CC BY
79
А.А. ВЕЛЬСКАЯ, кандидат филологических наук, доцент кафедры истории русской литературы Х1-Х1Х вв.
Орловского государственного университета
Тел.: 55-05-18; 251255@mail.ru
«ДУМА» М.Ю. ЛЕРМОНТОВА В КОНТЕКСТЕ РОМАНА И.С. ТУРГЕНЕВА ««ДВОРЯНСКОЕ ЕНЕЗДО»
В статье рассматривается характер функционирования одной лермонтовской реминисценции в тексте «Дворянского гнезда» Тургенева. Упоминая в романе стихотворение Лермонтова «Дума», автор не только отсылает читателей к претексту, но и реализует конкретные художественные задачи. Затекстовый пласт позволяет выявить созвучный автору контекст, общность тем и взглядов с предшественником и одновременно индивидуальное своеобразие в решении ряда проблем.
Ключевые слова: реминисценция, спор о России, отцы и дети, бездомность, странничество, самореализация «я» в мире.
В романе «Дворянское гнездо» И.С. Тургенев использует «чужое слово» не часто. Вместе с тем нельзя не заметить, что писатель сознательно включает в повествование сцену чтения стихотворения М.Ю. Лермонтова «Дума», и это становится «ареной встречи» с точкой зрения, мировоззрением [2:274] предшественника и заметно расширяет социально-этическое содержание романа. Открытая аналогия с лермонтовским стихотворением создаёт определённую основу для читательского восприятия: в свете литературного «напоминания» не только глубже раскрывается социально-историческое и философско-нравственное значение спора основных героев романа -Лаврецкого и Паншина - о путях исторического развития России, но и отчётливее проявляется дополнительный смысл в художественной аргументации автора. Наша цель - доказать это.
Изображая в «Дворянском гнезде» социальные противоречия времени через призму духовно-нравственных исканий личности, Тургенев точно так же, как Лермонтов в «Думе», ставит проблему долга «старшего» поколения перед «молодыми силами». В своём стихотворении Лермонтов рисует трагическую фигуру современника. Вскрывая внутренний конфликт поколения 1830-х годов, поэт связывает его с утратой духовных ценностей («И ненавидим мы, и любим мы случайно»), равнодушием («К добру и злу постыдно равнодушны»), нравственной апатией («И царствует в душе какой-то холод тайный, / Когда огонь кипит в крови»), излишней рациональностью («Мы иссушили ум наукою бесплодной»), безверием («... под бременем познанья и сомненья»), гражданской пассивностью и усталостью («Перед опасностью позорно малодушны / И перед властию - презренные рабы»), бездействием и отсутствием конкретного дела:
Толпой угрюмою и скоро позабытой Над миром мы пройдет без шума и следа.
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына Над промотавшимся отцом [9:47].
© А.А. Бельская
Подобно многим своим современникам (см.: «Философское письмо» П.Я. Чаадаева, «О развитии революционных идей в России» А.И. Герцена), Лермонтов рассматривает судьбу мыслящей дворянской интеллигенции в России как трагическую - «тощий плод, до времени созрелый».
Тургенева, как и Лермонтова, на протяжении всего творчества волнуют вопросы об участи его современников, о прошлом, настоящем и будущем России. В романе «Дворянское гнездо» писатель, размышляя о судьбе многих поколений русских дворян, пытается найти «разумный» смысл их существования и, главное, определить те нравственные начала, на которые должно и может опираться образованное меньшинство. Симптоматично, что в то время, когда вносятся последние исправления в текст романа, т.е. в конце 1858 года, Тургенев приступает к работе над статьёй «Несколько мыслей о современном значении русского дворянства», которая во многом помогает уяснить отношение автора к спору героев о России в «Дворянском гнезде» и понять собственно авторскую этическую позицию.
