Две фонологические редкости в диалектах ижорского языка Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Н. В. Кузнецова

ИЛИ РАН, Санкт-Петербург

ДВЕ ФОНОЛОГИЧЕСКИЕ РЕДКОСТИ В ДИАЛЕКТАХ ИЖОРСКОГО ЯЗЫКА1

1. Введение

1.1. Типология фонологических и морфонологических систем финно-саамских языков

Прибалтийско-финские и саамские языки известны своими сложными морфонологическими системами чередования ступеней, которое развилось из чисто количественных и в основном фонетических альтернаций. На синхронном уровне в этих языках представлены крайне разнообразные по устройству системы количественных фонемных оппозиций и морфонологических чередований.

На одном конце континуума располагаются системы типа вепсских диалектов, где исконное чередование ступеней было утрачено полностью. Количественные оппозиции гласных и согласных в системе фонем здесь маргинальны (долгие фонемы встречаются крайне редко), а морфонологические чередования кратких и долгих согласных в основе отсутствуют [Зайцева 1981: 17, 35].

На другом конце континуума помещаются системы типа ливской. В ливском языке представлена одна из самых сложных прибалтийско-финских систем чередований в основах словоформ.

1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ (проект 11-04-00172а «Системное описание фонологии, морфонологии и синтаксиса прибалтийско-финских языков Ингерманландии» и проект 13-04-00416 «Языковые изменения в идиомах, не имеющих письменной традиции (на материале алтайских, палеоазиатских и уральских языков») и фонда Альфреда Корделина. Я хотела бы выразить признательность профессору Тартуского университета Т.-Р. Вийтсо, который в 2009 году обратил мое внимание на возможность существования тернарного контраста в современном сойкинском диалекте и предложил провести фонетические исследования. Также выражаю благодарность Е. Маркус, М. Колеру, А. Ур-манчиевой и редакторам сборника, высказавшим ценные замечания к рукописи данной статьи.

Количественные оппозиции (в том числе и тернарные) сопровождаются контрастом по наличию/отсутствию глоттализации [Viitso 1975; Lehiste et al. 2008]. Сходным является устройство многих саамских языков, генетически близких к прибалтийско-финским. Например, тернарные количественные контрасты согласных и гласных и оппозиции по наличию/отсутствию глоттализации и фарингали-зации согласного участвуют в морфонологических чередованиях в северосаамских диалектах [Sammallahti 1998: 39-60; Bals et al. 2007; McRobbie-Utasi 2007: 179-180].

Отметим, что для описания языков в этой части континуума релевантна такая просодическая единица, как стопа — последовательность от одного до трех слогов, связанных общим начальным стопическим ударением и рядом других просодических характеристик. Чем дальше те или иные финно-саамские идиомы отстоят от полюса сложных фонологических систем, тем ниже становится значимость стопы для их фонетики и фонологии.

1.2. Фонология и морфонология ижорских диалектов на фоне родственных языков

Ижорский язык2 в целом помещается в той части континуума, которая содержит более сложные по устройству системы, т. е. он ближе к языкам типа ливского и саамских.

При этом фонологические и морфонологические системы ижорских диалектов существенно различаются между собой по степени сложности. Основные различия как раз и связаны с варьированием структуры количественных оппозиций в фонологии и количественных чередований — в морфонологии.

Наиболее простым образом устроены количественные контрасты и чередования в нижнелужском диалекте. Он более всего отличается от остальных диалектов и имеет среди них самую инновационную фонологию и морфологию. Все это связано с тем, что он подвергся мощному контактному влиянию соседних близкородственных языков ареала Нижней Луги — водского, ингер-

2 В настоящее время на сохранившихся диалектах ижорского языка — сойкинском и нижнелужском — говорит около 100 человек, за отдельными исключениями, 1920-1940-х годов рождения. Еще два диалекта, хэваский и оредежский, к настоящему моменту исчезли.

манландского финского, отчасти эстонского [Лаанест 1966а: 146, 150-151; Муслимов 2005: 5, 13]3.

Наиболее сложными по структуре являются количественные контрасты и чередования в сойкинском диалекте. Между нижне-лужской и сойкинской располагаются системы ныне исчезнувших ижорских диалектов — оредежского (более простая система) и хэ-ваского (более сложная система; см. о них [Лаанест 1966а]).

1.3. Две типологические редкости в фонологии ижорских диалектов

В настоящей работе рассматриваются два типологически редких фонологических явления, связанных с развитием продления и редукции звуков. Первое из них наблюдается в сойкинском диалекте — это фонологически значимый тернарный количественный контраст согласных. Второе явление представлено в южной группе говоров нижнелужского диалекта — это фонологическая оппозиция нередуцированных модальных4 и редуцированных глухих гласных. Эти два феномена не находятся между собой в непосредственной связи и объединены в одной статье именно в силу своей типологической редкости. Статья посвящена характеристике различных аспектов этих явлений на типологическом фоне. Будет рассмотрено, в какой степени уникальны или типичны их фонетическая реализация и фонологическое устройство, а также история возникновения и дальнейшая эволюция.

В разделах 2 и 3 дается краткая фонетическая, фонологическая и типологическая характеристика этих явлений. В разделах 4 и 5 представлен анализ вероятных путей их дальнейшего развития, подкрепляемый примерами из родственных и неродственных

3 В этом смысле нижнелужский диалект может служить иллюстрацией к типологической гипотезе о наличии прямой зависимости между степенью интенсивности и длительности языкового контакта и степенью структурной простоты языков, участвующих в нем. Чем дольше и активнее язык участвует в ареальных контактах, тем проще становится его структура [Trudgill 2001; Gil et al. 2009].

4 Гласные в языках мира обычно являются модальными (modal), т. е. реализуются через периодические колебания голосовых связок. Обсуждаемые ниже глухие гласные являют собой редкий пример немодальных (non-modal) гласных, где колебания голосовых связок отсутствуют или являются непериодическими [Gordon 1998; Laver 2001].

идиомов. Раздел 6 посвящен вопросу об устойчивости указанных контрастов. Наконец, в разделе 7 говорится о значении этих контрастов на фоне общего направления просодического развития сойкинского и нижнелужского диалектов.

2. Сойкинский диалект — тернарный контраст количества

2.1. Тернарный контраст согласных в сойкинском диалекте

В системе сойкинского диалекта представлено редкое явление, обычно называемое тернарным количественным контрастом согласных. Проиллюстрируем его в интервокальной позиции перед долгим/продленным гласным: [капа]5 'курица:SG:NOM' — [каПпа] 'курица:SG:PART/ILL' — [Пппа~ Н-ппа] 'город:SG:PART/ILL'. На Рисунках 1-3 приводятся примеры спектрограмм произнесения данных словоформ информанткой AJF 1933 г. р. из дер. Гамолово. Были подобраны произнесения, сопоставимые по месту во фразовой позиции и общей длительности.

В Таблице 1 показана средняя длительность каждого из звуков ядра стопы 6 в словоформах указанных структурных типов. Для данного исследования из спонтанной речи AJF (в основном из переводных фраз) подбирались словоформы с интервокальным сонантом (п, I или т) и вторым закрытым слогом7. Для сравнения приводится также структура типа [Нпшп] 'город:SG:GEN', где третий количественный класс согласного8 представлен перед кратким гласным второго слога. Прочие количественные классы согласных

5 Для фонетической записи примеров используется финно-угорская фонетическая транскрипция.

6 Ядром двух- и трехсложной стопы считается последовательность звуков от гласного первого слога до гласного второго слога включительно.

7 Следует отметить, что длительность второго гласного в закрытом слоге в среднем на 20-30 мс меньше длительности гласного в открытом слоге. Кроме того, в идиолекте AJF оппозиция продленных и кратких гласных в неначальных слогах фактически заместилась контрастом кратких и редуцированных гласных. Результаты измерений фонетического материала от данной информантки представлены также в работах [Markus 2010: 46 (информант 5); Кузнецова 2012: 49].

8 О вариантах наименования трех количественных классов согласных, входящих в тернарный контраст, см. раздел 2.3.

не встречаются перед краткими гласными в двусложных структурах (о трехсложных см. примечание к позиции 4 в разделе 2.2).

В таблице также дается фонологическая транскрипция для каждого из структурных типов. Здесь я следую системе стопических акцентов, представленной в работах [Кузнецова 2008, 2009а: 171-173, 2009b, 2012]. Сегментный количественный контраст согласных считается бинарным: сильные (оба «долгих класса») vs. слабые (краткий класс), — а все неначальные гласные рассматриваются как фонологически краткие. Оппозицию двух «долгих» классов согласных, а также все количественные контрасты неначальных гласных я описываю как часть реализации трех супрасегментных стопических акцентов (легкого / /, тяжелого /7и сверхтяжелого /"/). Такая концепция позволяет сохранить последовательность фонологического и морфонологического описания языка (см. [Кузнецова 2009а, b]). Она также подчеркивает существующую взаимосвязь между редукциями и продлениями отдельных сегментов стопы и их зависимость от стопического ударения9.

Тернарный контраст количества в сойкинском диалекте был впервые отмечен финским исследователем А. Совиярви, который основывался на собственном фонетическом исследовании 1930-х годов [Sovijärvi 1944: 12, 14]. Существование этой оппозиции в современном сойкинском диалекте было подтверждено в работах [Кузнецова 2009а; Markus 2010, 2011], также опирающихся на инструментальные измерения.

Таблица 1. Пример тернарного контраста согласных в речи AJF

V,10. о, С/C, о, V2, о, кол-

структурный тип

мс мс мс мс мс мс во

k'anan [kanan] 'курица^с:ОЕК' 82 18 74 12 109 23 56

s4nin [si nnin] 'синий^о:ком' 116 30 120 24 91 16 50

V4nas [li nnàs] 'город^о:м' 117 22 185 26 88 16 51

l'inian [li nnän] 'город^о:СЕК' 115 24 161 27 64 10 49

9 Новые исследования некоторых фактов сойкинской фонологии, возможно, дадут основания для пересмотра трактовки оппозиции «долгих» классов на супрасегментном уровне и, соответственно, трехакцентной системы, см. примечание к позиции 4 в разделе 2.2.

10 Список сокращений и условных обозначений см. в конце статьи.

Рисунок 1. [kana]

Рисунок 2. [kañna]

Рисунок 3. [linna]

2.2. Типы позиций сойкинского тернарного контраста В современном сойкинском диалекте для смычных p, t, k и фрикативного s по совокупности фонетических, фонотактических и исторических факторов выделяется четыре основных типа позиций, в которых представлен тернарный контраст согласных. Для остальных типов согласных основных позиций всего две — (1) и (3) из списка ниже. Перечислим позиции для смычных и s:

1) в ядре вида VCV2/V CV2 в двусложной стопе: [tabä ~ taBä] 'убивать:IMP:2SG' vs. [tappá] 'поймать:PRS:3SG' vs. [tappá ~ tappá] 'убивать: INF';

2) в ядрах вида VRCV2/VRCV2, VVCV2/VVCV211 в двусложной

стопе:

[kar Dàs] 'карта:SG:IN' vs. [kartà ~ kartà ~ karttà] 'жесть: SG:PART/ILL' vs. [karttà ~ karttà] 'карта:SG:PART/ILL',

[maDà] 'спать:PRS:IPS' vs. [Ш-tà ~ Jû-tà ~ Jû-ttà] 'веник:SG:PART/ILL' vs. [i'ûttà] 'полагаться:INF';

3) в ядре вида VCV2/V CV2 в трехсложной стопе:

[ka Dajà] 'можжевельник:SG:PART/ILL' vs. [katàjà ~ katàjà ~ ka îttàjaj 'можжевельник:SG:NOM' vs. [kattojà ~ kattojà] 'крыша: PL:PART',

[maGià] 'сладкий:SG:PART/ILL' vs. [sukkia ~ sukkia] '1) рас-ческа:PL:PART; 2) расчесывать: INF' vs. [sukkia] 'носок:PL:PART';

4) в ядрах вида VRCV2/VRCV2, VVCV2/VVCV2 в трехсложной

стопе:

[karDàlë] 'карта:SG:ALL' vs. [ka rtojä ~ kartöjä ~ ka rtttöjä] 'жесть:PL:PART' / [ke-rtàmà ~ ke-rtàmà ~ ke-rtamä] 'сучить:PRS:lPL' vs. [karttöjä ~ karttöjä] 'карта:PL:PART' / [so-rttùmà ~ so-ritùmà ~ so-rttumä] 'сортировать:PRS:lPL',

[südämä] 'кормить:PRS:lPL' vs. [rïtëlë ~ rî tëlë ~ rïttëlë] ':PRS:1PL' / [lätimä ~ lätimä ~ lätimä] 'собираться:PRS:lPL' vs. [й-ttëlë ~ й-ttëlë] 'ждать:IMP:2SG' / [sü-ttimä ~ süttimä ~ süttimä] 'кормиться:PRS:lPL'.

Примечание к позиции 4: Система трех стопических акцентов, предложенная в моих предыдущих работах, не учитывала того факта, что в ядрах VRCV2, VVCV2 трехсложных стоп в сойкинском диалекте в существующих источниках 1930-1960-х гг. зафиксировано не тройное, как во всех прочих случаях, а четверное противопоставление типов распределения долгот:

1) 'первичная гемината + краткий гласный' (üttele, karttoja);

2) 'первичная гемината + долгий гласный' (süttimä, sorttüma);

3) 'вторичная гемината + краткий гласный' (rïttele, karttoja);

4) 'вторичная гемината + долгий гласный' (laltïma, kerttäma).

11 Ниже даются примеры только на структуры с долгим гласным такого типа; аналогичные примеры, содержащие дифтонги, отдельно не приводятся.

Краткие геминаты перед кратким vs. перед долгим гласным возможны и в ядре VVRCV2 трехсложной стопы: pintara 'грядка :SG:NOM' vs. kiltimä 'отказываться:PRS:lPL'. О том, что вторичная гемината в этих самых длинных типах стоп, в отличие от более коротких структур, может быть представлена перед кратким гласным, вскользь упоминается и в более ранних исследованиях [Porkka 1885: 39; Kettunen 1930: 184; Sovijärvi 1944: 14-15, 26].

Система трех акцентов не допускает возможности оппозиции краткого и долгого гласного после краткой геминаты. Однако в силу активно протекающих в сойкинском диалекте редукционных процессов (см. ниже) четверная оппозиция могла к настоящему моменту трансформироваться в иной тип противопоставления. В настоящее время мы с И. В. Бродской и Е. Б. Маркус проводим фонетическое исследование, отдельно посвященное этому вопросу. Только после получения результатов можно будет однозначно ответить на вопрос о пересмотре системы акцентов. Если четверная оппозиция подтвердится и для современного сойкинского диалекта, тернарный контраст согласных придется полностью перенести на сегментный уровень (т. е. ввести в систему фонем краткие согласные, краткие геминаты и долгие геминаты). На супрасегментном уровне останется оппозиция двух акцентов, тяжелого и легкого, аналогичных нижнелужским (см. [Кузнецова 2012]) и описывающих, в частности, долготные противопоставления неначальных гласных и дифтонгов.

Абсолютная длительность гласных и согласных в ядре стопы варьирует в зависимости от структуры. Это объясняется фонетической тенденцией к изохронности стопы, характерной для сойкинского диалекта [Кузнецова 2009а: 63, 2009b: 34; Markus 2010: 48, 50]. Эта тенденция активна и в других «стопических» прибалтийско-финских языках (см. раздел 1.1), в т.ч. в эстонском, водском, ливском. Изохронность стопы предполагает, что речевая ритмика стремится уравнять по общей длительности отрезки между стопическими ударениями вне зависимости от количества сегментов в каждом из этих отрезков (см., например, [Lehiste 1977]). В описываемом случае ее действие проявляется в том, что чем больше в стопе содержится сегментов, тем меньше абсолютная длительность каждого из них.

