CC BY
113
Многоликая история Евразии
|Д|Л11|[^1лп11л1111лп1ЕПЗ[»нД[^|11п11лп1111п1ЕПЗС»ДСПЗ|11[иЕПЗ[»нД[?ПЗ[»нЗ[^[|н0[лп]|11п1[лп]р1
Федор Петров
Древние культовые памятники почитания стихийных духов на территории степного Зауралья
Несмотря на огромное значение в изучении мировоззрения древних обществ культов почитания стихийных духов, археологические памятники, свидетельствующие о совершении такого рода культов, на сегодняшний день в степной зоне Евразии практически не выделялись. Нами была поставлена задача заполнения этого пробела в исследовании древних культур. В качестве критериев выбора памятников для проведения исследований были взяты следующие. Первый - культовый характер памятника, который проявляется, прежде всего, в очевидной невозможности его использования в древности в хозяйственных целях. Второй - вероятное отсутствие связи памятника с погребальными культами, проявляющееся, в первую очередь, в том, что рядом с памятником не было обнаружено следов синхронных ему погребений. На выделенных по этим критериям археологических памятниках проводятся специальные исследования с целью выяснения вероятности их связи в древности с культами почитания стихийных духов. Поиск и исследование указанных памятников на территории степного Зауралья осуществлял в последние годы отряд совместной комплексной экспедиции музея-заповедника «Аркаим», Челябинского государственного университета и Общества открытых исследований древности - Степная археологическая экспедиция1.
Выделяются следующие основные типы памятников культов почитания стихийных духов: горные святилища, пещерные святилища, мегалитические сооружения, сооружения типа «обо» и святилища у родников и источников.
Святилища на вершинах гор и высоких сопок, как правило, были обращены не к духу самой горы, а к Небу. Обряды почитания гор совершались у их подножий, на перевалах. Сами в горы в таких случаях становились заповедными. На нашей территории изучение горных святилищ только начинается. Автору известно три случая обнаружения на вершинах гор и сопок в этом районе археологического материала, маркирующего площадки горных святилищ. Вероятнее всего, были и еще подобного рода находки, но в условиях отсутствия специального внимания к данному типу памятников в нашем регионе они еще не были введены в научный оборот.
В то же время в горнолесной зоне Южного Урала уже ведутся специальные работы на данном типе памятников. В 2002 году под руководством Е. В. Тидеман были получены очень интересные материалы эпохи энеолита (ранней бронзы) со святилища на горе Малый Шихан и раннего железного века - святилища на горе Средний Шихан в Верхнеуфалейском районе Челябинской области.
Все три известных автору святилища степного Зауралья датируются эпохой неолита-энеолита и исследованы пока только разведочными методами. Это святилище на скале Шихан в с. Кизильское (обнаружено Г. Б. Здановичем и Ф. Н. Петровым в 2000 году), святилище на горе Чека в Кизильском районе Челябинской области (обнаружено И. П. Алаевой и Ф. Н. Петровым в 2002 году)
и святилище на горе Малая Березовая в Нагайбакском районе Челябинской области (И. П. Алаева, С. С. Марков, 2002 год). Во всех перечисленных случаях на верхних площадках хорошо выделяющихся на местности гор и высоких сопок был собран подъемный материал - пластины, отщепы, орудия на отщепах. На горе Малая Березовая был обнаружен небольшой, явно вотивный каменный шлифованный топорик. Эта находка представляет большой интерес, поскольку топор в индоевропейской традиции выступает как атрибут небесного божества грозы. Таким образом, на основании данной находки можно более уверенно связывать известные горные святилища степного Зауралья с культами почитания Неба.
Пещерные святилища посвящались духу горы, в них почиталась пещера как священный путь к сакральному смыслу гор. Они также посвящались Земле, при этом сама пещера символизировала все рождающее и все принимающее обратно лоно Земли.
Памятники данного типа широко распространены в горно-лесных районах, в частности, на Среднем Урале. В степной зоне они, как правило, не известны в силу редкой встречаемости пещер как таковых. Однако работы последних сезонов позволяют выявить на территории степного Зауралья пещерные комплексы карстового происхождения (Л. Л. Гайдученко, Е. А. Чибилев, 2002 год), а также полости и гроты в гранитных массивах степных сопок (Ф. Н. Петров, 2001 год; А. М. Кисленко, 2001 год; Е. Л. Полякова, 2002 год).
