CC BY
203
УДК: 340 ББК: 67.3
Царьков И.И.
ДВА ВЗГЛЯДА НА СИСТЕМУ «НАГРАД И НАКАЗАНИЙ»
(ИЗ ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ И ПРАВОВЫХ УЧЕНИЙ)
Tsarkov I.I.
TWO VIEWS OF A SYSTEM OF “REWARDS AND PUNISHMENTS” (FROM THE HISTORY OF POLITICAL AND LEGAL DOCTRINES)
Ключевые слова: история, политика, уголовная политика, уголовное право, преступление, награды, наказание, судопроизводство, нормотворчество, управление, защита.
Keywords: history, policy, criminal policy, criminal law, crime, rewards, punishment, judiciary, rule-making, governing, protection.
Аннотация
В статье исследуются две концепции «наград и наказаний» в истории политических и правовых учений. Первая концепция связана с идеей управления обществом, то есть с политикой, вторая - с идеей защиты, которую по праву можно назвать концепцией уголовного права.
Abstract
The article studies two concepts of “rewards andpunishments” in history of political and legal doctrines. The first concept is about the idea of governing society, the policy. The second concept is about the idea of protection which can rightly be called the concept of criminal law.
В истории политических и правовых учений с достаточной определенностью можно выделить две противоположных позиции в отношении того, что определяет, предупреждает, расследует и наказывает преступления, то есть того, что так или иначе связано с системой наград и наказаний.
Две разных позиции в отношении данного вопроса можно условно обозначить концепцией уголовного права и концепцией уголовной политики. Первая концепция та, которая связана с правом, то есть с идеей равенства граждан и их защиты. Вторая имеет достаточно отдаленное отношение к праву. Она связана с идеей политики, как «искусством управлять людьми». Уголовное «право» (читай уголовная политика - И. Ц.) есть наиболее эффективный способ управлять людьми, контролировать и распоряжаться богатствами, а не способ достижения справедливости и любые уголовные уложения это только лишь средство управления и подчинения общества власти. Подобная концепция уголовного «права» является исторически первой и наиболее простейшей концепцией, которая распространялась в государствах Древних цивилизаций.
Концепция уголовного права, которая сложилась достаточно поздно, в первую очередь оценивает и судит поступки людей, а не самих людей и кто бы ни был участником уголовного процесса, какими бы личностными качествами они ни обладали или какие бы заслуги перед обществом ни имели, правосудие оценивает только действия. Людей же судит Бог.
Во-вторых, уголовное право связывается с идеей защиты жизни и собственности индивидов, а не с идеей управления людьми и богатствами. Уголовное право защищает не только пострадавшую сторону, но и виновную, создавая условия равенства сторон в уголовном судопроизводстве и какие бы чувства сострадания ни вызывала у людей пострадавшая сторона, а виновная чувства ненависти, тем не менее, правосудие слепо к
этим состояниям.
В-третьих, уголовное право использует институт наказания не в целях удовлетворения чаяний пострадавшей стороны (сатисфакция), а в целях достижения общей справедливости, которая выражается в том, что с одной стороны наказание должно быть неотвратимым и нет, и не может быть оснований для прощения. В противном случае грех становится неуправляемым. Таким образом, уголовное право, если и культивирует страх, то страх перед законом, а не перед человеком. С другой стороны, наказание есть право преступника - право искупить свой грех перед обществом, чтобы вновь стать полноправным его челном.
Все эти положения объединяются единым принципом соразмерности наказания мере общественной опасности преступления. Наказание неотвратимо, но оно не может служить источником обогащения пострадавшей стороны.
Исторический путь от уголовной политики к уголовному праву длителен и тернист и он не мог быть пройден без христианизации и гуманизации общества.
Можно выделить несколько аспектов, которые объединяют различные концепции уголовной политики древних цивилизаций и делают их настолько тождественными, что создается впечатление о неком древнем универсализме в вопросах понимания сущности и природы преступлений, судопроизводства и значения для общества системы «наград и наказаний».
Первый аспект заключается в том, что награды и наказания были взаимосвязанными институтами и воспринимались как единая «система наград и наказаний». И дискуссии сводились к обсуждению вопроса эффективности каждого из элементов системы в достижении общей цели, то есть что эффективнее - награды или наказания и какой должен быть установлен баланс между ними, чтобы в обществе было достигнуто взаимное согласие и умиротворенность?
Второй аспект - это удивительное однообразие санкций. Древние уголовные «кодексы» не предусматривали большего разнообразия мер наказаний и за чрезвычайно различные преступления устанавливали одну санкцию. Где-то доминировала смертная казнь, где-то преобладали физические наказания (удары палками или плетьми, отрезание конечностей тела), где-то - штрафы. Чаще всего устанавливались альтернативные наказанию откупы, такие как «десять ударов легкими палками, или откуп - один цзинь меди; двадцать ударов легкими палками, или откуп - два цзиня меди»1, но всегда и везде конкретно-определенные санкции и никогда и нигде относительно-определенные.
Третий аспект - это единообразный нормативный стиль уголовных «кодексов». Вне зависимости от того, где, когда и кем писались законы о поощрениях и наказаниях, они все написаны казуистическим стилем, где в содержании юридической нормы излагается содержание конкретной формы поведения, то есть норма закона предписывает индивидам конкретную форму поведения. Можно произвольно произвести извлечения из любых правовых источников Древнего мира и обнаружить один и тот же нормотворческий стиль. Разные нормативные тексты по месту и времени, но как будто писал их один и тот же человек, только ему подсказывали, что считать в том или другом месте и времени преступлениями и какие за них устанавливать наказания. Все памятники права древних цивилизаций написаны одним казуистическим стилем.
Четвертый аспект. В судопроизводстве привилегированной стороной была сторона обвинения. Судебные процедуры древних цивилизаций не предоставляли возможностей для эффективной защиты обвиняемого, и если на кого падало серьезное подозрение, то было очень сложно доказать его невиновность. По сути, древнее судопроизводство было инквизиционным «правосудием», таким, когда признания виновного и свидетельских показаний было достаточно для вынесения обвинительного приговора. Судопроизводство со-страдало и со-чувствовало пострадавшей стороне, и только тогда, когда со-чувствием
1 Уголовные установления Тан // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. - М., 2005. - С. 772.
затрагивалась наказанная сторона, ситуация могла измениться. При этом следует учесть, что гражданское судопроизводство не отличалось от уголовного - гражданский и уголовный процессы были едиными, включая процедуру исполнения судебного решения.
Для разъяснения этих позиций уголовного права древних цивилизаций необходимо рассмотреть вопросы о преступлениях и наказаниях в двух плоскостях. В первом случае необходимо ответить на вопросы: «Что считать преступлением, и какой вред причиняют преступные деяния обществу?»; во втором: «Что считать достижением справедливости в случае совершения преступления?».
Следует обратить внимание, что для древних цивилизаций характерным было рассматривать институты наград и наказаний как методы управления государством. Мудрый правитель тот, кто правильно устанавливает баланс соотношения наград и наказаний. Справедливый баланс наград и наказаний примиряет людей между собой и является условием достижения общей цели - совместного выживания. В идеале «система наград и наказаний» должна привести общество к взаимному согласию в достижении общей цели.
Законы Ману прямо говорят, что «наказание правит всеми людьми», оно охраняет, оно заставляет бодрствовать, «когда все спят», поскольку «весь мир подчиняется только посредством наказания». Без правильного наказания «все варны испортились бы, все преграды были бы сокрушены»2, поэтому «только наказание охраняет этот мир»3, -записано в Артхашастре. Наказание - инструмент управления обществом, то есть инструмент политический, а не правовой. Наказание требовалось, чтобы был мир через послушание, двигался в том направлении, в котором требовалось для достижения общей цели, а не для того, чтобы воздать преступнику по заслугам. Шан Ян пишет: «Совершенномудрый, управляя государством, устанавливает единые [правила] наград, единые [правила] наказаний, единые [правила] наставлений. Если установить единые [правила] наград, то армия не будет иметь себе равных; если установить единые [правила] наказаний, то приказы будут выполняться; если установить единые [правила] наставлений, то низшие будут подчиняться высшим. Если награды ясны, [правитель] не будет тратить зря [средства]; если наказания ясны, исчезнет смертная казнь; если наставления ясны, их не придется менять, а люди будут знать, на чем им следует сосредоточить усилия, и в стране не будут придерживаться разных обычаев»4.