В частности, под действием этой тенденции в позициях (2)- (4) на первый план выходит несколько иной, по сравнению с (1), дис-тинктивный признак, различающий два «долгих» класса согласных.

В позиции (1) интервокальный согласный всегда воспринимается на слух как долгий как в словоформах типа [ta-ppä], так и в словоформах типа [ta-ppä]. В позициях (2)-(4), согласный второго количественного класса (вторичная гемината, см. Таблицу 2) часто слышится как краткий глухой. Можно сказать что его основное отличие от согласного третьего количественного класса (первичной геминаты) заключается в том, что его реализация варьирует между «краткой» и «долгой», в то время как реализация третьего класса обычно является «долгой» [Laanest 1987: 290-291; Кузнецова 2009а: 67]).

Отметим, однако, что в последние несколько десятилетий в сойкинском диалекте действует особенно сильная редукционная тенденция [Кузнецова 2009b: 33-34, 43; Markus 2011: 117]. Поэтому в синхронном состоянии указанное различие между вторым и третьим классами в позициях (2) - (4), особенно в последней, размывается. Об этом, помимо слуховых впечатлений, свидетельствуют некоторые фонетические измерения [Кузнецова 2009а: 67-68], а также имеющиеся данные по восприятию этих классов информантами (см. раздел 6.1.1). В двухстопных словоформах эта оппозиция стирается уже и в позиции 1 (см. раздел 4.5.1).

2.3. Существующие обозначения типов согласных в составе сойкинского тернарного контраста

Входящие в тернарный контраст типы согласных имеют разнообразные наименования, основанные на признаках различной природы. Используемая терминология зависит от того, в рамках какой теоретической парадигмы выполнено то или иное исследование, а также какой именно аспект согласных хотят подчеркнуть авторы. На первое место могут ставиться особенности фонетической реализации, характер фонологической оппозиции или же происхождение. В рассуждении ниже я также буду использовать различные названия, в зависимости от того, о каких конкретно аспектах согласных будет идти речь. Для удобства понимания дальнейшего изложения основные варианты названий типов согласных сведены в Таблице 2.

Таблица 2. Варианты обозначений трех классов согласных в составе сойкинского тернарного количественного контраста

класс согласных этимол. термины фонетические термины

класс 1 краткие /одиночные 1) для всех согласных: краткие/одиночные; 2) дополнительно для смычных и s: (полу)звонкие [БЛ1]

класс 2 вторичные гемина-ты 1) для всех согласных: геминаты/удвоенные /долгие; 2) конкретные типы аллофонов: краткие/кратконачальные геминаты [й] ~ полудолгие/продленные одиночные [!]; 3) дополнительно для смычных и s: глухие (могут также реализовываться как одиночные глухие [1])

класс 3 первичные гемина-ты 1) для всех согласных: геминаты/удвоенные/долгие: 2) конкретные типы аллофонов: долгие/полнодолготные геминаты [И] ~ сверхдолгие геминаты [й]; 3) дополнительно для смычных и s: глухие

Примечания. «Класс согласных» — обычно используемые для количественных классов согласных условные номера. Также частотны названия «первая», «вторая», «третья степень долготы» соответственно. «Этимол. термины» — общепринятые в прибалтийско-финском языкознании названия, характеризующие типы согласных по их происхождению. Так, «первичными» называются геминаты, восходящие к прибалтийско-финскому прауровню, а «вторичными» — геминаты, которые развились из кратких согласных в ряде прибалтийско-финских идиомов уже после распада праязыка. «Фонетические термины» — аллофоничес-кие классы абсолютной длительности, с помощью которых могут реализоваться три типа согласных. Через тильду приводятся фонетические варианты реализации той или иной согласной фонемы в разных структурах и позициях.

2.4. Типологические сведения относительно тернарного количественного контраста

В современных типологических работах перечисляется всего лишь около пяти языков, для которых тернарная количественная оппозиция предполагается с наибольшей степенью надежности. Три контрастивных степени долготы согласных указывается только для близкородственных ижорскому языков. Наиболее известны

в типологической литературе эстонский и саамские языки [Ьа<1е1^е<1, Ма<Ме80п 1996: 93; В1еу1п 2004: 201]; аналогичное явление существует и в ливском [УШ^о 1997: 231]. В качестве языков, имеющих три степени долготы гласных, называют прежде всего эстонский, а также динка (кир-аббайская семья; Южный Судан), явапай (юманская семья; США) и диалекты низинного михе (семья михе-соке; Мексика) [Ьа<Моее<1, Ма<Ме80п 1996: 320; В1еу1ш 2004: 201; МоЯоЬЫе-Ш81 2007: 185-193].

Типологическое предположение о том, что в языках может быть противопоставлено только две контрастивные степени сегментной долготы, было впервые сформулировано Н. С. Трубецким [Трубецкой 2000 (1939): 206] и затем повторялось в работах многих авторов. Обобщая, можно сформулировать эту гипотезу следующим образом. Если какой-либо количественный контраст сегментов представляется тернарным, то в действительности он всегда сопровождается дополнительными оппозициями по другим фонетическим признакам тех же или иных сегментов, либо же по просодическим признакам. Поэтому тернарный контраст количества не является единственным дистинктивным признаком фонем и не может быть целиком приписан сегментному уровню12.

Впоследствии данные экспериментальных фонетических исследований полностью подтвердили типологическую гипотезу Трубецкого на материале эстонского, ливского и саамских языков. Понятие стопы, о котором уже упоминалось выше, очень важно для описания фонетической и фонологической системы всех этих языков.

12 В частности, Н. С. Трубецкой интерпретировал известные ему по работе Е. Д. Поливанова эстонские данные как сочетание контрастов длительности и тонического контура словоформы в случае гласных и сочетание длительности с интенсивностью в случае согласных [Трубецкой 2000 (1939): 210]. Сам Поливанов, постулировавший в 1928 г. оппозицию 4 степеней количества эстонских гласных, также отметил, что различение долгот «зависит не только от чередований количества, (...) но и от музыкально-акцентуационных чередований, сопровождающих названные количественные различения: именно, каждая из степеней долготы (...) служит субстратом для осуществления своеобразной мелодии голосового тона» [Поливанов 1991 (1928): 213-214].

Для эстонского языка тернарный контраст как гласных, так и согласных заключается в пропорциональных отношениях длительностей элементов всего ядра стопы. Три основных количественных типа первого слога находятся в строго обратном соотношении с тремя типами длительности гласного второго слога. Соответственно, представлены следующие три варианта сочетаний типов первого слога и типов аллофонов неначальных гласных: сверхдолгий — краткий, долгий — краткий/продленный, краткий — продленный/долгий. В составе первого слога при этом может быть следующее соотношение гласных аллофонов и следующих за ними согласных: 1) в кратком слоге: краткий — краткий; 2) в долгом слоге: краткий — долгий, краткий — сверхдолгий, сверхдолгий — краткий, долгий — краткий, долгий — долгий (см. результаты измерений, например, в [Eek, Meister 2003-2004]).

Кроме того, в случае наличия в первом слоге долгих гласных или дифтонгов в качестве вспомогательного признака различения «трех долгот» выступает еще и характер тонирования стопы (плавно падающий для первой и второй, резко падающий — для третьей долготы). Все это было показано в ранних фонетических исследованиях эстонского языка [Lehiste 1960; Liiv 1961]13. Впоследствии их результаты были подтверждены и уточнены многими авторами, среди которых прежде всего следует упомянуть А. Ээка и Э. Мейс-тера, Д. Крулль, Э. Л. Асу(-Гарсиа), П. Липпуса. Эти более поздние работы в числе прочего выявили, что в противопоставлении «долгот» участвует и качество гласных, а также интенсивность [Eek 1973; Lippus 2011].

Для группы смычных и s, кроме этого, релевантна и второстепенная оппозиция по звонкости/глухости. Аллофоны первого количественного класса в различительных для «трех долгот» позициях являются звонкими или полузвонкими, в то время как аллофоны обоих «долгих» классов всегда глухие.

Сходная ситуация представлена в ливском и в саамских языках. Так, в ливском краткие и полудолгие согласные аллофоны возможны только перед продленным гласным второго слога, а долгие согласные

13 Самыми ранними являются фонетические исследования эстонского языка 1910-1930-х гг. Л. Кеттунена, П. Аристе, Э. Пылдре, М. Дюрана, Э. Лагеркранца, см. обзор в [ЬеЫ$1е 1960: 22-23].

аллофоны — только перед вторым кратким гласным. Кроме того, глоттализация в двусложной стопе сочетается только с долгим согласным аллофоном [Viitso 1997: 231; Tuisk 2006; Lehiste et al. 2008].

Фонетические экспериментальные исследования саамских языков также отчетливо демонстрируют взаимозависимость количества элементов либо первого слога, либо всего ядра стопы. Например, в колтта-саамском (восточная группа саамских языков) представлены три типа отношений между гласным аллофоном первого слога и следующим за ним согласным аллофоном: долгий — краткий, краткий — долгий, полудолгий — полудолгий. Длительность гласного второго слога не влияет на эти соотношения [McRobbie-Utasi 1996: 29]. Исследование северосаамского диалекта Каутокейно показывает сходные результаты. Представлены четыре основных варианта сочетаний гласных аллофонов первого слога и следующих за ними согласных аллофонов: долгий — краткий, краткий — долгий, полудолгий — полудолгий и краткий — краткий [Bals et al. 2007: 16] (длительность гласного второго слога в данном исследовании не измерялась). Фонетическое исследование инари-саамского языка, также относящегося к восточной группе, продемонстрировало в целом аналогичную взаимозависимость между длительностью первого гласного и следующего за ним согласного. Кроме того, были также выявлены взаимозависимости между длительностью этого согласного и гласного второго слога. Так, например, если гласный первого слога краткий и второй слог открытый, то были отмечены следующие соотношения согласного и гласного второго слога: долгий — краткий, полудолгий — долгий, краткий — долгий. В других структурах отмечались несколько иные соотношения согласного и гласного второго слога, однако во всех случаях те или иные корреляции были найдены, см. [Bye et al. 2009].

Таким образом, по крайней мере в случае всех языков, имеющих тернарный контраст согласных, оказывается, что оппозиция относится к уровню слога или стопы, но не к уровню отдельного сегмента (см. аналогичное утверждение в [McRobbie-Utasi 2007: 194-196]). Гипотеза Н. С. Трубецкого в этом отношении не опровергается. В таких системах представлен сложный по устройству тернарный контраст количества (three-way quantity contrast), который З. Мак-Робби-Утаси типологически противопоставляет простому тройному контрасту сегментной длительности (three-way length contrast).

Во многих случаях для подобного сложного контраста наиболее адекватным фонологическим описанием будет представление через систему супрасегментных акцентов (слоговых или стопиче-ских). При этом на сегментном уровне количественное противопоставление либо следует считать бинарным, либо вообще не постулировать (как это сделано, например, для ливского в работе [Кулешов 2012]).

В качестве языков с предполагаемым тернарным контрастом гласных в начале раздела были перечислены эстонский, динка, явапай и михе. Положение дел с «долготами» в эстонском уже было обрисовано. Что касается остальных трех языков, то здесь имеется больше оснований считать, что долгота гласного может быть единственным признаком, противопоставляющим словоформы [Ladefoged, Ма<1&е80п 1996: 320]. Однако, во всех таких случаях для безусловного доказательства необходимы экспериментальные исследования. Относительно михе и явапай такого рода работы неизвестны, поэтому наличие сегментного тернарного контраста остается здесь на уровне гипотезы. Но для языка динка было выполнено детальное фонетическое исследование, достаточно убедительно подтверждающее тернарный контраст [Яеш^еп, ОШеу 2008]. В указанной работе показано, что долгота гласного в синхронном состоянии языка не находит надежных коррелятов ни в долготе «коды» (финального согласного в односложных словах), ни в тональном контуре словоформы, ни в качестве и интенсивности гласного.

Некоторые параллели между путями эволюции количественного тернарного контраста в сойкинском ижорском и в динка обсуждаются далее в разделах 4.8 и 6.2.2.

2.5. Сойкинский тернарный контраст на типологическом фоне

Как уже было сказано, в эстонском, ливском и саамских языках количественные классы согласных не могут в одиночку различать значение словоформ. Тернарную оппозицию согласных всегда сопровождают те или иные вспомогательные фонетические противопоставления. Сойкинский диалект в этом смысле также не представляет из себя чистого случая тройного контраста сегментной длительности. Здесь тоже имеется определенный набор второстепенных противопоставлений, «поддерживающих» тернарный контраст согласных.

Во-первых, как и в эстонском языке, краткие аллофоны смычных и s дополнительно противопоставлены двум классам «долгих» аллофонов как звонкие или полузвонкие глухим: [ta ba ~ ta-Bä] 'убивать:1МР:2во' vs. [tappá] 'поймать:РК8:380', [tappá ~ tappá] 'убивать:ЮТ'. Таким образом, дляp, t, к и s количественная оппозиция не чисто тернарна, потому что в противопоставлении трех классов участвует и признак звонкости/глухости. Однако этот признак не задействован в случае других групп согласных, где длительность является единственным различительным признаком (см. примеры с n на Рисунках 1-3).

Во-вторых, в стопическом ядре с первым кратким слогом (структуры VCV2, как в [ta-Bä]) гласный второго слога подвергается существенному просодическому продлению. Данное продление (в отличие от всех прочих продленных гласных в неначальных слогах) является автоматическим. Оно всегда представлено во втором слоге ядра структуры VCV2. Сойкинский ижорский не отличается в этом отношении от многих других прибалтийско-финских языков — эстонского, финского (в некоторых его диалектах), водского, ливского.

Автоматически продлеваемый гласный в ядре VCV2 имеет б0льшую длительность, чем продленные неначальные гласные других типов ([tappa], [tappa] и др.). Подобный гласный аллофон называется в работе [Markus 2011: 109] «сверхдолгим», однако более логичным представляется называть его просто «долгим». Во многих идиолектах он не отличается по своей абсолютной длительности от долгих гласных первого слога. Развитие в языке подобного аллофона, по-видимому, связано с действием тенденции к изохронности стопы. В наиболее короткой структуре второй гласный максимально продлевается, чтобы общая длительность короткой стопы приблизилась к длительностям стоп более длинной сегментной структуры.

Таким образом, противопоставление структуры с кратким согласным классом структурам с двумя «долгими» классами основано не только на длительности интервокального согласного. Различие в длительности последующего гласного (а, возможно, и предшествующего, см. данные в Таблице 1) также играет здесь важную роль.

Однако тернарный контраст сойкинского диалекта все же отличается от перечисленных выше случаев других языков. Его уникальное положение на известном типологическом фоне заключается в том, что здесь оппозиция двух долгих классов (2 и 3) может быть контрастивной и без участия вспомогательных фонетических противопоставлений. Например:

[tappà] 'поймать:РК8:3во' vs. [tappà] 'убивать:ЮТ'; [leppà] 'отдыхать:IMP:2SG' vs. [le-ppà] 'ольха:80:РЛКТ/1ЬЬ'; [lakkà] 'мести:IMP:2SG' vs. [lakkà] 'сеновал^:РЛКТ/1ЬЬ'; [sukkà] '1. гребень:SG:PЛRT/ILL; 2. совсем (нет)' vs. [sukkà] 'носок:SG:PЛRT/ILL'.

