CC BY
0
УДК 821.161.1-31:821.111-31(045) Ю.Н. Мыслина
ДЖОЙСОВСКИЕ ИНТЕРСУБЪЕКТИВНЫЕ ПРАКТИКИ СОЗНАНИЯ В РОМАНЕ В. ПЕЛЕВИНА «КГБТ+»
Статья посвящена проблеме интерсубъективных практик сознания в творчестве Джойса и Пелевина. Доказывается, что интерсубъективность понимается обоими писателями одной из возможностей выхода человека из состояния экзистенциального одиночества, свойственного обществу как начала XX, так и XXI вв. В романе «Улисс» герои стремятся вернуть состояние магико-феноменалистической фазы своего развития, так как именно в младенчестве реальность представлялась «волшебной», а сам человек является центром своей вселенной. Состоящая из случайностей и разрывов «первичная» реальность романа «Улисс» представляет собой еще одну возможность возвращения к «истинному» я. Но любой вывод в мире Джойса нельзя считать окончательным, так как часто применяемая ирландским автором «стратегия ускользания» позволяет ему тут же развенчать миф о вероятности постижении сознания другого человека, какие бы практики ни использовал автор. Герои романа Пелевина «KGBT+» в отличие от джойсовских уже не стремятся вернуться к «истинному» себе, т.к. в культурных практиках XXI в. личность уже лишена психологической целостности и растворена во множестве смыслов. Реальность романа «KGBT+» бесконечно размножена, трехмерное пространство и линейное время отменены, сознанием управляет искусственный интеллект с помощью имплантов и компьютерных симуляций, - эти художественные концепции современного автора позволяют признать их переосмыслением джойсовских экспериментов с представлением сознания в художественной литературе.
Ключевые слова: Дж. Джойс, В. Пелевин, интерсубъективность, роман-сознание, субъективно-множественная реальность.
DOI: 10.35634/2412-9534-2024-34-4-897-903
Компаративистика в XXI в. выходит на новый этап своего развития, при котором художественное произведение рассматривается как функционирующая целостная система, находящаяся в постоянном контакте не только с социогуманитарными, но и с другими (техническими) науками. Влияние творчества одного писателя на другого может носить сознательный характер, а может быть неосознанным, как в случае рецепции Дж. Джойса В. Пелевиным, через безличные структуры, обозначенные французским структурализмом (К. Леви-Стросс, Ф. де Соссюр и др.) в противоположность личным. Американский исследователь X. Вергара в труде «Все будущее уходит в прошлое: Джеймс Джойс в русской литературе» (2021) выявляет имплицитную связь Джойса и Пелевина: «Пелевин переплетает всевозможные интертексты как из высокой, так и из массовой культуры...» [14, р. 142], в которых «...стирает границы между сакральным и профанным...» [14, р. 142], что сродни техникам Джойса.
Целью нашего исследования является современная спецификация трансформации интерсубъективности модернистской художественной литературы и применения джойсовских практик сознания в творчестве Пелевина. Для достижения цели был сформирован ряд задач:
- исследовать историю понятия «интерсубъективность» и специфицировать границы применения в литературоведении;
- рассмотреть понятие «роман-сознание» в модернистской и постмодернистской художественной литературе;
- сравнить изменения в понимании терминов «человек-толпа», «век машин» и др. в начале XX и XXI вв.;
- выявить продуктивность психологических подходов Ж. Пиаже для исследования художественной литературы.
Методы исследования: герменевтический, интертекстуальный, рецептивный, сравнительно-типологический.
