CC BY
1145МИФЫ
Джунгаро-казахские отношения в ХУИ—ХУШ веках и политика России
Владимир Моисеев
На протяжении многих веков регион Центральной Азии являлся одним из центров международных отношений на Востоке. На рубеже позднего средневековья и нового времени (в 1635—1758 годах) доминирующую роль в системе этих отношений играло Джунгарское ханство — могущественное кочевое государство западных мон-голов-ойратов!. В исторических судьбах казахского народа взаимоотношения с Джунгарией в XVII и особенно в XVIII веке сыграли важнейшую роль. Они в значительной степени определили характер и динамику начального этапа присоединения Казахстана к России2.
Ойратами называли лесных монголов, обитавших в горно-таежных районах Прибайкалья, Верхнего Енисея, в районе Саян и При-ангарья3. В китайских хрониках они фигурируют под названием элетов или олётов, мусульманским народам были известны под именем калмаков, русским — калмыков. Этноним джунгары (чжунга-ры) появился во времена Чингис-хана, власть которого над собой ойраты признали добровольно. И, как писал известный русский монголовед А. М. Позднеев, «составили в его военно-кочевой империи левое крыло, по-монгольски... зюн-гар, откуда и произошло наше название занимаемой ими страны “Зюнгарией” или “Чжунга-
ЧЧ А Г'! __ _
рией »4. В дальнейшем продвижение ойратов на запад и юго-запад носило прерывистый характер и зависело от многих внутри- и внешнеполитических факторов.
В начале XV века, потерпев несколько поражений в борьбе против восточных монголов, ойраты, перевалив через хребты Монгольского Алтая, продвинулись вниз по течению Иртыша, а на юго-западе
Владимир Анисимович Моисеев, профессор кафедры всеобщей истории и международных отношений Алтайского государственного университета, Барнаул.
вышли в бассейн реки Или. Русские летописи фиксировали появление ойратов на Иртыше в 70-80-х годах XVI века5. В начале 90-х годов вершины рек Ишима и Нор-Ишима Сибирские летописи называют не иначе как «Калмыцким рубежом»6. В начале XVII века северо-западная группировка ойратов во главе с тайшами Хо-Орлю-ком и Далай-Богатырем заняли огромную территорию от Алтая и истоков Иртыша до Тобола и Ишима. В 30-е годы того же столетия эта группировка обосновалась в междуречье Волги и Урала, признав над собой власть русских царей. Так в составе России появилось Калмыцкое ханство. Однако значительная часть ойратов (хошоуты, дербеты, чоросы и др.) остались на Алтае и в бассейне Иртыша. В середине XVII века здесь располагались кочевья ревностного распространителя буддизма в Джунгарии тайши Аблая.
В свою очередь, возникшее на территории Чу-Таласского междуречья на рубеже XV—XVI веков Казахское ханство в упорной борьбе с узбеками-шейбанидами, ногайцами и каракалпаками расширялось прежде всего в северо-западном направлении7. Русские картографические материалы — «Чертеж Сибири» П. И. Годунова (1667), «Чертеж Сибирские земли» (1672), «Книга Большого Чертежа» С. У. Ремезова, составленная в конце XVII века и неоднократно перечерчиваемая в XVIII веке, свидетельствовали, что бассейн Иртыша вверх от реки Оми был исключительным владением ойратов. В то время, когда С. У. Ремезов составлял чертежи Сибири, казахи, отмечал А. И. Левшин, «занимали только средину нынешних земель своих. Восточная часть оных принадлежала зюнгарам и другим племенам монгольским. Северною — владели разные отрасли татар сибирских. В западной жили ногаи и выше их башкиры; а потом место ногаев заняли нынешние волжские калмыки... К востоку распространили они (казахи. — В. М.) свои владения не прежде, как по истреблении зюнгарского народа китайцами»8. Эти сведения подтверждает и знаменитая карта И. Г. Рената, реконструированная В. И. Волобуевым9. Продвигаясь в начале XVIII века в глубь Сибири, русские занимали ойратские земли и основывали там свои крепости — Ямышевскую (1715), Омскую (1716), Железинскую (1717), Усть-Каменогорскую (1720), вынуждая джунгар отступать все дальше на юг. Впоследствии джунгарские ханы не раз предъявляли правительству России территориальные претензии, порой сопровождая их военными угрозами.
История взаимоотношений ойратов с казахами начинается со времени становления Казахского ханства. После прихода к власти в
Джунгарии Галдана соотношение сил и исход казахско-джунгарского противостояния меняется в пользу ойратов10. В первой половине 80-х годов XVII века, опираясь на материальные ресурсы Восточного Туркестана, а также на покоренные ойратами народы Южной Сибири, Галдан нанес тяжелые поражения казахам и узбекам, подчинив своей власти Семиречье11. Последующая история джунгароказахского противостояния носила «маятниковый» характер. Казахи организовывали нападения на ойратские кочевья и приграничные улусы, как правило, в то время, когда джунгары отбивали очередное наступление Цинской империи. Маньчжуры, захватившие в XVII веке Китай, не без оснований видели в Джунгарском ханстве угрозу своему господству в Поднебесной и в конце XVII — первой половине XVIII века вели с ним ожесточенные войны. Ценой колоссального напряжения сил Джунгарии почти в течение ста лет удавалось сдерживать и отбивать цинские вторжения в Центральную Азию. После завершения военных действий с Китаем джунгары немедленно обрушивались на казахов, разбивая их ополчения и дружины и отодвигая их кочевья все дальше на запад и северо-запад от границ собственного ханства. Но, как только начиналась очередная война с Китаем, казахи стремились взять реванш.
Советская историческая наука, включая и ее казахстанскую ветвь, всегда уделяла большое внимание изучению этой проблемы, рассматривая ее, естественно, во взаимосвязи с казахско-русскими отношениями того же периода12. При этом советская историография продолжала традиции дореволюционной, оценивая позицию России по отношению к казахскому народу, чаще являвшемуся оборонительной стороной в войнах с джунгарами, как безусловно позитивную, что единодушно принималось и историками Казахстана13.
Однако в начале 90-х годов, когда после распада СССР Казахстан стал одним из новых независимых государств, официальная историография этой страны коренным образом изменила оценки политики России по отношению к джунгаро-казахским конфликтам. Изменение историографической парадигмы, вытекавшее и из позиции властных структур страны, стало определяющим для создания иного государственного дискурса. Его особенности могут быть поняты только на основе сравнения новых и прежних подходов как к изучению казахско-джунгарского противостояния, так и роли в нем России. И в ходе такого сравнения становится ясно, что новые подходы хорошо помогают дистанцироваться от России.