Результаты моих собственных фонетических исследований (см. Таблицу 1 и [Кузнецова 2009а: 64; 2012: 48]), а также детальных измерений в работах [Markus 2010, 2011] показывают, что по крайней мере двусложные словоформы с ядром VCV могут быть противопоставлены только с помощью оппозиции «долгих» классов согласных. Длительность гласных первого и второго слогов не имеет здесь значимых статистических различий (см. результаты измерений в указанных работах).

В целом можно сказать, что в сойкинском диалекте мог бы быть представлен сегментный тройной контраст количества в позициях (1) и (3), если бы гласный второго слога в ядре VCV2 не отличался по длительности от продленных неначальных гласных в ядрах типа VCCV2. В позициях (2) и (4), в свою очередь, продленный неначальный гласный имеет сопоставимую длительность во всех трех типах структур. Однако в этих позициях тернарный контраст есть только у смычных и s, а у них краткий согласный аллофон является дополнительно (полу)звонким. Поэтому как в позициях (1) и (3), так и в позициях (2) и (4) сегментный тернарный контраст оказывается не вполне чистым, хотя и по различным причинам.

Все же сойкинский диалект находится ближе к чистому случаю тройного сегментного контраста длительности, чем эстонский, ливский или саамские языки. Этот идиом демонстрирует, что два «долгих» класса согласных принципиально могут быть единственными дистинктивными признаками, различающими словоформы какого-либо языка. Представляется, что это важное типологическое открытие, отчасти косвенно опровергающее гипотезу Трубецкого.

2.6. Количественные контрасты сойкинских гласных

На чисто фонетическом уровне в сойкинском диалекте существует и тернарный контраст гласных — как в начальных, так и в неначальных слогах.

В неначальных слогах в сумме представлено три четко отграниченных друг от друга количественных класса гласных аллофонов: краткий/редуцированный, полудолгий и долгий: [leppä] 'ольха:80:К0М' vs. [leppä] 'ольха:80:РЛКТ/1ЬЬ' vs. [ta-Bä] 'уби-вать:1МР:2ВО'. Однако долгий класс возможен исключительно во втором слоге ядра стопы структуры VCV2, притом что никакие другие типы аллофонов в данной позиции невозможны. Таким образом, долгий класс не находится в фонологическом противопоставлении с кратким и полудолгим классами. Последние два, в свою очередь, могут противопоставлять словоформы: [le-ppä] vs. [leppä]. Поэтому их оппозиция — это фонологическое явление.

Долгий неначальный гласный в [ta-Bä] теоретически возможно объединять в одну фонологическую сущность как с краткими, так и с продленными неначальными гласными. Обычно для ижорского (как для эстонского или водского) этот аллофон считается реализацией краткой гласной фонемы. В настоящей работе, как уже говорилось, принято описание через стопические акценты, и поэтому любые неначальные гласные считаются фонологически краткими.

В начальном слоге также имеется три основных количественных класса гласных аллофонов. С точки зрения абсолютной длительности, их можно назвать «краткими», «долгими» и «сверхдолгими» (наглядно представлены в [Markus 2011: 111]). Однако ситуация здесь во многом совпадает с описанной выше для саамских языков и эстонского. Краткий гласный аллофон возможен перед любыми количественными типами согласных: [ta-Bä], [ta-ppä], [ta-ppaj, [le-ppä] и т. д. В свою очередь, полудолгий и долгий аллофоны находятся в строгом дополнительном распределении. Долгий представлен только перед «долгими» классами согласных (вторым и третьим): [lütä] 'веник:ВО:РЛЯТ/1ЬЬ', [Füttä] 'полагаться:!^', [vüttä] 'год:БО:РЛЯТ' и др. Сверхдолгий же встречается только перед кратким согласным: [mä Dä] 'спать:РКЗ:!Р8', [sä Da] 'получать:МГ' и др. Подобное распределение возникло под действием тенденции к изохронности стопы. Долгие и полудолгие гласные аллофоны в начальном слоге естественным образом объединяются в единую фонологи-

ческую сущность — долгую гласную фонему, противопоставленную краткой.

Таким образом, в отличие от тернарного контраста согласных, тройное противопоставление гласных в сойкинском диалекте полностью соответствует общим финно-саамским моделям и является фонетическим явлением. Фонологическая оппозиция гласных бинарна как в начальных, так и в неначальных слогах, а появление третьего класса — это одно из проявлений действия фонетической

14

тенденции к изохронности стопы14.

3. Нижнелужский диалект — глухие гласные фонемы

3.1. Фонологический контраст модальных кратких и глухих редуцированных гласных в южных нижнелужских говорах

Из всех ижорских территориальных вариантов редукция неначальных гласных представлена на наиболее продвинутом этапе в нижнелужском диалекте. Самыми инновационными в этом смысле являются нижнелужские южные говоры, непосредственно граничащие с ареалом распространения эстонского языка. Можно сказать, что редукция в этих говорах «шагнула» на целых три шага вперед по сравнению с сойкинским диалектом (см. схематическое представление в [Ки2пе180уа 2011: 192; Кузнецова 2012: 96]). На первом этапе краткие неначальные гласные, подвергающиеся количественной редукции, начали выпадать в определенных позициях в беглой речи. На втором этапе часть кратких неначальных гласных (а, а, иногда е) стала подвергаться не проясняемой в тщательной речи качественной редукции, что привело к формированию особой фонемы шва (э). Продленные неначальные гласные, в свою очередь, стали нередко реализовываться как краткие. На третьем этапе из рефлексов кратких неначальных гласных в тех позициях, где возможно их окказиональное выпадение в речи, сформировалась

14 Фактически и каждый из «долгих» классов согласных под действием той же тенденции к изохронности стопы имеет несколько разную длительность перед краткими и долгими гласными. Поэтому можно считать, что у согласных, по крайней мере в позиции (1), имеется целых пять фонетических классов абсолютной длительности (см. их иллюстрацию в [Markus 2011: 112]), изоморфных трем фонетическим классам длительности гласных аллофонов.

подсистема редуцированных гласных (Г, ё, и, о, о, й, э). В свою очередь, все продленные неначальные гласные (кроме второго гласного в ядре УСУ2) полностью сократились.

Таким образом, в южных нижнелужских говорах в начальных слогах корневых морфем представлена оппозиция кратких и долгих гласных, а в неначальных — контраст кратких и редуцированных. Например: шН 'огонь:80:К0М' У8. ШИ 'ветер:80:ШМ' У8. sШ'i 'су-дить:РЯ8:380'. При этом неначальные краткие гласные фонетически реализуются как продленные во втором слоге ядра УСУ2 ([1иТ1]) и как краткие — во всех остальных позициях и т. д.). Поскольку

ни в каких фонологических контекстах три количественных класса гласных не могут быть противопоставлены одновременно, оппозиция является тернарной исключительно на фонетическом уровне. Эта ситуация аналогична положению дел с гласными в сойкинском диалекте (см. раздел 2.6).

Редуцированные гласные южных говоров нижнелужского диалекта представляют собой типологическую редкость в том отношении, что они часто произносятся как глухие ([Ш1Г]). При этом они являются самостоятельными фонемами, которые находятся в оппозиции к кратким модальным гласным (/, e, и, о, o, u, a, а). Так, например, сойкинская оппозиция [кикко] 'петух:БО:КОМ' vs. [кикко] 'петух: 80:РЛЯТ/1ЬЬ' реализуется в южных говорах нижнелужского диалекта как [кикко (~ кик)] У8. [кик^]. Характер реализации гласного второго слога является единственным дис-тинктивным признаком, противопоставляющим словоформы этой минимальной пары. Примеры их произнесения информантом КБР 1924 г. р. из деревни Ванакюля приведены на Рисунках 4 и 5.

Рисунок 4. ки^о [киккб] Рисунок 5. ки!ю [ки-кко]

т™ (в) Тнле (я)

С артикуляторной точки зрения форма резонатора при «глухой» фонации аналогична его форме при обычной (модальной) фонации. Однако голосовые связки при этом не работают, и звук возникает за счет трения воздушного потока о края приоткрытой голосовой щели. В зависимости от величины ее раствора, «глухая» фонация располагается на континууме от нулевой (nil), через придыхательную (breathy) и до шепотной (whisper) [Laver 1994: 189-191]. C акустической точки зрения, нулевая форманта Fo у таких гласных отсутствует. Имеющиеся у придыхательной и шепотной фонации первая и вторая форманты располагаются в тех же полосах частот, что и у модальных гласных, но колебания являются непериодическими. Следует все же отметить, что ижорские редуцированные гласные полностью оглушаются не в каждом произнесении, особенно в медленной речи. В начале произнесения такого гласного может быть представлен небольшой участок модальной фонации (периодических колебаний).

Глухие гласные в южных нижнелужских говорах были обнаружены эстонским исследователем Ю. Мягисте [Magiste 1925: 82, 85]; они также упоминаются в работах П. Аристе [Ariste 1965a, 1965b, 1969: 173].

3.2. Типологические сведения о глухих гласных фонемах

До настоящего времени не установлено языков, в которых фонологический контраст глухих и модальных гласных был бы надежно подтвержден. Подобная оппозиция, возможно, существует в таких диалектах восточнокересского языка (кересская семья, США), как кева (или санто-доминго) и тамаия (или санта-ана), а также в малто (или пахариа; дравидийская семья, Индия). Ее реконструируют и для пракересского языка. Кроме того, в качестве возможных кандидатов на наличие такой оппозиции часто называют ик (куль-якская семья; Восточный Судан), языки ниши (или дафла; сино-тибетская семья; Индия), а также, с меньшей степенью уверенности, юте (или южный паюте) и команче (юто-ацтекская семья, США) [Mahapatra 1979: 203-205; Jakobson, Waugh 1987: 138-139, со ссылкой на работы Дж. Гринберга; Ladefoged, Maddieson 1996: 315; Gordon 1998; Blevins 2004: 199-201]. Глухие гласные фонемы с нулевой фонацией, возможно, представлены в позиции абсолютного начала словоформы в языке ачуар-шивиар (хиварская семья, Эквадор) [Kohlberger 2014]. Согласно [Kohlberger, устное сообщение], они реализуются только

через артикуляторный жест, соответствующий тому или иному гласному, но без какой-либо реальной фонации. Фонация начинается только на этапе акустического переходного участка к следующему согласному. Однако и для этого случая необходимы подтверждающие его экспериментальные исследования.

3.3. Нижнелужские глухие гласные на типологическом фоне Дж. Блевинс описывает два основных пути возникновения глухих гласных. Первый вариант — это оглушение модальных гласных в соседстве с глухими согласными (шумными, особенно И). Второй вариант — это оглушение редуцированных аллофонов, обычно происходящее в позиции исхода словоформы или фразы [В1е^га 2004: 199].

Глухие гласные, возникшие первым способом, т. е. через полное или частичное оглушение в позиции перед преаспирированными смычными, представлены, например, в северогерманских и саамских языках. Некоторые исследователи даже считают, что в упоминавшемся выше колтта-саамском, а также в исландском, фарерском, некоторых норвежских и шведских диалектах имеются контрас-тивные глухие гласные, однако в большинстве работ это предположение опровергается ^Ьегшап 1982: 90-117; МсЯоЬЫе-№^1 1991].

В нижнелужском ижорском представлен второй путь развития глухих гласных. Нижнелужский, как и другие ижорские диалекты, имеет стопическую структуру, хотя просодическое единство стопы здесь уже не так отчетливо выражено. Глухие редуцированные гласные обычно представлены в позиции исхода конечной или неконечной стопы. Например: [ШЧо] 'девочка:БО^ОМ', [ауаЙй] 'открываться:РБТ:3БО', ^икйго] 'сахар:БО:Ш', [И^аЬ'ушгпе] 'при-бавляться:№^7:8О:КОМ\

Редкой чертой нижнелужского ижорского на типологическом фоне является тот факт, что глухие гласные встречаются здесь и в неконечной позиции второго слога трехсложной стопы. Например: [^hmJsed] 'человек: PL:NOM', ЦаЫНеШ:] 'охлаждать:1РБ:РКБ', [к^кб-Ьишкпе] 'сдираться:NMLZ:SG:NOM'. Подробная схема возможных для этих гласных позиций представлена в работах [Kuznetsova 2011: 189; Кузнецова 2012: 59-60].

Основная проблема в том, чтобы постулировать глухие гласные фонемы в тех случаях, когда они развились независимо от соседства тех или иных согласных, заключается в том, что такие гласные обычно являются еще и редуцированными. Поэтому

с фонологической точки зрения их можно считать как редуцированными, так и глухими. Таково положение дел и в нижнелужском ижорском. Я предпочитаю фонологически трактовать ижорские гласные как редуцированные. Фонема шва встречается здесь и в тех позициях, где по структурным причинам она не может выпадать, например: [1ашэ2] 'овца:БО:КОМ'. В таких случаях шва произносится как фонетически редуцированный, но не глухой гласный. На этом примере видно, что редуцированный характер гласных и в синхронии проявляет себя как основной признак, обуславливающий их оглушенность в некоторых, но не во всех контекстах.

Таким образом, нижнелужский диалект также не представляет абсолютно чистого случая фонологически значимых глухих гласных фонем.

4. Пути эволюции тернарного контраста

4.1. Два основных пути развития тернарного контраста На примерах различных языков выявляется два основных

варианта трансформации тернарного контраста. Это либо восстановление бинарности оппозиции, либо переход тернарного контраста с сегментного на супрасегментный уровень. Рассмотрим каждый из случаев применительно к ижорскому более подробно.

4.2. Восстановление бинарности оппозиции

Авторы статьи о языке динка высказывают следующее суждение о судьбе тернарных оппозиций:

Языки могут развивать тернарный контраст гласных, но единственный путь вперед в диахроническом смысле — это путь назад: если тернарный контраст развился, он может сохраняться, находясь под давлением угрозы реорганизации, но всякое дальнейшее увеличение количества контрастов маловероятно, поскольку фонетическая дистанция между категориями может оказаться слишком мала [Яет^еп, вШеу 2008: 340-341].

Дж. Блевинс сформулировала еще более определенную типологическую гипотезу, что наиболее вероятный диахронический переход в случае тернарного контраста — это слияние второй и третьей по длительности категорий в одну «долгую» [В1еут8 2004: 202].

Эволюция тернарной оппозиции по ижорским диалектам будет рассмотрена ниже в свете данной гипотезы. В разделе 4.3

говорится о наиболее вероятной исходной ситуации в праижор-ском языке. В разделе 4.4 ижорское междиалектное варьирование в отношении тройного противопоставления рассматривается на фонетическом уровне, а в разделе 4.5 — на фонологическом. Раздел 4.6 посвящен особенностям развития ижорского тернарного контраста на типологическом фоне. В разделе 4.7 дополнительно затрагивается вопрос о взаимовлиянии ижорского и водского языков в отношении развития тернарной оппозиции.

4.3. Вопрос о наличии тернарного контраста в праижорском

языке

Для того, чтобы проследить путь развития тернарной оппозиции по ижорским диалектам, необходимо ответить на вопрос, какова была в этом отношении ситуация на праижорском уровне. Отталкиваясь от этой гипотетически исходной ситуации, можно затем описать развитие контраста в каждом из диалектов вплоть до их синхронного состояния.

Время развития тернарного контраста в ижорском языке связано со временем появления т. н. «вторичных» геминат, которые дали второй количественный класс согласных в позициях (1) - (4) в современном сойкинском диалекте (см. Таблицу 2).

