CC BY
179
Р.Ж. Кадысова
ДОВОЕННАЯ ПРОМЫШЛЕННАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ В КАЗАХСТАНЕ: ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ ПОСТСОВЕТСКОГО ПЕРИОДА
С позиций современности анализируются проблемы индустриальной модернизации Казахстана в 1917-1940 гг.
Современная историография начинает все более уверенно осваивать новое понимание рассматриваемой проблемы. Хорошей предпосылкой к этому послужил и тот «багаж», который набрала советская историография и, конечно же, ее сильная в этом отношении казахстанская научная школа (в частности, отдел истории рабочего класса Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР, кафедры исторического факультета КазНУ им. Аль-Фараби и историки других вузов республики). Например, значительные импульсы этому сообщили многотомная «История рабочего класса Советского Казахстана», выпущенная Институтом истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР [21, 22], монографии и публикации М.Х. Асылбекова [6-8], С. Жакупбекова [18], Ю. Романова [48], С. Нурмухаме-дова [43, 44], Р. Сулейменова [54], А. Нусупбекова [45], М. Козыбаева [29, 30], такие обобщающие работы, как «История Казахской ССР» в пяти томах (Т. 4), «История Казахской ССР. Эпоха социализма» [20], «Очерки истории Коммунистической партии Казахстана» [47] и др.
Прорыв отечественной историографии к новому пониманию проблемы советской промышленной модернизации начинался по мере ее высвобождения из идеологического прокрустова ложа. Наиболее быстро, что характерно для историографического процесса, на потребности времени отреагировали диссертационные исследования. В начале 1990-х гг. были защищены докторские диссертации А. Кусаинова «Взаимоотношения рабочего класса и крестьянства Казахстана в период реконструкции промышленности и сельского хозяйства» [32] и С. Нурмуха-медова «Индустриализация и рабочий класс Казахстана (1926-1941 гг.): опыт концептуального переосмысления проблемы» [42]. К концу 1990-х гг. докторскую диссертацию на тему «Казахстан в составе Российской Федерации (1917-1937 гг.)» защитил историк Е. Сыдыков [55].
Если в диссертациях А. Кусаинова и Е. Сыдыкова проблемы индустриализации рассматривались в контексте главных сюжетных линий исследования (занимая, однако, при этом весьма большое место), то работа С. Нурмухамедова, исследователя, давно сосредоточившего свои научные интересы на этой теме, своими целевыми установками непосредственно фокусировалась на истории промышленной реконструкции довоенного Казахстана. Причем автор честно, критически пересмотрел и некоторые свои ранние взгляды (19601970-х гг.). Например, по поводу воззрений С. Садво-касова на характер размещения производительных сил он пишет: «О национал-уклонизме С. Садвокасова в свое время ошибочно в соответствии с требованиями времени писалось и мной. Но никакого национал-уклонизма, большинство участников которого обвинялось в контрреволюционном национализме, в природе не существовало» [42. С. 21].
В работе С.Б. Нурмухамедова сделано довольно много ценных наблюдений по тенденциям развития историографического процесса в данной области исследований. Однако заявка на концептуальное переосмысление опыта изучения проблемы (именно это целе-полагание вынесено в заглавие диссертации) оказалась реализованной не до конца. Отчасти это объяснялось инерцией прежних стереотипов, имплицитно обнаруживавших свое влияние на рассуждения автора, а также его порой не совсем уверенной ориентацией в динамично трансформирующемся концептуальном материале. И все же это исследование послужило приглашением к новым дискуссиям.
По интересующей нас в данном разделе проблеме в постсоветское время были защищены и кандидатские диссертации. В этой связи назовем исследования
А. Бегалиевой «История Туркестано-Сибирской магистрали (ноябрь 1926 - июнь 1958 г.)» [12], А. Мухтарова «Развитие Урало-Эмбенского нефтеносного бассейна (1920-1940 гг.)» [38], М. Шайхутдинова «Формирование национальных кадров рабочего класса Казахстана (1917-1941 гг.)» [58] и др.
М. Шайхутдинов, работа которого имеет историографический характер, делает вывод, что «современное состояние методологической парадигмы характеризуется определенной аморфностью, эклектичностью, фрагментарностью. Многие обществоведы, отказавшись целиком от прежней методологии, не могут обрести новую» [58. С. 22].
Думается, что такой вывод вряд ли правомерен и прежде всего именно в методологическом плане. Автор, приветствуя отход от идеологизации историографии, от принципа ее партийности (главного требования советской исторической науки), сам того, возможно, не замечая или не понимая, пеняет на отсутствие «методологической парадигмы». При этом, по-видимому, понравившееся ему «современное» слово «парадигма» повторяется неоднократно. А между тем оно означает в переводе с греческого «пример», «образец». Следовательно, необходимо выработать некий целостный «методологический образец», по лекалам которого и выстраивать исследовательские опыты. Но именно это и было определяющим в советской историографии, которая, зиждясь на единой доктрине, сводила полихром-ность картины исторического действия к ее унылому черно-белому («классовому») видению.