Проблема русского дворянства и русского крестьянства и шире - русского человека, сидящего «в виду неба и со стремлением к нему, по уши в грязи» [22:326], - занимает Тургенева на протяжении всей его жизни. Ещё в 1842 году, поступая на службу в Министерство внутренних дел, писатель представляет в личную канцелярию министра Я.А. Перовского записку «Несколько замечаний о русском хозяйстве и русском крестьянстве», в которой отмечает неудовлетворительное состояние сельского хозяйства в России и сопрягает будущность русского земледельца с будущностью дворянства. Не сомневаясь, что именно помещикам «предстоит разрешить великую задачу» крестьян, Тургенев указывает на негативные черты, характерные как для дворянства (нежелание и неумение усовершенствовать состояние собственного хозяйства, недостаток законности и человечности в отношении к крестьянам), так и для русского крестьянства: необразованность, слабо развитые чувства гражданственности и законности [15:470; 464-467]. К вопросу о предназначении дворянства в России писатель возвращается в начале 1858 года - сразу же после появления первых царских респектов о предстоящем освобождении крестьян. Тургенев пишет программу журнала «Сельскохозяйственный указатель», назначение которого видит в просвещении широких кругов дворянства, враждебно настроенных по отношению к крестьянской реформе, и в подготовке её проведения. В этом же году писатель создаёт роман «Дворянское гнез-
до» и начинает работу над статьёй «Несколько мыслей о современном значении русского дворянства». Вступая в спор с так называемой «государственной» исторической школой, утверждающей антагонистические отношения не только западноевропейского, но и русского дворянства с государством, Тургенев высказывает принципиальную для себя мысль о единстве «земли и власти» в России. Основополагающим положением для писателя становится теза о российском дворянстве как служивом сословии. Идентифицируя коренное начало дворянства не с крепостным владением, а со служением государству, писатель несомненную заслугу и достоинство русских дворян видит в их способности преодолевать все беды и невзгоды и не щадить себя ради высокой цели: «Русский дворянин служил и служит - и в этом его сила и значение, а не во владении крестьянами <...> Р<ус-ский> д<ворянин> служит земле... но есть различные службы. Было время, когда дворяне служили земле, умирая под стенами Казани, в степях Азовских; но не всегда одной крови требует наше отечество; есть другие жертвы, другие труды и другие службы - и наше дворянство не отказывалось от них» [21:303]. Не принимая взглядов ни рево-люционеров-демократов об исчерпанности исторической роли дворянства и неизбежности крестьянской революции, социализма в России («немецкий процесс мышления»), ни славянофилов о крестьянской общине («старинные социалистические теории об общей собственности»; «совершенно чуждые ему [народу. - А.Б.] демократически-социальные тенденции - вроде “общины” и “артели”»), Тургенев соглашается с некоторыми суждениями последних, в частности с их неприятием права дворянина на сословные привилегии. Наиболее близкими писателю оказываются соображения об организации земледелия на современных основах и о непосредственном труде дворян на благо свободного народа.
Глубокая убеждённость Тургенева в особом историческом предназначении дворянства, с одной стороны, и в самобытности русского народа — с другой, находит отражение на страницах «Дворянского гнезда». Во время спора Лаврецкого с Паншиным о России чётко определяются идейные разногласия героев. Паншин после прочтения нескольких стихотворений Лермонтова и «по поводу известной “Думы”» высказывает своё согласие с точкой зрения поэта о социальной и нравственной «болезни» России («Мы больны, — говорит Лермонтов, - я согласен с ним...»). Герой с каким-то нескрываемым «озлоблением» заявляет, что Россия больна потому, что наполовину сделалась
европейской. Укоряя и упрекая отечество за то, что оно отстало от Европы, Паншин отстаивает самые решительные административные меры. Лаврецкий, напротив, защищает молодость и самостоятельность России. Герой не принимает «скачков», надменных чиновничьих «переделок», заступается «за новых людей, за их убеждения и желания» и, что самое главное, призывает дворян обратиться к народной «правде» и научиться «пахать землю <...> и стараться как можно лучше ее пахать» [19:231-232].
Анализу характера и значения спора тургеневских героев посвящено немало научных работ. Традиционно учёные трактуют его как спор славянофила (Лаврецкий) и западника (Паншин) [см. об этом: 3, 11, 12]. Думается, что Тургенев, который сам не однажды рекомендует себя как «европеу-са», «коренного, неисправимого западника», не мог не знать, что при всей остроте полемики западники точно так же, как славянофилы, искренне любили Россию и по-своему искали пути во благо неё. Характер спора тургеневских героев убеждает, что писатель не столько стремится представить точки зрения двух различных направлений русской общественной мысли середины XIX века -славянофилов и западников, сколько предупреждает об опасности отрыва дворян от национальной почвы, об угрозе «презрения» к народной жизни и игнорирования народной традиции, которые неизбежно ведут к индифферентности и равнодушию к судьбе Отечества. Уже в романе «Рудин» Тургенев устами Лежнева решительно выступает против космополитизма: «Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись. Горе тому, кто так думает; двойное горе тому, кто, действительно, без нее обходится! Космополитизм - чепуха, космополитизм
