CC BY
148
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА.
__СЕРИЯ ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
2017, Т. 159, кн. 1 С. 66-76
ИСТОРИЯ РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
УДК 82-31
ДРЕВНЕРУССКИЕ ДУХОВНО-НРАВСТВЕННЫЕ ЦЕННОСТИ В ПОВЕСТИ Н.М. КАРАМЗИНА «БЕДНАЯ ЛИЗА»
Н.Г. Комар
Казанский (Приволжский) федеральный университет, г. Казань, 420008, Россия
Аннотация
Статья посвящена анализу поэтики в повести Н.М. Карамзина «Бедная Лиза». Цель исследования - выявить особенности любовной и семейной проблематики в произведении, учитывая расхождение по этому вопросу древнерусской и западноевропейской традиций. В указанном контексте анализируются главные герои повести: Лиза, её мать и Эраст. Проводятся параллели с «Повестью о житии Петра и Февронии Муромских» Ермолая-Еразма, а также «Станционным смотрителем» А.С. Пушкина, «Старосветскими помещиками» Н.В. Гоголя, пьесой А.Н. Островского «Гроза» и др. Доказывается, что в произведении Н.М. Карамзина «Бедная Лиза» сосуществуют два разнонаправленных духовно-нравственных ориентира, с чем связаны отчасти взаимоисключающие суждения рассказчика. Однако это не помешало автору создать типичные, психологически точные образы, убедительно и правдоподобно показать внутреннюю, духовно-нравственную логику развития событий.
Ключевые слова: Н.М. Карамзин, повесть «Бедная Лиза», традиции древнерусской литературы, семейная проблематика, любовная коллизия
Как известно, ХУШ в. в русской литературе является временем напряжённой борьбы двух художественных традиций - древнерусской и западноевропейской, что было обусловлено охватившим все области жизнедеятельности соперничеством двух культур. По мнению Д.С. Лихачёва, «противопоставление старой, традиционной культуры новой началось ещё в XVII в., до Петра и его реформ. Оно выразилось в обращениях к польской и голландской эстетической культуре, в приглашениях голландских мастеров "перспективного письма" и пар-сунного дела, в новых эстетических принципах и в живописи, и в архитектуре, в новых принципах церковности и т. д.» [1, с. 182]. Особым образом указанное противостояние проявилось в художественной литературе.
Следует иметь в виду, что эстетические и поэтологические принципы, господствующие в ту или иную культурно-историческую эпоху, сложным образом зависят от общепринятых в данный период ценностных и мировоззренческих
ISSN 2541-7738 (Print) ISSN 2500-2171 (Online)
начал. Последние же своеобразно преломляются в творческом сознании писателя, образуя авторское художественное мышление, авторский художественный метод. Не вызывает сомнений и тот факт, что каждый писатель на протяжении своей жизни претерпевает определённую эволюцию взглядов, жизненных установок и т. п.; следовательно, в его творчестве всегда будут присутствовать поиск, борьба, выбор тех или иных ориентиров. В связи с этим Л.А. Сапченко не случайно называет М.Н. Карамзина «парадоксальным явлением русской литературы» [2], Т.А. Алпатова пишет о «сложном и динамичном характере» прозы писателя [3, с. 9], а В.Н. Топоров, отмечая языковые особенности его творчества, констатирует: «.Наиболее общие и значительные положения карамзинской языковой программы <...> состоят в признании историчности языка и литературы, проявляющейся в изменяемости и языка, и стиля, и вкуса, и самой литературы <...> в направлении, заданном развитию русского литературного языка -через его открытие западным, прежде всего французским, влияниям и через обращение к внутренним ресурсам самого русского языка, позволяющим осуществить эту европеизацию языка, не отказываясь от своего исторического наследия» [4, с. 15-16].
Эти две традиции - западноевропейская и древнерусская - сказались на воспитании самого Карамзина. Вспомним, что, с одной стороны, писатель ещё ребёнком впитал обычаи православия: мать рассказывала ему о Боге, он знал часослов, а когда ему было 10 лет, с помощью молитвы чудесным образом избавился от нападения медведя во время грозы (К.Р., с. 764). С другой стороны, с 8-9-летнего возраста Карамзин формировался под сильным влиянием западноевропейской литературы, которой изобиловал книжный шкаф матери (прежде всего это были любовные повести и романы). Так, описывая близкого себе по духу Леона, персонажа неоконченного романа «Рыцарь нашего времени», писатель вспоминает и своё детство: «Скоро отдали Леону ключ от жёлтого шкапа, в котором хранилась библиотека покойной его матери и где на двух полках стояли романы, а на третьей несколько духовных книг: важная эпоха в образовании его ума и сердца!» (К.Р., с. 764). Два миропонимания сосуществовали в творчестве писателя всю его жизнь, но оценка их менялась.
