CC BY
48
УДК 94(3) (161.1) (161.3)
О. В. Матвеев
ДРЕВНЯЯ РУСЬ В НАРОДНЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ РУССКИХ И БЕЛОРУСОВ:
ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ1
Статья посвящена сравнительному анализу исторических представлений русских и белорусов о наследии Древней Руси. На материалах топонимических преданий и легенд, сюжетов былинного эпоса, духовных стихов, обрядовой поэзии рассматриваются особенности отношения русского и белорусского народов к персонажам и событиям древнерусской истории. Выявлены параллели в откликах на деятельность князя Владимира по укреплению государственного единства Руси, осмыслении с помощью элементов ландшафта образов русских княгинь Ольги и Рогнеды, участия народа в комплектовании дружинных слоёв. Образы богатырей-змееборцев рассматриваются в контексте представлений о противостоянии христианства и архаических верований в эпоху Владимира I и его наследников. В то же время олицетворением наследия дохристианской Руси выступал былинный Волх Всеславьевич, записи былины о котором фиксировались в северных русских губерниях вплоть до середины XIX в., а в белорусских сказках этого времени нашел отражение образ князя-оборотня. Отражение следов династических связей Древней Руси с европейскими государствами в былине о Соловье Будимиро-виче рассмотрено в аналогии с обрядовыми текстами, когда все основные образы: приезд жениха-иноземца из-за моря на кораблях, возведение «терема», изображение жениха как соловья в саду невесты, приход невесты в златоверхие
палаты жениха и др. представлены в русской и белорусской свадебной поэзии. На материалах топонимических преданий охарактеризованы схожие сюжеты, связанные с татарским нашествием. Особенность белорусских исторических представлений автор усматривает в том, что народные версии истории эзоповым языком волшебных сказок, духовных стихов, обрядовой поэзии противостояли историческим концепциям захватчиков память о единстве и величии Древней Руси, восхваляли подвиги древнерусских богатырей, обосновывали необходимость борьбы с социальным и конфессиональным гнётом. Несмотря на различие исторических условий, в которых формировались, народные представления русских и белорусов, их сюжеты и образы носят во многом тождественный характер. Схожие тексты выполняли интегрирующую функцию, сохраняли память о героях и подвижниках, наделяемых типичными чертами народного характера. При всех обобщениях, гиперболизациях, местных проявлениях идентичности, этнокультурных и конфессиональных стереотипов русские и белорусы не искажали главного смысла своего историко-духовного единства.
Ключевые слова: народные исторические представления, русские, белорусы, Древняя Русь, идентичность, народная картина мира, эпос, предания, легенды, топонимия, исторические концепции.
Oleg Matveyev
ANCIENT RUSSIA IN FOLK HISTORICAL REPRESENTATIONS OF RUSSIANS AND BELARUSIANS:
COMMON AND SPECIAL
The article is devoted to a comparative analysis of the historical ideas of Russians and Belarusians about the heritage of Ancient Rus. With the reference to toponymic traditions and legends, epic plots, spiritual poems, ritual poetry, the author examines the peculiarities of the attitude of Russian and Belarus-ian peoples to the characters and events of ancient Russian history. The parallels are revealed in the responses to the activities of Prince Vladimir in strengthening the state unity of Russia, in comprehending the images of the Russian princesses Olga and Rogneda with the help of landscape elements, in the participation of the people in the recruitment of the squads. The images of heroes-snake-fighters are considered in the context of ideas about the opposition of Christianity and archaic beliefs in the era of Vladimir I and his successors. At the same time, the epic Volkh Vseslavievich was the personification of the legacy of pre-Christian Russia, the epic records of which were recorded in the northern Russian provinces until the middle of the 19th century, and the image of a werewolf prince was reflected in Belarusian fairy tales of that time. The reflection of traces of the dynastic ties of Ancient Russia with European states in the epic about Nightingale Budimirovich is considered in analogy with ritual texts, as all the main images, namely the arrival of a foreign groom from across the sea on ships, the construction of a
"tower", the image of the groom as a nightingale in the bride's garden, the arrival of the bride in the golden-domed chambers of the groom and others, are represented in Russian and Belarusian wedding poetry. Based on the materials of toponymic legends, similar plots related to the Tatar invasion are characterized. The author sees the peculiarity of Belarusian historical ideas in the fact that the folk versions of history in the Aesopian language of fairy tales, spiritual poems, ritual poetry opposed the historical concepts of the invaders, the memory of the unity and greatness of Ancient Russia, praised the exploits of the ancient Russian heroes, substantiated the need to combat social and confessional oppression. Despite the difference in the historical conditions in which they were formed, the folk ideas of Russians and Belarusians, their plots and images are largely identical. Similar texts performed an integrating function, preserving the memory of heroes and devotees, endowed with typical features of a folk character. With all the generalizations, hy-perbolizations, local manifestations of identity, ethnocultural and confessional stereotypes, Russians and Belarusians did not distort the main meaning of their historical spirits.
Key words: folk historical ideas, Russians, Belarus-ians, Ancient Russia, identity, folk worldview, epic, traditions, legends, toponymy, historical concepts
Древнерусское наследие имело важное историческое значение для развития восточнославянских народов, способствуя национальной консолидации России и этнокультурному самосохранению в белорусских и украинских землях в условиях литовско-
польской государственности [24, с. 5]. Память о князьях и героях, событиях истории Древней Руси сохранялась как своеобразно преломлявшаяся через различные фольклорно-нарративные формы реакции на официальную, социально-ориентированную, «панскую» историю. Обращение к комплексу народных
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 20-59-00017 «Историческая культура белорусов и россиян: формирование представлений о национальном и общем прошлом».
исторических представлений позволяет не только раскрыть особенности народной версии прошлого, но и приблизиться к пониманию механизмов идентификации через собирательные образы страны и народа [8, с. 6]. В статье предпринята попытка сравнительной характеристики древнерусского наследия в исторических представлениях русских и белорусов.