Россия в казахско-джунгарском противостоянии: новый взгляд казахстанских ученых, публицистов и политиков
Выступая в 1994 году на конференции в Кокчетаве с докладом «Разработка Институтом истории и этнологии Национальной Академии наук Республики Казахстан основных проблем исторической науки», казахстанские историки Ю. И. Романов и С. Ф. Мажитов подчеркивали, что в условиях выхода Казахстана «на новые рубежи цивилизации», краха «имперского мышления» и «коммунистической идеологии» ученые Казахстана поставлены перед необходимостью «концептуального пересмотра истории народа» и «страны». Речь шла, как они отмечали, о «создании целостной, научно-объективной истории». В годы же господства «тоталитарной системы, под жестким контролем партийной идеологии историческая наука Казахстана утратила свой творческий потенциал, научную объективность в исследованиях» 14. Это обстоятельство предопределяет необходимость создания Институтом комплексной программы «по преодолению негативного наследия прошлого в исторической науке», приоритетное место в которой должна занять проблема присоединения Казахстана к России и «национально-освободительных войн» казахского народа против «русских и джунгарских завоевателей». Эта жесткая и недвусмысленная постановка вопроса была инициирована директором Института истории и этнологии, академиком М. К. Козыбаевым, разработавшим и Концепцию исторического образования в Республике Казахстан.
Переосмысление казахско-джунгарских отношений и роли в них России происходило под лозунгом развенчания «колониальных мифов», демифологизации истории теперь уже суверенного Казахстана. Козыбаев, оправдывая развивавшиеся им идеи, предложил вообще отказаться от термина «присоединение» Казахстана к России, поскольку, как он отмечал, этот термин предполагает «некоторую законность колониальных захватов». В рамках выдвигавшейся им новой, постколониальной исторической концепции прошлого его страны речь могла идти только о «завоевании» Россией Казахстана. Казалось, здесь имелись некоторые серьезные неувязки, важнейшей среди которых был факт обращения хана Абулхаира к России с просьбой о распространении ее суверенитета на территорию Степи. Но так только казалось... Академик заявил: «...доказано», что Абулхаира склонили к принятию российского подданства «органы российской разведки». Отсюда закономерно напрашивался
вывод, что, судя по всему, ханов Среднего жуза — Самеке и Абулмам-бета, Старшего жуза — Жолбарса, влиятельных султанов и старшин — Аблая, Барака, Толе-бия и Джаныбека к принятию российского подданства также склонила вездесущая и всемогущая разведка.
Детализируя свою концепцию завоевания Казахстана Россией, Козыбаев подчеркивал, что насильственное присоединение Степи нельзя рассматривать изолированно. Напротив, историю этого присоединения следует изучать «в ключе всей колониальной политики империи, в едином контексте с завоеванием Казанского, Астраханского, Крымского, Сибирского ханства, всей Сибири». Столь широкая постановка вопроса логично выдвигала на передний план задачу преодоления все той же «инерции имперского мышления», а в дальнейшем — и иной оценки «военно-разведывательной сущности многочисленных экспедиций, организованных колониальной администрацией на территории Казахстана». Но то был лишь один аспект проблемы. Второй же заключался в том, чтобы «раскрыть суть лихорадочного строительства <Россией> крепостей... на оккупированных джунгарами казахских землях». По мнению академика, русско-джунгарские отношения, особенно в 20-30-е годы XVIII столетия, «когда казахский народ, истекая кровью, вел Великую Отечественную войну с джунгарами», таят в себе немало сюрпризов. И совсем не случайно, делал он вывод, что казахи, «прижатые тогда врагами к так называемой “Горькой линии”, были вынуждены признать власть русских» 15.
г ■ 1 и и и
То был первый, но, видимо, самый важный поворот темы казахско-джунгарских отношений. Прошлое становилось инструментом легитимации настоящего, а это настоящее настоятельно требовало пересмотра отношений с северным соседом Казахстана. Причем логика «демифологизации» отношений России и казахской Степи отнюдь не нуждалась в том, чтобы в научный оборот были бы введены новые источники. Она толкала к другому — к тому, чтобы полностью игнорировать и давно известные документы.
Историческая школа, громко заявившая о себе сразу после обретения Казахстаном статуса независимого государства, утверждала, что Россия вовсе не была защитницей казахского народа от джунгарской угрозы. Нет, Россия натравливала ойратов на казахов, вооружала джунгар огнестрельным и даже артиллерийским оружием, а затем, «воспользовавшись трудным положением казахов, проводила политику глубокого проникновения в казахскую землю, с целью установить там свое господство»16. Это был второй поворот темы
казахско-джунгарского противостояния. Он был не менее интересен содержавшимися в его обосновании многочисленными нюансами.
В работах современных историков и публицистов Казахстана Россия предстала «кровожадным северным хищником», таким же историческим врагом казахов, как и Джунгария17. Но этим новый взгляд на прошлое ни в коей мере не исчерпывался. Например, казахский писатель и литературовед М. Магауин писал, что после завоевания русскими Сибири «снедаемая алчностью кровожадная империя не могла остановиться». Ей не терпелось пробиться к богатым странам Востока — рынкам Средней Азии, Ирану и Индии. «Только в первую очередь надо завоевать Казахскую орду. Но именно в ту эпоху еще невозможно было покорить гордых, сильно вооруженных казахов». Для того, чтобы завоевать их, России понадобилось триста лет. «Наше великое государство — Казахская орда, казахский народ — эти мужественные сыны Алаша — в течение трех веков защищали Среднюю Азию от российских захватчиков. Сколько времени этот народ сохранял свою независимость и, даже лишившись ее, не прекращал борьбу, таким образом, триста лет служил крепостной стеной не только для ближних узбеков и киргизов, туркмен и таджиков, но и для далеких афганцев и персов, пуштунов и индийцев. Таково одно из великих дел Казахской орды, нашего родного народа, которое должно получить свою достойную оценку в истории народов мира»18.
Красной нитью через исследования современных казахских ученых проходит мысль о том, что Россия намеренно подталкивала джунгарских правителей к нападениям на казахов. «Накапливая силы на северных и западных границах Казахстана для продвижения в глубь территории по Уралу, Есилю (Ишиму) и Иртышу, Российская империя, наряду с этим, организовывала вторжение джунгар на территорию Казахского ханства с юга... В свою очередь, она (империя. — В. М.) приступила к вооружению и укреплению армии джунгар, для чего через Кузнецк (Кемеровская область) постоянно передавала им огнестрельное оружие и посылала к ним военных специалистов»19. Так пишут не только в научных и публицистических изданиях, но уже и в учебной литературе. Быть может, наиболее показателен в этом отношении учебник для высших и средних учебных заведений «История дореволюционного Казахстана», подготовленный А. К. Абилевым.