Именно методологический плюрализм, пусть и с его кажущимися «аморфностью» и «эклектичностью», есть важнейшее условие пробуждения творческой исторической мысли. Кроме того, восприятие исторического прошлого, в принципе, не способно исключить элементы субъективизма, ибо сам исторический источник, задающий основания для анализа, всегда в той или иной
степени субъективизирован (хотя бы уже потому, что он продукт человеческой деятельности). Философия истории, разрабатывая понятие точки зрения историка, предполагает, что лица, рассматривающие предмет с разных точек зрения, должны иметь и разные представления о предмете. Историческое действие, «снятое» с разных ракурсов, только и может дать какой-то близкий к познавательному консенсусу фокус. Очевидно, вопрос здесь лежит в иной плоскости: следует просто различать, когда методология базируется на позициях научнорациональной традиции и когда выступает в качестве имитированной под «научную» фразеологию профанации. В последнем случае, и в этом мы согласны с М. Шайхутдиновым, мы будем иметь дело с эклектикой, т.е. шаржированной псевдометодологией (наиболее часто в последнее время это наблюдается в некоторых публикациях СМИ и мифотворческой литературе).
Представляется несправедливым еще один упрек М. Шайхутдинова в том, что «оставались на периферии научных исследований такие проблемы, как влияние миграционных процессов на формирование казахского рабочего класса...» [58. С. 23]. Этот момент традиционно описывался, когда речь заходила об источниках формирования рабочего класса Казахстана. А историко-демографические исследования неизменно выходили на проблему развития промышленности и ее обеспечения трудовыми ресурсами [6, 11, 19, 26, 41, 56].
В 1990-е и начале 2000-х гг. появилась целая серия работ, где историко-демографические процессы исследовались, в том числе, и в тесной увязке с проблемой социалистической промышленной модернизации. В этой связи можно сделать ссылку на такие публикации, как «Социально-демографические процессы в Казахстане (1917-1980 гг.)» (М. Асылбеков и А. Галиев) [10], «Население Казахстана в 1920-1990 гг.» (И.В. Алексеенко, А.Н. Алексеенко) [3], «Население Казахстана за сто лет (1897-1997 гг.)» (Н. Алексеенко, А. Алексеенко) [4], «Население Западного Казахстана: история формирования и развития (1897-1989 гг.)» (М. Сдыков) [52], «Пополнение контингента рабочих угольной промышленности Караганды. 30-е годы» (Б. Рыспекова) [49], «Исследование социально-демографического развития русского населения Центрального Казахстана (1926-
1939 гг.)» (Б. Малыбаева) [35] и др.
В этот же период были защищены диссертации
В. Козиной «Народонаселение Центрального Казахстана (конец XIX - ХХ вв.)» [27], Б. Малыбаевой «Рост миграции русского населения в Центральный Казахстан (1926-1939 гг.)» [36], А. Галиева «Социальнодемографические процессы в многонациональном Казахстане (1917-1991 гг.)» [15], М. Сдыкова «Изменение национального и социального состава населения Западного Казахстана (конец XIX в. - 1989 г.)» [51], А. Какеновой «Социально-демографические процессы в Северном Казахстане в 1926-1959 гг.» [24] и др.
Во всех этих работах особо выделяется фактор индустриализации в динамике количественных и качественных характеристик народонаселения. Так, В. Козина подчеркивает: «В ходе индустриализации появились новые города и рабочие поселки, которые возникали у разработок полезных ископаемых и на трассах железнодорожных магистралей. Перепись населения зафиксировала три
города (в Центральном Казахстане. - Р.К.) и шесть рабочих поселков. Всего в городских поселениях проживало 235053 чел., или 56,2% всего населения региона» [28.
С. 22]. Исследователь приводит статистический ряд, выявляющий, что промышленное освоение центральноказахстанского экономического района осуществлялось главным образом за счет внешних (по отношению к Казахстану) миграционных источников. Так, численность русских возросла здесь с 1926 по 1939 г. с 4,6 до 45,5%, т.е. почти в десять раз. При этом показывается, что в
1939 г. 66,7% казахского населения проживало на аграрной периферии [28. С. 22]. А. Какенова в своей кандидатской диссертации приводит данные, согласно которым по организационному набору (т.е. контролируемому перемещению рабочей силы) в Казахстан прибыло с 1931 по
1940 г. 509 тыс. человек [23, 24. С. 13].