Особое место в народных исторических представлениях белорусско-русского пограничья занимают образы княгинь Ольги и Рогнеды, в которых, прослеживаются архетипы дев-воительниц [17, с. 350-383], привязанных в топонимических преданиях Витебщины и Псковщины к горе и водным источникам. В народной картине мира события истории нередко осмысляются с помощью элементов ландшафта. Гора в народной культуре представляет идею «верха», «центра», который организует окружающее пространство, в отличие от бесструктурного, приближенного к хаосу «чистого поля. Не менее важна символика водного источника. Изучавший предания Псковской земли А. А. Александров отмечал, что самое большое количество текстов о княгине Ольге связывалось с деревней Волженец на правом берегу Великой, где сохранился фундамент прямоугольной постройки, называемой Ольгин Дворец или Ольгина Церковь. Берег вдоль этой деревни также назывался Ольгинским, там и поныне вытекает из скалы Ольгин Ключ, вода которого, по поверьям, помогает при глазных болезнях. Согласно местным преданиям, Ольга, «будучи ещё крестьянской девицей, ходила за водой и умывала в нём каждое утро «своё светлое личико» [2, с. 73]. До середины XIX в. сюда был большой наплыв паломников из разных мест России. Псков, согласно местной легенде, тоже был основан княгиней Ольгой. Ольга работала перевозчицей на переправе. Одним из тех, кто переправлялся через реку, оказался князь Игорь, который полюбил девушку и женился на ней. По убеждению крестьян Псковской губернии, Ольга была дочерью бедного селянина. Однако роль перевозчицы, по мнению ряда исследователей (А. В. Карташов, А. А. Александров), - это легендарно-отмеченный признак высокого социального положения Ольги. Заведывание переправой через реку Великую, входившую в систему знаменитого военно-торгового пути «из Варяг в Греки» не могло быть в руках простого крестьянина [3, с. 26]. Здесь можно вспомнить указание одной из версий Повести временных лет на то, что основатель Киева князь Кий был перевозчиком.
Уже в качестве княгини Ольга как-то раз плыла по реке Великой на ладье и залюбовалась красивым холмом, возвышающимся над местом впадения в р. Великую р. Псковы. Внезапно небо заволокло тучами, налетел сильный ветер. Княгиня высадилась на берег и стала молиться. Тогда небеса разверзлись, и перед Ольгой явились три луча. Под впечатлением от видения Ольга в том месте, где лучи сошлись, распорядилась заложить Троицкий собор, а вокруг него основать город [3, с. 26]. Схожий легендарно-религиозный характер носит в Белоруссии предание об основании г. Витебска княгиней Ольгой, которое передавалось из поколения в поколение в устной форме и было записано, по мнению А. Н. Дулова, в начале XVIII в. витебским мещанином Михаилом Панцырным. Оригинал Витебской летописи М. Панцирного летописи был написан на польском
языке с вкраплением белорусского и был введен в научный оборот лишь в 1880-е гг. [11, с. 147]. В предании говорится: «Zbiwszy Olha iacwingow i piczyngowy, przeprawiwszy sie przez rzeke Dzwina zanocowawszy z woyskiem, y upodobawszy gure zalozyla zamek drewniany, nazwala od rzieki Widiby Wittebskiem, wmurowala cerkicu w Wysznim zamku swienteho Michala, a w Niznim Zwiastowanie. Dwa roki zmieszkawszy odiechala do Kiowa» [16, с. 572]. А. Н. Дулов полагает, что в основу предания был положен факт, оставивший яркий след в народной памяти: посещение киевской княгиней Витебска в 947 г. и основание ею здесь погоста. Приписывание Ольге постройки церквей можно воспринимать не только как отзвук сведений о крещении княгини в Константинополе, но и как указание на то, что Витебск с момента основания был христианским городом. Упоминание того, что княгиня прожила здесь два года, подчеркивало значимость Витебска. Указание, что Ольга «zalozyla zamek drewniany», носило скорее вспомогательный характер и служило для четкой локализации храмов, понятной современникам [11, с. 147]. Топоним «Ольгово» сохранился на окраине современного Витебска, а также в районе озер Межа, Сесико, Сосно, Чернясто, в Городокском районе Витебской области [12, с. 102].
В окрестностях г. Заславля Минской области (бывший Изяславль, заложенный князем Владимиром для проживания пытавшейся ему отомстить Рогнеды и сына Изяслава) известна Черная гора. Название последней местные предания связывают с Рогнедой: здесь, но народной версии, стоял основанный княгиней монастырь. Местные жители утверждают, что ее могила находится на холме, который сейчас называют городище «Замэчак» [23].
С именем Рогнеды местные нарративы оговаривают происхождение водных источников. По одной из легенд приехавший на похороны матери князь Изяслав спросил у монахинь: «Что говорила мама перед смертью?» Ему ответили: «Ничего не говорила, только плакала». А после ее смерти в Заславле забило несколько родников, которые называли слезами Рогнеды. Лес вокруг города местные старожилы называют Рогнединым, озеро - Рогнедь, две речушки - Княгинька и Черница (две ипостаси Рогнеды) [23].
Ещё дореволюционные и советские русские и белорусские исследователи аргументированно опровергли попытки отрицания связей белорусского фольклора с древнерусским эпическим наследием и убедительно показали, что Беларусь сохранила традиции восточнославянского героического эпоса в виде сказочных повествований о богатырях, белорусских легенд и песен об исторических событиях XI-XV вв. [14, с. 314-325; 18, с. 1-34; 25, с. 493-502]. Имеются и документальные свидетельства того, что былины в белорусских землях бытовали ещё в XVI в. Один из первых белорусских средневековых писателей, оршанский староста Филон Кмита Чернобыльский в письме к кастеляну Троицкому Остафию Воло-вичу от 5 августа 1574 г. отождествлял своё положение защитника границы с положением былинного стража русской земли Ильи Муромца: «Бо прийдет час, коли будет надобе Илии Муравленина и Соловья Будимировича прийдет час, коли будет служб наших потреба!» [27, с. 89]. Автор письма ссылается
на былину как общеизвестное произведение, не требующее пересказа содержания. В последующем былины продолжали жить в народном сознании белорусов, но уже не как эпические песни. В XIX-XX вв. былинные сюжеты стали не петь, а рассказывать, как сказки [14, с. 317]. Сказочный пересказ былин характерен и для русского населения тех областей и губерний, где былина в XIX-XX вв. перестала жить устной жизнью.
Былину о Микуле Селяниновиче Б. А. Рыбаков считал отголоском событий 975-977 гг., когда князь Олег Святославич Древлянский начал борьбу с варягом Свенельдом и нуждался для пополнения своей дружины за счет народных, крестьянских ополчений [28, с. 160]. Народ выступает здесь в качестве главной богатырской силы, поэтому крестьянин оказывается сильнее профессионального воина. В онежской былине, записанной А. Ф. Гильфердингом в 1871 г., говорится, что дружинники «они сошку за обжи вокруг вертят, / Из омешиков земельки повытряхнуть, / Бросить сошку за раков куст, / Тут оратай-оратаюшко / На своей ли кобыле соловенькой / Приехал ко сошке кленовенькой. / Он брал-то ведь сошку одной рукой. Сошку из земли он повыдернул. / Из омешиков земельку повытряхнул. / Бросил сошку за рактов куст» [9, № 6, с. 45]. Записи белорусского фольклора показывают, что последний сохраняет память об этой богатырской эпохе в виде сказочной прозы. В белорусской сказке, записанной С.И. Василенком, имеется эпизод, напоминающий былину об Илье Муромце и Миколе Селяниновиче. Илья встречает в поле пахаря, который называет себя богатырём: «Ён пашоу туды на палянку i бачиць: паша чалавек. Ад'ехау недалёка ад дароп, з сохой паша.