Известный спор между конфуцианцами и легистами по поводу установления справедливого баланса наград и наказаний отражает общий подход древних обществ к значению этих социальный институтов. Конфуцианцы были категорическими противниками увеличения количества статей уголовного кодекса и установления чрезмерных наказаний. Они считали, что чем больше в государстве принято законов -запретительных мер, тем больше будет преступлений и чем страшней наказания, тем больше будет расти недовольство в обществе и сопротивление со стороны подданных государя. Конфуцианцы постоянно рекомендовали правителям отдавать предпочтение наградам как более эффективному средству в деле управления государством, нежели наказаниям, то есть чрезмерными наказаниями в обществе в большей степени разжигается рознь и нетерпимость, нежели достигается примирение. Конфуций утверждал: «Если управлять народом посредством распоряжений и наводить порядок посредством наказаний, то народ станет уклоняться [от распоряжений и наказаний] и утратит стыд. Если же управлять народом посредством силы дэ (добродетели) и поддерживать в нем порядок посредством надлежащих норм поведения (ритуала), то народ не только устыдится, но и выразит покорность»5. Правитель своим собственным примером творения блага и справедливости способен подчинить себе свой народ без установления для того дополнительных чрезмерных мер наказаний, считали конфуцианцы.
2 Законы Ману // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Т. 1. - М., 2005. - С. 105.
3 Артхашастра // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Т. 1. - М., 2005. - С. 77.
4 Шан Ян. Книга правителя области Шан. - М., 1993. - С. 204.
5 Лунь-юй / Конфуций. Уроки мудрости. - М. - Харьков, 1999. - С. 20-21.
Законники (легисты) придерживались прямо противоположной конфуцианству и даосизму позиции. «В стране, добившейся владычества [в Поднебесной], - пишет китайский легист Шан Ян, - на каждые десять наказаний приходится одна награда; в сильной стране на каждые семь наказаний приходится три награды; в стране, обреченной на гибель, на каждые пять наказаний приходится пять наград»6. Данный отрывок явно указывает, что для легистов именно наказания являются наиболее эффективным средством управления обществом, а награды, с точки зрения легистов, приводят к гибели7. Страх удерживает людей в повиновении и не дает обществу развалиться на части, поэтому стремящийся к владычеству в Поднебесной «должен наказывать еще до того, как совершен проступок»8. Если же управлять страной, не имея закона (системы наказаний), то тогда народ «организуется в группы и союзы» и, находясь в сообщничестве, «низы будут мошенничать, чтобы достичь своей личной выгоды». А если же система законов будет ясной и постоянной, то тогда «народ не разбредается, а объединяется с верхами и исчерпывает все свои чувства, чтобы преподнести им свою преданность»9. Законы сплачивают, объединяют и направляют общество в нужное русло.
Собственно первые своды китайских законов - это «уложения о наказаниях». Цзы Чань (ок. 580 - ок. 522 до н.э.), нарушив традицию «суда по совести», впервые в 536 до н.э. кодифицировал уголовные законы, отлив в металле «уложение о наказаниях» (син шу). А до этого в VII в до н. э., чтобы противодействовать порочным тенденциям в княжестве Ци Гуань Чжун (Гуань-цзы), по-видимому, первый предложил использовать наказание как главный метод управления, заявив: «Когда боятся наказаний, управлять легко».
Стороны исторической дискуссии не оспаривают вопрос о сущности и предназначении системы наград и наказаний, а оспариванию подлежит разумность соотношения количества наград по отношению к количеству наказаний. С тем, что награды и наказания служат средством управления обществом; средством движения общества по Дао-пути, были согласны и конфуцианцы, и легисты. Все вышеизложенное можно подытожить словами как Шан Яна, так и Конфуция. «Природные чувства человека, - пишет китайский законник, - таковы: он любит знаки знатности и жалованье и ненавидит казни и наказания. Правитель должен уметь использовать эти два чувства, дабы умело направлять желания людей и наделять их тем, к чему они стремятся»10. Умело пользуясь раздачей почестей и вынесением наказаний, когда только за заслуги раздаются чины и только за дело караются люди, правитель сможет «из умного и глупого, знатного и простолюдина, храброго и труса, достойного и никчемного - из каждого из них выжать все знания, всю силу их мышц и заставить рисковать жизнью ради правителя»11; сможет заставить делать подданных то, что требуется правителю. Конфуций же следующим образом отвечает на недоумение Цзылу по поводу того, что, как считал китайский мудрец, правление требуется начинать с исправления имен: «Если имена не выправлены, - говорит Конфуций по этому поводу, - то слова не согласуются [с истинным положением дел]. Если же слова не согласуются [с истинным положением дел], то дела не завершаются. Если дела не завершаются, то ритуал и музыка приходят в упадок. Если ритуал и музыка приходят в упадок, то казни и наказания становятся несправедливыми. Если казни и наказания становятся несправедливыми, то народ не знает, как двинуть рукой или ногой»12. Легисты и конфуцианцы единодушны в том, что справедливо установленная правителем система наград и наказаний позволяет ему эффективно управлять обществом. Даже достижение общества «всеобщей любви» возможно только при установлении
6 Шан Ян. Книга правителя области Шан. - М., 1993. - С. 159.
7 До сих пор можно услышать рассуждения об институте смертной казни в контексте ее эффективности в борьбе с преступностью.
8 Шан Ян. Книга правителя области Шан. - М., 1993. - С. 179.
9 Гуань-цзы. Искусство управления. - М., 2006. - С. 7.
10 Шан Ян. Книга правителя области Шан. - М., 1993. - С. 185.
11 Шан Ян. Книга правителя области Шан. - М., 1993. - С. 204-205.
12 Лунь-юй / Классическое конфуцианство. - СПб. - М., 2000. - С. 160-161.
справедливой системы наград и наказаний, как в этом был убежден Мо-цзы, который утверждал: «Если правители найдут в этом удовольствие (выгодности всеобщей любви. -И.Ц.) и станут побуждать к этому при помощи наград и похвал, с одной стороны, и угрозы наказания - с другой, то я думаю, что люди так же устремятся ко всеобщей любви и взаимной выгоде, как огонь поднимается вверх и вода спускается вниз, и ничто в
13
Поднебесной не сможет их остановить» .
Таким образом, вне зависимости от различий по многим политическим вопросам между китайскими мыслителями все они одинаково сморят на роль и назначение системы «наград и наказаний» и каждый из них убежден, что если правитель совершит ошибку в этом важном деле - деле установления справедливой системы наград и наказаний, то вряд ли он сможет рассчитывать на спокойное существование и доверие со стороны своих подданных.
Грубейшая ошибка правителя, когда он незаслуженно раздает чины и казнит
невиновных, вызывает недовольство у народа, подрывает авторитет власти и разрушает
естественный ход движения Неба и Земли, поэтому наказанию должны подлежать только
преступные деяния. «Тот, кто проявляет любовь справедливо, - пишет Люй Бу-вэй, -
следует пути вана. Тот, кто выражает гнев правдиво, идет по дороге вана»14. Наказание -
это такой же способ проявления заботы суверена о своих подданных, как и раздача
милостыни или защита от внешних врагов. Как утверждал конфуцианец Мэн-цзы, «если
использовать народ с целью доставить ему спокойствие, то он не будет роптать, даже если
изнурять [его работой]. Если казнить народ с целью сохранить ему жизнь, то он, даже
умирая, не будет роптать на того, кто казнит его»15. Праведный гнев правителя настолько
же оправданный гнев, как и милость, только он должен быть в меру.
Есть современные авторы, которые убежденно определяют вознаграждение
правовым институтом, а не политическим, тем самым стирая границу между правовыми
инструментами и политическими, между юридической ответственность и политической.