В конце XIX - начале XX вв. социум приобретает черты технобюрократической цивилизации, где усиливается отчуждение личности не только от общества, но и от самой себя. Одним из возможных путей решения этой проблемы становится интерсубъективность в понимании взаимодействия людей на основе трансцеденции. Немецкий философ Э. Гуссерль в «Картезианских размышлениях» (1950)
2024. Т. 34, вып. 4 СЕРИЯ ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
исследовал понятие интерсубъективности в ходе решения проблемы солипсизма (по И. Г. Фихте, «солипсизм» - признание собственного сознания объективной реальностью, отрицая внешний мир). По мысли Гуссерля, для выхода из солипсического тупика человеческое сознание конструирует сознание «Другого» в себе самом. «Пользуясь механизмом особого рода аппрезентации или вывода по аналогии, который, согласно Гуссерлю, является одной из базовых способностей человеческого разума, мы заключаем, что раз тела эти подобны нашим, делают те же движения и произносят звуки, то они обладают собственным монадическим Я, эйдетическое Эго которого идентично с нашим, что, в общем-то, и требовалось доказать» [10, с. 182]. К схожему выводу приходит и французский философ-экзистенциалист Г. Марсель, отрицающий существование «отграниченного» бытия, следовательно, бытие превращается в ситуацию «открытости» человека человеку, в его стремлении к процессу коммуникации, к «бесконечному диалогу». Интерсубъективность у Марселя становится ответом обществу тотального отчуждения. Таким образом, и Гуссерль, и Марсель находят в интерсубъективности «выход» из тупиков экзистенциального одиночества, а в интеракции (понятой как непрекращающийся диалог) - возможность обретения во множественности истинного «себя». Близкие люди (и их сознания) не отражаются в «я», они становятся его частью. Такие взаимоотношения созидательны для личности, особенно наглядно интерсубъективность выражается в творчестве. По мысли Марселя, «Надо, чтобы размышляющий субъект в каком-то смысле оторвался от самого себя, чтобы он забыл о себе, дабы погрузиться в те существа, которые он вынашивает в своем воображении, в которые он стремиться вдохнуть жизнь» [6, с. 161], - что позволяет не утверждать «я» художника, а автономизировать произведение от авторской интенции.
Но интерсубъективность определяется не только пространственным расположением субъектов/сознаний, не менее (а, может быть, и более) значимыми представляются их отношения с категорией времени. Время в трактовке французских феноменологов (Э. Левинас) представляет собой связующее звено субъектов/сознаний: «Время - не факт отъединенного субъекта, а сама связь субъекта с другим» [3, с. 23]. Для Левинаса «Постичь реальность времени - это значит распрощаться с платоновской интерпретацией времени как "подвижным образом неподвижной вечности", утвердить в качестве метанарра-тива постоянно изменяющуюся, диахроническую, инвариантную, бесконечно сложную реальность [Левинас 1998]. Таким образом, время тоже конструируется объектами, имеется "множественность времен" (это тоже уже своеобразная аксиома в социальных исследованиях - достаточно вспомнить Дж. Урри)» [1, с. 52]. Иными словами, Левинас «переоткрывает» категорию времени, что дает возможность философу «захватить будущее настоящим»: «Представляется, что связь с будущим, присутствие будущего в настоящем свершается лицом к лицу с другим. Тогда ситуация лицом к лицу есть само свершение времени. Захват настоящим будущего - не акт (жизни) одинокого субъекта, а межсубъектная (intersubjective) связь. Ситуация бытия во времени - в отношениях между людьми, то есть в истории» [3, с. 81], что и позволяет современным исследователям говорить о контаминации множественных субъектов/сознаний и «множественности времен» как способе обретения человеком «истинного» Я.
По убеждению британской исследовательницы В. Сотировой, использование интерсубъективности становится одним из основных признаков модернистского «романа-сознания», где проблематизи-рована множественная идентичность [13, p. 48]. В представлении сознания героев в художественной литературе начала ХХ в. произошла «революция»: «преломление повествования через множество точек зрения» [13, Introduction ix], что позволило передать «власть» автора/рассказчика самим персонажам произведения. Такое структурное изменение позволило увидеть описываемое событие с различных ракурсов, тем самым нарушая как единство «истинного» представления, так и целостность одной точки зрения. В эпоху модернизма завершенность человека как субъекта познания подвержена энтропии, поэтому интерсубъективность становится одним из способов вернуться к целостности. Анализируя творчество Джойса в контексте модернистских практик сознания, Сотирова приходит к выводу о том, что «Представление сознания Джеймсом Джойсом совмещает голоса персонажа, рассказчика и читателя, а это, в свою очередь, вовлекает читателя в построение смысла» [13, Introduction x]. Джойс, работая с репрезентацией сознания в романе «Улисс», не «играет» с точками зрения различных персонажей, а «пропускает» события через сознание одного героя: «Мое намерение состоит не только в том, чтобы передать миф sub specie temporis nostri, но также и в том, чтобы позволить каждому приключению (то есть каждому часу, каждому органу, каждому искусству быть взаимосоединенными и взаимосвязанными в соматическую схему целого) обуславливать и даже создавать собственную технику. Каждое приключение - это, так сказать, одна личность, хотя оно и состоит из личностей - как Фома
Аквинский рассказывает о небесных воинствах» [12, Preface xvii.]. Поэтому каждый эпизод «Улисса» (хотя и представлен через сознания разных персонажей) воспринимается как единое повествование «эвримена», отвечающего на вселенский вопрос межсубъектного взаимодействия на основе трансце-денции - «Да».