Этот учебник буквально нашпигован «доказательствами» негативной и даже губительной роли России в исторических судьбах
казахов, определявшейся, по словам его автора, тем, что стремление к захвату чужих земель — «национальный признак русских». Для Абилева история джунгаро-казахских отношений полна «тяжелых и кровопролитных войн за национальную независимость против жон-гарских, русских и китайских захватчиков». С одной стороны, Россия в ее политике по отношению к Степи ничем не отличалась от Джунгарии и Китая; с другой же, как вытекает из рассуждений автора учебника, казахские племена и роды были исключительно жертвами агрессии, а их кровавые и опустошительные набеги на джунгар и волжских калмыков — не более чем средство защитить собственную свободу и независимость. В свою очередь, организованные российским правительством экспедиции И. Д. Бухгольца и И. М. Лихарева в Джунгарию, а князя А. Бековича-Черкасского — в Хиву трактуются Абилевым «как практическое осуществление задачи присоединения Казахстана». Далее автор учебника обвиняет правительство России в том, что и после принятия казахов Младшего и Среднего жуза в свое подданство оно не выполнило взятых на себя обязательств по их защите, не помогало им в борьбе против джунгар. Подданство России, по его мнению, принесло казахам только «колониальный гнет и обнищание»20. Вопреки показаниям источников, Абилев утверждает, что лишь заключение в 1742 году ханом Среднего жуза Абулмамбетом мира с джунгарами «способствовало освобождению султана Абылая из плена», а впоследствии только его «взвешенная и продуманная политика» помогла казахским ополченцам, так и не получившим помощи от России, в 1756—1757 годах «остановить китайскую агрессию» против Казахстана21. Впрочем, у сторонников новых подходов возникает подчас разнобой при определении врагов независимости Степи. Особенно это видно по отношению к Китаю. Если Абилев причисляет его к ряду агрессоров, то по мнению Магауина, Китай, теснивший Джунгарию с востока, спасал казахский народ от ойратских вторжений. «Следует благодарить великий китайский народ, его воинственного богдыхана Сю-ань Е (девиз правления Канси, правил с 1662 по 1722 год. — В. М.) за спасение казахов от неминуемой гибели»22.
Весьма своеобразно по сравнению с недавним прошлым, но вполне в соответствии с установками, освященными авторитетом академика Козыбаева, трактуется в писаниях историков независимого Казахстана вопрос о расширении территориальных владений джунгар и России. Например, Б. А. Куватов пишет, что после поражения «казахского» хана Кучума «в Среднем Прииртышье усили-
лось давление Джунгарского ханства, которое также стремилось укрепить свою власть в этих краях. Несмотря на острое соперничество с русскими, джунгары покорили местные казахские роды, обложили их прямыми налогами и множеством других поборов». В 30-е годы XVIII века они заняли «долины Алтая и Торбагатая, низовья реки Или, полностью вытеснив со своих земель найманов, кере-ев и уйсынов (казахские роды. — В. М.). С этого времени казахские кочевья и аулы становятся постоянными объектами нападений джунгаров». С другой стороны, казахи Среднего Прииртышья, «еще истекавшие кровью, попали в тиски колониальной политики Российской империи». Правда, в 1716 году ойраты осадили русский отряд под командованием И. Д. Бухгольца в Ямышевской крепости, так как не хотели допускать, «чтобы их вассальные казахские земли по Среднему Иртышу попали в зависимость от другой державы». Тем не менее построенные русскими на «казахских» землях крепости — Омская, Семипалатинская, Ямышевская и Усть-Каменогорская — «стали опорными пунктами колонизации Казахской степи»23.
Выводы новой исторической школы Казахстана озвучиваются политиками и государственными деятелями. Так, выступая на торжественном собрании, посвященном пятилетию независимости Республики Казахстан, президент Н. А. Назарбаев тоже говорил о «Великой Отечественной войне» казахов. Значение происходивших тогда казахско-джунгарских сражений, когда казахская сторона была вынуждена опираться только на свои силы, имело, по его словам, всемирно-исторический характер. Соответственно битва на реке Буланты, происходившая в 1726 году (по другим данным, в 1727. — В. М.) и выигранная казахами, «не имела себе равных в новой истории Евразии как по масштабам, так и по своим последствиям»24. Утверждение тем более интересное, что, как писал Магауин, предшествовавшие этапы противоборства между казахскими жузами и Джунгарией привели к «невосполнимой утрате духовной культуры», утрате «всего письменного наследия» и превращению казахов «в другой народ», потерявший национальную гордость и волю к борьбе25.
Если подытожить суждения и оценки современной казахской историографии по поводу казахско-джунгарских отношений и роли России в их развитии, то можно сделать следующие выводы.
1. Не было добровольного присоединения Казахстана к России, напротив, имел место прямой обман и вооруженный захват.
2. Добившись признания казахами над собой власти Российской империи, российское правительство не только не оказывало казахам
существенной поддержки в их противостоянии Джунгарии и цин-скому Китаю, но и помогало джунгарам оружием, подталкивало Джунгарское ханство к нападениям на казахские жузы, стремилось поработить жителей Степи.
3. Военные экспедиции русских в Джунгарию в 1714—1720 годах (под руководством Бухгольца и Лихарева), а также строительство русских крепостей по Иртышу представляли собой не что иное, как вторжения на «временно оккупированные» джунгарами казахские земли.
4. Национально-освободительная борьба казахского народа против русских завоевателей надолго отсрочила захват Россией государств и народов Средней Азии и даже спасла от колониального порабощения Афганистан и Иран.
Россия в казахско-джунгарском противостоянии: свидетельства источников
Не будем оспаривать распространившуюся в независимом Казахстане интерпретацию борьбы казахского народа с джунгарами как «Великой Отечественной войны». Но даже в этом случае возникает немало вопросов. Одним из них оказывается вопрос о реальных последствиях борьбы.