- нуль, хуже нуля; вне народности нет ни художества, ни истины, ни жизни, ничего нет» [18:349]. В «Дворянском гнезде» взглядам космополита Паншина, убеждённого, что «все народы в сущности одинаковы; вводите только хорошие учреждения
- и дело с концом», противопоставлена позиция Лаврецкого. Проникнутый «чувством родины», он обращается к лишённому чувства национального достоинства оппоненту и требует «признания народной правды и смирения перед нею - смирения, без которого и смелость противу лжи невозможна» [19:231-232]. Показательно, что Лаврецкий, к которому автор испытывает несомненную симпатию, прибегает к чисто русскому слову «правда» и христианскому понятию «смирение», т.е. к тем категориям, которые чрезвычайно важны в духовной жизни русского человека и связаны
с высшей, нравственной сущностью его бытия. Неудивительно, что истово верующая Лиза Кали-тина и «патриот» Лаврецкий «тесно» сходятся в вечер спора и понимают, что «любят и не любят одно и то же». «В одном только они расходились,
- замечает автор, - но Лиза втайне надеялась привести его к Богу» [19:234]. Тайная надежда героини не случайна, ибо, как точно замечено В.С. Соловьёвым, «сыновняя привязанность» к родной земле «является корнем всего религиозного развития человечества» [14:7]. Возможно, Тургенев, называющий себя «не христианином», не вкладывает в «признание народной правды» преданности Православию, но очевидно, что писатель не отделяет понятия «правды» от «истины души» народа, от верований предков. Примечательна в этом отношении сцена посещения Лаврецким церкви, когда душа неверующего, но привязанного к родной природе, родной земле героя наполняется «чудным умилением», и «чинно стоявший народ, родные лица, согласное пение, запах ладану, длинные косые лучи от окон, самая темнота стен и сводов - всё» говорит «его сердцу». Пусть Лаврецкий «и не теперь не произнес никаких молитвенных слов, - он без слов даже не молился, но хотя на мгновенье если не телом, то всем помыслом своим повернулся ниц и приник смиренно к земле» [19:227]. Конечно, Тургенев не хуже Лермонтова знал об изъянах российской жизни. В то же время, «ненавидя» и постоянно вскрывая в своих произведениях несовершенства русской социально-общественной жизни, писатель не только решительно защищал достижения европейской цивилизации, но и оставался патриотом, надеялся на светлое будущее «великого народа». Считая, что «не одни исторические и экономические причины определяют жизнь народа, а также его национальные, психические, бытовые, географические и разные другие свойства и особенности», Тургенев твёрдо знал, что «эти-то свойства» «помешают русскому человеку закончиться и замереть» [7:166].
Сознательное включение в повествование чтения и разговора героев о стихотворениях Лермонтова, прежде всего «Думе», служит, на наш взгляд, своеобразной реконструкцией контекста ряда фабульных ситуаций «Дворянского гнезда». Особое значение имеет, конечно, сцена спора Лаврецкого и Паншина о России, но не менее значимо то, как автор осмысляет жизненный путь героев-анта-гонистов в эпилоге романа. Известно, что эпилоги занимают особое место в романистике Тургенева: в них не только предельно точно обнажается авторская мысль, но и максимально проясняется основная идея произведения. Так, в эпилоге «Дво-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
рянского гнезда» космополит Паншин, в котором удивительно сочетается художественная «даровитость» («...мило пел, бойко рисовал, писал стихи, весьма недурно играл на сцене») с дилетантизмом («все второй нумер, легкий товар, спешная работа»), честолюбием, ловкостью, хитростью и холодностью души («...умный карий глазок все караулил и высматривал; этот смелый, этот свободный юноша никогда не мог забыться и увлечься вполне»), предстаёт человеком, итог жизни которого прозаичен и бесплоден: «чиновник в нем взял решительный перевес над художником». Личные страсти захватывают героя, и он оказывается в плену Варвары Павловны, женщины, которая «поработила» его, «именно поработила: другими словами нельзя выразить ее неограниченную, безвозвратную, безответную власть над ним» [19:287]. Удел жизни Паншина аналогичен уделу «отцов» из лермонтовской «Думы»: он не бросает «векам ни мысли плодовитой», «ни гения начатого труда». Напротив, Лаврецкий, который аттестует себя как «одинокого, бездомного странника», предстаёт человеком, исполнившим долг перед потомками, осуществившим своё предназначение на земле.