Джойс применяет и менее очевидный способ связи субъективных сознаний - через повторяющиеся части, отрывки воспоминаний, например, в эпизоде «Навсикая», Блум, глядя на море, вспоминает, как Молли дает согласие стать его женой: «Смотрела на море, когда дала мне ответ» [2, с. 426]. Через пять эпизодов романа в бесконечно сумбурном потоке сознания Мэрион всплывет схожий сюжет: «.пока он не попросил меня сказать да а я не стала отвечать только смотрела на море <.> я обвила его руками да и привлекла к себе так что он почувствовал мои груди их аромат да и сердце у него колотилось безумно и да я сказала да я хочу Да. [2, с. 801]. Того же типа рекуррентные элементы, свойственные постструктуралистской технике связи сознаний, пересекают границы индивидуальной психики героя и, встраиваясь в новый контекст, усиливают действие интерсубъективности на уровне сюжета.
Интерсубъективность на сюжетном уровне вступает во взаимодействие с паралогиями как прерывным развитием и рассуждения, и бытия. Термин «паралогия» был введен Ж.-Ф. Лиотаром в труде «Состояние постмодерна» (1979): «Интересуясь неопределенностями, ограничениями точности контроля, конфликтами с неполной информацией, "фракталами", катастрофами, прагматическими парадоксами, постмодернистская наука строит теорию собственной эволюции как прерывного, катастрофического, несгладимого, парадоксального развития. Она меняет смысл слова "знание" и говорит, каким образом это изменение может происходить. Она производит не известное, а неизвестное. И она внушает модель легитимации, не имеющую ничего общего с моделью наибольшей результативности, но представляющую собой модель различия, понимаемого как паралогия» [4, с. 143].
По убеждению критика М. Липовецкого, русскому постмодернизму (в «рамках» чего мы и будем рассматривать творчество Пелевина) свойственны «паралогии» как новый тип логических рассуждений [5, с. 56]. Русский постмодернизм в своем стремлении «.преодолеть фундаментальную для культуры антитезу хаоса и космоса.» [5, с. 56], с одной стороны, отрицает модернистскую бинарную систему оппозиций «структуры сознания», а с другой, становится преемником классических культурных традиций гротескных противопоставлений «Добра» и «Зла». Подрыв этой системы оппозиций радика-лизуется через представление виртуальной реальности как господствующей, доминирующей и над ценностными порядками, и над логикой, что и происходит в последних произведениях Пелевина.
В романе Пелевина «KGBT+» показана «гуманная зеленая эра на ветряках и лошадиной тяге» [7, с. 111] - это постгуманистическая эпоха, где небольшое количество людей продолжает жить на Земле, обслуживая подземные хранилища, в которых находятся отделенные от тела и помещенные в «банки» мозги. Люди карбонной эры имеют встроенный в мозг имплант, позволяющий правительству (крупным корпорациям) контролировать их сознание и поведение: «Для большинства очипованных граждан роковая двойственность русского ума не слишком даже заметна, потому что оба нарратива скрыты под густым потоком рекламы» [7, с. 131]. В таком представлении сознания Пелевин идет дальше Джойса, помимо того, что каждый персонаж может «прожить» жизнь (симуляцию жизни) любого человека («Прекрасный проживает жизнь этого человека. » [8, с. 551]), в каждый мозг направлялось огромное количество электронных импульсов, кардинально влияющих на его сознание. В романе «KGBT+» интерсубъективность получает дополнительный «внешний» субъект воздействия (имплант), встраиваемый в сознание персонажа и провоцирующий полярную расщепленность личности: «Что-то похожее происходит со всеми мальчишками и девчонками, когда им вживляют имплант... Подобной полярной расщепленности они не испытывают. Такое случается только с нами, курсантами Претория, и дело здесь в особенностях нашей подсветки» [7, с. 131]. Такая двойственность сознания (находящаяся в системе координат бинарных оппозиций) становится дополнительным аргументом «паралогий» современного русского постмодернизма.