Первое пещерное святилище в степной зоне было исследовано отрядом Степной археологической экспедиции под руководством автора в 2002 году. Это грот на горе Чека в Кизильском районе Челябинской области.
Гора Чека расположена у впадения реки Бол. Караганки в реку Урал, имеет абсолютную высоту 557,3 м и является самой высокой вершиной южных районов Челябинской области. Название «Чека» является татаризированной формой казахского «шокы» - «холм», «бугор с остроконечной вершиной». У геолога XIX века гора названа Кара-Чек - вероятно, от казахского Кара-Шокы - «Черный холм» . На горе Чека имеются многочисленные плоскоскальные выходы сиено-гранитов3. Большинство сопок массива имеют относительно пологие, безлесые каменистые склоны. Сама Чека имеет форму почти правильного конуса и хорошо видна из всех окрестных районов. В верхней части северного склона Чеки расположены обрывистые скальные обнажения, ниже этот склон порос березовым лесом. Остальные склоны более пологие, на них произрастает только редкая травяная растительность и стелющийся можжевельник. В предыдущие десятилетия на массиве Чеки стояло несколько пастушьих кард, осуществлявших выпас овец и крупного рогатого скота. К настоящему времени хозяйственное использование этой территории полностью прекращено. Фактически эта территория является естественным заповедником, антропогенное давление на экологические системы которого в настоящее время минимально. Целый ряд данных свидетельствует в пользу высокой сакральной значимости горы Чека у местного населения в разные исторические эпохи.
Грот расположен на северном склоне горы Чека, в 160 м к востоку - северо-востоку от вершины, в нижней части шестиметрового скального обрыва гранитных пород. Вход в грот обращен на север. Привходовая часть имеет форму арки шириной 5 м, высотой до 2,5 м и глубиной до 1,5 м. Продолжение грота расположено в нижней части арки и имеет глубину 5,5 м, высоту от скального основания до свода в северной части 0,75 м, в южной - 0,2 м и представляет собой горизонтальную щель в скале.
Привходовая часть грота перекрыта мощным каменным завалом. Разобрать его удалось только в восточной части, поскольку размеры камней в центральной и западной частях не позволяли перемещать их без применения взрывчатых веществ, которыми мы не располагали. После разбора завала в восточной части был заложен раскоп площадью 12 м2, вытянутый по направлению север-юг от уступа перед входом до южной стенки грота. Вскрытый слой грунта достигал 0,5 м в привходовой части и 0,15-0,2 м в глубине грота и представлял собой насыщенную каменными обломками серо-коричневую супесь, степень гумусированности которой возрастала по мере углубления в полость грота. В привходовой части были зафиксированы многочисленные углистые слои на разных глубинах вплоть до скального основания. Площадь расчищенных кострищ достигала 5 м2. Здесь же у кострища на глубине 0,25 м от уровня дневной поверхности был обнаружен бронзовый трехлопастной черешковый наконечник стрелы, датируемый УП-У1 веком до н. э.4 Рядом с наконечником зафиксированы остатки какого-то предмета из органики шириной 5 см, длиной 12 см и толщиной 0,4 см, - предположительно, фрагмент кожаного ремня. В глубине грота в слое отложений обнаружены немногочисленные кости мелкого рогатого скота и собаки5.
Грот на горе Чека является первым пещерным святилищем эпохи ранних кочевников, исследованным в степном Зауралье. Аналогичные памятники известны на Среднем Урале. Типичной для данного типа памятников является находка наконечника стрелы6. Семантика стрелы в древних культурах Урала определяла ее важную роль в культах, совершавшихся в пещерах и на вершинах гор. Стрела вообще выступает в древности как один из наиболее сакрализованных предметов материальной культуры. Как орудие, несущее смерть, она выступала
7
медиатором между нашим и иным мирами .
Интересны современные представления местного населения о пещерах в горе Чека. В беседах нам рассказывали, что грот, который мы раскопали, на самом деле имеет очень большую глубину. Отсылка на обнаружение детьми далеких, идущих в гору ходов позволяет связывать эти рассказы с архетипическими представлениями о пещере как области неструктурированного пространства8, более доступного детям как существам, отличным от взрослого человека, которым открыты иные миры.