Историки современного Казахстана, оценивая потери казахов в войне 1723—1729 годов в 700—800 тыс. человек, как представляется, значительно завышают их. Действительно, разрушительные последствия джунгарского нашествия в Казахстан и Среднюю Азию были огромны. В народной памяти они остались как Актабан шубрынды — эпоха всенародного бедствия, когда погибли тысячи мирных жителей, пришли в упадок многие города, опустели кочевья. Впрочем, и нападения казахских дружин на Джунгарию, особенно в 50-е годы XVIII века, были не менее губительными для ойратов. Однако проблема последствий не сводится только ко взаимным людским потерям, а историк, исследуя ее, не может ограничиваться лишь теми сведениями, которые он черпает из сферы фольклора и народных преданий.
Последствия джунгаро-казахской войны 1723—1729 годов были куда как более многомерны. Изменились внутренние (субэтничес-кие) и внешние (политические) границы казахских жузов, стали более интенсивными их контакты с Россией, произошел резкий рост
национального самосознания казахов, пусть на время, но было достигнуто сплочение казахского общества, что нашло свое выражение в создании многочисленного ополчения всех трех жузов под единым командованием хана Абулхаира, а также в укреплении позиций становившейся более многочисленной страты батыров, прославившихся в сражениях с ойратами. И не только прославившихся, но и разбогатевших в ходе войны. Не случайно, что примерно в это время у казахов возникла поговорка: «Нет скота — возьми у калмыка, нет жены — возьми у калмыка, нет детей — возьми у калмыка». С другой стороны, война не была лишена определенного флера романтизма и рыцарства: ни одна из сторон никогда не убивала пленных, а сражениям предшествовали поединки удальцов. Война дала мощный толчок развитию казахского исторического эпоса, песенного искусства, устного народного творчества26. В тот исторический период в духовной жизни казахского народа тема борьбы с Джунгарией была главной. Более того, война 1723—1729 годов в определенной мере способствовала укреплению элементов государственности в казахских жузах, усилению центростремительных тенденций в казахском обществе27.
Ни в коей мере не преуменьшая значимости борьбы казахского народа с джунгарским нашествием в 20-е годы ХУІІІ века, нельзя вместе с тем считать сбалансированной оценку сражения 1726 года на реке Буланты как не имеющего себе равных по масштабам и последствиям в новой истории Евразии28. Тогдашнее поражение джунгар не изменило принципиальным образом соотношения сил между ними и казахскими жузами. Об этом говорит тот факт, что джунгарский хан Галдан-Цэрен даже не стал перебрасывать на запад войска с китайского театра военных действий. Главное значение победы заключалось в том, что она воодушевляла казахских воинов, вселяла им веру в свои силы. И все же не следует забывать, что одержана она была в момент, когда в Джунгарии вспыхнули смуты, от рук заговорщиков погиб хунтайджи Цэван-Рабдан, а цинский Китай начал новое наступление на ойратов. Решающие сражения в новой истории Евразии — а если быть точнее, в новой истории Центральной Азии — разыгрались все-таки, видимо, в ходе джунгаро-китайской войны 1729—1733 годов на огромных пространствах Западной и Северной Монголии, Восточного Туркестана и Тибета.
Наиболее дальновидные из казахских владельцев того времени, прежде всего хан Младшего жуза Абулхаир и батыр Среднего жуза Букенбай, отдавали себе отчет в том, что после заключения мира с
Китаем джунгарский хан вновь бросит все свои силы на Казахстан и Среднюю Азию. Неотвратимость нового ойратского наступления побуждала казахских ханов и султанов искать уже не военного союза с Россией, как это было в 1716—1718 годах, а подданства. В год победы на Буланты Абулхаир обратился к императрице Екатерине І с просьбой о приеме его с подвластными ему жителями Степи в российское подданство. Тогда ему было отказано, причем в решении Коллегии иностранных дел по этому вопросу отмечалось: «Пользы, чтоб под протекцыею Е. И. В. быть, не приходится»29.
В 1730 году собрание старшин Младшего жуза постановило, чтобы Абулхаир обратился к правительству России с предложением заключить военный союз против Джунгарии. Абулхаир, выполняя это решение, превысил данные ему полномочия и направил в Петербург послов с прошением о вступлении в российское подданство. 19 февраля 1731 года императрица Анна Иоанновна подписала грамоту, удовлетворявшую просьбу Абулхаира30. Для доставления грамоты и приведения к присяге хана, султанов и старшин в Казахстан был отправлен переводчик А. И. Тевкелев. 10 октября 1731 года при многолюдном стечении народа в ставке хана Абулхаира был подписан акт о присоединении Младшего жуза к России. Вскоре после этого с прошениями о принятии в подданство России к императрице обратились хан Среднего жуза Самеке (в русских документах Шемяка-хан. — В. М.), родной брат Абулхаира хан Старшего жуза Жолбарс, другие казахские и каракалпакские владельцы.
Действия хана Абулхаира и его последователей нельзя назвать ни абсолютно добровольными, ни абсолютно вынужденными31. Едва ли не важнейшим побудительным фактором перехода казахов в российское подданство являлась угроза со стороны Джунгарии, защиту от нашествий которой знать Степи видела в лице России32. И в этой связи Абулхаир, разумеется, стремился обезопасить себя от нападений уже находившихся к тому времени в российском подданстве волжских калмыков и башкир. В свою очередь, принимая казахов под свою «протекцию», правительство России, конечно же, руководствовалось интересами собственного государства. Речь шла об обеспечении безопасности Сибири и торговых путей на Восток, а в случае войны с Джунгарией — об опоре на казахские ополчения. «Сия Киргис-кайсацкая орда, — писал правительству Тевкелев в апреле 1733 года, — в подданстве потребна быть имеет особливо для хантайши, понеже в случай какой-либо от него, хантайши, стороне российской показания противности, повелено будет ему, Абулхаир-
хану, со всею ордою кайсацкою идти на него, хантайшу войною, то, как можно надееться, что немногие кайсаки в домех своих за оною посылкою останутся»33.
У Абулхаира были, естественно, и личные расчеты искать подданства России: опираясь на российскую помощь и поддержку, укрепить свою власть в Младшем жузе, попытаться отвоевать у ойратов утраченные им владения в Южном Казахстане, возвратить из джунгарского плена родственников. В случае поражения он надеялся, что будет отныне «охранен Е. И. В. протекциею»34. Реакция Галдан-Цэрена на признание Абулхаиром, Самеке и другими казахскими владельцами российского подданства последовала быстро: опасаясь совместных действий со стороны России и казахских жузов, он вернул Абулхаиру находившихся в ойратском плену ханских жен, братьев и других родственников, поздравил казахского хана с этим знаменательным событием и сообщил, что отныне «желает быть в дружбе, а не в войне»35. Однако убедившись вскоре в отсутствии угрозы и не считаясь с фактом принятия Младшим, а затем и Средним жузом российского подданства, вновь двинул войска в казахскую Степь.