А. Лаанест предполагает, что возникновение вторичных геминат произошло не позже праижорского периода. При этом в позиции (1) геминаты могли развиться раньше, чем в остальных случаях ([Лаанест 1966а: 23-29; 1978: 136, 320-323], см. также предположения А. Совиярви и Л. Кеттунена в [Sovijarvi 1944: 84-90]). Вторичная геминация в позициях (2) -(4) представлена в большинстве вариантов ижорского языка. При этом очевидных контактных влияний, которые могли бы вызвать ее возникновение в ижорском, не прослеживается. В позиции (2) такая геминация встречается в юго-западных диалектах финского языка, а в позиции (3) — в некоторых эстонских диалектах. И те, и другие не примыкают непосредственно к территории распространения ижор-ского языка (о водском см. раздел 4.7). Вторичная геминация в позиции (4) характерна из всех прибалтийско-финских языков, по-видимому, только для ижорского [Лаанест 1966а: 25, 29-30].

Более того, случаи, где вторичная геминация в синхронии отсутствует в ижорских диалектах, находят достаточно убедительное объяснение (см. 4.6). Поэтому отнесение развития вторичных геминат

к праижорскому периоду представляется вполне обоснованным. Возможно, праижорская вторичная геминация была еще фонетическим явлением [Лаанест 1978: 123]. Впоследствии она фонологизовалась по ижорским диалектам различным образом.

Не во всех случаях детали устройства и развития количественных контрастов в ижорских диалектах понятны до конца (прежде всего в силу недостатка данных по исчезнувшим идиомам). В следующем разделе собраны все известные сведения на эту тему про каждый из диалектов.

4.4. Фонетическая реализация вторичных и первичных геминат в ижорских диалектах

Прежде чем обратиться к вопросу о фонологическом устройстве количественных контрастов в ижорских диалектах, следует вначале осветить фонетическую составляющую вопроса.

Рассмотрим количественные типы согласных аллофонов, которые зафиксированы по ижорским диалектам в четырех позициях сойкинского тернарного контраста, приведенных в 2.2. Для сой-кинского и нижнелужского диалекта я использую собственные полевые материалы, особо отмечая расхождения с более ранними описаниями. В случае исчезнувших хэваского и оредежского диалектов я опираюсь на данные А. Лаанеста15 и П. Аристе, прежде всего на работы [Лаанест 1966а: 20-30, 1966Ь, 197816: 71-73, 121-136; ЛЙ81е 1960: 66, Ьаапе81 1960, 1968, 1987: 288-291]. В настоящем разделе я отталкиваюсь от происхождения согласных и поэтому оперирую теми названиями классов, которые отражают их этимологическую характеристику (см. Таблицу 2).

Во всех ижорских диалектах в указанных четырех позициях в определенных случаях сохранились этимологически краткие со-

15 Фонетическая верификация сведений Лаанеста теоретически возможна, поскольку в архивах Центра исследования языков Финляндии в Хельсинки и Института эстонского языка в Таллине хранится достаточно много сделанных им аудиозаписей хэваского диалекта; в таллинском архиве имеется также одна запись оредежского диалекта.

16 Докторская диссертация А. Лаанеста была впоследствии дополнена и издана на эстонском языке как [Ьаапе81 1986]. В настоящей работе ссылки приводятся на русскоязычный текст диссертации, однако тот же самый материал можно найти и в эстоноязычной монографии.

гласные (класс 1). Различается лишь ситуация с набором «долгих» количественных классов (2 и 3). Поэтому в Таблице 3 представлено только такое междиалектное варьирование типов аллофонов, которое этимологически соответствует сойкинским «долгим» классам. Вначале приводится пример на сойкинскую пару словоформ, содержащих вторичную vs. первичную геминату. В последующих столбцах даются аллофоны, которые зафиксированы в тех же структурах на месте сойкинских вторичных и первичных геминат в других диалектах.

Таблица 3. Варьирование противопоставления вторичных и первичных геминат по ижорским диалектам в позициях (1 ) -(4)

№ втор. у«. перв. гем. (сойк.) хэв. оред. н.-л.

(1) ^•рра] (по Лаанесту, ~ ^-рра1]) vs. ^-рра] РР (~ ^Р редко) РР РР

(2) [кайа ~ кайа ~ кайа] У8. [каг11а ~ каг1Ь1а] t ~ а2 / 1 ~ t ~ 11 vs. 11 13 vs. 11

(3) [каЧгуа ~ кайуа ~ ка-1^1а|а] vs. [ка^а ~ ка^а] 11 (~ й редко) а2 / 11 (~ 1 редко) vs. 11 1 / (И редко4) vs. 11

(4) а) современная ситуация: [ка^а ~ кат^а ~ каг^а] vs. [ka•rt1бja ~ ka•rttбja]; б) по Совиярви и Лаанесту5: 1 ~ t (~ й редко) vs. t ~ 11 а2 / t (~ 1) vs. 11 13 vs. 11

Примечания. «№» — номер позиции в соответствии со списком, приведенным в 2.2. «Втор. vs. перв. гем. (сойк.)» — примеры на фонетическую реализацию вторичных vs. первичных геминат в сойкинском диалекте (отличия современной ситуации от зафиксированных ранее отмечаются особо). «Хэв.», «оред.» и «н.-л.» — аллофоны, зафиксированные в тех же структурах на месте сойкинских вторичных и первичных геминат в хэваском, оредежском и нижнелужском диалектах. Жирным выделены наиболее частотные типы аллофонов. Тильда (~) передает фонетическое варьирование аллофонов одной фонемы. Отсутствие значка «vs.» в клетке таблицы означает, что противопоставление первичных и вторичных ге-минат в данном случае полностью отсутствует. Для хэваского и оредежского диалектов дается транскрипция, приводимая А. Лаанестом и П. Аристе.

1«Кратконачальные геминаты характерны преимущественно для сойкинского диалекта. Но и там могут выступать геминаты с полной

долготой, особенно в восточной части ареала; в говоре деревни Коско-лово, (...) который по некоторым чертам сходен с нижнелужским диалектом, почти регулярно произносятся геминаты с полной долготой» [Лаанест 1978: 123]. 2В данных позициях в оредежском диалекте наличие вторичных геминат на месте кратких представлено непоследовательно. 3В данных позициях в нижнелужском диалекте не произошло развития вторичных геминат из кратких. 4 В данной позиции вторичные геминаты представлены в единичных случаях, см. 4.5.3. 5Аллофоны, зафиксированные в работах [Боууат 1944: 15; Лаанест 1966а: 29-30, 1978: 131-135].

Первичные геминаты образовали долгий класс согласных во всех ижорских диалектах. Что касается вторичных геминат, то развитие долгого класса на месте краткого последовательно произошло во всех четырех позициях только в сойкинском и хэваском диалектах. В оредежском диалекте в позициях (2)-(4) появление долгого класса было менее регулярным В нижнелужском диалекте вторичные геминаты последовательно сформировались только в позиции (1). Вопрос о фонологической бинарности или тернарности контраста в каждом из диалектов будет рассмотрен в следующем разделе.

4.5. Структура фонологического количественного контраста по ижорским диалектам

На основе имеющегося фонетического материала попытаемся представить картину фонологического устройства количественных контрастов согласных по ижорским диалектам. Рассмотрим последовательно каждый из диалектов.

4.5.1. Сойкинский диалект. Безусловный тернарный контраст согласных в синхронии представлен только в сойкинском диалекте. Если считать, что такой контраст существовал уже в праижорском, то сойкинский диалект является в этом отношении наиболее консервативным вариантом ижорского языка.

А. Лаанест делает эксплицитный вывод о том, что вторичные сойкинские «кратконачальные геминаты ~ полудолгие» (т. е. согласные класса 2) следует считать особыми фонологическими единицами. Они противопоставлены как кратким согласным (т. е. классу 1), так и «полнодолготным геминатам» (т. е. классу 3) [Ьаапе81 1987: 291].

При этом Лаанест указывает на полное исчезновение тернарного контраста по крайней мере в переходном сойкинско-ниж-нелужском говоре деревни Косколово, а также в восточной части

сойкинского ареала [Лаанест 1978: 123] (имеются в виду говоры по р. Систа, отличающиеся от собственно-сойкинских и по другим изоглоссам). По-видимому, то же самое можно сказать и о самых южных сойкинских деревнях, непосредственно примыкающих к говору Косколово. Подробного исследования этих говоров на предмет наличия тернарного контраста не проводилось. Однако, например, М. Гордон, исследовавший архивные записи 1960-х годов спонтанной речи информантки из д. Югантово, не обнаружил в данном идиолекте тернарной оппозиции согласных [Gordon 2009: 96]. Различие двух «долгих» классов оказалось практически нивелировано и в идиолекте информантки из д. Пахомовка из той же южной зоны в исследовании [Markus 2010: 42-44; информант 4].

Кроме того, тернарный контраст имеет тенденцию к исчезновению из длинных структур и в той части сойкинского диалекта, где он еще сохраняется в более коротких структурах. Так, например, по данным Е. Б. Маркус, в двустопных словоформах оппозиция двух «долгих» классов нейтрализуется даже в позиции (1). Длительность геминаты оказалась одинаковой в словоформах, состоящих из двусложной и односложной стопы—типа [katäma:] 'накрывать :SUP' (первичная гемината) и типа [makama:] 'спать^ЦР' (вторичная гемината) [Markus 2010: 48-49].

По данным А. Совиярви, еще в 1930-е годы тернарный контраст был представлен дальше границы первого и второго слогов (см. пример на границу третьего и четвертого слогов в [Sovijärvi 1944: 12, 14]). В современном сойкинском диалекте на границе как второго -третьего, так и третьего-четвертого слогов противопоставление размыто или, возможно, уже исчезло. Здесь вторичные геминаты, а иногда (в случае фонем, для которых отсутствует вспомогательный признак звонкости/глухости) и первичные нередко реализуются вообще как краткие. Особенно это касается позиции после дифтонга или сонорного (подробнее см. [Кузнецова 2009а: 178, 240-242])17.

17 Это предварительные заключения, основанные на слуховых впечатлениях. В настоящее время мы с Е. Б. Маркус проводим специальное фонетическое исследование относительно контраста геминат в позициях дальше границы первого и второго слога. Однако, например, уже у А. Лаа-неста имеются примеры варьирования кратких и долгих согласных на месте этимологических первичных геминат в суффиксах аллатива имен, 1 лица множественного числа глаголов и номинатива множественного

Примеры на границу второго и третьего слогов: [паОго]|ра] 'смешить:1МР:2БО' (краткий) vs. [na•Groita ~ паОго;[1Е1а] 'смешитыМ7' (первичная гемината) У8. [а уап1о ~ а уапОо] 'прорубь:ILL' (вторичная гемината);

[а^аша] 'гнать:БиР' (краткий) vs. [а^аш a ~ а^аша] (первичная гемината) 'гнать:PRS:lPL'.

Примеры на границу третьего и четвертого слогов: [киБот1ге:1] 'ткать:NMLZ:SG:AD' (краткий) vs. [оррШй§а: ~ оррШ駧а:] 'учиться: IPS:PRS' (первичная гемината) vs. [эд^аЬгиа] 'старинный: PL:PART' (вторичная гемината);

[o•nnëtt5шa:l] 'несчастный:SG:AD' (краткий) vs. [и йё1еш а: ~ ййё1е:ша ~ ийё1е:ша] 'ждать:PRS:lPL' (первичная гемината) vs. [ийёЬш а: ~ ийёЬша:] 'ждать:SUP' (вторичная гемината).

Во всех основных позициях при исчезновении тернарного контраста в сойкинском диалекте, согласно гипотезе Дж. Блевинс, происходит совпадение классов 2 и 3 в один «долгий»18.

4.5.2. Хэваский диалект. Исчезнувший хэваский диалект был достаточно основательно изучен А. Лаанестом. Он пришел к выводу о том, что постулировать здесь три количественных класса согласных нет оснований. В случае позиции (1) не наблюдается различий в реализации первичных и вторичных геминат — и те, и другие, как правило, произносятся как «полнодолготные» (т. е. как класс 3). В позиции (2), с одной стороны, хэваские вторичные геминаты часто произносились не как полудолгие или краткие согласные, а именно как геминаты (т. е. долгие). С другой стороны, в длительности первичных геминат в этой позиции, наоборот, наблюдались колебания в сторону появления более кратких вариантов [Laanest 1987: 291]. Лаанест сделал вывод, что, по-видимому, и в этой позиции два количественных «долгих» класса совпали

числа активных причастий прошедшего времени в [Лаанест 1966а: 68-69, 72, 124-125, 135].

18 В позициях дальше границы первого и второго слогов, как видно из примеров выше, есть тенденция к слиянию обоих долгих классов (особенно второго) с кратким. Это связано, по-видимому, с тем, что редукция в неначальных слогах значительно сильнее, чем в начальных. Окончательные выводы о динамике трансформации геминат в этих позициях можно будет сделать только после анализа результатов фонетического исследования (см. предыдущую сноску).

в один: «в хэваском диалекте вторичные геминаты фонетически похожи на первичные» [Лаанест 1966b: 20]. Отрицая наличие тернарного фонологического контраста в системе хэваского диалекта, Лаанест, очевидно, имплицитно подразумевал совпадение «долгих» классов и для прочих позиций (ср. тж. запись примеров из хэваского диалекта на позиции (3) и (4) в работе [Лаанест 1978: 72, 131-135]).

Специального фонетического исследования, подтверждавшего бы выводы Лаанеста относительно хэваского диалекта, никогда не проводилось. В любом случае направление развития тернарного контраста здесь аналогично сойкинскому: во всех случаях совпадают в один два «долгих» класса.

4.5.3. Нижнелужский диалект. Тернарный контраст полностью отсутствует в наиболее инновационном нижнелужском диалекте. Здесь в синхронии существует бесспорно бинарное противопоставление кратких и долгих согласных.

Можно добавить, что для смычных и s произошло дополнительное расщепление единой в других диалектах оппозиции по долготе/краткости и глухости/звонкости (ср. 2.5). На ее месте появились две бинарные оппозиции: звонких кратких vs. долгих согласных и глухих кратких vs. долгих согласных [Кузнецова 2008, 2009а: 174-176]. Ср., например, пары [sata] 'сто^:ШМ' — [sattá] 'ct^SGíART/ILL', [sa-dá] 'сад' — [sa-ddá] ^:SG:PART/ILL'. Те же самые формы в сойкинском диалекте будут выглядеть как [saDá] — [sattá] и [sä- dú] — [sä tü] (ILL) / [sä tua] (PART).

Интересно, однако, направление развития тернарного контраста в нижнелужском диалекте. «Вторичные» геминаты последовательно развились здесь только в позиции (1). Ср., например, нижнелужскую пару [tapä] 'убивать:IMP:2SG' vs. [tappá] 'поймать: PRS:3SG' и 'убивать: INF', с сойкинским тройным контрастом, приведенным в 2.2.

В позициях (2)-(4) практически во всех случаях на месте сойкин-ских и хэваских вторичных геминат представлены краткие согласные. Ср. нижнелужские примеры (приводятся по северным нижнелужским говорам): [mäta] 'спать:PRS:IPS' — [Iota] 'веник:SG:PART/ILL', [katájá] 'можжевельник:SG:PART/ILL' — [katájá] 'можжевельник^^ОМ', [pe• rt'ille] 'комната:SG:ALL' — [kertcjá] 'раз:PL:PЛRT'. В сойкинском диалекте первая словоформа каждой пары содержала бы краткий согласный (класс 1), а вторая — вторичную геминату (класс 2).

А. Лаанест высказал неоднозначное мнение относительно подобных случаев отсутствия вторичной геминации в нижнелужском диалекте. Он считает, что либо геминация могла исчезнуть под контактным влиянием финских и водских говоров района Нижней Луги, либо же здесь ее «вообще никогда не существовало» [Лаанест 1966а: 28]. В более поздней диссертационной работе он, по-видимому, склоняется к первому предположению [Лаанест 1978: 307, 311].