Так, Д.А. Липинский разрабатывая юридическое понятие «позитивная ответственность»,
как добровольного и добросовестного выполнения лицом норм права, то есть если для
негативной ответственности юридическим фактом является правонарушение, то для
«...позитивной - юридический факт правомерное поведение»,16 утверждает, что
«...установление правового долга и действий субъекта основанных на нем, имеет
значение для применения мер поощрения, которые является объективным выражением
добровольной ответственности, противовесом наказанию и принуждению»17 при этом,
продолжает автор: «Позитивная юридическая ответственность не может возникнуть из
18
вакуума. Она должна быть предусмотрена правовой нормой, установлена ею» . Поэтому, «Законодательное закрепление мер поощрения, - пишет Д. А. Липинский, - отражает одну из разновидностей нормативного закрепления добровольной формы реализации юридической ответственности. В поощрительных мерах добровольная юридическая отвтственность объективируется, превращаетя в реальный процесс, как превращается в реальность в наказании (взыскании).».19
Схожей позиции придерживается А. В. Малько, который пишет в работе «Стимулы и ограничения в праве»: «.правовые стимулы устанавливаются (законом - И. Ц.) для того, чтобы они действовали, осознавались и побуждали людей к определенным поступкам. Но вместе с тем даже и то уже закрепленное в законодательстве средство (например, поощрение), которое еще не осознано и не побуждает к определенному
13 Цит. по: Рубин В. А. Личность и власть в Древнем Китае. - М., 1999. - С. 30.
14 Люй Бу-вэй. Люй-ши чунь цю («Весны и осени господина Люя») / Искусство управления. - М., 2006. -С. 90.
15 Мэн-цзы. / Классическое конфуцианство. - СПб. - М., 2000. - С. 112.
16 Липинский Д. А. Проблемы юридической ответственности. - СПб., 2003. - С. 21.
17 Там же. - С. 19.
18 Там же. - С. 20.
19 Там же. - С. 22.
желательному для общества поведению, тоже можно назвать стимулом, хотя бы в формальном смысле»20.
Таким образом, сторонники «теории юридической ответственности» делают позитивную ответственность полноценным правовым институтом наравне с институтом негативной ответственности, только противостоящей последнему, как противопоставлялось у древних китайцев поощрение и наказание.
В свое время итальянский просветитель и разработчик принципов современного
гуманистического уголовного права Чезаре Беккариа в знаменитой книге «О
преступлениях и наказаниях» так же затрагивал тему поощрения и наказания, и так же
рекомендовал суверенам не скупиться на награды в отношении добросовестных лиц,
поскольку награждение является «средством предупреждения преступления» и
21
«умножают число добродетельных деяний». 21 Но великий итальянец не в коей мере не причислял поощрения к правовым институтам, закрепленным в законах. Он просто рекомендовал просвещенным монархам использовать поощрения в нужное время, в нужном месте и для нужных людей в целях более эффективного управления обществом. Поэтому, даже институт помилования Ч. Беккариа считает политическим институтом. Просветитель пишет по этому поводу: «.милосердие - это добродетель, которая иногда (курсив мой, - И. Ц.) дополняет круг обязанностей, взятых на себя престолом. Ей не
должно быть места в совершенном законодательстве, где наказания умерены, а суд
22
праведен и скор»22. Для некоторых, по мнению автора «О преступлениях и наказаниях» эта истина может показаться суровой, но только для тех, которые «живут в стране с
23
неупорядоченной системой уголовного законодательства» . Упорядоченная система уголовного законодательства не допускает законодательного закрепления института милосердия, поскольку, как отмечает Ч. Беккариа: «.если учесть, что милосердие -добродетель законодателя, а не исполнителей законов, что эта добродетель должна проявляться во всем блеске в кодексе, а не в специальных судебных решениях, то показывать людям, что преступления могут прощаться и что наказание не обязательное их следствие, значит порождать в них иллюзию безнаказанности и заставлять их верить, что если можно добиться прощения, то приведение в исполнение приговора непрощенному скорее акт насилия власти, чем результат правосудия»24. Таким образом, по мнению итальянца, те потери, которые понесет общество, если помилование закрепить законодательно, на много превысят неудобства, если милосердие будет проявляться сувереном иногда, то есть непредсказуемо и от случая к случаю.
Юридическое содержание позитивной ответственности Ч. Беккариа видит совсем в другом, нежели древнекитайские мудрецы и наши отечественные авторы. Вознаграждение, которым «одаривает» суверен законопослушных граждан, заключается в его (суверена) позитивной обязанности перед ними. Позитивная обязанность государства перед своими гражданами выражается не в том, что оно не имеет права нарушать их права, а в том, что главная цель и предназначение государства заключается в его обязанности защищать права человека, то есть быть активным, а не пассивным в этом вопросе. Народы должны верить в этот принцип непоколебимо, «.а верховные власти реализовывать в строгом соответствии с законом»25 - пишет Ч. Беккариа. Этот «священный принцип», основанный на праве и без которого не может существовать общество, «.служит вознаграждением людям за то, что они поступились всей полнотой своего общения с окружающим миром, свойственной существам, наделенным чувствами,
20 Малько А. В. Стимулы и ограничения в праве. - Саратов, 1994. - С. 34.
21 Чезаре Беккариа. О преступлениях и наказаниях. - М., 1995. - С. 240.
22 Там же. - С. 243.
23 Там же. - С. 243.
24 Там же. - С. 244.
25 Там же. - С. 94.
и ограниченной лишь возможностями каждого» , то есть за то, что индивиды пожертвовали частью своих естественных прав в пользу государства в целях упорядочения законов, государство «вознаграждает» их защитой их жизни и собственности всеми законными средствами. В этом заключается юридический смысл позитивной ответственности Ч. Беккариа.
Другой аргумент в вопросе наград и наказаний как институтов различных областей (политической и правовой) высказал американский юрист Лон Фуллер. Проблема заключается в том, что награды и наказания не являются симметричными зеркальными системами27, постольку поскольку «чем ближе человек к вершинам человеческих достижений, тем менее компетентны другие люди, чтобы оценить его результаты»28. Поэтому там, где дело касается наказаний и лишений люди действуют на более низких уровнях достижений, где плохое поведение может быть распознано сравнительно надежно, и где можно установить формальные критерии вынесения решений. В таких случаях общество «окружает решения процедурными гарантиями надлежащего процесса, зачастую разработанного весьма скрупулезно.»29. Там же, где речь идет о наградах, решение окружает себя субъективностью и интуицией, которые невозможно уложить в строгие процедурные правила. Действительные заслуги лица могут быть правильно оценены достаточно узким кругом профессионалов, и их решение о вынесении поощрения неведомо для подавляющего большинства членов общества, тогда как вынесение решения о наказании может быть ясно понято и уяснено всеми.
Следует так же учесть, что древняя концепция «наград и наказаний» определяет преступление как действия, которые преступают дозволенное, а дозволено все то, что помогает идти правильным путем - помогает обществу достичь общей конечной цели. Следовательно, недозволенным поведением является такое, которое отклоняется от правильного пути или является преградой в достижении поставленных властью целей.
Вопросы же, связанные с выбором стратегического плана движения общества к общей цели, относятся исключительно к компетенции Властителя как центра социального порядка, - стратегия есть личное дело Властителя, а не общее для всех дело, все, что связано с установлением наград и наказаний есть его прерогатива, то есть что считать отклонением от цели, а что соответствующим ей - исключительное право Властителя. Как у главы семейства - отца семья является предметом его личного интереса и забот, так и общество у суверена является предметом его личного интереса, заботы и ответственности. Поэтому только Властитель определяет стратегический план уголовной политики.
Уголовная политика древних цивилизаций в меньшей мере обращает внимание на степень тяжести преступления, поэтому наказание не соизмеряется с мерой непосредственно причиненного вреда вещам и людям. Любое отклонение является преступлением и потому достойно самого строгого наказания. «Если при применении наказаний за мелкие проступки карать как за тяжкие [преступления], то [проступки] перестанут совершаться, а тяжких преступлений и вовсе не будет. Это называется
30
«избавляться от наказаний посредством наказаний»30. Этим суждением Шан Ян подтверждает мысль об оправданности установления единообразных мер наказаний для самых различных преступлений, то есть даже самое незначительное преступление может быть караемо высшей мерой наказания - смертной казнью.
Когда же уголовные «кодексы» древних цивилизаций оценивают преступления по шкале общественной опасности, то в первую очередь учитывается степень опасности
26 Там же. - С. 94.