В своё время Д.С. Мережковский заметил, что в «Дворянском гнезде» Тургенев зовёт «к материнскому лону русской земли, согретой русским солнцем, к смирению в Боге, к простоте сердца великого народа-пахаря <...> к затишью дворянских гнезд» [10:154]. Думается, что этическая позиция автора значительно шире. Несложно заметить, что одной из основных художественных оппозиций в романах Тургенева является оппозиция дом / путь, с акцентом на последний. Именно эта оппозиция наиболее отчётливо раскрывает тургеневскую картину бытия и отражает глубинные представления писателя о мире и человеке: значимо и ценно то, что связано с жертвой, с тем, что не просто получено, а достигается усилиями воли, приобретается посредством поиска. А.С. Собенников обращает внимание на иной аспект. Исследователь считает, что одним из коренных противоречий русского романа в целом и тургеневского романа в частности является оппозиция Дом / Мир, и русский романный герой, по существу, - «пассионарий», уходящий «из Дома в Мир социальных, религиозно-нравственных или иных идей». Мир для него - сфера самореализации, поле для социального эксперимента, объект для философской рефлексии. Как ни поэтизируется в отечественном романе Дом (дом Лаврецких, Ростовых), он никогда не предстаёт в качестве «идеала», и в иерархии персонажей герой-«странник», герой-идеолог оказывается «выше homo familias». Соответственно
Дом для русских романистов и их героев является сущим только с аксиологической точки зрения, но идеал - должное - лежит в Мире [13:144-145]. В своих произведениях, в том числе романах, Тургенев, действительно, неизменно противопоставляет топос «дома» как «своего» пространства «бездомности», которая нередко бывает соотнесена у писателя с идеей поиска (пути) и «округлением» жизни человека (самореализацией «я» в мире). Своеобразие Тургенева сказывается в том, что личностное становление писатель связывает с привязанностью человека к отчему дому, родной земле, а личностное сознание - с нравственным подвигом, самоотречением, с идеалом, находящимся не только «вне личного», но и вне дома.
Не будет преувеличением сказать, что тема бездомности является одной из основных, значимых и богатых вариациями тем русской литературы. Начало долгой традиции нередко связывают с «бездомным Чаадаевым», а её развитие - с «космической бездомностью» Лермонтова и «бездомностью» героев Тургенева. Уже сама по себе характеристика главного героя «Дворянского гнезда» как «бездомного странника» позволяет отнести его к типологическому ряду «странников». Странничество у Тургенева, как и у многих других русских писателей, имеет универсальный смысл -человек «душою скитается». Зачастую «странники», будучи не удовлетворены прежней жизнью, ищут нового, точно не зная конечной цели своих поисков, что, естественно, создаёт «высокую драму». Таковы герои Лермонтова. Напряжённая рефлексия, драматические переживания присущи и тургеневскому Лаврецкому. Вместе с тем герой изображён человеком, который остро чувствует персональную ответственность перед народом и отказывается от своих прежних стремлений к личному счастью. Отрекшись от «своекорыстных целей», Лаврецкий страдает по живым естественным отношениям. Недаром в финале романа в памяти героя оживает миг, когда «он в последний раз напрасно простирал свои руки к заветному кубку, в котором кипит и играет золотое вино наслажденья». В душе Лаврецкого присутствуют противоречивые чувства: грусти и сожаления, что многое осталось несбыточным, пленительно-неосуществимым; печали и сладостного ощущения, что он обладал мигом счастья и блаженства. В прошлом остаётся всё, что было для Лаврецкого «дорогого, тайного и святого» на земле, всё, что неразрывно связано в его памяти с любовью и счастьем. В настоящем есть тоска и томительная грусть о Лизе. Между тем, несмотря на элегизм переживаний, Лаврецкому «грустно» на сердце, «но не тя-
жело и прискорбно: сожалеть ему было о чем, стыдиться нечего» [19:293]. Автор даёт высокую оценку тому нравственному «перелому», который происходит в герое и без которого «нельзя остаться порядочным человеком до конца». Известно, что сам Тургенев «тайный смысл» и «общий закон» жизни видел в «отречении, отречении постоянном», в исполнении не «любимых мыслей и мечтаний» - в исполнении долга. В науке давно доказано, что этическая концепция писателя сложна и противоречива: утверждая принцип самопожертвования как основу человеческого бытия, Тургенев признаёт, что «ничего не может быть труднее», как «отделиться от самого себя и вдуматься в явления природы» [17:417]. Полагая, что «только тот заслуживает названия человека, кто сумеет выйти из этого волшебного круга и пойти далее, вперед, к своей цели» [16:221], писатель не скрывает, что «тихое чувство чего-то неудовлетворенного и даже грустного <...