CC BY
65
Вестник ПСТГУ
Серия II: История. История Русской Православной Церкви.
Бежанидзе Георгий Вениаминович,
зам. зав. кафедрой общей и русской церковной истории и канонического права ПСТГУ, Российская Федерация, 127051,
канд. богословия,
2020. Вып. 97. С. 9-22
DOI: 10.15382/sturII202097.9-22
г. Москва, Лихов пер., 6
georgy.bezhanidze@gmail.com
ORCID: 0000-0002-9628-9528
Две версии средневековой модели «симфонии»
церковно-государственных отношений Г. В. Бежанидзе
Аннотация: Слово «ащфЮ"у(а» встречается в двух важнейших сборниках византийского права — новеллах и Исагоге, где оно приобретает различное значение. В статье анализируются преамбула к шестой новелле, Исагога, а также другие средневековые тексты для установления смысла концепции «симфонии» царства и священства. Автор показывает, что в Византии сформировались две различные версии «симфонии». По мнению св. Юстиниана Великого, благая гармония, способная обеспечить всевозможные блага человеческому роду, не зависит от взаимоотношений государственной и церковной власти между собой. «Императорская» модель симфонии возникает в случае должного исполнения царством и священством своего служения перед Богом. Император обязан справедливо управлять православным народом, заботиться о священнослужителях, наблюдать за соблюдением догматов и канонов. Роль священства сводится к молитве и совершению таинств. Второй вариант симфонии, отраженный в Исагоге, напротив, предполагает коммуникацию между представителями царства и священства. Гармония двух властей отождествляется с согласием между императором и патриархом. Только Константинопольский патриарх может играть подобную роль. Прочие иерархи, включая Восточных патриархов, для достижения «мира и благоденствия христианского народа» значения не имеют. Как показано в статье, такое выделение Константинопольского патриарха из числа епископата может быть сопоставлено с экклезиологической моделью римского католицизма, а «симфония» священства и царства, представленная в Исагоге, — с латинской концепцией «папы за спиной императора».
Ключевые слова: церковно-государственные отношения, симфония, империя, Церковь, преамбула шестой новеллы, Исагога, император Юстиниан Великий.
Современное понятие государства было неведомо ни античному, ни средневековому мировосприятию. В политической мысли древности господствовало мнение о возникновении государства естественным путем. Цель такого государства — содействовать общему благу, под которым понимались и материальные, и духовные ценности. Для обозначения государства использовались термины «res publica» (общая вещь, общее дело), civitas (община полноправных граждан) или
nóXic;, noXix£Ía (город, собрание городов). Гражданская община полностью отождествлялась с государством, а юридическое положение ее членов никак не обуславливалось принадлежностью к стране или нации, но определялось включенностью в гражданскую общину и зависимостью от нее. Пресловутый статус tivis romanus, который так помог в свое время св. апостолу Павлу, всегда оставался тождественным статусу гражданину города Рима, несмотря на то что res publica стала imperium. Таким образом, понятие государства не отделялось от общества (общины), а его политический, правовой, социальный, этический и религиозный уровни воспринимались в неразрывной связи1.
После обращения к истинной вере императора Константина и признания св. Феодосием Великим христианства государственной религией полития стала тезоименита Господу Иисусу Христу и воспринималась как единое христианское общество, организованное политически и церковно. А главным содержанием истории для византийцев на протяжении более тысячи лет стала не история отдельных этносов, государств, социумов, но история христианского народа во главе с его религиозно-политическим лидером — императором2.
Первый идеолог христианской империи и панегирист св. Константина Великого епископ Евсевий Кесарийский, по сути, «воцерковил» сакральный статус римского верховного понтифика (pontifex maximus)3. Евсевий отмечал промыс-лительный характер появления империи вместе с рождением Господа Иисуса Христа, а св. Константин завершил объединение Церкви и империи, создав pax romana Christiana. В новом римском мире император остается наместником Божи-им (vicarius Dei), но его епископство в Церкви не предполагает священнодействия. Евсевий называет императора Константина всеобщим епископом (ti; xoivö; ¿níoxono;, букв.: общий надзиратель), который должен наблюдать за церковным народом, в том числе епископатом; созывать соборы, примирять враждующие архиерейские группировки — в целом всячески содействовать единству Церкви4.
Позиция Евсевия Кесарийского оказала существенное влияние на последующую историю христианской империи. Конечно, когда христианские цари вместо благочестия распространяли нечестие, православные святители указывали, что императору не следует вмешиваться в церковные вопросы. Но никто из святых отцов не упрекал императоров за содействие православию. Более того, даже действия арианствующих императоров весьма снисходительно оценивались епископатом: так, например, свт. Григорий Богослов писал, что император
1 См.: Эллинек Г. Общее учение о государстве. М., 2004. С. 72—73, 101—102.
2 Ср.: «В Византии искренне пытались создать христианскую человеческую общность, которая была бы созвучна с небесной <...>. Простые люди империи верили, что Византия — это священная земная империя и благочестивый ее император представляет Бога перед людьми и людей — перед Богом. В течение одиннадцати веков — от первого Константина до одиннадцатого — конституция христианской Римской империи была по сути неизменна» (Рансимен С. Восточная схизма. Византийская теократия. М., 1998. С. 226—227).
3 Римский император обладал полномочиями верховного жреца, его резиденция почиталась наравне с храмами, дворцовые церемонии имели характер религиозных ритуалов. Вплоть до Грациана христианские императоры продолжали носить титул pontifex maximus.
4 См.: Farina R. La concezione della pace nel IV secolo. Costantino il Grande ed Eusebio di Cesarea // Chiesa e impero: Da Augusto a Giustiniano. Roma, 2001. P. 185-195.