- Пачакай, - гавора, - хадзька сюды. Скажи ты мне, тут гавораць, што на поляне ёсць стьны бага-тыр.
А ён адказвае:
- Я багатыр.
- Э-э-э, тага багатыр.
- Тага багатыр
- Яж цябе б як узяу, на ладонюу посад iу и пад-шыбнуу пад хмару.
- А може б я цябе падшыбнуу. Iдзi к маёй сошци i папробай яё вытрусщь.
Ён падыйшоу к гэтай сошцы, ды i з месца не
кране.
- Да, - гавора, прауда твая, ты б мяне пад-шыбнуу» [4, с. 60].
Эпоха князя Владимира I весьма своеобразно отразилась в народных исторических представлениях русских и белорусов. Топонимические предания о нём сохранились в Псковской области, где на берегу реки Черёхи находится деревня Будник. Здесь, по убеждения местных жителей, родился князь Владимир Красное Солнышко, креститель Руси, сын князя Святослава и внук Ольги [2, с. 81]. В Никоновской летописи имеется короткое упоминание: «... и бе рождение Володимеру в Будутине веси, томо бо во гневе отслала Олга, село бо бяше еа тамо, и умира-ючи дале его святей Богородици» [26, с. 35]. В народной памяти летописаная «весь Будутина» и современный Будник отождествляются. На берегу р. Че-рёхи даже сохранился поныне камень, связываемый преданием с местом рождения князя Владимира.
В народных представлениях отразилась прежде всего деятельность князя по прокладке «дорог прямоезжих» и укрепление им государственного единства Руси. Главная идея эпического рассказа «Илья Муромец и Соловей Разбойник» заключается в очищении магистральных дорог в Киевском государстве, в борьбе за укрепление внутреннего порядка, в уничтожении сил, препятствовавших этому. «Существование сепаратистского владения Соловья резко противоречит былинному сознанию, основанному на принципе единовластия и целостности Киевской Руси. Вот причина, почему он должен быть уничтожен, - отмечал В. Г. Мирзоев. - <...> Тот факт, что именно Соловья-Разбойника берёт в полон Илья Муромец и привозит на суд князя Владимира, приобретает в этом свете глубокий смысл: родовой строй выкорчеван до конца, древний сепаратизм уничтожен» [22, с. 38]. Белорусская сказка «Об Илюшке» рассказывает: «Ён (Соловей-разбойник. - О.М.) свютам убiвау за тры вярсты людзей. Як тольга замену, так свюь и няма яго. Вот Салавей бача усадшк едзе не абы яга. Падпускае яго блiжай. Як свюнуу, дык конь на колен упау. Ён [!лля] спрынуу з каня: "Стой, конь, не падай". Нацягнуу свой лук и як рэзнуу яго [Са-лаву'я разбойшка] прама у правае вока. Вь^у. Ён вы-баратам на зямлю. Ён [!лля] пад'ехау к яму i падвязау яго к сядлу I паехау у Юеу горад. Прыехау туды к князю» [4, с. 58 - 59].
В записях русских сказок с эпическими сюжетами в Воронежской губернии в середине XIX в. также присутствовала тема боя Ильи Муромца с Со-ловьём, атаманам разбойницким [8, с. 184]. Таким образом, мотивы борьбы Ильи Муромца с разбойниками внутри единой страны - Древней Руси, очищение им проезжих дорог, охрана мирного руда людей - были востребованы в народных исторических представлениях как белорусов, так и русских. Правда, в отличие от русских текстов, имени князя Владимира в белорусских сказках практически не упоминается: государь, к которому отправляется богатырь, победив чудовище или Соловья Рабойника, называется царём, королём или князем. Зато белорусы были убеждены, что Илья Муромец является их земляком. В белорусском эпосоведении высказано предположение, что родиной былин об Илье Муромце являются северо-западные земли Руси, поскольку в тексте Киши Данилова присутствуют колорит белорусского пейзажа: «грязи» (болота), Брын-ские (Брянские) леса, упоминание Брянска и Смоленска [25, с. 493]. Привязки к исторической карте и местной топонимии выглядят заманчиво: единственные достойные упоминания в былине грязи - это Полесье, которые на пути в Киев ни обойти, ни объехать. Чернигов и Себеж, упоминаемые в цикле былин об Илье Муромце, находятся рядом с белорусскими землями. Илья едет через некие леса «Брынские», у «берёзы покляпой» и «славного креста Леванидова». Полесье действительно лучше форсировать в самом узком месте - у города Берёзы. Путь Илья идёт через «Кобрынскую» (по тексту былины - Брынкскую) пущу, петляя по холмам в болотах. Поэтому Берёза и названа «покляпой» или кривой. Рядом с ней должен быть крест Леванидов. Это название находит ассоциации с соседним селом Лявошки (ныне - Берёзов-ского района Брестской области), у которого три рукава реки Ясельды стекаются в один. Получается
нерукотворный крест прямо на пути богатыря. В русских и белорусских сказках богатыри самоотверженно защищают Калинов мост. Между тем. стратегическая переправа через топи находилась в Калин-ковичах, по-другому враг здесь пройти не мог [13].
Имя князя Владимира упоминается в белорусском варианте духовных стихов «Голубиной книги», созданной в процессе фольклоризации апокрифических сочинений, где в форме вопросов и ответов даются сведения о происхождении мира, людей, сословий, географические, естественно-научные и другие сведения. Как и в русских вариантах, в текстах, зафиксированных в Белоруссии, главным героем толкователем «Голубиной книги» оказывается «хитро-мудрый» стольно-киевский князь Владимир [15, с. 503]. Правда, в некоторых вариантах он имеет отчество Витовтович. В тексте, включенном Е. Р. Романовым в «Белорусский сборник», цари, короли, попы и дьяки обращаются к Владимиру: «Ты хорошь, Во-лоздимер-царь, / Володзимер-царь, Вытовцеевич, / Ты на басенки усё на добрыи, / На отгадычки усё на мудрыи: / Прочитай нам книгу голубиную, / Голубиную, лебядзяную, / И скажи нам правду верную» [6, с. 287]. Вопросы Владимиру и его ответы тождественны записям, сделанным на севере и в средней полосе России. Е.Ф. Карский находил в некоторых белорусских вариантах ответа на вопрос «Который царь всем царям отец?» «белорусского царя»: «Би-ларусский царь всим царям ацец... / Ион дзяржиц веру христис^янскую, / Хрис^янскую, багамольную; / Кали будзя время апаследняя, - / Вси цари-карали к яму прикпонютца...» [15, с. 503]. Представляется, что в данном случае Е.Ф. Карский, усиленно трудившийся над созданием белорусской идентичности в начале ХХ в.. выдает желаемое за действительное. Речь идёт не о «белорусском царе», никогда не существовавшем ни в реальной истории, ни в исторических представлениях белорусов, а о русском «Белом царе», выступающем в народном сознании «одним из основополагающих символов идеального образа православного царства как своего рода проекции Царства Небесного» [33, с. 41]. В «Голубиной книги» изображение «Белого царя» является сакральным образом русской народной духовной поэзии: «У нас Белый царь - над царями царь. / Почему ж Белый царь над царями царь? / И он держит веру крещеную, / Веру крещеную, богомольную, / Стоит за веру христианскую, / За дом Пречистыя Богородицы, - / Потому Белый царь над царями царь...» [10, с. 37]. В белорусских записях Е.Р. Романова также отмечен «Бялый жа царь усим царям оцец» [6, с. 288].