Уже в начале ХХ в. произошедшие в обществе перемены (начало «века машин») приводят к изменению восприятия и поведения человека. По мнению канадского и американского историка литературы Хью Кеннера, такое радикальное изменение становится заметно, прежде всего, в «качестве городской жизни», в которой появление механизированного общественного транспорта приводит к новому социальному феномену «толпы». Как утверждал ученый: «Жизненный опыт человека-толпы управлялся разрывами и управлялся вездесущими машинами» [13, pp. 18-19]. Художественное проявление нового механизированного существования отражено в модернистских работах как на уровне
2024. Т. 34, вып. 4 СЕРИЯ ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
языковой формы, так и нарративной структуры, по замечанию Кеннера: «Быстрый транзит ранее не был частью опыта; она лежит в основе "эпизодической" структуры "Улисса", где, перевернув страницу, мы внезапно оказываемся где-то в другом месте, и быстрого монтажа "Бесплодной земли", где в один момент мы наблюдаем, как глаза и спина поворачиваются вверх от стола (строка, которая, прося, чтобы ее прочитали буквально, передает искажение Пикассо), и в следующий момент остатки утреннего завтрака убираются в унылой квартире на закате. Стихотворение работает как раздетая и четкая машина (Кеннер, 1987: 102)» [13, p. 19]. Каждому эпизоду «Улисса» соответствует определенный орган, но собранные воедино они напоминают, скорее, человека с картины Пикассо (смещенные, гипертрофированные, растянутые во времени). У Джойса человек-толпа получает вполне определенное название «эвримен», чье сознание травмировано из-за нарушения целостности его основы (внешние и внутренние вторжения в само ядро): «У Блума эти мотивы - измена Молли с Бойланом и смерть Руди, отчасти и самоубийство отца. У Стивена - поиски отца и смерть матери. <...> И только сознание Молли лишено травм и комплексов, в чем проявился особый комплекс уже самого автора.» [11, с. 141]. Таким образом, травмированность «эвримена» складывается из комплексов и навязчивых идей всех героев, включая в этот список и фобии Джойса.
Подобная интерсубъективная связь сознаний становится похожей на «телепатию» [13, p. 90], например, повторяющие элементы постоянного возвращения к самому себе (навязчивый травмирующий мотив) у Стивена (эп. 9) и Блума (эп. 15): «.Если сегодня Сократ выйдет из дому, он обнаружит мудреца, сидящего у своих дверей. Если нынче Иуда пустится в путь, этот путь его приведет к Иуде. Каждая жизнь - множество дней, чередой один за другим. Мы бредем сквозь самих себя, встречая разбойников, призраков, великанов, стариков, юношей, жен, вдов, братьев по духу, но всякий раз встречая самих себя» [2, с. 239-240]; «Все возвращается. Думаешь, убежал и налетаешь на самого себя. Кружной путь домой самый короткий» [2, с. 422]. У Джойса вечное возвращение как вероятность начать все с начала, вернуться к самим истокам бытия, как возможность избавиться от травм сознания.
В романе Пелевина «KGBT+» вбойщик (человек, который с помощью импланта может транслировать другим свои мысли) оказывается способен формировать сознание человека-толпы: «DDDD вот именно вбил свой смысл в мою голову» [7, с. 161]. Здесь так же, как и ранее у Джойса, прослеживается прием телепатии, только с применением компьютерных технологий, что позволяет одной мысли возвращаться бесконечное число раз, добавляя новые коннотации изначальному смыслу: «DDDD ухмыльнулся, кивнул своей музе - и они каким-то образом оттранслировали уже прошедшую сквозь меня мысль еще раз, с сотней новых оттенков.» [7, с. 161]. У Пелевина «век машин» не просто наступил, «он» поработил все человечество, подчинив его своим целям, поэтому концепция вечного повторения/возвращения, в отличие от Джойса, не может выглядеть позитивной, т.к. здесь происходит возвращение не к истокам бытия, а к запрограммированным на такую работу компьютерным программам (машинам).