> всегда сопровождает исполнение долга» [24:103]. В то же время в «возможности пережить в самом себе смерть самого себя» писатель видит «одно из самых несомненных доказательств бессмертия души»: «Вот - я умер - и все-таки жив - и даже, быть может, лучше стал и чище» [22:184-185)]. Сложность мировоззрения Тургенева сказывается в сочетании двух противоположных начал - признания пустоты бытия, метафизической ничтожности человека, случайности и бренности его жизни и поиска метафизической устойчивости. Согласно этической концепции писателя, только живя «вне себя, для других, для своих братьев, для истребления зла», для «водворения истины, справедливости на земле», человек сможет «дойти, не падая, до конца своего поприща» [20:174]. Очевидно, что в этической программе Тургенева присутствует доля идеализма. Прав протопресвитер Василий Зень-ковский, что лишь на почве метафизики человека, религиозного сознания (через которое духовные искания человека получают свой смысл, свою силу) «можно уяснить себе, что в категорическом императиве “морального сознания” мы не просто “сродни чему-то высшему”, как скромно говорил Тургенев, но что самое бытие мира, со всеми его закономерностями, подчинено той же высшей инстанции, которой мы “сродни”» [6:53]. Вопрос о религиозном сознании писателя дискуссионный в науке: одни учёные видят в нём последовательного атеиста, другие - страдающего атеиста, третьи отмечают особое «тургеневское христианство»
- «христианство атеиста» (Л.П. Гроссман). Скорее прав Б.К. Зайцев, который называет Тургенева человеком неверующим, но скорбящим об этом и
обладающим христианскими качествами души, «высокими тяготениями» [5:289]. К одному из них можно отнести тургеневскую идею самопожертвования. Призывая к самоотречению, писатель следует прежде всего за идеалистической философией. Но не только. Зовя к «настоящему жертвованию собою», Тургенев явно идёт навстречу христианству, поскольку в любом, даже бессознательном служении «другим», «своим братьям» проявляется служение Богу. Показательно, что на страницах «Дворянского гнезда» долг трактуется как безусловный бытийный принцип, придающий конечному существованию человека смысл бесконечного. «Бездомность», бессемейность Лаврецкого, не свившего «себе покойного гнезда», не обретшего дома, не означают безбытности и бес-семенности, поскольку не оборачиваются потерей цели, отрешённостью его «я» от духовного пространства других людей, отчуждённостью от родины, родовой традиции. Напротив, герой слит с родной землёй, неотделим от неё, тесно связан с национальной почвой, в которой вырос, с национальной культурой, в которой воспитан, с национальной психологией, которая определяет духовно-нравственный склад его личности. Лаврецкому понятен опыт православной жизни русских людей. Конечно, герой чрезвычайно далёк от следования православным догмам (Лаврецкий лишён потребности быть с Богом, редко ходит в церковь), но сама система нравственных ценностей, сам выбор предпочтений указывают на его близость к народной правде и верованиям. Да и к этике смирения Лаврецкого обращают не только внешние обстоятельства жизни, но и собственные внутренние усилия. Не будучи склонным к самоотречению, Лаврецкий приходит к мысли о смирении («надо покориться»), к пониманию, что «жажда счастья» оторвала «от того, что он признал своим долгом, единственной задачей своей будущности». «Ты захотел вторично изведать счастье в жизни, - говорил он себе, - ты забыл, что и то роскошь, незаслуженная милость, когда оно хоть однажды посетит человека. Оно не было полно, оно было ложно, скажешь ты; да предъяви же свои права на полное, истинное счастье! Оглянись, кто вокруг тебя блаженствует, кто наслаждается? Вот мужик едет на косьбу; может быть, он доволен своей судьбою. Что ж? захотел ли бы ты поменяться с ним?» [19:268)]. В конечном итоге Лаврецкий перестаёт «думать о собственном счастье» и делается «действительно хорошим хозяином» - «действительно выучился пахать землю и трудился не для одного себя» [19:293]. В отличие от лермонтовской «толпы угрюмой», которую жизнь «томит», как «ров-
ный путь без цели», у тургеневского героя «не кипение в действии пустом», а занятие конкретным общественно полезным делом - «обеспечил и упрочил быт своих крестьян». Писатель рисует героя другой эпохи, чем Лермонтов. В характере Лаврецкого есть черты, роднящие его с типом «лишних людей», но он обладает иными нравственными качествами, является носителем иных социальных и этических принципов. Лаврецкий не просто осознаёт необходимость действовать, он действует. Отсюда у героя чувство исполненного долга перед потомками, чувство, которого лишён современник Лермонтова. Связывая идейные искания поколения 1840-х годов с ростом социального и нравственного самосознания, Тургенев изображает Лаврецкого человеком, сумевшим «надломить упорный эгоизм своей личности». Очевидно, что в своём романе писатель вступает в своеобразный диалог с Лермонтовым и по-иному разрабатывает столь значимую для поэта тему интеллигентных «скитальцев». «Бездомность» тургеневского героя другая, чем у большинства героев Лермонтова: она далека от бунта, индивидуализма, уединения, изгнания (или безродности, как у П.Я. Чаадаева). Жизнь Лаврецкого представлена в романе не как элегически бесцельное «странничество», а как драматический путь самореализации «я» в мире.
