CC BY
83
ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ M.B. ЛОМОНОСОВА
ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ ИДЕИ ЛОМОНОСОВА КАК ИСТОЧНИК
УНИВЕРСАЛИСТСКОЙ КОНЦЕПЦИИ ПРОСВЕЩЕНИЯ XIX ВЕКА
Статья посвящена основным просветительным идеям М.В. Ломоносова, легшим в основу гуманистической педагогики XIX в.
Рост гуманитарного знания в XIX в., йключая педагогическую науку, был подготовлен развитием научных дисциплин в XVIII в., и, в первую очередь, трудами великого русского ученого М.В. Ломоносова.
Русский мыслитель A.C. Хомяков так оценивал значение М.В. Ломоносова и предшествовавших ему петровских реформ: «Когда двое Русских (Петр I и М.В. Ломоносов - Л.Б.} почувствовали ограниченность и недостаточность местного развития; когда один из них поехал в чужие края трудиться своими руками и постигать умом пружины и начала западного величия, а другой убежал туда же учиться и просвещать свой светлый, Богом данный разум, - в обоих было благородное стремление ко всему истинному ко всему чисто человеческому, к науке и искусству вообще. Много светлых начал пробудили они, возвратясь в свою Родину, много вырастили прекрасных семян; но и они поддались соблазну: и они приняли много местного и случайного за общечеловеческое и вечно истинное» [12, с. 508].
A.C. Пушкин так оценивал труды М.В. Ломоносова: «Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстию сей души, исполненной
Е.А. Прокофьева
Ключевые слова:
отечественная педагогика, история, христианский универсализм, гуманитарное знание, русский язык, церковнославянский язык, воспитательная роль истории.
Л.Н. Беленчук
© Беленчук Л.Н., Прокофьева Е.А., 2011.
169
страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник» [7, с. 28].
В этих двух оценках видим двоякое отношение к Ломоносову. Отмечая масштаб его личности, особенно одаренной в научной области, народный характер его дарования, и Пушкин, и Хомяков тонко замечают и те стороны его натуры, которые не могли не оказать на отечественное просвещение и нежелательного влияния, заложив основу явления, позже известного как «западничество». A.C. Пушкин не случайно употребил здесь слово «страсть»: страсть ослепляет, делая бессильным разум.
М.В. Ломоносов за свою жизнь занимался столькими науками и сделал столько открытий в разных направлениях человеческого знания - от механики до поэзии, что вполне справедливо Пушкин назвал его «первым российским университетом». Из энциклопедизма Ломоносова выросло то целостное отношение к науке и гуманитарной культуре, которое характерно для всей отечественной традиции XIX и XX в., предполагающее не прагматичный и утилитарный подход к научному знанию, а широкое осмысление масштабных проблем человеческой культуры, охватывающих все стороны человеческого бытия.
Залогом динамичного развития нации и государства Ломоносов считал духовную составляющую, прежде всего - просвещение и укрепление народной нравственности.
Для педагогической науки великий русский ученый интересен своими взглядами на роль родного и особенно церковнославянского языка в просвещении народа. Разумеется, церковнославянский язык доносил до нас не только «отменную красоту, изобилие, важность и силу эллинского слова», но и всю мудрость и высокий смысл христианского учения первых святых отцов и учителей церкви. По мысли Ломоносова, церковнославянский язык являлся связующей нитью между византийской и русской культурами. Он был важнейшим средством не только культурной трансляции античности, но и христианского воспитания. Мы «видим в славянском языке греческого изобилия и оттуда умножаем довольство российского слова, которое и собственным своим достатком велико и к приятию греческих красот посредством славянского сродно». Важно, что русский народ сразу получил (благодаря великим учителям Кириллу и Мефодию) грамоту и богослужение на родном языке, что позволяло ему, научившись грамоте, понимать церковные книги. Ломоносов подчеркивал историческое значение церковнославянского языка не только как истока русского, но и как языка богатейшей древнерусской литературы средних веков.