«поколебал правое учение», желая, чтобы «все пребывали в единстве, хранили единомыслие и не разделялись расколами»5. Свт. Василий Великий не видел проблемы и в том, чтобы исполнять повеления императоров-ариан относительно церковного устройства, если они не касались веры. Кесарийский митрополит, как он сам признается, «весьма много прилагал... старания», чтобы «оказаться послушным... царскому указу» об обеспечении епископами Малой Армении — области, которой император Валент уделял особое внимание в связи со сложной политической обстановкой в регионе6.
Свт. Иоанн Златоуст, разграничивая пределы обеих властей, оперирует категориями «небо» и «земля», «таинства» и «земные дела». Священническая власть выше царской власти, потому что распоряжается небесными делами: разрешением от грехов. Но воинствующая Церковь пребывает не на небе, но на земле. Конечно, нет никаких оснований утверждать, что Константинопольский архиепископ выходит за рамки античных представлений о государстве, обязанность подчинения царю со стороны священнослужителей он мыслит в рамках церковно-государственного единства. Следовательно, свт. Иоанн не дает священнослужителям церковно-политических прерогатив в деле управления церковным народом, власть преемников апостолов заключается в совершении таинств. Также очень важно, что Златоуст нигде не пишет о необходимости для царей подчиняться священнослужителям. Даже праведные обличения священник должен произносить не властно, но с кротостью7. Можно констатировать, что уже в IV в. были положены основания взаимодействия между императором и епископатом8, что нашло отражение в появлении важнейшего института Церкви — Вселенского Собора.
Но в старом Риме постепенно складывались иные представления о соотношении властей. Для утверждения первенства власти во Вселенской Церкви папы довольно рано стали рассматривать свои полномочия в имперских категориях. Уже свт. Лев Великий в середине V столетия для характеристики положения св. апостола Петра во Вселенской Церкви активно использует гражданско-административную лексику: прежде всего императорский титул princeps, который, по его мнению, должен выражать верховную и неограниченную власть апостола Петра в Церкви. Этот титул по отношению к первоверховному апостолу употребляли и папы рубежа IV и V столетий Анастасий I и Иннокентий I9, но,
5 Greg. Nazianz. Orat. 4. 24, 27.
6 Basil. Magn. Ep. 99. 1.
7 См. рассуждения свт. Иоанна Златоустого об обличении царя Озии священником Аза-рией в его беседах на слова пророка Исаии: «В год смерти царя Озии видел я Господа» (In illud: Vidi Dominum, Hom. V. 1—3); См. также: Бежанидзе Г. В. Святитель Иоанн Златоуст о царской власти и восприятие его взглядов русскими святителями // Златоустовские чтения: Сб. докладов историко-богословской научно-практической конференции. М., 2018. С. 25—28.
8 Ср.: «В эпоху Константина Великого был выработан своеобразный компромисс между имперскими притязаниями и правами Церкви в определении истинной веры» («A kind of compromise between the imperial claims and the Church's rights in the definition of the true faith was worked out under Constantine the Great»). Dvornik F. Pope Gelasius and Emperor Anastasius I // Byzantinische Zeitschrift. 1951. Vol. 44. Issue 1-2. P. 111.
9 См.: Захаров Г. Е. Церковно-политическая позиция римских епископов в арианских спорах IV в. // Вестник древней истории. 2018. Вып. 78/1. C. 48-49.
в отличие от своих предшественников на римской кафедре, свт. Лев утверждал, что Рим стал «столицей мира» благодаря престолу апостола, а не военной деятельности императоров. Таким образом, принципат св. Петра, а следовательно, и его преемников имеет большее значение, чем императорский принципат10.
В духе положений свт. Льва были сформулированы программные тезисы пап Феликса и Геласия, которые были заявлены в посланиях последних к византийским императорам Зенону и Анастасию. Феликс впервые высказал мысль об особых прерогативах священнослужителей (то есть римских первосвященников) как представителей Церкви и разработчиков законодательства, по которому она живет. Данный тезис был развит непосредственным преемником папы Феликса, который впервые назвал церковные каноны особой категорией права11.
Но самым «революционным» высказыванием папы Геласия в его знаменитом послании к императору Анастасию стала мысль о том, что ойкумена управляется совместно императором и папой: «Этим миром... правят две силы: священный авторитет духовенства (auctoritas sacra pontificum) и царская власть (regalis potestas)»12.
С одной стороны, папа употребляет достаточно традиционные термины для выражения полномочий императора и священства. Если potestas означала реальную власть, то auctoritas была основана на традиции и общественной значимости таких органов, как сенат или совет римских жрецов. Собственно, и в трактовке папы auctoritas, прежде всего, включает potestas ligandi et solvendi. Геласий еще не претендует на властный примат священства над царством: император, конечно, может быть разрешен или связан преемниками апостолов (также, естественно, как и любой христианин), однако без всяких последствий для его potestas13. Папа также признает, что император должен заботиться о благочестии вверенного ему народа14.
10 «...через священный Престол святого Петра [святые апостолы Петр и Павел] сделали тебя (Рим. — Г. Б.) столицей мира, и теперь ты шире управляешь посредством божественной религии, чем посредством земного господства. И хотя ты распространил свою власть на суше и на море, войны тебе подчинили меньше, чем христианский мир». И далее: «.блаженный Пётр, глава апостолов, получил в удел столицу Римской империи, чтобы свет истины, который всем народам открывал спасение, более действенно излился из самой главы [т. е. Рима] во все тело мира» (Лев Великий, свт. Проповедь на день свв. апостолов Петра и Павла // Задвор-ный В. Л. Сочинения Римских понтификов эпохи поздней Античности и раннего Средневековья (I—IX вв.). М., 2011. С. 377—378); См. также: Грацианский М. В. Haeres Petri sive vicarius Petri: обоснование исключительных властных прерогатив римского епископа папой Львом Великим // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2019. Вып. 89. С. 33.