Местные жители рассказывали нам также о кладе, сокрытом в этой пещере Чикой Зарубиным - соратником Емельяна Пугачева. Такие рассказы о сокровищах - современное преломление древних представлений о горе как хранилище сакральных ценностей и пещере как пути к сакральному сердцу горы.
Мегалитические памятники - менгиры и аллеи менгиров - известны на территории степного Зауралья уже многие десятилетия, но до последнего времени не являлись предметом специальных исследований. На территории Евразии наиболее ранние мегалитические памятники датируются эпохой неолита. К этому времени относятся менгиры и аллеи менгиров Хакасии9. Большинство из них покрыты изображениями, основной мотив которых - стилизованная человекоподобная фигура. Раскопками вблизи них обнаружены следы жертвоприношений. Погребения в непосредственной близости отсутствовали.
Эпохой бронзы датируется большинство мегалитов Западной Европы. Наиболее известными аллеями менгиров являются каменные ряды Карнака -приморского городка на южном побережье Бретани. Исследователи европейских мегалитов пришли к выводу о возможном использовании их в древности для астрономических наблюдений10. В Центральном Казахстане распространены
аллеи менгиров, связанные с андроновскими погребальными комплексами. Менгиры в них, как правило, имеют большие размеры, вытянутые, без следов обработки11. Подобные им памятники известны в Монголии. Они именуются «аллеями балбалов», часто состоят из необработанных камней и вытянуты во всех случаях на восток от тюркских поминальных оградок12. В Забайкалье широко известны менгиры, на боковых гранях которых высечены стилизованные изображения оленей и вещей поясных наборов - так называемые «оленные
13
камни». Датируются I тыс. до н. э. У саков Семиречья менгиры активно использовались в погребальном обряде. Известные комплексы включают в себя до 94 менгиров, расположенных вокруг крупных курганных насыпей. У всех раскопанных А. К. Акишевым менгиров были обнаружены небольшие зольные пятна, а в отдельных случаях - мелкие фрагменты керамики14.
В конце 1980 -х - первой половине 1990-х годов в степном Зауралье были проведены раскопки ряда мегалитических памятников (А. Д. Таиров, 1989; И. Э. Любчанский, 1990; С. А. Григорьев, 1995). Специальный учет менгиров в ходе разведочных работ был начат в 1997 году отрядом под руководством автора и Л. Ю. Петровой. Первые результаты этих исследований сведены в неопубликованной статье Л. Ю. Петровой и В. А. Куприянова15. С 2001 года специальные исследования мегалитических комплексов осуществлялись Степной археологической экспедицией под руководством автора при активном участии в ведении научной документации и руководстве разведочными работами Е. Л. Поляковой и И. П. Алаевой. Было обследовано четыре комплекса менгиров, восемь аллей менгиров и восемь одиночных менгиров на территории южных районов Челябинской области, восточного Оренбуржья, Зауральской Башкирии. Раскопано две аллеи менгиров (Черкасинская и Чека I) и одиночный менгир Система-8. Общее количество мегалитических памятников, известных в степном Зауралье, доведено до тридцати: тринадцать одиночных менгиров, одиннадцать аллей менгиров и шесть комплексов менгиров16.
Одиночные менгиры располагаются, как правило, у тылового шва надпойменных террас либо вблизи террасы на площадке или на небольшой возвышенности коренного берега. Эту же позицию занимает большинство комплексов менгиров. Большинство аллей менгиров находятся топографически значительно выше, на склонах холмов.
Подавляющее большинство одиночных менгиров и комплексов установлены в непосредственной близости от поселений эпохи поздней бронзы, алакульской, срубно-алакульской либо черкаскульской культурной принадлежности. Расстояние от менгира до ближайшей жилищной впадины в большинстве случаев от 40 до 80 м. Все они расположены несколько выше площадки, занимаемой поселением. Все поселения, рядом с которыми расположены менгиры, - большие по площади, хорошо фиксирующиеся на местности, включают от 8 до 23 жилищных впадин.