Именно взаимодействие противоположных начал в творчестве Карамзина находится в центре нашего исследования. Специально этот вопрос в науке не рассматривался. Правда, исследователи не раз подчёркивали значительное влияние художественных принципов западноевропейской, особенно французской, литературы на его повести: «."Бедная Лиза", как и французская любовная поэзия XVIII века, учила и любить, точнее, позволяла извлекать из первой встречи, любовных бесед и признаний ту острую прелесть, которой не знало предыдущее поколение» [4, с. 443].
Прежде чем перейти к анализу произведения, необходимо обозначить пункты, по которым расходятся две литературные традиции. Поскольку главной темой повести «Бедная Лиза» и сентиментализма в целом являются любовные коллизии героев, обратимся к семейной и любовной проблематике.
Напомним, в основе древнерусской культуры лежит сотериологическая концепция, о чём пишет А.Н. Ужанков: «.Древнерусская словесность имеет главной тему спасения вечной души человека. Она долгое время чуждалась
новых тем, весьма осторожно относилась к переводной литературе и принимала только то, что согласовывалось с её генеральной темой. Так у нас продолжалось до 40-х годов XVII века, когда наметилось обмирщение сознания, и мирское стало оттеснять религиозное» [5, с. 14]. В соответствии с этим семья в Древней Руси понималась как малая церковь, главная цель которой заключается в спасении души всех её членов. Супружеская любовь приравнивалась любви евангельской, а другая её сторона (интимная) всегда была скрыта от посторонних глаз, так как являлась тайной супругов. В центре внимания древнерусских книжников находилась вся жизнь человека, а не только период влюблённости; чувства мужчины и женщины сами по себе не являлись предметом описания в литературе и не рассматривались отдельно от темы семьи. Важное значение имело воспитание детей, предполагавшее формирование прежде всего хороших христиан и привитие им традиционных семейных ценностей. Поэтому среди древнерусских памятников мы не встретим произведений с любовными перипетиями, они были привнесены из западноевропейской литературы, проникшей в XVII -XVIII вв. из Польши через Украину: «В XVII в. украинская система образования, увенчанная Киево-Могилянской коллегией, с 1701 г. - академией (где по образцу иезуитских школ особенно высоко было поставлено изучение поэтики и риторики), благодаря конфессиональным связям и общей письменной традиции воздействовала наряду с белорусской учёностью на Московское государство» [6, с. 519].
В западноевропейской литературе, в отличие от русской, семья не воспринималась как одна из базовых ценностей. Чаще всего писатели акцентировали внимание на собственно любовных коллизиях, специально останавливаясь на периоде влюблённости, накале страстей и рассматривая их словно через увеличительное стекло. Свою роль здесь сыграли значимые для европейской культуры куртуазная эстетика поэзии Прованса и эстетика платонической любви в философии Марсилио Фичино (Магейю Ficino, 1433-1499). Особенности первой достаточно полно описаны в специальной литературе. Приведём высказывание современного отечественного исследователя: «...Поэты Прованса вырабатывают собственную философию любви, её систему ценностей и ритуал. В куртуазной любви создаётся новая психология любовных переживаний. <...> Главным мотивом трубадуров становится неразделённая любовь, внешне обусловленная социально-иерархической преградой между поэтом и Дамой. Это преображает и субъект, и объект любви. Любящий становится индивидуумом, погружённым в мир переживаний, поскольку самоанализ страсти - единственное достояние такой любви. <...> В центре эмоционального мира трубадура - жертвенное посвящение своей личности служению Даме: страдание, неосуществимость желания и создают его как личность. <...> Парадокс куртуазии в том, что любовь остаётся чувственной, но принимает формы поклонения сверхчувственному идеалу, что приближает её к молитвенному идеалу монаха» [7, с. 35-37]. Наделение чувственного начала духовным статусом характерно и для теории платонической любви. Автор этой концепции, католический священник и гуманист Марсилио Фичино, платоновский эрос приравнял любви христианской [8, с. 47-48]. С такого рода любовью связан, например, средневековый культ Прекрасной Дамы (отметим, что на рубеже XIX - XX вв. он оказал влияние на творчество
многих русских поэтов Серебряного века, в частности на учение Вл. Соловьёва о Софии).