11 См.: Грацианский М. В. Исторический и идейный контекст послания папы Геласия I «Famuli vestrae pietatis» // Византийский временник. 2019. Т. 103. С. 91, 104.
12 Послание к императору Анастасию // Задворный В. Л. История римских Пап. Т. II. М., 1997. С. 26-27.
13 См.: Dvornik F. Pope Gelasius and Emperor Anastasius I. P. 114.
14 «Разве не на твоей совести лежит то, чтобы вверенный тебе народ направлялся к чистому и искреннему божественному благочестию» (Послание к императору Анастасию // Задворный В. Л. История римских Пап. Т. II. С. 35-36).
Но, с другой стороны, соединение власти священства и императорской в управлении миром наталкивало на следующий логический вывод: наделение римских первосвященников царской ро1еБ1а$. Правда, для подобных заключений у римских пап еще не было ни достаточной аргументации (доводы о том, что император не может священнодействовать, были не новостью для императора Анастасия, а тезис о том, что с принятием христианства императоры немедленно отказались от титула ропйГех шахтш, был просто неверен), ни, вероятно, и серьезных оснований15.
Так или иначе, и на Востоке, и на Западе постепенно формировались две версии средневековой модели церковно-государственных отношений, которые условно можно назвать «императорской» и «папской». Первая наиболее последовательно представлена в знаменитой преамбуле к шестой новелле св. императора Юстиниана Великого16.
Преамбула начинается с важного тезиса о том, что людям даны два величайших божественных дара — священство и царство, каждое из которых обустраивает человеческую жизнь (тбу йубрйжуоу хатахооцоша ^оу). Получившие эти дары люди должны быть православными христианами (иначе им не даровано было бы священство) и составлять государство (иначе им не даровано было бы царство). Другими словами, они составляют «видимое тело» Церкви, которое одновременно является христианским народом во главе с исповедующей истинную веру властью. Неслучайно в преамбуле не употребляется слово 'ЕххХпо£а. Акцент св. Юстинианом сделан на «согласии и гармонизации того, что подобало различать», то есть Церкви и Империи17.
Обустройство православного народа священники и цари осуществляют по-разному: первые, служа делам божественным (то есть небесным), а вторые — начальствуя и наблюдая за человеческими делами (под которыми подразумевается благоустроение христианской политии — земной Церкви). Благая гармония (оицфЮу£а тц; йуа&ф, способная обеспечить всевозможные блага человеческому роду, однако, не зависит от взаимоотношений священников и царей между собой, а наступает в случае должного служения тех и других («если первое будет совершенно безукоризненным и удостоится у Бога благорасположения, а второе будет по справедливости и подобающим образом обустраивать порученное ему государство»). Если и можно говорить о некой коммуникации
15 См.: Benson R. L. The Gelasian Doctrine: Uses and Transformations // La notion d'autorité au Moyen Age: Islam, Byzance, Occident. P., 1982. P. 21; Dvornik F. Pope Gelasius and Emperor Anastasius I. P. 115-116.
16 Corpus iuris civilis: Vol. 3: Novellae / recognovit Rudolfus Schoell, opus Schoellii morte in-terceptum, absolvit Guilelmus Kroll. Berolini, 1895. P. 35-36; Полный перевод преамбулы см. в работах: Асмус В., прот. Учение св. царя Юстиниана о священстве и царстве // Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского богословского института: Материалы 1992-1996. М., 1996. С. 34-35; Максимович К. А. К интерпретации понятия церковно-государственной симфонии в VI новелле Юстиниана // XXI Ежегодная богословская конференция ПСТГУ. Т. 1. М., 2011. С. 152.
17 Дагрон Ж. Император и священник: этюд о византийском «цезарепапизме». СПб., 2010. С. 384; Ср.: KapaYiavvonou^oç I. Е. H яокт1%г| бемрЁа tmv ßuZavTLVMV. ©eooaXovixri, 1992. 2. 59-63.
между священством и царством, то она состоит не в отношениях, подразумевающих взаимовлияние, а в молитве священников о царях и заботе последних о чистоте иереев.
Важным является вопрос, в чем именно состоят обязанности священников и царей перед Богом. Согласно преамбуле, цари должны управлять вверенным им православным государством, заботиться о чести священников, осуществлять попечение о соблюдении догматов и канонов. Как справедливо указал Ф. Дворник, роль императора в установлении гармонии между временным и вечным весьма велика, и его право, или скорее обязанность — следить за Церковью18. Священство же использует духовное оружие19. Его обязанность — дерзновенно молиться к Богу, оперируя божественной властью прощать грехи и совершать таинства20. Конечно, также в рамках церковной компетенции остается разрешение вопросов, связанных с вероучением, «которое передали апостолы и истолковали святые отцы», и внутреннее церковное управление.
При этом власть священства не имеет правового выражения, издание законов — прерогатива императорской власти. Соборные постановления не имеют юридической и обязательной силы в империи и становятся законодательными актами только вследствие указов императора. Так же, впрочем, как и императорские постановления могут войти в каноническое право Церкви только после их утверждения соборным разумом носителей апостольского преемства. Подобное видение роли императора встречается не только в Византии, но и на Западе.
