Том был спасен. А Линкольн не пере- § ставал говорить, что он именно потому и подъял меч, что нужно уничтожить позор невольничества. И после мученической кончины Линкольна даже эти его я
слова вспоминались уже без всякой охоты к полемике. Размышляя о великой американской междоусобице, мы отлично понимаем, что одни могущественные социальные силы толкали Линкольна на освобождение негров, другие же могущественные социальные силы двинули Джефферсона Дэвиса на защиту рабовладельчества. А если нам вздумается не только размышлять, но еще и сердиться, то уж положительно легче все-таки рассердиться на Дэвиса, чем на Линкольна... если уж вообще нужно сердиться.
День. 1917. 17 апреля. № 36. С. 1
Е. В. Тарле. Германская программа и интересы рабочего класса
Программа мирных условий, приписываемая Бетману-Гольвегу, если ее подлинность подтвердится, может внести существенное изменение в настроение русских рабочих кругов. Речь идет о совершенно определенно поставленной задаче расчленения России, об уничтожении ее как прибалтийской державы (да и как державы черноморской, ибо предусмотрена суверенная Украйна), наконец, о создании литовского государства, которое, как Польша, было бы, конечно, под протекторатом Германии.
До сих пор история Европы учила нас, что рабочий класс всюду полагал свой интерес в объединении и укреплении государственного организма. Пестрая Австрийская империя не имеет, как государственное целое, лучших защитников, чем социал-демократы; партикуляристические течения в Германской империи еще в эпоху создания северогерманского союза были надломлены, в эпоху империи совершенно обессилены именно благодаря, в значительной мере, настроению рабочих масс, которые в этом вопросе шли не за дворянством, ^ не за представителями сельского хозяйства, не за крестьянами, — а за капита-Ц листической — и, прежде всего, промышленною — буржуазиею. ^ Ив этом отношении настроение рабочих не менялось в течение всей ^ дальнейшей истории Германской империи, несмотря на то что во главе го-^ сударственного союза стояла Пруссия, наиболее реакционная из германских ^ держав, дававшая общий тон всей германской политической жизни. Более !| отдаленные эпохи подтверждают тот же факт: рабочий класс во Франции, о в эпоху революции, поддержал объединителей-монтаньяров против феде-а ралистов Жиронды, и в 1793 году клич: «Долой изменников, которые делят сО Францию!» — был одним из популярнейших лозунгов в Сент-Антуанском « предместье.
Помимо мотивов национального характера, обусловливающих эти объеди-й нительные тенденции, также и у очень многих представителей других слоев ^ общества есть причины, которые заставляют рабочих уже во имя правильно сознанных классовых своих интересов противиться политическому раздроб-
С
лению государственной территории. Это один из тех случаев, когда их интересы вполне совпадают с интересами торгово-промышленной буржуазии. В сохранении уже имеющихся рынков сырья и сбыта, в борьбе против насильственного сокращения территории этих рынков — оба класса явно и непосредственно заинтересованы. Незадолго до революции, председательствуя на съезде монархических организаций, И. Г. Щегловитов16 во всеуслышание изъяснил, что совершеннейшим строем для России он считает тот, который бы наиболее приближался к порядкам семнадцатого столетия. Было бы вполне логично с его стороны, если бы он за водворение такого идеала согласился также и на территориальное видоизменение, в том смысле, чтобы Империя двадцатого века возможно ближе стала походить на царство Алексея Михайловича. С своей стороны, Бетман-Гольвег именно и выражает полную готовность оказать всё зависящее содействие в этом отношении: освобождая Россию от Курляндии, Литвы и Украйны, он создает государство, почти как две капли похожее на вотчину Алексея Михайловича.
Русский рабочий отказался от рекомендованного ему возвращения к внутренней политике семнадцатого века. Захочет ли он восстановления государственных границ того же столетия? Едва ли приходится колебаться, отвечая на этот вопрос отрицательно. Говорить о свободе можно так, как говорили о ней и понимали ее шляхтичи Речи Посполитой; а можно и так, как говорили и понимали герои Великой французской революции. Первые с гордостью хвалились тем, что никому и ни во имя чего они не повинуются, и что Польша «держится беспорядком»; вторые создали в защищавшей родину армии железную дисциплину. Первые ставили свой классовый интерес выше интересов того целого, к которому они принадлежали; вторые были убеждены, что, защищая целое, они защищают и части, что, прогоняя пруссаков и австрийцев, вторгшихся на территорию республики, они спасают революцию.