Спецификой разработки темы «бездомных» странников полемика Тургенева с Лермонтовым не ограничивается. Подобно поэту, Тургенев видит «болезни» России, знает о высшей степени поляризации русского народа. Но писатель не разделял характерных для лермонтовской эпохи представлений о «полном» отчуждённости дворянства от народа, о «полном разрыве между Россией национальной и Россией европеизированной» [4:241]. Судить о социально-философских взглядах Лермонтова чрезвычайно сложно, поскольку он (в отличие от Тургенева) не оставляет развёрнутых суждений о роли и назначении дворянства, положении народа, путях исторического развития России. Вместе с тем известно, что Лермонтов, как и большинство его современников, на рубеже 1840-х годов остро переживал отчуждение образованного меньшинства от народа. Больше того, поэт ратовал за сближение дворянской интеллигенции с «правдой-матушкой» простых людей. По сути дела, Лермонтов стоит у истоков так волновавшей Тургенева темы единения дворянства с народной жизнью, народным мироощущением.
Именно Лермонтов в одном из последних стихотворений «Родина» «утверждает свою любовь к России народной, крестьянской, к мощи и простору русской природы, проясняющей душу народа, к русской земле, возделанной его трудом» [8:173]. Между тем большинству образованных лермонтовских героев так и не удаётся слиться с народным бытием, найти опору в народной правде. По мнению Д.Е. Максимова, «в сознании Лермонтова мелькала мысль о возможности существования личности, в которой снималась односторонность каждого из двух представленных в его творчестве типов: человека критически мыслящего (вроде Печорина) и человека цельного, внутренне близкого к народу (вроде Максима Максимыча)», однако условия, которые могли бы создать демократический тип героя, в России в 1830-е годы просто отсутствовали [8:155, 156]. Напротив, Тургеневу, поборнику идеи единства, неразрывной связи судьбы дворянства с судьбой народа, удаётся показать проникновение героя-дворянина в сферу народной жизни. В «Дворянском гнезде» писатель одним из первых в русской литературе создаёт новый тип мыслящего дворянина-либера-ла1, внутренне близкого к почве и служащего «делу просвещения и образования» народа. В отличие от своего предшественника - Рудина, тоже жертвующего «своими личными выгодами», но не знающего России, Лаврецкий знает Россию и обладает тем духовным фундаментом, который обусловливается «вековой прикрепленностью жизни поколений к одному месту» [1:374]. Познакомив в своём романе с историей одного из «дворянских гнезд», писатель показывает, как принадлежащий к «старинному дворянскому племени» представитель либерального поколения 1840-х годов начинает служить земле, заботится о своих мужиках и утверждается в сознании, что и последующему поколению русских дворян «надобно дело делать, работать» [19:293]. Вне сомнения, в словах героя, обращённых к «молодым силам»: «и благословение нашего брата, старика, будет с ними», - высказано напутствие самого автора на участие будущего поколения дворян в предстоящих в России реформах. Знаменательно, что основу упомянутого на страницах романа стихотворения Лермонтова «Дума» составляет социальнопсихологический портрет «промотавшихся отцов», которых за их социальную и нравственную пассивность ожидает расплата - «обманутые сы-
1 В речи на обеде в «Эрмитаже» 6 /18 марта 1879 года Тургенев поясняет, какой смысл вкладывался в 1840-е годы в понимание «либерал»: «.слово “либерал” означало протест против всего темного и притеснительного, означало уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художеству, и наконец, - пуще всего - означало любовь к народу, который, находясь еще под гнетом крепостного бесправия, нуждался в деятельной помощи своих счастливых сынов» (С.15, 58). ------------------------------- -------------------------------------------------------------------
новья». В «Дворянском гнезде» характер взаимоотношений «отцов» и «детей» меняется. Если у Лермонтова удел «отцов» - «в бездействии состариться» и спешить «к гробу» «без счастья и без славы, глядя насмешливо назад», а жребий «детей» - судить («И прах наш, с строгостью судьи и гражданина, / Потомок оскорбит презрительным стихом.»), то у Тургенева «отцы» (Лаврецкий) имеют «право быть довольными» и без стыда, без прискорбия оглянуться на свою жизнь, а «дети» - играть, веселиться, расти. В «Думе» Лермонтов с позиции будущих поколений укоряет современников за бездействие. В эпилоге «Дворянского гнезда» автор из временного далека даёт самую высокую оценку тому нравственному «перелому», который происходит в жизни героя-дворянина. В романе получает выражение принципиальная для Тургенева мысль о сопричастности дворянства судьбе народа. Будущее России писатель связывает не с чиновничьими «переделками», а с целесообразно оправданной «скромной деятельностью» дворянина [23:296] - прокладыванием «своей тропинки не торопясь, как пахарь борозду плугом», и, что самое главное, с теми духовными ценностями, которые выработаны не одним поколением русских дворян и русских крестьян. Если в «Думе» скитальчество «отцов» определяется их исторической бесприютностью, то в «Дворянском гнезде» жизнь «бездомного странника» Лаврецкого исторически не случайна: она имеет перспективу будущего, ибо существует в контексте жизни других людей.