Изменим вектор восприятия, рассмотрев повторяющиеся элементы в интерсубъективном сознании с точки зрения психологии, где, согласно американскому психологу И. М. Бентли, это один из способов возврата к магико-феноменалистической фазе развития Ж. Пиаже, свойственной первым двум годам жизни ребенка [13, p. 91]. На этой фазе развития «.ребенок мог рассматривать себя (неосознанно) как неподвижный центр вселенной.» [9, с. 110], в то же время, не имея представления о самом себе. Таким образом, магико-феноменалистическая фаза развития ребенка, по Пиаже, одновременно свидетельствует как об эгоцентричности детей, так и об отсутствии представления себя субъектом действительности.
Реальность романа «Улисс» сродни предсознательному ощущению реальности ребенком, поэтому восприятие героями пространства отличается от «Евклидова» трехмерного, где четвертым вектором является время. Такая реальность «"волшебна, потому что она состоит из бессвязных событий", а магия "по определению - это отсутствие вообразимых причин" (Bentley, 1988: 33)» [13, p. 92]. Согласно Бентли, герои Джойса стремятся вернуться к стадии магического младенчества в их постоянной озабоченности деторождением (Блум - Герти: «Ребеночек не сможет родиться, разве что будет такой силач, пробьется с боем наружу» [2, с. 421-422], Молли: «.это они придумали насчет женщин все удовольствие себе, а доведись им бы самим испробовать знали бы тогда через что я прошла с Милли.» [2, с. 757], - персонажи «Улисса» часто упоминают роды и детей в своих пространных внутренних монологах. Такая одержимость деторождением обусловлена стремлением героев вернуться в мир, который они воспринимали, будучи младенцами, мир, где отменено пространство и время, причинность и «самость», мир, который был потерян при взрослении, и который все так упорно желают вернуть.
Джойсовские интерсубъективные практики сознания становятся сродни Провиденциальным, позволяющим «встретиться» Отцу (Блуму) и Сыну (Стивену) как на физическом, так и на ментальном уровнях. Но в мире Джойса отменены причинно-следственные связи, поэтому «божественное» предопределение встречи Отца и Сына заканчивается практически ничем: ментального воссоединения двух сознаний в единое целое не происходит.
Реальность романа «KGBT+» - субъективно-множественная, т.к. каждый персонаж (в зависимости от его материального состояния) может «купить» себе свою реальность (компьютерную симуляцию действительности). В мире Пелевина нет озабоченности деторождением, так как магико-феноме-налистическая фаза развития героев не заканчивается до конца всей жизни: каждый персонаж одновременно выступает и «центром» своей вселенной, и не имеет четкого представления о себе и своей «самости» (не то он человек со встроенным в мозг имплантом, не то вообще представляет собой «банку» с мозгами в подземном бункере). Если Стивена и Блума на протяжении всего романа «магически» притягивало друг к другу, то у Пелевина роль «бога» берет на себя «вбойщик» - человек, который с помощью подключения к имплантам толпы, влияет на сознание каждого из нее: «Это было как любовь. Даже лучше - как свидание с богом. С тем богом, который живет в каждом человеке, но очень редко выглядывает из своей скорлупы. Я сумел разбудить его» [7, с. 211] (в свою очередь вбойщиком управляет искусственный интеллект и так до бесконечности). Пелевин переосмысляет джойсовские практики сознания с учетом возможностей современных компьютерных систем, поэтому интерсубъективность в романе «KGBT+» дополнена еще и компьютерным разумом.