Таким образом, западноевропейская система ценностей отличается от семейного идеала Древней Руси двумя особенностями. Во-первых, большее внимание уделяется страстям, имеющим целью плотские наслаждения. Во-вторых, часто описывается так называемая платоническая любовь, стремящаяся опять-таки к наслаждениям, но не столько в физиологической области, сколько в душевной (обе в конечном счёте оказываются неразрывно связанными в произведении «Бедная Лиза»).
Вернёмся к повести Карамзина. Как отмечают исследователи, в ней много чуждого, незнакомого для русского читателя. Топоров пишет: «Карамзин сознательно пошёл на ломку некоего стереотипа, на преодоление канона, сложившегося в литературе» [4, с. 134]. Уже с первых строк заметна авторитетность рассказчика, не имеющая ничего общего с приёмом самоуничижения в древнерусской словесности. Она выражается даже в построении первой фразы произведения: «Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком.»1 (К.Б.Л., с. 605). Совсем непривычно показан и Симонов монастырь. Дело даже не в его внешнем изображении, которое скорее напоминает средневековые опустевшие замки с привидениями, нежели русский монастырь, пусть и разрушенный: «Страшно воют ветры в стенах опустевшего монастыря, между гробов, заросших высокою травою, и в тёмных переходах келий» (К.Б.Л., с. 605-606). Самое главное, отечественной традиции не соответствуют представления повествователя о монашестве. Так, его воображение рисует «печальные картины»: «седого старца. молящегося о скором разрешении земных оков своих, ибо все удовольствия исчезли для него в жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости» (К.Б.Л., с. 606), юного монаха «с бледным лицом, с томным взором - смотрит в поле сквозь решётку окна, видит весёлых птичек, свободно плавающих в море воздуха, видит - и проливает горькие слёзы из глаз своих. Он томится, вянет, сохнет - и унылый звон колокола возвещает мне безвременную смерть его» (К.Б.Л., с. 606). Здесь мы имеем дело с глубоким состраданием рассказчика своему вымыслу, базой для которого стала западноевропейская культура. Русские монастыри до XVII в. всегда изображались как опора для общества, в словах и молитвах иноков люди находили поддержку и утешение (забегая вперёд, отметим: после серьёзного изучения русской истории взгляд Карамзина на духовенство изменился).
Именно в контексте душераздирающих размышлений на фоне безжизненного монастыря рассказчик вспоминает историю бедной Лизы. Туда, где она лишила себя жизни, ему более всего нравится приходить. «Я люблю те предметы, которые трогают моё сердце и заставляют меня проливать слёзы нежной скорби!» - восклицает рассказчик (К.Б.Л., с. 607). Подобное времяпрепровождение, такое восприятие смерти и страданий до сих пор были чужды русской культуре.
В древнерусской словесности главной заботой писателя было спасение души -как своей, так и читателей; следовательно, важная роль отводилась подготовке
1 Курсив наш. - Н.К.
к смерти. Очень много об этом размышляют древнерусские летописцы. Например, в «Повести о житии Петра и Февронии» Ермолая-Еразма (П.Ж.П.Ф.) главные герои незадолго до своей кончины удаляются в монастырь, как и персонажи повестей XVII в.: «Повести о Горе-Злочастии» (П.Г.З.), «Повести о Савве Груд-цыне» (П.С.Г.) и др. Смерть близкого человека воспринималась естественно, несмотря на то что причиняла большие страдания. Герои в этом случае не сосредотачивались на переживаниях, а старались перебороть их, так как уныние всегда считалось грехом, влекущим страшные последствия. Кроме того, люди, предающиеся печали, перестают адекватно воспринимать и себя, и близких, и обстоятельства, и саму жизнь. Состояние молодого человека, потерявшего возлюбленную и пытавшегося несколько раз покончить жизнь самоубийством, описывается в повести Н.В. Гоголя «Старосветские помещики»: «Я никогда не видал таких ужасных порывов душевного страдания, такой бешеной, палящей тоски, такого пожирающего отчаяния, какие волновали несчастного любовника. Я никогда не думал, чтобы мог человек создать для себя такой ад, в котором ни тени, ни образа и ничего, что бы сколько-нибудь походило на надежду.» (Г., с. 258).