Таким образом, в историко-демографических исследованиях, по крайней мере тех из них, которые захватывают своей хронологической локализацией период 19201930-х гг., индустриализация - неизменный коррелят изменений различных аспектов народонаселения. При этом в литературе постсоветского времени неоднократно подчеркивается, что «социалистическая реконструкция индустрии Казахстана» осуществлялась преимущественно за счет межреспубликанской миграции, что, в свою очередь, прямо сказывалось на стремительном снижении удельного веса казахов в этноструктуре населения.
Но ни в одном из проанализированных нами исследований не говорится, вернее, не задерживается внимание на том, что такая прагматическая политика Центра (примат народно-хозяйственных задач над принципами декларированной национальной политики) вольно или невольно обрекала большую часть казахского этноса «задерживаться» на аграрной периферии, оставаться пассивным субъектом процессов урбанизации. А это, вкупе с другими факторами, сильно замедляло модернизацию этноса, растягивало ее во времени. Понятно, что здесь более чем конъюнктурно будет усматривать целенаправленную политику Центра. Но его негласная политика на построение этноцентристской и, соответственно, этнократической модели государства, в принципе, не вступала в конфликт с такой ситуацией. И даже более того, реалии данной направленности объективно снижали уровень риска такой угрозы, как этническая мобилизация. Ведь известно, что последняя весьма стимулируется именно модернизацией.
Важнейшим ресурсом промышленной модернизации в советской тоталитарной системе выступал подневольный и неоплачиваемый труд миллионов узников ГУЛАГа. В некоторых отраслях он обеспечивал от 40 до 80% выпуска продукции. Стоимость валовой промышленной продукции, произведенной «лагерной экономикой», составила в 1935 г. 744 млн руб., в 1936 г. -1,1 млрд руб., в 1937 г. - 945 млн руб., в 1938 г. - около 1 млрд руб. [57. С. 79-80]. Для сравнения: за всю первую пятилетку в промышленность Казахстана было вложено 532 млн руб. [34. С. 11]. Немалую лепту в создание индустриальной инфраструктуры Казахстана внесли так называемые «спецпоселенцы», т.е. направленные в «кулацкую ссылку» раскулаченные крестьяне [33]. Они трудились на шахтах Караганды, строительстве Туркси-ба, других объектах. Понятно, что эти трагические стра-
ницы прошлого не попадали в учебники истории, замалчивались исследователями. В постсоветской историографии эта тема осваивается довольно интенсивно.
Так, в 1997 г. вышла монография Ж. Абылхожина «Очерки социально-экономической истории Казахстана. ХХ век», в которой данной проблеме посвящены две главы: «Социально-классовый геноцид: раскулачивание» и «Лагерная экономика» [1]. Здесь особо выделяется следующий вывод: «Тоталитарное государство с его экстенсивным хозяйством, базировавшимся на приращении массы дешевого труда, изощренно эксплуатировало и ту его сферу, которую формировала «лагерная экономика». Представляется, что выделение такого понятия достаточно правомерно, поскольку режим всегда рассматривал пенитенциарную систему в качестве функционально самостоятельного сегмента в производстве валового продукта, отводя ей роль источника дармовой рабочей силы, использовавшейся на тяжелых физических работах в климатически неблагоприятных районах» [1. С. 202-214].
В 2000 г. были защищены кандидатские диссертации А. Кукушкиной «История создания и функционирования лагеря жен «изменников Родины». (30-40-е гг. XX века.)» [31], Ж. Кыдыралиной «Спецпереселенцы и трудармейцы в Западном Казахстане (1937-1957 гг.)» [33], в 2001 г. - диссертация М. Сулейменовой «Историческая роль депортированных народов и репрессированных социальных групп в развитии народного хозяйства Центрального Казахстана в 1930-1940-е гг.». В 2002 г. диссертацию на соискание ученой степени доктора исторических наук по теме «Исправительнотрудовые лагеря на территории Казахстана (30-50-е гг. XX в.)» защитил С. Дильманов [16].
Целый ряд публикаций был посвящен истории сталинской преступной политики депортации народов. Понятно, что контекст индустриализации здесь просто не мог не присутствовать, ибо труд депортированных задействовался на промышленном строительстве или его подсобных объектах в огромных масштабах. В 1937 г. в Казахстан были высланы советские корейцы Дальнего Востока. Об их трагической судьбе написано в работах одного из известных исследователей этого вопроса Г. Кана [25]. О депортациях из районов Туркмении, Азербайджана, Грузии и Армении иранцев, а также поляков сообщается в статьях Е. Валиханова [13], финнов - В. Владимирова [14], курдов - У. Сады-кова [50], западных украинцев и белорусов - К.С. Ал-дажуманова [2]. Значительную информацию по данной проблеме можно почерпнуть в монографии «История Казахстана. Народы и культуры» [37] и исторических очерках энциклопедии «Народы Казахстана» [39].