Надо отметить, что идейные искания Лаврецкого ценны для автора не только как определённая закономерность в историческом развитии России. Ставя в романе этико-философскую проблему смысла человеческой жизни, Тургенев раскрывает социально-нравственные проблемы времени в свете общечеловеческих запросов личности. Недаром главный герой предстаёт в финале романа не только как общественный тип, но и как личность в её универсальном значении. «В виду конца, в виду ожидающего Бога» Лаврецкий «с печалью, но без зависти, безо всяких темных сил», мысленно произносит: «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!» [19:293]. На первый взгляд может показаться, что данная фраза провоцирует вывод о бессмысленности жизни героя, но внутренняя логика сюжета романа доказывает обратное. Отказавшись от надежд на личное счастье, Лаврецкий находит в себе силы не замкнуться на своём эгоистическом «я», а начинает трудиться на благо «других», причём сами практические цели героя определяются отнюдь не соображениями пользы, а сверхчувственными потребностями -
«верой в добро». Страдая и терпя, Лаврецкий со смирением несёт свой жизненный крест и, пройдя всю скорбную длительность земного пути, приближается к философскому постижению сущности человеческого бытия в целом и собственного пребывания в мире в частности. Героя не страшит исчезновение с лица земли, поскольку он точно знает, что на смену идут «молодые силы», которым не придётся, как ему и его поколению, «отыскивать свою дорогу, бороться, падать, вставать среди мрака». «Играйте, веселитесь, растите, молодые силы, -думал он, и не было горечи в его думах, - жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить.» [19:293]. Вряд ли тургеневский герой думает только о материальном благополучии будущего поколения. Лаврецкий понимает, что опыт его жизни не бесполезен для новых сил, а значит, осознаёт связь времён
- настоящего с будущим. Вступившему на сложный путь отречения герою открываются «вечные» начала бытия, онтологическая его основа - конечность, временность человека и его бесконечность, вечность. Несмотря на то, что в эпилоге звучит мысль автора о быстротечности жизни человека, его одиночестве и бесприютности в мире, всем ходом романа утверждается мысль о ценности, непрерывности и осмысленности человеческого существования. Через изображение судьбы дворянского интеллигента у Тургенева проступает субстанциональное содержание бытия человека. Лаврецкий не просто приходит к мудрому принятию жизненных противоречий, а примиряется с «общим законом» всего сущего, и это примиряющее начало является отражением «религиозной духовности» героя [25:448-1 В речи на обеде в «Эрмитаже» 6 /18 марта 1879 года Тургенев поясняет, какой смысл вкладывался в 1840-е годы в понимание «либерал»: «.слово “либерал” означало протест против всего темного и притеснительного, означало уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художеству, и наконец, - пуще всего - означало любовь к народу, который, находясь еще под гнетом крепостного бесправия, нуждался в деятельной помощи своих счастливых сынов» (С.15, 58).449].
Таким образом, используя в романе «Дворянское гнездо» лермонтовскую реминисценцию, Тургенев, с одной стороны, «напоминает» читателю об одном из культурных фактов; с другой - читатель, вспомнив о знакомом, отчётливее осознаёт, что хотел сказать автор. Проведённый анализ показывает, что разгоревшийся в романе «по поводу известной «Думы» Лермонтова спор о России носит социальный и нравственный смысл и существенно уточняет этическую позицию автора. Связывая дальнейшую судьбу России со служением
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
образованного класса на благо народу, Тургенев утверждает историческую ответственность дворянства перед народом, необходимость его сближения с народной правдой, смирения перед нею и действительной веры в идеал. Именно таким, как Лаврецкий, стремящимся к добру («Будь только человек добр, - его никто отразить не может»), усвоившим европейские идеи и одновременно тесно связанным с национальной традицией, научившимся «дело делать», писатель видит деятеля земли русской на новом этапе её развития. Хотя
в 1860-е годы в российское общество «разночинец пришел» (Н.К. Михайловский) и Тургенев наблюдал резкое противостояние традиционных и «новых» нравственных и политических ценностей, он продолжал защищать систему нравственности, пусть в её безрелигиозном содержании, но весьма далёком от позитивистской морали, связывать развитие уже пореформенной России с образованным меньшинством и настаивать на необходимости действительного знания «требований народной жизни».