До 80-х годов XVII столетия Москва однозначно видела в Джунгарии противника и искала союзников для борьбы с ней среди казахских ханов и среднеазиатских правителей. После явственно обозначившейся угрозы российским владениям на Дальнем Востоке со стороны Цинской империи русское правительство начинает рассматривать Джунгарское ханство как своего потенциального союзника, как заслон на пути агрессивных устремлений Китая. Так, русский посол в Китае С. Л. Владиславич-Рагузинский в апреле 1728 года писал императору Петру II о необходимости установления дружественных отношений с новым правителем Джунгарии Галдан-Цэреном, «понеже контайша в соседстве счастливого вашего империя зело нужен и от китайцов не токмо оборона, но по случаю против их полезнейший союзник»36. Инструктируя в 1733 году вицегубернатора Иркутской провинции А. Бибикова, Коллегия иностранных дел обращала его внимание на то, что по отношению к Галдан-Цэрену «главнейший интерес российской состоит в том, чтоб оного каким способом склонять к подданству Российской империи... Ежели б с китайцы у России случилась иногда война, в такое время он, контойша, к союзу с Россиею зело полезен»37.
Русская дипломатия в Центральной Азии стремилась к созданию оптимальных условий для защиты Сибири и дальневосточных
владений России от притязаний со стороны Китая и для этого поддерживала с Джунгарией регулярные политические контакты. В то же время русское правительство и местная администрация Сибири и Оренбургского края по-прежнему опасались чрезмерного усиления ойратского государства в случае покорения джунгарами казахов и возникновения могучего кочевого государства, претендующего на обширные районы Сибири. Поэтому в 30-40-е годы XVIII века все усилия России в Казахстане были направлены на то, чтобы не допустить ни мирного сближения, ни военного объединения ойратов и казахов.
Между тем, заключив в 1734 году перемирие с цинским Китаем, Галдан-Цэрен перебросил свои армии в Южный Казахстан и в течение этого и следующего года вновь подчинил своей власти Старший жуз38. В 1739 году джунгарские войска обрушились на Средний жуз, разгромили его ополчение и дружины, захватили в плен многих султанов и батыров, в том числе и султана Аблая. В ответ российское правительство заняло жесткую позицию сдерживания нападающей стороны и обороны своих новых, хотя номинальных и далеко не верных подданных. «Иметь от зенгорских калмык крепкую предосторожность, — говорилось в указе правительства от 9 августа
1740 года Оренбургской экспедиции, — чтоб от них к стороне российской ни малейшей обиды причинено быть не могло. Барак-султану, также и Джанбек-батырю по необходимой нужде помогать порохом и другими потребности, кроме пушек и ружья, в чем возможно без излишества»39.
Получив сведения о новом крупном вторжении джунгар весной
1741 года на земли Среднего жуза, Коллегия иностранных дел 8 июля предписала оренбургским властям «употреблять возможные способы» для прекращения войны40. Как далеко простиралась поддержка казахов Младшего и Среднего жузов, явствует из инструкции оренбургского генерал-губернатора И. И. Неплюева командующему Уйской линией полковнику Останкову. Если, отмечалось в ней, «зенгорские калмыки на подданных Е. И. В. киргис-кайсаков будут паки нападать и их раззорять... а киргис-кайсацкие владельцы будут просить защищения, в таком случае оным владелцам и старшинам имеете вы объявить, чтоб они с улусами своими ближе к новым крепостям кочевали и расположили свои улусы в самых крепких и безопасных местах, а владелцов и лутших старшин с немногими людми... в крепость впустить». В случае нападения джунгар на сдвинувшиеся под защиту русских крепостей казахские улусы «вывесть регулярных
и нерегулярных людей потребное число и несколько пушек и такою партиею улусы их прикрыть». В крайнем случае разрешить казахам с их стадами перейти на правый, российский берег реки Урал41. Аналогичные указы и инструкции были разосланы и другим погра-
активной степной войне русские войска были не способны и могли защитить казахов только под стенами крепостей. Но даже такого рода поддержка сыграла существенную роль в прекращении джунгарской агрессии. Старшины Младшего жуза не раз благодарили российские власти, подчеркивая, что в 1739—1742 годах в войне с ойратами «мы живот свой около Орь-реки и по Яику спасли»42.
Главный упор правительство России сделало не на военные, а на дипломатические средства защиты. В 1742 году в Джунгарию из Оренбурга было отправлено специальное посольство во главе с майором К. Миллером. Впервые российское правительство официально потребовало от хана Джунгарии Галдан-Цэрена прекратить нападения на казахов Младшего и Среднего жузов, как на принявших российское подданство. Хотя пограничные ойратские командиры и не пропустили посольство в ханскую ставку, жесткая позиция России возымела действие. Свидетельство тому — отпуск из плена 35 влиятельных казахских султанов и старшин, в том числе и уже достаточно популярного в Степи султана (с 1771 года — хана) Аблая. В дальнейшем именно с Аблаем Галдан-Цэрен подписал мирное соглашение. После возвращения из плена Аблай, как сообщали очевидцы, «с великой бранью и неудовольствием» обвинил хана Среднего жуза Абулмамбета и других владельцев в том, что они его «в том полону без всякого старания и попечения оставили так, что хотя б он и день свой тамо окончал, то б помощи себе от них никакой видеть не чаял, объявляя, что та свобода ему ни от чего инаго последовала, как токмо по высочайшему Е. И. В. призрению и милосердию, ибо де о том Е. И. В. два указа были присланы»43. Приехавшим к нему вскоре представителям оренбургской администрации Аблай заявил: «Я же должен за всемилостивейшую государыню вечно бога молить... что де меня соизволила высочайшею милостию ис полону от калмык владения Галдан-Чирина освободить»44.
Получив из Оренбурга донесение Неплюева о результатах посольства Миллера, Сенат предписал Коллегии иностранных дел выразить протест находившемуся тогда в Петербурге джунгарскому посольству во главе с Ламой Даши. Один из членов посольства был немедленно отправлен в Джунгарию с письменным текстом
заявления российского правительства о недопустимости нападений ойратов на российских подданных — казахов Младшего и Среднего жузов45. Таким образом, военно-дипломатические акции России сыграли едва ли не решающую роль в прекращении военных вторжений ойратов в Казахстан, заставили их перейти к мирным политическим формам давления на казахов и в то же время поставили Россию и Джунгарию на грань вооруженного конфликта.