В повести «Бедная Лиза» рассказчик совсем по-иному оценивает данное явление: то, что в древнерусской литературе считалось пороком, в эпоху сентиментализма стало одной из главных добродетелей. «.Бедная вдова, почти беспрестанно проливая слёзы о смерти мужа своего - ибо и крестьянки любить умеют! -день ото дня становилась слабее и совсем не могла работать», - сказано о матери Лизы (К.Б.Л., с. 607). Подобная любовь противопоставляется любви евангельской, жертвенной и культивирует сосредоточенность на собственных страданиях, что начинает восприниматься не как порок, а, напротив, как добродетель -способность, возвышающая человека над другими (так называемое чувствительное сердце). Такой предстаёт перед читателями мать Лизы: она вся растворена в своих чувствах и переживаниях. Даже за время короткой встречи с Эрастом, когда тот впервые пришёл к ним в дом, она успела поведать ему о муже, взаимной любви и своих страданиях, что и впоследствии составляло главную тему их бесед: «Она любила говорить с ним о покойном муже и рассказывать ему о днях своей молодости, о том, как она в первый раз встретилась с милым своим Иваном, как он полюбил её.» (К.Б.Л., с. 614). Неудивительно, что у матери Лизы сложилось поверхностное впечатление об Эрасте: «Молодой человек поклонился ей так учтиво, с таким приятным видом, что она не могла подумать об нём ничего, кроме хорошего» (К.Б.Л., с. 609). Здесь же она рассказывает и «о милых свойствах дочери своей, об её трудолюбии и нежности» (К.Б.Л., с. 609), будто выставляя её напоказ. Вспомним бедную Дуню из «Станционного смотрителя» А.С. Пушкина, красоту которой отец постоянно всем демонстрировал, в результате чего лишился дочери (П.С.С.). В то же время мать Маши, героини романа «Капитанская дочка», не меньше переживала за будущее своей дочери, однако ни одним словом не похвалила её достоинств (П.К.Д.).
В повести Карамзина мать Лизы не только не являет своим поведением доброго примера для дочери (Лиза даже старается скрыть свои слёзы по отцу, чтобы не расстраивать её (К.Б.Л., с. 607)), но и не даёт никаких наставлений относительно семьи. Так, сначала мать хвалит Лизу, не взявшую рубля от молодого незнакомца за букет ландышей, который она продавала за пять копеек,
однако затем Эраст становится единственным покупателем Лизиных изделий, в связи с чем она перестаёт ездить в город для торговли. Мать говорит только о своих мечтах, о том, что, «может быть, скоро сыщется добрый человек» (К.Б.Л., с. 608), который возьмёт Лизу в жёны. Её сосредоточенность на собственных переживаниях привела к полной недееспособности и даже мыслям о скорейшей смерти. Но и смерть свою она воспринимает не в сотериологическом контексте, а только как возможность встретиться с супругом: «На том свете, любезная Лиза, - отвечала горестная старушка, - на том свете перестану я плакать. Там, сказывают, будут все веселы; я, верно, весела буду, когда увижу отца твоего» (она уверена, что попадёт в рай) (К.Б.Л., с. 607-608). В результате она потеряла дочь. В конце произведения героиню ожидала печальная участь: она услышала о страшной смерти дочери, «кровь её от ужаса охладела - глаза навек закрылись. Хижина опустела. В ней воет ветер, и суеверные поселяне, слыша по ночам сей шум, говорят: 'Там стонет мертвец; там стонет бедная Лиза!"» (К.Б.Л., с. 621).