В названных работах убедительно показаны значительные масштабы подневольного труда в промышленном строительстве Казахстана, как высока цена советской индустриальной модернизации. По-видимому, не будет гиперболой говорить о «модернизации на костях», если включать в эту жертвенническую цену миллионы крестьянских жизней, унесенных в ходе реализации «социалистического первоначального накопления», а также уровень жизни на грани биологического выживания, на который обрекало население государство.
К сожалению, в отличие, скажем, от общественнополитической или аграрной истории, по проблемам промышленной модернизации вышло гораздо меньше публикаций. По-видимому, здесь сказывалось мнение, что история индустриализации не насыщена тем проблемным материалом, который обнаруживается более чем явно, например, в сюжетах по коллективизации сельского хозяйства, демографической катастрофе 1930-х гг., сталинским репрессиям и т.д.
И все же после 1991 г. стало заметным продвижение к новым историографическим парадигмам. В частности, были опубликованы такие отвечавшие духу времени статьи, как «Индустриализация Казахстана и ее социально-экономические последствия» (автор М^. Асы-лбеков) [5], «О концептуальном переосмыслении проблем истории индустриального развития и рабочего класса Казахстана» [46], «Тяжкое наследие прошлого.» [9]. В этих работах М^. Асылбекова и А. Алтаева рассматриваются такие проекции негативных пороков индустриализации в Казахстане, как ее сырьевая направленность, размещение производительных сил в интересах Центра, но не республики, и т.д.
В статье «Индустриализация Степи и национальный вопрос» ее автор А. Сидоров вступает в полемику с английскими исследователями Дж. Уиллером и Г. Мас-селом по поводу положений, разворачиваемых в их книгах - «Традиционные структуры как препятствие революционным изменениям: на примере Советской Центральной Азии» (Г. Массел) и «Новая история Советской Центральной Азии» (Дж. Уиллер). А. Сидоров пишет, оппонируя Г. Масселу, что «вопрос о формировании рабочего класса неразрывно связан с переводом кочевников на оседлый образ жизни» [53]. Между тем, если иметь в виду сельское социальное пространство как источник пополнения рядов рабочего класса, то этот канал всегда обеспечивался функцией процесса аграрного перенаселения. А действие его в принципе одинаково как в земледельческо-оседлом комплексе хозяйствования, так и в пастбищно-кочевом ареале. Поэтому непонятно, почему скотовод, прежде чем стать рабочим, должен пройти стадию оседлости. Какая разница, где он станет продуктом пауперизации: в ауле или в деревне? Возможно, мы неправильно поняли данную мысль А. Сидорова, но и он ведь ее не объясняет сколько-нибудь развернуто. Ссылка на установку XII съезда РКП (б) «в республиках ранее угнетенных национальностей» создавать промышленные очаги «с максимальным привлечением местного населения» мало что здесь объясняет, да и вряд ли уместна в качестве аргумента критики серьезных западных исследователей [53. С. 80].
Определенный вклад в изучение проблемы вносят и диссертации, защищенные в этот период. Назовем в этой связи исследования М.Г. Ескендирова «Восточный Казахстан в годы силовой модернизации (19261939 гг.)» [17], Л. Шотбаковой «Национальный аспект переселенческой политики и коренизации в Казахстане (1917-1941 гг.)» [59]. М. Ескендиров в заключении своей диссертации приходит к выводу, что благодаря жесточайшим репрессивным мерам, сталинскому режиму удалось создать в Восточном Казахстане и в республике в целом подобие модернизованного обще-
ства, соответствовавшего по всем формальным признакам. Фактически же за внешне благополучным фасадом и победными реляциями скрывалось достаточно примитивное содержание - однобокая промышленность с сырьевым уклоном, убогое сельское хозяйство, лишенное заинтересованного труженика на земле [17. С. 24]. Вывод достаточно правомерный. Однако система инструментов модернизации по-советски была более сложной, чтобы сводить ее лишь к фактору репрессии, и об этом уже писалось выше.
Итак, историография промышленной модернизации периода после 1991 г. заметно отходит от стереотипов, господствовавших не только в советской исторической, но и в обществоведческой литературе. В последней сущность историографической парадигмы сводилась к следующим основным положениям:
1. Индустриализация советского типа органично вписывалась в каноны классической промышленной модернизации.
2. Она радикально изменила тип экономики Казахстана, трансформировала аграрную структуру производительных сил в аграрно-индустриальную, а позже - в индустриально-аграрную.
3. Индустриализация сделана необратимой тенденцию к урбанизации населения Казахстана.
4. Она вызвала революционные изменения в условиях и характере труда, быте, индивидуальном сознании.
5. Формирование кадров национального рабочего класса обусловило колоссальные подвижки в социально-классовой структуре народонаселения.