Аллеи менгиров более разнообразны по своей связи с иными типами памятников. В четырех случаях они располагаются в непосредственной близости от поселений эпохи бронзы, в одном случае - вблизи срубно-алакульского могильника, в остальных шести случаях не связаны ни с какими другими типами памятников. Не установлено закономерности в расположении менгиров вблизи поселений относительно сторон света. Разнообразной является и их ориентация.
Аллеи менгиров всегда вытянуты в направлении запад-восток с небольшими отклонениями. Во всех случаях они образованы одним рядом вертикально вкопанных камней, большинство которых к настоящему времени упали либо
были сломаны. Поэтому корректная реконструкция структуры аллеи возможна только после ее раскопок.
Большинство одиночных менгиров возвышается над поверхностью земли на высоту около 1 м. В аллеях фиксируются менгиры высотой до 1,5 м над уровнем дневной поверхности. Максимальная зафиксированная высота у менгира со стандартным топографическим расположением - 1,9 м (Нижняя Кийма). Одиночный менгир Караташ, расположенный на краю площадки водораздельной вершины и отличающийся от большинства памятников данного типа, имеет высоту 2,8 м. В его верхней части выбит какой-то знак, что также нехарактерно для менгиров эпохи бронзы. Самую большую длину из всех обследованных имел поваленный менгир 1 комплекса Улектар-таш - 3,7 м.
У основания многих менгиров фиксируются крупные камни - вероятно, заклинивавшие их в ямах для большей устойчивости. Часто вокруг одиночных менгиров фиксируются углубления диаметром 1-2 м и глубиной 0,1—0,3 м.
Наиболее часто встречаются менгиры, изготовленные из гранито-гнейсовых пород. При этом во всех случаях для сооружения мегалитов применялся местный материал.
В основании менгиров Система-8 и Утяганский, а также на аллее Чека I были обнаружены фрагменты керамики эпохи поздней бронзы, что позволяет датировать большинство мегалитов по аналогии поздним бронзовым веком. Возможно, часть аллей менгиров имеет и более позднюю датировку - но не позднее раннего железного века.
Что касается определения культового назначения аллей менгиров, то делать окончательные выводы преждевременно. Отсутствие рядом с большинством из них погребальных сооружений, а также следов поминальных действий свидетельствует о том, что эти памятники, как правило, не имели отношения к погребальным обрядам. Можно предположить их связь с широко распространенным в кочевых культурах культом поклонения степным духам, который имел универсальное значение как на индоевропейском, так и на тюркском этапе истории степных народов.
В пользу этой интерпретации свидетельствует часто встречающееся расположение аллей менгиров в зоне прямой видимости, как правило - к югу от наиболее заметной вершины округи. Это может связываться с почитанием горных духов.
Ориентация аллей по сторонам света также позволяет предположить их связь с культами почитания Земли и ее духов, поскольку практически у всех древних народов структура Земли мыслилась в системе четырех основных сторон света.
Для дальнейшей интерпретации культового значения этих памятников важным может стать тот факт, что в аллеях менгиры имеют разные размеры, причем большие, средние и малые камни перемежаются в ряду зачастую без видимой пока закономерности.
Одиночные менгиры и комплексы менгиров устанавливались в эпоху поздней бронзы индоевропейским населением степей рядом с долговременными поселками. Во всех случаях они стояли на некотором отдалении от жилищ и гипсонометрически несколько выше их. Среднее расстояние в 60 м от крайнего жилища до менгира можно считать примерным радиусом бытовой деятельности жителей поселка. В пределах этого пространства находится полностью освоенная хозяйственно-бытовая площадка. Дальше идет уже практически антропогенно
неизмененное степное пространство. Таким образом, менгир маркирует границу между степью и человеческим жильем.
Анализ топографии данных памятников показывает, что все они установлены на тех направлениях, с которых наиболее удобен подъезд к поселению. Это позволяет предположить, что менгиры стояли у ведущей к поселению дороги. Такое расположение их наиболее оправданно, поскольку именно дорога является связующим элементом между поселком и окружающим пространством, который и должен быть маркирован пограничным знаком. В пользу этого предположения свидетельствует и характер культурных остатков под менгиром Система-8: небольшие, частью окатанные фрагменты керамики, обломки костей животных - все это, скорее всего, мелкие символические жертвоприношения.