«Папская версия» нашла свое отражение в т. н. Donatio Constantini, где утверждалось, что св. Константин Великий предоставил папе Сильвестру и его преемникам Петра императорскую власть и достоинство. Этот подложный акт, составленный предположительно в VIII в., активно использовался римскими первосвященниками, начиная с X столетия, для оправдания светской власти
18 «.the emperor's role in establishing a harmony between the spiritual and temporal powers, and his right, or duty rather, to watch over the Church.» (Dvornik F. Byzantine Political Ideas in Kievan Russia // Dumbarton Oaks Papers. 1956. Vol. 9/10. P. 83).
19 KapaYiavvônou^oç I. E. H яоАшх| 6eMpía tmv PuZavTivMV. 2. 59.
20 Ср.: «Очевидно, "человеческие дела", которые император относит к своей императорской компетенции, включают все правовые аспекты устройства Церкви, тогда как "вещи божественные", которые, согласно преамбуле, находятся в ведении священства, состоят исключительно в "служении Богу", т. е. в молитве и совершении таинств. Сама упомянутая в тексте "симфония" — это не гармония между двумя властями или двумя различными сообществами, Церковью и государством; скорее имеется в виду внутренняя сплоченность одного единственного человеческого общества, за чье организованное благополучие на земле отвечает один император. В правовом мышлении Юстиниана фактически нет никакого места для Церкви как общества sui generis. Империя и Церковь составляют одно единственное тело верных, управляемое двойной богоданной иерархией; теоретически двойственность между imperium и sacerdotium (царством и священством. — И. М.) сохраняется, но поскольку роль священства состоит в том, чтобы заниматься божественными вещами, она почти не имеет правового выражения; в представлении Юстиниана закон правит полнотой человеческого государства, а издавать законы — дело верховной власти императора. Церковные предания и соборные решения превращаются в законы императорским указом, но сами по себе они не имеют никакой юридической и обязательной силы» (Мейендорф И., протопр. Византийское наследие в Православной Церкви. Киев, 2007. С. 65—66).
папы21. В историографии высказывались различные точки зрения по вопросу о происхождении «Константинова дара», однако первый известный прецедент публичного обнародования Donatio Constantini, несомненно, был связан с папством. В 962 г. «Константинов дар» для придания ему большей авторитетности был написан золотыми буквами и стилизован под древний манускрипт по указанию папы Иоанна XII. При папе Льве IX кардинал Гумберт отредактировал текст Donatio Constantini22. Данная версия была переведена на греческий язык и впоследствии вошла в составленное Антиохийским патриархом Феодором Валь-самоном толкование «Номоканона XIV титулов»23.
Согласно подложной грамоте, император Константин даровал Римскому папе власть и достоинство славы (potestatem et gloriae dignitatem). Власть римских первосвященников обеспечивает им главенство (ut principatum teneat) над важнейшими престолами — Антиохийским, Александрийским, Иерусалимским, Костантинопольским, а также над Церквами всей вселенной (quamque etiam super omnes in universo orbe terrarum dei ecclesias). Справедливость подобного дара в грамоте обосновывается достоинством «князя апостолов». Папе были дарованы все прерогативы императорской власти и высшего достоинства: Латеранский дворец, царское облачение, римские клирики были приравнены к патрициям и консулам. Сам император удалился в новую столицу (ибо не мог находиться там, где пребывает первенствующее священство и глава христианского благочестия (principatus sacerdotum et christianae religionis caput), а Рим и все западные страны передал под власть и управление (potestati et ditioni) папы24.
Светские полномочия папы имели вспомогательный характер и были необходимы для обоснования его церковных прерогатив. Так, например, папа Григорий IX в известном послании императору Фридриху II от 23 октября 1236 г. утверждал, что император Константин даровал папе Римскому, уже обладавшему высшей духовной властью (то есть властью ключей) (in toto orbe sacerdotii et animarum regebat imperium), высшую светскую власть (rerum... et corporum principatum); после чего римский первосвященник стал верховным правителем христианского мира, ибо унаследовал власть римского императора25.
Таким образом, и в Риме, так же как и в Византии, под светской властью императора подразумевалась власть над христианским обществом, или земной
21 Подробнее о версиях появления «Константинова дара» и его использовании см.: Fried J. «Donation of Constantine» and «Constitutum Constantini»: The Misinterpretation of a Fiction and Its Original Meaning. N. Y., 2007; Maffei D. La donazione di Costantino nei giuristi medievali. Milano, 1964; Idem. The Forged Donation of Constantine in Medieval and Early Modern Legal Thought // Fundamina. 1997. Vol. 3. P. 1-23.
22 См.: Ullman W. The Growth of Papal Government in the Middle Ages: a study in the ideological relation of clerical to lay power. N. Y., 1970. P. 239-243.
23 См.: Павлов А. С. Подложная дарственная грамота Константина Великого папе Сильвестру в полном греческом и славянском переводе // Византийский временник. 1896. Т. 3. Отдел 1. С. 21-31; Номоканон Константинопольского патриарха Фотия с толкованием Валь-самона. Казань, 1899. Ч. 2. С. 219-250.
24 Das Constitutum Constantini (Konstantinische Schenkung) / Hrsg. H. Fuhrmann. Hannover,
1968.
25 См.: Королев А. А. Константинов дар // Православная энциклопедия. Т. 37. М., 2015. С. 125-126.
Церковью. Для того чтобы претендовать на нее, Римским папам недостаточно было апеллировать к «власти ключей», пусть даже и в самом абсолютном ее значении. Potestas ligandi et solvendi была лишь над душами христиан, но не давала право на управление христианским миром, что хорошо понимали выдающиеся богословы латинской Церкви. Так, Фома Аквинский писал, что главой общества (которое известный богослов в духе Аристотеля не отделял от государства и Церкви) должен являться тот, кто ведет его к высшей цели. Следовательно, государь, наделенный властью над обществом и организующий его, должен «подчиняться господству и руководству (dominio et regimini)» римского первосвященника26.