Введение в духовные стихи имени крестителя Руси далеко не случайно. Память о главном деле Владимира так или иначе преломлялась в различных жанрах народного творчества. Реальный сподвижник и воевода Владимира Добрыня, крестивший новгородцев, был воплощен в образе былинного Добрыни Никитича, который ведёт борьбу со змеем, олицетворяющем язычество [1, с. 98]. Уже В.Ф. Миллер обратил внимание на странность того, что в былине нападение змея на происходит во время купания Добрыни в Пучай-реке. Крупнейший русский былиновед был «склонен видеть в этом наивное народное осмысление исторического Добрыни, как "крестителя", купалы. В самом деле, что должно было пред-
ставляться самым ярким и бросающимся в глаза признаком крещения для народной массы, усвояющей только внешнюю обрядность христианства? Конечно, погруженье в воду, купанье. Добрыня, сгоняющий силою в воду целыми толпами народ, мог в воображении полуязыческой среды вызвать образ какого-то купальщика-фанатика» [21, с. 140]. Почай-река находит аналогии с наименованием впадающей в Днепр у Киева р. Почайны, на которой Владимир крестил киевлян [21, с. 140 -141]. Наконец, Добрыня бьётся со змеем не оружием, а отбивает ему хоботы шляпой или колпаком земли греческой. Шляпа греческая, колпак (скуфья) составляли головной убор духовных лиц, каликов, что придаёт змееборству духовную окраску - «борьбы со змеем язычества, сокрушенным греческим орудием» [21, с. 142].
Параллели подобного понимания народной истории находим в белорусской эпической традиции. Илья Муромец в белорусских сказках побеждает Соловья-разбойника, который охраняет подступы к царству «нигядного царя Абжоры» и поставляет последнему человеческие жертвы. Абжору - своеобразное переосмысление Идолища Поганого, богатырь убивает, как и в былине, шапкой: «Ильля подаеть яму руку; Абжора схватау яво за руку рукатца. Ни узлбiу Ильля, што юн тиснить дужа, скину сваю шляпу з га-лавы левыю рукою, ударiу Абжору: прока^уся Абжора скрозь стену» [32, с. 401].
В то же время олицетворением наследия дохристианской Руси, противостоящей официальному Киеву, выступал былинный Волх Всеславьевич, отождествляемый отдельными исследователями с полоцким князем Всеславом Брячиславичем. Б. А. Рыбаков считал, что «Всеслав пользовался народными симпатиями; за ним закрепилась слава стремительного и удачного полководца, как бы по колдовству переносившегося с места на место и бравшего смелостью и проницательным умом то Новгород на Севере, то Тмутаракань на юге. О Все-славе, Волхве Всеславьевиче - были сложены народные былины, о нём с большим сочувствием говорит автор «Слова о полку Игореве», <...> Князь волхв, князь-оборотень, каким он рисуется в летописях и песнях, владел умами людей XI в., и, может быть, не случайно летописец Никон, повествуя о киевском восстании 1068 г., предпослал ему подобное рассуждение о вреде язычества; быть может полоцкий князь, враждуя с тремя Ярославичами, опирался на народное недовольство, поддерживал народные языческие верования и обряды, в обличье которых выступало в то время классовое недовольство» [28, с. 440]. Записи былин о Волхве Всеславьевие фиксировались в северных русских губерниях вплоть до середины XIX в. Образ князя-оборотня нашёл отражение и в белорусских сказках. В сказке «Синяя Свита» герой «пирид царём стояв добрым молодцем, по двору бех чорным соболем, под вороты лез белым горностаем, по полю бех шерым зайцем. Як бяжи, так бяжи за тридевить земель у тридесятое царство, де ёсь такей дуб, што корни у земли, а макушка у неби. Узлез ён на дуб, обярнвся иголочкой ды под коринку» [30, с. 489].
Упоминание в письме Филоны Кмиты Чернобыльского Соловья Будимировича говорит о том, что в белорусских землях были известны варианты этой
былины. Русский литературовед А. И. Лященко изложил аргументированную версию о том, что в былине нашли отражение династические связи Древней Руси с европейскими государствами, и прежде всего, сватовство норвежского викинга, будущего короля Гаральда III к дочери Ярослава Мудрого Елизавете. Гаральд поступил на службу к Ярославу Мудрому, возглавил один из отрядов, охранявших рубежи Руси. Проявив себя отважным воином, он посватался к Елизавете, но получил отказ князя. Тогда Гаральд со своей дружиной поступает на службу к византийскому императору, совершает славные подвиги в итальянских землях. Он возвращается со славой и почётом в Русское государство и вторично сватается к Елизавете. На этот раз Ярослав Мудрый принял предложение. Гаральд увёз Елизавету Ярославну в Норвегию, где был избран королем и правил с 1046 по 1066 г. Ему приписывают цикл скальдических сочинений, которые он сложил, направляясь из Византии в Новгород к Ярославу Мудрому. Припевы этих эпических песен «Герд золотого обручья пренебрегает мной» и «Знать меня не хочет» относятся к Елизавете [19, с. 94-137]. А. Н. Робинсон и Б. А. Рыбаков поддержали такое видение историзма былины. В былине «Соловей Будимирович» из собрания Киршы Данилова говорится: «Прибежали корабли под славный Киев-град, / Якори метали в Непр-реку / <...> Молодой Соловей сын Будимирович, / Спасову образу молится, / Владимиру-князю кланяется, / Княгине Апраксеевной на особицу / И подносит князю свои дорогие подарочки: / Сорок сороков чёрных соболей, / второе сорок бурнастых лисиц; / Княгине поднес камку белохрущатую, / Не дорога камочка - узор хитер: / Хитрости Царя-града, Мудрости Иерусалима» [9, № 35, с. 318].