Король Пруссии и император австрийский тогда, в 1792 году, тоже делили в планах своих страну, куда вторглись их армии, тоже надеялись на внутреннее разложение среди врагов, тоже верили со всех сторон доносившимся извести- S ям и советам: «Погодите немного, они сами перережут друг друга, разложение G идет быстрыми шагами, "la dissolution est en marche"». Но Французская респуб- ^ лика обманула их; она оказалась непохожею на республику шляхетскую. Она "g была одинока, без союзников, окружена сонмом врагов — и выстояла. g
Революция оказалась процессом скрепления и упрочения государственных ^ связей, торжеством принципа национальной независимости, могущественною -с и грозною силою, которая без колебаний, недрогнувшею рукою заставила все частные, индивидуальные, групповые, местные интересы подчиниться интересу спасения родины. Освободившись от внутренних хищников, она сказала J3 хищникам внешним: «Руки прочь!» §
Программа географических видоизменений, в свое время выработанная предшественниками г. Бетмана-Гольвега для революционной Франции, я
провалилась. Думается, что не осуществится и предложенный нынешним канцлером секрет превращения революционной России в Московию. Во всяком случае, едва ли русские рабочие окажут ему помощь в реализации этого проекта. Подобный факт был бы совершенно одиноким в истории рабочего класса за весь новейший период развития человечества.
День. 1917.30 апреля. № 47. С. 3
Е. В. Тарле. Необходимая операция
Министерству иностранных дел предстоят чрезвычайно сложные задачи не только в настоящее время, но и после войны.
Теперь только крайние идеалисты еще верят в близкое наступление вечного мира. Чем бы и когда бы ни кончилась эта война, упорная дипломатическая борьба окажется необходимою, — или, в лучшем случае, окажутся необходимыми готовность и способность к зоркому и энергичному отстаиванию той политики, которая будет признана правильной с точки зрения интересов России, русской демократии.
Если такою политикою будет признание сохранения мира, то ведь и за достижение этой цели нужно бороться, и именно эта цель сплошь и рядом может оказаться особенно сложной и далеко нелегкой. Где же орудия для этой будущей и отчасти и настоящей трудной борьбы? Готово ли министерство?
Нам кажется, — нет, не готово.
Во-первых, уверено ли министерство в полной пригодности всех тех людей, которых революция застала на постах представителей России за границей?
Во-вторых, — и это, пожалуй, сейчас не менее важно, — совершенно необходимо изменить самую структуру посольской и консульской службы, сделать iC посольства совсем не теми учреждениями, какими они с исконных времен яв-== лялись.
Я помню, как покойный П. Л. Лавров17, которому я жаловался на какие-
^ то затруднения в получении нужного мне для работы в архиве удостовере-
g ния из посольства, определил российские посольства вообще: «шпионские
^ гнезда». Дело вовсе не в том, что там существовали филиальные отделения
sS департамента полиции, как выяснил в свое время В. Л. Бурцев18; это — пре-
| ходящее, велено закрыть отделения — и закроют. Дело в том, что при старом
F строе служба в посольстве развращала человека, именно систематическим
^ и принципиальным отрицанием важности непосредственных дипломатичес-
g ких функций и заменою этих функций подавляющею массою разнообразней-
!g ших дел. Сабуров19 в 1881 г. откровенно изъяснил в официальной бумаге (она
о хранится в архиве министерства, в папке Berlin III-1881), что главною своею
^ задачею он, посол, считает борьбу против нигилистов и ловлю таковых. И это
^ воззрение было высочайше одобрено. Бисмарк, со своей стороны считал тан
С
кое понимание Сабуровым собственных функций вполне приемлемым с точки зрения интересов Германии, так что у него с русским послом образовались прочные дружеские отношения. Чем только не занимались русские послы в свободное от ловли нигилистов время! Устраивали parties de plaisir20 для покойного Владимира Александровича и ныне здравствующей Марии Пав-ловны21, подыскивали принцесс для бракосочетаний, помещали в иностранных газетах статьи, где доказывали, что неурожая в России не только нет, но и быть не может и т.д., без конца.
Всё что угодно, но только лишь бы не заниматься своим делом, — это было девизом посольской службы. Нигде, вместе с тем, это деление на опричнину и земщину, на орду и покоренных, словом, на правительство и обывателей не проводилось так обнаженно, беззастенчиво, с таким вызовом; ни один участок полиции на родине не встречал русского путешественника так откровенно-враждебно и подозрительно, как очень и очень многие российские посольства и консульства. Чтобы просто походить сколько-нибудь на государственно-благоприличные установления, — этим заграничным русским учреждениям следует коренным образом изменить самый дух свой, отказаться от всех своих традиций, получить совсем иную, вполне для них новую инструкцию для дальнейшего поведения.
Но теперь этого мало. Европа вступила в такой период, когда послы и дипломатические представители должны будут считать себя аккредитованными не только при дворах и правительствах, но и при народных массах; они должны научиться не только писать умные ноты, но и говорить умные речи, выступать публично, зорко следить за всеми течениями общественной жизни чужой страны и считаться с этими течениями. Ведь Россия — только открыла шествие, но одинокою она не останется, человечество слишком дорого расплатилось за систему кабинетных тайн.