Здесь надо пояснить, что вопреки сложившемуся представлению о культуре дореволюционной Руси церковнославянский язык оставался в XVIII и почти до конца XIX в. уделом немногих знатоков, окончивших духовные семинарии. Даже там он преподавался в небольшом объеме, уступая, например, латыни (см. книгу П. Знаменского «Духовные школы в России»), Ни высшие слои общества, ни его низы не были знакомы с церковнославянским. Поэтому вся прекрасная древняя литература Руси и смысл богослужения оставались недоступны народу. Уже в XIX в. многие русские ученые и педагоги настаивали на обязательном изучении церковно-славянского языка, которое было введено только в последней четверти века.
Церковнославянский язык, писал Ломоносов, необходимо знать по следующим причинам: 1) по важности ц значимости церкви в жизни человека; 2) по необходимости отличать высокие слова от «подлых» и «умения их употреблять в приличных местах по достоинству предлагаемой материи, наблюдая ровность слога»; 3) сохранению красоты и чистоты родного языка: «таким старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного словенского языка купно с российским отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков, заимствующих себе красоту из греческого, а то еще чрез латинский. Оные неприличности ныне небрежением чтения книг церковных вкрадываются к нам нечувствительно, искажают собственную красоту нашего языка, подвергают его всегдашней перемене и к упадку преклоняют» [6, с. 119]. То есть, церковнославянский язык, кроме прочего, помогает не только сохранить чистоту родного языка, но и способствует укреплению традиционных понятий, идущих из глубины веков.
По мысли ученого, употребление церковнославянского языка в качестве богослужебного является залогом чистоты и красоты русского языка. «Российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердится, коль долго церковь российская славословием Божием на словенском языке украшаться будет» [6, с. 119]. Роль славянского книжного языка в литературной области для Ломоносова несколько особенная: церковнославянский язык определяет собой не только состав русской литературной речи, но и ее характер, стиль: большее или меньшее присутствие элементов церковного языка в литературной речи придает ей более или менее торжественный, важный тон.
Мысль о культурно-историческом значении церковнославянского языка озвучивал и выдающийся русский мыслитель XIX в. И.В. Киреевский: «Если бы народ наш, ходя в церковь, понимал службу, то ему
не нужно бы было учение катехизиса...» Но для этого недостает одного - познания словенского языка. На нем нет ни одной вредной или бесполезной книги. ...Изучение его вместо утонченностей катехизиса и русской словесности могло бы служить одним из сильнейших противодействий тому, что может быть вредного для народа в науках, взятых отдельно от религии» [4, с. 134]. Великий педагог К.Д. Ушинский в работе «О нравственном элементе в русском воспитании» отмечал вечный и сакральный смысл церковнославянского языка: «Есть что-то чудное, недоступное прихоти времени даже в том необыкновенно богатом, звучном и выразительном языке, которым оглашаются наши русские храмы и происхождение которого укрывается от самых пытливых взоров, вооруженных всеми средствами европейской науки» [11, с. 486].
Ломоносов ввел в России учение о стилях языка, положив в основу музыкальную сторону речи. Стили языка, по мысли ученого, отражают разнообразие мира вокруг нас. «Как материи, которые словом человеческим изображаются, различествуют по мере разной своей важности, так и российский язык чрез употребление книг церковных по приличности имеет разные степени: высокий, посредственный и низкий» [6, с. 117].
Высокий «штиль» использовался Ломоносовым в литературных сочинениях для выражения неординарных чувств любви к своему Отечеству, высокого гражданского долга, заставляя человека приподняться над обыденностью и заглянуть в вечность. «Сим штилем преимуществует российский язык перед многими нынешними европейскими, пользуясь языком словенским из книг церковных» [6, с. 117].