Мне оно также представляется более вероятным. Вторая гипотеза противоречила бы правдоподобному тезису о том, что вторичная геминация развилась не позднее праижорского пери-ода19. Кроме того, в нижнелужском диалекте все же отмечены редкие примеры вторичных геминат не только в позиции (1). Во всех таких случаях геминация представлена непоследовательно по говорам и даже внутри идиолектов. В Таблице 4 приводятся структурно сопоставимые примеры на несколько типов позиций из северных, восточных, западных и южных нижнелужских говоров.

Таблица 4. Появление вторичных геминат в нижнелужских говорах за пределами позиции (1)

пран.-л. реконструкция сев. вост. зап. южн.

*olisi ~ *olijaisi 'быть:CND:3SG', *manisi 'уходить:CND:3SG', 'уходить:CND:3SG', *varaine 'ранний' o1iz ~ o1ijai s, varrai п olliz olliz tulliz manniz

*olisit ~ *olijaisit 'быть:CND:2SG', *olisin 'быть:CND:1SG', *manisit 'уходить:CND:2SG' o1isid ~ oHjai sid o1isid o1isin ollisid manni- sit o1isid

19 Эта гипотеза все же может быть правдоподобной в том случае, если не считать нижнелужский диалект одним из исходных вариантов ижорского языка. Нижнелужский диалект, возможно, является идиомом, возникшим в процессе смены водью своего родного водского языка на ижорский (этот процесс наблюдался и в XX веке, см. раздел 4.7). В таком случае нижнелужский мог возникнуть значительно позже, чем остальные ижорские диалекты, и исходно представлять ту систему вторичной геминации, которая сложилась в локальных водских идиомах к моменту перехода води на ижорский.

*elajaisitta 'жить:с^:2РЬ', *olijaisivat 'быть:с^:3РЬ', *manisimma 'уходить:с^:1РЬ' elajaisitta olijai si-vad manisim manni- sim' manni- sim

*varemmas ~ *varempi 'рано:смр' varemmas var'empi var'em-P'i varrap'i

*onnettoma 'несчастный:80:рлкт/1ьь', *pravittama 'чинить-SUP' onnetto-ma pravittama ~ pravittam a onnet-tomma onnet-tomma

Примечания. В первой колонке реконструируемые словоформы приводятся в условно-фонологической транскрипции, в прочих колонках — в фонетической. Жирным шрифтом выделены вторичные геминаты. «Пран.-л. реконструкция» — реконструкции и глоссы форм, приведенных в каждой из строк. В данном случае реконструируется фонологический облик словоформ не ранее пранижнелужского периода. «Сев.» — идиолект информантки ZPS 1933 г. р. из дер. Липово. «Вост.»—идиолект информанта PMF 1923 г. р. из дер. Краколье. «Зап.» — идиолект информантки NPS 1927 г. р. из дер. Большое Куземкино. «Южн.» — идиолект информанта NDP 1924 г. р. из дер. Ванакюля.

Интересно отметить, что в приведенных примерах вторичные геминаты встречаются в позициях как совпадающих, так и не совпадающих с другими диалектами. В первых двух строках представлены примеры на позицию (3), а в последней — на позицию на границе третьего и четвертого слогов перед исходно долгим гласным в четырехсложных словоформах (ср. 4.5.1; см. тж. [Кузнецова 2012: 56-57]). В этих случаях вторичные геминаты имеются и в других ижорских диалектах. Однако наличие таких геминат в примерах третьей и четвертой строки — уникальный для ижорского языка случай. Поскольку в синхронии во всех приведенных нижнелужских примерах представлено варьирование наличия и отсутствия геминаты, в фонологической пранижнелужской транскрипции формы условно реконструированы без вторичных геминат. Долгие согласные в формах третьей, четвертой и, возможно, второй строки — это скорее всего действительно позднее явление, связанное с развитием отдельных нижнелужских говоров. Однако в части случаев нижнелужские геминаты вполне могут быть наследием праижорского периода. Это можно предполагать по крайней мере относительно форм

первой и последней строки, где геминация представлена наиболее последовательно.

В любом случае интересен тот факт, что, несмотря на сравнительную редкость вторичной геминации в нижнелужском диалекте, она отчасти является в диалекте живым явлением. Вторичные геминаты продолжали формироваться здесь даже уже после того, как произошло разделение нижнелужского диалекта на отдельные говоры. С одной стороны, этот процесс мог происходить под влиянием морфонологического выравнивания по аналогии с другими формами парадигмы. Однако он может служить и одним из косвенных свидетельств того, что фонетическая вторичная геминация была распространена в самых различных позициях уже на пра-ижорском этапе. Впоследствии же она исчезла из нижнелужского диалекта в большинстве позиций, по-видимому, под воздействием контактного влияния (см. 4.6.1).

4.5.4. Оредежский диалект. Ситуация с оредежским диалектом наименее понятна. А. Лаанест застал его практически исчезнувшим и исследовал значительно более поверхностно, чем остальные ижорские диалекты. На основе имеющегося материала он все же предполагает отсутствие тернарного контраста и для оредежского диалекта. «В хэваском, оредежском и в нижнелужском диалекте количественная оппозиция между первичными и вторичными геми-натами практически или полностью исчезла» [Laanest 1987: 290].

О позиции (1) Лаанест пишет, что в оредежском, как и в нижнелужском диалекте, вторичные геминаты наиболее последовательно реализуются как «полнодолготные» (т. е. как класс 3) [Лаанест 1966а: 23].

Что касается прочих позиций, то способ фонетической записи Лаанестом оредежских примеров на первичные и вторичные геми-наты (см. Таблицу 3) мог бы заставить предположить, что в их произношении существует такая же разница, как и в сойкинском диалекте. Первичные геминаты Лаанест всегда записывает как долгие, а вторичные, особенно в позициях (2) и (4), — то как долгие, то как полудолгие, то иногда как краткие. Однако в ранней статье [Laanest 1960: 182] экплицитно указывается, что вторичные геми-наты в оредежском диалекте обычно реализуются именно как долгие согласные в том числе и после долгого первого слога (т. е. как раз в позициях (2) и (4)). В своей поздней работе об ижорской

фонологии Лаанест пришел к выводу, что в оредежском диалекте, как и в нижнелужском, вторичные геминаты, по-видимому, совпали в произнесении с первичными [Laanest 1987: 289] (в тех случаях, где они вообще развились из кратких согласных)20. Таким образом, очевидно, тернарный контраст исчез (или почти исчез) и в оре-дежском диалекте.

При этом в позициях (2) - (4) в оредежском диалекте вторичная геминация развилась не вполне последовательно (однако значительно в большем объеме, чем в нижнелужском диалекте). В данных позициях зафиксировано варьирование наличия и отсутствия геминат по различным лексемам и грамматическим формам.

В случае оредежского диалекта, однако, не вполне понятно, возникла ли такая ситуация по внутри- или внеязыковым причинам. С одной стороны, по предположению Лаанеста, непоследовательность оредежской геминации свидетельствует о том, что диалект начал обособляться тогда, когда «этот тип геминации в ижорском языке еще полностью не сформировался» [Лаанест 1966а: 28]. По-видимому, имеется в виду, что геминация в этих позициях была тогда еще фонетическим явлением и процесс ее фонологи-зации не был завершен.

Кроме того, вторичная геминация была, очевидно, в целом слабее фонетически выражена в оредежском, чем в других диалектах. В. Поркка, оперировавший ижорскими данными конца XIX века, указывает, что даже в позиции (1) оредежская вторичная геминация «в некоторых случаях слышалась очень слабо», а в позиции (3) часто отсутствовала [Porkka 1885: 37-38].

Таким образом, в оредежском диалекте второй количественный класс мог впоследствии частично совпасть обратно с первым классом по той причине, что он не успел отдалиться от него на достаточную фонетическую дистанцию. В эстонском, на основании которого делает выводы об эволюции тернарного контраста Дж. Блевинс, длительность второго класса, наоборот, значительно ближе к длительности третьего класса, чем первого. Поэтому исходя

20 В некоторых работах Лаанест все же указывал, что в хэваском и оредежском диалектах вторичные геминаты иногда произносятся как «кратконачальные» [Laanest 1960: 182, 1966a: 23, 1966Ь: 20] — в отличии от нижнелужского диалекта, о котором он никогда не писал, что здесь возможна «кратконачальная» реализация вторичных геминат.

из эстонского материала более логично считать вероятным слияние двух «долгих» классов в один, как это и предполагает Блевинс [Blevins 2004: 202].

Одновременно, как уже говорилось, П. Аристе и А. Лаанест в 1960-е годы застали оредежский диалект на грани исчезновения (а в работе [Porkka 1885] о нем имеются лишь очень отрывочные сведения). Компетенция лучших информантов 1950-1960-х годов по этому диалекту существенно уступала компетенции тогдашних носителей других территориальных вариантов ижорского языка. Поэтому отсутствие вторичной геминации может частично являться и поздним явлением, связанным с утратой оредежского диалекта. В парадигмах всех лексем со вторичной геминацией в ижорских диалектах всегда имеются и формы без геминации. Потому здесь легко может возникать парадигматическое выравнивание по аналогии, элиминирующее закономерную геминацию. П. Аристе указывает на распространенное отсутствие ожидаемой вторичной геминации в позиции (2) в партитиве оредежских имен. Такие формы были порождены, по-видимому, под влиянием форм номинатива без геминации [Ariste 1960: 66]. И наоборот, случай гиперкорректной вторичной геминации в оредежском аллативе, возникший по аналогии с другими формами парадигмы, приводится в работе [Laanest 1960: 183].

4.6. Особенности восстановления бинарности тернарного контраста ижорских согласных на типологическом фоне

В разделе 4.2 была процитирована типологическая гипотеза Дж. Блевинс о том, что наиболее вероятный путь развития тернарного контраста — это слияние второго и третьего количественных классов в один «долгий». История развития по ижорским диалектам тернарного контраста, предположительно сформировавшегося уже в праижорский период, в целом подтверждает эту гипотезу.

Тернарный контраст согласных отчетливо представлен только в сойкинском диалекте, и то не во всем ареале его распространения и не во всех типах структур. В остальных случаях оппозиция согласных по долготе бинарна. При этом второй и третий количественные классы (этимологические вторичные и первичные геми-наты) совпали в один «долгий» в подавляющем большинстве случаев (ср. тж. [Лаанест 1978: 124]).

Однако в нижнелужском и оредежском диалектах представлены случаи, где предполагаемые праижорские вторичные геминаты совпали не с долгим, а обратно с кратким классом. Подобное развитие отчасти опровергает типологические прогнозы Дж. Блевинс. Суммируем основные особенности эволюционного пути праижорских вторичных геминат в этих двух диалектах.

4.6.1. Особенности развития вторичной геминации в нижнелужском диалекте. Нижнелужский диалект сохранил вторичную геминацию в наименьшей степени. Последовательно она представлена только в позиции (1), чуть менее последовательно — в упоминавшейся выше позиции на границе третьего и четвертого слогов. В остальных случаях зафиксированы лишь спорадические примеры вторичных геминат и только в интервокальной позиции.

Нижнелужский диалект находится в особой ситуации, потому что он входит в союз языков, находящихся в очень близком родстве. Поэтому давление аналогичных структур со стороны крайне похожих во всех отношениях идиомов могло легко нарушить в нижнелужском диалекте естественный ход развития. А. Лаанест так характеризует нижнелужский языковой союз:

Можно утверждать, что в районе Нижней Луги существует языковой союз местных ижорских, водских и финских говоров. По-видимому, и для союза родственных языков характерно то, что в нем не происходит амальгамирования входящих в него языков в новый структурный тип, а наблюдается 1) элиминирование некоторых структурных черт или 2) появление общих инноваций, объяснимых историей одного из входящих в данный союз языков [Лаанест 1978: 307].

По-видимому, в нижнелужском диалекте под влиянием языкового союза как раз и произошло «элиминирование некоторых структурных черт», т. е. обратное исчезновение вторичной геми-нации в тех позициях, где ее нет в водском и в ингерманландском финском. Исчезновению мог также способствовать тот факт, что на праижорском этапе, когда будущий нижнелужский диалект вступил в контакты с близкородственными языками, предполагаемый тернарный контраст мог быть еще чисто фонетическим явлением.

Интересен и тот факт, что в нижнелужском диалекте вторичные геминаты последовательно сохранились в позиции (1). Возможно, это связано с тем, что данный тип геминации фоноло-гизовался в праижорском раньше, чем все остальные типы. Кроме

того, вторичная геминация именно в этой позиции имеется и в ингерманландских финских говорах, контактировавших с нижне-лужским диалектом и оказавших на него наибольшее влияние [Лаанест 1978: 311]. Однако, возможно, свою роль сыграло и то, что согласный второго количественного класса именно в этой позиции реализуется как безусловно долгий — при том, что в позициях (2) - (4), а также в позициях дальше второго слога такой согласный фонетически стоит на грани долгого и краткого (ср. 2.2).

4.6.2. Особенности развития вторичной геминации в оредеж-ском диалекте. Как уже было сказано, не вполне понятны механизмы развития геминации в позициях (2) -(4) в оредежском диалекте, где она представлена широко, но непоследовательно.

Одно из вероятных предположений, что на момент выделения этого диалекта из праижорского вторичная геминация была еще фонетическим явлением, по крайней мере в позициях (2) - (4). Второй количественный класс был фонетически ближе к первому классу, чем к третьему, и с фонологической точки зрения от него еще не обособился (см. 4.5.4).

Оредежский диалект, в отличие от нижнелужского, не был затронут контактным влиянием ни финских, ни водских говоров. Однако он оказался географически изолирован и от прочих ижор-ских диалектов. Поэтому в плане дальнейшего развития и фоно-логизации вторичной геминации в позициях (2) - (4) он не мог получить «поддержки» от других вариантов ижорского языка.

Непонятно, однако, почему в совершенно одинаковых фонетических условиях в одних случаях фонологические геминаты впоследствии все же развились (и затем совпали с третьим количественным классом), а в других исчезли, совпав обратно с краткими. Картину распределения случаев наличия и отсутствия геминат затемняют факты парадигматического выравнивания по аналогии в языке последних носителей оредежского языка. Поэтому едва ли когда-либо будет возможно однозначно ответить на вопрос о причинах непоследовательности оредежской вторичной геминации.

4.7. Этимологическое соотношение ижорской и водской вторичной геминации

Одним из контраргументов относительно развития вторичной геминации уже на раннем праижорском этапе может быть предположение о том, что она возникла в ижорских диалектах под

влиянием водского языка и поэтому является поздним явлением (ср. [Pajusalu 2012]). Поэтому в завершение анализа путей восстановления бинарной оппозиции из тернарной в ижорском языке будет кратко затронут и этот вопрос. Значительно большее число фактов говорит в пользу того, что водская вторичная геминация, наоборот, появилась под ижорским влиянием.

Во-первых, вторичная геминация широко представлена в оредежском диалекте, о прямых контактах которого с водским языком неизвестно. Одновременно, в водском языке вторичные геминаты имеются как раз только в тех говорах, которые контактировали с ижорским. При этом фонетический облик этих геминат в каждом из этих водских говоров совпадает с положением дел в соседних ему ижорских идиомах [Viitso 1964: 33]. Т.-Р. Вийтсо отмечает, что вторичные геминаты совпали по длительности с первичными в западноводских говорах дер. Понделево и района Нижней Луги. Все эти говоры примыкают к территории распространения нижнелужского ижорского диалекта, где ситуация такая же. Тернарный контраст согласных, аналогичный сойкинскому, в свою очередь имелся в восточноводском диалекте и в западноводских говорах окрестностей д. Маттия21 [Kettunen 1913; Viitso 1964: 25]. Эти говоры находились в контакте с систинскими говорами сой-кинского диалекта ижорского языка, где в свое время, очевидно, тоже существовал тернарный контраст. Вторичная геминация при этом полностью отсутствует в водских говорах района д. Котлы, не контактировавших с ижорским языком.