Новым, нетрадиционным для русской литературы является и образ главного героя. Эраст - молодой, хорошо одетый человек приятного вида, «довольно богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным» (К.Б.Л., с. 608). Здесь очевидно влияние взглядов Ж-Ж. Руссо, утверждавшего, что человек по природе добрый, чистый [9]. Между тем согласно христианскому учению первородный грех, то есть нарушение первыми людьми, Адамом и Евой, заповеди Бога о верности Ему, передаётся потомкам и тяготеет над ними; преодолеть греховную повреждённость позволяет искупление, совершённое Иисусом Христом, а также духовная борьба человека с грехом [10]. С этой точки зрения оценка рассказчиком героя содержит в себе этическое противоречие: несмотря на то что Эраст предстаёт развращённым («вёл рассеянную жизнь, думал только о своём удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою» (К.Б.Л., с. 610)), у читателя формируется симпатия к нему даже после того, как он бросил Лизу.
Ответим на вопрос: почему Эраста привлекала Лиза? Во-первых, «красота Лизы при первой встрече сделала впечатление в его сердце» (К.Б.Л., с. 610); во-вторых, он находился под влиянием романов, идиллий (как и сам рассказчик); в-третьих, герой искренне считает, что способен жить с Лизой, как брат с сестрой: «Все блестящие забавы большого света представлялись ему ничтожными в сравнении с теми удовольствиями, которыми страстная дружба невинной души питала сердце его. С отвращением помышлял он о презрительном сладострастии, которым прежде упивались его чувства. "Я буду жить с Лизою, как брат с сестрою, - думал он, - не употреблю во зло любви её и буду всегда счастлив!"» (К.Б.Л., с. 614). Но в произведении подмечены и тщеславные мотивы героя: «.[Эраст] видя, сколь она [Лиза] любит его, казался сам себе любезнее» (К.Б.Л., с. 614); и далее: «Лиза не была уже для Эраста сим ангелом непорочности, который прежде воспалял его воображение и восхищал душу. Платоническая любовь уступила место таким чувствам, которыми он не мог гордиться и которые были для него уже не новы» (К.Б.Л., с. 616). Иными словами, автор, быть может не желая того, показывает, что отношение Эраста к Лизе основывалось на сладострастии и гордости, хотя и было прикрыто высокими, чистыми порывами. Кроме того, у Эраста никогда не возникало желания жениться на Лизе,
даже после её падения: «Эраст целовал Лизу, говорил, что её счастье дороже ему всего на свете, что по смерти матери её он возьмёт её к себе и будет жить с нею неразлучно, в деревне и в дремучих лесах, как в раю» (К.Б.Л., с. 614). Надо заметить, что Карамзин очень убедительно изображает, как одна страсть подхлестнула другую: падению предшествовала ревность, вызванная сватовством крестьянина из соседней деревни.
Нетрадиционно для русской культуры показано и так называемое раскаяние героя, которое сводится к его слезам, частым посещениям могилы Лизы, постоянным воспоминаниям о прошлом, которыми он делится и с посторонними людьми. Однако раскаяние - это религиозный феномен, подразумевающий изменение жизни, добрые дела и посильную молитву.
Изображение Лизы тоже соответствует образам из любовных западных романов: нежная молодость, редкая красота, пылкость и т. д. В отличие от древнерусской литературы акцент в повести ставится не на внутренних качествах героини, а на внешних. Более того, характеристика, данная ей после самоубийства, - «прекрасная душою и телом» (К.Б.Л., с. 620) - окончательно расходится с русской традицией. Под феноменом «прекрасная душа» в древнерусской культуре понимались такие качества, как любовь к Богу, забота о спасении души, жертвенность, смирение, доброта, скромность, послушание, жизненная стойкость и т. д. Кроме того, воспитание девушки всегда было направлено на семью: ей предстояло стать хорошей хозяйкой и матерью. Кстати, к преобладанию внутренней красоты над внешней в своём творчестве пришёл и А.С. Пушкин, что видно по таким его произведениям, как «Евгений Онегин» (П.Е.О.), «Капитанская дочка».
В повести «Бедная Лиза» образ главной героини сопровождает мотив продажи. Он возникает при первой встрече с Эрастом, который предлагает ей большую цену за цветы; затем мать начинает хвалить (буквально продавать) её достоинства перед Эрастом; далее сама Лиза думает: «Ах! Я скорее забуду душу свою, нежели милого моего друга!» (К.Б.Л., с. 613). А заканчиваются их отношения тем, что молодой человек выставляет бедную девушку, дав ей сто рублей, но делает это возвышенно - целует и говорит: «Я любил тебя и теперь люблю, то есть желаю тебе всякого добра» (К.Б.Л., с. 619).