Символика менгира может быть интерпретирована как бинарная, охватывающая противопоставление освоенного и неосвоенного пространства. Со стороны степи расположенный несколько выше поселка и издалека видный менгир выступает как символ человеческого жилья, знак начала антропогенного пространства. Со стороны поселка он же - знак открывающейся за ним степной стихии. Именно стихийным аспектом символики менгира объясняется, вероятно, отсутствие следов обработки на этих камнях.
Пограничное расположение менгира между человеческим жильем и окружающим его миром выводит нас на его символическое значение как стража, замыкающего границу и оберегающего жилье. Для этой цели и должен был использоваться камень - с его большой крепостью, способностью противостоять внешним воздействиям. Такое восприятие священных камней до сих пор прослеживается у некоторых индоевропейских народов. Так, в округе Мутье в Савойе деревенские жители чувствуют религиозный страх и благочестивое уважение к «Б1егга СЬеуейа» (камень-сова), о котором они не знают ничего, кроме того, что он защищает деревню и что пока он остается, ни пожар, ни наводнение
17
не могут повредить им . Страж границы и должен стоять у дороги - символа связи между мирами.
Наибольший интерес из всех известных комплексов менгиров представляет комплекс Ахуново в Учалинском районе Республики Башкортостан, предварительно обследованный нами в конце июля 2002 года. Информация о памятнике была получена от руководителя этнографической группы Челябинского государственного университета А. А. Рыбалко.
Обследованный комплекс расположен в 1,1 км к юго-западу от пос. Ахуново, на правом берегу реки Айкреелга, на пологом склоне холма на высоте 2,5 м над урезом воды. В центральной части комплекса расположено два менгира в 16 м друг от друга по линии север-юг. Высота южного менгира 1,1 м над уровнем дневной поверхности, северного - 1,3 м. На северной грани южного менгира фиксируется поврежденная выветриванием личина. Вокруг центральных менгиров находится кольцевая структура диаметром 25 м, включающая семь менгиров и одну яму из-под менгира. Все менгиры в кольцевой структуре сильно накренены либо повалены. Еще два менгира находятся в отдалении: один, высотой 0,45 м, - в 75 м к западу - юго-западу и второй, высотой 0,55 м, - в 168 м к северу - северо-востоку от центра структуры. Материал всех менгиров - серый гранит, многочисленные выходы которого присутствуют на близлежащих холмах.
Памятник существенно поврежден не ранее, чем год назад. С северной стороны девяти менгиров насыпаны свежие кучи земли диаметром 2,5-3 м и высотой до 0,3 м. По информации, полученной в поселковой администрации, эти
кучи насыпаны по ее требованию на месте ям, выкопанных у менгиров трактористом на К-700, в целях исправления нанесенных памятнику повреждений. Грунт при этом был взят в 50 м к северо-западу от памятника, с разрушаемой площадки поселения эпохи поздней бронзы. Поселение вытянуто вдоль бровки надпойменной террасы, имеет площадь свыше 1 500 м2, сильно повреждено в результате выемки местным населением чернозема на огороды из жилищных впадин. С разрушенной площадки поселения собраны многочисленные подъемные сборы: керамика черкаскульской культуры и
остеологические останки лошади и крупного рогатого скота.
По аналогии с другими известными мегалитическими памятниками степного Зауралья мегалитический комплекс Ахуново может быть предварительно датирован эпохой поздней бронзы и предположительно синхронизирован с черкаскульским поселением. При этом памятник является уникальным для данной территории, поскольку на нем впервые зафиксирована кольцевая система расположения менгиров. Представляется перспективным его изучение с археоастрономических позиций. Комплекс существенно поврежден и находится в угрожающем состоянии. Мы оцениваем его как наиболее перспективный в плане дальнейшего исследования мегалитов Южного Урала и планируем в следующем полевом сезоне развернуть здесь широкомасштабные работы с привлечением специалистов разного профиля.