Трудна и сложна будет задача русских послов, но без этого не обойтись. Конечно, одни демократические приемы действия не создадут в будущем хорошего дипломата, как в прошлом не создавали хорошего дипломата ни ари- S стократическая фамилия, ни знакомства в Сен-Жерменском предместье, G ни иные подобные качества. Ум и дарования останутся и при демократии ^ предметами первой необходимости. Но, во-первых, демократия будет чест- "g нее и искреннее искать людей, нужных для этого дела, а не для посторонних g целей; во-вторых, она будет требовать от тех, которые станут ее представи- ^ телями за границею, чтобы они отрешились от мертвящих традиций, кото- -с рые и умных людей заставляли так часто говорить смешные нелепости и совершать бессмысленные поступки. Ведь, когда, к безграничному изумлению ^ Аристида Бриана, г-н Щегловитов конфиденциально потребовал от него вы- J3 дачи А. В. Амфитеатрова22 по обвинению в... кощунстве, пост русского посла § занимал вовсе не глупый человек. Но вот не объяснял же он г. Щегловито-ву, до какой степени смешно ждать, что антиклерикальная республиканская я
Франция арестует человека за «кощунственную» статью, написанную в России. Почему не предупредил, что самое требование покажется наглым, что, не сойдя с ума, нельзя и мечтать об исполнении этого требования? Очень просто: потому, что посольство не подозревало ничего ни об антиклерикализме и ни о чем вообще, о чем следовало знать. В Париже много было эмигрантов, так что хлопот, и без того, был полон рот.
В этих Авгиевых стойлах нужно всё перестроить сверху донизу, — и прежде всего их очистить. До тех пор они будут не только мало дееспособны, но прямо вредны.
Это — одна из очередных задач министерства.
Она — не единственная.
День. 1917. 9 мая. № 54. С. 1
Е. В. Тарле. Союзникам
Россию постигло несчастье, но такое, которое вовсе еще не губит ее. Россию, вообще, погубить очень трудно: немецкие шпионы не должны обольщать себя своими успехами в Петрограде, Бржезанах и Тарнополе. Эти дни поставили вопрос весьма ясно: или беспощадною энергиею революция защитит Россию от предателей, расхитителей и вражеского нашествия, или эти беспощадные меры будут проведены позже и не революцией, а может быть ее принципиальными врагами. Но что эти меры будут пущены в ход, в этом никакого сомнения нет. И 10 июля одновременно с известием о тарнопольской катастрофе страна узнала, что Правительство взяло в свои руки диктаторскую власть. Значит, Россию будет спасать революция!
Мысль обращается к союзным демократиям. Они вдвойне заинтересованы ^ в том, чтобы дать русской диктатуре нужное время, обеспечить ей нужную ми-== нуту относительного спокойствия на фронте: этим временем Правительство ^ и военные власти воспользуются, чтобы восстановить поколебавшуюся бое-^ способность армии, — и, ликвидируя нынешний успех Гинденбурга23, рево-§ люционная Россия, во-первых, приблизит тем самым момент, когда Германия ^ принуждена будет отказаться от своих завоевательных планов, уже без лживых « уверток и лукавых умолчаний, а во-вторых, достоинство демократии, честь са-| мого принципа народовластия, будут утверждены и подкреплены. Гинденбург | и граф Ревентлов лишатся возможности ссылаться, как они это делали и дела-^ ют, на Россию как на образчик разлагающего влияния демократии на страну. ^ Вопрос о том, будет ли германская угроза еще десятилетия висеть над сво-! § бодною Европою, — вот что поставлено на карту под Тарнополем и на всем русо ском фронте.
^ Россия не заключила и не заключит сепаратного мира; а если так, то всё
^ поправимо, всё восстановимо, нет гибели, есть только преходящая вина. Сон ы
С
юзники сделают, конечно, всё от себя зависящее, чтобы не дать Гинденбургу возможности использовать полностью произведенный прорыв. Едва ли, поэтому, удастся ему пожать целиком все плоды работы командированных в Россию агентов. Пройдет некоторое время — и опять вырастет пред ним серая стена на востоке.
Не прорывы ему нужны, а мир, мир с Россией. Но именно этого-то она ему и не даст.
Мы верили в союзников, когда наши войска гибли в Восточной Пруссии, спасая Париж, когда они гибли в Карпатах, когда их избивали на Дунайце, — мы все знали, что предатели, прикрытые тогда черносотенными лозунгами и шипевшие злорадно о бездействии союзников, делают дело Вильгельма.
Пусть же союзники теперь верят, что наша нынешняя слабость — преходящая, и что сегодня учрежденная диктатура не предаст ни их, ни России, ни революции.
День. 1917. 11 июля. № 106. С. 1
Е. В. Тарле. О спасении армии
Бегство одиннадцатой армии и, особенно, страшная телеграмма Корнилова поставили вопрос ребром: ясно было, что, если в двадцать четыре часа революционная верховная власть не примет самых беспощадных, почти террористических мер, то она же обязана, и обязана — не только политически, но и морально — заключить мир с Германией и Австрией. Ибо не предпринимая ничего, не изменяя ничего, позволяя и дальше шпионам бегать с «Окопною правдою»24 по рядам и устраивать митинги для обсуждения спешных приказов, — власть неминуемо вела дело к истреблению самых лучших полков, тех, которые решили оставаться верными долгу и которые должны были окончательно принять всю тяжесть борьбы на себя, без надежды на поддержку и выручку.