Полученные выводы позволяют утверждать, что обращение к интерсубъективным практикам сознания Джойсом и Пелевиным обусловлены непринятием как самими авторами, так и персонажами их романов, окружающей действительности. Интерсубъективность предоставляет возможность для выхода из тупиков экзистенциального одиночества и возвращения к «истинному» себе. Эксперименты Джойса с миром «Улисса» направлены на обретение героями «первичной» реальности, с достижением возможности детско-магического восприятия действительности. Такая реальность Джойса, состоящая из «бессвязных случайных» событий - волшебна, так как не подчинена никаким причинно-следственным парадигмам. Но в мире ирландского автора всегда присутствует большая доля скепсиса и иронии, поэтому, можно предположить, что новая реальность Джойса - это очередной способ разоблачить искусственность любых попыток осветить сознание другого человека. Пелевин же, переосмысляя джойсовские практики сознания в романе «KGBT+», размножает количество субъектов сознания до бесконечности, поэтому, его герои уже не в состоянии вернуться к «себе», так как самость личности, подверженная постоянной энтропии, просто растворена в бесконечном множестве смыслов, иными словами, ее уже просто нет. Поэтому Пелевин и создает великий внешний регулятор «Transhumanism Inc.» для управления сознанием людей/мозгов, способный создать уже любую реальность. Но пелевинская реальность уже изначально деонтологизирована, так как бесконечно размножена, пространственно-временные коррелянты отменены (как и у Джойса), но именно это и позволяет современному автору проводить бесконечное число экспериментов, включая интерсубъективную практику сознания, для подчинения авторской интенция создания новых реальностей в романе-сознании XXI в.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Головашина О. В. Темпоральность в исследованиях социального: конструирование времени и временем // Философия и общество. 2016. № 3 (80). С. 42-56.
2. Джойс Дж. Улисс / пер. с англ. В. Хинкиса и С. Хоружего. М.: АСТ, 2019. 1056 с.
3. Левинас Э. Время и другой. Гуманизм другого человека. Перевод с французского А.В. Парибка. СПб.: Высшая Религиозно-Философская Школа, 1998. 266 с.
4. Лиотар, Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Ж.-Ф. Лиотар; пер. с фр. H.A. Шматко. М.: Ин-т эксперимент. социологии; СПб.: Алетейя, 1998. 160 с.
5. Липовецкий, М. Н. Постмодернизм в русской литературе: агрессия симулякров и саморегуляция хаоса // Человек: Образ и сущность. Гуманитарные аспекты. 2006. № 1 (17). С. 52-82.
6. Марсель Г. Трагическая мудрость философии. Избранные работы / Перевод с франц., сост., вступ. ст. и примеч. Г. М. Тавризян, М.: Издательство гуманитарной литературы, 1995, 216 с.
7. Пелевин В. KGBT+ М.: Эксмо, 2023. 560 с.
8. Пелевин В. Transhumanism Inc. М.: Эксмо, 2021, 608 с.
9. Пиаже Ж. Теория Пиаже / Жан Пиаже: теория, эксперименты, дискуссии: сб. ст. / сост. и общ. ред. Л. Ф. Обуховой, Г. В. Бурменской. М.: Гардарики, 2001. 624 с.
10. Сусоев М. В. Рецензия на «Картезианские размышления» Э. Гуссерля (С.-Пб., 1998) // Эпистема. 2004. Вып. 3: Язык. Дискурс. Текст. 2004. С. 180-184.
11.Хоружий, С. «Улисс» в русском зеркале / С. Хоружий. СПб.: Азбука-Аттикус, 2015. 384 с.
12. Ellmann R. Ulysses on the Liffey. Oxford University Press, 1972, 213 p.
13. Sotirova V. Consciousness in Modernist Fiction: A Stylistic Study. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2013. 274 p.
14. Vergara J. All Future Plunges to the Past: James Joyce in Russian Literature (NIU Series in Slavic, East European, and Eurasian Studies) / J. Vergara. Ithaca (N. Y.): Cornell University Press, 2021. 270 p.
Поступила в редакцию 25.12.2023
Мыслина Юлия Николаевна, ассистент кафедры русской и зарубежной филологии ФГБОУ ВО «Владимирский государственный университет им. А.Г. и Н.Г. Столетовых» 600000, Россия, г. Владимир, ул. Горького, 87 E-mail: yulia_mislina@mail.ru
Yu.N. Myslina
JOYCEAN INTERSUBJECTIVE PRACTICES OF CONSCIOUSNESS IN V. PELEVIN's NOVEL "KGBT+"
DOI: 10.35634/2412-9534-2024-34-4-897-903
The article is devoted to the problem of intersubjective practices of consciousness in Joyce's and Pelevin's works. It is proved that intersubjectivity is understood by both writers as the possibility of a person's exit from the state of existential loneliness characteristic of society at the start of the 20th and 21st centuries. In the novel «Ulysses», the heroes strive to return to the position of the magical-phenomenalistic phase of their development. It is the infant phase of development that makes a person the center of his universe, and reality seems magical. The primary reality of the novel "Ulysses" consists of accidents and discontinuities, so such a reality provides the possibility of returning to the "true" self. But any conclusive decision in Joyce's world cannot be considered final, since the Irish author often uses an "escape strategy" that allows him to debunk the myth of the possibility of knowing the mind of another person. The heroes of Pelevin's novel "KGBT+" no longer strive to return to the "true" self, unlike Joycean characters, because in the cultural practices of the 21st century the personality is already deprived of psychological integrity and dissolved in many meanings. The reality of the novel "KGBT+" is endlessly multiplied, three-dimensional space and linear time are abolished, consciousness is controlled by artificial intelligence using implants and computer simulations. Such artistic concepts of Pelevin allow us to recognize them as a rethinking of Joyce's experiments with the representation of consciousness in fiction.