В степном Зауралье широко представлены также памятники типа «обо» -каменные сооружения в форме округлых и овальных куч, пирамид, вертикальных столбов. Все они сложены из камней неправильной формы, зачастую - весом до 100-150 кг. В редких случаях в центре таких сооружений находится деревянный столб из подручных материалов. В настоящее время мы имеем дело с весьма широко распространенной среди пастухов традицией сооружения каменных куч, пирамид и столбов на холмах и перевалах, которая не поддается рациональному истолкованию и не несет в себе в настоящее время практически никакой семантической нагрузки. Древние хорошо задернованные каменные насыпи, на которых возведены многие из рассматриваемых сооружений, обыкновенно определяются археологами в ходе проведения разведочных обследований как курганы эпохи кочевников. Однако раскопки показывают, что далеко не все из расположенных на холмах задернованных каменных набросов являются курганами в собственном смысле этого слова - то есть насыпями, сооруженными над погребениями. Многие из них не содержат под собой не только погребений, но и вообще каких-либо датирующих артефактов. С. Г. Боталов собрал 21 такой комплекс. Из находок у него перечисляются железный ножичек с прямой спинкой, обломок чугунного котла и маленькое стремя ХП-Х!У века18.
Очевидно типологическое сходство между средневековыми и современными каменными набросами. И те, и другие сооружены на холмах, обычно на вершинах, из собранного вокруг необработанного камня, практически не содержат артефактов. Они могут быть интерпретированы как широко известные в тюрко-монгольской традиции памятники «обо»19.
«Обо» - это и храм, и жертва одновременно, так как каждый оставленный здесь камень был и строительным материалом для святилища, и жертвой20. Культ «обо» был связан с почитанием ландшафтных божеств - хозяев земли и воды, гор и горных перевалов21. Раз в год у «обо» совершались торжественные приношения, в остальное время путники оставляли у них небольшие вещи либо клали новые камни в общую кучу в качестве жертвы22.
Устойчивость культа в наше время определяется, вероятнее всего, его архетипическим значением. На уровне подсознания возведение каменных куч и столбов является элементарным обозначением присутствия человека в окружающем ландшафте, способом освоения пространства, перевода его из чуждого, неосвоенного, в свое, освоенное. При том эти грубые сооружения, сделанные из собранных вокруг необработанных камней, подсознательно символизируют установление связи между человеком и ландшафтом, в котором он живет и действует. Эту роль не могут играть современные жилые и производственные строения в силу их очевидной чуждости, принципиальной неотождествимости со стихиями окружающей степи на подсознательном и эмоциональном уровне. В сооружениях «обо» нашего времени проявляется теплящаяся в душе современного степняка на подсознательном уровне потребность в установлении символической связи со степными стихиями, которая была практически полностью разорвана тотальным распространением рациональных форм сознания и прагматического отношения к окружающему миру.
В степном Зауралье существуют этнографические свидетельства исполнения калмыцкими переселенцами добуддийской культовой практики, связанной с почитанием ландшафтных духов у родников. Можно считать доказанным, что такие ритуалы совершались в XIX - начале ХХ века в урочище Калмыцкая молельня. Это урочище расположено в Кизильском районе Челябинской области, в 8 км к западу - северо-западу от научного городка музея-заповедника «Аркаим», среди массива каменистых сопок на правобережье реки Бол. Караганка. На выходе из ущелья на картах 50-х годов ХХ века обозначены два родника. Название «Калмыцкая молельня» было дано урочищу в XIX веке, поскольку в этом месте казаки-калмыки, проживавшие в поселке Измаильском (ныне Измайловский) Кизильского станичного юрта, собирались на коллективные моления. О содержании этих молений информации не сохранилось. А. А. Рыбалко было высказано предположение о добуддийском характере культов,
23
справлявшихся в урочище .
В результате проведенных в урочище археологических исследований были обнаружены следы обширного кострища, которое по совокупности стратиграфических данных может датироваться XIX - началом ХХ века. В размывах при выходе из ущелья были найдены обломки костей млекопитающих, в том числе фрагмент зуба лошади, который может быть датирован тем же временем. Обнаруженные следы свидетельствуют о совершении культовых действий непосредственно у родников. Содержание проводившихся в урочище обрядов связывается с культами поклонения духам - хранителям местности. Центром ритуала выступали родники. Обряд известен в этнографических источниках под названием «булуг тякхе». Он совершался ежегодно в конце августа или в начале сентября, когда в посвящение духам окружающей местности
24
у источников резали и варили жертвенный скот .