Временное Правительство не пожелало, конечно, избрать второй исход ^ и сдаться Вильгельму на капитуляцию; следовательно, нужно было решиться § на первый, — и оно решилось. Стрельба по отступающим и неповинующимся, ^ восстановление смертной казни — вот были ответы верховной власти на теле- ^ грамму Корнилова. |
Эти события заставили нашу прессу вспомнить об аналогичных обстоятель- Д ствах, бывших во Франции в 1793-1794 гг., когда революционное правитель- 8 ство самыми крутыми мерами восстановило поколебленную дисциплину. Па- °
сл
раллель не совсем точна. Можно утверждать, без всяких оговорок, что русской д армии в 1917 году было несравненно труднее сохранить твердость духа и дис- ^ циплину, чем французской в 1793-1794 гг. Француз, который дезертировал из революционной армии, знал о себе, что он дезертир, он сам смотрел на себя, -ц и на него смотрели другие как на тяжкого преступника. Русский дезертир, ^
который в марте, апреле, мае, июне, июле покидал ряды, имел полнейшую возможность пред своим отбытием открыто заявлять, что всякий, кто не желает всадить нож в спину германского социалистического пролетариата, должен отказаться от участия в войне, как в предприятии чисто капиталистическом. Немцы и австрийцы, даже в первые времена войны против революционной Франции заняли гораздо меньшую территорию, чем занимают в 1917 году их потомки, вторгнувшиеся в Россию, — но мысль французского крестьянина, французского рабочего была всецело направлена к спасению родины, и никто не путал и не затемнял этой элементарно простой и ясной идеи. Разве возможно было бы представить себе парижскую демократическую газету в 1793 году, которая воскликнула бы, что «мы» не должны позволить раздавить... Германию, и, если эта опасность будет Германии грозить, то «мы» пустимся даже на «отчаянные средства», чтобы ее спасти? А ведь именно так, этими страстными словами, изъяснялся в июне 1917 года орган вовсе не большевистский.
Уничтожена была старая дисциплина во Франции, в 1792-1793 гг., но стоило последовательно и решительно провести ряд мер, показать несколько устрашающих примеров, и всё вошло в норму. У нас же и падение дисциплины зашло несравненно дальше, и открытая, изменническая пропаганда велась в совсем неслыханных нигде и никогда в истории размерах и, что вернее всего, исчезло куда-то, провалилось как будто сквозь землю, самое понятие о необходимости спасать Россию.
Людям внушалось, что не совсем рекомендуется освобождать Баранови-чи, ибо это может повести к торжеству английского капитализма. Дело было не только в том, что с уничтожением старой дисциплины уничтожалась одна из тех могущественных пружин, устранение которых не дает армии расползтись в аморфную массу. Дело было еще и в том, что нельзя, посылая человека на смерть, в то же время внушать ему: воюй, но помни, что если очень уж ретиво ^ повоюешь, то мы пустим в ход «самые отчаянные средства», чтобы спасти Германию, против которой ты борешься, рискуя ежеминутно жизнью! Нельзя так ^ играть с человеческою душою. Делайте четыре месяца с любою армией в мире и то, что выделывалось с телом и духом русской армии — и неминуемо получатся
те же самые результаты, какие получились у нас. ^ Одною смертною казнью тут не поможешь. Нужно, чтобы все обращающи-5§ еся к русскому рабочему и крестьянину, поняли бы до какой степени нужно у теперь обдумывать каждое свое слово. Я обращаюсь вовсе не только к больше-8 викам и к интернационалистам крайнего толка.
£ Пока в руководящих социалистических сферах слова: «родина», «Россия», ® «освобождение от врага» — будут конфузливо проглатываться и эскамотиро-§ ваться25, пока будут иметь кредит разговоры о борьбе с союзными империалис-^ тами, как о самом верном или даже «единственном» способе покончить войну, ^ до тех пор делу русской обороны будет приноситься максимальный вред. И ни-£ какие смертные казни не излечат окончательно той болезни, которою больна С
русская армия уже пятый месяц. Это нужно признать без утайки. Германские социал-демократы в "Уогша118'"е пишут по поводу нашей тарнопольской катастрофы: «Мы боимся, что все завоевания русской революции могут потонуть в крови и грязи... Русские максималисты довели свою интернационалистскую политику до крайности, т.е. до полного равнодушия к интересам обороны собственной страны».
В этих правдивых словах отражается тревога за участь германских реформаторских попыток, провал которых обеспечен, в случае если, в самом деле, Россия потонет в крови и грязи.
Ближайшие недели покажут, опоздало ли или не опоздало Правительство с восстановлением дисциплины. Кириенко26, Савинков27, наконец, ряд ораторов Совета Рабочих и Солдатских Депутатов показали, что русская революция хочет и может работать над восстановлением армии.