Эта концепция «папы за спиной императора» была наиболее популярна и нашла свое отражение, в частности, в широко распространенной в XII—XIV столетиях теории «двух мечей». Согласно ей, папской власти принадлежат «два меча»: «духовный меч» — непосредственно принадлежит священству благодаря апостольскому преемству и дает власть отлучать от Церкви; «светский меч» — сила воинского оружия, о которой пишет апостол Павел в 13-й главе Послания к Римлянам, — «держит рука светского властителя», но под полным контролем римского первосвященника27.
«Папская» версия оказывала влияние и на восточных иерархов. Тот же Вальсамон, приводя текст «Константинова дара», отмечал: «Так как второй собор предоставил архиепископу Константинопольскому все привилегии Римского папы, то некоторые из патриархов, например Михаил Керулларий и другие, затеяли возвышаться привилегиями, но не во благо им послужила эта затея»28. Действительно, текст «Константинова дара» использовался для обоснования особых преимуществ Константинопольского предстоятеля29.
А почти за два столетия до появления греческого перевода Donatio Constantini Константинопольским патриархом Фотием была составлена преамбула к сборнику юридических актов, получившему наименование «Исагога»30. В историографии сложилось устойчивое мнение, что в ней также нашла свое отражение «папская» версия средневековой модели церковно-государственных отношений31.
26 De regimine prinsipum. I. 15.
27 См. буллу папы Бонифация VIII «Unam Sanctam» от 18 ноября 1302 г.: «Евангелия учат нас о том, что в ее (Церкви) власти находятся два меча — духовный и светский. Следовательно, оба меча во власти Церкви, то есть и духовный меч, и светский меч; последний используется ради церкви, а первый — самой Церковью; первый — священниками, а последний — князьями и королями, но по указанию и с согласия священников. Один меч обязательно должен быть подчинен другому, светская власть — духовной» (Mirbt C. Quellen zur Geschichte des Papsttums und des römischen Katholizismus. Tübingen, 1934. P. 372).
28 Номоканон Константинопольского патриарха Фотия с толкованием Вальсамона. Ч. 2. С. 248.
29 См.: Павлов А. С. Подложная дарственная грамота Константина Великого папе Сильвестру в полном греческом и славянском переводе. С. 31.
30 Об «Исагоге» см.: Медведев И. П. Правовая культура Византийской империи. СПб., 2001. С. 176-181; Andrés Santos F. J. La Introducción al Derecho (Eisagoge) del Patriarca Focio. Madrid, 2007. P. 1-278.
31 Концепцию свт. Фотия уподобляли теории «двух мечей»: «В Исагоге Фотий попытался потребовать для патриарха эксклюзивную сферу не только влияния, но и политической вла-
Преамбула сборника посвящена прославлению закона и законности. Бог, согласно преамбуле, дал человеку закон, дабы привести в единство душу и тело. Божественный закон сам есть император и проистекает от императоров; правда, не от каких-то случайных (ой тюу тихбушу), но от императоров, прославившихся благочестием и справедливостью32.
Первую статью сборника преамбула определяет посвятить «закону и справедливости», так как благодаря закону Господь Иисус Христос руководит всеми христианами. Соответственно, в первом пункте первого титула приводится определение закона, которое, однако, звучит весьма демократично: «Закон — это общезначимое распоряжение, решение мудрых мужей, общий договор граждан государства (ябХгюс; оиуб^хп хо^)»33. Более того, в следующей статье император называется «законной властью (ёууоцо; ¿тотао£а), общим благом (xоlv6v йуадбу) для всех подвластных»34.
Статьи со второй по седьмую сборника преамбула находит необходимым посвятить императору, патриарху и следующим по рангу важнейшим государственным сановникам, так как они являются наиболее «значимыми персонами» (тюу ¿то^цюу ха1 Я£р1фау©у яроойяюу) для политии. Таким образом, в тексте преамбулы живописуется образец иерархического порядка, подобно тому, как на церковных фресках изображается небесная иерархия, венчаемая Пантокра-тором35. Некоторые исследователи прослеживают в преамбуле троический образ — закон, император, патриарх. Эти три субстанции управляют империей,
сти, охраняемой законом. В то же время он желал установить иерархию, в которой Бог, конечно, был бы главой, но, вопреки византийской политической теории до и после него, император и патриарх осуществляли бы власть, разделенную между ними на одном и том же уровне. Это похоже на теорию двух мечей в средневековой западной политической мысли. Разница, конечно, заключалась в том, что положение императора в Византии было намного сильнее, чем на Западе, в результате чего патриарх никогда не мог надеяться получить положение, подобное положению великих пап-реформаторов». («In the Eisagoge Photius attempted to claim for the patriarch an exclusive sphere, not only of influence, but of political power, protected by the law. At the same time he wished to establish a hierarchy in which God would of course be the head, but, contrary to Byzantine political theory before and after him, the emperor and patriarch would exercise divided powers at the same level. One is reminded of the theory of the two swords in medieval western political thought, the difference being of course that the position of the emperor in Byzantium was so much stronger than in the West, to the result that the patriarch could never hope to acquire a position similar to that of the great reforming popes») (Aerts W. J., Bochove Th. E., et al. The Prooimion of the Eisagoge: Translation and Commentary // Subseciva Groningana: Studies in Roman and Byzantine Law. 2001. Vol. 7. P. 140); а также «римской модели понтификальной власти» (Дагрон Ж. Указ. соч. С. 294); отмечалось стремление придать Константинопольскому патриарху «папский статус», сделать его «патриархом патриархов» (Сокольский В. О характере и значении Эпанагоги: Очерк по истории византийского права // Византийский временник. 1894. Т. 1. Вып. 1. С. 32). Ср.: Beck Hans-Georg. Kirche und theologische Literatur im Byzantinischen Reich. München, 1959. S. 525; Schminck A. Studien zu mittelbyzantinischen Rechtsbüchern. Frankfurt am Main, 1986. S. 6; Медведев И. П. Указ. соч. С. 63—64.