6. Наконец, Казахстан в ходе «социалистического индустриального строительства» превратился в регион с развитым промышленным потенциалом и занял подобающую нишу в союзном разделении труда.
Постсоветская историография вносит существенные изменения в перечисленные выше максимы, отлитые, как казалось, из «нержавеющей стали» советской исторической науки. Сегодня ясно, что советская модернизация в сфере промышленной инфраструктуры имела характер «догоняющей модернизации». Будучи выстроенной на принципах импортозамещения, индустриализация, проводившаяся в СССР в этот период, внедряла в разворачивавшееся производство морально устаревшие западные технологии, чем обрекало страну на перманентное отставание от передовых индустриальных государств. Подобный тип модернизации, т.е. когда промышленная инфраструктура базируется на изначально устаревшем производственном аппарате (станках, производственных линиях, оборудовании и т.д.) и технологиях, может быть обозначен как «примитивная модернизация».
По крайней мере, в 1930-1950-х гг. экономика Казахстана продолжала оставаться преимущественно «крестьянской». Следует напомнить, что «крестьянскими экономиками» обозначаются те страны, где половина всего населения проживает в сельской местности; более половины самодеятельного населения занята в сельском хозяйстве.
Есть и другие критерии, но уже эти два дают основание говорить, что на тот исторический момент Казахстан, как, впрочем, и СССР в целом, являл собой ярко выраженную «крестьянскую экономику». Следо-
вательно, структура производительных сил тогда еще отнюдь не утратила своего аграрного характера.
Главная же идея, которая явно или в контекстуально подразумеваемой логике проводится в большинстве работ постсоветского периода, - это артикуляция той непомерно высокой цены, в которую обернулась «сталинская реконструкция промышленности». И, что самое принципиальное, жертвенный алтарь этой модернизации выдвигался, как оказалось, не во имя построения «общества благосостояния», а могущественного государства. Но и эта столь вожделенная «сверхдержавность» оказалась мнимой. Претензии на этот статус были реализованы лишь в военно-промышленной сфере. По всем другим характеристикам взращенный Левиафан оказался «колоссом на глиняных ногах». Иллюзией же обернулся и якобы «научно выведенный основной закон социализма - неуклонный рост материального и культурного уровня, всеобщего благосостояния общества» [40]. В условиях советского государственного тоталитаризма он действовал точно так же, как ньютоновский закон всемирного тяготения в космосе. Другими словами, реалии оказались очень далеки от деклараций.
Итак, анализ постсоветской казахстанской историографии показывает, что проблема индустриализации все в большой степени начинает подвергаться новым ракурсам исследовательского внимания. Однако эффект «социалистической реконструкции народного хозяйства» именно как советской модели модернизации еще далеко не в достаточной степени привлекает к себе внимание историков. Не раскрыты ее глубинные пороки и механизмы, подчас абсолютизируются те ее аспекты, которые в действительности имеют второстепенный производный характер. Отсюда тот еще во многом положительный статус, которым в ряде исследований наделяется сталинская промышленная модернизация. Ведь во многих работах, после не всегда убедительно развернутой процедуры критического анализа авторы в имплицитной форме соглашаются с тезисом, что несмотря на пороки промышленной модернизации второй половины 1920-1930-х гг., она позволила СССР прорваться в ряд передовых, промышленно развитых стран. Уверовав в шаблоны такого подхода, обыватель сегодня искренне удивляется, почему в таком случае все постсоветское пространство оказалось на периферии мировых хозяйственных связей, занимая в глобальном общественном разделении труда те же ниши, в которых уже многие десятилетия завязли страны, которые мы высокомерно называли «третьим миром», «экономиками второго сорта» и т.д. Мифы, которые нарабатывались в советской историографии и их неубедительное (а подчас и просто плохо скрытая апология) развенчание в постсоветской литературе продолжают сохранять в массовом сознании иллюзии о том, что якобы если не Горбачев, то советская экономика (и шире - Советская держава) не оказалась бы в «черной дыре», что современный кризис народного хозяйства обусловливается не пороками, заложенными в его «генетический код» именно в годы индустриализации (и коллективизации), а рыночными реформами. Понятно, что такое сознание малоотзывчиво на идеи модернизации, полно пессимизма в отношении ее установок и целей. Зато такая ментальность, до предела загруженная «забетонированными» стереотипами, продолжает верить в возможность возврата в «золотой век», забывая,
что именно в эту эпоху человеческая жизнь оказывалась всецело в распоряжении тоталитарного государства.
Постсоветская историография поэтому просто обязана активизировать свои усилия по объективному исследованию советской промышленной модернизации, адекватно «взвесить» ее историческую цену. Тем более что она продолжает расти, ибо проекции ее пороков продолжают высвечиваться в реалиях сегодняшнего дня.