Но восстановление армии мы мыслим возможным не механическим путем водворения упраздненной революцией аракчеевской дисциплины. Возврата к прошлому и здесь нет.
Все комиссары, до сих пор успевшие высказаться, офицеры, приезжающие или подающие голос с фронта, утверждают, что существующие в армии со времени революции военные комитеты являются не только важным, но безусловно необходимым орудием восстановления суровой дисциплины на фронте.
И невозможно, не впадая во внутреннее противоречие, одновременно требовать суровых мер оздоровления армии и уничтожения комитетов. Эти комитеты шли впереди солдат во время наступления, — и на них же первых обрушивалась ярость дезертиров и предателей.
Этим завоеваниям революции теперь приходится дорожить более, чем когда-либо.
Нужно только, чтобы тыл необдуманными речами и легко кидаемыми лозунгами не тормозил их тяжелой работы.
День. 1917. 18 июля. № 112. С. 1
О
<ч ел
Е. В. Тарле. Двенадцатый час ^
13 с
Кто гибнет — Россия или революция? Конечно, революция. Россия погиб- Э нуть в точном смысле слова (как погибла, например, Польша в XVIII веке) ^ не может, хотя ей и грозит превращение из первостепенной державы в третьестепенную, из сравнительно самостоятельного хозяйственного механизма в экономическую колонию, всё равно какой державы. Может быть, надолго; ^ может быть, ненадолго. Может быть, настанут когда-нибудь более благоприят- -3 ные условия и поколение, которое будет тогда жить, выдвинет и настоящих, да- £ ровитых, государственно-мыслящих людей, и истинных демократов, и подлинно любящих свой народ деятелей. Ведь выдвинула же Франция при Третьей
республике ряд поколений, которые упорным трудом и суровою дисциплиною долга создали снова великую страну на месте пожарища, оставленного хищниками Второй империи.
Но если что в самом деле явственно гибнет — это надежды на демократическое обновление России. Наступает, действительно, двенадцатый час, последние минуты, когда еще, может быть, можно спасти самую идею русской революции от окончательного падения и гибели. Немец гонит нас не только на фронт. «Немец», и самый страшный, — тот углепромышленник, который, лицемерно вздыхая о трудных временах, уже теперь прячет запасы угля, за которые зимой потребует 400 % надбавки. «Немец» — тот рабочий, который бастует только потому, что это теперь вполне безопасно и безубыточно для него лично, и который ломает нарочно станок, чтобы иметь законное право ничего не делать; «немец» — тот хозяйственный мужичок, который, с одной стороны, захватывает чужую землю и снимает чужой урожай, а с другой стороны, объявляет, что хлеб в город на продажу не вывезет, так как деньги ему не нужны: налогов платить не приходится. Справится ли Правительство, которое вчера образовалось, со всеми этими «немцами»?
Великая французская революция справилась. Там тоже кружился вихрь алчности, себялюбия, царила полная разнузданность классовых вожделений. Но революция поняла, что ей нужно прежде всего спасать Францию. Гильотина была поставлена, чтобы казнить роялистов; но когда оказалось, что не менее роялистов контрреволюционны все, грабящие свою родину, — то эта же гильотина заработала с удесятеренной энергией. Казнили буржуа, крестьян, рабочих, всех, кто противился или путем разных уловок не подчинялся таксации («закону о максимуме»); казнили за умышленное незасевание земельных участков; казнили за накопление у себя хлебных запасов свыше нормы; казнили за невывоз хлеба на ближайший рынок; казнили за недоставку реквизированных для ^ армии продуктов.
Робеспьер тоже вначале, в 1791 году, произнес прекрасную речь против ^ смертной казни; но когда он увидел, что государство и революция вместе по-« гибнут, если не положить предел всему этому бешенству групповых и классовых расхищений национального достояния, — он, не колеблясь, стал рубить ^ топором, потому что понял, до какой степени бессильны слова, ничем не под-5§ крепленные. И упала голова Марии-Антуанетты, а за нею упала голова башмач-& ника, прятавшего кожу, — и пали тысячи голов, из которых далеко не все были в аристократическими. Остальные казненные были признаны контрреволюцио-£ нерами за дезертирство, за мародерство, за неподчинение приказам законных ® властей, за ряд преступлений, которые в самом деле контрреволюционны в точ-§ ном смысле слова.
^ Не рубить головы тысячами, не покрыть Россию виселицами и гильотинами мы рекомендуем: и без того слишком многие начинают об этом мечтать. Мы бы £ только напомнили мечтающим, что на Вандею Великая революция обращала С
одновременно не меньшие громы, чем на мародеров и спекулянтов. Возможна суровая и действенная судебная репрессия и без повсеместной гильотины. Великие тени героев Французской революции, отстаивавших Францию, ушли в историю в ореоле спасителей родины. Они не боялись пожертвовать ни чужою, ни своею жизнью, когда считали это необходимым. И они же оставили завет, который как будто формулирован для нашего нынешнего дня: когда отечество и революция в опасности — нет фронта и тыла, — есть только фронт. Комитет общественного спасения положил эту мысль в основу своей деятельности, — и враг был изгнан с территории республики.