27 Когда в древнем Китае обсуждался вопрос о балансе наград и наказаний, то как раз и подразумевалось, что это две симметричные системы, между которыми необходимо установить правильное зеркальное отображение.
28 Лон Фуллер. Мораль права. - М., 2007. - С. 43.
29 Там же. - С. 43.
30 Шан Ян. Книга правителя области Шан. - М., 1993. - С. 195.
власти суверена, то есть наибольшую угрозу представляют такие действия, которые угрожают Властелину, и меньшую опасность представляют те, которые причиняют вред обществу.
В этом смысле преступления могут быть разделены на те, которые непосредственно угрожают Властелину и его авторитету, и так называемые «периферийные» преступления, те, которые непосредственно не затрагивают интересы Властелина. Последние совершаются против периферийной части общества и периферийной части территории, они далеки, менее опасны и поэтому менее интересны для Властелина.
Выделение особо тяжких преступлений в древних «уголовных кодексах», за которые выносились самые суровые приговоры, всегда было связано с очерчиванием круга непосредственных интересов Властелина и тех общественных сфер, которые наиболее тесно соприкасались с выполнением им своих функций. Самые опасные преступления те, которые препятствуют выполнению функций правителя или разрушают саму возможность их осуществления.
Так, средневековый китайский уголовный кодекс династии Тан (618 - 907) начинается с того, что авторы кодекса сгруппировали десять видов самых опасных преступлений, которые «сводят на нет морализирующее влияние и разрушают упорядоченность», и специально расположили «в начале раздела, чтобы быть ясным предостережением»31 для всех.
В соответствии с уголовным кодексом династии Тан десять великих зол называются следующим образом:
Первое называется «умыслом восстания против (моу фань)», когда имеется умысел повредить Алтарь Земли и Зерна.
Второе - «умыслом великой строптивости». Имеется в виду умысел разрушить императорский храм предков, императорские усыпальницы и дворцы.
Третье - «умыслом измены», когда человек отворачивается от страны и становится соучастником самозванцев.
Четвертое - «злостной строптивостью». Это преступления против родственников, когда наносятся побои «деду или бабке», «отцу или матери», или умысел убить кого-либо из них, или же убийство старших и младших братьев отца и их жен», либо «старших или младших сестер отца», либо «собственных старших братьев и сестер».
Пятое преступление называется «извращением». Имеется в виду «убийство трех членов в одной семье, ни один из которых не совершил наказуемого смертью преступления, а также расчленение людей, изготовление и хранение ядов гу, ворожба или колдовство».
Шестое преступление называется «великой непочтительностью». Преступление связано с хищением предметов, на которых во время жертвоприношений «пребывают духи», или же хищением «державных вещей, относящихся к платью или выезду»; хищением или подделкой «державных печатей»; ошибочным составлением «державных лекарств», или ошибочным нарушением «кулинарных запретов при изготовлении державной пищи», а также «непочтительными высказываниями...и поведением, не соответствующим моральным устоям ли подданного».
Седьмое преступление - «сыновья непочтительность». Имеется в виду «донос, заклятье или брань» на старших в семье.
Восьмое называется «враждой» - это убийство или продажа родственника.
Девятое преступление называется «нарушением долга» и связано с убийством главы учреждения, главы округа, главы уезда или «своего наставника в образовании».
31 Уголовные установления Тан // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Т. 1. - М., 2001. - С. 773.
Десятое называется «внутренним хаосом», когда вовлекаются в развратные действия
32
родственники .
Несомненно, что идеология уголовной политики династии Тан не избежала влияния взгляда на степень тяжести преступления в зависимости от причинения вреда политической власти и наиболее прилегающих к ней общественных сфер. Так, если первый, второй, третий, шестой и девятый виды преступных деяний непосредственно связаны с разрушением функций власти, то те преступления, которые подрывают основы семейных отношений, а это четвертое, седьмое, восьмое и десятое виды преступлений, тесно связаны с политической властью, поскольку в соответствии с конфуцианской традицией считалось, что только тот будет почтителен к государю, который почтителен к старшим в семье. Те же, кто выражает непочтение к родителям, будут непочтительны и к правителю. Дружба - это родственные чувства, и кто не испытывает родственных чувств, тот не дружелюбен к правителю.
Может показаться, что пятый вид преступлений выпадает из общего оценочного ряда степени общественной опасности, поскольку в статье говорится об убийствах «трех членов одной семьи», то есть любой семьи, и о расчленении любых людей, изготовлении и хранении ядов гу, ворожбе и колдовстве. От таких преступлений может пострадать любой человек - и простой смертный, и власть имущий. Но данный вид преступлений причислен к десяти самых опасных не в силу того, что они сами по себе общественно опасны, а в силу того, что они хладнокровны и чрезмерно жестоки, а «хладнокровная жестокость и кощунственное изуверство идут наперекор правильному Пути»33.
Периферийные преступления, такие как грабежи, разбои, убийства, насилие, воровство, совершающиеся против подданных государя, могут привлечь внимание властей только лишь в случае их масштабности, когда количество преступлений достигает таких размеров, что это может привести к социальному взрыву. Китайский философ позднеханьской династии (25-220) Вин Фу (76-157) так рассуждает по этому поводу: «[Если] разбойников [становится] много, разве могут чиновники не ожесточиться? [Если] жестокость усиливается, разве низам возможно не роптать? [Если] ропщущих [становится] много, признаки смуты налицо. [Когда] низы едва влачат жизнь, а небо ниспосылает бедствия, государству грозит опасность»34.
В общем, власть может до поры до времени не обращать внимания на то, что у нее делается с периферией и на периферии, и отдавать на откуп решения социальных конфликтов независимым от власти средствам, но только до поры до времени. Власть может не замечать творящегося на местах беспредела, но только до тех пор, пока этот беспредел не трансформируется в непосредственную угрозу власти суверена. То, что пятый вид преступлений уголовного установления династии Тан включен в список особо опасных преступлений, было предусмотрительно связано законодателем с реальной возможностью перерастания простых и не жестоких убийств в хладнокровные и кощунственные, которые, в свою очередь, приведут государство к гибели. Убить одного в семье, если он не заслуживает смертной казни, не жестоко, а трех - уже будет жестоко, хладнокровно и кощунственно.
Конфликт, приведший к убийству одной из сторон мог быть расценен как проявление удали молодецкой, демонстрации способности постоять за свою честь, следовательно, способности постоять и за честь правителя. Ямамото Цунэтомо в четвертой главе своей книги «Сокрытое в листве» рассказывает следующий случай. В доме Набэсиме Таданао, когда ему было пятнадцать лет, кто-то из кухонной прислуги повел себя грубо, и один из солдат собирался побить этого человека, однако дело
32 Уголовные установления Тан // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Т. 1. - М., 2001. - С. 772-792. На основе этой традиции был принят в Японии уголовный кодекс «Тайхо рицуре», который практически повторяет в этой части уголовные установления Тан.
33 Там же. - С. 775.
34 Вин Фу. Цяньфу Лунь («Суждения затворника») / Искусство управления. - М., 2006. - С. 198.
закончилось тем, что слуга убил солдата. Старейшины клана посчитали, что слуга, нарушив не только субординацию, но и пролив кровь, заслуживает смерти. Таданао же задал им вопрос: «Что хуже: нарушить субординацию или же отклониться от Пути самурая?» Старейшины не смогли на это ничего ответить, и тогда Таданао сказал: «Я читал, что, когда само преступление не ясно, наказание должно быть легким. Пусть некоторое время посидит в тюрьме»35. Думаю, что этим примером японский самурай хотел подчеркнуть, что в случае наличия сомнений в преступлении (а может быть, даже сомнения здесь вовсе не имеют значения) следует оценить самурайский дух слуги, что если даже простой слуга не отклонился от Пути самурая, то он, следовательно, может пригодиться в будущем роду Набэсиме Таданао и поэтому «пусть некоторое время посидит в темнице».