Можно сказать, что именно в XVIII в. народились самобытная новая культура и просвещение в России, которые, невзирая на многочисленные петровские заимствования, по духу сильно отличались от западноевропейских. По словам известного русского мыслителя H.H. Страхова, «ясно было, что нам открывается безмерное поприще, всемирно-историческое значение; европейская цивилизация тогда еще не пугала и не подавляла нас, как теперь, а напротив, возбуждала в нас только юношескую бодрость и надежду. Эпоха Петра была блистательным заявлением нашего могущества, век Екатерины был веком твердой, громкой славы. Было бы странно, если бы литература не отразила в себе того героического восторга, который составлял самую светлую сторону тогдашней жизни России» [цит. по: 9, с. 27].
Ломоносов в русском языке видел не только средство общения, но и универсальное орудие познания. «Польза его (языка - авт.) толь велика, коль далече ныне простираются происшедшие от него в обществе
человеческом знания» [6, с. 13-14]. До Ломоносова рабочим языком в Академии наук был немецкий. Он ввел также русский язык вместо немецкого и латинского в число обязательных предметов гимназического образования. Ученый первым начал читать научные лекции (например, по физике) на русском языке, тем самым превращая язык в инструмент общедоступного научного познания. Президент Академии наук гр. Разумовский в приказе от 19 июня 1746 г. определил, чтобы г. Ломоносов физические опыты, показываемые публично, толковал на российском языке [6, с. 57].
Язык отражает картину мира, сложившуюся у данного народа, поэтому многочисленные и необдуманные заимствования наносят ему непоправимый вред, искривляя и меняя ее. Великий русский педагог К.Д. Ушинский так пояснял роль родного языка в формировании этой картины: «...Не условным звукам только учится ребенок, изучая родной язык, но пьет духовную жизнь и силу из родимой груди родного слова. Оно объясняет ему природу, как не мог бы объяснить ее ни один естествоиспытатель; оно знакомит его с характером окружающих его людей, с обществом, среди которого он живет, с его историей и его стремлениями, как не мог бы познакомить ни один историк; он вводит его в народные верования, в народную поэзию, как не мог бы ввести ни один эстетик; оно, наконец, дает такие логические понятия и философские воззрения, которых, конечно, не мог бы сообщить ребенку ни один философ» [11, с. 558].
Иногда кажется, что мысль или понятие точнее и проще выражается иностранным словом или фразой. Ломоносов же, тонко чувствовавший богатство русского языка, не сомневался в том, что «тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи» [6, с. 111]. Неумение выразить мысль с помощью русского языка и злоупотребление иностранной терминологией часто объясняется отсутствием соответствующей лексики в родном языке. Из глубины веков великий русский ученый отвечает сегодняшним скептикам: «И ежели точно изобразить не можем не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем» [6, с. 111]. Выдающийся русский историк XIX в. Н.М. Карамзин, развивая эту идею, подмечал: «Некоторые извиняются худым знанием русского языка: это извинение хуже самой вины. ...Язык наш выразителен не только для высокого красноречия, для громкой живописной поэзии, но и для нежной простоты, для звуков сердца и чувственности» [6, с. 228-229].
Широко известно мнение Ломоносова об универсальности русского языка, сочетающего в себе великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского и богатство и лаконичность греческого и латинского языков. Мысль Ломоносова о том, что в языке каждого народа выражается его характер развивал в XIX в. К.Д. Ушинский: «Легкая, щебечущая, острая, смеющаяся, вежливая до дерзости, порхающая, как мотылек, речь француза; тяжелая, туманная, вдумывающаяся сама в себя, рассчитанная речь немца; ясная, сжатая, избегающая всякой неопределенности, прямо, идущая к делу, практическая речь британца; певучая, сверкающая, играющая красками, образная речь итальянца; бесконечно льющаяся, волнуемая внутренним вздымающим ее чувством и изредка разрываемая громкими всплесками речь славянина лучше всех возможных характеристик, лучше самой истории, в которой иногда народ мало принимает участия, знакомят нас с характерами народов, создавших эти языки»[11, с. 561].