32 Eisag. Introduction. Lin. 20-50.
33 Eisag. 1. 1.
34 Eisag. 2. 1.
35 Eisag. Introduction. Lin. 84-95.
исключая деспотию36. Мысль о том, что политией управляют царь и патриарх, получает свое развитие в третьем титуле, посвященном патриарху: «Величайшие и необходимейшие части политии, составляемой, подобно человеку, из частей и частиц — суть царь и патриарх, посему мир и счастье подвластных и по душе и по телу заключается в единомыслии и согласии (оицфЮу£а) во всем царства и архисвященства»37.
Следующие статьи сборника (8—11), согласно преамбуле, посвящены собственно Церкви (¿хх^по£а), то есть священнослужителям, включая епископов, которые обеспечивают все необходимое для спасения. Эта внутренняя Церковь уподобляется душе или форме политии. Епископ в соответствующих статьях определяется достаточно традиционно, как тот, кто заботится о душах вверенной ему паствы и может рукополагать священнослужителей38.
Нетрудно заметить, что в преамбуле о патриархе, в отличие от епископата, говорится в связи с устроением политии, а не экклесии. Внутренняя Церковь, экклесия, акцент в которой делается на богослужение, уподобляется душе политии: там действуют священники, однако патриарх выделяется из числа священнослужителей — он вместе с царем управляет политией. Конечно, Константинопольский патриарх действует и как теург в таинствах Церкви, и, соответственно, как и любой архиерей, спасает вверенные ему христианские души, но его статус принципиально отличается от статуса иных архиереев, включая патриархов, которые именуются «местными патриархами»39.
Постулировав двуединую (или даже триединую, если добавить сюда еще и закон) систему управления империей, Исагога поставляет мир и благоденствие христианского народа в зависимость от «единомыслия и симфонии во всем царства и архисвященства». Данная формулировка существенно отличается от преамбулы к VI новелле св. Юстиниана Великого, несмотря на то что в обоих текстах присутствует слово оицфюу£а.
В отличие от преамбулы к VI новелле, в тексте Исагоги речь идет не о гармонии, которая возникает при должном выполнении своего служения императором и иерархией, а о коммуникации между двумя персонами — царем и патриархом. Именно они должны пребывать в единомыслии по всем вопросам жизни христианского общества («единомыслии и согласии (оицфюу£а) во всем царства и архисвященства»).
В тексте Исагоги прямо не говорится, как достигается сие единомыслие при разногласиях, однако можно предположить, что в подобных случаях царь должен слушаться патриарха. В отличие от царя, который только законная власть, патриарх — «живой и одушевленный образ Христа, делами и словами, в себе самом живописующий истину»40. Только он один — посредник между Богом и человеком и выразитель Божественной воли. Таким образом, интерпретация по-
36 Simon D. Legislation as Both a World Order and a Legal Order // Law and Society in Byzantium: Ninth-Twelfth Centuries. Washington, 1994. P. 17.
37 Eisag. 3. 8
38 Eisag. 8. 1.
39 Eisag. 3. 3, 7.
40 Eisag. 3. 1.
нятия «симфонии» в Исагоге весьма приближена к вышеупомянутой западной модели — «папа за спиной императора».
Итак, в Средневековье сформировались два варианта «симфонии» царской и священнической власти, которые условно можно назвать «императорским» и «папским». Обе версии существовали в рамках средневековой модели единого христианского общества, объединенного как политически, так и религиозно. «Императорская» модель симфонии, представленная в преамбуле к VI новелле, заключается не в отношениях, подразумевающих взаимовлияние представителей обеих властей, но возникает в случае должного исполнения царством и священством своего служения перед Богом. Прерогативы и обязанности императора включают управление тезоименитой Христу политией, заботу о священнослужителях, а также контролирование должного соблюдения догматов и канонов. Роль священства заключается в молитве и совершении таинств, благодаря которым носители апостольского преемства управляют душами христиан на их пути в Небесное Царство. Второй вариант симфонии, отраженный в Исагоге, в целом сохраняет функции священства и царства, представленные в «императорской» версии. Однако из среды священства выделяется Константинопольский патриарх, который вместе с императором управляет политией и, подобно царю, следит за исполнением канонов в империи. Прочие иерархи, включая восточных патриархов, для достижения «мира и благоденствия христианского народа» значения не имеют. Гармония двух властей предполагает их взаимоотношения и отождествляется с согласием между императором и патриархом.
Список литературы
Асмус В., прот. Учение св. царя Юстиниана о священстве и царстве // Ежегодная богословская конференция ПСТБИ: Материалы 1992-1996 гг. М., 1996. С. 34-40. Бежанидзе Г. В. Святитель Иоанн Златоуст о царской власти и восприятие его взглядов русскими святителями // Златоустовские чтения: Сб. докладов историко-богословской научно-практической конференции. М., 2018. С. 25-32. Грацианский М. В. Исторический и идейный контекст послания папы Геласия I «Famuli
vestrae pietatis» // Византийский временник. 2019. Т. 103. С. 85-112. Грацианский М. В. Haeres Petri sive vicarius Petri: обоснование исключительных властных прерогатив римского епископа папой Львом Великим // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2019. Вып. 89. С. 27-48. Дагрон Ж. Император и священник: этюд о византийском «цезарепапизме». СПб., 2010. Задворный В. Л. История римских пап. Т. II. М., 1997.