Разумным, логическим, единственно целесообразным следованием примерам Великой революции будет, конечно, суровейшая, нелицеприятная, беспощадная судебная репрессия по отношению ко всем мародерам, чем бы они ни прикрывались, и в каком бы виде ни являлись: во фраке ли, в рабочей куртке, в крестьянском ли зипуне.
Хватит ли энергии у нового Правительства? Есть ли у него для этого нужные средства? Не окончательно ли испорчен весь механизм властного управления?
Мы скоро узнаем. И наша участь, и историческая репутация нашего поколения зависят от ответа на эти вопросы.
День. 1917. 26 июля. № 119. С. 1
Е. В. Тарле. Полет в пропасть
Новое страшное поражение на фронте поставило перед всем миром с полною ясностью тот вопрос, который уже пять месяцев более или менее прикро-венно обсуждается всею европейскою и американскою прессою: в самом ли деле Россия совсем утратила былую боеспособность? В самом ли деле на этом грандиозном примере оправдываются сказанные сто лет тому назад слова Ша-тобриана, что демократия — наихудшая форма правления для той страны, которая должна вести тяжелую войну? ^ С армией в двенадцать миллионов человек государства не погибают. Так или § иначе, армия будет поставлена на ноги, меры, продиктованные необходимостью, ^ будут приняты — и Российское государство спасется. Но спасется ли то, что ^ было завоевано, или, точнее то, что свалилось в конце февраля, как созревший | плод, почти без усилий, удержим ли мы эти приобретения, которыми мы оказа- Д лись неспособны воспользоваться, — это другой и очень трудный вопрос. 8 Поражения на фронте — свалили царскую власть. Поражения на фронте — ° бьют молодую республику. д Нечего утешать себя тем, что у монархии были тяжкие грехи, а у республики ^ их меньше. История — не суд с присяжными заседателями. Главная вина перед историей, единственный грех, за который она карает — это слабость, а этим опас- -ц нейшим из всех исторических грехов республика оказалась слишком уж грешна. ^
Последние минуты наступают. Любит республику не тот, кто умеет красноречиво об этом говорить, а тот, кто окажется достаточно мужественным, чтобы взять на себя всю ответственность за необходимые меры к спасению родины.
Если погибнет русская революция, если ее огромные армии разбегутся окончательно пред малочисленными, но стойкими полками Вильгельма, тогда конец демократическому развитию Европы на несколько поколений.
Наш Тарнополь, наша Рига окажутся слишком наглядными аргументами в пользу полуабсолютной монархии, которая так легко приканчивает «красный призрак», поднявшийся было на востоке.
День. 1917.22 августа. № 142. С. 1
Е. В. Тарле. Перспективы
Проигранная нами война, более чем вероятно, является лишь первою в серии тех конфликтов, тех в лучшем случае таможенно-экономических, а в худшем случае кровавых состязаний, которые будут продолжаться между германскою и английскою группами держав. Будут передышки, сборы с новыми силами, опять столкновения, опять передышки. «Общий мир», когда он, наконец, наступит, — мало изменит эти перспективы, так как отпадение России от коалиции, в сущности, предрешает невозможность заключения сколько-нибудь прочного, согласительного, компромиссного общего замирения. Слишком огромно и неожиданно счастье, выпавшее ныне на долю Германии, чтобы Вильгельм II решился подвергнуться упреку в неумении его использовать; а с другой стороны, пока Англия стоит на ногах, она не пожелает смириться с фактом удвоения германской мощи путем «самоопределения» завоеванных Гинденбургом частей русского государства. ^ Англия гораздо спокойнее, чем Франция и Италия, приняла нарушение == Россией подписанных ею обязательств. Британская империя к этому при-^ выкла. В 1795 году Пруссия (совсем в нашем стиле) заключила внезапно ^ с Францией мир, предусмотрительно получивши как раз пред этим у Вилья-§ ма Питта Младшего субсидию именно на ведение войны против Франции; ^ в 1807 году та же Россия в три недели превратилась из союзницы Англии « в противницу Англии; из державы, разбитой только что Наполеоном, — в со-| юзницу Наполеона.
| Всё это было. Но после Базеля и Тильзита были также Лейпциг и Ватерлоо. ^ Почему же думать, что Брест-Литовском кончается всемирная история? ^ Одолеть Вильгельма II или хоть заставить его отказаться от гегемонии над ! | материком Англия может лишь серией войн, а не одною войной, как об этом там о мечтали, когда еще думали, что при Николае II Россия может воевать успешно, ^ или что при революции она может воевать вообще. Эта ошибка сознана, учте-^ на — и, конечно, будут сделаны соответствующие выводы.