И в этой связи, думается, необходимо существенно расширить и углубить структуру исследовательского анализа данной проблемы. Наше историографическое изучение данной темы позволяет констатировать, что до сих пор исследовательская работа не распространяется на такие важные, на наш взгляд, вопросы истории промышленной модернизации довоенного периода, как:
1. Безальтернативность сталинского варианта индустриализации (это, естественно, никоим образом не означает его исторического оправдания). Сделав ставку на построение тоталитарного государства, режим полностью исключил возможность задействования таких ее мощных движителей, как частная собственность и рынок. Государство вышло с утопической претензией на тотальный контроль над всеми аспектами модернизации.
2. Подобный вариант мог быть исполнен только с помощью силовых, репрессивных механизмов. Идеологическое стимулирование работало только в паре со страхом перед репрессиями.
3. Целью модернизации, ее всепоглощающей идеей выступала мания роста ее формальных показателей. Однако это был рост без развития.
4. Рост макроэкономических показателей (иерархия которых выстраивалась в соответствии с большевистской концепцией о том, что экономическое превосходство социализма перед капитализмом будет определяться по динамике фундаментальных секторов промышленности - тяжелой индустрии, производствах металла, чугуна, электроэнергии и т.д.) не отражался на росте благосостояния общества.
5. Военно-промышленный комплекс как главный приоритет промышленной модернизации блокировал инвестиции в социальную сферу, загонял экономику страны в состояние перманентного перенапряжения моральных и физических сил народонаселения. Бесконечное расширение его инфраструктуры, «пожирание» им гигантских ресурсов (материальных и интеллектуальных) никак не коррелировало в сторону благосостояния общества и даже напротив выступало важнейшим фактором его снижения.
6. Промышленная модернизация по-советски выстраивалась в параметрах административно-командной, жестко авторитарной модели. Для ее реализации требо-
вался адекватный «человеческий материал» (говоря словами Н. Бухарина), т.е. «отзывчивый» именно на такие принципы «дирижирования» экономикой. Таковой стала морально-общинная ментальность массового пограничного слоя «полукрестьян-полурабочих».
7. Социокультурная модернизация, сопутствовавшая индустриализации, не имеет ничего общего с «раскрепощением творческого потенциала личности» (как уверяла советская историография). В действительности она имела своим итогом воспроизводство «тоталитарного индивида», «мазохистски жаждущего» (словами
Э. Фромма) сильной власти, «наказующей своей твердой и тяжелой рукой». Не случайно почти во всех социологических опросах сторонники «сильной воли государства», персонифицированной в Xозяине страны (его эталоном видится Сталин), составляют от половины до двух третей респондентов.
8. Советская промышленная модернизация закладывала грядущий крах экономики, ибо централизованная система распределения, иерархическая структура экономики, протекционизм и автаркия, волевое регулирование цен и пассивная роль денег, игнорирование категорий «прибыль» и «рентабельность», упование на государственный патернализм и всеобщность иждивенческой психологии и прочие пороки иррациональной экономической системы рано или поздно, но неизбежно должны обернуться катастрофой.
9. Опыт советской промышленной модернизации -необъятное поле для получения исторически поучительного мыслительного материала. Успех современных реформ во многом зависит от того, сумеем ли мы продуктивно и аналитически выверенно освоить эту благодатную ниву.
10. Интенсивное продвижение историографии в направлении анализа уже только этих перечисленных аспектов может стать успешным лишь по мере интеграции исторического знания с современными достижениями таких дисциплин, как экономика, политология, культурология, социология и социопсихология и другими сегментами знания о личности, группе и обществе.
Учитывая, что новая формация исследователей все более уверенно осваивает идеи междисциплинарной интеграции, что источниковое знание пополняется новым, гораздо более широким и разнообразным информативным материалом, что в арсенал исследовательской процедуры включаются все более совершенные и эффективные средства анализа, понятийно-категориальные инструменты и теоретико-концептуальные опоры, есть все основания верить, что процесс приращения знания по данной проблеме будет обретать более интенсивный характер.
ЛИТЕРАТУРА
1. Абылхожин Ж. Очерки социально-экономической истории Казахстана. ХХ век. Алматы: Университет Туран, 1997. 360 с.
2. Алдажуманов К.С. Трудармейцы Казахстана: история и судьбы // Депортированные в Казахстан народы: время и судьбы. Алматы: Казах-
стан, 1998. С. 315-340.
3. Алексеенко Н.В., Алексеенко А.Н. Население Казахстана в 1920-1990-е гг. Алма-Ата: Гылым, 1993. 125 с.
4. Алексеенко Н.В., Алексеенко А.Н. Население Казахстана за сто лет (1897-1997). Усть-Каменогорск: ВКГУ, 1999. 158 с.