Задворный В. Л. Сочинения Римских понтификов эпохи поздней Античности и раннего
Средневековья (I-IX вв.). М., 2011. Захаров Г. Е. Церковно-политическая позиция римских епископов в арианских спорах
IV в. // Вестник древней истории. 2018. Вып. 78/1. С. 41-51. Королев А. А. Константинов дар // Православная энциклопедия. Т. 37. М., 2015. С. 119131.
Максимович К. А. К интерпретации понятия церковно-государственной симфонии в VI новелле Юстиниана // XXI Ежегодная богословская конференция ПСТГУ. Т. 1. М., 2011. С. 151-154.
Мейендорф И., протопр. Византийское наследие в Православной Церкви. Киев, 2007.
Номоканон Константинопольского патриарха Фотия с толкованием Вальсамона. Ч. 2. Казань, 1899.
Павлов А. С. Подложная дарственная грамота Константина Великого папе Сильвестру в полном греческом и славянском переводе // Византийский временник. 1896. Т. 3. Отдел 1. С. 21—31.
Mедведев И. П. Правовая культура Византийской империи. СПб., 2001. Рансимен С. Восточная схизма. Византийская теократия. M., 1998. Сокольский В. О характере и значении Эпанагоги: Очерк по истории византийского права // Византийский временник. 1894. Т. 1. Вып. 1. С. 17—54. Эллинек Г. Общее учение о государстве. M., 2004.
Aerts W. J., van Bochove Th. E., et al. The Prooimion of the Eisagoge: Translation and Commentary // Subseciva Groningana: Studies in Roman and Byzantine Law. 2001. Vol. 7. P. 91—155.
Andrés Santos F. J. La Introducción al Derecho (Eisagoge) del Patriarca Focio. Madrid, 2007. Corpus iuris civilis: Vol. 3, Novellae / recognovit Rudolfus Schoell, opus Schoellii morte
interceptum, absolvit Guilelmus Kroll. Berolini, 1895. Beck H.-G. Kirche und theologische Literatur im Byzantinischen Reich. München, 1959. Benson R. L. The Gelasian Doctrine: Uses and Transformations // La notion d'autorité au
Moyen Age: Islam, Byzance, Occident. P., 1982. P. 21. P. 13—44. Das Constitutum Constantini (Konstantinische Schenkung) / Hrsg. H. Fuhrmann. Hannover, 1968.
Dvornik F. Pope Gelasius and Emperor Anastasius I // Byzantinische Zeitschrift, 1951. Vol. 44. Issue 1—2. P. 111—116.
Dvornik F. Byzantine Political Ideas in Kievan Russia // Dumbarton Oaks Papers. 1956. Vol. 9/10. P. 73—121.
Farina R. La concezione della pace nel IV secolo. Costantino il Grande ed Eusebio di Cesarea //
Chiesa e impero: Da Augusto a Giustiniano. Roma, 2001. P. 185—195. Fried J. «Donation of Constantine» and «Constitutum Constantini»: The Misinterpretation of a
Fiction and Its Original Meaning. N. Y., 2007. Maffei D. La donazione di Costantino nei giuristi medievali. Milano, 1964. Maffei D. The Forged Donation of Constantine in Medieval and Early Modern Legal Thought //
Fundamina. 1997. Vol. 3. P. 1—23. Mirbt C. Quellen zur Geschichte des Papsttums und des römischen Katholizismus. Tübingen, 1934.
Schminck A. Studien zu mittelbyzantinischen Rechtsbüchern. Frankfurt am Main, 1986. Simon D. Legislation as Both a World Order and a Legal Order // Law and Society in Byzantium:
Ninth-Twelfth Centuries. Washington, 1994. P. 1—26. Ullman W. The Growth of Papal Government in the Middle Ages: a study in the ideological
relation of clerical to lay power. N. Y., 1970. KapaYiawônouXoç I. E. H noXraxfi 0eœpia тогу Pu^a-vn-vó-v. 0eooaXovÍxn, 1992.
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta. Seriia II: Istoriia. Istoriia Russkoi Pravoslavnoi Tserkvi. 2020. Vol. 97. P. 9-22 DOI: 10.15382/sturII202097.9-22
Georgy Bezhanidze, Candidate of Sciences in Theology, Assistant Professor, Department of Church History, Faculty of Theology, St. Tikhon's Orthodox University for the Humanities 6/1 Likhov pereulok, Moscow, 127051, Russian Federation. georgy.bezhanidze@gmail.com
ORCID: 0000-0002-9628-9528
Two Versions of the Medieval Model of the "Symphony" of Church-State Relations
Abstract: The word ou^^mvia is found in two of the most important collections of Byzantine law: novellas and the Eisagoge, where it takes on different meanings. The article analyses the preamble to the sixth novella, the Eisagoge, as well as other medieval texts to establish the meaning of the concept of the "symphony of the kingdom and the priesthood". The author shows that two different versions of the "symphony" were formed in Byzantium. According to St. Justinian the Great, good harmony, capable of providing all kinds of benefits to the human race, does not depend on the relationship between state and church authorities. The "imperial" model of a symphony arises when the kingdom and priesthood properly fulfill their ministry before God. The Emperor is obliged to justly rule the Orthodox people, take care of the clergy, and monitor the observance of dogmata and canons. The role of the priesthood is reduced to prayer and the performance of the Sacraments. The second version of the symphony, reflected in the Eisagoge, on the contrary, involves communication between representatives of the kingdom and the priesthood. The harmony of the two powers is identified with the agreement between the emperor and the patriarch. Only the Patriarch of Constantinople can play such a role. Other hierarchs, including the Eastern Patriarchs, do not matter for achieving "peace and prosperity for the Christian people". As it is shown in the article, such a separation of the Patriarch of Constantinople from the episcopate can be compared with the ecclesiological model of Roman Catholicism, and the "symphony" of the priesthood and kingdom, presented in Isagogue, with the Latin concept of "the pope behind the back of the emperor".