Все основные образы былины (приезд жениха из-за моря на кораблях, жених-иноземец, постройка «сеней» или «терема», изображение жениха как соловья в саду невесты, жених-гусляр, приход невесты в златоверхие палаты жениха и т. д.) представлены в русской и белорусской свадебной поэзии. В белорусских свадебных песнях жених нередко является на челне или корабле, причем прибытие гостей-корабельщиков, по словам А.М. Лободы, «обрисовывается прямо чертами былины о Соловье Будимиро-виче: "Затьвитали ж то наши быстрыя речушки яны не тьветами да усе кораблями. / Вох, да не приме-стушку наш новый кораблик серод синяго мора, / Се-ряд синяго морушка, ли крутого деля беражку, су-проти строенья нашего а у N. Была дочь хорошая / Чарнобровая, чарноглазая. / На коробле - молоды корабелщики, яны горды, увпарты / Ляксандрицгая белыя рубашачки узяли поскидали / Гарнитуравыя яны с прозументами дай понадевали, / Дай надевши с прозументами, у гусяльки зайграли"» [18, с. 12-13].
Н. Я. Аристов сообщал в 1878 г.: «В Тамбовской и Воронежской губерниях, первых подвергшихся натиску татар, рассказывают крестьяне, что когда-то давно прошёл по Русской земле страшный воитель Батей и на пути вырубил всё православное население; он никому не давал пощады, ни старику хилому, ни беспомощному малютке, сжег по дороге всякое жилье человеческое, истребил все леса и травы на сто верст в ширину, а в длину - насквозь всей Русской земли. Где шли его полчища многочисленные,
как муравьи, там не осталось ни одного зверя, ни одной птицы, да и рыба вся подохла в реках, одна лежала чёрная земля, и та вся избита конскими копытами, и не зарастала она сто годов. С той поры против этой широкой тропы земной, где шёл Батей, и на небе выступило знамение в виде белой полосы, которую зовут Батевой дорогой» [34, № 32, с. 107].
Жители Рязанского края многие местные топонимы возводят к временам нашествия монголо-татар. Так, название с. Киструс Спасского района Рязанской области жители объясняют тем, что когда-то напал на места хан Кис, но ему дали отпор и бежал он как трус. Есть и другая версия, согласно которой при нападении татар бежал местный воевода Кис. По преданию, зафиксированному А. В. Бугановым в Михайловском районе Рязанской области, река Жрака потопила (сожрала) татарского предводителя, по другой версии в ней утонул конь хана Батыя [31, с. 73].
Схожие тексты сохраняли память о прохождении татарского войска через северо-западные земли Руси. Так, в рассказах старожилов деревни Дорошевичи Петриковского района Гомельской области говорится о полях под названием Батыевка, Забо-лище и Татарлиха, находящихся в ближайших окрестностях этой деревни. Согласно местным преданиям, когда-то давно здесь произошло сражение с татарами, поля были залиты кровью, погибли сотни людей. По словам старожилов, «до сих пор здесь по ночам слышны стоны раненых и предсмертные хрипы умирающих» [29, с. 186]. Татарские отряды появились в границах северо-западных земель Древней Руси в конце 1240 г., когда хан Батый направил часть своих войск во главе с Гаюком и Кайдганом в Черниговскую землю и в пределы Турово-Пиского княжества. Были взяты и сожжены Клецк, Мозырь, Петриков, Пинск, Слуцк, Туров. Минск татары взять не смогли, поскольку были остановлены полками литовских и древнерусских князей. В дорошевичском предании отмечается, что хан Батый сражался и погиб на поле Забоище [29, с. 187]. Сам факт упоминания имени хана в наименовании поля Батыевка и в предании о жестокой битве, в которой погибло много людей, весьма значим для соотнесения народной версии истории с реальными событиями. О побоище с татарами рассказывает предание, известное в деревне Рычов Житковичского района Гомельской области. Согласно рассказам старожилов, в местности Курганье около деревни Липники Светлогорского района Гомельской области произошло сражение «между монголо-татарами и дружинами русских князей» [29, с. 188].
Большая яма с водой возле берега Днепра в окрестностях деревни Абакумы Лоевского района Гомельской области носит название Монголов Калтоб. Сохраняется предание о том, что в этом месте мон-голо-татары топили пленных христиан. Возле деревни Бродча Столинского района Брестской области одно из мест в пойме Припяти носит наименование Татарский Брод. В окрестностях деревни Осов-ляны Мостовского района Гродненской области имеется болото под названием Татаровщина. Согласно местному преданию, здесь во время монголо-татарского нашествия прятались жители окрестных селений [29, с. 188]. В деревне Картыничи Лельчицкого района Гомельской области местные жители уверяют, что из картынических болот до сих пор слышны
бывают татарские голоса и хлюпанье болотной воды под копытами вражеских всадников: по преданию, здесь проходила татарская конница.
Сюжет русской былины «Исцеление Ильи Муромца» исследователи увязывают с метафорическим изображением ордынского ига. В былине Илья Муромец «сиднем сидел цело тридцать лет», но ему говорят «калики перехожие»: «"Вставай-ка Илья, на резвы ноги, / Отворяй-ка ворота широкие, / Пуская-то калик к себе в дом". / Выставал Илья на резвы ноги, / Отворял ворота широкие / И пускал калик к себе в дом. / Приходили калики перехожие, / Они крест кладут по-писаному, / Поклон ведут по-ученому, / Наливают чарочку питьица медвяного, / Подносят-то Илье Муромцу. / Как выпил-то чару питьеца медвяного, / Богатырское его сердце разгорелося, / Его белое тело распотелося. / Воспроговорят калики таковы слова: / "Что чувствуешь в себе, Илья?" / Бил челом Илья, калик поздравствовал: "Слышу в себе силушку великую"» [9, № 15, с. 104-105].
Глубокий знаток историзма былин В. Г. Мир-зоев отмечал: «Не воплощён ли в образе Ильи русский народ, скованный по рукам и ногам страшной татарской силой? Конечно, тридцать лет - эпическое время, не соответствующее действительной хронологии. Однако мы должны допустить время, когда Русская земля, залитая кровью и обезлюдевшая после татарского нашествия, должна была пройти известный период, чтобы опомниться от ужасного разгрома и приступить к собиранию сил для борьбы» [22, с. 30-31]. Сюжет с исцелением Ильи активно присутствует в белорусских сказках. В сказке, записанной Е. Р. Романовым от Козьмы Исаева в с. Городище говорится: «Жили сабе у двоих муж с жаной, и народзився у них сын Ильюшка. Прожив ён больше дватцаци годов, и лежав дватцаць три годы на'дным боку. Посьли того, пролежав ён дватцаць три годы, приходзя к яму дзядуля - Господзь. "Што ты, Ильюшка: воды б напився, ци квасу?" Ён говора: могу напитца воды! И сказав яму дзядуля принесци вядро воды. Так он як унёс. Так и выпив. Тоды после говора: "як ты, Ильюшка, маесься сам собою?" - А во, дзядуля: меюся так, што могу от зямли неба достаць, а от неба зямли! (Дуже дав яму Господзь богатырскую силу). Тоды говора, штоб ён унёс вядро квасу. Тэй як унес, так и выпив. Тоды дзядулька узнов спра-шуя: "як ты меесься, Ильюшка?" - Не, кажа, дзядуля: чустую, што крэпок, да ужо так не могу зделаць - от зямли неба достаць! - "Живи же, говора, Ильюшка, на здоровъа и очищуй свет"» [5, с. 259].