С 1742 году, сочетая угрозы с льстивыми посулами, Галдан-Цэ-рен начинает добиваться от казахских владельцев присылки дани, заложников, признания ими ойратского подданства. Стремясь посеять раздоры среди казахской знати, джунгарский хан обещал своим сторонникам в ее рядах отдать во владение города и оазисы по реке Сырдарье, в том числе древнюю столицу казахов Туркестан. Джунгарские посланцы, буквально наводнившие казахские кочевья, убеждали казахских владельцев отказаться от российского подданства и начать совместно с джунгарами войну против России. Так, в послании к хану Абулхаиру Галдан-Цэрен писал, что «напрасно он, хан, в подданство российское вступил, ибо де российские люди пахотные и того одного смотрят, чтоб токмо города строить и привести киргиской народ в такое разорение, как Нижние (волжские. — В. М.) калмыки и башкирцы приведены»46.
Прибыв в ставку влиятельного в Среднем жузе найманского султана Барака, джунгарские послы уговаривали его поддержать анти-российские акции ойратов на Иртыше. «Русские де люди, — говорили послы, — у них зенгорцов Иртышом, а у вас де отняв, Яиком реками завладели... а затем де уже и так забратся не оставят, что кочевью их места не будет и тако де, что вы думаете, а мы де своего не уступим и что де они на Иртыше построили, то де все збивать будем... или нынешней зимою или будущею весною»47. Бараку обещали отдать несколько городов во владение, «в том числе отцовского города именем Инака (где ханствовал отец его Турсун-хан), чтоб быть ему у него в подданстве»48. Авторитетного в Степи батыра Джаныбека хунтайджи обещал ввести в состав своего правительства и «учинить в своей землице знатным человеком»49.
Широкое дипломатическое наступление ойратов вскоре начало приносить ощутимые результаты. Возвратившийся весной 1742 года в Оренбург из поездки к Абулхаиру поручик Д. Гладышев сообщал Неплюеву, что собрание знати Младшего жуза, на котором присутствовало около полутора тысяч человек, приняло решение признать подданство джунгарского хана. Бии и старшины заявили Абулхаиру,
что «на здешнем месте кочевья наши утеснились, не примириться де с калмыками, ежели отечественный юрт отдадут, нельзя»50. Это решение поддержали многие султаны и старшины Среднего жуза51. Заложников в Джунгарию отправили хан Среднего жуза Абулмамбет, султаны Аблай, Абулфеиз, Нияз и др. Правительство России, оренбургская и сибирская администрации в срочном порядке предпринимали энергичные усилия по нейтрализации дипломатического наступления ойратов в Казахстане. Одновременно в 1744—1745 годах в Западную Сибирь были переброшены пять усиленных «двойной артиллерией» драгунских полков. 19 июня 1743 года Неплюев, в ответ на сообщение хана Абулхаира о том, что «в Средней и Меншей орде будет великое собрание и совет» по вопросу о признании джунгарского подданства, писал, что Галдан-Цэрену «не осталось ныне более способов как одно коварство и лесть, которою подобно как уздою киргиз-кайсацкий народ привлекать к себе на их погибель тщится, что, надеюсь, по вашему благоразумию не толко сами вы понять и уразумевать, но при нынешнем у вас имеющемся собрании и всему народу истолковать можете»52. Между тем и Абулхаир, поддерживая с российскими властями регулярные связи, искал сближения с джунгарами и вел переговоры с Галдан-Цэреном о заключении брачного союза между своей дочерью и сыном хунтайджи. Аналогичное послание Неплюев направил и хану Абулмамбету, особенно активно домогавшемуся у правителя Джунгарии передачи ему во владение Туркестана53. Документы свидетельствуют, что Абулмам-бет и другой претендент на владение этим городом и округом, Сеит-хан, ездили в 1745 году в Джунгарию на аудиенцию к Галдан-Цэре-ну. В конце концов, Туркестан достался Абулмамбету, где он в основном и провел оставшиеся годы своей жизни.
В апреле 1745 года из Оренбурга в Средний жуз был отправлен переводчик Р. Уразин с заданием «подлинно благовременно ведать все их зенгорские и киргиз-кайсацкие намерении и движении на противности к российской стороне» и сообщать об этом пограничным российским командирам54. Побывав в Младшем и Среднем жузах, он 15 июня того же года информировал командующего на Сибирских линиях генерала Г. Х. Киндермана, что казахи «более имеют желание быть согласным с Галдан-Чарином или с Абдулка-римбеком (правителем Коканда Абд ал-Каримом-беком. — В. М.), а не с Россиею, и намерены — кто у них (т. е. Россия, Коканд или Джунгария. — В. М.) сильнее явится, то к тому и приклонится»55. Однако поражение Джунгарии в войне с Кокандом, смерть хунтайджи
Галдан-Цэрена в сентябре 1745 года и начавшиеся вскоре ожесточенные междоусобицы за власть среди ойратских князей резко изменили ситуацию в Центральной Азии, в том числе и в сфере джунгаро-казахских отношений. Казахские владельцы приняли активное участие во внутриджунгарских распрях, обессиливая своих вчера еще столь страшных и могущественных противников. «Лишь только открылись между зюнгарами распри, — подчеркивал А. И. Лев-шин, — казаки (казахи. — В. М.) тотчас приняли в оных самое деятельное участие. Предложив всем изгнанным князьям зюнгарским... убежище у себя, они соединялись с ними для отмщения их обид, нападали на их неприятелей и не упускали ни одного случая под видом пособия несчастным, обезсиливать набегами древних врагов сво-их»56. Джунгарское ханство разваливается и превращается в объект захватнических устремлений со стороны Китая, Коканда и казахских жузов.
Помогала ли Россия оружием джунгарам или, быть может, строила оружейные и артиллерийские заводы в их кочевьях? Сегодняшние историки Казахстана отвечают на этот вопрос утвердительно. Но насколько обоснована их уверенность?