н ы
С
Нельзя закончить в три года, — нужно вести дело двадцать три года, полезно временно примириться, — можно даже и примириться! Ведь мирилась же Англия с Наполеоном в Амьене, твердо зная, что это — не мир, а только передышка.
Какова может быть роль (уместней сказать, участь) России при этой чужой длительной борьбе? Не будем загадывать далеко. В ближайшие годы в России будут неизбежно происходить еще более или менее серьезные потрясения, — толчки и конвульсии будут сотрясать жестоко ампутированный, — но всё еще колоссальный организм, — пока наладится тот или иной порядок вещей сколько-нибудь прочно... Нечего и сомневаться в том, что пока это будет продолжаться, — ни в финансовом, ни в чисто военном отношении Россия не в состоянии будет сколько-нибудь серьезно оправиться и играть самостоятельную роль, оставаясь вполне независимою от обеих соперничающих групп. Нужны им будут, конечно, не ее отсутствующие финансы и не ее нынешняя армия, но ее громадные природные богатства. При этом вопрос ставится так: Германию эти природные богатства будут интересовать положительно, т.е. ей они нужны будут для восстановления нормальной экономической жизни, нарушенной продолжающимся английским владычеством на море; Англию же русские богатства будут интересовать, так сказать, отрицательно, ей будет важно, чтобы только они не попали в руки Германии. Обе стороны, обе группы держав будут иметь могучие средства воздействия на Россию, вплоть до непосредственного занятия новых частей русской территории, не говоря уже об искусственных мерах к полнейшему финансовому обессилению нашего отечества.
Вот почему все, кто еще не окончательно потерял голову среди происходящего, все, не стоящие определенно на точке зрения желательности дальнейших несчастий и конечной гибели России, — пусть уже теперь не успокаивают себя фикцией, будто стоит только развязаться с этою войною, а там нас оставят в покое.
В Польше после первого раздела тоже думали, что всё ограничится жестоким уроком, что стране дадут срок поправиться и оставят ее в покое. Только ^
О
когда Польша исчезла с политической карты, — там поняли, что покоя никогда С! не получает именно тот, кто слишком откровенно и неумеренно его жаждет. 21 Что случилось — то случилось; эта война нами проиграна. Но будем же иметь ^ в виду, что нам придется уже в недалеком, быть может, будущем встретиться | с вымогательствами, с требовательными нотами, с замаскированными ульти- ^ матумами, прямыми покушениями на нашу экономическую независимость. -с Стране, которая захочет долго оставаться с такою организациею и такою армией, с такими финансами и такою хозяйственною политикою, как наблюдаемые ^ в настоящий момент в России, — подобной стране не позволят удерживать для ^ себя свои природные богатства. В предстоящий чреватый бурями историче- § ский период такая страна неминуемо очутится между двумя борющимися гигантами, между молотом и наковальней, — и случится [это] очень скоро. я
Нам нужен покой, нам будет нужен долгий нейтралитет. Но ни то, ни другое, к сожалению, с неба не падает; и то и другое приходится с трудом заработать. Только дети (или прикидывающиеся таковыми) могут думать, что достаточно съездить в Брест-Литовск, чтобы привезти их оттуда.
Основная трудность нашего положения в ближайшее время обозначается совершенно ясно: нам придется одновременно заниматься общим государственным строительством и в то же время упорно и быстро, не щадя трудов и затрат, воссоздавать хоть в относительно скромных размерах, но непременно в реальном виде боевую мощь страны, возрождать финансы, восстанавливать армию, зорко и осторожно вести свою внешнюю политику. Такова двойная тяжесть, которая могла бы показаться непосильною даже и не столь бездарному в политическом отношении поколению, как наше.
Нужно уже теперь об этой тяжести думать, побольше к ней присматриваться и поменьше одурманивать себя словами.
И мы, и вся Европа стоим не пред лучезарной весной, а пред долгою поляр-ною ночью.
День. 1917. 21 декабря. № 227. С. 128
1 Работа выполнена в рамках проекта «Неопубликованные и забытые работы академика Е. В. Тарле», поддержанного грантом РФФИ № 16-01-00102.
2 Подробнее см.: Каганович Б. Евгений Викторович Тарле: Историк и время. СПб., 2014.
3 См.: Кугель И. Из воспоминаний (Записки редактора) // Литературный современник. 1940. № 12. С. 120-126.
4 По словам Кугеля, став владельцем газеты, Лесин заявил, что «он, конечно, рассчитывает, что "День" не будет писать: "Долой Лесина с его банком!". Если же вам хочется писать "Долой самодержавие", — то, пожалуйста» (Кугель И. Р. Из воспоминаний. С. 123).
5 Именно на страницах «Дня» Д. Заславский обличал Ленина как немецкого шпиона.
6 Ср. крайне резкую оценку Керенского (как и некоторых других деятелей 1917 г.: Г. Е. Львова, М. И. Терещенко, Н. В. Некрасова, В. М. Чернова, И. Г. Церетели) в письме
^ Тарле к А. Н. Чеботаревской от 14 января 1918 г., опубликованном нами: Каганович Б. Евгений Викторович Тарле: Историк и время. С. 90.