Проводящиеся исследования памятников культов почитания стихийных духов позволяют приблизиться к пониманию древнего восприятия окружающего мира. Для древнего населения степи живым являлся весь мир, все окружающие его реальности. В современной литературе эти древние представления обыкновенно именуются «анимизмом» в значении персонификации природных явлений и объектов, наделения их собственной волей. Однако, на наш взгляд, термин «персонификация» не очень удачен. В первобытном мифологическом сознании природное явление или объект не наделялись внешним по отношению к
ним духом, а сами по себе воспринимались как живые, действующие в соответствии со своей волей, побуждениями и т. п. Дух был имманентен природному объекту. Не происходило противопоставления материальной и духовной стороны природных объектов и явлений. Мифологическим мышлением все то, что человек эпохи модерна рассматривает как процессы, происходящие в природном объекте, воспринимается как жизненные процессы данного объекта, выражающие его осознанную волю. Это являлось залогом возможности общения между человеком и природными стихиями.
В большинстве ранних мифологий не было антропоморфизации природных духов. Духи-хозяева природных объектов и явлений воспринимались в сознании людей слито с самими объектами. Это неразрывное единство в восприятии духов и ландшафтов или стихий есть первичное и исходное человеческое восприятие, когда «сущее» неотделимо от «живого», когда живо все, все основные явления и объекты окружающего мира. При таком отношении сакральность предстает не внешним, а внутренним атрибутом явления, выявляемым при его непосредственном восприятии. Это же восприятие мы находим в поэтическом сознании периода модерна, когда стихии воспринимаются как они есть, сами по себе, без замутняющих восприятие иерархизированных демонологий.
Представления о духах степи были непосредственно связаны с сакральным восприятием окружающих человека ландшафтов. Можно считать такое восприятие вольной фантазией человека, не умудренного еще научным знанием, -и это будет строго рациональный подход к проблеме. А можно увидеть за ним онтологическое видение природных объектов - постижение и символическое выражение человеком сущности гор, источников, деревьев, камней, степных просторов.
Такой подход позволяет, в частности, понять, почему сакральность многих культовых мест в степи сохранялась на протяжении тысячелетий, несмотря на смену культур, этносов и очевидные разрывы в историко-культурной преемственности. Так, Мирче Элиаде писал, что «неискоренимость святых мест говорит об автономности иерофаний (откровений сакрального): священное имеет свои собственные законы и свою собственную диалектику и является человеку извне. Если бы “выбор” святых мест оставался за самим человеком, их неискоренимости не было бы объяснения. <...> В действительности человек никогда не “выбирает” место, он его только открывает, то есть святое место так или иначе открывает себя человеку»25.
Примечания
1 В работе Степной археологической экспедиции в 2001-2002 годах приняли участие Е. В. Галиуллин, А. Р. Данилов, Е. Л. Полякова, С. С. Марков, И. П. Алаева, А. А. Злоказов, Л. Н. Плеханова, А. В. Шмидт, П. Н. Петров, М. А. Угаев, В. Е. Пушкарев, К. Максимов, И. Насыпов, К. Сенчихина, Т. Скворцова, Н. Белолипецкая, Е. А. Чибилев.
2 См.: Матвеев, А. К. Вершины каменного пояса : названия гор Урала / А. К. Матвеев ; 2-е изд. -Челябинск, 1990. - С. 265.
3 См.: Левит, А. И. Отчет по теме «Разработка эколого-экономического обоснования образования национального историко-природного парка “Аркаим”» / А. И. Левит, И. М. Новиков и др. -Челябинск, 1996. - С. 11-13, 28 [Архив музея-заповедника «Аркаим»].
4 Датировал специалист по ранним кочевникам, канд. ист. наук А. Д. Таиров.
5 Здесь и далее остеологические определения канд. геол.-мин. наук Л. Л. Гайдученко.
6 См.: Мищенко, О. П. К вопросу о реконструкции культов и культовых обрядов / О. П. Мищенко // Вопросы археологии Урала. - Екатеринбург, 1998. - Вып. 24. - С. 135, 140.
1 См.: Там же. С. 141.
8 См.: Полева, Ю. В. О мотивах повторной мифологизации культовых пещерных комплексов /
Ю. В. Полева // XXXIV Урало-Поволжская археологическая конференция (УПАСК) : тез. докл. -Ульяновск, 2002. - С. 164.