Оценка степени тяжести преступлений в древних цивилизациях напрямую связывалась с опасностями и угрозами политической власти, чем «ближе» приближается преступное деяние к власти, тем оно более общественно опасно и караемо более тяжкими наказаниями, а такие же деяния, но наиболее удаленные от власти, могли быть даже исключены из списка преступлений. Убийства, кражи, оскорбления - наиболее тяжкие преступления, если совершаются в отношении наиболее приближенных к власти лицам, и менее тяжкие, если в отношении периферийной части населения государства.
Чезаре Беккария не оспаривает положение концепции уголовной политики древних цивилизаций в отношении наиболее опасных преступлений. Для итальянского просветителя наиболее опасными преступлениями так же являются те, которые «чреваты уничтожением самого общества или того, кто это общество олицетворяет»36. Такие преступления он называет «оскорбление величества». Но следует учесть, что «величество» для Ч. Беккариа это не просто частное лицо со своими собственными частными интересами даже, если эти интересы связаны с исполнением властных полномочий, когда общество является личной заботой «его величества», а лицо, олицетворяющее общее благо. Как и большинство европейских просветителей ХУП-ХУШ в.в. Ч. Беккариа разделял положения общественно-договорной теории публичного правопорядка, которая наделяла Властителя статусом юридического лица, поскольку Властитель уполномочен людьми на принуждение в целях защиты жизни и собственности своих подданных, ибо их «.необходимо было защитить от посягательства и, в первую очередь от посягательств частных лиц, ибо каждый стремился не только возвратить собственную долю, но и присвоить себе долю другого»37. Право верховной власти наказывать за преступления основано на необходимости защищать вверенное ей общественное благо от узурпации его частными лицами. Поэтому, преступление против суверена равносильно преступлению против общества в целом, то есть против совокупного интереса частных лиц.
Следовательно, далее по степени общественной опасности следуют у Ч. Беккариа «преступления против личности», поскольку гарантия безопасности частных лиц является первоочередной задачей «любой законно созданной ассоциации»38. Нарушение неотъемлемого права каждого гражданина на безопасность не может не повлечь за собой самых суровых наказаний, установленных законом.
Самыми незначительными преступлениями считаются действия, причиняющие незначительный вред частным лицам и между первыми (наиболее опасными преступлениями) и последними (не опасными) «.размещаются по нисходящей линии - от
39
высшего к низшему - все деяния направленные против общественного блага.» . Однако нет такой науки «геометрии», считал Ч. Беккариа, которая могла быть применима к
35 Ямамото Цунэтомо. Сокрытое в листве / Хагакуре. Сокрытое в листве. - М., 2008. - С. 136.
36 Чезаре Беккариа. О преступлениях и наказаниях. - М., 1995. - С. 92.
37 Там же. - С. 68.
38 Там же. - С. 93.
39 Там же. - С. 85.
«.бесчисленным и запутанным хитросплетениям человеческих деяний»40. Мудрый законодатель не может все точно спланировать и предусмотреть как геометр. Единственное что он может сделать, в условиях «хитросплетений действий», так это «.указать лишь основные пункты в рамках установленных градаций, чтобы в дальнейшем наиболее тяжкие преступления не карались самыми легкими наказаниями»41. Самый большой правовой грех, это если одно и то же наказание предусмотрено в отношении двух преступлений, наносящих различный вред обществу.
Этими пунктами концепция гуманистического уголовного права Ч. Беккариа существенным образом отличается от концепции уголовной политики древних цивилизаций. Концепция уголовной политики древних цивилизаций, как допускала одни и те же наказания для различных преступлений, поскольку любое преступление это действия против Властителя, так и допускала возможность такого мудрого законодателя, который способен как геометр все точно предусмотреть и рассчитать.
Последнее наиболее ярко проявляется в нормотворческом стиле древних памятников уголовного права. Нормотворческий стиль древних памятников права чрезвычайно единообразен. Можно произвольно выбрать некоторые статьи из самых различных исторических источников права, сравнить их между собой и обнаружить схожесть их стилей.
Законы Хаммурапи пишут: «.если человек станет обличать под клятвой человека, бросив на него обвинение в убийстве, и не докажет этого, то обличавшего его должно убить»; «если человек купит из руки сына человека или из руки раба без свидетелей и договора или возьмет на хранение либо рабыню, либо серебро, либо золото, либо раба, либо рабыню, либо вола, либо овцу, либо осла, либо что бы то ни было, то этот человек -вор, его должно убить»42.
Законы Ману созвучно вторят: «.тех служащих, назначенных для разбора дел, которые, будучи распаляемы жаром богатства, вредят делам просителей, царю надо лишать собственности»; «составляющих ложные приказы, подкупающих его советников, убивающих женщин, детей и стариков, а также служащих его врагам царю следует казнить»; «обнародовав на основании фактов их преступления и совершенные каждым деяния, царю следует надлежаще наказать их в соответствии с сущностью
43
преступления» .
В Артхашастре отмечается: «(6) Если человек украдет достояние бога или дворца, то этого человека должно убить; а также того, кто примет из его рук украденное, должно убить. (7) Если человек купит из рук сына человека или из руки раба человека без свидетелей и договора или возьмет на хранение либо серебро, либо золото, либо рабыню, либо вола, либо овцу, либо осла, либо что бы то ни было, то этот человек - вор, его должно убить. (8) Если человек украдет либо вола, либо овцу, либо осла, либо свинью, либо ладью, то, если это божье или если это дворцовое, он может отдать это в 30-кратном размере, а если это принадлежит мушкенуму, он может возместить в 10-кратном размере; если же вору нечем отдать, то его должно убить»44.
Русская Правда вторит Артхашастре: «(41) Если кто крадет скот из хлева или (обокрадет) дом, то, если совершил кражу один, платить ему 3 гривны и 30 кун. (42) Если кто крадет скот с поля или (крадет) овец, коз или свиней, (то платить) 60 кун, если крали несколько (воров), то каждому (платить) по 60 кун. (43) Если обокрадут гумно или (украдут) зерно в яме, то сколько бы воров ни совершило кражу, каждый из них платит по 3 гривны и по 30
40 Там же. - С. 85.
41 Там же. - С. 85.
42 Законы Хаммурапи // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Древний мир и Средние века. Т. 1. - М., 2005. - С. 16-17.
43 Законы Ману // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Древний мир и Средние века. Т. 1. - М., 2005. - С. 122.
44 Артхашастра // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран Т. 2.- М., 2005. - С. 17.
45
кун» .
Легко заметить, что содержание юридической нормы древнего законодательства полностью повторяет конкретные действия людей; норма права описывает содержание действия, придавая им казуистическую форму. Абсолютный казуистический нормотворческий стиль древних цивилизаций, с одной стороны, придает ясность и простоту своду норм; он не требует в суде оспаривать право, он требует только оспаривать факты; с другой - казуистический стиль не учитывает того факта, что действия могут совершаться в различных обстоятельствах и с человеком может что-то произойти помимо его воли.
Древнее законодательство концентрирует внимание на человеке - субъекте действия как единственном условии формулирования правовой нормы. Глагол в предложении всегда стоит в активной форме, что говорит о том, что человек совершает действия, а не с ним что-то происходит; человек покупает, лжет, крадет, убивает, издает несправедливые приказы, и все это составляет суть нормы права, на основании которой оцениваются действия людей.
Казуистические тексты законов древних цивилизаций не указывают на то, что возможны ситуации, когда для разрешения спора необходимо самостоятельное решения суда.
Поэтому подобный нормотворческий стиль определяет особые принципы судопроизводства, в котором главную роль играют нормы материального права, тогда как нормам процессуального права практически не уделялось внимания. Материальная истина оценивалась несравнимо выше, нежели процессуальная.
Казуистический нормотворческий стиль представляет суд исключительно как правоприменительный орган, в задачу которого входит сбор фактов, доказывающих виновность или невиновность лица на основании свидетельских показаний или его личного признания, но не правовая аналитика - анализ обстоятельств, в которых свершались действия. При абсолютной казуистике судье ничего другого не остается, как только убедиться в том, что обвиняемый действительно совершил данное действие, и констатировать: «.этот человек - вор, его должно убить». При разборе дела все внимание уделяется установлению улик и снятию показаний.