Вне сомнения, пытаясь противостоять экспансии цинского Китая в Центральную Азию, правители Джунгарии Цэван-Рабдан и Галдан-Цэрен стремились создать собственное производство огнестрельного оружия, прежде всего артиллерии. С этой целью джунгарские ханы привлекали к себе на службу пленных, различного рода искателей приключений, беглых мастеровых с Колывано-Воскресенских заводов. Среди них следует особо выделить шведа И. Г. Рената. Он был взят русскими в плен под Полтавой и сослан в Тобольск. В 1715 году, когда он в качестве частного лица следовал с обозом из Тобольска в Ямышевскую крепость, Ренат был захвачен ойратами. В дальнейшем именно он фактически положил начало производству артиллерийского оружия в Джунгарии57. После его отъезда в Россию в 1733 году артиллерийское дело там постепенно приходит в упадок. Некоторое время его поддерживали беглые русские мастеровые Демидовских горных заводов. Однако отлитые ими из свинца или меди пушки были тяжелыми, громоздкими, требовали большого количества скота при перевозке, а их изготовление обходилось дорого. В конце концов, Галдан-Цэрен был вынужден отказаться от их услуг.
В любом случае, ни Ренат, ни другие оружейники не могут считаться людьми, специально направленными Россией в Джунгарию.
Более того, их деятельность там противоречила официальной политике российского правительства в отношении Джунгарии. Стремясь пресечь эту деятельность, Россия добивалась возвращения пленных и беглецов, в том числе и Рената. Отпуская его с русским послом Л. Д. Угримовым в Россию, Галдан-Цэрен обращался тем не менее к российскому правительству с просьбой «о присылке к нему из России для обучения ево людей артиллерийских и фабричных мастеров», а также просил научить посланных им в Петербург ойратов в составе посольства Зундуй Замсу «оружейному мастерству». Дабы не испортить отношений с хунтайджи и в то же время отказать ему в достаточно деликатной форме, правительство Анны Иоанновны заявило, что военные заводы в России строят «иноземцы, приезжие из других государств, по договорам, которых чрез те договоры в другие места ехать принудить невозможно, ибо они люди волные». Что же касается обучения ойратов оружейному мастерству в Петербурге, то было велено отдать их в учение «неумеющему мастеру», пресекать тайное изучение джунгарами искусства изготовления оружия, не допускать вербовку специалистов и тайный вывоз оружия из России в Джунгарию58.
* *
*
Из всего сказанного выше следуют, по крайней мере, два вывода. Один из них заключается в том, что развитие событий в Центральной Азии во второй половине XVII — первой половине XVIII века во многом определялось соотношением сил, складывавшимся между возникавшими и эволюционировавшими в этом регионе государственными образованиями. То были Джунгария, Казахское ханство, Китай, Россия и, в определенной мере, Коканд, а также другие государства Средней Азии. Каждое из них руководствовалось в своих действиях собственными целями. Казахское ханство не было здесь исключением; более того, в развитии региональной ситуации оно играло лишь ту роль, которая соответствовала его возможностям. А возможности эти не были велики, что и побуждало казахских властителей искать сильного внешнего союзника. В качестве такового они начинали видеть Россию. Иными словами, роль Казахского ханства в развитии ситуации в Центральной Азии ни в коей мере не была центральной и определяющей, как это явствует из дискурса современной историографии Казахстана. Более того, казахско-
джунгарское противостояние отнюдь не было временем тотальных и кровопролитных военных действий и уж ни в коей степени не может быть представлено в качестве мощного движения за национальное освобождение и независимость.
И второе. Россия была, конечно же, одним из наиболее активных действующих лиц регионального процесса многоаспектных межгосударственных отношений. Ее действия в Центральной Азии (как и действия других участников этого процесса) были направлены на решение ею тех задач, которые она в то время ставила в центр своей политики. Принятие некоторыми казахскими правителями российского подданства считалось важным условием обеспечения избранного ею внешнеполитического курса. Соответственно Россия никак не могла проводить линию на поддержку джунгарской стороны в ее противостоянии казахской Степи. Последовательная ставка на казахских правителей была в то время наиболее адекватной моделью поведения России, укрепляла уже достигнутые ею успехи, включая и вступление двух жузов в ее подданство. Иная модель взаимоотношений с ними была бы для Петербурга, как и для его представителей в Сибири и Оренбурге, деструктивна, а значит и неприемлема. Именно поэтому политика России в отношении джунгар и казахов, заключалась в том, чтобы не допустить завоевания или поглощения первыми вторых, ибо в таком случае Джунгария «российской стороне опаснейшим соседом может быть»59. Призрак возникновения близ сибирских границ России могущественного монголо-тюркского государства, способного угрожать ее региональным интересам, определял политику русского правительства в отношении джунгарских завоеваний в Казахстане, побуждал его военными и дипломатическими средствами защищать своих новых подданных от ойратской угрозы. В этом контексте ее отношение к поставкам оружия российского производства в Джунгарию, как и к организации там, с помощью русских мастеров, собственного оружейного производства, не могло не быть отрицательным.
Остается добавить только одно замечание. Документы, цитировавшиеся выше, уже давно введены в научный оборот отечественными исследователями. Основные положения моей статьи, по сути, идентичны тем, которые делались на основе этих и других документов как дореволюционными, так и советскими историками, в том числе и историками Казахстана. Попытка пересмотра этих выводов, не подкрепленная вновь обнаруженными источниками, которые действительно позволяли бы в корне пересмотреть уже сформиро-
вавшуюся концепцию казахско-джунгарских отношений и роли России в Центральной Азии, равно как и утвердившуюся версию истории принятия казахскими жузами российского подданства, бесперспективна. Она бесперспективна еще и потому, что поиск соответствующих документов окажется безрезультатным. Впрочем, это мало волнует историков, публицистов и политиков современного Казахстана. Ибо заняты они не беспристрастным поиском истины, не демифологизацией истории, а новым мифотворчеством.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Гуревич Б. П. Международные отношения в Центральной Азии в XVII — первой половине XIX в. 2-е изд. М., 1983; Златкин И. Я. История Джунгарского ханства (1635-1758 ). 2-е изд. М., 1983.
2 Аполлова Н. Г. Присоединение Казахстана к России в 30-х годах XVIII века. Алма-Ата, 1948; Басин В. Я. Россия и казахские ханства в XVI—XVIII вв. Алма-Ата, 1971.
3 Авляев Г. О. Происхождение калмыцкого народа (середина IX — 1-я четверть XVIII вв.) Москва—Элиста, 1994. С. 124-150.
4 Архив востоковедов Санкт-Петербургского отделения Института востоковедения РАН. Ф. 44. Оп. 1. Д. 50. Л. 1.
5 Так, в «Черепановской летописи» отмечалось, что после поражения от русских войск сибирский хан Кучум «Ушол и искал себе места безопаснова даже до верхних мест реки Иртыша, где как тогда, так и после калмыки обитали» // Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 196. Летопись Черепанова. Д. 1542. Л. 98.