5. Асылбеков М.Х. Индустриализация Казахстана и ее социально-экономические последствия // Мысль. 1993. № 4. С. 85-90.
6. Асылбеков М.Х., Нурмухамедов С.Б. Великий Октябрь и проблемы индустриализации Казахстана // Великий Октябрь и социально-
экономический прогресс Казахстана. Алма-Ата: Наука, 1987. С. 57-84.
7. Асылбеков М.Х. Рост рабочего класса Казахстана в условиях развитого социализма // Актуальные проблемы истории Советского Казахстана.
Алма-Ата: Наука, 1980. С. 162-214.
8. Асылбеков М.Х. Формирование и развитие кадров железнодорожников Казахстана (1917-1970 гг.). Алма-Ата: Наука, 1973. 362 с.
9. Асылбеков М.Х., Алтаев А.Ш. Тяжкое наследие прошлого... // Мысль. 1995. № 3. С. 60-64.
10. Асылбеков М.Х., Галиев А. Социально-демографические процессы в Казахстане. Алма-Ата: Гылым, 1991. 185 с.
11. Базанова Ф.Н. Формирование и развитие структуры населения КазССР. Алма-Ата: Казахстан, 1987. 152 с.
12. БегалиеваА.А. История Туркестано-Сибирской магистрали (ноябрь 1926 - июнь 1958 г.): Дис. ... канд. ист. наук. Алма-Ата, 1991. 208 с.
13. Валиханов Е. Переселение иранцев в Казахстан // Депортированные в Казахстан народы: время и судьбы. Алматы: Казахстан, 1998. С. 153-162.
14. Владимиров В. Финны в тенетах кремлевского обмана // Депортированные в Казахстан народы: время и судьбы. Алматы: Казахстан, 1998. С. 172-179.
15. Галиев А.Б. Социально-демографические процессы в многонациональном Казахстане (1917-1991 гг.): Дис. ... д-ра ист. наук. Алма-Ата,
1995. 400 с.
16. Дильманов С.Д. Исправительно-трудовые лагеря на территории Казахстана (30-50-е гг. ХХ в.): Дис. ... д-ра ист. наук. Алматы, 2002. 292 с.
17. Ескендиров М.Г. Восточный Казахстан в годы силовой модернизации (1926-1939 гг.): Автореф. ... канд. ист. наук. Алматы, 2001. 30 с.
18. Жакупбеков С.К. История легкой индустрии Казахстана (1917-1980 гг.). Алма-Ата: Наука, 1984. 319 с.
19. Ионов И.Н. Теория цивилизаций и неклассическое знание // Общественные науки и современность. 2004. № 5.
20. История Казахской ССР. Эпоха социализма. Алма-Ата: Наука, 1963. 471 с.
21. История рабочего класса Советского Казахстана Т. 2: Рабочий класс в период упрочения и развития социализма (1938-1960). Алма-Ата: Наука, 1988. 462 с.
22. История рабочего класса Советского Казахстана. Т. 1: Рабочий класс в период перехода к социализму (1917-1937 гг.). Алма-Ата: Наука,
1987. 398 с.
23. Какенова А.А. Социально-демографические процессы в Северном Казахстане в 1926-1959 гг.: Дис. . канд. ист. наук. Алматы, 2002. 142 с.
24. Какенова А.А. Социально-демографические процессы в Северном Казахстане в 1926-1959 гг.: Автореф. . канд. ист. наук. Алматы, 2002. С. 13.
25. Канн Г.В. Корейцы Казахстана: исторический очерк. Алматы: Казахстан, 1994. 240 с.
26. Кенбаев Р. Люди медного гиганта: очерк истории Балхашского ордена Ленина горно-металлургического комбината. Алма-Ата: Казахстан,
1977. 157 с.
27. Козина В.В. Народонаселение Центрального Казахстана (конец ХІХ-ХХ вв.): Дис. ... д-ра ист. наук. Алматы, 2002. 342 с.
28. Козина В.В. Народонаселение Центрального Казахстана (конец ХІХ-ХХ вв.): Автореф. ... д-ра ист. наук. Алматы, 2002. С. 22.
29. Козыбаев М.К. История и современность. Алма-Ата: Гылым, 1991. 254 с.
30. Козыбаев М.К. Казахстан на рубеже веков: Размышления и поиски: В 2 кн. Алма-Ата: Гылым, 2000.
31. КукушкинаА.Р. История создания и функционирования лагеря жен «изменников Родины» (30-40-е гг.): Дис. ... канд. ист. наук. Караганда, 2001. 151 с.
32. Кусаинов А.К. Взаимоотношения рабочего класса и крестьянства Казахстана в период реконструкции промышленности и сельского хозяйства (1926-1940 гг.). История, опыт, проблемы: Дис. . д-ра ист. наук. Алма-Ата, 1991. 413 с.