Русская научная мысль XIX века вслед за Ломоносовым высоко оценивала педагогическое значение русского языка, сетуя на чрезмерное распространение иностранных языков среди высших слоев общества. Широко известна знаменитая записка Пушкина царю Николаю I «О народном образовании». Мысль эту уже в середине века развивали К.Д. Ушинский и Н.И. Пирогов. К.Д. Ушинский писал о вреде раннего изучения иностранного языка, когда у ребенка создается двойная система понятий. В статье «Родное слово» ученый пояснял: «Ребенок, развитие которого не было извращено насильственно, по большей части в пять или шесть лет, говорит уже очень бойко и правильно на своем родном языке. Но подумайте, сколько нужно знаний, чувств, мыслей, логики и даже философии, чтобы говорить так на каком-нибудь языке, как говорит неглупое дитя лет шести или семи на своем родном» [11, с. 558-559]. По убеждению Ушинского язык - «этот удивительный педагог» - является не только средством получения знаний, но и способом передачи творческого импульса народа, а значит и культурной идентификации ребенка как части родного этноса. «Вы замечаете, что ребенок, желая выразить свою мысль, в одном случае употребляет одно выражение, в другом - другое, и невольно удивляетесь чутью, с которым он подметил необычайно тонкое различие междудвумя словами, по-видимому, очень сходными. Вы замечаете также, что ребенок, услышав новое для него слово, начинает по большей части склонять его, спрягать и соединять с другими словами совершенно правильно. Могло ли бы это быть, если бы ребенок, усваивая родной язык, не усваивал частицы той творческой силы, которая дала народу возможность создать язык?» [11, с. 559].
По поводу раннего обучения иностранным языкам К.Д. Ушинский писал: «Но что же произойдет тогда, если язык, заменивший для ребенка родное слово, истолковывает ему чуждую природу и чуждую жизнь, которые его вовсе не окружают? Ничего более, как только то, что ребенок труднее, тупее, менее глубоко входит в понимание природы и жизни, или, другими словами, развивается медленнее и слабее. Природы Франции или Англии, конечно, никогда не создать посреди России, но если и удается создать в своем доме чуждую сферу жизни, то как бедна эта сфера, как мелка она, как на каждом шагу прорывается она дырами, сквозь которые проглядывает наша национальность, для понимания и выражения которой у ребенка нет родного слова! Выписывают из-за границы нянек, дядек, гувернеров, гувернанток и даже прислугу, отец и мать даже не заикаются по-русски, - словом, заводят в доме кусочек Франции, или Англии, или Германии, а иногда по кусочку из той, другой и третьей страны. Но какие это жалкие кусочки, но какое это безобразное смешение обрывков различных национальностей! О чем говорят, чему учат эти лица, оторванные от своих народных интересов? И этой жалкой искусственной атмосферой думают заменить бесконечно глубокую и питательную народную атмосферу!»[11, с. 562-563].
Современник Ушинского Н.И. Пирогов в своем «Дневнике старого врача» писал: «Можно ли ждать быстрого прогресса в развитии родного языка, пламенной мысли, науки и искусства в стране, где около трона, в высших кругах, в салонах, детских, будуарах слышится говор туземцев на чуждом им языке и где знание его сделалось не средством, а целью образования» [8, с. 466]. Помимо прочих негативных последствий, замечает ученый, замена родного языка чужим отбивает охоту к чтению книг на русском языке. Таким образом, два великих русских педагога предостерегали от бессистемного и раннего обучения иностранным языкам.
Эти идеи продолжали мысли Ломоносова, который настаивал на избирательном подходе к изучению иностранных языков. Изучение новых иностранных языков (немецкого, французского и др.] он предлагал начинать только после усвоения русского и древних языков и корпуса основных наук, и не ранее 15 лет (Ушинский - после 7-8). При отсутствии способности к изучению иностранных языков, ученый предлагал выбирать профессию, не связанную с ними, считая, что пользу Отечеству можно принести и на другой ниве. Как же это противоречит сегодняшнему подходу к обучению молодежи, когда уже предлагается чуть ли не читать лекции на иностранных языках в российских вузах!