Во-вторых, в водском языке вторичные геминаты представлены только в интервокальных позициях, т. е. условия геминации значительно более ограниченны, чем в ижорском языке. Из основных случаев геминации (см. 2.2) она последовательно представлена в водском языке только в позиции (1). Имеются отдельные примеры на позицию (3) и некоторые другие. Ср., например, такие случаи в парадигмах условного наклонения водских говоров Кра-колья и Лужиц: [eöeiz ~ effiz] 'быть:С:Ш:380' (и др. лично-числовые формы бытийного глагола в условном наклонении), [panneizin]

21 Эти водские говоры к настоящему моменту исчезли, но имеется несколько их аудиозаписей, хранящихся в Центре исследования языков Финляндии в Хельсинки и в Институте эстонского языка в Таллине, так что верификация наличия в них тернарного контраста в принципе возможна.

'класть:С:Ш:180' [Рожанский, Маркус 2011: 169-170]. Однако такие исключительные примеры геминации за пределами позиции (1) представлены в тех же самых формах тех же глаголов, что и в соседних нижнелужских ижорских говорах (ср. Таблицу 4 в 4.5.3).

Кроме того, даже в тех водских говорах, где вторичная геминация вообще развилась, она во всех случаях отличается непоследовательностью. В сойкинском и хэваском диалектах ижор-ского геминация, наоборот, крайне последовательна.

Т.-Р. Вийтсо на основе анализа водских текстов разного времени отмечает, что в более ранних текстах на некоторых западно-водских говорах геминация вообще не представлена (дер. Маттия) или же представлена в значительно меньшем объеме, чем в поздних текстах (дер. Краколье). На основе этих данных он делает вывод о том, что по крайней мере в части западноводских говоров вторичная геминация появилась только во второй половине XIX века [Viitso 1964: 32-33]. Если учитывать и тот факт, что уже как минимум на начало XX века имеются данные о меньшей престижности водского языка по сравнению с ижорским, и о тенденции к переходу вожан на ижорский язык [Kettunen 1915: 4], то ижорский язык представляется вероятным источником водской вторичной гемина-ции (ср. аналогичное мнение и в [Аристэ 1947: 46; Лаанест 1966а: 23]). По крайней мере это касается западноводских говоров.

Наоборот, для доказательства того, что вторичная геминация проникла в ижорские диалекты из водского языка, основания найти достаточно трудно. Фактически единственным аргументом такого рода в работе [Paj usalu 2012] является тот факт, что согласные аллофоны второго количественного класса («краткие геминаты») более распространены в южных прибалтийско-финских языках (эстонском, водском, ливском), чем в северных (к которым традиционно относят и ижорский язык).

Кроме того, если более типично слияние второго количественного класса с третьим, не вполне понятно, каким образом можно было бы естественно объяснить развитие водской вторичной геми-нации к ее современному состоянию, считая ее ранним праводским явлением. В такой концепции окажется, что вторичные геминаты должны были совпасть обратно с краткими согласными в большинстве водских говоров (а потом снова развиться в начале XX века в некоторых западноводских вариантах). Для обоснования подобного

пути развития требуются крайне веские аргументы, учитывая, что в документированной истории развития водских говоров отмечены только случаи слияния вторичных геминат с первичными, но не с кратким классом. Так, например, тексты показывают, что, по-видимому, в конце XIX века второй количественный класс совпал с третьим в говоре дер. Понделево [Viitso 1964: 33].

4.8. Альтернативный путь развития тернарного контраста — переход оппозиции на супрасегментный уровень

З. МакРобби-Утаси отмечает второй общий путь, по которому может пойти эволюция тернарного контраста:

Несмотря на то, что фонологические системы могут прекрасно функционировать и с тернарным контрастом, представляется, что как только система становится тернарной, возникает противонаправленная тенденция к восстановлению бинарной структуры или же к перенастройке системы в сторону того, чтобы сделать смыслоразличитель-ным другой просодический признак [McRobbie-Utasi 2007: 197].

В качестве одной из возможных причин сохранения в языках редких фонологических оппозиций (подробнее см. раздел 6.2) Дж. Блевинс называет наличие или развитие «сосуществующих фонетических контрастов, которые выделяют или поддерживают» редкий контраст в отношении порождения или восприятия речи [Blevins 2004: 209-211].

Как говорилось в разделе 2.4, Н. С. Трубецкой считал, что тернарный контраст вообще возможен в языках только при наличии такого рода коррелирующих с ним вспомогательных противопоставлений. Исключения из этого правила, по-видимому, имеются — в частности, это язык динка. Сойкинский ижорский также близок к такого рода случаю. Однако наличие в языке чистого тернарного контраста длительности на сегментном уровне в целом представляется переходной фазой развития (ср. также [McRobbie-Utasi 2007: 196]). По-видимому, в динамической перспективе развитие поддерживающих второстепенных оппозиций — это практически неизбежная альтернатива полному исчезновению тернарного контраста и восстановлению бинарности количественной оппозиции.

Развитие в этом направлении эстонского и саамских языков подробно рассмотрено в работе [McRobbie-Utasi 2007]; см. также раздел 2.4 выше, где упоминается и ливский. Сходные процессы

протекают и в языке динка, где представлен тернарный количественный контраст гласных. Здесь, во-первых, намечается развитие качественного различия между самым кратким типом гласного и двумя более долгими: краткие гласные становятся более «центральными». Во-вторых, в динка формируется различие в длительности согласной «коды», обратно пропорциональное длительности предшествующего гласного. Все эти дополнительные оппозиции здесь еще статистически незначимы и не стабильны по информантам. Они не являются фонологическим явлением, в отличие от ключевой тернарной оппозиции гласных [Яеш^еп, ОШеу 2008: 334-336, 338, 341]. Однако общее направление развития здесь сходно с другими случаями эволюции тернарного контраста.

Тенденции такого же типа наблюдаются и в сойкинском ижорском. Как уже говорилось в разделе 2.5, для группы согласных р, t, к, s, имеющих тернарный контраст в наибольшем количестве позиций, развилось дополнительное противопоставление краткого класса аллофонов двум «долгим» как (полу)звонкого глухим. В этом смысле ситуация здесь полностью идентична эстонской.

Интересно отметить, что это дополнительное противопоставление по звонкости существует для данной группы фонем только в тех позициях, где у них есть и оппозиции по долготе (т. е. между гласными и в кластере после сонорного). В позициях нейтрализации количественных противопоставлений смычные и 5 или всегда глухие (в кластере перед шумным), или всегда звонкие (в кластере перед сонорным). Они также могут быть то глухими, то звонкими, в зависимости от сандхи с последующим или предшествующим словом (позиция исхода или начала словоформы).

Оппозиция по звонкости является одной из фонетических инноваций ижорского языка на прибалтийско-финском фоне, при этом существует тенденция ко все большему ее укреплению в диалектах. В нижнелужском диалекте она уже отделилась от противопоставления по долготе и стала самостоятельным фонологическим контрастом (см. 4.5.3). В других ижорских диалектах звонкие аллофоны с течением временем стали более частотными, чем полузвонкие аллофоны [Лаанест 1966а: 20-21; Ьаапе81 1987; Кузнецова 2009а: 176-177]. В сойкинском диалекте началось развитие противопоставления звонких и глухих аллофонов в позиции абсолютного начала словоформы. Звонкие начальные аллофоны, не

обусловленные контекстом, начали появляться в исконной экспрессивной лексике и в русских заимствованиях [Кузнецова 2009а: 188-189]. В позициях (2)-(4) функциональная нагрузка контраста между первым и вторым количественными классами смычных и s все больше смещается в сторону чистой оппозиции по звонкости. Как говорилось в разделе 2.2, аллофоны второго класса в этих позициях часто реализуются как полностью краткие (но всегда глухие).

В ядре стопы типа VC(C)V2 противопоставление краткого класса согласных двум «долгим» классам поддерживается также различием в длительности продленного гласного второго слога. В разделе 2.5 говорилось, что длительность гласного после краткого согласного существенно больше, чем после «долгих» классов ([ta-Bä] vs. [tappa], [tappa]). Это различие, по-видимому, является достаточно молодым явлением. Его развитие связано с тенденцией к редукции неначальных гласных, особенно прогрессирующей в сой-кинском диалекте в последние десятилетия (см. 2.2). Продленные гласные в структурах после первого долгого слога под действием редукции сократились, а в структуре после краткого слога — нет.

Более того, по результатам исследования [Markus 2010: 45-46], продленные неначальные гласные в позиции после вторичных ге-минат у двух из шести информантов оказались в целом длиннее, чем после более долгих первичных геминат. Тенденция является нестабильной, статистически незначимой и, по-видимому, находится в процессе формирования. Однако если бы она окончательно сформировалась, то сойкинская система еще на шаг приблизилась бы к системе эстонского языка. Тернарный контраст согласных оказался бы в жесткой обратно пропорциональной корреляции с тернарной количественной оппозицией гласных аллофонов второго слога.

4.9. Общая характеристика путей эволюции сойкинского тернарного контраста

Подытоживая, можно сказать, что развитие тернарного контраста в ижорских диалектах в целом следует обоим естественным путям эволюции этого противопоставления.

С одной стороны, по диалектам прослеживается тенденция обратного восстановления бинарной количественной оппозиции. Особенность ижорской ситуации на типологическом фоне заключается в том, что в двух из четырех диалектов в части случаев

представлено слияние второго количественного класса с первым, а не с третьим.

С другой стороны, в сойкинском диалекте, сохраняющем тернарный контраст, представлена и тенденция к развитию вспомогательных оппозиций, усиливающих и поддерживающих это редкое количественное противопоставление. Будучи поначалу чисто фонетическими явлениями, второстепенные контрасты постепенно начинают принимать участие в смыслоразличении. По такому пути развития тернарный контраст все больше переходит на супрасег-ментный уровень слога, стопы или словоформы.

5. Пути эволюции глухих гласных фонем

5.1. Эволюция нижнелужских глухих гласных на типологическом фоне

Контраст модальных и глухих гласных типологически редок как фонологическое явление, однако глухие гласные достаточно частотны как явление фонетическое. Одной из наиболее вероятных причин редкой встречаемости их как фонем Дж. Блевинс считает утрату глухих редуцированных гласных, рано или поздно происходящую в языке [В1еу1ш 2004: 199]. Уже говорилось о том, что в нижнелужском ижорском такие гласные тоже часто выпадают в беглой речи. В части случаев информанты не признают наличие глухого редуцированного гласного в словоформе и не восстанавливают его до полного даже в медленной речи. Так, наличия шва информанты не осознают практически никогда, особенно в конечной позиции стопы. При этом в их речи шва часто произносится. Другие гласные часто не осознаются носителями нижнелужского диалекта во втором слоге трехсложной стопы, где представлена их максимально сильная редукция [Кузнецова 2012: 63-64; Ки2пе180уа 2012].

Таким образом, если бы развитие южных нижнелужских говоров продолжилось, то высока была бы вероятность полного исчезновения этих гласных. В синхронии при исчезновении в речи редуцированный I часто оставляет после себя палатализацию, о, й — лабиализацию, а й и отчасти о — одновременно лабиализацию и палатализацию согласного. Можно сказать, что подсистема редуцированных гласных стремится к пределу, в котором существует два бинарных противопоставления: по ряду и по лабиализации. Фактически, такую систему уже можно описывать через палатализацию

и лабиализацию как признаки согласных фонем (см. тж. раздел 5.2). Все же в настоящий момент противопоставление лабиализованных гласных по подъему в целом еще сохраняется по южным нижне-лужским идиолектам. Направление развития системы глухих редуцированных гласных схематически представлено в Таблице 5.

Отметим, что в соседнем эстонском языке с еще более инновационной фонологией произошло исчезновение рефлексов прибалтийско-финских кратких гласных почти в тех же самых позициях, где в ижорских говорах представлены выпадающие в речи глухие редуцированные аллофоны. Очевидно, и эстонский язык прошел в своем развитии через стадию глухих гласных перед их последующей утратой. Об этом свидетельствуют данные тех эстонских диалектов, где еще сохраняются редуцированные глухие гласные аллофоны [Tauli 1956: 66-84]. В литературном эстонском при отпадении последующих гласных переднего ряда у некоторых типов согласных фонем сохранилась палатализация. Например: Ып [ко!1] 'мешок:БО^ОМ' vs. Ып [ко!] 'опорок:БО:КОМ' (ср. формы генитива с сохранением исконного гласного: ЫИ [коЙ!] vs. kota [ко^йа] соответственно). Однако лабиализации согласных в позициях перед отпавшими лабиализованными гласными в эстонском не сохранилось.

Таблица 5. Направление развития глухих редуцированных гласных

5.2. Глухие гласные в сибирском ингерманландском идиоме

В заключение анализа эволюции глухих редуцированных гласных упомянем об интересном ингерманландском идиоме, где представлен промежуточный между южным нижнелужским и литературным эстонским этап их утраты. В 1803-1804 году из района распространения южных нижнелужских ижорских говоров и находившихся с ними в тесном контакте местных ингерманландских финских говоров по р. Россонь была выслана в Западную Сибирь группа крестьян (современные Омская и Тюменская область; подробнее см. [Сидоркевич 2012]). Выяснилось, что их потомки до сих пор сохранили свой язык — смешанный ижорско-финский ингерманладский идиом. Д. В. Сидоркевич, выполнившая полевое исследование этого говора, обнаружила в нем глухие редуцированные гласные в тех же позициях, что и в южных нижнелужских ижорских говорах. Здесь подобные гласные в неначальных слогах также противопоставлены кратким и (в ядре стопы УСУ2) продленным аллофонам. Однако Д. В. Сидоркевич делает вывод, что в сибирском идиоме к настоящему моменту редукция этих гласных зашла чуть дальше, чем в южных нижнелужских ижорских говорах, оставшихся на его «родине». Так, например, здесь уже совсем не различаются рефлексы праприбалтийско-финских *о, *о и *и, а также *а, *а и *е. Фактически здесь представлена четырехчленная система, изображенная на втором этапе развития в Таблице 4. Д. В. Сидоркевич предпочитает трактовать ее уже как признаки согласных, что подтверждается и восприятием этих звуков самими носителями сибирского идиома [Сидоркевич 2013а, Ь].

Для настоящего изложения интересен тот факт, что данный идиом оказался в полной изоляции от родственных ему говоров уже в начале XIX века. При этом в данный момент мы наблюдаем в нем систему вокализма, практически аналогичную южной нижне-лужской. Это является серьезным основанием считать, что глухие редуцированные гласные могли существовать в южных нижне-лужских говорах уже на момент отделения сибирского идиома в 1803 году. Если эта гипотеза верна, то это значит, что глухие редуцированные гласные просуществовали в нижнелужском ижорском уже как минимум два века. Это указывает на тот факт, что данные фонемы не обязательно исчезают сразу же, как только появляются

в языке, а могут сохраняться достаточно длительное время. О возможных причинах сохранения редких контрастов говорится в разделе 6.

6. Неустойчивость и причины сохранения редких фонологических контрастов

6.1. Неустойчивость редких фонологических контрастов

6.1.1. Неустойчивость тернарного количественного противопоставления. Дж. Блевинс в рамках своей теории эволюционной фонологии объясняет редкость тех или иных фонологических контрастов в том числе и типичностью определенных звуковых переходов, которые способствуют их исчезновению [Вкутта 2004: 198]. Такая концепция предполагает, что редкие контрасты являются неустойчивыми в языке.

О неустойчивости тернарного количественного контраста красноречиво свидетельствует его эволюция по ижорским диалектам, рассмотренная в разделе 4. Из четырех ижорских диалектов он сохранился только в сойкинском, да и то частично.