В руководстве по расследованию уголовных преступлений Циньского княжества акцентируется внимание прежде всего на том, как правильно провести допрос, и рекомендуется «внимательно выслушать показания и записать их». И даже тогда, когда станет ясным, что допрашиваемый лжет, «не следует сразу же уличать его», а только после того, как явно обнаружатся противоречия в его показаниях, «следует уличить допрашиваемого»46. Наконец, следователь должен добиться того, чтобы обвиняемый сам признался в совершении преступления. Уголовную политику древних цивилизаций в меньшей степени заботит выяснение обстоятельств дела; она не ставит задачу выяснения на судебном процессе, что произошло на самом деле, для нее важным является доказать, что именно обвиняемый совершил преступление.
Судебные процессы были быстры и чаще всего проводились при закрытых дверях, то есть применялась только письменная стадия судопроизводства. Краткость и закрытость судебного процесса требовали, чтобы судья не отклонялся от схемы формальных доказательств, установленных законом. Самым убедительным доказательством считалось добровольное признание вины, за которым следовали показания свидетелей и клятвы, очищающие от подозрений. В расследовании преступления признание вины и свидетельские показания признавались первостепенными «совершенными» доказатель-
45 Русская Правда. Пространная редакция (по Троицкому 1 списку) / Хачатуров Р.Л. Русская Правда. -Тольятти, 2002. - С. 126. Если мы обратимся к другим историческим памятникам права древних цивилизаций, то обнаружим различие в содержании норм, но не в нормотворческом стиле.
46 Циньское руководство по расследованию уголовных преступлений // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Древний мир и Средние века. Т. 1. - М., 2005. - С. 129.
ствами. Они были самыми главными, и никакое сочетание «несовершенных» доказательств не могло ничего изменить в приговоре даже тогда, когда не был прояснен мотив преступления или другие косвенные обстоятельства вызывали сомнения в справедливости обвинения, тем не менее приоритет отдавался признанию обвиняемого и показаниям свидетелей. Признание - мать доказательства.
Стремление достичь материальной истины в судопроизводстве приводит к тому, что обвиняемая сторона оказывается в неравных условиях по отношению к обвинителю. Намного легче было доказать виновность обвиняемого, нежели его невиновность.
От подобного отношения к суду и к судебной защите вряд ли стоит ожидать скрупулезной разработки принципов независимого и беспристрастного правосудия. По сути, интерес к суду проявлялся тогда, когда дело касалось защиты интересов и престижа правительственной администрации - главная цель суда защитить власть, а не права населения.
Ни с одним словом из вышеизложенного текста не согласился бы итальянский гуманист. Как уже отмечалось выше, то что подлежит правовой защите, есть не интерес Властителя, а общественный интерес, который выражает свою предметную форму в «хитросплетениях человеческих деяний», и в этих условиях судебная процедура - это не только процедура установления фактов, но и установления права.
«Хитросплетения человеческих деяний» затрудняют ответ на вопрос о нарушении лицами и властью общественного договора. Ни одна из сторон такого спора не может решать его самостоятельно, иначе «.одна партия - партия верховной власти - будет утверждать, что договор нарушен, а другая партия, - партия обвиняемого, будет это отрицать»47. Роль судьи - это роль независимого и беспристрастного арбитра для разрешения спора о праве. Судья - это тот третий, который «установит истинное положение дел»,48 и как судебные заседания должны быть открыты, так и доказательства преступления доступны публике. Нет и не может быть таких преступлений, гласное рассмотрение которых судом в назидание другим не предоставляло бы интереса для всех одновременно, для того, чтобы народ мог сказать: «Мы не рабы. Мы защищены»49.
В уголовной политике древних цивилизаций человек убивает, крадет, лжет соответственно кого-то, у кого-то и кому-то. Тексты древних уголовных кодексов ясно говорят о том, что объектом преступного деяния является физическое лицо или группа лиц и их собственность. Человек причиняет вред человеку, он действует против лиц, а не против общих условий совместного проживания.
Преступник причиняет страдания другому лицу, следовательно, потерпевший достойный сочувствия и защиты, в отличие от подозреваемого, который, наоборот, не должен вызывать сочувствия и сострадания. Следует прислушаться к словам конфуцианца Мэн-цзы, в которых отражена первичная установка сочувствия пострадавшему или страдающему.
Мэн-цзы сказал: «Все люди обладают чувством сострадания к другим. Прежние ваны обладали чувством сострадания к другим, и их правление было преисполнено этим чувством. Когда с чувством сострадания осуществляют правление, то можно управлять всей Поднебесной так же просто, как что-либо вертеть на ладони. Говорят, все обладают чувством сострадания - так, когда люди вдруг увидят, что ребенок готов упасть в колодец, они испытывают испуг и сострадание. Они так поступают не потому, что [хотят] завязать дружбу с родителями этого ребенка; не потому, что рассчитывают на похвалу со стороны соседей и друзей, и не потому, что опасаются [дурной] репутации. Отсюда [можно] видеть, что не имеющий чувства сострадания - не человек; не имеющий чувства стыда и ненависти [ко злу] - не человек; не имеющий чувства самоотречения и уступчивости - не человек; не имеющий чувства правды и неправды - не человек. Чувство сострадания - это
47 Чезаре Беккариа. О преступлениях и наказаниях. - М., 1995. - С. 74.
48 Там же. - С. 74.
49 Там же. - С. 114.
начало гуманности (жэнь); чувство стыда и ненависти [ко злу] - это начало справедливости (и); чувство самоотречения и уступчивости - это начало надлежащих норм поведения (ли), чувство правды и неправды - это начало мудрости (чжи)»50. Истинный правитель тот, кто сострадает всем тем, кто страдает; настоящий человек тот, кто имеет чувство сострадания, от которого, в свою очередь, проистекает чувство стыда и ненависти ко злу, чувство справедливости и правды. Чувство сострадания является основой справедливости и естественным состоянием человека. Естественно чувство сострадания человека, когда он видит страдания другого человека, поэтому человек сострадает ребенку не потому, что стремится приобрести некую для себя выгоду, а потому, что так чувствует любой нормальный человек. Поэтому является естественным вступиться за пострадавшего, если очевидно, что кто-то страдает, и несомненно, что в таких условиях негодование падает на источник страдания, то есть обвиняемое лицо, поэтому уголовная сентенция исходит из первичной установки причиненного страдания, нежели из обстоятельств, при которых произошло инкриминируемое деяние, и вне зависимости от обстоятельств пострадавший скорее прав, нежели не прав.
Уголовная политика разрешает делать что-либо в той степени, в какой будет достигнута удовлетворенность пострадавшего. Поэтому кара (наказание) - это удовлетворение пострадавшего. Следует обратить внимание на суждение Ибн-ат-Тиктаки, который проницательно заявляет: «Неприятель - это два неприятеля: неприятель, который несправедлив к тебе, и неприятель, к которому несправедлив ты сам. Последнему из них не доверяй и остерегайся его, сколько можешь; что же касается до врага, который несправедлив к тебе, ты не бойся его, потому что такой нередко устыдится сам того оскорбления, которое нанес тебе, раскается и отдаст тебе то, чего ты добиваешься от него (курсив мой. - И.Ц.)»51. Раскаяния и страдания недостаточно, чтобы достичь справедливости в случае, если был причинен ущерб, пострадавший может требовать то, чего он добивался, то есть полного своего удовлетворения.
Институт кровной мести - это институт восстановления справедливости посредством удовлетворения пострадавших, меру которой никто не в силах определить и предугадать. Принцип талиона «Око за око, зуб за зуб» - это наложение меры на беспредел закона кровной мести, когда за убийство одного члена рода пострадавший род удовлетворяет свою жажду мести, вырезая весь повинный род.
Судопроизводство как процедура восстановления справедливости - это удовлетворение чаяний пострадавшего. От такой системы правосудия в большей степени страдали честные и законопослушные граждане. С одной стороны, такая система поощряла применение пыток при допросах, дабы вынудить признание; с другой стороны, тем, кто не делал признания, было очень трудно инкриминировать вину. Людей, не привыкших к насилию, легче было сломить и заставить признаться в совершении того, что они не совершали, чем закоренелых преступников, жизнь которых есть само насилие, и выдержать пытки им было проще, как проще было найти нужное количество свидетелей или без морального для себя неудобства поклясться на кресте.