Однако несправедливо было бы говорить только о западноевропейских ориентирах в повести, здесь налицо и исконно русские традиции. Так, по поводу уверенности Эраста в своей способности к чистой любви рассказчик с горестью восклицает: «Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты своё сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?» (К.Б.Л., с. 614). Автор поднимает важную проблему соотношения чувств и разума, причём показательно то, что фраза «Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?» противоречит основному принципу сентиментализма.
Не меньший интерес в контексте заявленной проблемы представляет эпизод с «заблуждением» героев (именно это слово применяет Карамзин, и оно вполне оправданно), в котором, по сути, проводится параллель с грехопадением. Повествователь с горестью, состраданием и сожалением восклицает: «Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где твоя невинность?» (К.Б.Л., с. 615). Не случайно в качестве художественного приёма в этом произведении используется описание грозы, во время которой Лиза произносит: «Мне страшно! Я боюсь, чтобы гром
не убил меня, как преступницу!» (К.Б.Л., с. 616). Образ грозы и схожая проблематика отчасти роднит эту повесть с драмой А.Н. Островского «Гроза» (Остр.). В обоих произведениях показана любовь-страсть, которая, вспыхнув, погубила героинь. В повести Карамзина Лиза, совсем юная и неподготовленная к жизни, идёт по стопам матери, живущей мечтами и воспоминаниями. Мать не хотела жить без мужа и часто проговаривала это, Лиза же довела её слова до логического завершения. Нежелание заботиться о душе привело сначала к обману матери (встречи с Эрастом были тайными), а затем и к отказу от неё, когда Лиза бросилась в пруд, зная, что мать не перенесёт её смерти, ведь дочь была единственной ниточкой, связывающей с жизнью.
Своей высшей степени противоречие между различными духовно-нравственными ориентирами достигает в конце произведения. Известно, что самоубийц полагается хоронить вне кладбищ: последние всегда образовывались вокруг церкви, а самоубийцы добровольно отказываются от причастности к ней. В этом плане Карамзин следует древнерусской традиции: Лизу «погребли близ пруда, под мрачным дубом» (К.Б.Л., с. 620). Однако тут же мы видим и отступление: на могиле Лизы поставили деревянный крест. Помимо этого, обычай нарушают высказывания рассказчика в конце произведения:
1) о Лизе - «Таким образом скончала жизнь свою прекрасная душою и телом» (К.Б.Л., с. 620);
2) о рассказчике и Лизе - «Когда мы там, в новой жизни увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза!» (К.Б.Л., с. 620);
3) об Эрасте и Лизе - «Теперь, может быть, они уже примирились!» (К.Б.Л., с. 621).
Во всех этих фразах речь идёт о рае, куда, как считает рассказчик, перенеслась Лизина душа. Однако это не соответствует христианскому учению, в котором самоубийство рассматривается как тяжелейший грех, бунт против Бога.
Таким образом, в повести Н.М. Карамзина «Бедная Лиза» очевидно наличие двух аксиологически разнонаправленных литературных традиций, с чем связаны порой взаимоисключающие суждения рассказчика. Хотя западноевропейские установки в произведении преобладают, это не помешало автору создать типичные, психологически точные образы, убедительно и правдоподобно показать внутреннюю, духовно-нравственную логику развития событий. Как известно, в дальнейшем интерес Карамзина к древнерусской литературе и истории усилится, что приведёт к формированию менее восторженной и более взвешенной оценки западноевропейской культуры. В качестве примера приведём хрестоматийное высказывание писателя из его письма А.И. Тургеневу: «Для нас, русских, одна Россия самобытна, одна Россия истинно существует: всё иное есть только отношение к ней, мечта, привидение. Мыслить, мечтать можем в Германии, Франции, Италии, а дело делать единственно в России, или нет гражданина, нет человека.» [11, с. 783].
Источники
К.Р. - Карамзин Н.М. Рыцарь нашего времени // Карамзин Н.М. Избр. соч.: в 2 т. - М.;
Л.: Худож. лит., 1964. - Т. 1. - С. 755-782.
К.Б.Л. - Карамзин Н.М. Бедная Лиза // Карамзин Н.М. Избр. соч.: в 2 т. - М.; Л.: Худож. лит., 1964. - Т. 1. - С. 605-621.