Древнерусский героический эпос, таким образом, не только был известен белорусскому народу, но и оказывал активное воздействие на формирование народных исторических представлений позднего средневековья и Нового времени. Так, Белорусская Православная Церковь Московского Париархата почитает преподобного Мартина, туровского пустынника, который был исцелен святыми братьями, подавшими страдавшему монаху ковш воды [20, с. 53]. В основе «Слова о Мартине монахе, что пребывал в Турове», включенного в собрание Великих Миней Че-тьев митрополита Макария в XVI в., многое напоминает исцеление Ильи Муромца: «Однажды, страдая тем же недугом, лежал он в келье, изнемогая от жажды. Никто его не посетил, потому что вокруг мо-
настыря стояла большая вода. На третий же день вошли к нему святые мученики Борис и Глеб наяву в своем образе, так же, как и на иконе написаны. И произнесли: "Чем болеешь, старче?" Он же поведал им о своем недуге. И сказали: "Хочешь ли воды?" И сказал старец: "О повелители, давно уже ее жажду". И взял один из них сосуд старца, и принес воды, и, взяв ковш, напоили они старца. И сказал старец: "Чьи вы чада?" Ответили: "Ярослава". И подумал старец, что они - слуги Ярослава Георгиевича. И сказал: "Дай вам Бог много лет, повелители мои. Ешьте, однако, хлеб, взяв его самостоятельно, ибо я не могу послужить вам". Они же сказали: "Мы уже пойдем, пусть и тебе будет хлеб, а ты не болей, но отдохни". Стали они точно невидимы, старец же выздоровел и, встав, прославил Бога и святых мучеников, и впредь был здоров» [7].
Монголо-татарское разорение привело к подрыву древнерусской исторической культуры, вовлечению северо-западных земель Древней Руси в орбиту литовской государственности, складыванию предпосылок формирования белорусской народности. В официальных версиях истории акцент делался на то, что лишь литовские князья сумели установить на захваченных землях порядок, противостоять татарам, возвести города, пожаловать вольности, которыми, например, пользовались полочане - «вечо мети и в звон звонити» [24, с. 157]. Польская историческая концепция пером Яна Длугоша и других хронистов отождествляла древнерусских «полян» с древнепольским племенем, обитавшим в районе Гнезна, Аскольда и Дира изображала потомками поляка Кия, которые вероломно были отстранены от власти Рюриковичами. Описание в таких построениях походов короля Болеслава, который поставил на месте впадения Сулы в Днепр железные столпы, «существующие и теперь», обосновывало восточные границы Польского королевства и захват древнерусских земель польскими феодалами [24, с. 156]. Народные версии истории в таких условиях эзоповым языком волшебных сказок, духовных стихов, обрядовой поэзии противостояли историческим концепциям захватчиков память о единстве и величии Древней Руси, восхваляли подвиги древнерусских богатырей, обосновывали необходимость борьбы с социальным и конфессиональным гнётом.
Таким образом, народные представления русских и белорусов о Древней Руси, несмотря на различие исторических условий, в которых эти представления формировались, носят во многом тождественный характер. Схожие топонимические легенды и предания, былинные сюжеты в текстах, зафиксированных в русских и в белорусских губерниях XIX -начале ХХ вв., общие мотивы змееборства, борьбы за единство страны, исцеления и собирания сил выполняли интегрирующую функцию, сохраняли память о героях и подвижниках, наделяемых типичными чертами народного характера. Поэтому попытки отдельных исследователей «обеларусить» древнерусское наследие, как и стремления обеспечить преемственность последнего исключительно с русской историей плохо согласуются с установками исторической картины мира двух братских народов, связанных общей исторической судьбой. При всех обобщениях, гиперболизациях, местных («тутэш-них») проявлениях идентичности, этнокультурных и
конфессиональных стереотипов русские и белорусы не искажали главного смысла своего историко-духов-ного единства.
Источники и литература
1. Азбелев С. Н. Устная история в памятниках Новгорода и Новгородской земли. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. 296 с.
2. Александров А. А. Во времена княгини Ольги. Легенды и были о княгине Ольге в Псковской земле. Псков: Псковское возрождение, 2001. 282 с.
3. Александров А. А. Ольгинская топонимика, выбутские сопки и руссы псковской земли // Памятники средневековой культуры. Открытия и версии. СПб.: ART-CONTACT, 1994. С. 22-31.
4. Беларуси эпас / под ред. П. Ф. Глебка, !.В. Гутарау. Минск: Выдавецтва АН БССР, 19б9. 318 с.
б. Белорусский сборник. Т. 1. Губерния Могилевксая. Вып. 3. Сказки / Собрал Е.Р. Романов. Витебск: Типо-литография Г. А. Малкина, 1887. 444 с.
6. Белорусский сборник. Вып. б. Заговоры, апокрифы и духовные стихи / Собр. Е. Р. Романов. Витебск: Типо-литография Г. А. Малкина, 1891. 4б0 с.
7. Библиотека литературы Древней Руси / под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н.В. Понырко. Т. 12: СПб.: Наука, 2003. XVI век. 624 с.
8. Буганов А. В. Личности и события истории в массовом сознании русских крестьян XIX - начала XX вв.: Историко-этно-графическое исследование. М.: Принципиум, 2013. 296 с.
9. Былины / сост., вступ. ст., подгот. текстов и коммент. Ф. М. Селиванова. М.: Сов. Россия, 1988. б76 с. (Б-ка русского фольклора; Т. 1).
10. Голубиная книга. Русские народные духовные стихи XI-XIX / тест., вступит. статья, примеч. Л. Ф. Солощенко, Ю. С. Прокошина. М.: Моск. рабочий, 1991. 3б1 с.
11. Дулов А. Н. Основание Витебска княгиней Ольгой: к вопросу об источнике летописной легенды // Актуальные проблемы источниковедения. материалы международной научно-практической конференции к 13б-летию со дня рождения В.И. Пи-четы. Витебский государственный университет им. П.М. Машерова. 2013. Витебск: Витеб. госуд. унив. им. П.М. Машерова, 2013. С. 146-148.