При этом, если учесть, что весомость свидетельских показаний зависела от социального статуса свидетелей - чем выше в системе иерархии находился свидетель, тем авторитетней были его показания и тем сильнее его слова могли повлиять на исход дела, то это открывало дорогу к «сотрудничеству» между следователями и власть имущими.
Теория сатисфакции пострадавшего открывает пут, как жестоким наказаниям, так и прощению виновного. Главное, чтобы пострадавший был удовлетворен.
Наказание само по себе не является основанием достижения справедливости -требуется удовлетворение обиженного. Это приводит к тому, что «.боясь, как бы кара не оказалась слишком мягкой и недостаточной для наказания за какое-то зло, преступление отягчается нарочитым нагромождением обвинений, и преступника лишают жизни,
50 Мэн-цзы / Классическое конфуцианство Т. 2. - СПб. - М., 2000. - С. 49.
51 Ибн-ат-Тиктаки. Правила для государей и рассказы о мусульманских династиях. - Казань, 1863. - С. 59.
причину же его смерти приписывают болезни»52, - пишет в отношении стремления удовлетворить чаяния и ожидания пострадавшего китайский философ Чжунцан Туна (179-220). Думаю, что в словах китайского философа отразилась «истина» кровной мести, когда границы возмещения вреда поистине становятся беспредельными. Уголовная политика, стоя на защите пострадавшей стороны, способна домыслить даже за пострадавшего степень вины обвиняемого и инкриминировать ему то, что он не совершал, или из незначительного преступления сделать тяжкое, то есть за пострадавшего оценить степень общественной опасности обвиняемого.
Таким образом, важным аспектом для древнего судопроизводства был учет страдания пострадавшей стороны. Степень страдания человека - это весомый «факт» обвинения, и только тогда, когда чрезвычайная степень страдания виновного лица бросалась в глаза, уголовное законодательство «гуманизировалось» и устанавливались более мягкие и разнообразные санкции. Только тогда, когда наказания доходили до того, что страдания виновных были таковы, что осознавалась их безнравственность, законодательство гуманизировалось и тяжкие наказания могли быть отменены.
В законодательных актах династии Хань зафиксировано: «Ведь наказания доходят до того, что отрубают конечности и прокалывают кожу, а ведь они и до конца жизни не отрастут! Какую боль причиняют эти наказания, сколь безнравственны они! Разве такие наказания соответствуют мысли о том, что император является «отцом и матерью народа»? Пусть будут отменены и чем-нибудь заменены телесные наказания! Приказываю также, чтобы всех преступников, в зависимости от тяжести их вины, если они не пытались
53
бежать или скрыться, прощали сразу по отбытии срока наказания» . Наказания смягчались, когда властителю бросалась в глаза жестокость самих наказаний, когда от наказаний чрезмерно страдали сами преступники.
Преступники тоже люди, и они могут страдать не в меньшей, а даже в большей степени, нежели пострадавшие от их действий люди, поэтому они также заслуживают жалости и смягчения наказания. Преступники обладают правом на жалость наравне с больными и пустынниками. В «Домострое» - источнике русских обычаев, принадлежащем перу протопопа Сильвестора, отмечается: «В монастыри, и в больницы, и в пустыни, и в темници заключенных посещаи, и милостиню по силе всяких потребных подаваи, еслико требуют; и видя беду их, и скорбь, и всякую нужу, и елико возможно помагаи им, и всякого скорбна, и нища, и бедна и нужна, не презри, и введи в дом свои, напои и накорми, согреи, одежи со всею любовию и чистою совестию; теми молитвами Бога сотвориши себе милостива, и свободу грехов получишь»54. Жалости достойны не только больные и пустынники, но и заключенные, поскольку они страдают, следовательно, обладают правом на жалось и даже прощение.
В этом огромном диапазоне - от страдания пострадавшей стороны до страдания виновного лица - обыгрывается вся уголовная политика - от чрезмерной и даже вычурной жестокости до прощения и оказания помощи преступникам. Неотвратимость наказания для уголовной политики древних цивилизаций не представляла необходимого условия восстановления справедливости. Восстановление справедливости - это удовлетворение пострадавшей стороны, а пострадавшая сторона способна как простить виновного, так и сострадать его страданиям. Если пострадавшая сторона не получит удовлетворения, то это первичное условие неповиновения власти, и, следовательно, условие угрозы власти.
Для Ч. Беккариа наказание не является формой удовлетворения пострадавшей стороны, наказание есть способ «.воспрепятствовать эгоистическим поползновениям души каждого отдельного индивида ввергнуть законы общества в пучину первобытного
52Чжунцан Туна. Чан янь («Прямые речи») / Искусство управления. - М., 2006. - С. 174.
53 Законодательные акты начала династии Хань // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных странах. Древний мир и Средние века. - М., 2005. - С. 133.
54 Домострой. - М., 1990. - С. 39.
хаоса»55, то есть цель наказания заключается в «.предупреждении новых деяний преступника, наносящих вред его согражданам, и в удержании других от подобных действий»56. Казалось бы, что под подобным суждением подписался бы любой человек, занимающийся вопросом преступлений и наказаний, подписался бы и Конфуций, и Шан Ян, и Мо-цзы. Но отличие позиции Ч. Беккариа заключается в очень простой вещи, наказание выгодно не только власти и пострадавшей стороне, а как правовой институт наказание выгодно всем. Когда преступление наказывается, тогда выигрывает все общество, а не только пострадавший.
Преступник должен бояться не тех, кому причинил вред, а бояться всего общества в целом, поскольку нарушил закон общества. Ч. Беккария пишет: «Страх перед законом действует благотворно. Но страх человека перед человеком губителен и чреват
57
преступлениями» . Чем отличается первый страх от второго? В первом случае наказание воспринимается как институт защиты как всего общества в целом, так и самого преступника. Быть наказанным выгодно самому преступнику; быть наказанным это право преступника, а не обязанность, поскольку, не претерпев наказания и не искупив свою вину, преступник не может рассчитывать на свою защиту от произвола в отношении себя других заинтересованных лиц. Во втором, преступник попадает во власть пострадавшей стороны и в полной мере зависит от ее произвола, то есть попадает в ситуацию «кровной мести». Поэтому наказание преступника является не прерогативой власти и пострадавшей стороны, а делом всего общества. Преступник несет ответственность перед обществом, и только поэтому наказание определяется в соответствии с законом - нет закона, нет преступления - и только в соответствии с мерой общественной опасности деяния.
Ч. Беккариа пишет и о бессмысленности и неэффективности жестоких наказании и создает основы постоянного гуманизма уголовного права, в отличии от гуманизации ad hoc уголовной политики древних цивилизаций - гуманизации в диапазоне от сострадания к пострадавшим до сострадания к приговоренным. Для итальянского просветителя любое наказание, не продиктованное крайней необходимостью, есть акт насилия, не говоря о жестоких наказаниях. Итальянскому юристу очевидно, что жестокость наказания не достигает тех целей, которые стремится достичь общество при помощи данного института.
Если цель наказания - предотвратить возможные в будущем преступления (наказание в назидание), тот есть в воспитании общества и перевоспитании преступника, то жестокостью наказаний эти цели вряд ли можно достичь. Правда, следует учесть, что
Ч. Беккариа не был настолько наивным, чтобы видеть в институте наказания панацею в деле воспитания законопослушания. Воспитание для него - это более широкая область нежели та, которую он рассматривает в своей работе, и воспитание не может быть основано на приказах, следовательно, и на наказаниях, поскольку «этим достигается лишь притворное и кратковременное послушание»58, тем воспитание является в большей
59
степени политическим институтом, «неразрывно связанным с природой правления» , а не правовым.
Жестокость бессмысленна потому, что во-первых, становится нелегко соблюсти строгое соответствие между тяжестью преступления и суровостью наказания, ибо как пишет Ч. Беккариа: «.несмотря на большое разнообразие наказаний, которого можно достичь, все больше изощряясь в жестокости, невозможно перейти высший предел чувствительности человеческого организма. Если достигнут этот предел, для предупреждения преступлений еще более тяжких и жестоких не найдется адекватной
55 Чезаре Беккариа. О преступлениях и наказаниях. - М., 1995. - С. 68.