Продолжая идеи великого русского ученого, киевский педагог и философ С.С. Гогоцкий полагал, что наряду с литературными произведениями и историей, огромное воспитательное и образовательное значение имеет изучение русского языка. Орфографию, синтаксис и этимологию он не рассматривал по отдельности, а объединял в единую философскую грамматику, задачу которой он видел в развитии у ребенка навыков логического мышления, абстрактного (или отвлеченного) мышления, систематизации материала, в развитии умения соотносить одни понятия с другими, соединять и разъединять как отдельные понятия, так и целые предложения («периоды»). Кроме того, через понимание логики и философии родного языка возможно понять и природу человеческую. Он подробно объясняет суть имени существительного, глагола, местоимения. Приведем лишь небольшой отрывок из его подробного объяснения: «Именем выражается категория бытия, а глаголом - категория действия. Именем означается нечто существующее, но имен есть несколько видов. Когда именем выражается нечто существующее вообще, то происходит имя существительное. Но существующее принимает высший, вполне выработанный характер в существе личном и сознательном. Когда словом выражается это самосознательное, личное существо и его соотношения, то происходит местоимение» [2, с. 125]. Таким образом, части речи превращаются не просто в объект для запоминания и скучного разбора, а в живую ткань родного слова.
Предлагал Ломоносов и новую программу изучения отечественного языка в школе. Если начальное обучение предполагалось вести по традиционной схеме, «обыкновенным старинным порядком» (напомним, что в Древней Руси и в средние века основными учебными книгами были Часослов, Псалтырь и Апостол), то во втором и третьем классах предполагалось читать светские российские сочинения, особенно современные, а значимые места - учить наизусть. При этом Ломоносов подчеркивал важность славянских церковных книг как фундамента образования и изучения отечественного языка и его основы - церковнославянской грамоты, видя в ней «великое сокровище, из которого знатную часть великолепия, красоты и изобилия всероссийский язык заимствует» [6, с. 98]. Более того, главным условием существования русского языка ученый полагал осознание церковнославянского языка как корня и истока всей русской культуры.
Выдающийся русский педагог С.А. Рачинский продолжил развитие мыслей М.В. Ломоносова об отечественном языке. О традиционно важном месте церкви и церковнославянского языка в обучении Рачинский
пишет в своей главной работе «Заметки о сельских школах»: «Этот религиозный, церковный характер, налагаемый на нашу школу силою вещей, обусловливает другую ее резкую особенность - учебную программу, отличающуюся от учебных программ всех школ иноземных.
Кроме всех предметов, преподавание которых желательно или нужно во всякой сельской школе, польза и необходимость которых еще смутно сознается нашим безграмотным населением, русская сельская школа уже теперь обязана сообщать своим питомцам знание церковнославянского языка» [10, с. 12-13]. Напомним читателю, что за главный свой труд «Заметки о сельских школах» С.А. Рачинский получил звание члена-корреспондента по отделению русского языка и словесности Петербургской Академии наук.
С.А. Рачинский писал, что изучение церковнославянского языка составляет не только превосходную умственную гимнастику, но и придает жизнь и смысл изучению русского языка и незыблемую прочность грамотности, приобретенной в школе, объясняя это тем, что «по условиям нашего сельского быта, по бедности и малодоступности нашей светской литературы, для грамотного крестьянина не существует иного постоянного упражнения в грамотности, кроме чтения Псалтири по покойникам и участия в богослужении. Светских книг, доступных и полезных крестьянину, у нас слишком мало. <...> Между тем, неисчерпаемые богатства нашего богослужебного круга <...> дают постоянную пищу уму, воображению, нравственной жажде нашего грамотного крестьянина, поддерживают в нем способность к тому серьезному чтению, которое одно полезно и желательно» [10, с. 12-13].