Keywords: J. Joyce, V. Pelevin, intersubjectivity, novel-consciousness, subjective multiple reality.
REFERENCES
1. Golovashina O. V. Temporal'nost' v issledovaniyah social'nogo: konstruirovanie vremeni i vremenem [Temporality in social studies: constructing time and time]. Filosofiya i obshchestvo [Philosophy and society], 2016, №. 3 (80), pp. 42-56. (In Russian).
2. DzhojsDzh. Uliss [Ulysses]. Moscow, AST Publ., 2019, 1056 p. (In Russian).
3. Levinas E. Vremya i drugoj. Gumanizm drugogo cheloveka [Time and another. Another person's humanity]. Saint Petersburg, Vysshaya Religiozno-Filosofskaya Shkola Publ., 1998, 266 p. (In Russian).
4. Liotar, Zh.-F. Sostoyanie postmoderna [The Postmodern condition]. Moscow, In-t eksperiment. Sociologii Publ., Saint Petersburg, Aletejya Publ., 1998, 160 p. (In Russian).
5. LipoveckijM. N. Postmodernizm v russkoj literature: agressiya simulyakrov i samoregulyaciya haosa [Postmodernism in Russian literature: aggression of simulacra and self-regulation of chaos]. Chelovek: Obraz i sushchnost'. Gumani-tarnye aspekty [Human Being: Image and Essence. Humanitarian Aspects], 2006, № 1 (17), pp. 52-82. (In Russian).
6. Marsel' G. Tragicheskaya mudrost' filosofii. Izbrannye raboty [Tragic wisdom of philosophy. Selected works]. Moscow, Izdatel'stvo gumanitarnoj literatury Publ., 1995, 216 p. (In Russian).
7. Pelevin V. KGBT+ [KGBT+]. Moscow, Eksmo Publ., 2023. 560 p. (In Russian).
8. Pelevin V. Transhumanism Inc. [Transhumanism Inc.]. Moscow, Eksmo Publ., 2021, 608 p. (In Russian).
9. Piazhe Zh. Teoriya Piazhe / Zhan Piazhe: teoriya, eksperimenty, diskussii: sb. st. [Piaget's theory / Jean Piaget: theory, experiments, discussions: collection of articles]. Moscow, Gardariki Publ., 2001. 624 p. (In Russian).
10. SusoevM. V. Recenziya na «Kartezianskie razmyshleniya» E. Gusserlya (S.-Pb., 1998) [Review of "Cartesian Reflections" by E. Husserl (St. Petersburg, 1998)]. Epistemy [Epistema], 2004, Vyp. 3, Yazyk. Diskurs, Tekst, 2004, pp. 180-184. (In Russian).
11. Horuzhij S. S. «Uliss» v russkom zerkale [«Ulysses» in the russian mirror]. Saint Petersburg, Azbuka Publ., 2015, 382 p. (In Russian).
12. Ellmann R. Ulysses on the Liffey. Oxford University Press, 1972, 213 p. (In English).
13. Sotirova V. Consciousness in Modernist Fiction: A Stylistic Study. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2013. 274 p. (In English).
14. Vergara J. All Future Plunges to the Past: James Joyce in Russian Literature (NIU Series in Slavic, East European, and Eurasian Studies) / J. Vergara. Ithaca (N. Y.): Cornell University Press, 2021. 270 p. (In English).
Received 25.12.2023
Myslina Yu.N., Assistant at the Department of Russian and Foreign Philology Vladimir State University named after A.G. and N.G. Stoletovs Gor'kogo st., 87, Vladimir, Russia, 600000 E-mail: yulia_mislina@mail.ru