Библиографический список
1. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. - М., 1975.
2. Бахтин М.М. Проблемы речевых жанров // М.М. Бахтин. Эстетика словесного творчества. - М., 1979.
3. Бялый Г.А. Тургенев и русский реализм. - М.; Л., 1962.
4. Герцен А.И. О развитии революционных идей в России // Герцен А.И. Собр. соч.: В 30-ти т. - М., 1954-1964. - Т. 7.
5. Зайцев Б.К. Жизнь Тургенева // Б.К. Зайцев. Жуковский. Жизнь Тургенева. Чехов. - М., 1999.
6. Зеньковский В.В. Мировоззрение И.С. Тургенева. К 75-летию со дня смерти // Литературное обозрение. № 11, 12. - М., 1993.
7. И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: В 2-х т. - М., 1969. - Т. 2.
8. Максимов Д. Поэзия Лермонтова. - М.; Л., 1964.
9. Лермонтов М.Ю. Стихотворения // М.Ю. Лермонтов. Собр. соч.: В 4-х т. — М., 1975. - Т. 1.
10. Мережковский Д.С. Пушкин // Мережковский Д.С. Полн. собр. соч.: В 24-х т. - М., 1914. - Т. 18.
11. Петров С.М. И.С. Тургенев: Творческий путь. - М., 1979.
12. Пустовойт П.Г. И.С. Тургенев - художник слова. - М., 1980.
13. Собенников А.С. Оппозиция Дом - Мир в художественной аксиологии А.П. Чехова // Чеховиана: Чехов и его окружение. - М., 1996.
14. Соловьёв В.С. Любовь // Соловьёв В.С. Собр. соч. - СПб., 1907. — Т. 9.
15. Тургенев. Несколько замечаний о русском хозяйстве и русском крестьянстве // И.С. Тургенев. Полн. собр. соч.: В 28-ми т. — М.; Л., 1960-1964. - Т. 1.
16. Тургенев И.С. Фауст (траг. Соч. Гете. Перевод первой и изложение второй части. М. Вронченко. 1844. Санкт-Петербург) // Тургенев И.С. Полн. собр. соч.: В 28-ми т. — М.; Л., 1960 -1964. - Т. 1.
17. Тургенев И.С. Записки ружейного охотника Оренбургской губернии. С. А.-ва. Москва. 1852 (Письмо к одному из издателей «Современника») // И.С. Тургенев. Полн. собр. соч.: В 28-ми т. — М.; Л., 1964. - Т. 5.
18. Тургенев И.С. Рудин // Тургенев И.С. Полн. собр. соч.: В 28-ми т. — М.; Л., 1960 - 1964. - Т. 7.
19. Тургенев И.С. Дворянское гнездо // И.С. Тургенев. Полн. собр. соч.: В 28-ми т. — М.; Л., 1960-1964. - Т. 7.
20. Тургенев И.С. Гамлет и Дон Кихот // И.С. Тургенев. Полн. собр. соч.: В 28-ми т. — М.; Л., 1960-1964. - Т. 8.
21. Тургенев И.С. «Несколько мыслей о современном значении русского дворянства» // Тургенев И.С. Полн. собр. соч.: В 28-ми т. — М.; Л., 1960-1964. - Т. 14.
22. Тургенев И.С. Письма. 1860 - 1862 // И.С. Тургенев. Полн. собр. соч.: В 28-ми т. — М.; Л., 1960 - 1964. — Т.4.
23. Тургенев И.С. Письма. 1872-1874 // И.С. Тургенев. Полн. собр. соч.: В 28-ми т. — М.; Л., 1960-1964. — Т. 10.
24. Тургенев И.С. Письма. 1880-1882 // И.С. Тургенев. Полн. собр. соч.: В 28-ми т. — М.; Л., 1960-1964. — Т. 13.
25. Франк С.Л. О задачах познания Пушкина // Пушкин в русской философской критике. — М., 1990.
BELSKAYA A.A.
«DUMA» BY M.J. LERMONTOV IN THE CONTEXT OF THE NOVEL BY I.S. TURGENEV «NOBEL NEST»
The subject of the article is the mode of operation of one of the Lermontov’s reminiscence in the text «Noble Nest» by Turgenev. Mentioning in the novel the Lermontov’s poem «Duma», the author not only refers the readers to the pretext, but implements certain artistic problems as well. The beyond text layer lets enucleate assonant to the author context, commonality of the topics and views with the predecessor as well as personal originality in several problems’ decision.
Key words: reminiscence, dispute over Russia, fathers and sons, homelessness, pilgrimage, selfactualization in the world.