Keywords: church-state relations, symphony, Empire, Church, preamble of the sixth novel, the Eisagoge, emperor Justinian the Great.
Aerts W. J., van Bochove Th. E., et al. (2001) "The Prooimion of the Eisagoge: Translation and Commentary", in Subseciva Groningana: Studies in Roman and Byzantine Law, 7, p. 91—155.
Asmus V., archpriest (1996) "Uchenie sv. tsaria Iustiniana o svyashchenstve i carstve" [The teaching of St. King Justinian on the priesthood and the kingdom], in Ezhegodnaya bogoslovskaya konferenciya PSTBI. Materialy 1992—1996 gg. [Annual theological conference of St. Tikhon Orthodox University. Proceedings of 1992-1996]. Moscow, p. 3-40 (in Russian).
G. Bezhanidze
References
Bezhanidze G. V. (2018) "Svyatitel' Ioann Zlatoust o carskoj vlasti i vospriyatie ego vzglyadov russkimi svyatitelyami" [St. John Chrysostom on the royal power and the perception of his views by Russian saints], in Zlatoustovskie chteniya: Sbornik dokladov istoriko-bogoslovskoj nauchno-prakticheskoj konferencii [Chrysostomic lectures: collection of papers of scientific conference]. Moscow, pp. 25-32 (in Russian).
Dagron G. (1996) Empereur et prêtre. Etude sur le «césaropapisme» byzantine. Paris (Russian translation 2010).
Dvornik F. (1956) "Byzantine Political Ideas in Kievan Russia". Dumbarton Oaks Papers, 1956, vol. 9/10, pp. 73-121.
Dvornik F. (1951) "Pope Gelasius and Emperor Anastasius I". Byzantinische Zeitschrift, 1951, vol., 44, issue 1-2, pp. 111-116.
Farina R. (2001) "La concezione della pace nel IV secolo. Costantino il Grande ed Eusebio di Cesarea", in Chiesa e impero: Da Augusto a Giustiniano. Roma, pp. 185-195.
Fried J. (2007) «Donation of Constantine» and «Constitutum Constantini»: The Misinterpretation of a Fiction and Its Original Meaning. New York.
Gracianskij M. V. (2019) "Istoricheskij i idejnyj kontekst poslaniya papy Gelasiya I «Famuli vestrae pietatis»" [The historical and ideological context of the message of Pope Gelasius I «Famuli vestrae pietatis»]. Vizantijskijvremennik, 2019, vol.103, pp. 85-112 (in Russian).
Gracianskij M. V. "Haeres Petri sive vicarius Petri: obosnovanie isklyuchitel'nykh vlastnykh prerogativ rimskogo episkopa papoj L'vom Velikim" [Haeres Petri sive vicarius Petri: the justification of the exclusive power prerogatives of the Roman bishop by Pope Leo the Great]. VestnikPSTGU. Seriia II, vol. 26, pp. 27-48 (in Russian).
Karagiannopoulos I. E. (1992) I politiki theoria ton vizantinon [The political theory ofByzantines]. Thessaloniki (in Greek).
Korolev A. A. (2015) "Konstantinov dar" [Donation of Constantine], in Pravoslavnaya ehntsiklopediya [Orthodox encyclopedia], vol. 37. Moscow, pp. 119-131 (in Russian).
Maksimovich K. A. (2011) "K interpretacii ponyatiya cerkovno-gosudarstvennoj simfonii v VI novelle Yustiniana" [On the interpretation of the concept of church-state symphony in Justinian's VI novel], in XXIEzhegodnaya konferenciya PSTGU. T. 1 [XXI Annual theological conference of PSTGU, vol. 1]. Moscow, pp. 151-154 (in Russian).
Maffei D. (1964) La donazione di Costantino neigiuristi medievali. Milano.
Maffei D. (1997) "The Forged Donation of Constantine in Medieval and Early Modern Legal Thought". Fundamina, 1997, vol. 3, pp. 1-23.
Medvedev I. P. (2001) Pravovaya kul'tura Vizantijskoj imperii [Legal culture of the Byzantine Empire]. St Petersburg (in Russian).
MeyendorffJ. (1982) The Byzantine legacy in the Orthodox Church. Crestwood (Russian translation 2007).
Runciman S. (1977) The Byzantine Theocracy. London (Russian translation 1998).
Schminck A. (1986) Studien zu mittelbyzantinischen Rechtsbuchern. Frankfurt am Main.
Simon D. (1994) "Legislation as Both a World Order and a Legal Order", in Law and Society in Byzantium: Ninth-Twelfth Centuries. Washington, pp. 1-26.
Ullman W. (1970) The Growth of Papal Government in the Middle Ages: a study in the ideological relation of clerical to lay power. New York.
Zakharov G. E. (2018) "Tserkovno-politicheskaia pozitsiia rimskikh episkopov v arianskikh sporakh IV v." [The political position of the Roman bishops in the Arian controversy of the 4th century]. Vestnikdrevnei istorii, 78/1, p. 41-51 (in Russian).