12. Иванова И.Т. Имя княгини Ольги объединяет три славянских народа (к 1040-летию основания Витебска) // Вестник МИУ. 2014. № б-6 (129-130). С. 99-104.
13. Илья Муромец родом ... из Беларуси // https://belaruspartisan.by/life/1690б2/ (Дата обращения 12.10.2020).
14. Кабашников К. П. Традиции героического эпоса в белорусском народном творчестве // Основные проблемы эпоса восточных славян. М.: Изд-во АН СССР, 19б8. С. 314. - 325
1б. Карский Е.Ф. Белорусы. - Т. III. Очерки словесности белорусского племени. 1. Народная поэзия. М.: Тип. Т-ва И. П. Кушнарев и К°, 1916. бб7 с.
16. Летапю Пацырнага i Аверга // Летапюы i хронш Беларусь Сярэднявечча i раньнемадэрны час / уклад. В. А. Вароын. 2-е выд. Смаленск: 1нбелкульт, 2013. С. б72-589.
17. Лобач В. А. Богатыри, осилки и девы-воительницы в топонимических преданиях восточных славян // Балто-славянские исследования - XX. Сб. науч. трудов. М.: Изд.-во Инс.-т славяноведения РАН, 2019. С. 3б0-383.
18. Лобода А. М. Белорусская поэзия и русский былевой эпос // Этнографическое обозрение. М.: Т-во А. А. Левенсон, 189б. Кн. XXV. № 2. С. 1-34.
19. Лященко А. И. Былина о Соловье Будимировиче и сага о Гаральде // Sertum bibliologicum в честь проф. Малеина. Пг, 1922. С. 94-137.
20. Мельников А.А. Путь непечален. Исторические свидетельства о святости Белой Руси. Минск: Изд. Белорусской Православной Церкви Московского Патриархата, 1992. 242 с.
21. Миллер Вс. Ф. Народный эпос и история. М.: Высш. шк., 200б. 391 с.
22. Мирзоев В. Г. Былины и летописи - памятники русской исторической мысли. М.: Мысль, 1978. 2б6 с.
23. Мытько О. Рогнеда // https://news.21 .by/society/2010/04/22/14296.html (Дата обращения 12.09.2020).
24. Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Xорошкевич А. Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М.: Наука, 1982. 264 с.
2б. Плужникова С. Былевое наследие белорусского сказочного эпоса // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. М.: АН СССР, 196б. Т. XXIV. Вып. 6. С. 493 - 502.
26. Полное собрание русских летописей. Т. 9. Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновской летописью. СПб.: Тип. Эдуарда Праца, 1862. 2б6 с.
27. Помн1к1 старажытнай белорускай пюьменнасц / ред. Ю.С. Пшыркоу. Мн.: Наука i тэхыка, 197б. 24б с.
28. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Изд-е 2 е, дополн. М.: Наука, 1993. б92 с.
29. Рогалев А.Ф. Скрытый смысл географических названий, легенд и преданий (на материале Беларуси). Гомель: Барк, 2012. 208 с.
30. Романов Е.Р. Белорусский сборник. Вып. 6. Сказки. Могилёв: Тип. Губерн. Правл, 1901. б28 с.
31. Русские Рязанского края / отв. ред. С.А. Иникова: Т. 1. М.: Индрик, 2009. 616 с.
32. Смоленский этнографический сборник / сост. В.Н. Добровольский. СПб: Тип. Е. Евдокимова, 1891. Ч. 1. 716 с.
33. Трепавлов В.В. «Белый царь»: образ монарха и представления о подданстве у народов России XV-XVI11 вв. М.: Вост. лит., 2007. 2бб с.
34. Тысяча лет русской истории в преданиях, легендах, песнях / сост., вступ. ст., коммент. С.Н. Азбелев. М.: Русская книга, 1999. 464 с.
References
1. Azbelev S. N. Ustnaya istoriya v pamyatnikah Novgoroda I novgorodskoy zemli (Oral history in the monuments of Novgorod and Novgorod land). St. Petersburg: Dmitry Bulanin publ., 2007. 296 p. (In Russian).
2. Alexandrov A. A. Vo vremena knyagini Olgi. Legendi I bili o knyagine Olge v pskovskoy zemle. (During the time of Princess Olga. There were legends about Princess Olga in the Pskov land). Pskov: Pskov revival, 2001. 282 p. (In Russian).
3. Alexandrov A. A. Olginskaya toponimika, vibutskie sopki i russi pskovskoy zemli (Olginskaya toponymy, Vybut hills and Russes of the Pskov land) // Monuments of medieval culture. Discoveries and versions. St. Petersburg: ART-CONTACT publ., 1994. P. 22-31. (In Russian).
4. Belarusski epas (Belarusian epas) / ed. P.F. Glebka, I.V. Gutarau. Minsk: Publishing House of the Academy of Sciences of the BSSR publ., 1959. 318 p. (In Belorussian).
5. Belarusski sbornik (Belarusian collection). Vol. I. Gubernia Mogilevksaya. - Issue. 3. Fairy tales / collected by E.R. Romanov. Vitebsk: Typographic lithography by G.A. Malkin, 1887. 444 p. (In Russian).
6. Belarusski sbornik (Belarusian collection). Issue. 5. Conspiracies, apocrypha and spiritual verses / Sobr. E.R. Romanov. Vitebsk: Typographic lithography by G.A. Malkin, 1891. 450 p. (In Belorussian).
7. Biblioteka literature Drevney Rusi (Library of Literature of Ancient Rus) / ed. D. S. Likhacheva, L. A. Dmitrieva, A. A. Alekseeva, N. V. Ponyrko. St. Petersburg: Nauka publ., 2003. Vol. 12: XVI century.. 624 p. (In Russian).
8. Buganov A. V. Lichnosti I sobitya istorii v massovom soznanii russkih krestyan XIX - nachale XX vv.: istoriko-etnograficheskoe issledovanie (Personalities and events of history in the mass consciousness of Russian peasants of the XIX - early XX centuries: Historical and ethnographic research). Moscow: Principium publ., 2013. 296 p. (In Russian).
9. Bilini (Epics) / comp., Entry. Art., prepared. texts and comments. F.M. Selivanov. Moscow: Soviet Russia publ., 1988. 576 p. (Library of Russian folklore; Vol. 1). (In Russian).
10. Golubinaya kniga. Ruskie narodnie duhovnie stihi XI-XIX vv. (Dove book. Russian folk spiritual verses X1-X1X) / Comp., Will enter. article, note. L. F. Soloshchenko, Yu. S. Prokoshin. Moscow: Mosk. Worker publ., 1991. 351 p. (In Russian).