Причина неустойчивости тернарного контраста — по-видимому, излишняя для человеческого восприятия близость количественных категорий друг к другу [В1еут8 2004: 202]. Что касается сойкинского ижорского, то специальных перцептивных экспериментов относительно тернарного контраста до сих пор не проводилось. Однако некоторые материалы устного анкетирования позволяют предполагать, что сами носители языка не вполне осознают количественное отличие второго класса от третьего.

Если один из двух «долгих» аллофонов смычных и 5 представлен в позициях (3), (2) и (4), особенно в последних двух, информанты часто говорят, что звук здесь краткий глухой («одно 'т'» и т. д.) — как в случае класса 2, так и в случае класса 3. Например, информантка ЕМУ (1927 г. р. из дер. Вистино) членит словоформу [рГгкка] 'пирог:БО:КОМ' (с первичной геминатой) как [pi.ir.ka]. Однако есть и противоположные интерпретации, как видно, например, из диалога (1) с уже упоминавшейся информанткой А1Б из деревни Га-молово (гемината вторичная)22:

22 В диалогах (1) и (2) в скобках при каждом произнесении указывается длительность смычного в мс.

(1) 'Овцы' как будет? (соб.) — [1атра1] (120). — [1ат...]? (соб.) — [1а-тра1] (190). — [1атрра1]? (соб.) — Два 'п'. [1атрра1] (205).

В качестве интересного примера можно также привести слогоделение словоформы [1еГрГ] 'хлеб:РЬ:1ЬЬ' (гемината «вторичная») информанткой ЛШ (1926 г. р. из дер. Вистино), в диалоге (2). Вначале она говорит, что там «одно 'п'», но затем сама сравнивает произнесение этой словоформы со словом «лепит» и говорит, что в [1еГр1] все-таки «два 'п'» (из разговора не вполне понятно, имеет ли АШ в виду именно русское слово 'лепит' или же его заимствованный ижорский эквивалент):

(2) 'Они воткнули ножи в хлеба?' (соб.) — А h'ti p'istelit v'eitset [Ыр.рТ] (275). — ^е|рГ], да? (соб.) — ^егррГ] (200). — А [1е|рГ], там одно 'п' или два? (соб.) — [ЬегррГ] (265), одно. — Одно, ага (соб.). — Подожди ка, [1ёрГ] (154) и [1еГ ррГ] (212), наверно, два! — Два, да? (соб.) — Да. [1е|рГ] (167)... ^ерЦ (142) — одно, это 'лепит' (145), слово русское, 'лепит' (150). — 'Лепит', да? (соб.) — Да. Там два, [1е|ррГ] (218), [1е| рГ] (161), ага. Потому что это множество, [1е|ррГ] (190). Да, два, [1'еГр.р'Г] (250).

Одновременно информантка Л1Б, будучи спрошенной напрямую, различается ли произнесение словоформ [кл-г^а] 'жесть: РЬ:РЛЯТ' (вторичная гемината) и [ka•г¡t5ja] 'карта:РЬ:РЛКГ' (первичная гемината), все же сказала: «Ну тут немножко какая-то одна буква должна меняться».

Подобные данные все же являются крайне разрозненными, и для надежных выводов необходимы специальные перцептивные исследования. Возможность проведения таких экспериментов при этом находится под вопросом в силу крайне преклонного возраста говорящих и их немногочисленности.

6.1.2. Неустойчивость глухих гласных фонем. Как уже говорилось в разделе 5.1, одна из причин редкости оппозиции модальных и глухих гласных — тот факт, что глухие гласные обычно являются редуцированными и имеют тенденцию исчезать из языка. В данном случае оказывается, что контрасту «модальные vs. глухие» сопутствует такая оппозиция («нередуцированные vs. редуцированные»), которая способствует не сохранению этого контраста, а исчезновению (ср. с разделом 4.8).

Специальных перцептивных экспериментов, исследующих восприятие носителями языка глухих редуцированных гласных,

также не проводилось. Однако данные о том, как некоторые говорящие пишут на своих идиомах [Kuznetsova 2012], а также обращение к их интроспекции во время устного анкетирования свидетельствуют, что современные носители языка иногда осознают по крайней мере редуцированный характер глухих гласных. Кроме того, они все же обычно воспринимают эти звуки именно как гласные, а не как признаки согласных (палатализацию и лабиализацию). Приведем в качестве примера диалоги (3)-(5) с уже упоминавшимся информантом NDP из деревни Ванакюля (в последнем также участвует его жена RVP 1923 г. р., родилась на мызе Приречье недалеко от деревни Волково):

(3) 'Люди ' как сказать? (соб.) —Да, 'люди ', да, [rym'ïse:d]. [I-h'msed] — это в множественном числе 'человеки ', 'люди '. — А там после «м», там «и», да, есть еще? (соб.) — [Ih'.mis... Ih']... Да, «и», [i-h'm'ise:d]. [Ih.m'ised]. — Ага. А можете быстро сказать это слово? (соб.) — [I-h'm'sed]. Но это «и» как бы потеряется немножко, [i-h'msed].

(4) [P'ikàrï], 'рюмка' — это fp'i kàrjfj. — [P'ikàri], да? (соб.) — [p'ikài].

«И», слабенький «и» сзади.

(5) 'Он сел в лодку'? (соб.) — Hâ [i-stuz, rstusï] venes. — Hâ [i-stuz']...

как? (соб.) — [rstusï]. — А там [i-stus'], там есть «и» на конце или нету? (соб.) — [rstusïj. Может, «и», да, как тоже какой-то половинный такой, [rstusïj. (...) [I• stusj, вот, мало, как вот я говорю, [i-stus]. [I-stus'], hân [rstusïj venes. Какой-то вот половинный «и» там есть. — Ну то есть, там, может быть, просто как по-русски мягкий знак или нет? (соб.) — [I-s.tu-s], наа, там «с», «с» крепкий, [i• stus], [rstusï]. Не, мягкий вряд ли. (...) Это какой-то половинный «и», как вот слышит, [rstusï]. (жене) Mitâ? 'Что?' — Придумываешь половинки! «И», «с», «т», «у», «с», [i• stus] (жена). — [I-stus]? — Да, никаких половинок там точно (жена). — Ну это Приречье так, Приречье так говорят, а Ванакюля говорит [rstusï] (смеется).

Будучи напрямую спрошен о том, различается ли произношение словоформ kuko [kukko] 'петух:SG:NOM' и kuko [kukko] 'петух:SG:PART/ILL', NDP не смог отчетливо сформулировать разницу. Вначале он утверждает, что в одном случае на конце есть о, а в другом нет. Затем он признает, что в [kuko] на конце тоже есть о, и говорит: «Surt raznitsa ei uo, a mikâle nîku vot, mie en tije

safio, ударение» 'Большой разницы нет, а что-то как бы вот, я не знаю, как сказать, ударение'. Отметим, что NDP самостоятельно разработал систему письменности на своем говоре. В этой системе он отражает неконечную фонему шва как «ы» (наличие шва в конце стопы он вообще обычно не осознает). Однако прочие редуцированные гласные он записывает абсолютно тем же способом, что и модальные.

Таким образом, оппозиция глухих и модальных гласных, как и тернарный контраст количества, возможно, неустойчива и по перцептивным причинам. Однако и здесь необходимы исследования, которые могли бы предоставить этому более надежные статистические подтверждения.

6.2. Причины сохранения в языках редких контрастов

Дж. Блевинс в своей работе задается вопросом, почему неустойчивые и редкие контрасты все же удерживаются в языках, по крайней мере какое-то время [Blevins 2004: 209-211]. Одной из движущих сил, способствующих сохранению таких оппозиций, является развитие сопутствующих им вспомогательных контрастов. Данный аспект уже обсуждался выше на ижорском материале.

Вторая важная причина — это функциональная нагрузка контраста, как фонологическая, так и морфологическая. Фонологическая нагрузка включает в себя, в частности, количество минимальных пар, различаемых при помощи редкого контраста, набор фонетических признаков его реализации, количество таких путей трансформации, которые, позволяют избежать его исчезновения [Blevins 2004: 204-205; с отсылкой к работе У. Лабова]. Морфологической нагрузкой контраста Блевинс называет его способность напрямую выражать морфологические значения в парадигме [там же]. О составляющих фонологической нагрузки анализируемых контрастов уже много говорилось в предшествующем изложении. Рассмотрим более подробно их морфологическую нагрузку.

6.2.1. Морфологическая нагрузка сойкинского тернарного контраста. В сойкинском ижорском регулярными в глагольных и именных парадигмах являются чередования первого количественного класса со вторым, а также третьего класса с первым. Например: [kaná] 'курица: SG:NOM' vs. [ka-ñná] 'курица:80:РАЯТ/1ЬЬ', [le-ppá] 'ольха: SG:NOM' vs. [leBan] 'ольха: SG:GEN'. Наоборот, минимальные пары, где были бы противопоставлены второй и третий классы

согласных, крайне редки в языке, и практически всегда содержат

23

разные лексемы23.

Таким образом морфологическая нагрузка у контраста «долгих» классов в сойкинском диалекте практически отсутствует. В этом смысле ситуация здесь кардинально отличается от положения дел в эстонском языке, который упоминает Блевинс (см. тж. [Eek, Meister 2004: 350]). В эстонском «вторая» и «третья степени долготы» регулярно противопоставляют, например, именные формы генитива и партитива/иллатива: kuke [ku-kke] 'петух:ОЕЫ' vs. kukke [ku-kke] 'петух:РЛКТ/1ЬЬ'.

В сойкинском ижорском морфологический фактор, наоборот, можно считать действующим в пользу слияния долгих классов в один. В парадигматике частотны минимальные пары типа [kana] vs. [kanna], и неудивительно было бы существование осознанной или неосознанной тенденции говорящих как можно сильнее противопоставить члены таких пар друг другу. Поскольку ключевым смыслоразличительным признаком здесь является именно длительность согласного, то чем больше количественное различие между кратким и долгим согласным, тем отчетливее становится оппозиция словоформ.

В этом смысле морфологический фактор может быть одной из важных предпосылок удлинения вторичных геминат до уровня первичных, произошедшего в части сойкинского ареала и во всех прочих ижорских диалектах. А. Лаанест на материале хэваского диалекта сделал интересное замечание о том, что в истории развития ижорских диалектов произошло перераспределение функциональной парадигматической нагрузки с неначальных гласных на согласные:

Первичные геминаты фонологически противопоставлены единичным согласным, например, seBän /sepän / 'кузнеца' и seppän /seppän / 'как кузнец' (эссив). Легко убедиться, что это относится и ко вторичным геминатам. Одной из характерных черт современного хэваского диалекта является то, что в непервых слогах первоначально долгие гласные часто выступают короткими или полудолгими,

23 Редчайшие примеры неполных максимально близких по структуре минимальных пар, содержащих формы одной лесемы: [Щйй] 'приходить :РС:Р8Т:АСТ:РЬ' те. ри-Ш] 'приходить:РИЗ:3РЬ', [таппй] 'уходить:РС:Р8Т:АСТ:РЬ' У8. [тайпМ] 'уходить:РЯБ:3РЬ'.

так что долгота гласных непервых слогов может довольно свободно колебаться. Поэтому во многих случаях, где долгота гласного имела раньше смыслоразличительную функцию, эта функция перешла на долготу согласного, например в парах слов: paDa (номинатив) — patta (партитив) 'горшок', siGa (номинатив) — sikka (партитив) 'свинья', ЫШп 'деревни' (генитив) — ЫПт 'в деревню' (иллатив). Таким образом, здесь налицо оппозиция единичного согласного и вторичного двойного согласного [Лаанест 1966Ь: 21].

Развитие реорганизации системы в сторону современного Лаа-несту хэваского диалекта можно проиллюстрировать приблизительно следующим образом (жирным шрифтом выделены сегменты, несущие основную функциональную нагрузку в противопоставлении форм): [*pa•ta ~ pa•ta] 'горшок:БО:КОМ' vs. [*pa•ta] 'горшок:8О:РЛЯТ/1ЬЬ' > [*pa•Da] vs. [*pa•tta] > ^^а] vs. ^•Ш]. Функциональная нагрузка, связанная с регулярным противопоставлением форм в именной парадигматике, перешла от неначальных гласных к согласным (сходные примеры легко найти и для глаголов). Лаанест считает этот процесс предпосылкой интенсивного развития редукции неначальных гласных не только в ижорском, но и в водских и финских говорах Ингерманландии [Лаанест 1967: 36]. Одновременно, как уже было сказано, такая реорганизация системы могла способствовать и исчезновению тернарного контраста согласных в большинстве ижорских диалектов.

6.2.2. Морфологическая нагрузка нижнелужского контраста модальных и глухих редуцированных гласных. Оппозиция редуцированных глухих и нередуцированных модальных гласных в южных нижнелужских говорах, напротив, несет существенную морфологическую нагрузку. Она противопоставляет большое количество пар в парадигмах имен и глаголов (ср. пример с формами номинатива и партитива/иллатива лексемы kukkб 'петух' в 3.1).

Однако важный нюанс здесь заключается в том, что если редуцированные гласные исчезнут, формы не станут омонимичными. В таком случае функциональная нагрузка переместится на оппозицию отсутствия и наличия гласного. Подобную ситуацию можно наблюдать на примере более инновационного эстонского языка. В частности, оппозиция отсутствия и наличия гласного противопоставляет здесь формы номинатива vs. генитива и партитива/ил-

латива многих имен. Например: kukk [ки-к] 'петух:БО^ОМ' vs. kuke [ки кке] 'петух: 8О:ОЕК' и kukke [ки кке] 'петух:8О:РЛЯТ/1ЬЬ'.

В этом смысле нижелужская ситуация отличается от рассматриваемой Дж. Блевинс для эстонского и динка, где исчезновение тернарных противопоставлений привело бы к массовой омонимии определенных форм в парадигмах. Поэтому в случае нижнелужских ижорских говоров наличие функциональной морфологической нагрузки у оппозиции глухих и модальных гласных не обязательно должно способствовать сохранению этого контраста.

7. Заключение

Нижнелужский диалект, находящийся в составе языкового союза близкородственных языков, имеет самую инновационную фонологическую систему среди всех ижорских диалектов. При этом наиболее инновационными в его составе являются южные говоры. Редукция неначальных гласных достигает в этих говорах максимальной степени и даже по сравнению с другими говорами того же диалекта выходит на качественно новый уровень.

Сойкинский диалект, в свою очередь, в целом имеет наиболее консервативную ижорскую фонологическую систему. Однако в этой системе (как и в системах исчезнувших хэваского и оредежского диалектов) имеется ряд инноваций, неизвестных нижнелужскому диалекту. Они, наоборот, связаны с более интенсивным развитием продлений гласных и согласных в определенных позициях.

Можно сказать, что на том этапе, когда складывался современный фонологический облик сойкинского и нижнелужского диалектов, «векторы» их фонетического и фонологического развития были направлены отчасти в противоположные стороны. Сойкинский диалект более активно развивал продления, а нижнелужский диалект — редукцию.

Это ярко проявляется на примере рассмотренных в настоящей работе типологически редких явлений в фонологии указанных диалектов. Фонологическая система сойкинского диалекта с типологической точки зрения представляет собой крайнюю точку развития долготы — более трех фонологически значимых «степеней долготы» в языках мира не зафиксировано. Развитие тернарного контраста может быть только путем назад, к бинарному противопоставлению, либо же смещением оппозиции на супрасегментный уровень.

Система южных говоров нижнелужского диалекта, напротив, демонстрирует крайнюю возможную степень развития редукции — сверхкраткие оглушенные гласные. Следующим этапом развития подобных гласных является полное их исчезновение.