7 См.: Зайдель Г. С. Тарле и его школа // Классовый враг на историческом фронте. Доклады Г. Зайделя и М. Цвибака о Тарле и Платонове и их школах на объединенном заседа-
S нии Института истории при ЛОКА и Ленинградского отделения Общества историков-
§ марксистов. М.; Л., 1931. С. 44-48.
Лр 8 «Но революция не нашла перед собой Людовика XVI» (нем.)
^ 9 Э. фон Вильденбрух (1845-1909) — немецкий писатель и дипломат.
s s 10 «Еще одна весна народов» (нем.). «Весной народов» называли в историографии европей-
§ ские революции 1848 г.
<и 11 См.: Wahl А. Vorgeschichte der französischen Revolution. Bde. 1-2. Tubingen, 1905.
s^ 12 А. М. Ону (1865-1935) — русский историк, автор работ по истории Французской рево-
о люции.
^ 13 «Слабые романские правительства» (нем.).
s s 14 Так в тексте. Вероятно, правильное написание: Семашко. Сестра Г. В. Плеханова носила
§ по мужу фамилию Семашко.
^ 15 Е. В. Тарле был хорошо знаком с Г. В. Плехановым и его семьей с 1908 г. и бывал у них
^ в Швейцарии.
^ 16 И. Г. Щегловитов (1861-1918) — министр юстиции Российской империи в 1906-1915 гг.
й 17 П. Л. Лавров (1823-1901) — философ и социолог, теоретик и деятель народничества.
С 1870 г. жил в эмиграции.
18 В. Л. Бурцев (1862-1942) — русский публицист, долгое время связанный с народоволь-ческо-эсеровским лагерем, разоблачитель «тайн охранки».
19 П. А. Сабуров (1835-1918) — русский дипломат, посол России в Берлине в 1879-1884 гг.
20 Пикники (фр.)
21 Владимир Александрович (1847-1909) — великий князь, дядя Николая II; Мария Павловна (1854-1920) — его жена.
22 А. В. Амфитетаров (1862-1938) — русский публицист, противник царизма.
23 Пауль фон Гинденбург (1847-1934) — немецкий военный и политический деятель, фельдмаршал, с 1925 г. президент Германской республики.
24 «Окопная правда» — большевистская газета, выходившая с апреля 1917 г.
25 Галлицизм, от фр. escamoter, здесь: затушевываться.
26 И. К. Кириенко (1881-1971) — в 1917 г. полковник русской армии.
27 Б. В. Савинков (1879-1925) — эсер, в 1917 г. помощник военного министра Временного правительства.
28 Рядом с этой статьей в том же номере «Дня» была опубликована статья: Потресов А. Н. Двуединая задача (По поводу статьи Е. В. Тарле) // День. 1917. 21 дек. № 227. С. 1-2. Ее автор, считавшийся одним из наиболее «правых» меньшевиков, соглашаясь с основным содержанием статьи Тарле, несколько корректировал ее «реально-политический» пафос, призывая не забывать о «силах международной демократии» и общих задачах социалистов.
Б. С. Каганович. Е. В. Тарле. Из публицистики 1917 года
Один из наиболее известных русских историков ХХ в. Е. В. Тарле (1874-1955) в 1917 г. был видным публицистом петроградской демократической газеты «День». Он опубликовал в этой газете около 50 политических статей, комментирующих революционные события 1917 г. Тарле приветствовал падение самодержавия, поддерживал Временное правительство и занимал резко антибольшевистскую позицию. Публикация воспроизводит 10 статей Тарле из этого цикла, представляющих значительный интерес как свидетельство современника, как памятник русской политической мысли и как глава биографии знаменитого историка.
Ключевые слова: Е. В. Тарле, Россия, русская революция 1917 г., самодержавие, Временное правительство, большевики.
B. S. Kaganovich. E. V. Tarle. From the political articles of 1917 f^
о
One of the most famous Russian historians of the 20th century, E. V. Tarle (1874-1955) was in 1917 a prominent publicist of the Petrograd democratic newspaper "Den'". He published in this newspaper about ^ 50 political articles commenting on the revolutionary events of 1917. Tarle welcomed the fall of the autocracy, supported the Provisional Government and held a decidedly anti-Bolshevik position. The publication repro- g duces 10 articles by Tarle from this cycle, which are of considerable interest as a testimony of a contemporary, § as a memorial of Russian political thought and as chapter of the intellectual biography of a great historian. ^
Key words: E. V. Tarle, Russia, Russian revolution of 1917, tsarist regime, Provisional Government, Bol- .u sheviks. о
Каганович Борис Соломонович — д.и.н., ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского институ- ^ та истории Российской академии наук. Kaganovich Boris Solomonovich — Dr. of Sciences (History), leading researcher, St Petersburg Institute of History, Russian Academy of Sciences.
d
я 'S
со