11. Dulov A. N. Onovanie Vitebska knyaginey Olgoy: k voprosu ob istochnike letopisnoy legend (The founding of Vitebsk by Princess Olga: on the question of the source of the chronicle legend) // Aktualnie problem istochnikovedeniya. Materiali megdunarodnoy nauchno-prakticheskoy konferencii k 13-lttiyu so dnya rogdeniya V.I. Piceti. Vitebskiy gosudarstvenniy universitet im. P.M. Masherova.. Vitebsk State University P.M. Masherov. 2013. Vitebsk, 2013. P. 146-148. (In Russian).
12. Ivanova I. T. Imya knyagini Olgi obyediniyet tri slaviyanskih naroda (k 1040-letiyu osnovaniya Vitebska) (The name of Princess Olga unites three Slavic peoples (to the 1040th anniversary of the founding of Vitebsk)) // Vestnik MIU. 2014. №5-6 (129-1301. P. 9904. (In Russian).
13. Ilya Muromec rodom iz ... Belarusi (Ilya Muromets comes from ... Belarus) // https://belaruspartisan.by/life/169052/ (Accessed: 10.12.2020). (In Russian).
14. Kabashnikov K.P. Tradicii geroicheskogo eposa v belorusskom narodnom tvorchestve (Traditions of the heroic epos in the Belarusian folk art) // Osnovnie problem eposa vostochnih slavyan. Moscow: Publishing house of the Academy of Sciences of the USSR, 1958. P. 314-325 (In Russian).
15. Karsky E. F. Belorusi (Belarusians). Vol. III. Ocherki slovesnosti belorusskogo plemeni (Essays on the literature of the Belarusian tribe). 1. Folk poetry. Moscow: Kushnarev and C° publ., 1916. 557 p. (In Russian).
16. Letopis Pacirnogo I Averki (Letapis Patsyrnaga and Averki) // Letapisi I hroniki Belarusi. Serednyavecha I rannemaderni chas / style. V. A. Varonin. Smalensk: Inbelkult, 2013. P. 572-589. (In Belorussian).
17. Lobach V. A. Bogatiri, osilki I devi-voitelnici v toponimicheskih predaniyah vostochnih slaviyan (Bogatyrs, donkeys and warrior maidens in toponymic legends of the Eastern Slavs) // Balto-slavyansrie issledovaniya - XX. Sbornik nauchnih trudov. Moscow: Publishing house of the Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences, 2019. P. 350-383. (In Russian).
18. Loboda A. M. Belorusskaya poeziya I russky bilevoy epos (Belarusian poetry and Russian epic stories) // Etnograficheskoe obozrenie. Moscow: A.A. Levenson's publ., 1895. Book. XXV. No. 2. P. 1-34. (In Russian).
19. Lyashchenko A.I. Bilina o Solovye Budimiroviche I saga o Garalde (Epic about Nightingale Budimirovich and the saga of Harald) // Sertum bibliologicum pamyati prof. Maleina. Pg, 1922. P. 94-137.
20. Melnikov A. A. Put nepechalen. Istoricheskie svidetelstva o svyatosti Beloy Rusi (The path is not sad. Historical evidence of the sanctity of White Russia). Minsk: Ed. Belarusian Orthodox Church of the Moscow Patriarchate, 1992. 242 p. (In Russian).
21. Miller Vs. F. Narodni epos I istoriya (Folk epos and history). Moscow: Higher. School publ., 2005. 391 p. (In Russian).
22. Mirzoev V. G. Bilini I letopisi - pamyatniki russkoy istoricheskoy misli (Epics and chronicles are monuments of Russian historical thought). Moscow: Mysl publ., 1978. 256 p. (In Russian).
23. Mytko O. Rogneda (Rogneda) // https://news.21 .by/society/2010/04/22/14296.html (Accessed: 09.12.2020). (In Russian).
24. Pashuto V. T., Florea B. N., Khoroshkevich A. L. Drevnerusskoe nasledie i istoricheskie sudbi vostocnogo slavyanstva (Old Russian heritage and historical destinies of the Eastern Slavs). Moscow: Nauka publ., 1982. 264 p. (In Russian).
25. Pluzhnikova S. Bilevoe nasledie belorusskogo skazochnogo eposa (Waste legacy of the Belarusian fairy-tale epic) // Izvestiya Academii nauk SSSR. Seriya yazika I literaturi. Moscow: SA USSR publ., 1965. Vol. XXIV. Issue. 6. P. 493-502. (In Russian).
26. Polnoe sobranie russkih letopisey (Complete collection of Russian chronicles). Vol. 9. Chronicle collection called the Patriarch or Nikon Chronicle. St. Petersburg: Eduard Prats publ., 1862. 256 p. (In Russian).
27. Pomniki staragitnay belarusskay pismennosti (Remember the old-time Belarusian writer) / Ed. Yu.S. Pshyrkoy. Minsk: Nauka i tekhnika, 1975. 245 p. (In Belorussian).
28. Rybakov B.A. Kievskay Rus I Russkie knyagestva v XII - XIII vv. (Kievan Rus and the Russian principalities of the XII-XIII centuries). Moscow: Nauka publ., 1993. 592 p. (In Russian).
29. Rogalev A. F. Skriti smisl geograficheskih nazvaniy, legend I predaniy (na material Belarusi) (The hidden meaning of geographical names, legends and traditions (based on the material of Belarus). Gomel: Bark publ., 2012. 208 p. (In Russian).
30. Romanov E. R. Belorusskiy sbornik (Belarusian collection). Issue. 6. Fairy tales. Mogilev, 1901. 528 p. (In Belorussian).
31. Russkie Ryazanskogo kraya (Russians of the Ryazan region). Vol. 1. Moscow: Indrik publ., 2009. 616 p. (In Russian).
32. Smolenskiy etnograficheskiy sbornik (Smolensk ethnographic collection) / comp. V. N. Dobrovolsky. St. Petersburg: Type. E. Evdokimova, 1891. Part 1. 716 p. (In Belorussian).
33. Trepavlov V.V. «Beliy car»: obraz monarha I predstavleniya o poddanstve u narodov Rossii XV-XVIII vv. («White Tsar»: the image of the monarch and the idea of citizenship among the peoples of Russia in the 15th - 18th centuries). Moscow: Vost. lit. publ., 2007. 255 p. (In Russian).
34. Tisyacha let russkoy istorii v predaniah, legendah, pesnyah (A thousand years of Russian history in legends, songs) / comp., entry. art., comment. S.N. Azbelev. Moscow: Russian book, 1999. 464 p. (In Russian).
Сведения об авторе
Матвеев Олег Владимирович - доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Кубанского Государственного университета (Краснодар) / vim12@rambler.ru
Information about the author
Matveyev Oleg - Doctor of Historical Sciences, Professor of the Department of Russian History, Kuban State University (Krasnodar) / vim12@rambler.ru