33. КыдыралинаЖ.У. Спецпереселенцы и трудармейцы в Западном Казахстане (1937-1957): Дис. ... канд. истор. наук. Алматы, 2000. 158 с.
34. Лекеров К. Контрольные цифры народного хозяйства Казахстана на 1933 год // Народное хозяйство Казахстана. 1933. № 1-2.
35. Малыбаева Б.С. Исследование социально-демографического развития русского населения Центрального Казахстана (1926-1939 гг.) // Вестник Карагандинского университета. Сер. гум. наук. Караганда, 1998. № 4. С. 109-113.
36. Малыбаева Б.С. Рост миграции русского населения в Центральный Казахстан (1926-1939 гг.): Дис. ... канд. ист. наук. Караганда, 1999. 139 с.
37. Масанов Н., Абылхожин Ж.Б., Ерофеева И.В., Баратова Г., Алексеенко А.В. История Казахстана. Народы и культуры. Алматы: Дайк-пресс, 2001. С. 445-446.
38. Мухтарова А.К. Развитие Урало-Эмбенского нефтеносного бассейна (1920-1940 гг.): Дис. ... канд. ист. наук. Алма-Ата. 1993. 216 с.
39. Народы Казахстана: Энциклопедический справочник. Алматы: Арыс, 2003. 352 с.
40. Научный коммунизм: Учебник для вузов. М.: МГУ, 1987. 386 с.
41. НикифоровИ.Л. Городское население Казахстана (1917-1939 гг.): Дис. ... канд. ист. наук. Алма-Ата, 1988. 293 с.
42. Нурмухамедов С.Б. Индустриализация и рабочий класс Казахстана (1926-1941 гг.): опыт концептуального переосмысления проблемы: Научн. доклад . д-ра ист. наук. Алма-Ата, 1992. 72 с.
43. Нурмухамедов С.Б. К вопросу индустриализации Казахстана в годы довоенных пятилеток // Известия АН КазССР. Сер. истории, археологии и этнографии, 1965. Вып. 5. С. 14-19.
44. Нурмухамедов С.Б., Савосько В.К., Сулейменов Р.Б. Очерки истории социалистического строительства в Казахстане. Алма-Ата: Наука, 1966. 280 с.
45. НусупбековА.Н. Формирование и развитие советского рабочего класса в Казахстане (1917-1940 гг.). Алма-Ата: Наука, 1966. 240 с.
46. О концептуальном переосмыслении проблем истории индустриального развития и рабочего класса // Вестник НАН РК. 1993. № 4. С. 66-75.
47. Очерки истории Коммунистической партии Казахстана. Алма-Ата: Казахстан, 1963. 480 с.
48. Романов Ю.И. Осуществление идей электрификации в Казахстане. Алма-Ата: Наука, 1977. 295 с.
49. Рыспекова Б.Т. Пополнение контингента рабочих угольной промышленности Караганды. 30-е годы // Поиск. 1996. № 3. С. 81-85.
50. Садыков У. Курды: депортация в Казахстане // Депортированные в Казахстан народы: время и судьбы. Алматы: Казахстан, 1998. С. 180-190.
51. Сдыков М.Н. Изменение национального состава населения Западного Казахстана (конец ХІХ в. - 1989 г.): Дис. ... д-ра ист. наук. Алматы,
1996. 382 с.
52. Сдыков М.Н. Население Западного Казахстана: история формирования и развития (1987-1989 гг.). Алма-Ата: Гылым, 1995. 220 с.
53. Сидоров А. Индустриализация в Степи и национальный вопрос // Мысль. 1995. № 7.
54. Сулейменов Р.Б., Бисенов Х.И. Социалистический путь культурного прогресса отсталых народов. Алма-Ата: Наука, 1966. 321 с.
55. Сыдыков Е.Б. Казахстан в составе Российской федерации (1917-1937 гг.). Дис. ... д-ра ист. наук. Алма-Ата, 1999. 221 с.
56. Татимов М.Б. Социальная обусловленность демографических процессов. Алма-Ата: Наука, 1989. 125 с.
57. Хлевнюк О. Принудительный труд в экономике СССР // Свободная мысль. 1992. № 13. С. 79-80.
58. Шайхутдинов М.Е. Формирование национальных кадров рабочего класса Казахстана (1917-1940 гг.). Актуальные вопросы историографии:
Дис. . канд. ист. наук. Алма-Ата. 1995. 167 с.
59. Шотбакова Л. Национальный аспект переселенческой политики и коренезации в Казахстане (1917-1941 гг.): Дис. ... канд. ист. наук. М.,
1995. 190 с.
Статья представлена научно-редакционным советом журнала, поступила в научную редакцию «Исторические науки» 6 ноября 2006 г., принята к печати 13 ноября 2006 г.