Можно также сказать, что фонология диалектов ижорского языка сама по себе является своеобразной типологической редкостью — она демонстрирует уникальную по своей широте степень типологического разнообразия в территориальных вариантах одного языка.

Список сокращений и условных обозначений

С — краткий согласный; C — долгий согласный; R — краткий сонант; V — краткий гласный; V — продленный гласный; V1 — гласный первого слога; V2 — гласный второго слога; VV — долгий гласный или дифтонг; i — i лицо; 2 — 2 лицо; 3 — 3 лицо; ACT — активный залог; GEN — генитив; ILL — иллатив; IMP — императив; IN — инессив; INF — инфинитив; IPS — имперсонал; NMLZ — номинализация; NOM—номинатив; PC — причастие; PART — партитив; PL — множественное число; PRS — настоящее время; PST — прошедшее время; SG — единственное число; SUP — супин.

Литература

Аристэ 1947 — П. Аристэ. Происхождение водского языка // Ученые записки Тартуского государственного университета. Филологические науки 4. Советское финно-угроведение 3, 1941. С. 35-41. Зайцева 198 i — М. И. Зайцева. Грамматика вепсского языка (фонетика

и морфология). Л.: Наука, 1981. Кузнецова 2008 — Н. В. Кузнецова. Сравнительно-типологический анализ фонологических систем сойкинского и нижнелужского диалектов ижорского языка // Acta linguistica Petropolitana IV, 2. СПб.: Наука, 2008. С. 104-110.

Кузнецова 2009a — Н. В. Кузнецова. Фонологические системы ижорских

диалектов. Дисс. ... канд. филол. наук. ИЛИ РАН, СПб., 2009. Кузнецова 2009b — Н. В. Кузнецова. Супрасегментная фонология сой-кинского диалекта ижорского языка в типологическом аспекте // Вопросы языкознания 5, 2009. С. 18-41. Кузнецова 2012 — Н. В. Кузнецова. Просодика словоформы в нижне-лужском диалекте ижорского языка // Acta linguistica Petropolitana VIII, i. СПб.: Наука, 2012. С. 43-103. Кулешов 2012 — Вяч. С. Кулешов. Ливская акцентная система // Acta linguistica Petropolitana VIII, i. СПб.: Наука, 2012. С. 104-131.

Лаанест 1966а — А. Лаанест. Ижорские диалекты. Лингвогеографическое исследование. Таллин: Институт языка и литературы АН СССР, 1966.

Лаанест 1966b — А. Лаанест. О взрывных в фонологической системе хэ-ваского диалекта ижорского языка // Советское финно-угроведе-ние II, 1966. С. 19-21.

Лаанест 1967 — А. Лаанест. Об истории долгих гласных непервых слогов в ижорском, водском и финском языках (тезисы) // Всесоюзная конференция по финно-угорскому языкознанию: Тезисы к докладам и некоторые доклады. Ижевск: Удмуртский научно-исследовательский институт истории, экономики, литературы и языка при Совете министров Удмуртской АССР, 1967. С. 35-36.

Лаанест 1978 — А. Лаанест. Историческая фонетика и морфология ижорского языка. Дисс. ... канд. филол. наук. Институт языка и литературы АН СССР, Таллин, 1978.

Маркус, Рожанский 2011 — Е. Б. Маркус, Ф. И. Рожанский. Современный водский язык: Тексты и грамматический очерк. Т. II. СПб.: Нестор-История, 2011.

Муслимов 2005 — М. З. Муслимов. Языковые контакты в Западной Ин-германландии (нижнее течение реки Луги). Дисс. ... канд. филол. наук. ИЛИ РАН, СПб., 2005.

Поливанов 1991 (1928) — Е. Д. Поливанов. Избранные работы по восточному и общему языкознанию. М.: Наука, 1991.

Сидоркевич 2012 — Д. В. Сидоркевич. Ингерманландцы в Сибири: этническая идентичность в многоэтничном окружении // Acta linguistica Petro-politana VIII, 1. СПб.: Наука, 2012. С. 194-285.

Сидоркевич 2013a — Д. В. Сидоркевич. Фонологическая система сибирского ингерманландского идиома // Acta Linguistica Petropolitana IX, 2. СПб.: Наука, 2013. С. 657-702.

Сидоркевич 2013b — Д. В. Сидоркевич. Язык ингерманландских переселенцев XIX в. в Сибири (структура, диалектные особенности, контактные явления). Дисс. ... канд. филол. наук. ИЛИ РАН, СПб., 2013.

Трубецкой 2000 (1939) — Н. С. Трубецкой. Основы фонологии. М.: Аспект Пресс, 2000.

Ariste 1960 — P. Ariste. Isuri keelenäiteid // Keele ja kirjanduse instituudi uurimused V, 1960. Lk. 7-67.

Ariste 1965a — P. Ariste. Reduktion der Stimmhaftigkeit als morphologischer Faktor // Omagiu lui Alexandru Rosetti la 70 de ani. Bucureçti: Editura Academiei Republicii Socialiste Romania, 1965. S. 15-17.

Ariste 1965b — P. Ariste. Etwas über das Izorische // Советское финно-уг-роведение III, 1965. C. 183-186.

Ariste 1969 — P. Ariste. Vanakülä isuri murrakust // Emakeele seltsi aasta-raamat 14-15, 1968-1969. Lk. 173-180.

Bals et al. 2007 — B. A. Bals, D. Odden, C. Rice. The phonology of gradation in North Saami. www.ling.ohio-state.edu/~odden/SaamiGradation2007.pdf.

Blevins 2004 — J. Blevins. Evolutionary phonology: The emergence of sound patterns. Cambridge: Cambridge University Press, 2004.

Bye et al. 2009 — P. Bye, E. Sagulin, I. Toivonen. Phonetic duration, phonological quantity and prosodic structure in Inari Saami // Phonetica 66, 2009. P. 199-221.

Eek 1973 — A. Eek. Observations in Estonian palatalization: An articulatory study // Estonian Papers in Phonetics, 1973. P. 18-36.

Eek, Meister 2003-2004 — A. Eek, E. Meister. Foneetilisi katseid ja arutlusi kvantiteedi alalt I-II // Keel ja Kiijandus 11, 2003. Lk. 815-837. 12, 2003. Lk. 904-918. 4, 2004. Lk. 251-271. 5, 2004. Lk. 337-357.

Gil et al. 2009 — D. Gil, P. Trudgill, P. Sampson (eds.). Language complexity as an evolving variable. Oxford: Oxford University Press, 2009.

Gordon 1998 — M. Gordon. The phonetics and phonology of non-modal vowels: A cross-linguistic perspective // Berkeley Linguistics Society 24, 1998. P. 93-105.

Gordon 2009 — M. Gordon. Prominence and gemination in Ingrian // Linguistica Uralica 45, 2, 2009. P. 81-100.

Jakobson, Waugh 1987 — R. Jakobson, L. R. Waugh. 1987. The sound shape of language // R. Jakobson. Selected writings VIII. Completion vol. 1 : Major works, 1976-1980. Berlin; New York; Amsterdam: Mouton de Gruyter. P. 1-316.

Kettunen 1913 — L. Kettunen. Itävatjan geminoitumis-ilmiöstä // Suomalais-ugrialaisen seuran aikakauskirja XXX, 1913-1918. S. 1-7.

Kettunen 1915 — L. Kettunen. Vatjan kielen äännehistoria. Helsinki: Suoma-laisen kiij allisuuden seura, 1915.

Kettunen 1930 — L. Kettunen. Suomen murteet: II. Murrealueet. (Suomalaisen kirjallisuuden seuran toimituksia 188). Helsinki: Suomalaisen kùjallisuuden seura, 1930.

Kohlberger 2014 — M. Kohlberger. Non-nasal nasals: Reinterpreting nasalisation in Shiwiar (Jivaroan) // Sound Change in Interacting Human Systems: 3rd Biennial Workshop on Sound Change. University of California, Berkeley, May 28-31, 2014. Доступно по адресу: http://linguistics.berkeley. edu/SCIHS/abstracts/4_FridayMorning/Kohlberger.pdf.

Kuznetsova 2011 — N. Kuznetsova. Typology of prosodic systems in Low Luga Izhorian varieties // P. K. Austin, O. Bond, M. Charette, D. Nathan, P. Sells (eds.). Proceedings of Conference on Language Documentation and Linguistic Theory 2. London: SOAS, 2011. P. 185-192.

Kuznetsova 2012 — N. Kuznetsova. Vowel reduction in Lower Luga Ingrian: scientific description and "folk" perception. // E. V. Golovko, M. L. Lurie, M. Z. Muslimov, S. A. Oskolskaya (eds.). 'Folk linguistics': Language

from speakers' perspective. Paper abstracts for the conference, St. Petersburg, November 19-21, 2012. St. Petersburg: Nestor-Istorija, 2012. P. 85-87.

Laanest 1960 — A. Laanest. Isuri keele Oredezi murdest // Emakeele seltsi aastaraamat VI, 1960. P. 179-195.

Laanest 1968 — A. Laanest. Nykyisen Hevahan murteen luonteenomaisia piirteitä // Congressus Secundus Internationalis Fenno-Ugristarum: Helsingae habitus 23.-28.VIII.1965. Pars 1: Acta linguistica. Helsinki: Societas Fenno-Ugrica, 1968. P. 290-292.

Laanest 1986 — A. Laanest. Isuri keele ajalooline foneetika ja morfoloogia. Tallinn: Valgus, 1986.

Laanest 1987 — A. Laanest. Zur Phonologie der ingrischen // Studien zur Phonologie und Morphonologie der uralischen Sprachen: Eisenstadt, 28. Juni — 1. Juli 1984: Akten der dritten Tagung für uralische Phonologie. Wien: Verband der wissenschaftlichen Gesellschaften Österreichs, 1987. S. 285-293.

Ladefoged, Maddieson 1996 — P. Ladefoged, I. Maddieson. The sounds of the world's languages. Oxford; Cambridge: Blackwell Publishers, 1996.

Laver 1994 — J. Laver. Principles of phonetics. Cambridge: Cambridge University Press, 1994.

Lehiste 1960 — I. Lehiste. Segmental and syllabic quantity in Estonian // American Studies in Uralic Linguistics. (Indiana University Publications; Uralic and Altaic Series 1). Bloomington: Indiana University, 1960. P. 21-82.

Lehiste 1977 — I. Lehiste. Isochrony reconsidered // Journal of Phonetics 5, 1977. P. 253-263.

Lehiste et al. 2008 — I. Lehiste, P. Teras, V. Ernstreits, P. Lippus, K. Pajusalu, T. Tuisk, T.-R. Viitso. Livonian prosody. (Suomalais-ugrilaisen seuran toimituksia 255). Helsinki: Suomalais-ugrilainen seura, 2008.

Liberman 1982 — A. Liberman. Germanic accentology. Vol. 1: The Scandinavian languages. Minnesota: University of Minnesota Press, 1982.

Liiv 1961 — G. Liiv. Eesti keele kolme vältusastmevokaalide kestus ja me-loodiatüübid // Keel ja Kiijandus 7, 1961. Lk. 412-424. Keel ja Kir-jandus 8, 1961. Lk. 480-490.

Lippus 2011 — P. Lippus. The acoustic features and perception of the Estonian quantity system. (Dissertationes philologiae Estonicae Universitatis Tartuensis 29). Tartu: Tartu University Press, 2011.

Mägiste 1925 — J. Mägiste. Rosona (Eesti Ingeri) murde pääjooned. (Acta et commentationes Universitatis Tartuensis; B, Humaniora 7, 3). Tartu: E.K.Ü. "Postimehe" trükk, 1925.

Mahapatra 1979 — B. P. Mahapatra. Malto: An ethnosemantic study. (CIIL Occasional Monograph Series 15). Mysore: Central Institute of Indian Languages, 1979.

Markus 2010 — E. Markus. Primary and secondary geminates in Ingrian // Linguistica Uralica 46, 1, 2010. P. 38-52.

Markus 2011 — E. Markus. The phonetics and phonology of a disyllabic foot in Soikkola Ingrian // Linguistica Uralica 47, 2, 2011. P. 103-119.

McRobbie-Utasi 1991 — Z. McRobbie-Utasi. Preaspiration in Skolt Sami // Simon Fraser University Working Papers in Linguistics. Vol. 1, 1991. P. 77-87.

McRobbie-Utasi 1996 — Z. McRobbie-Utasi. An acoustic analysis of durational interdependences in Skolt Saami // Congressus Octavus Fenno-Ugristarum: Jyväskylä 10.-15.8.1995. Pars III: Sessiones sectionum: Phonologia & Morphologia. Jyväskylä, 1996. P. 28-32.

McRobbie-Utasi 2007 — Z. McRobbie-Utasi. The instability of systems with ternary length distinctions: The Skolt Saami evidence // I. Toivonen, D. Nelson (eds.). Saami linguistics. (Amsterdam studies in the theory and history of linguistic science IV, 288). Amsterdam/Philadelhia: John Benjamins, 2007. P. 167-205.

Pajusalu 2012 — K. Pajusalu. Phonological innovations of the southern Finnic languages // R. Grünthal, P. Kallio (eds.). A linguistic map of prehistoric North Europe. (Suomalais-ugrilaisen seuran toimituksia 266). Helsinki: Suomalais-ugrilainen seura, 2012. P. 201-214.

Porkka 1885 — W. Porkka. Ueber den ingrischen Dialekt mit Berücksichtigung der übrigen finnisch-ingermanländischen Dialekte. Helsingfors: J. C. Frenckell & Sohn, 1885.

Remijsen, Gilley 2008 — B. Remijsen, L. Gilley. Why are three-level vowel systems rare? Insights from Dinka (Luanyjang dialect) // Journal of Phonetics 36, 2008. P. 318-344.

Sammallahti 1998 — P. Sammallahti. The Saami languages: An introduction. Karasjohka: Davvi Girji, 1998.

Sovijärvi 1944 — A. Sovijärvi. Foneettis-äännehistoriallinen tutkimus Soikkolan inkeroismurteesta. (Suomi-kiijan eripainoksia 5). Helsinki: Suomalaisen kirjallisuuden seura, 1944.

Tauli 1956 — V. Tauli. Phonological tendencies in Estonian. PhD diss. (Det Kongelige Danske Videnskabernes Selskab. Historisk-filologiske Medde-lelser 29). Copenhagen, 1956.

Trudgill 2001 — P. Trudgill. Contact and simplification: Historical baggage and directionality in linguistic change // Linguistic Typology 5, 2001. P. 371-374.

Tuisk 2006 — T. Tuisk. Kestussuhted liivi keeles. Magistritöö. Tartu: Tartu ülikool, 2006.

Viitso 1964 — T.-R. Viitso. Hilisgeminatsioonist vadja keeles // Töid lääne-meresoome ja volga keelte alalt. Tallinn: Eesti NSV teaduste akadee-mia; Eesti keele instituut, 1964. Lk. 24-35.

Viitso 1975 — T.-R. Viitso. Outlines of Livonian phonology // Symposion Phonologische Analyse der uralischen Sprachen Berlin 17.-20. September 1974. (Linguistische Studien. Reihe A. Arbeitsberichte 22). Berlin: Akademie der Wissenschaften der DDR. Zentralinstitut für Sprachwissenschaft, 1975. P. 83-113.

Viitso 1997 — T.-R. Viitso. The prosodic system of Estonian in the Finnic space // I. Lehiste, J. Ross (eds.). Estonian prosody: Papers from a symposium: International Symposium on Estonian Prosody, Tallinn, Estonia, October 29-30, 1996: Proceedings. Tallinn: Institute of Estonian language, 1997. P. 222-234.