9 См.: Кызласов, Л. Р. Древнейшая Хакассия / Л. Р. Кызласов. - М., 1986.
10 См.: Вуд, Дж. Солнце, луна и древние камни / Дж. Вуд. - М., 1981.
11 См.: Маргулан, А. Х. Бегазы-Дандыбаевская культура Центрального Казахстана /
А. Х. Маргулан. - Алма-Ата, 1979.
12 Худяков, Ю. С. Древнетюркские поминальные памятники на территории Монголии / Ю. С. Худяков // Древние культуры Монголии. - Новосибирск, 1985.
13 См.: Гришин, Ю. С. Памятники неолита, бронзового века и раннего железного веков лесостепного Забайкалья / Ю. С. Гришин. - М., 1981. - С. 155-156.
14 См.: Акишев, К. А. Саки Семиречья (по материалам Илийской экспедиции 1954, 1957 гг.) / К. А. Акишев // Тр. Ин-та истории, археологии и этнографии АН КазССР. Т. 7. - Алма-Ата, 1959. -С. 204-205, рис. 1.
15 См.: Петрова, Л. Ю. Мегалитические сооружения и поселения эпохи бронзы Южного Зауралья : к постановке проблемы / Л. Ю. Петрова, В. А. Куприянов // Архив ИИиА УрО РАН, 2001.
16 Данные по менгирам Елизаветпольский-5 и Варшавский предоставлены В. П. Костюковым; по Наровчатской аллеи менгиров - С. А. Григорьевым; по Симбирской аллее - И. Э. Любчанским; по Утяганскому менгиру - А. Д. Таировым. Выражаю искреннюю признательность коллегам за предоставление отчетных данных.
17 См.: Элиаде, М. Очерки сравнительного религиоведения : избр. соч. / М. Элиаде ; пер. с англ. -М., 1999. - С. 212.
18 См.: Боталов, С. Г. Каменные изваяния и жертвенно-поминальные комплексы Урало-Ишимского междуречья / С. Г. Боталов // Новое в археологии Южного Урала. - Челябинск, 1996. - С. 211-213.
19 См.: Петров, Ф. Н. Тюрко-монгольские культы поклонения степным духам на территории Южного Зауралья / Ф. Н. Петров // Вестн. Челяб. ун-та. Сер. 10, Востоковедение. Евразийство. Геополитика. - Челябинск, 2002. - № 1.
20 См.: Жуковская, Н. Л. Судьба кочевой культуры / Н. Л. Жуковская. - М., 1990. - С. 80.
21 См.: Жуковская, Н. Л. Народные верования монголов и буддизм (к вопросу о специфике монгольского ламаизма) / Н. Л. Жуковская // Археология и этнография Монголии. - Новосибирск, 1978. - С. 29.
22 См.: Банзаров, Д. Черная вера, или шаманство у монголов : собр. соч. / Д. Банзаров. - М., 1955. -С. 67.
23 См.: Рыбалко, А. А. История и быт казаков Новолинейного района (этнографический очерк) / А. А. Рыбалко // Аркаим : Исследования. Поиски. Открытия. - Челябинск, 1995. - С. 124.
24 См.: Эрдниев, У. Э. Калмыки (конец XIX - начало XX века) : ист.-этногр. очерк / У. Э. Эрдниев. - Элиста, 1970. - С. 267.
25 Элиаде, М. Очерки сравнительного религиоведения. С. 338-339.
Сергей Смирнов, Геннадий Смирнов
Землевладение и землепользование на Урале в период генерального межевания (конец XVIII - середина XIX веков)
Сложившиеся к началу генерального межевания масштабы и структура землевладения и землепользования на Урале определялись его географическим положением и происходившим на протяжении ХУІ-ХУІІІ веков заселением и хозяйственным освоением. Все три уральские губернии (Пермская, Вятская и Оренбургская) считались многоземельными. Структура землевладения и землепользования в крае заметно отличались от центральных областей страны.
Как и на других окраинах, удельный вес поместного землевладения был невелик. Специфической особенностью Урала являлось наличие развитой горнозаводской промышленности и, следовательно, больших земельных