56 Там же. - С. 106.
57 Там же. - С. 232.
58 Ч. Беккариа. О преступлениях и наказаниях. - М., 1995. - С. 242.
59 Там же. - С. 241.
высшей меры наказания» .
Во-вторых, жестокость наказания может привести только к одному - к стремлению человека избегать наказания и, поэтому «.человек, стремясь избежать наказания за одно преступление, совершает целый ряд других»61. Ч. Беккариа выступает как истинный утилитарист, разделяющий тезис, что индивиды стремятся к удовольствию и избавлению себя «.в максимальной степени от страданий»62. Закон не должен разрушать «закон человеческой природы», даже если эта «природа» преступника. Каждый индивид отдает предпочтение удовольствию, и законодательство должно это учитывать и не устанавливать жестоких наказаний. Более того, используя принцип утилитаризма, Ч. Беккария считает, что чем быстрее следует наказание за совершенным преступлением, тем оно будет справедливее и эффективнее, поскольку избавляет обвиняемого «.от бесплодных и жестоких мучений, связанных с неопределенностью ожидания, которое усиливается воображением и ощущением собственного бессилия что-либо предпринять»63, да и целях воспитания законопослушания эффективней, когда наказание следует сразу за приговором, ибо «.чем меньший промежуток времени отделяет наказание от преступления, тем сильнее и прочнее закрепится в душах людей взаимосвязь этих двух идей: преступления и наказания»64. В таких условиях преступление и наказание будут автоматически восприниматься в неразрывной связи, одно - как причина, другое - как неизбежное следствие. Да и содержание под стражей до решения суда само по себе несправедливо, поскольку виновность человека определяется только судом и до решения суда никто не имеет права карать обвиняемого. Ч. Беккариа пишет: «.лишение свободы, будучи само по себе наказанием, не может предшествовать приговору, если только это не продиктовано необходимостью»65.
В-третьих, от жестокого обращения скорее будут страдать невиновные лица, нежели виновные; физически более слабые, чем физически крепкие, способные терпеть мучения. Традиционно считалось, что именно пытка человека является самым эффективным способом выявления виновного, то есть пытка использовалась в целях различения виновных от невиновных. Ч. Беккариа видит в этом абсурд. Пытка не только не различает виновного от невиновного, она, наоборот, из невиновного может сделать виновного,
поскольку: «Чувствительный невиновный признает себя виновным, надеясь тем самым
66
прекратить страдания» .
В-четвертых, жестокость наказаний как ресурс власти при помощи, которой Властитель удерживает и сохраняет за собой господство, является ограниченным ресурсом, поскольку чем больше государственная власть страх делает орудием своего господства и чем больше людей подпадает под такое господство, «.тем проще отыщется какой-нибудь отчаянный или отчаявшийся человек или искатель приключений, который использует других в своих целях, возбудив в них их самих сокровенные чувства. И увлечь их будет тем легче, чем больше число людей согласится нести риск задуманного дела и чем меньше эти несчастные ценят свою жизнь, что в свою очередь зависит от беспросветности переживаемых ими страданий»67. Страх имеет свой предел и за границами «беспросветности переживаний», человек готов на многое; готов «нести риск задуманного дела», даже если это дело авантюрное и бесперспективное; он будет готов пожертвовать даже свой жизнью, поскольку терять ему уже нечего. Создавая такую ситуацию, власть не выигрывает, а проигрывает и ей легче утратить господство, нежели его сохранить. Поэтому, «Не в жестокости, а в неотвратимости наказания заключается
60 Чезаре Беккариа. О преступлениях и наказаниях. - М., 1995. - С. 164 -165.
61 Там же. - С. 163.
62 Там же. - С.138.
63 Там же. - С. 137.
64 Там же. - С. 138-139.
65 Там же. - С. 137-138.
66 Там же. - С. 125.
67 Там же. - С. 228.
один из наиболее эффективных способов предупредить преступления»68 - утверждает итальянский юрист. Таким образом, по мнению Чезаре Беккариа жестокость наказания не справляется ни с одной задачей; оно не эффективно ни в целях воспитания общества или перевоспитания преступника, ни в целях мирного существования людей. Жестокость достигает только одну цель - удовлетворение тщеславия пострадавшей стороны.
В концепции уголовной политики древних цивилизаций суверен - это тот, кто приближает и удаляет, приказывает и запрещает, наказывает и прощает, и плохой правитель тот, кто делает все это под влиянием страсти, хороший делает разумно, то есть в соответствии с общим благом (целью). Общая цель - это та цель, когда достигается общественная умиротворенность, поэтому в любом случае как дарующий и карающий (суверен) должен быть удовлетворен наказанием, так должен быть удовлетворен разгневанный и обиженный, то есть все должны быть удовлетворены. Мэн-цзы сказал: «Народ, которым правит тиран (ба), имеет веселый и радостный вид. Народ, которым правит [истинный] государь (ван), испытывает глубокое удовлетворение»69.
При правильном управлении наказания за преступления не должны «вызывать у людей озлобленности»70 - это идеал, к которому стремилось уголовное законодательство древних цивилизаций, и только христианство и гуманизм изменяет отношение как к преступлениям, так и к наказаниям. В христианстве наказание становится самодостаточным институтом, и для восстановления справедливости требовалось уже не достижение удовлетворения потерпевшей стороны, а неотвратимость наказания, то есть не «системой мер наград и наказаний» достигается справедливость, а тем, что преступление должно быть обязательно наказано.
Библиографический список
1. Артхашастра // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Т. 1. - М., 2005. - С. 77.
2. Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. - М., 1995.
3. Вин Фу. Цяньфу Лунь («Суждения затворника») / Искусство управления. - М.,
2006.
4. Гессен И. В. Судебная реформа / Судебная реформа в прошлом и настоящем. Кн.
5. - М., 2007.
5. Гуань-цзы. Искусство управления. - М., 2006.
6. Дао де Цзинь. - М., 2007.
7. Домострой. - М., 1990.
8. Законы Ману // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Т. 1. - М., 2005. - С. 105.
9. Законы Хаммурапи // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Древний мир и Средние века. Т. 1. - М., 2005.
10. Законодательные акты начала династии Хань // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных странах. Древний мир и Средние века. - М., 2005.
11 Ибн-ат-Тиктаки. Правила для государей и рассказы о мусульманских династиях. -Казань, 1863.
12. Имагава Садае. Правила Имагавы Ресюна / Хагакуре. Сокрытое в листве. - М.,
2008.
13. Ключевский В.О. Курс русской истории // Соч.: В 9 т. Т. 1. - М., 1987.
14.Конфуций. Лунь-юй / Классическое конфуцианство. - СПб. - М., 2000.
15. Липински Д. А. Проблемы юридической ответственности.. - СПб., 2003.
68 Там же. - С. 162.
69 Мэн-цзы / Классическое конфуцианство. Т. 2. - СПб. - М., 2000. - С. 112.
70 Имагава Садае. Правила Имагавы Ресюна / Хагакуре. Сокрытое в листве. - М., 2008. - С. 314.
16.Люй Бу-вэй. Люй-ши чунь цю («Весны и осени господина Люя») / Искусство управления. - М., 2006.
17. Малько А. В. Стимулы и ограничения в праве. - Саратов, 1994.
18. Мэн-цзы. / Классическое конфуцианство. - СПб.-М., 2000.
19. Рубин В. А. Личность и власть в Древнем Китае. - М., 1999.
20. Русская Правда. Пространная редакция (по Троицкому 1 списку) / Хачатуров Р.Л. Русская Правда. - Тольятти, 2002.
21. Соловьев С.М. История России с древнейших времен // Соч.: В 18 т. Т. 1. - М.,
1988.
22. Уголовные установления Тан // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Т. 1. - М., 2001.
23. Фуллер Л. Мораль права. - М., 2007.
24. Циньское руководство по расследованию уголовных преступлений // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. Древний мир и Средние века. Т. 1. - М., 2005.
25. Чжуанчан Тун. Чан янь («Прямые речи») / Искусство управления. - М., 2006
26. Чжуан-цзы / Дао. Гармония мира. - М. - Харьков, 2000.
27. Шан Ян. Книга правителя области Шан. - М., 1993. - С. 204.