В статье «Заикание и церковно-славянское чтение» С.А. Рачинский обращает внимание на пользу церковнославянского языка и богослужения для излечения такого недуга, как заикание. Четкая артикуляция звуков (отсутствие редукции), протяжное произнесение фраз (в противоположность дробному послоговому чтению в русской речи), успокаивающее действие на нервную систему самого хода церковной службы помогает преодолеть это трудноизлечимое заболевание. Эта позиция была не теоретическим измышлением автора, но результатом многолетней работы с детьми в собственной сельской школе.
Большое внимание уделял М.В. Ломоносов воспитательному воздействию истории на учащихся. Но для этого она должна быть максимально очищена от разного рода фальсификаций и произвольных толкований. «Предпринимая тех («дел праотцов наших» - авт.) описание, твердо намеряюсь держаться истины и употреблять на то целую сил возможность.
Великостью сего дела закрыться должно все, что разум от правды отвратить может» [6, с. 114]. Мысль Ломоносова о воспитательном влиянии истории уже в XIX в. поддержал великий русский писатель Н.В. Гоголь, сам некоторое время преподававший ее в Московском университете: «... цель моя - образовать сердца юных слушателей той основательной опытностью, которую развертывает история, понимаемая в ее истинном величии; сделать их твердыми, мужественными в своих правилах, чтобы никакой легкомысленный фанатик и никакое минутное волнение не могло поколебать их; сделать их кроткими, покорными, благородными, необходимыми и нужными сподвижниками Великого Государя, чтобы ни в счастии, ни в несчастии не изменили они своему долгу, своей Вере, своей благородной чести и своей клятве - быть верными Отечеству и Государю» [1, с. 269-270].
Широко известно, что Ломоносов был убежденным противником развиваемой немецкими академиками норманнской теории. Критикуя вульгарный норманизм, ученый обращал внимание на использование максимально широкой базы источников для таких глобальных выводов.
Акад. Егоров С.Ф. указывал, что «в противовес фальсификациям «внешних» (зарубежных) писателей Ломоносов создает свою «Древнюю российскую историю...», закладывая тем самым научные основы истории как предмета школьного обучения» [6, с. 13].
«История, повсюду распростираясь и обращаясь в руках человеческого рода... дает государям примеры правления, подданным - повиновения, воинам - мужества, судиям - правосудия, молодым - старых разум, престарелым - сугубую твердость в советах, каждому незлобивое увеселение с несказанную пользою соединенное. Когда вымышленные повествования производят движение в сердцах человеческих, то правдивая ли история побуждать к похвальным делам не имеет силы, особливо ж та, которая изображает дела праотцов наших?» [6, с. 114].
Таким образом, идеи Ломоносова имели своих продолжателей в гуманитарной науке. Педагогика Ломоносова оказалась неотделима ни от его учения о языке, ни от исторического образования, ни от его философской мысли и в таком виде комплексно развивалась русскими мыслителями XIX в.
- Литература -
1. Гоголь Н.В. Соч. в 9 томах. Т.6. - М., 1994.
2. Гогоцкий С.С. Краткое обозрение педагогики / С.С. Гогоцкий. - Киев, 1882. - Вып. 1.
3. Знаменский П.В. Духовные школы в России. - М., 2003.
4. Иван Васильевич Киреевский. Разум на пути к истине. - М., 2002.
5. Карамзин Н.М. Сочинения в 2 томах. Т. 2. - Л., 1984.
6. Ломоносов // Антология гуманной педагогики / Сост. Егоров С.Ф. -М„ 1996.
7. Пушкин A.C. Поли. собр. соч. Т. 7. - М-Л., 1951.
8. Пирогов H.H. Избр. пед. соч. - М., 1985.
9. Пыпин А.Н. История русской литературы. - М., 1912, Т.З.
10. Рачинский С.А. Сельская школа: Сборник статей. - М., 1991.
11. Ушинский К.Д. Соч. в 11 тт. - М-Л., 1949. - Т.2.
12. Хомяков A.C. Всемирная задача России. - М., 2008.