П.Ж.П.Ф. - Ермолай-Еразм. Повесть о житии Петра и Февронии. - М.: Схолия, 2009. -71 с.
П.Г.З. - Повесть о Горе-Злочастии. - Л.: Наука, 1984. - 110 с.
П.С.Г. - Скрипиль М.О. Повесть о Савве Грудцыне (тексты) // Труды отдела древнерусской литературы. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. - Т. V. - С. 225-306.
Г. - Гоголь Н.В. Старосветские помещики // Гоголь Н.В. Избр. соч.: в 2 т. - М.: Худож. лит., 1978. - Т. 1. - С. 240-262.
П.С.С. - ПушкинА.С. Станционный смотритель // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 17 т. -М.: Воскресенье, 1995. - Т. 8. - С. 95-106.
П.К.Д. - Пушкин А.С. Капитанская дочка // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 17 т. - М.: Воскресенье, 1995. - Т. 8. - С. 277-384.
П.Е.О. - Пушкин А.С. Евгений Онегин // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 17 т. - М.: Воскресенье, 1995. - Т. 6. - 700 с.
Остр. - Островский А.Н. Гроза // Островский А.Н. Полн. собр. соч.: в 12 т. - М.: Искусство, 1974. - Т. 2. - С. 209-266.
Литература
1. ЛихачёвД.С. Русская культура Нового времени и Древняя Русь // Лихачёв Д.С. Избранные труды по русской и мировой культуре. - СПб.: СПбГУП, 2006. - 416 с.
2. Сапченко Л.А. Карамзин в движении времени // Карамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л.А. Сапченко. - СПб.: РХГА, 2006. - URL: http://az.lib.ru/k/karamzin_n_m/ text_0950.shtml, свободный.
3. Алпатова Т.А. Проза Н.М. Карамзина: поэтика повествования: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - М., 2012. - 43 с.
4. Топоров В.Н. «Бедная Лиза» Карамзина. Опыт прочтения: К 200-летию со дня выхода в свет. - М.: Изд-во Рос. гос. гуманит. ун-та, 1995. - 511 с.
5. Ужанков А.Н. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций. - М.: Изд-во Лит. ин-та им. А.М. Горького, 2011. - 511 с.
6. История литератур западных и южных славян: в 3 т. - М.: Индрик, 1997. - Т. 1: От истоков до середины XVIII века. - 887 с.
7. ДоброхотовА.Л. Данте Алигьери. - М.: Мысль, 1990. - 208 с.
8. Антисери Д., Реале Дж. Западная философия от истоков до наших дней. От Возрождения до Канта / В пер. и под ред. С.А. Мальцевой. - СПб.: Пневма, 2002. -880 с.
9. Руссо Ж.-Ж. Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми // Руссо Ж.-Ж. Об Общественном договоре: Трактаты. - М.: Терра-Кн. клуб: Канон-пресс-Ц, 2000. - С. 51-150.
10. Первородный грех // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. -СПб.: Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон, 1898. - Т. 23 (45). - С. 172-174.
11. Погодин М.П. Вечное начало. Русский дух. - М.: Ин-т рус. цивилизации, 2011. -824 с.
Поступила в редакцию 20.09.16
Комар Наталья Геннадьевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы
Казанский (Приволжский) федеральный университет ул. Кремлёвская, д. 18, г. Казань, 420008, Россия E-mail: Bellenkaja@yandex.ru
ISSN 2541-7738 (Print) ISSN 2500-2171 (Online)
UCHENYE ZAPISKI KAZANSKOGO UNIVERSITETA. SERIYA GUMANITARNYE NAUKI (Proceedings of Kazan University. Humanities Series)
2017, vol. 159, no. 1, pp. 66-76
Old Russian Spiritual and Moral Values in N.M. Karamzin's Short Story "Poor Liza"
N.G. Komar Kazan Federal University, Kazan, 420008 Russia E-mail: Bellenkaja@yandex.ru
Received September 20, 2016 Abstract
The present paper aims to analyze the poetics of N.M. Karamzin's short story "Poor Liza". It addresses the problem of coexistence of Old Russian and West European literary traditions while depicting relationships, representing family and family values.