6 Сибирские летописи. СПб., 1907. С. 352.
7 См. карту в кн.: История Казахской ССР с древнейших времен до наших дней. 2-е изд. Т. 1. Алма-Ата, 1949. С. 115.
8 Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей. Часть вторая // Исторические известия. Алматы,1996. С. 159.
9 Волобуев В. И. Некоторые итоги реконструкции карты Джунгарии И. Рената // Известия Национальной Академии наук Республики Казахстан. Серия обществ. наук. 1993. № 6. С. 11-16.
10 Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи. XVII—XVIII вв. Алма-Ата,1991. С. 43-54.
11 Там же. С. 50-52.
12 Шоинбаев Т. ^.Добровольное вхождение казахских земель в состав России. 2-е изд. Алма-Ата, 1982; Касымбаев Ж. К. Под надежную защиту России. Алма-Ата, 1986.
13 Навеки вместе. К 250-летию добровольного присоединения Казахстана к России. Алма-Ата, 1982; Сулейменов Р. Б. Внешнеполитические связи Казахстана XVI—XVIII вв. в советской историографии // Казахстан, Средняя и Центральная Азия в XVI—XVIII вв. Алма-Ата, 1983; Моисеев В. А. Некоторые вопросы казахско-джунгарских отношений в советской историографии // Вопросы историографии и источниковедения Казахстана. Алма-Ата, 1988. С. 134-150.
14 Валихановские чтения-2. Материалы научно-практической конференции. Ч. 1. Кокшетау, 1994. С. 25-31.
15 Козыбаев М. Актуальные проблемы изучения отечественной истории // Столичное обозрение, 1998, 10 июля. С. 5.
16 Очерки по истории Республики Казахстан. Алма-Ата, 1992. С. 37.
17 Моисеев В. А. Политика России в Казахстане в освещении новейшей казахской историографии и публицистики // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Ч. 1. М., 1993. С. 30-39.
18 Магауин М. Азбука казахской истории. Документальное повествование. Алматы, 1997. С. 153-154.
19 Данияров К Альтернативная история Казахстана. Алматы, 1998. С. 42.
20 Абилев А. К. История дореволюционного Казахстана. Алма-Ата, 1992. С. 37, 216-217.
21 Там же. С. 221.
22 Магауин М. Азбука казахской истории... С. 99.
23 Куватов Б. А. Из истории взаимоотношений народов Среднего Прииртышья в XVI—XVIII вв // Вестник науки Акмолинского аграрного университета им. С. Сей-фуллина. Акмола, 1996. С. 9-10.
24 Назарбаев Н. А. Независимость Казахстана: уроки истории и современность. Алматы, 1997. С. 76.
25 Магауин М. Указ. соч. С. 100-105.
26 См. об этом: Габдулин М., Сыдыков Т. Казахский героический эпос. Алма-Ата, 1972; Казахская литература раннего периода (XV—XVIII вв.) Алма-Ата, 1983.
27 Моисеев В. А. О некоторых социально-экономических и политических последствиях борьбы казахского народа с Джунгарией // Освободительная борьба казахского народа за свою свободу и независимость в первой половине XVIII века. Целиноград, 1991. С. 36-40.
28 Назарбаев Н. А. Независимость Казахстана... С. 76.
29 Цит. по: Аполлова Н. Г. Присоединение Казахстана к России... С. 195.
30 Казахско-русские отношения в XVI—XVIII веках. (Сборник документов и материалов.) Алма-Ата, 1961. Док. № 28. С. 40-41.
31 Сулейменов Б. С., Басин В. Я. Казахстан в составе России в XVIII — начале XX века. Алма-Ата, 1981.
32 Ерофеева И. В. Джунгарский фактор в русско-казахских отношениях 20-50-х гг. XVIII в. // Освободительная борьба казахского народа... С. 28-36.
33 Казахско-русские отношения в XVI—XVIII веках. Док. № 43. С. 99-100.
34 Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. Киргиз-кайсац-кие дела. Оп. 122/1, 1733 г. Д. 1. Л. 13—13об.
35 Казахско-русские отношения в XVI—XVIII веках. Док. № 62. С. 125—126.
36 АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. Оп. 62/1, 1725—1729 гг. Д. 8. Л. 629об.
37 Там же. 1730 г. Д. 8. Л. 16-16об.
38 Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи... С. 106—121.
39 Государственный архив Оренбургской области. Ф. Оренбургская комиссия. Оп. 1, 1739 г. Д. 9. Л. 78.
40 Там же. Л. 80.
41 АВПРИ. Ф. Киргиз-кайсацкие дела. Оп. 122/1, 1742 г. Д. 2. Л. 109—109об.
42 История Казахской ССР. Алма-Ата, 1957. Т. 1. С. 242.
43 Казахско-русские отношения в XVI—XVIII веках. Док. № 112. С. 289.
44 Цит. по: Сулейменов Р. Б., Моисеев В. А. Против извращений истории Казахстана // Вестник Академии наук Казахской ССР, 1984. № 4. С. 64.
45 Моисеев В. А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке. Барнаул, 1998. С. 113.
46 АВПРИ. Ф. Киргиз-кайсацкие дела. Оп. 122/1, 1743 г. Д. 3. Л. 103об.—104об.
47 АВПРИ. Ф. Зюнгорские дела. Оп. 113/1, 1744 г. Д.1. Л. 306.
48 Государственный архив Омской области (ГАОО). Ф. Военно-походная канцелярия Главного командира Сибирского корпуса. Оп. 1. Д. 4. Л. 235—235об.
49 Там же. Л. 114—114об.
50 АВПРИ. Ф. Киргиз-кайсацкие дела. Оп. 122/1, 1743 г. Д. 3. Л. 44.
51 Там же.
52 Там же.
53 РГАДА. Ф. Сенат. Оп. 113. Д. 1607. Л. 195об.
54 ГАОО. Ф. Военно-походная канцелярия... Оп. 1. Д. 4. Л. 232.
55 Там же. Л. 232об.
56 Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей... С. 204.
57 Моисеев В. А. В Джунгарском плену // Вопросы истории, 1977. № 6. С. 209—212.
58 АВПРИ. Ф. Зюнгорские дела. Оп. 113/1, 1735 г. Д. 1. Л. 222-222об., 387-387об., 388 об.
59 АВПРИ. Ф. Киргиз-кайсацкие дела. Оп. 122 /1, 1752 г. Д. 1. Л. 1об.—2 .