The study has revealed the connection between artistic elements of the short story, such as artistic detail, artistic discourse, and the traditions of Old Russian literature and West European literature. The following methods have been used in order to achieve the aim: comparative-historical, biographical, and evolutional. Along with N.M. Karamzin's "Poor Liza" and "The Knight of Contemporary World", the sources include "The Tale of Peter and Fevronia of Murom" by Hermolaus-Erasmus, "Station Master" by A.S. Pushkin, "The Old World Landowners" by N.V. Gogol, and "The Storm" by A.N. Ostrovsky.
The paper provides a number of examples which demonstrate the presence of West European traditions in the short story "Poor Liza", especially when depicting love troubles and love relationships. These traditions clash with the Old Russian literary tradition based on the Gospel idea of love. Nevertheless, there are examples which testify to the evident presence of Old Russian literary traditions in the story.
The analysis of some artistic elements in the short story "Poor Liza" has made it possible to conclude that it combines two literary traditions. In certain points, the form of perception and representation of love sentiments and love relationships, family and family values are absolutely opposite. However, N.M. Karamzin's artistic mentality is characterized as the one where these opposing spiritual and moral sets of norms typical of two different literary traditions coexist and do not openly confront each other. The conclusion presents the evolution of N.M. Karamzin's artistic worldview. His creation becomes increasingly devoted to the history and culture of Old Russia. The results obtained can be helpful in further research on N.M. Karamzin's poetology.
Keywords: N.M. Karamzin, short story "Poor Liza", traditions of Old Russian literature, family issues, love collision
References
1. Likhachev D.S. Selected Works on Russian and World Culture. Russkaya kul'tura Novogo vremeni i Drevnyaya Rus' [Russian Culture of the Modern Age and Ancient Rus]. St. Petersburg, SPbGUP, 2006. 416 p. (In Russian)
2. Sapchenko L.A. Karamzin: pro et contra. Karamzin v dvizhenii vremeni [Karamzin in Time Progress]. St. Petersburg, RKhGA, 2006. Available at: http://az.lib.ru/k/karamzin_n_m/text_0950.shtml. (In Russian)
3. Alpatova T.A. N.M. Karamzin's prose: Narration poetics. Extended Abstract of Cand. Philol. Sci. Diss. Moscow, 2012. 43 p. (In Russian)
4. Toporov V.N. Karamzin's "Poor Liza". Experience of Reading: On 200th Anniversary of Publishing. Moscow, Izd., Ross., Gos., Gumanit., Univ., 1995. 511 p. (In Russian)
5. Uzhankov A.N. Historical Poetics of the Old Russian Literature. Genesis of Literary Formations. Moscow, Izd. Lit. Inst. im. A.M. Gor'kogo, 2011. 511 p. (In Russian)
6. History of Literatures in the Western and Southern Slavs. 3 Vols. T. 1. Ot istokov do seredinyXVIII veka [Vol. 1: From Origins to the Middle of the 18th Century]. Moscow, Indrik, 1997. 887 p. (In Russian)
7. Dobrokhotov A.L. Dante Alighieri. Moscow, Mysl', 1990. 208 p. (In Russian)
8. Antiseri D., Reale G. Western Philosophy from the Origins to the Present Day. From Renaissance to Kant. Mal'tsev (Ed.). St. Petersburg, Pnevma, 2002. 880 p. (In Russian)
9. Rousseau J.-J. The Social Contract. Discourse on the Origin and Basis of Inequality among Men. Moscow, Terra-Kn. Klub, Kanon-Press-Ts, 2000, pp. 51-150. (In Russian)
10. Brockhaus and Efron Encyclopedic Dictionary. Pervorodnyi Grekh [Original Sin]. 86 Vols., Vol. 23 (45). St. Petersburg, F.A. Brokgauz, I.A. Efron, 1898, pp. 172-174. (In Russian)
11. Pogodin M.P. Eternal Beginning. Russian Spirit. Moscow, Inst. Russ. Tsiviliz., 2011. 824 p. (In Russian)
Для цитирования: Комар Н.Г. Древнерусские духовно-нравственные ценности в повести Н.М. Карамзина «Бедная Лиза» // Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. -2017. - Т. 159, кн. 1. - С. 66-76.
For citation: Komar N.G. Old Russian spiritual and moral values in N.M. Karamzin's short story "Poor Liza". Uchenye Zapiski Kazanskogo Universiteta. Seriya Gumanitarnye Nauki, 2017, vol. 159, no. 1, pp. 66-76. (In Russian)
